Каждый раз, закрывая глаза...

Каждый раз, закрывая глаза, я думаю о нем. Чаще это случается перед сном, когда шум дня стихает, дети спят, муж смотрит какой-нибудь фильм или доделывает что-то по работе, а в голове уже подведены итоги дня. Эти мысли даже не приходят, они словно вселяются в меня. Так может приходить лишь лучшая подруга, без предупреждения, не стуча в дверь, входя ко мне как в свою собственную квартиру и доставая из шкафа у двери заведенные специально для нее тапочки.

Иногда я стараюсь не впускать их, и тогда они прокрадываются в мое сознание в виде снов. И это гораздо хуже, потому что днем - это просто воспоминания, а ночью - это заново прожитые моменты далекого и болезненного счастья, которое уже никогда не вернуть и не повторить.

Первая из этих мыслей всегда приходит с пробелом, на место которого я ставлю количество лет и месяцев, прошедших с момента нашей последней встречи. Сегодня я поставила вместо пробела "семь лет и четыре месяца". Так долго обычно не хранят в памяти бывших мужей или любовников. Так долго можно помнить лишь то, к чему не удалось прикоснуться, что вспорхнуло как бабочка с цветка, когда завороженный фотограф слишком приблизил объектив, чтобы запечатлеть красоту момента...

Семь лет назад я впервые вошла в стены большого красивого здания, в котором в обмен на пять лет усердной работы мне должны были выдать маленькую книжечку с надписью "Диплом".  Я чувствовала себя словно у истока огромной реки. Все возможности, все дороги, все варианты моей будущей жизни казались мне в тот момент равновозможными. Я могла выбрать что угодно и стать кем пожелаю. У меня была свобода выбора любой цели, и уверенность, что у меня есть силы для достижения каждой из них. И я выбрала.

Моя специальность подразумевала изучение точных наук. С первого же курса нам начали преподавать высшую математику. Я видела, что не всем легко дается понимание длинных доказательств, что многие вообще смутно представляют, как смогут применить эти знания в жизни. А мне математика казалась удивительным миром чисел, которые управляют всем - от экономики до Вселенной. И я по-настоящему полюбила этот мир.

На втором курсе нам сменили лектора. Вместо забавного дедушки, который рассказывал нам на лекциях о Евклиде и Пифагоре в лекционный зал однажды вошел мужчина лет тридцати семи и представился нашим новым лектором. На первый взгляд, в  нем не было абсолютно ничего примечательного, кроме, разве что, взгляда, внимательного и сосредоточенного. Казалось, что он смотрит на аудиторию как на недоказанную теорему, которую необходимо разгадать и представить в виде логической цепочки уравнений и неравенств. И даже когда он улыбался, его взгляд сохранял ту прежнюю сосредоточенность, с которой он впервые вошел в аудиторию. Сначала это многим не понравилось, так как у каждого на лекции было ощущение, что новый лектор смотрит именно на него. На задних рядах прекратилась игра в карты, и эти лекции стали, наверно, единственными, для которых даже два самых отъявленных лентяя в нашей группе завели толстые тетради. Но по истечении двух-трех месяцев его полюбили почти все. И я не стала исключением.

Он был невероятно умен, и этим невозможно было не восхищаться. К тому же было ясно, что он любит свою работу и хочет передать нам каждую частичку своего знания. В мире, где такое малое количество людей по-настоящему стремится что-то отдать и чем-то поделиться, это было необыкновенно. Другие лекторы читали свои лекции по тетрадям или книгам, иногда даже не вставая со стула. А он просто входил в аудиторию, спрашивал, на чем мы остановились в прошлый раз, и продолжал рассказывать с того места, будто лекция была не на прошлой неделе, а пятнадцать минут назад.  А потом задавал вопросы и слушал наши. И это был настоящий диалог равного с равными, а не просто запись материала под диктовку.  А через какое-то время я поняла, что этот мужчина восхищает меня не только своим умом и диалогами на лекциях...

В нем было что-то магнетическое, что-то, что совершенно необъяснимо притягивало к нему и вызывало во мне волнение, которого я прежде не испытывала. Не могу сказать, что он был как-то особенно красив. Красивы бывают парни на подиумах или на страницах журналов, рекламирующие одежду или парфюм от известных брендов. И такие мне никогда не нравились. Гораздо привлекательнее для меня были мужчины, которые выглядели мужественно, в которых чувствовалась уверенность и надежность, в которых был внутренний стержень и самообладание. Такие мужчины не бросают слов на ветер, не поступают низко и подло, и абсолютно всегда берут ответственность за любой свой поступок. И он казался мне именно таким.

Разумеется, кольцо на его пальце я заметила сразу же. А чуть позднее узнала, что его дочь учится в нашем ВУЗе и на год старше меня.  Но разве это имеет какое-нибудь значение, когда тебе двадцать, и ты ищешь предмет для восхищения?

