Письмо Маруси. Глава двадцать третья

Ксении Матвеевне Дроздовой, двоюродной бабушке Глеба, давно уже перевалило за восьмой десяток. Она была глуховата и подслеповата. В семье пятая, младшая дочь, в старости она и вовсе осталась одна – старшие сёстры одна за другой отправились в мир иной, а племянники и двоюродные внуки жили далеко, и общение с ними ограничивалось редкими телефонными звонками и праздничными открытками-письмами советского ещё образца. Застенчивая Ксюша так семьёй и не обзавелась, сначала война помешала, а потом не за кого было выходить, оставшихся в живых расхватали те, что побойчее. Так она и скоротала жизнь, тихой, скромной старой девой. Только вопреки привычным представлениям о старой деве характер сохранила мягкий, добрый, терпеливый.

Жила бабушка на окраине Ярославля и, конечно, нуждалась в помощи. Поэтому, когда зимним вечером у неё на пороге выросли Глеб с Ксюшей, она им обрадовалась и не стала спрашивать, надолго ли те к ней и чего тут ищут. Ксения Матвеевна расположилась к девушке уже потому, что ту тоже звали Ксенией, хоть и была она одета, как те профурсетки, что с утра до вечера кривляются размалеванные с экрана телевизора да бесстыже оголяются перед всем честным народом.

Хозяйка суетливо угощала дорогих гостей, выставляя на стол всё, что у неё было. А было-то немного. Потому что на её пенсию не разгуляешься, и в магазин ходила редко, да и ноги не слушались, а покупала всего понемногу – много нести не могла и всего не съедала, клюнет, как птичка, тем и сыта.

Совсем иначе обстояло дело с аппетитом у молодежи. Они смели всю еду, что выставила бабуля, и не отказались бы от добавки. Но с добавкой не вышло, поэтому гоняли чаи с прошлогодним засахаренным яблочным вареньем, мечтая съесть мясца или колбаски.

- Баб Ксень, может, у тебя есть хотя бы мука? Блинная? Да молочко, да яичко, я бы сейчас блинков напек, я умею, - предложил внучок.

- Нет, Глебушка. Кончилась мука. Да и не пеку я блинов-то. Живот уже не тот, нельзя жареного, врач говорит. Ничего нельзя, ни жирного, ни копчёного, да я уже и есть-то не хочу. Ешь, пока рот свеж, а завянет – никто в него не заглянет, - с вялой улыбкой мягко ответила бабушка.

- Ладно, ба. Завтра я куплю и муки, и всего, что нужно.

- Купишь, внучек. Тут магазин неподалёку. А мне тяжести поднимать нельзя, я сама еле-еле с палочкой хожу. Мне бы в эту палку-то штырь или гвоздь какой вбить, чтобы не скользила по льду, а то третьего дня упала, хорошо, ногу не сломала, ушиблась сильно.

- Ну-ка, покажи свою палку-то, - оживился Глеб.

- Дак она завсегда за дверью в прихожке стоит, - вздохнула бабушка.

Глеб вышел в прихожую и взял бабушкину палочку, посмотрел, покрутил и сказал, что нужно новую купить, с выдвигающимся штырём.

- Дорогая она, сынок, я уже спрашивала в аптеке.

- Баб Ксень, завтра я тебе куплю такую, как тебе надо, а сейчас скажи, где нам на ночь расположиться?

- Ох, ты, Господи, что же это я, старая… Сейчас-сейчас, деточки, покажу, где вам можно будет заночевать. Ты, Глебушка, поспишь на раскладушке отут, прямо на кухне, а Ксеня со мной на кровати. Другого места у меня нету.

- Да-а, бабушка, не густо. Ладно, завтра что-нибудь придумаем… На полу бы, да сейчас не лето, холодно на полу, - досадливо рассудил Глеб.

- Да, у меня ноги всё время мёрзнут, я вон, видишь, в валенках дома хожу, согреться не могу. А ты, Ксюша, что ты всё молчишь, словечка не молвишь? – улыбнулась бабушка Ксюше.

А та, совершенно ошарашенная всем, что на неё свалилось, напуганная перспективой спать вместе с чужой бабушкой в валенках и в пуховом платке, повязанном крест-накрест на груди и укрывающем всю её согнутую худенькую спину, думала о том, как она будет валетом спать на кровати и нюхать эти валенки.

Глеб, заметив ужас в глазах своей девушки, решил её успокоить:

- Да не переживай ты так, Ксюш, завтра всё разрулим, а сегодня придётся как-нибудь перебиться. Хочешь, спи на раскладушке, а я и на стуле перекантуюсь, мне не привыкать.

- Куда ты меня завёз, Сусанин? Что я тут буду делать? – разочарованно покачала головой девушка.

- Всё будет путём, я тебе точно говорю. Это временные трудности, которые завтра мы легко преодолеем. Ночью всё страшнее кажется. Давай дождёмся утра – оно вечера мудренее.

- Да уж, деваться некуда. Придётся дожидаться. Ну ты, Глеб, даёшь…

- Вспомни, нам пришлось бежать от твоего амбала. Так что не обессудь. Жизнь твою мы спасли, а обо всём остальном помозгуем завтра, хорошо? И не вешай нос. Мы же не на вокзале, а в доме моей бабушки, а это уже само по себе неплохо, согласись?

И он пошёл расставлять раскладушку для Ксюши. Где он собирался взять денег на самые необходимые нужды, которые он отложил до завтра, Глеб и сам не знал. Кое-какие сбережения у него, конечно, были, иначе на что бы они поехали в Ярославль, но он и представить себе не мог, что столкнётся с такими проблемами. Увидев в глазах Ксюши панику, он понял, что вынужден стать для неё опорой, а значит, и деньги должен где-то достать: заработать или хотя бы одолжить.

Продолжение http://proza.ru/2014/01/25/1851