Бывают странные сближения

               
               


Москву замело. Второй день снег сплошной завесой. "Вот тебе и долгожданный апрель", - негодовала Вера, пробираясь сквозь мокрые сугробы. После целого дня  в Коломенском с жизнерадостными туристами из Техаса, ей хотелось только одного - домой! Но Вера шла не домой. Сегодня ей исполнилось сорок пять, и подруга все организовала: сначала презентация в музее, который наконец-то открылся после долгой реставрации, а потом ужин в ресторане. 
«С  кем-то, - загадочно промурлыкала Тамара, - ведь ты у нас ягодка опять".

Грубоватая поговорка, дающая женщине право на вторую молодость, Вере не подходила: ничего "фруктово-ягодного", скорее неброский полевой цветок:  русые волосы, лицо без румянца, глаза просто серые, светлые брови, губы...губы моли бы быть красивыми, если тронуть помадой, но лицо противилось любой, даже самой деликатной, попытке его приукрасить. Так и ходила с голым лицом, незащищенная.

Она предъявила приглашение охраннику, наряженному в форму его коллеги из далекого прошлого, и вошла в здание. Огляделась и охнула: что это? Не реставрация - погром! Современная постройка за старым фасадом дворянского дома восемнадцатого века -  стекло и плитка, эскалатор вместо парадной лестницы, модернистские светильники...гламур. Вера машинально снимала с себя мокрое пальто, переобувалась в "шпильки", которые целый день лежали в сумке, причесывалась, но не могла справиться с потрясением. Она хорошо помнила старое здание - таинственные сумерки вестибюля, дубовый паркет, натертый воском, запах дерева, кожи, ковров, засушенных цветов - прежней жизни, еще не ушедшей из него тогда.

Вошла в первый зал: чертог сиял! Безликая коробка, выкрашенная изнутри в модный ныне нейтральный цвет.  Люстры, зеркала, серебряные ведерки с бутылками шампанского, хрустальные бокалы на белоснежных скатертях - все сверкало нестерпимо. "Дневной" свет в музее?! Вера подняла глаза на парадные, в византийском стиле, портреты российских самодержцев. Ей показалось, что и цари сконфужены, даже глаза прикрыли: "Не знали мы - не ведали про такой свет злодейский. Что за потехи огненные?! Может, и не людских это рук дело?!"

- Ну, наконец-то! – услышала она за спиной голос Тамары. Подруга обняла её за плечи. – С днём рождения, дорогая!
 - Спасибо, Тома.
 - Верунь, я сегодня тоже набегалась, пенюсь от эмоций. Познакомлю тебя с одним человеком... А вот и он!

К ним чуть враскачку приближался коренастый мужчина, на лице которого было написано: "Я - босс". "Босс" подошел, и Тамара представила их друг к другу. Тот  молча  оглядел Веру с головы до ног, потом приблизил к ним красное лицо, поманил корявым крестьянским пальцем и заговорщицки прошептал:
 - Дефьки, вон в том зале дают морепродукты - во-о-от такого размера гады морские! 
Явное несоответствие между внешностью крестьянина и ёрнической  манерой выражаться, модной в богемной среде,  покоробило Веру: "Кто он: барин или крестьянин? Впрочем, барин-крестьянин сейчас вполне возможен в одном флаконе, - "два в одном" - но я... не с его двора!" Ее пронзила догадка: "Не он ли нас в ресторан поведет?!"

 - Похожу по залам, - сказала Вера, чтобы отделаться от ненужного знакомства. Она прошла через анфиладу одинаковых  "пеналов". Того, что хотела увидеть, не нашла.

Людей становилось все больше, смех, голоса звучали громче. Где-то  настраивали скрипки. Вера наткнулась на банкетку и, не найдя охранной таблички, села. С ней творилось что-то неладное: кружилась голова, сердце билось неровно, перед глазами туман. Все вокруг казалось размытым и далеким: и это адово сияние, и бедная Томка с размалеванным лицом, и вон та...женского рода, с распахнутым в хохоте отверстием рта и хищным оскалом... почему так много зубов? Вдруг в унисон заиграли скрипки, их светлый звук понесся ввысь, увлекая за собой душу. Да, да, вон отсюда! Боясь разреветься на глазах у всех, она вскочила, поискала глазами лестницу, не нашла, и побежала вниз по эскалатору.