Меня тянуло к нему, и я даже не хотела этому сопротивляться. На лекциях я садилась на самый первый ряд и ловила каждое его слово. Иногда мы встречались взглядами, и мое сердце замирало, чтобы сразу после того, как он переведет взгляд, забиться с удвоенной частотой.

Помню, как я впервые осталась после лекции, чтобы получить ответ на свой вопрос. В этом не было никакого расчета или умысла. Просто я задала вопрос, и в этот момент раздался звонок. Это была последняя лекция на тот день, и я видела, что он не хотел бы задерживать остальных, поэтому предложил мне остаться ненадолго, чтобы иметь возможность разъяснить то, что я не понимала.

Перспектива остаться с ним наедине радовала и пугала меня одновременно. Сердце стучало где-то в висках, и я боялась, что чем-то выдам свое волнение. Если честно, я ожидала, что  снова начнет писать доказательства на доске, но вместо этого, как только все вышли из аудитории, он подсел ко мне и карандашом начал что-то записывать на листке в клетку, подробно объясняя каждую строку написанного. Это выглядело настолько естественно и просто, что уже через пару минут я пришла в себя, начала что-то уточнять и даже немного спорить. Потом он снова объяснял, а потом мы смеялись над тем, как я пыталась его переспорить на тему, по которой у меня только сегодня была лекция, и по которой он два года назад защитил докторскую.
 
Перед тем как встать и выйти из аудитории, он подвинул ко мне листок с последними комментариями, и наши руки случайно соприкоснулись. Внешне я никак на это не отреагировала, думаю, он не придал этому особого значения. Но оставшись  одна, я еще минут пятнадцать сидела в аудитории с восторженным чувством ребенка, которому впервые купили связку из сотни воздушных шаров. Я до сих пор храню листок с его записями в маленькой потайной шкатулке.

С того дня, как мне показалось, он стал выделять меня чуть больше остальных. Его взгляд чаще, чем прежде, обращался ко мне и, задавая вопрос, или ожидая ответ, он чаще поворачивался в мою сторону. И это тоже было вполне объяснимо - практически каждый преподаватель со временем определяет в группе несколько заинтересованных в его предмете человек и вместо обращения к в целом безликой аудитории обращается к конкретным людям. Но мне хотелось видеть в этом больше.

Изредка мы встречались где-нибудь в коридоре, или я выходила последней из аудитории, и тогда мне удавалось обменяться с ним парой фраз. Этот внимательный взгляд, деликатность и умение в полной мере раскрыть суть того, что он хотел сказать, всегда давали ощущение, что я - самый важный человек для него на эти три-четыре минуты. Он слушал так, словно сейчас для него ничто не имело более высокого приоритета, чем мой вопрос. Ни в чем не было большей необходимости, чем в ответе. Рядом с ним я всегда ощущала свою абсолютную исключительность и значимость.

Поэтому особенно неприятным было для меня открытие, что он ведет себя так со всеми, кто к нему обращается. После этого я уже с жуткой ревностью наблюдала, как с ним здороваются другие студентки, а он отвечает им тем же внимательным взглядом и ободряющей улыбкой. Умный, тактичный, внимательный, одинаково ко всем расположенный... И это тогда, когда я днями напролет думала только о нем.
 
Он снился мне. Там, в моих снах, он уже не доказывал никаких теорем, но даже там никогда не происходило ничего такого, о чем было бы неловко рассказать подруге, которая, кстати, совершенно не понимала, что я нашла в этом совершенно обыкновенном мужчине. Эти сны были обрывками из разговоров, происходивших или наоборот не произошедших ранее, из прикосновений, которые в равной степени можно было считать, как чувственными, так и чисто случайными, из взглядов, которые встречались на чуть более долгое время, чем в реальности. Будучи недосягаемым в жизни, он по большей мере оставался для меня таким и в снах. И от этой недосягаемости я только больше погружалась в омут своих мыслей, чувств и снов, выныривая оттуда только, когда он оказывался поблизости и снова давал мне это волшебное ощущение исключительности и безграничного счастья.

К концу года я окончательно себя извела. Необходимость видеть его превратилась в такую же потребность, как пища и сон. Чем больше были промежутки между встречами, тем сильнее я тосковала и мучилась. А когда он снова уверенным шагом входил в аудиторию и улыбался нам всем, я чувствовала себя за гранью человеческого счастья. Через пятнадцать минут за гранью человеческого отчаяния. А потом на грани какой-то нездоровой решимости совершить что-то, что разорвет этот бесконечный круг моих душевных взлетов и падений.

