Браконьеры

На мостике тишина. Слышен лишь равномерный гул работающего на полный ход главного двигателя. Вот уже несколько минут капитан находится в неподвижности. Сложив руки на груди, он смотрит в одну и ту же точку на линии горизонта. Его лицо отрешенное. Бесстрастное.
Медитирует он, что ли?
Нет, он не медитирует. Что бы  я делал, на его месте? Я не знаю. Потому я сосредотачиваюсь на заполнении судового журнала, выполняя прямую свою работу. Но мысли, словно крикливые, голодные чайки, неотступно терзают внимание и провоцируют воображение. Мысли не дают покоя.
Наша шхуна уже несколько часов уходит от преследования пограничного сторожевого катера. Дистанция между нами и ПСКР-ом сокращается с каждой минутой. По расчетам, скоро она исчезнет. Пять - шесть часов, не больше. Что тогда? На палубе матросы во главе с рыбмастером с помощью ручной лебедки выгружают из трюма ящики с мороженным крабом и выбрасывают их за борт. Вручную избавиться от краба за такое короткое время невозможно. Значит необходимо действовать иным методом. Как? Никто из команды «Авачи» не понимает этого, однако все верят в находчивость и смелость капитана, с которым уже не раз, целыми и невредимыми уходили от патрулей. Вот только, мне кажется, что сам капитан в это уже не верит.
Я невольно думаю о неудачном, на этот раз, окончании рейса, и о том, как муторно придется в разгаре сезона искать новую работу, новое судно. Лучше, конечно, уехать на отдых. На Кавказ, к примеру. Подальше от моря. Хорошо летом в горах. Спокойно.
Проработав на «Аваче» полтора года, я привык к постоянному риску. Словно на войне. Всегда надо быть на чеку: пасти контролирующие суда, слушать эфир, вести двойную документацию, и, конечно, выполнять свою штурманскую работу. Ни минуты свободного времени. Напряжение проходило на время, когда мы в очередной раз покидали районы промысла и оказывались в нейтральных водах или в территориальных водах Японии. Здесь уж можно было расслабиться и наслаждаться всеми прелестями жизни в доступных на судне формах. Но не долго. Тогда я пользовался моментом и с удовольствием отдавался чтению. Книги давали знания. Море – возможность  учиться, своей могучей силой и красотой наполняя меня страстью и стремлением к постижению себя и окружающего мира. Работа кидала в круговерть событий, заставляя применять имеющиеся знания на практике. Люди, работающие и живущие совсем рядом, были как маленькие миры. Они не давали жить спокойно. Открываясь навстречу, они врезались в мой мир, меняя моё внутреннее пространство и время. Менялось все в той или иной степени. Вот и сегодня что-то круто переменится.
Капитан нашей краболовной шхуны «Авача 101» Иван Иннокентьевич Сергеенский. О нем ходили легенды. Несомненно, он был талант и профессионал в одном лице. Человек со своим везением, смелостью и безрассудством, вместе с судном и командой, слаженно работающей - всё это была загадка. Загадка для других моряков, не знающих его лично. Загадка для его земляков, слышавших о  рискованных вылазках «Авачи» в закрытые огороды, о том, как в очередной раз, с грузом краба на борту, она исчезает  буквально из под носа  у судна рыбоохраны. Загадка для Рыбоохраны, давным-давно уже  точившей зубы на рискового капитана. Конечно, были капитаны и похрабрее Сергеенского, но вот постоянное везение...


В первый раз я увидел его в конце весны прошлого года. В поисках новой работы, переходя с судна на судно, я попал на «Авачу». Шхуна готовилась к рейсу. Я стоял на палубе и беседовал со своим приятелем по армии, работавшим им на «Аваче» рефмехаником. Вдруг появился капитан. Подошел к нам, спросил, что я здесь делаю. Я рассказал о поисках судна с намерением работать штурманом, показал кэпу толстую пачку своих дипломов и корочек.
Выслушав меня, капитан пригласил в свою каюту, усадил на стул и молча уставился. Он не сверлил меня взглядом морского волка, нет. Ничего не говорил около десяти минут.
Я все это время курил, сначала думая, о чем же следует с ним говорить, но потом решил - пускай сам скажет, раз уж инициатива пошла от него. Взгляд капитана был совсем не агрессивный, но вынести его долго я не мог. Чувствовалось от него что-то  сильное. Сметающее все и всех. Потом он спросил.
- Ты семейный?
- Почти.
- Жену свою любишь?
- Она не жена,
- Любишь. А дети?
- Нет.
- У меня все просто. Хочешь работать – работай. На судне сам знаешь - я хозяин, слово закон. Без слюней, без поблажек.
- Понятно.
- Будешь вторым штурманом. Старпома пока нет, но позже будет. Ты на время займешь его место, так что не расслабляйся.
- А как принимать дела, если нет человека?