- Вера, стой! - Тамара догнала ее в гардеробе. - Еще ведь ничего не началось. А ресторан?!
 
 - Что-то... голова разболелась. Пойду я, Тома, не обижайся,  -  Вера переобулась, надела пальто, туго затянула пояс и низко нахлобучила на лоб шапку из чернобурки.

 - Ну вот... - разочарованно протянула подруга, а потом с придыханием спросила, - Ну как тебе Николай? Ты почувствовала эту силу первозданную, эту мощь?!..

 - Какой Николай?.. а-а-а, тот... с морепродуктами.

 - Иди ты к черту! - в голосе Тамары зазвенела обида. - А что?! Простоват? А ты знаешь, какими он делами ворочает?! И не фригидная я, как некоторые... - Тамара осеклась. - Прости. Нервы. - Она шмыгнула носом, подошла к Вере и обняла ее. Тамара была на голову выше подруги, и та утонула в объятьях.

- Тамара! - сердито начала она, пытаясь высвободиться. - Тома!

И зловещим шепотом закончила: 
 - Томка, не вытирай сопли о мою чернобурку!

Обе облегченно рассмеялись и зажурчали о своем, о женском.

Вера с Тамарой "ходили парой" с шестого класса. Большая удача, если к  среднему возрасту -  кризисному, как его определяют людоведы, - есть, с кем ходить парой. Что уж тут на слова обижаться.
 
Вера вышла на улицу, подставила лицо снегопаду, и только когда мокрый снег облепил все лицо, она смогла, наконец, вдохнуть и выдохнуть полной грудью и прийти в себя окончательно.
               
                *

В троллейбусе, прижавшись лбом к холодному и влажному стеклу, она закрыла глаза.

Она вспомнила, как впервые увидела Его. Ей тринадцать, культпоход в тот самый музей. На секунду поймала взгляд больших темных глаз на худощавом лице и застыла. Мамина подруга, журналистка, посмотрела в его сторону и сказала: 

- Посол. Мы о нем материал давали. Потрясающе удачлив! Сделать такую карьеру в те-то годы! Я думаю, внешность имела значение. Хорошее средне-европейское лицо.

"Средне-европейское?! -  восстала верина душа. - Лучше-Всех-Европейское!" Таких лиц не было ни у родителей, ни у школьных учителей, ни у артистов театра и кино. В лице была загадочная - спокойная и благожелательная - уверенность в себе.
Она услышала, как подруга мамы произнесла имя - Андрей. Вера повторила -  и все вокруг окрасилось в цвет осеннего дня. Словно окошно открылось.
Никакой мистики, читатель. Вера была синестетиком, проще говоря, буквы-цифры она воспринимала в цвете. Цвета эти были свои, особые, не такие, как в наборе цветных карандашей. "А"- молочно-белый туман, "Н"-  бледно-желтое солнышко, "Д" и "Р" - багрец и золото осенних листьев, "Е" - зеленовато-серая вода в маленькой речушке, "Й" - синь леса вдалеке.Они вышли тогда из музея в хмурый декабрьский день, а ей все еще светило неяркое солнышко. 

"Он" (свет шел даже от местоимения) сразу же потеснил царивших до того в ее воображении героев русских и прочих романов. Они все-таки выдуманы, а он – хотя и недосягаем, но "свой", даже адрес известен - Большая Никитская, как сказала мамина подруга. Воображение ее заработало в полную силу. Что-то новое вошло с ним в ее девочкины догадки о неведомом мире взрослых мужчин, что-то, от чего было трудно дышать и горячо становилось где-то внизу. 