- Ты хоть знаешь, какими глазами ты на него смотришь? Я такие глаза только в пабликах про бездомных животных видела, - сказала мне однажды подруга. - Что толку так мучить себя? Думаешь, если ты ему скажешь, то он оставит семью ради девушки, которая младше его дочери?

Эти слова терзали меня больше всего. Конечно, иметь в этой ситуации какие-то надежды - это непростительная глупость, которую не оправдывает даже возраст. Он не производил впечатление несчастливого в браке человека. Что я могла сделать? Только усложнить все и для него и для себя. Ему стало бы неловко в моем присутствии, а мне стало бы стыдно и больно за отвергнутые чувства. А еще я бы навсегда потеряла ощущение своей значимости для него, его улыбки, когда он со мной разговаривал, его внимательный взгляд. Да и разве смогла бы я его уважать, если бы он предал семью ради интрижки со студенткой? Точно знаю, что не смогла бы. То, чего я хотела, было возможно только где-то в другой реальности, при других условиях. Но не здесь.

И я страдала, не рассчитывая на взаимность или даже надежду, убеждая себя, что однажды это пройдет, что никакая любовь, даже самая настоящая и сильная, не длится вечно, не веря в то, что чувств сильнее этих я уже не испытаю.

Глаза бездомного животного. Неужели я действительно тогда выглядела именно так? А замечал ли это он? Теперь мне кажется, что невозможно было этого не заметить и не понять. Особенно он с его внимательностью не мог не понять, что это все из-за него. То, как я смотрела на него, то, как терялась при нем - все это просто нельзя было не заметить. Теперь я думаю, что он все понимал тогда, и просто тоже не знал, что с этим делать.

Учебный год закончился и начались экзамены. За две недели до экзамена по математике, перед консультацией по другому предмету, староста нашей группы вернулся из деканата и в списке прочих новостей была одна, поразившая меня как электрический разряд - со следующего года у нас будет новый лектор. Почему? Потому что нынешний принял решение уйти и как-то не очень ясно описал причины. Впрочем, никого эти причины особенно и не волновали. Моего самообладания хватило только на то, чтобы не поменявшись в лице дойти до выхода из аудитории. За дверью я разрыдалась.

Следующие две недели тянулись невыносимо долго. Я провалила следующий экзамен попросту потому, что не смогла собраться и внятно ответить на вопросы экзаменатора. Чем ближе становился день встречи, которая должна стать последней, тем отчаяннее у меня внутри все сжималось и тем больше становились дозы фенибута.

На экзамен я решила пойти первой. Специально, чтобы не ждать под дверью весь день и не растерять тот небольшой запас стойкости, который у меня оставался. Но вот настал тот момент, когда нужно было войти, а я не смогла. Я неловко улыбнулась и сказала одногруппникам, что пойду немного позже. Но я не пошла ни второй, ни третьей, ни пятой... Запас стойкости стремительно истощался, а в голове словно скрипучий старый проигрыватель крутил одну и ту же фразу - "ты его больше никогда не увидишь".

Я вошла в кабинет предпоследней. Он сидел за столом, перед ним веером лежали билеты. Это был первый раз, когда он не улыбнулся, поздоровавшись со мной. Мне вдруг показалось, что вся та недосказанность, которая витала в воздухе почти год, вдруг сконцентрировалась в этом кабинете, словно вынуждая что-то наконец сказать. Но теперь в этом уж точно не было смысла, поэтому я просто взяла билет и села писать ответ. Я писала его в полной тишине, не шевелясь, боясь поднять глаза. Я написала почти все, когда почувствовала, как заканчивается запас моего мужества. Нужно было скорее уйти отсюда.

Но когда я снова подошла к его столу, чтобы отдать билет и листок с моими ответами, наши глаза встретились и в этот момент я вдруг почувствовала себя страшно одинокой и несчастной. По щеке покатилась слеза и я бросилась к двери.  Он перехватил меня у самого выхода и не отпустил, несмотря на все мои попытки вырваться. Я уже не могла сдержать слез и только твердила: "Почему? Почему так?" А он обнимал меня так, как наверно много раз обнимал свою дочь, и только шептал: "Прости меня! Пожалуйста, прости! Так нельзя... У тебя в жизни все еще будет..."

Поэтому я и не люблю, когда мысли о нем приходят во сне. Во сне все по-другому. Во сне он останавливает меня у дверей, чтобы удержать навсегда... А потом наутро я просыпаюсь с сомнениями. Согласитесь , что неприятно просыпаться с сомнениями, когда рядом спит ваш муж, а в соседней комнате ваши дети.

Любовь действительно не живет долго. За исключением случаев, когда ей не дали права на жизнь.

Все, что было в моей жизни после того дня, я выбирала сама. И я, действительно, всего этого хотела и по-настоящему ценю. Но каждый раз, закрывая глаза, я думаю о нем...