- Все дела бывшего старпома в твоей каюте. Ты их уже принял. Не волнуйся, ничего не висит.
- А что с ним стало?
- Ничего. Сам ушел. Потом поймешь. Свое дело ты знаешь, не первый раз работаешь. А я кое-что знаю о тебе.
Я вопросительно посмотрел в лицо кэпу. Никакой реакции.
- Жить будешь, кстати, в старпомовской каюте. Пока.
Капитан закурил. Протянул пачку сигарет мне. Я тоже закурил.
- Не дай бог, увижу, что нянчишься с командой, особенно с матросами. - Кэп нахмурился, - Все это быдло должно четко делать свою работу и только.
- Капитан, они все люди.
- Я этого не слышал. Все, иди.
С этого дня я был штурманом шхуны "Авача", и это мне чертовски нравилось.
Уходя в рейс, я так и не простился с ней. Она никогда не любила прощаний. Просто не любила и все тут. Перед отходом «Авачи», она уехала в командировку на месяц, и мы так и не увиделись. Уже прошло три месяца, а мы еще не разговаривали. Да, собственно, о чем можно говорить по телефону, находясь в рейсе? Все переговоры похожи как две капли воды. Бывает, иной раз, случайно подслушиваешь чужие переговоры и думаешь, зачем они все это говорят друг другу? Но в какой-то момент отворачиваешься от рации и смотришь на горизонт. Последний луч солнца скрылся за его четкой линией. Ярко-красное зарево восстало над морем. День закончился, и вновь тьма берет свое – великая рокировка каждый день.  Я включаю ходовые огни: красный – левый, зеленый – правый. Промысловые. Над горизонтом вздыбились облака – драконы неба, идолы. Они сверлят в душе странную дыру, в которую тебя тянет потоком мыслей и чувств. Море! Каждая твоя волна – живое существо – несет в себе безудержное превосходство и силу. И все это вместе – море, солнце, облака, закат – сливаются, сжимают, сворачивают душу словно пружину, способную своей животворящей энергией делать чудеса. И что же! Об этом говорить по телефону?
Удивительно, но капитан общался со своей семьей довольно откровенно и живо. Их было очень приятно слушать Казалось, как будто их жизнь была заключена в проводах и радиоволнах, витавших над морем.

    В этот раз судьба не удружила. Камчатский ПСКР застукал нас в пятидесяти милях от северной части Курильской гряды  во время перегруза. 
    Немного штормило. Что-то около четырех баллов. Солнце собиралось зайти и разожгло вокруг себя оранжево-синее зарево. Шлейфом свинцовых волн нашу шхуну колотило о борт малого транспортного рефрижератора "Топаз".
Ошвартовавшись с ним, мы едва начали перегруз, как вдруг на экране локатора появилась точка. Неизвестное судно. Луч локатора с каждым новым кругом чертил точку ближе. Через несколько секунд по радио на рабочем канале нас запросили пограничники.
Полный аврал!
 На палубы «Авачи» и «Топаза» с мостиков следуют команды:
- Внимание экипажа. Немедленно прекратить работу! Срочная отшвартовка.
В это время наш боцман, управляя краном, перекидывает на борт "Топаза" очередной нагруженный строп. Услышав новый приказ, боцман тащит строп обратно на шхуну и, видимо очень резко. Кран, в этот момент вместе с судном приподнимаемый на волне, не выдерживает. Срывается с крепления лебедка, и строп падает на палубу перегрузчика. Ящики с крабом разлетаются в разные стороны. Часть их летит за борт. Матросы спотыкаются о ящики, падают на палубу. Взрёвывают двигатели. Отшвартовываемся. Разлетаются между бортами швартовые концы.  Летит на борт последний канат, и между судами появляется пропасть. Она взрывается стремительными брызгами взбешённого моря.
    "Топаз" уходит на юго-запад, мы же берем курс на юго-восток. ПСКР, направляется за нами. Ситуация критическая, потому как документов ни на вылов краба, ни на имеющуюся продукцию в трюме, мы не имеем никаких.
Сергеенский не стал выяснять, как произошло, что ПСКР оказался вдруг рядом. Нужно было срочно выкручиваться. Теперь, после поломки крана, нельзя было быстро избавиться от груза. Тридцать пять тонн  готовой продукции. Жалко выбрасывать, да почти и не возможно. Капитан отказывается останавливаться и распоряжается по шхуне - начать выгрузку краба вручную. За борт.
Начинается преследование.
- Суета на баке вельбота, - докладывает третий помощник, разглядывая в бинокль, преследующий нас пограничный корабль.
Я снова нажимаю пальцем клавишу на коротковолновой радиостанции, переключающую на 16 канал.
- Шхуна! Следуешь курсом сто десять, остановитесь! - Длинная пауза - Шхуна! Следуешь курсом сто десять. Если вы не прекратите движение через пятнадцать минут, мы открываем огонь...