Все в нем было необычным: его принимала английская королева Елизавета, он вел переговоры с членом Палаты Лордов и был награжден памятным оружием, у него были друзья в Англии, они даже жили в его московском доме. Вера радовалась и гордилась. И всё-таки ...всё-таки: "Как он выжил? В то кошмарное время! Он - будто бы и не во времени жил, а в пространстве, человек мира... связь с иностранцами... Как уцелел?!"

- Девушка, пьяная что ль? - кто-то тряс ее за плечо, - тебе где сходить-то надо было? В Гнездниках? Ё...лки, куда тебя занесло. Боткинская это. Конечная. Освобождай вагон!

Далеко заехала Вера. Ждать на холоде троллейбуса сил не было, она увидела зеленый огонек такси и подняла руку.
               
                *

Добравшись, в конце концов, до дома, Вера сделала то, о чем мечтала весь день: приготовила свой фирменный глинтвейн со специями, обжигаясь, выпила первый бокал, со вторым села в кресло и задумалась надолго.

"Откуда у него эта власть надо мной? Как он умудряется держать меня на привязи столько лет? Я не хочу, я устала..."

Вера пьянела быстро, после второго бокала горячего вина природная сдержанность ее покинула  и, воздев руки к потолку, она взмолилась:

- Господи, ты даешь каждому лоскуток времени и лоскуток пространства для жизни, почему же мне никогда не хватало этого отмеренного лоскутка? Почему ты обрёк... обрек... меня на жизнь в  придуманном мире, на одиночество?!  - язык ее заплетался, руки опустились. - И поделиться не с кем... Кто поймет?!

Ответа не было. Тогда заговорила Вера:

 - Я не права, был муж. Ну и что, что без печати?.. Мы любили друг друга, дочку растили, дом теплый был... Да что говорить?! Человека уж десять лет как на свете нет. Леночка уехала...Так куда! В Париж к мужу! Не о таком ли "продолжении образования" мечтали все родители в нашей "французской" школе?!

И вдруг так ясно с точностью до деталей вспомнила, как несколько лет назад в командировке в Венеции она встретила посла на выставке. В туфлях на высоких каблуках Вера была вровень с ним - глаза в глаза. Чуть слышно прошептала: "Вы здесь?" Но - как всегда! - зал заполнили люди, загомонили, заслонили его. Выросший как из-под под земли официант на лету одарил бокалом шампанского и полетел дальше, отодвинув ее локтем. Она ушла, успев в толпе тайно сфотографировать его своим мобильником. А ночью в гостиничном номере представила себя в его объятьях, и это воображаемое соитие было острее и ярче, чем все реальные бывшие у нее до этого.

 - Каждому - по потребностям, -  авторитетно подытожил кто-то сверху -  наверняка Глас прорвался. Он и даровал Вере сон -  законное и заслуженное временное выпадение из реальности.

                *

Её разбудил свет - вечером не задернула шторы. Посмотрела в окно: любимый Твербуль залит солнцем, островки снега  серыми зайчишками прячутся под скамейками. Вера улыбнулась, и неожиданно в голову пришла мысль: "А быть может, все еще будет?"

Эту мысль она развивала - в полный голос! - под безжалостными струями контрастного душа:

Южный ветер... еще подует,
и весну еще... наколдует,
и память перелиста-а-ет,
и встретиться-а-а... нас заста-а-авит!

Зарядилась бодростью и задала себе сакраментальный женский вопрос:
 
"А если и правда заставит? В чем идти? Мне же абсолютно нечего надеть?!"

Вера  подошла к встроенному шкафу, створки которого вздрогнули от её прикосновения, бесшумно раздвинулись и открыли нутро.

"Какое пиршество цвета!" - она пустила шпильку в своей адрес, - просто таки пирует черный цвет! Какое разнообразие оттенков - и антрацит и рубероид, и графит, и мышь-полевка!"
Черный цвет был выбран в студенческие  восьмидесятые как протест против мещанства. Девчонки в институте повторяли слова Ив Сен Лорана - "для того, чтобы быть красивой, женщине достаточно иметь черный свитер, черную юбку и идти под руку с мужчиной, которого она любит." Долгое время - целых двенадцать лет - она свято в это верила, а когда мужчины не стало, продолжала носить черное по привычке -  уютно, без претензий, ясно и просто - и в пир, и в мир.

