Сны о Стамбуле

Сон №1. Прощай, унылый Азанбал.
Прощай, мрак страны.

  Как-то всё изменилось в последнее время. Изменилось не только в стране, но и в столице страны – Азанбале. Люди потеряли радужное настроение, а вместе с ним надежду. Всё стало уныло. Как-то более злее и неприветливее, чем обычно. Знакомые – пьянь, друзья, одноклассники – тоже пьют постоянно. Отработали, купили по бутыли, нажрались и пришли домой спать. Тихо пьют и воспринимают притеснение их и запреты говорить о том, что их волнует, или с чем они несогласны, как бараны – то есть тихо. Тихо спиваются. Спиваются, потому, что на трезвую голову страшно видеть то, что происходит в стране и в родном городе. Противно смотреть на то, как горожане спаивают своих детей. Наливая, им с 4 лет. Они так их спасают от страха. От страха реальности. Противно смотреть на лежачих на улице пьяных в стельку горожан, которые хрюкают, лёжа в грязи неубранного города, как свиньи. Нет, показалось, не хрюкают, храпят одурманенные алкоголем. Их дети плодят пьяных уродов, работают, их всё устраивают, а ещё они ходят по домам несогласных и других (аутистов, геев, евреев, нерусов) и убивают их, а потом ходят замаливать свои грехи. Они стали частью мрака, от боязни мрака они все пьют. Нет, чтобы наконец-то проснуться и действием разогнать мрак. Нет, они боятся, их всё устраивает. Иногда мне кажется, что им даже нравится такая жизнь. И самое главное, они не понимают меня. Нет, я не гей или аутист. Просто я люблю свободу, я нуждаюсь в ней. Я не люблю, когда кого-то притесняют и обижают. Я не люблю мрак. Я его ненавижу, так же как и запреты с маразмом. Во мне течёт тюркская кровь, но родные давно забыли корни.   
   Родные тоже не согласны со мной. Называют меня ненормальным идиотом. Мне же кажется, что вы ненормальные. Всё общество – идиоты. Тупые, пьяные скоты. Мне очень грустно и противно смотреть на то, что стало с моей Родиной. Где все адекваты? Где вы? Ау. Куда вы делись?
  Смотрели телевизор. По нему показывали как бритоголовые 15-летние юнцы из «Патруля чистоты нации» избили туристов алтай-кижи. Потом арестовали не тех, кто избивал, а туристов с Алатая.
Папа сказал по этому поводу:»Правильно, правильно. Знайте наших, тупые ослы»
Я ответил:»А мне их жалко. За что их побили? Они же ничего не делали. Они просто туристы.»
-Заткнись, очкастый даун. Всё за этих черножопых обезьян переживаешь.
-В нас тюркская кровь. Только вы, родные, забыли. Вы считаете себя полными русами и опустились так же, как и они. Только сосёте из горла бутылки пиво-водку, нажираетесь до поросячьего визга, потом бьёте друг другу морду, а потом падаете на пол и забываетесь сном, издавая храп, похожий на хрюканье свиньи. Культура сдохла под гнётом цензуры. Только тупые сериалы с тупым сюжетом. Тупые книги, в которых эта реальность хороша, а выходишь на улицу, хочется не быть в этой реальности. В доме грязь, тараканы. Когда убирались последний раз?
-Да не помню.
-А мне запрещаете.
-А нахрен надо. И так нормально.
-Вы посмотрите на себя. Вы – алкашня.