Все находящиеся в этот момент на мостике замирают. Как будто остановилось время. Мысли заполнили окаменевшее тело от макушки до кончиков пальцев на ногах. В какой-то миг представилось все, что может с нами теперь произойти. Все что угодно. Тонущая расстреляная шхуна, трупы на палубе, холодная ледяная вода, всепроникающая и убивающая ужасающим холодом. Еще несколько минут, и все то, что связывало нас много лет вдруг исчезнет. Этот ужас сковывает тебя, он мешает действовать, но время снова постепенно набирает ход, возвращая к реальности. Реальности уже непохожей на прежнюю.
Я смотрю на капитана.
Странно.
Кажется, все происходящее не трогает его.
Он сейчас находится в своем мире. Но, несмотря на это, он полностью контролирует ситуацию.
Такое состояние бывает у кэпа, например, на промысле, когда на борт приходят пустые ловушки и процесс ему неинтересен . Тогда он просчитывает пути миграций краба и будущие районы промысла.
А сейчас? Сейчас левая рука его в кармане брюк, и из него же торчит антенна спутникового телефона. Кэп только что разговаривал с начальством на берегу. Я этот разговор не слышал, но я понимаю, что мог услышать в трубке Сергеенский. У него, как и у многих других капитанов на берегу есть семья. Жена, дети. А наше начальство особо не церемонится, когда речь заходит о зелененьких. Был человек и нет человека.
 Как выкрутится Кэп теперь? Что придумает? Чем пожертвует? Капитан всегда выходил сухим из воды. Всегда ему хватало знаний, опыта, интуиции, решимости.


Сергеенский знал Охотское море как свои пять пальцев. В зависимости от разных обстоятельств он выбирал для промысла разные районы. Какие обстоятельства? Это период ловли определенного вида краба, разрешения на вылов, сведения об удачном лове от других пароходов, местонахождение и планы патрульных судов. Однако не всегда удавалось собрать объективные сведения.
Как-то раз мы искали краба  на границе террвод на северо-востоке Сахалина. Но на границе, и дальше от нее - в море – краба и в помине не было. А был он в четырех-пяти милях от берега. На мелководье 15-25 метров. Хороший камчатский краб у северо-восточного берега Сахалина. Граница у нас, как водится, закрыта, и это значит, что ближе чем на двенадцать миль к берегу приближаться запрещено. Разрешение на лов есть, но не в этом районе и всего на десять тонн "стригуна опилио". А что такое 10 тонн? Это сто долларов матросу и триста капитану. А время сложное, тяжелое для рыбаков. Чиновники в Москве делят сферы влияния, а рыбаки тем временем в простое маятся. Вот и придумал кэп такую штуку.
На берегу неподалеку от того "огорода", на котором мы рыбачить намеревались, находился поселок. Жили там местные аборигены - нивхи, вперемешку с русскими. И был в том поселке свой холодильник. Нивхи купили его в складчину и хранили в нем выловленную рыбу.  Вот наш кэп и договорился с «главным нивхом» сгружать в холодильник выловленную продукцию. Конечно же, за определенную плату. Не держать же ее на борту  - а вдруг погранцы или рыбинспекция проверку устроят.
Опасно, конечно, в террводы соваться, но тут уж надо было чем-то рисковать, тут наша работа - быть начеку, прослушивать частоты разные, переговоры вести с другими судами, в общем, знание - сила! Как только эхо патрульного судна пройдет по эфиру - надо сразу меры принимать. Короче, ноги уносить.
Перед началом работы поставили буи за пределами террвод. Для прикрытия. Как будто бы это  наши порядки стоят, и мы ждем, когда в них краб пойдет. Соответственно нормам и правилам российского законодательства заполнили судовые документы. А сами к берегу - камчатского краба с мелководья тягать да на берег сгружать. Работа шла полным ходом. Наловили мы этого краба! Неделю ловили, а он весь у нивхов в холодильнике.
Про напасть нам с берега доложили. Приехали местные инспектора проверять рыбаков, ну заодно и в холодильник заглянули - а там мама родная! Пятьдесят тонн отличного камчатского краба варено-мороженного. Ну, инспектора не дураки - знают, кто может такого краба морозить. Страшного ничего не случилось. Капитан все заранее предусмотрел. Пришлось тогда нивхскому предводителю инспекторов водкой опаивать и крабом одаривать. Мне кажется, инспектора даже очень довольны были. А когда уезжали, оставили на прощание сведения о намерениях патрульного судна идти в наш район. Мы быстренько по своим каналам узнали, где находится это судно. Правда! Идет к нам. Осталось около полутора суток. А у нас уже и перегруз намечался.
Полундра!