Разве могла она вообразить, что способна на такое предательство?!

 -  Маленькое черное платье? В мешок его! Еще одно?! Туда же! Черный брючный костюм? И тебе туда дорога. Черная юбка - раз, черная юбка - два, черная юбка - три... четыре, пять - хватит мне жизнь заедать!

Сделав черное дело, она забросила мешок на антресоли.

С детским восторгом взирала на почти пустой, еще недавно черный, квадрат шкафа, где на вешалках покачивались уцелевшие в расправе серый брючный  костюм на выход и черные брюки со свитерком - на каждый день!

                *

Через полчаса Вера была на весенней улице. Люди, вчера ёжившиеся под зонтами, шли, распахнув  пальто и куртки. Как много красивых женщин! Как  мало надо для счастья!
В упоении весной Вера быстро дошла до нужного места. Этим местом был главный универмаг страны,  где давно не давились в очередях, напротив -  вальяжно  прогуливались, не спеша рассматривали витрины, иногда даже заходили внутрь покупатели с увесистыми кошельками. Она уверенно вошла в бутик известной фирмы - есть! Перед ней висело простого покроя красное платье из тяжелого трикотажа. Вера не удивилась: за таким платьем она шла, оно ее и поджидало.
В ее отношениях с бытом было нечто необъяснимое: если чего-то очень хотела - просто шла в магазин и покупала. Хотела, правда, не часто. Её мистическими связями с миром прилавка пытались воспользоваться подружки - с ними не получалось.
Она подошла к платью: пятидесятипроцентная скидка! Рассмеялась: "Я так много и не просила!" Подбежала девочка-продавщица: 
 - Сегодня на это платье еще одна дополнительная скидка в десять процентов. 

Даже не спросив про размер, она пошла в примерочную - не примерять, а переодеться. То, что увидела, понравилось: теплый красный цвет с еле заметным оранжевым оттенком бросал нежный отсвет на лицо, шел к волосам...Заплатила, попросив срезать ценник прямо "с тела". Старый черный наряд запихнула в сумку.

                *

Думала ли она, куда пойдет в этом новом красном платье? Шла без мысли, но ноги привели к вчерашнему музею. Парадный подъезд был закрыт, вход с заднего крыльца. В Москве любят запирать двери.

Решила зайти: "Вчера толком и не посмотрела". Хвост очереди в кассу доходил до проезжей части улицы. Вера с баджиком лицензированного гида-переводчика имела право покупать билеты в учреждения культуры вне очереди, чем и решила воспользоваться. Под  недовольные реплики "очередников", добралась до кассы. Первым в очереди стоял высокий мужчина западного облика, он не возражал, даже улыбнулся, хотя и холодно. "Улыбнулся как отшатнулся, иностранец наверняка", - Вера всегда испытывала неловкость в такой ситуации. Но билет с приложенным к нему планом музея она получила и знала, куда ей нужно идти.

 - Oh, come on! -  услышала Вера, войдя в маленький зальчик-пенальчик.
- Can I help you? - сработал ее профессиональный "автоответчик".

К ней обернулся тот самый "холодный" иностранец  - по первому слову она узнала выходца из центральной Англии  - с выражением недоуменя и досады на лице. Заговорили по-английски. 
 
- Атрибуция неверная!

- Наши хранители и искусствоведы очень профессиональны.

Он никак не отреагировал на ее попытку быть адвокатом и продолжал:
 - Специально летел, чтобы посмотреть и вот увидел!..

Вера тоже увидела. Увидела того, кого хотела видеть.

 - Мне нужно встретиться с куратором коллекции, я должен с ним встретиться.
 - Сегодня у хранителей выходной.
 - Тогда... вы можете уделить мне немного времени? Я заплачу за кофе. С утра ничего не ел.