Отец разъярился. Глаза налились кровью. Он начал медленно подходить ко мне. Дальше толчок плеча его кулаком, наверное, синяк будет. Я убежал в свою комнату. Закрыл дверь. Он ломится. Страшно. Надоела такая жизнь. Соберу сумку и прочь из этого ада под названием эта страна и город Азанбал. Города, который постоянно мрачен. Особенно ночью. Мрак в городе, такой, что, кажется, само солнце покинуло его. Видимо, его свободу тоже угнетали. Поэтому, теперь небо над городом постоянно затянуто мрачными тяжёлыми тучами металлического цвета, из которых иногда идёт дождь. Дождь размывает кучи навоза на улицах. Азанбал ещё превращается в зловонный город. Беру сумку с надписью «Adidas», кладу в неё одежду, предметы гигиены, смартфон, хоть мобильная связь в городе отсутствует, так как её тоже запретили, фотки в рамке. Ещё из прошлого, окутанного сладким запахом свободы. В голове при просмотре фоток мысли:»Почему мои родные стали такими? Вроде, никто не пил у нас. Кроме, моего деда по линии мамы. Откуда столько примитива и животного в жизни? Откуда это всё.» Сам же себе отвечаю:»Всё от того же. От тяжёлой нехватки свободы.» На глаза наворачиваются слёзы. Прошлое накатывает. Прошлое свободы, прошлое надежд. Жалко расставаться с родными, которые стали такими, как сейчас, но надо. Иначе, можно стать таким же. Беру деньги, накопленные и заработанные. На смартфоне случайно увидел фото Айдан. Казашка улыбается мне с фото. Опять грусть. Где ты? Небось, уехала. И я уезжаю. Не могу здесь. Отсутствие свободы и гнёт запретов душат, как отсутствие воздуха в вакууме. Отец уже с матерью ломится. Беру ножку от табуретки, которую отец принёс с помойки, чтобы меня бить её за вольнодумие и любовь к свободе. Открываю дверь. Рука не поднимается, чтобы кого-то из родных побить. Не могу им ответить дракой, воспитан так ими же. Только куда делась от них эта воспитанность? Проскакиваю в комнату, беру паспорт, одеваюсь за 45 секунд. Удивительно, для себя. Всё-таки страх делает нас быстрее. Убегаю. Отец выбегает. Бежит за мной. Я бегу всё быстрее и быстрее. Ветер мрачной осенней Москвы дует мне в лицо. Бегу к метро. Сердце чуть не выскакивает. Боюсь, догонит отец и надавав мне, вернёт домой. Тогда упечёт в психушку. Он недавно обещал. Постоянно оглядываюсь назад. Фуфф. Оторвался. Его нет. Быстро сажусь в вагон. Еду к вокзалу. Доезжаю до Вокзальной. Сажусь на микроавтобус «Автолайн». Оплачиваю проезд.
Сон № 2. Билет Азанбал-Стамбул.
   Доезжаю до аэропорта. Иду в терминал. Думаю, куда полететь. А, ладно, доверюсь интуиции. Сердце, подскажи, куда мне лететь? Вдруг на плазменной панели идёт реклама мест для туристов и, показывают фото заката над Стамбулом, а на фоне закатного неба мощная Айя-София, ещё одна мечеть, несколько домов и море. Сердце сильно забилось при виде фото, опять потянуло на Балканы, на Босфор. Я даже услышал в ушах шум прибоя Босфора и ощутил вкус его воды. Босфор позвал меня. Решительно подхожу к расписанию вылетов и смотрю, когда ближайший вылет. Покупаю билет на него. Жду несколько часов. Потом поднимаюсь вместе с остальными на борт самолёта. Все говорят на языке моей Родины. Много солнечных, добрых и умных лиц. Вот, где адекваты. Они, к сожалению, улетают с нашей общей Родины. Это очень печально, но ничего нельзя изменить. Не в силах. Большинство противится переменам. Им нравится лежать в грязи и пить, убивая других. Но я надеюсь вернуться. Когда свобода и перемены вернутся сюда. А ещё когда сюда вернётся солнце. Я надеюсь, это обязательно будет. Так всегда бывает. За тучами обязательно приходит солнечная погода с голубым небом, за зимой всегда приходит весна, а потом лето. Всё будет хорошо в этой стране, всё будет хорошо у этой страны. Но пока я поживу где-нибудь в другом месте. И я знаю в каком – в понравившемся мне с юности, а может с детства, Стамбуле. Меня туда позвал Босфор. Прощайте, моя вторая Родина Оша и первая далёкая Родина Азатстан. Прощайте, с надеждой на лучшее. Самолёт отрывается от земли, под крыльями тучи металлического цвета, а под ними маленькие дома Азанбала, который превратилась в убогий город из-за маразма и мрака.

Сон № 3. «Здравствуй, Стамбул! Здравствуй, Босфор!»
  Облака рассеялись. Небо стало голубым. Солнце проглядывает в иллюминаторы самолёта. Тепло. По нашим погодным меркам – лето. Самолёт садится в аэропорту Ататюрка. Выхожу из самолёта. Свобода. Нету гнёта и страха, что кто-то побьёт за взгляды. «Здравствуй, Стамбул! Здравствуй, Босфор! Наконец-то я увидел вас вживую. Примите меня. Очень прошу.» Заказал такси. Весь день катался. Изучал город. Вечером захотелось кушать. Зашёл в кафе. Купил сладостей и чай по-турецки. Вокруг почему-то звучит речь русов. По-русски говорят и турки, и русы, и несколько немцев, которые были в кафе. Спрашиваю у молоденькой турчанки, почему все говорят по-русски. Она отвечает:»Просто много русов.» Перекусил. Поехал к Босфору. Искупался в нём. Такси уехало. Побрёл пешком. В душе радость – свобода. Вот она – свобода. Я тебя чувствую, осязаю. Кажется, даже втягиваю твой запах. Твой запах для меня – это запах Стамбула. Запах его улочек, Босфора. Запах еды в кафе, в которое забегал перекусить. Пришёл в Парк Йылдыз, что находится в районе Бешикташ. Нашёл лавку. Много сегодня прошёл. Ноги болят. Тело кажется вдвойне тяжёлым. Ложусь на лавку. Под головой сумка. Закрываю веки. Проваливаюсь в сказочную страну снов.