Подумал кэп и решил. Если это инспектора нас засветили, значит патруль к нам идет, значит только мы его интересуем. А к нам со стороны моря спешил на перегруз транспортник. Капитаны тогда договорились: транспортник подождет нас в районе лова около границы, и если  наша ловушка сработает, значит, он начинает забирать продукцию с берега, а мы в это время отвлекаем патруль.
 Так и получилось Мы из района навстречу патрулю, патруль навстречу нам. Транспорт в район.
 -Попробуем поиграть в поддавки, - сказал тогда Сергеенский и вызвал на мостик радиста-акустика.
- Будешь сейчас помехи в эфире наводить.
Только значит, мы попадаемся в поле видимости локатора патруля, берем курс в открытое море и запрашиваем по радио:
- Судно на траверзе мыса Слепиковского. Двенадцать миль от берега. Следуешь на север, ответь “Аваче”. Как вы нас разбираете? - Запрашивает кэп по рации, а радист усердно помеху в эфир гонит.
 Конечно же, в ответ:
-" Авача" - патрульное судно “Афалина”. Прошу остановиться. Разбираю вас плохо.
- Судно, судно! На траверсе мыса Слепиковского ответь “Аваче”. Как вы нас разбираете? Возможно, у нас не работает радиостанция, - радист смеется и продолжает гнать помеху.
Мы в море, подальше от берега – они за нами.
Мы потихонечку отстаем, патруль поближе подпускаем. “Афалина” спешит к нам. Потом ускоряемся, скорость «Авачи» чуть быстрее. Уходим еще дальше. Они все равно за нами идут.
Протаскались мы так около десяти часов. Потом резкий поворот на сто восемьдесят, пошли нагло полным ходом  навстречу. Да так, что чуть лобовое столкновение не вышло. У меня ноги ватные стали, когда Афалина в трех  метрах пронеслась от крыла нашей “Авачи”.
Потом, конечно высадка группы с автоматами на проверку. Мы заранее журналы все заполнили как надо - не подкопаешься. Мол, во время последнего шторма волна захлестнула рубку, рация плохо работает (радист тоже постарался), а в этом районе краба ищем. Прописываем эхолотом дно. Ставим пробные ловушки. Все законно!
Капитан долго объяснялся с инспекторами. Их было двое -  один пограничник, другой из Рыбвода.
Они дотошно проверяли судовую документацию, опрашивали комсостав шхуны, пялились на “сломанную” рацию. Кэп врал беззастенчиво - это тоже была часть его работы. Так считал он, так считали мы все - экипаж шхуны “Авача”.
Видно было по инспекторам, они явно чего-то искали, но сами не знали что, и тогда Иннокентич взял инициативу за гриву. Этак весело, с изюминкой, он пустился в рассказы о взаимодействиях инспекции и рыбаков. Начали вспоминать случаи, пошли анекдоты. Кэп явно веселился, входил в раж. Но, несмотря на все, чувствовалось, как не по душе ему это вранье. Что-то его все-таки тяготило, и это же "что-то", толкало его вперед. Дальше, глубже быстрее. Остановиться было не возможно. Возможно другое.
Как всегда дело без водки не обошлось. Когда, наконец, пьяные инспектора сели в моторку и убыли на свое судно, мы  вздохнули с облегчением.
Транспорт же тем временем справно загрузился с берега нашими ящиками и, расплатившись с предводителем, взял курс в открытое море.
“Афалина” еще несколько суток крутилась рядом с районом - нас караулила. 
Мы же, не будь дураками, проболтавшись здесь еще денек, отправились к транспорту груз “оформлять”. Подальше от берегов Сахалина. А потом, когда патруля и след простыл, вернулись на старое место и подняли на борт наши порядки. А погода уже портилась. Последние ловушки приходили на борт раскачивающейся на волнах шхуны. Ветер безудержно крепчал, заставляя дрейфовать шхуну. Плохо слушаясь управления, шхуна тащила по дну порядок, черпая ловушками грунт. Работать становилось опасно. Береговую линию быстро затянуло черной пеленой. Волны росли. Их гребни порывами ветра взвивались в воздух и разлетались на тысячу мелких соленых брызг. В воздухе повисала тяжелая морская свежесть.

Прошло еще несколько часов. Удар каждой волны подбрасывал Авачу, а затем швырял ее в пропасть. Тонны воды обрушивались на носовую палубу. Нос шхуны погружался под воду, и волны уходили гулять по палубе в корму, сметая все на своем пути. Стихия была не в духе. Но, Боже! Как она была красива! Как красива была она, когда в очередной раз после рейса она слушала мои рассказы о море.  Я представлял ее глаза, завороженные красотой и силой пережитого. Ее глаза зажигали любовь. Они давали силу для завтра. Они рождали новую жизнь.