Вера кивнула молча, она тоже ушла из дома без завтрака. А про себя ликовала: "Неспроста! Клюнул на красное платье!"

В шумном музейном кафе они заметили свободный столик. Англичанин сам стоял в очереди в буфет, сам принес две  чашки кофе с булочками.

- Эндрю, - он протянул руку.

Общаясь с англо-саксами, Вера привыкла, но не одобряла их манеру первыми протягивать руку, не дожидаясь пока это сделает женщина.

Она назвала себя. Помолчали, потом Эндрю начал говорить - не глядя Вере в лицо, с долгими паузами.

 - Я долго служил в ВВС -  отец умер -  я вышел в отставку - занялся семейным архивом... О, если бы я был писателем! - Эндрю нервно и коротко рассмеялся и заговорил быстрее, - Короче говоря,  нашел очень старые документы, к которым никто в моей семье не прикасался, я уверен, и узнал... что я веду свой род от русского! И имя свое ношу в результате... интриги... заговора... короче говоря, успешной операции по сокрытию греха.

Вера взглянулa с интересом:
- А какое это имеет отношение к атрибуции?
 
- Вы допили кофе? Тогда пойдемте в зал.

Они поднялись в зал-пенал, подошли к мужскому портрету. Перед ними была табличка с лаконичной информацией на русском и английскои языках:

"Неизвестный художник. 1600 год. Портрет А.И.Викулина. Род деятельности: Посол. Место рождения: Царство Московское".

- Художник известен! Им был мой... семь раз прадед, он дружил с русским послом. Как и Семнадцатый граф Оксфорд  -  Шекспир, он вынужден был сохранять анонимность. Оба занимались тем, что тогда считалось низкими ремеслами: театр, краски... Этот портрет он написал и подарил Викулину, а себе оставил другой, он у меня... И афишировать дружбу с русским он тоже не мог, на это была очень серьезная причина.  Его дочь влюбилась в посла, писала ему письма, они сохранились неотправленные... Роман зашел довольно далеко, юную деву срочно выдали замуж, любовник уплыл в свои края. И вот я - Эндрю Ф., на деле прямой потомок русского Андрея. Чудны дела твои, господи! - Эндрю отвернулся от портрета как будто в знак протеста.

Вера про себя повторила те же слова.

Да, читатель, посол царей Московских Андрей Викулин был тем, в кого по уши влюбилась девочка Вера, жившая четырьмя столетиями позже по соседству с его домом на Большой Никитской. Дом посла стоял на левой стороне улицы -  той, которая отошла к опричнине Ивана Грозного, ведь свою долгую службу Викулин начал опричником. А потом - вереница царей: Федор Иоаннович, Борис Годунов, Лжедмитрию присягнул - жизнь заставила, в темницу попал и сумел выбраться, и еще послужил - Василию Шуйскому. При Иване Грозном выжил, в Смутное время уцелел. И вот - живой и красивый смотрит с портрета. 

Историю своего "мушкетера" Вера раскапывала долго, не пропускала ни одной публикации, но самое важное почувствовала сама и сразу: у этого человека была тайна. И вот эта тайна раскрыта: "ее" Андрей любил и был любим, когда позировал художнику, - как выяснилось, своему несостоявшемуся тестю.

Она с гордостью и какой-то отвагой посмотрела прямо в глаза расстроенному прапрапра... внуку.

- Знаете, Эндрю, ваш предок был действительно замечательным  художником, и все кураторы всех музеев на свете должны это знать! 

- Нет, не должны! - ответил тот неожиданно твердо. От былой растерянности не осталось и следа, и Вера подумала, что он жалеет о своей с ней откровенности. - Не должны, потому что мне достаточно... что это знаете вы.

Он смотрел ей прямо в лицо. И Вера смотрела, не отводя глаз. Недолго, потому что оба смутились: такое внезапное взаимопроникновение - и что с этим прикажете делать?

 - Мы могли бы встретиться с вами... завтра, в воскресенье, в первой половине дня? Я вечером улетаю. Вот моя визитка.