   Разбудил звук газонокосилки, которой парковый садовник постригал газон в саду рядом с лавкой. Достаю из сумки смартфон. 9:30. Встаю. Иду к центру. Считаю деньги в кошельке. Денег поубавилось. Пойду на Площадь Новой Мечети просить милостыню. Там много туристов. Вот они издержки свободы. Ладно, выкрутимся. Пришёл на площадь, сел на лавку в сквере. Достал из сумки фарфоровую чашку. Достал лист тетрадной бумаги и ручку, на котором написал на турецком:»Подайте на еду.» Простоял полдня, держа лист в руках. Дали всего 300 лир. Потом я увидел, как ко мне подходит полицейский. Я от него убежал. Там небольшой рынок на площади. Так вот, на этом рыночке всегда толпа. Пришлось расталкивать людей. Люди недовольно кричали на меня. Не понял что. Видимо, ругались на турецком. Случайно свалил прилавок с помидорами. Кто-то раздавил помидор. Помидор брызнул сок и испачкал мне куртку. Всё-таки убежал. Целый месяц ходил на Площадь просить милостыню. Убегал от полицейских. Почему убегал? Боялся. В стране, откуда я, все их боятся. Они не помогут, могут убить, обокрасть. Ещё с помощью них проводят репрессии. Ещё это в крови у народа той страны, откуда я приехал. Со времён, когда за людьми приезжали «чёрные воронки». И ещё не хочу обратно в эту страну, а визы нету, приходится убегать. Раз заходил устроиться в гостиницу на работу, но испугался охранника, точнее не его самого, а то, что он может сдать меня полицейским, и убежал. Боязнь. Боязнь, порождённая моей страны. Когда она уйдёт? Или я настолько впитал её в свою кровь, что её никак не вытравить? Типичный рус, всего боюсь. Всем запуган. Не хочу бояться. Не хочу. Уходи. Или просто надо отпустить прошлое, пережитое на Родине? Прошлые страхи, предрассудки. Постараюсь отпустить. Знаю, что трудно. Но надо. Иначе, сойду с ума и ещё это смешно. Смешно бояться, будучи свободным. Живу, точнее сплю, на лавочке рядом с домом в районе Зейтинбурну. Раньше жильцы дома гоняли меня. Но потом, узнав, откуда я и мою историю, стали жалеть меня. Появились даже родители, точнее их замены, так как настоящих родителей никто никогда не заменит. Семейная пара. Орхан и Нургиза. Им по 50 лет. Раньше было два сына. Но лет 5 назад они погибли в автокатастрофе. Так, что я стал их надеждой. Их утешением. Наверное, они просили Аллаха послать им меня. Они часто меня подкармливают. Предоставляют ванну, чтобы я мог помыться. Ещё больше убеждаюсь, что турки добрее русов. Часто общаются со мной.
   Гулял по Истеклял Джаддеси. Смотрю, по улице гуляет женщина лет 30 с освечёнными волосами цвета блонд, которые ложились ей на плечи, в рваной куртке, мини юбке, колготках и туфлях, которые практически развалились. Подхожу к ней. Встречаемся взглядами. Глаза по-дестки наивны. Наверное, это придаёт ей схожесть с девчонкой. Взгляд отрешённый. В другом мире. Заговариваю с ней:
-Ты чем-то расстроена.
-Нет, - тихо отвечает она.
-У тебя глаза удивительные. Никогда не видел таких, как у тебя.
-А что в них?
-Они как у ангела.
-А у тебя глаза цвета шоколада. Очень нравится шоколад.
-Мне тоже. Хочешь, зайдём в кафе.
Она кивает головой. Зашли в кафе. В кафе много народу, играет тихая восточная музыка. Народ сидит за столиками. Заказал айран и фруктовый салат. Женщине заказал горячий шоколад с листом мяты. Женщина достала из кармана листок бумаги и карандаш и начала рисовать. Через час она дала мне листок. Она рисовала меня на фоне Айя-Софии.
-Это тебе, - сказала женщина.
-Спасибо.