        Мы не успели быстро найти укрытие и штормовали в море трое суток. Еще в первом своем рейсе матросом я подолгу наблюдал за штормовым морем. Тогда выворачивалось наизнанку все мое прежнее о нем представление. Это была не просто соленая вода, в глубинах наполненая живностью и гонимая ветром на поверхности. В дыхании моря я видел его спокойствие и безрассудство, грубость и нежность. Я видел, как играючи забавляется море с рыбацкими судами. Я улавливал его настроение и пытался ощутить внутреннюю силу стихии. Я поражался насколько неуловимо изменчиво может быть его поведение. И совсем не чувствовал страха перед ним. Ноборот чем больше я его наблюдал, тем больше меня влекло к нему. Я любил море как живое существо. У моря есть душа и характер, и еще есть что то, что мне пока непонятно, но очень хочется узнать.  Каждый раз, после того как нам удавалось обхитрить Рыбоохрану, море вставало на дыбы и швыряло нашу шхуну по несколько дней словно щепку. Почему?


На ПСКРе невооруженным глазом просматриваются носовые орудия.
Я отрываю от погодного факса только полученную карту. По прогнозу циклон уходит на север, а на юге, туда, куда мы идем, - штиль. И никаких циклонов не придвидится в ближайшее время. Знак не добрый в нашем случае. Непогода браконьеру как мать родная. И спасет и сохранит.
Сергеенский вызывает на мостик деда и второго механика и пару минут негромко им что-то объясняет. Механики молча слушают, ничего не говоря в ответ. По их суровым , мрачным физиономиям я читаю решение капитана.
Выслушав капиана и уточнив некоторые детали, второй механик уходит с мостика. Здесь остаются стармех, радист, третий помошник, я и капитан.
Кэп поворачивается ко мне. Улыбается.
- Чиф! Включай «громкую» по помещениям! Речь скажу.
Щелкаю по тумблеру судовой трансляции.
- Внимание экипажу! На палубе срочно прекратить работу и укрыться в помещениях судна.  Через несколько минут “Вельбот” открывает огонь. Сначала предупредительный, потом на поражение. Об остановке не может быть и речи. Всем известно, сколько осталось в трюме продукции. И все знают, что и кому за это светит. Как только будет попадание в корпус шхуны, она пойдет ко дну. Море относительно спокойное. Надеюсь, что все останутся живы и будут спасены пограничниками. Приказываю! Всем надеть гидрокостюмы и высадиться в спасательные плоты. На вопросы пограничников говорим, что в трюмах ничего не было. И никто ничего не знает о погоне. Все спали, когда она началась.
Капитан бросает на столик микрофон и снова смотрит на меня.
- Чиф, когда начнется обстрел, пойдешь в "машину" и проконтролируешь открытие кингстонов, поможешь, механику, если надо будет.

Это произошло в заливе Шелихова. 
Я спал в каюте и мне снился сладкий сон. Зимний лес, сугробы, белая лента реки вьется сквозь поросшие елками и пихтами сопки.  ...
Вдруг голос:
       - Быстро одевайся и к кэпу, - рыбмастер разбудил не сразу. Тормошил, пока я не сел на кровать.
- Что случилось? - я с трудом входил в реальность, слабо цепляясь за обрывки сновидений, витающие где-то рядом.
- Порядок на винт намотали.
Я взглянул на часы.
- Ну, елки-палки! Только заснул! – после двух смен работы у меня было всего четыре часа на отдых, - Черт возьми! Сил почти нет!
- Быстро иди к кэпу!
Прежде чем подняться к капитану, я захотел сам посмотреть на случившееся. Вышел на палубу. Был солнечный теплый день. На горизонте в дымке едва-едва виднелась суровая Камчатка. Море ярко синее, и по-доброму спокойное. Захотелось лечь на палубу и понежиться в теплых лучах солнца. Меня окружили несколько матросов. Улыбаясь, кто-то из них подбодрил:
- Ну что, старпом, поныряем!
- Выкладывайте, чё случилось. Подробнее.
Внезапно на палубе появился кэп. Команда расступилась. Он взял меня за локоть и повел к корме.
- Намотка. Видишь, сидим на хребтине, словно на якоре.
Я разглядывал бурун, поднимающийся за кормой. Казалось, будто мы идем малым ходом назад.

Огромный двухкилометровый порядок с ловушками  лежал на глубине триста метров. Оттуда, с глубины на поверхность тянулся буйреп, крепко державший наш пароход за винт. Кормой против сильного течения, в воде с минусовой температурой, с намоткой в несколько слоев, - я не верил в успех операции.
Однако, если мы сами не избавимся от намотанного на винт буйрепа, придется вызывать спасательное судно. В этом случае следовало бы выбросить всего краба из трюмов, а это наши кровью и потом заработанные деньги. Жалко!
Мы работали на западной Камчатке уже несколько недель. Работали лихо, ставили порядки в террводах, не учитывали большую часть выловленного краба, явно перекрывая квоту. Краб словно сам, добровольно заползал в ловушки. Крупный. Мясистый. Высший сорт! Нас вели камчатские рыбинспектора, купленные руководством фирмы. Но помимо камчадалов здесь еще водились суда рыбоохраны из Магадана и Владивостока. И как раз тогда Магаданец был где-то рядом.
-  Сколько здесь течение? - спросил я капитана.
-  До трех узлов.
-  Как же я до винта доберусь? - перевел взгляд на суетящихся на палубе матросов под руководством боцмана, уже заводившие подкильный конец, - Черт! Не разу не плавал против течения
- Слушай старпом, у нас не так много времени на раздумья. Сам понимаешь, в трюме сорок тон неучтенной продукции. А подводник только ты.
- Подумать вообще-то  не мешало бы, а я не подводник, я аквалангист.
- Старпом, ты сам напросился, потом я тебя не заставляю. Знаю, что ты пойдешь, так что давай, одевайся, а мы со своей стороны все подготовим.
   Кэп припомнил мне случай в корейском порту Пусан. Он улетел в отпуск на Родину, и я был за старшего. Наша шхуна находилась на внутреннем рейде; делать особо было нечего, и я придумал себе развлечение - осваивал дайвинг  с казённым аквалангом, и самовольно израсходовал весь воздух в баллонах. Это была тренировка, однако,  вернувшись, Сергеенский расценил мою иициативу как блажь. Акваланг купили на судно для подстраховки. Случаев намотки на винт у Кэпа еще не было.
- Хватило бы воздуха в баллоне, – подумал я вслух.
- Сам рассчитывай и говори, что тебе нужно.
- Перчатки нужно было купить, я же говорил.
- Ну придумай что-нибудь, возьми рыбацкие.
- Да уж, придется. А как вышло с намоткой?
- Третий помощник ошибся. Буйрепы сделали с запасом на течение, чтобы не притапливало. На постановке четвертого порядка, после того как вышел буй, слишком рано пошел на разворот – буйреп еще не утонул, он его переехал и не заметил. Вовремя не остановили двигатель - моментальная намотка. Заглушили поздно, когда упала скорость и обороты, и стало ясно – что мотаем хребтину. Возможно, что веревка на винте заплавилась. Твоя задача обрезать держащий нас канат, а потом снять всю паутину с винта.
   За борт меня спускали краном в огромной крабовой ловушке. И еле вытащили страховкой, когда чуть было не унесло течением в море. Течение оказалось сильнее, чем я предполагал. Мне удалось добраться до киля, пробираясь по веревке, однако передвигаться против течения было невозможно, и снова пришлось подниматься наверх. Выбравшись на палубу, я объяснил боцману как завести подкильно-кормовой конец. С третьей попытки, ныряя уже с кормы, я добрался до винта и пера руля. Течение сильно сносило. Удалось распереться  внутри винто-рулевой насадки. Благодаря этому  руки освободились, и я начал резать толстый канат, уходящий в холодную бездну. Удалось. Судно рванулось и поплыло по  течению, канат исчез в сине-зеленом мраке.  Сильно устали и замерзли руки, они почти не слушались, а от рывка и удара ногой о днище сорвалась и исчезла одна ласта. Снова поднявшись на палубу, я долго валялся, приходя в себя, набираясь сил для последнего погружения.
В четвертый раз пробыл под водой больше получаса. Все это время пилил, резал проклятую веревку. Через складки перчаток в костюм поступала ледяная вода. Руки онемели от холода, но работали. Когда размотанная паутина наконец всплыла на поверхность, и я за ней, воздуха в баллоне уже почти не оставалось.
Через несколько минут Авача уже неслась по волнам. Мы спаслись сами и спасли свои заработанные деньги.


Грохочут выстрелы. Предупредительные.
Старший механик крестится.
- Вот и настал час расплаты! - это ж надо, столько браконьерили безнаказанно.
- Дед! хватит панику разводить! А ну марш в укрытие!
И вдруг Кэп кричит, не своим голосом:
- Всем в укрытие быстро, быстро! Никому не высовываться! –поворачивается ко мне – старпом, стой, ты куда! Ты идешь со вторым механиком.
- Я не забыл, - машу рукой, и мчусь вниз с мостика.
Убегая, я слышу, как капитан включает рацию на рабочий канал. Все тот же занудный голос  ПСКРа:
- Шхуна, уходящая от сторожевого катера, немедленно остановитесь!
Я спускаюсь в машинное отделение. Здесь почему-то нет света. Достаю зажигалку и, освещая себе путь, пробираюсь вдоль грохочущего двигателя. Странно, где же механник? Зажигалка обжигает пальцы и гаснет. Продолжая двигаться в потемках, ориентируюсь по светящимся монометрам. Снова чиркаю зажигалкой. В ответ мне откуда-то снизу бьет свет фонаря.
- Стой, кто идет? – раздается раздраженный голос второго механника.