Она опустила глаза в стол и начала смотреть на его поверхность. Она так просидела несколько часов. Она не замечала ни людей, которые входили в кафе или выходили из него, ни окружающих запахов, звуков. Казалось, что она не тут, а где-то ещё, в каком-то неведомом мире, ведомом только ей самой. Наконец-то она подняла свои отрешённые глаза и посмотрела на меня. «Ты кто?», - спросила она меня. Я ей напомнил, как мы познакомились. Вышли из кафе. На улице много народу, 15:00. Все в основном туристы. Моя новая знакомая испугалась многолюдной улицы. На пороге кафе она ухватилась крепко руками в ручку двери. Начала кричать. Глаза были полны паники и страха. По её щекам медленными солёными речушками сползали две слезы. Я приобнял её одной рукой. Второй взял за руку. Посмотрел ей в глаза. «Не бойся, не плачь. Я с тобой. Я тебе не дам в обиду. Я за тебя любому глотку порву. Ты скажи, я его быстро поставлю на место.» Она посмотрела мне в глаза. Потом опустила их. Поняла, что не так себя повела. Потом опять посмотрела. Спустилась с порога кафе со мной за руку. Опять прогулялись немного по Истеклял Джаддеси. Всё также держались за руки. Она не хотела отпускать моей руки. Немного боялась многолюдной улицы. Боялась потерять меня. Держась за руки, зашли в трамвай. Катались на нём до поздней ночи. Стамбульский трамвай обладает особенным колоритом. Его ни с каким не спутаешь. Азанбалский трамвай – грязный, в нём много народу, всё толпятся. Народ в основном студенты, пенсионеры и гастарбайтеры. Народ в основном суровый и озлобленный. Редко встретишь улыбку. В основном улыбаются геи, евреи, аутисты, интеллегенты. Иностранцы Ошу стараются обходить стороной после волны мракобесия и маразма, поэтому из иностранцев суровые жители Центральной Азии, КНДР и КНР, а раньше улыбались ещё и иностранцы. Улыбались всем. Раз ехал в метро ехал с югославской девушкой. Это был просто водопад позитива. Улыбалась всем в вагоне, и мне тоже. Потом весь день было очень радостное и лёгкое настроение от её улыбки. Пражский трамвай похож снаружи на азанбалский, но чистый, ухоженный. Народ в нём довольный, интеллигентный. Стамбульский трамвай же как бы сошёл с открытки начала 20 века. Навевает ретро-чувства. Вспоминаешь «Аннушку», которая ходила по Бульварам в начале 20 века. Булгаков почему-то вспоминается. Хоть из него знаю только «Собачье сердце» и «Белую гвардию».
   Стемнело. Женщина сказала, что ей пора домой.
-Ты часто бываешь на Истеклял Джаддеси?, - ещё спросила меня женщина.
-Да, - почему-то соврал я.
-Тогда приходи каждое утро. Я там часто около кафе, куда мы заходили. Мне с тобой не страшно, а ещё ты похож на доброго волшебника, который всегда спасает от зла.
-Что для тебя зло?
-Я, когда много людей, и ещё часто в темноте, вижу чудищ. Они многоглазые, у них по две пасти с множеством зубов, а глаза красные. Похожи на леопардов, только у них есть крылья, а лапы когтистые. Их 8 штук. Очень боюсь, что когда-нибудь утащат меня. Я с ними постоянно борюсь. Многие мне не верят, поэтому я одинока, но я их вижу.
-А что ты видишь около меня?
-Радугу. Ты – Радужный Человек.
-Да. Я такой. Я позитивный и добрый, надеюсь на лучшее, только полоса у меня и моей страны какая-то чёрная пошла. 
-Жизнь – большая зебра. После чёрной полосы, идёт белая. Длина жизни отмерена каждому человеку его грехами и Аллахом.
-Когда же пройдёт эта чёрная полоса?
-Аллах знает. Ты верь, она обязательно пройдёт и у тебя, и твоей страны.
-Мы провели вместе полдня, а не знаем, как друг друга зовут.
-Саназ.
-Вася… Нет, лучше зови меня Джанэр, - не идёт имя Вася к фамилии Абдуллаев, поэтому назвался Джанэром. Слишком русское. А ещё так котов называют. Не нравится мне моё имя. Как кота назвали. Как раз со мной в подъезде жил парень. Он любил рыбалку, пиво, футбол. У него был кот. Назвал Васей. Когда он его звал покушать, я тоже откликался. Такое впечатление, что в честь меня назвал. Жалко парня. Спился и превратился в бомжа. Просил милостыню рядом с метро, а потом приехали среднеазиаты, запихнули его в фургон с тонированными окнами, где были такие же как он, и увезли. Больше я его не видел.