- Это ж я Семеныч, старпом.
Подхожу ближе.
- Не свети в лицо, – выхватываю фонарь и направляю его луч обратно: У кингстонов сидит Семеныч и надевает гидрокостюм.
- Семеныч, тебе помочь?
- А ты почему здесь, тебя  что, капитан послал? - от него сильно разит спиртом.
- Я помочь тебе пришел костюм одеть.
- Сам справлюсь! – рычит Семеныч.


Освободив винт от намотанной веревки, и подняв на борт злополучный порядок, мы взяли курс в открытое море. Мы стояли на крыле. Он смотрел мне в лицо прямо и спокойно.
- Старпом,  мне с тобой интересно работать. Ты не даешь жить спокойно.
Кэп перевел взгляд с меня на море, на чистую линию горизонта.
- Ты же знаешь, за шесть лет моего капитанства, ни одного случая намотки, и никогда на борту не было ныряльщика. А тут уже второй случай за год. Я нарочно не стал вмешиваться, когда третий ошибся с поворотом - ведь на самом деле вероятность намотки невелика.  Он болван, конечно, и он своё получил.
Я промолчал. Сильная усталость давала о себе знать. Прошло около четырех часов после ныряния, и я снова был на вахте. Забавно было наблюдать за капитаном. Он говорил о том, во что я сам не мог поверить. Я очень хотел попробовать размотать винт. Проверить себя. Уйти на время в глубину океана.
- Еще во время нашей первой встречи я почувствовал в тебе что-то странное. Опасное, но в то же время вызывающее. – он снова бросил взгляд мне в лицо, - Но ты же не думаешь, что я отступлю?
Я молчал и смотрел в упор. Я чувствовал от Кэпа ту силу, которой раньше боялся и уходил от нее. Теперь я нуждался в ней. Выжатый как лимон, я впитывал ее вместе с голосом капитана.
- Старик! Если бы ты утонул, я бы не прыгал от счастья, но и не расстроился бы. Ты меня понимаешь?
Мне почему-то показалось, что он оправдывался, словно на исповеди у священника. Для капитана уже не было ничего святого на свете. Он не видел мир сквозь призму правильной жизни, как это принято в обществе. Его захватывало действие. От его речи я испытывал наслаждение. Его слова, как символ нашей совместной работы, как один акваланг на двоих...
- А что ты делал, когда случилась намотка?
- Спал.

Я спал, и снился мне лес.
Она бежала по сугробам и швыряла в меня снегом. Она громко и почти истерично смеялась. Догнав, я схватил ее  за куртку, дернул на себя  и  мы оба свалились. Обнявшись, покатились по склону кубарем вниз. Валяя друг дружку в обжигающем ярком снеге. И зарывшись в глубоком сугробе,  долго и горячо целовались. В теле разгоралась безудержная страсть. Одна за другой нас накрывала горячая волна желания слиться. Друг с другом,  с лесом и снегом, с миром. Слиться во что-то единое, волшебное, летящее...

Над головой грохочет главный двигатель. Манометры словно напоминая о жизни и необходимости действовать мерцают во мраке машинного отделения.
Снова звучат выстрелы. Раздаётся взрыв.
- Попали сволочи! – взвывает не своим голосом Семеныч.
- Семеныч,  давай быстро! – кричу в темноту, - иначе нас тут расстреляют.
Я судорожно берусь за работу. Нужно разблокировать вентили и открутить их достаточно, чтобы вода смогла поступать внутрь шхуны.
Семеныч хватается за гаечный ключ в моих руках и орет:
- Дурак, уходи отсюда, мы ж утонем.
Несколько секунд мы молча пытаемся отобрать друг у друга ключ. Вглядываясь в темноту, я пытаюсь разглядеть лицо Семеныча. Вместо лица второго механика я вижу страх.
Переносная рация в кармане хрипит капитанским голосом:
- Старпом,  как там у тебя?- руки заняты, и я не могу взять рацию и сразу ответить.
- Старпом,  я жду ответа, знаю, ты справишься, как пойдет вода -  доложи обстановку.
Я разжимаю пальцы и  Семеныч вместе с ключом рушится на палубу.
На мгновение представляется лицо Кэпа. Внутри вдруг что-то лопается и тело наполняется неудержимой силой.
- Ах, ты сука! – кричу вне себя и бросаюсь на механика. Со всей мочи пинаю его ногой под ребра. Прыгаю сверху и наотмашь бью по лицу.
- Не вздумай мешать! Убью!
Подбираю ключ и снова начинаю откручивать гайки. Семеныч приподнимается на локтях и смотрит на меня. На всякий случай свечу на него фонарем – на лице кровь.
Несколько болтов совершенно не поддаются ключам.
Семеныч встает и опираясь на топливопровод, пытается уйти.
- Куда! – хватаю его за рукав гидрокостюма.