  Она пошла к дому. Жила в четырёхэтажном уютном доме зелёного цвета. В моей стране она бы жила в психдоме, хотя в последнее время в моей стране начали убивать инвалидов и психов. Так дешевле. Заходят в дом, где живёт инвалид, делают ему инъекцию. Инвалид падает и отправляется к Богу. Если семья противиться, убивают всех. Евгеника, чистота нации, чтоб им… Кому им? И евгенике с чистотой нации, и власти, которая устроила геноцид под видом евгеники и чистоты нации. Пошёл к трамвайным путям, вдыхая запах ночного Стамбула. Сел на трамвай. Еду в Зейтинбуру. «Вот в моей стране таких, как она убивают. Зачем? Гуманность? Чистота нации? Не вижу смысла, не вижу гуманности, вижу геноцид. Нельзя очистить нацию, нельзя. Нельзя потому, что Богу угодно, чтобы рождались такие, как она. Иногда за грехи рождаются, а иногда, чтобы эти грехи фиксировать или делать кого-то лучше. В Германии Гитлера пытались очистить, кончила плохо вся Германия. Зачем таких, как она убивать? Они ведь ничего плохо людям не делают. Они лучше нас, несмотря на свои недостатки. Мы ненормальные и идиоты, по сравнению с их добротой и детским чувством веры. Вообще убивать кого-либо плохо. Даже животных. Даже, если из-за скрещивания может пойти у него потомство с отклонениями.» Веки отяжелели. Нагулялся, так, что устал. Женщина в сарафане и косынке сидит сзади меня. «Женщина, Вы едете до Зейтинбуру?», - спросил я. «Да». «Разбудите, как доедем.» Женщина кивнула головой. Задремал. Вижу, как переписывался с Алдынай из Тувы, как гулял с метиской-испанкой из Якутии по имени Белла-Мария. Где вы? Тоже, наверное, не в моей стране, но и не здесь. Как я скучаю по вам обоим, и ещё по Ирине из Одессы, рыжеволосой Анели из Баку, горячей брюнетке из Москвы по имени Машка и ещё по своим 100 подругам, с которыми общался. Заработаю, сниму жильё, куплю комп, подключу Инет, найду вас всех. Я без вас не могу. Подъезжаем к Зейтинбуру. Женщина меня толкает в спину. Приехали. Потягиваюсь, зеваю. Выхожу из трамвая. Иду к дому, где живут Орхан и Нургиза. От воспоминаний на глазах наворачиваются слёзы. Эхх… Долго мне придётся зарабатывать милостыней, чтобы снять жильё, купить комп и подключить Инет. Долго ещё с вами не увижусь. Лёг на лавку рядом с домом. Уснул.
Сон № 4. Первая дружба в Стамбуле
и депрессия.

   На следующий день после работы нищим встретился с Саназ. Она стояла там же. Глядя, на прохожих теми же отрешёнными глазами. Я слегка докоснулся до её плеча рукой. Она испуганно обернулась. Увидев меня, немного улыбнулась мне краешками губ. Хотел её сводить на Площадь Беязит. Она начала плакать, нервничать. Я её успокаивал. В итоге, гуляли по улице Истеклял Джаддеси. Ходили по сувенирным лавкам. Узнал, что живёт с мамой и папой. Помимо неё в семье, ещё сестра Айнур и брат Илькин. С детства видит чудищ, общается с невидимыми жителями Стамбула – маленькими человечками, похожими на эльфов в турецких национальных костюмах, хорошо рисует, сочиняет стихи абстрактного направления. Её стихи напоминают стихи периода символизма. В них много философии. Громко декламировала мне свои стихи. Люди смотрели на нас, потом столпились. Все нам улыбались и аплодировали. В моей стране нас обоих бы забрали санитары. Окружающие сочли бы нас психами. Закончила школу и колледж с отличием, хотя с детства находится в двух мирах – в этом, и в своём. Нестандартно мыслит. Однажды спросил её:»Чем отличается человек от куклы?» Она ответила:»Человек взрослеет, а кукла никогда не повзрослеет и не станет старухой, но вы все куклы – вы все разучились чувствовать, любить.»
-Да. Всё так. В моей стране люди, правда, из кукол превратились в монстров-свиней. Страна чудищ. До рвотного рефлекса противно от того, во что превратили мою страну.
-Не переживай так. Чудища когда-нибудь уйдут. В твоём мире всё-таки добрая сказка, поэтому добро должно победить, как и в моём мире. В моём мире оно тоже победит. Ты - часть этого добра. Хоть ты один, но добро даже в единственном виде может побороть полчища чудищ, если верить в это.
Мечтает пойти на литературный факультет. Я сказал ей, что из неё получится хорошая поэтесса. Может, даже Нобелевскую премию дадут. Она улыбается кончиками губ. Несмело. Так, как будто, солнце в первые минуты после дождя и пасмурный погоды, улыбается, боясь возвращения мрачных грозовых туч, которые пытались взять солнце в свой плен, а оно от них сбежало.