- Кувалду сейчас принесу. Отцепись!
Пока Семеныч ходит за кувалдой, я достаю из кармана рацию, нажимаю тангенту:
- Кэп! Мы открываем кингстоны, еще нужно несколько минут.
- Давай, давай Чиф! Я начал переговоры. Пока они не стреляют. Но нужно спешить. Доложишь. Сразу, как вода пойдет.
Семеныч притаскивает кувалду и с ходу бъет по неподдающимся гайкам. Недолго понадобилось бить. В руках Семеныча кувалда - страшное орудие.
Мы вместе схватываем вентиль и начинаем откручивать. Вода пошла. Ледяная. Я это понимаю, но холода не чувствую. Слишком горячо внутри, слишком быстро течет кровь в жилах. И уже не важно, что вода - это вода, что шхуна - это шхуна, что мы - браконьеры, а они - пограничники. Что смерть бродит где-то рядом.
Все не важно. Все, кроме одного.
Внутри струится огненный поток действия. Этот поток накатывает, словно огромная, мощная волна. Он несет в себе простое чувство точного знания - что сейчас необходимо. Необходимо докрутить это проклятое железо.
Еще какое-то время мы уже вместе с Семенычем делаем последние обороты. Вода с силой прорывается сквозь появившееся отверстие.
- Иннокентич! Все нормально, вода пошла.
- Молодец парень. Как ты?
- Иннокентич, отлично.
- Быстро выбирайтесь наверх, и выгружайтесь в плоты.
- Понял!
- Старпом! Скажешь всем, что я сгорел в каюте и утонул вместе со шхуной.
- Да! Понял.
- И еще. - глубокий вздох... Слышится треск в трубе, затем наступает полная тишина - замолкает двигатель. Вода беспрерывно прибывает и доходит уже до пояса.  - Спасибо тебе, старпом. Ты мне помог. Очень. Прощай!
    Семеныч смотрит на меня в полном недоумении и ждёт чего-то. Улыбнувшись, я показываю на выход из машинного отделения. Он кивает, и на ходу, всовывая руку в болтающийся рукав гидрокостюма, неуклюже, словно ребенок,  к выходу. Взглянув в последний раз на заливаемое водой машинное отделение, я отправляюсь наверх. По пути, заскочив в каюту, забираю с собой документы и деньги.
   На палубе царит хаос. Мачты и части рубки уже нет. На их месте пылает пожар, и коряво торчит железо. На корме свернут набок портал и вздыблена палуба.
Рядом со шхуной болтаются поплавками два спасательных плота. Часть команды барахтается  за бортом.  Кое-кто уже забрался в плоты и помогает другим вскарабкаться на скользкую, омываемую волнами резину.
   На фоне  хмурого неба и сливающегося с ним неспокойного темного  моря, словно волк, серым зловещим силуэтом приближается пограничный сторожевой катер.
- Внимание экипажа!- На палубе раздаётся капитанский голос. Далее следует длинное сообщение, касаемое действий команды шхуны относительно пограничников. Но я уже ничего не слышу.
  Вокруг полупогруженной шхуны кружит ПСКР, поднимая сильные волны, по спирали приближаясь к нам с каждой минутой. Я еще стою на палубе, держась за леера, и как завороженный смотрю на огонь. Вокруг нас океан.  Дышит.  Под нами пять тысяч метров бездны. Миллиарды кубометров воды - огромный подводный мир. Еще несколько минут, и «Авача» уйдет на дно, превращая в тайну очередной период нашей жизни в море. Тайна останется только  в нас, и на дне океана. Но сейчас об этом не думается. Сейчас я стою на палубе, смотрю в огонь, и думаю о ней.
Странно, но, человек совершенно непричастный к рыбалке, к нарушению закона, к тяжелой физической работе, все это время она была со мной, она была во мне и даже частью меня. Я смотрю в огонь и вижу ее лицо. Почему-то серьезное. Очень любимое и дорогое. И тепло. Рядом с ней всегда было тепло. Горячо. 




Вместо эпилога

Разбирательства этого инцидента продолжались еще очень долго.
Все это время капитан выдавал себя за рядового матроса.
Мы с третьим помощником  расхлебывали всю кашу допросов, дознаний и судебных разбирательств. Через полгода нас выпустили на свободу. Капитана мы больше не видели.
   Следствию так и не удалось докопаться до истины. И никто из экипажа не помог следствию. Почему? Потому что истины уже не было с нами. Истина была там - в Тихом океане на глубине пять тысяч метров. Истина была 21 апреля 2001 года и несколько лет работы на «Аваче»  до этого дня. Истина витала в холодном морском ветре и  в брызгах соленых волн. Истина возникала на промысле в азарте рыбалки и в гонках от патрульных кораблей. Пускай она там и остается. Когда-нибудь я и третий штурман ощутим ее снова.