  Прошло полгода. Каждый день встречаюсь с Саназ. Гуляем. Переубедил её бояться многолюдных мест. Вначале боялась, плакала. Потом убедилась, что я с ней, перестала бояться. Стала поразговорчивей. Раньше могла опустить глаза в монотонный асфальт и молчать. Молчание могло продолжаться несколько часов. Однажды она мне призналась, что чудища не выдержали света моей радуги и ушли. Теперь в её мире милые котята и щенята в радужных полосках, а освещает её мир яркое и вкусное шоколадное солнце. Познакомился с её мамой. Чем-то напомнила мою раньше, до маразма в моей стране. Также любит и волнуется за своего ребёнка. Ухаживает за ней, много ей читает. В основном русскую классику. Познакомился с её мамой около подъезда дома Саназ. В дом не пустили, так как в Турции не принято до обручения приглашать парня домой. Храню в своей сумке свой портрет, который написала Саназ. Ни капельки не смялся. Раз дорожу тем, что она мне подарила, значит, дорожу ей. Практически не работаю. За полгода заработал всего 500 лир. Она мне показывает Стамбул. Рассказывает о достопримечательностях. Оказывается, она много знает о родном городе. На свою одежду не обращает внимания. Постоянно ходит в одной и той же одежде. Даже, если одежда немного грязная. Ей она не интересна, также как и многое материальное. Она более возвышенная, её больше всего интересует творчество и свой мир, а ещё она всех любит, не требуя ничего взамен. Она по-детски доверчива и открыта. Только боится незнакомых людей и незнакомых мест. Боится незнакомых ей ситуаций в жизни. Начинает плакать, в глазах паника. Я её успокаиваю. Она мне как сестрёнка-девочка, несмотря на разницу в возрасте в 4 года. Она меня старше на 4 года. Облазили с ней практически весь Стамбул. Раз зашли в район, где высокая преступность. На нас чуть не напали. Хотели украсть мою сумку, мы еле убежали от нападавших. Саназ от стресса разрыдалась. Я её успокаивал. Мне за это чуть от её матери Келбек-хатун не попало. Вообще она интересовалась кто я, откуда, чем занимаюсь. Боялась, что я рус, так как для мусульманской семьи позор, если дочь встречается с неверным. Правда, в Турции не все такие ханжи, есть люди и более современных взглядов, которые смотрят спокойно на то, что их ребёнок встречается с человеком не их нации или не их веры. Узнав, что я из Азатстана и тюрок, немного успокоилась. Хорошо, что не спрашивала про мою веру, так как я Православный, а они – мусульмане. Иногда хожу в Стамбуле в Церковь. В Храм Марии Монгольской в Фанаре. В основном, в Храм ходят паломники из моей страны – туристы или, которые переехали сюда жить, греки, молдаване, украинцы, гагаузы, иногда турки-христиане, но их мало, грузины, ассирийцы, нескольких румын видел. Я – тюрок. Только веры у нас разные, а Бог нас Один создал, и Он Един. Мы по-разному верим в Бога, но мы одинаково преданно верим в Него. И мусульмане, и Православные тюрки называют Бога Аллах. Мы все одной тюркской крови, и всё равно мы – братья, поэтому всё равно какой нации и веры человек, главное, что любим друг друга. Я не понимаю ханжеств типа женись\выходи замуж за нелюбимую\нелюбимого, так как он твоей нации и твоей веры, а потом их неудачи, обыденные неудачи, которые происходят у всех в быту, начинают судачить:»А вот их постигла эта неудача, потому, что он женился на девушке не своей веры и нации. Надо было выбрать условную Зулю, тогда их эти неудачи обошли.» Никто не знает и не может знать, кроме Бога, как бы там было, если бы молодой человек выбрал Зулю. Может быть, было бы все гораздо хуже, так как, когда живёшь с нелюбимым человеком, живёшь несчастливо. Нет, чтобы поддержать, помочь, если неудачи в быту, принять девушку не той веры, и не той нации.
  Мне интересно вместе с Саназ, мне интересно её нестандартное мышление, мне нравится её открытость и детская доброта, сейчас ни у кого этих качеств не встретишь. Мне интересно с ней потому, что она другая. Она не часть этой всей серой массы общества, порой греховного и порочного, а ещё с ней я понимаю, насколько мне надо становится лучше и насколько я хуже её духовно.
  «Прошло 8 месяцев, скоро будет год, как я здесь, а я, как и 8 месяцев назад – бомж. Смысл? Смысл, что приехал сюда? Никакого. Бомж здесь, бомжом был бы в своей стране. Денег нет, свободы не чувствую. Птица свободы поманила меня крыльями и улетела. А я без денег. Денег только есть на то, чтобы поесть два раза в день. Да ну, такую жизнь. Объявляю голодовку. Не буду есть, быстрее отправлюсь в Небесную страну. Там лучше.», - подумал я и на глазах навернулись слёзы. Ночь. С тёмного неба светят звёзды. Яркий полумесяц, словно прожектор, освещает древний город. Лежу на лавке. Из-за грусти для меня стали темнее и звёзды, и полумесяц, а небо стало траурно-чёрным и начало давить на меня. В горле растёт комок. Трудно дышать. Слёзы давят. Тихо плачу. Я часто плачу, когда мне грустно. В основном, ночью. Чтобы никто не видел. Плакал из-за любви к кому-то, которую не разделил с кем-то, или, которая ушла. Знаете, что чувствуешь наутро после слёз, пролитых ночью? Чувствуешь пустоту. Пустоту в области сердца, где ночью скребли кошки. Я не девушка, но я плачу. Не знаю, откуда такая сентиментальность во мне. Во мне много от девушки. Я очень эмоциональный, жалостливый, чего-то боюсь, могу переживать за кого-то чуть ли не до слёз. Иногда мне кажется, что во мне живёт девушка. В то же время, я могу быть смелым, могу сдержать эмоции, если на людях, постоять за себя и за девушку или просто за ближнего, даже самопожертвовать ради них. В общем, во мне есть и мужские чувства.
  Утро. Всё также. Голубое небо над Стамбулом и солнце не радуют. Пёстрая весна напрягает. Лежу на лавке, закрыв глаза. Никуда не хочется. Хочется забыть, что ты здесь. У каждого человека бывают такие моменты в жизни, только вот как их пережить? Лежу нигде, в прострации. Кажется, темнота закрытых глаз прячет тебя от внешнего мира. Только в ушах слышен шум автомобилей, разговоры прохожих, музыка из приёмника, лай собаки, стук молотка, шаги. «Заткнул бы кто мне уши. Задолбало слушать окружающий мир. Я хочу полностью спрятаться в темноте закрытых глаз.» Проходит день, два, три… Неделя. Всё лежу. Никуда не хожу, ничего не ем. В теле уже слабость. Голова мутно соображает. Мучают головные боли. Руки почему-то ломит с ногами. Сознание отрывисто. Смутно ощущаю окружающий мир. Почему-то холод. Холодно рукам и ногам, хотя на улице тепло, даже жарко.
  Слышу шаги. Меня тормошат за плечо. Открываю глаза. Интересно кто. В голову пришло замахнуться. Замахиваюсь на Нургизу. Из-за нехватки сил получилось, что не замахнулся, а помахал. Тут на меня накатывает. Слёзы сильно давят. Начинаю рыдать. При этом причитая:»Зачем я сюда приехал? Смысл? Я тут около года, а не нашёл себя. Я всё ещё нищий. Поеду в свою страну – сопьюсь и забудусь. Зачем мне свобода, если нет денег? Зачем? Её у меня нету, так как нет денег. Деньги её ограничивают. Их количество. Какой смысл в этой свободе, если мне не до неё? Пускай, улетает птица свободы. Я хочу работать, но без визы мне нельзя работать, а денег нет, а может, я хочу найти старых друзей и общаться с ними. Может, я очень нуждаюсь в них.» Продолжаю рыдать. Открываю сумку. Начинаю бить свою посуду. Взял чашку с синими цветочками на белом фоне, бросил её со всей силы об асфальт. Она упала и раскололась на мелкие кусочки. Тянусь взять тарелку. Улочку и дома на улице начинает крутить вокруг меня, асфальт меня пытается ударить по лицу. Такое у меня бывало в детстве, когда кружился. Покружусь вдоволь, и у меня начинает кружиться голова. Теряю сознание. Меня приводит в чувства нашатырём Нургиза. Лежу на лавке. Нургиза гладит мои волосы.
-Ну, что ты, что ты. Всё будет хорошо. Ты - славный парень, у тебя должно всё наладится.
-Наверное, - отвечаю я грустно.
  Потом Нургиза ушла домой. Через какое-то время вынесла мне казан с Tavuk ;orbas; (турецким куриным супом). Запах у супа был такой, что у меня слюнки затекли. Я ими чуть не захлебнулся, такой аппетитный запах был у супа. Быстро съел. Нургиза улыбнулась и сказала:»Теперь мы часто тебя будем подкармливать, а то ты так исхудал и бледно-зелёный на лицо, ;ocuk.»

Сон № 5. «А жизнь-то налаживается.
Спасибо, тебе, Стамбул!»

  Месяц меня откармливали. Попробовал плов «Булгур», кебаб, долму, суп из йогурта, баклажаны с рубленным мясом (Имам баилди), пахлаву, питту, всевозможные фруктовые салаты. Мне очень нравится турецкая кухня, хоть жирная и острая. По сравнению с тем, чем я питался в течение 5 лет в моей стране, это очень разнообразно. В моей стране я питался каждый день картошкой или её очистками с селёдкой или сушёной воблой на ужин, травой на обед, а на завтрак геркулесовая каша, из-за её переедания, терпеть не могу овсянку. По праздникам сырокопчёная колбаса низкого качества. Раньше на прилавках было много еды, бери, покупай, что хочешь. Лишь бы деньги были, а 5 лет назад моя страна со всеми перессорилась, и теперь у нас дефицит, хотя те, кто у власти жируют, устраивают себе каждый день пиры с блюдами из деликатесов, когда простой народ ест всякую гадость. Бледно-зелёное лицо стало здорово-румяным и немного поправилось. Сам я тоже поправился, а то был очень худой – кожа и кости. Как в детстве, в детстве мне не нравилась многая еда, особенно картошка и гречка, а так как мои родители использовали их часто в качестве гарнира, то я ел несколько ложек, и убегал играть в свою комнату. Зато очень любил сладкое, от конфет и шоколадок меня было не оттянуть, однажды наелся шоколадками до того, что мне плохо было. Был худой с того момента, как приехал из своей страны. Не доедал у себя на Родине, так как не нравилась еда, которую ели, гадкая еда, лучше голодать. Сейчас в некоторые вещи не влезаю, которые носил раньше.
  «Мы договорились с администратором гостиницы и устроили тебя на полставки, так как ты без документов, уборщиком. Только надо вести себя тихо, то есть не попадаться на глаза полицейским, а то тебя депортируют.», - сказала мне однажды утром Нургиза. Я согласился на работу, так как был рад, хоть уборщиком работать, но лишь бы работать и иметь деньги на нормальную жизнь и чувствовать свободу, которую обрёл, убежав из своей страны. Только спросил насчёт жилья. Она сказала, что мне выделили коморку.
  На следующий день переехал в гостиницу. Гостиница имела три звезды, но с гостиницами в Азанбале не сравнится. Гостиницы Азанбала грязные, неотапливаемые, персонал хамит, по полу бегают тараканы, а иногда забредают голодные и злые бродячие собаки. Забредают стаями. Могут покусать любого, в том числе и персонал, поэтому персонал имеет ружья, из которых отстреливает собак и богатых клиентов. Потом клиентов грабят, раздевают, а потом выкидывают на улицу их трупы. Так богатые туристы пропадают без вести в моей стране. Гостиница, в которой я работал, была ухожена. Персонал добродушный и отзывчивый. Везде чисто. Только немного есть перебои с Wi-Fi и немного далеко от моря. Коморка у меня, по размеру как моя двухкомнатная квартира в четырёхэтажке: две комнаты, санузел, кухня, правда, больше, чем в моей квартире. При входе в коморку узкий коридор. В санузле джакузи и унитаз. Отдельно стоит раковина, а над ней шкафчик для гигиенических принадлежностей. Под шкафчиком - зеркало. В одной комнате кровать, рядом с ней тумбочка, около окна с видом на соседнее здание (коморка находилась на первом этаже) полированный стол с катающимся креслом, около боковой стены стоит комод, а на нём телевизор. В углу комнаты небольшой шкаф. В соседней комнате около стены стоял диван, около дивана стоит большой шкаф, посреди комнаты стол со стульями, а перед диваном на тумбочке маленький телевизор. На кухне стоит кухонная полка, рядом с ней плита, а посреди комнаты стеклянный стол с барными стульями. Также рядом с полкой мойка с раковиной. Увидев, в каких апартаментах теперь я буду жить, я очень обрадовался, чуть не расцеловал Нургизу, которая устроила меня работать сюда, но сдержал себя. Когда она ушла, я расплакался от счастья. От счастья, что наконец-то за 5 лет буду жить, как человек. В коморку вошла администратор гостиницы. Крашеная блондинка с выразительными карими глазами. Одета она была в белую рубашку, брюки и туфли на здоровенных шпильках. Лицо очень покрыто макияжем, но он ей очень идёт. Как она ходит на таких шпильках? Я бы сто раз упал бы в таких туфлях и ещё что-нибудь переломал себе, а она как-то ходит в этих туфлях.
-Здравствуйте, меня зовут Ольга. Приступайте к работе.
-А где взять инвентарь для работы?
-Спуститесь в подсобную комнату и возьмите швабру, ведро и чистящее средство. Точнее, я сейчас сама Вас туда отведу и передам твоему начальнику – Йылдырыму.
  Пошли в подсобную. Во время разговора с Ольгой, я по говору понял, что она из Москвы. Москва, конечно, лучше чем Азанбал, но со Стамбулом не сравнится. К тому, же в Москве зимой сильные морозы. Не люблю морозы. Люблю солнце и лето и весну.
  Привела в подсобную. Йылдырым выдал мне швабру, ведро и чистящее средство. Так я устроился на работу. Мне очень понравилась работа, к тому же хоть на какую-то работу устроился, и теперь будут деньги. Полдня мою и драю полы в номерах и в коридорах, а вечером смотрю телевизор, учу турецкий. Турецкому учит меня моя помощница Айгуль. Она принесла мне учебник и преподаёт мне язык. Многое запоминаю и уже говорю немного, но всё-таки с акцентом и могу путаться в словах, точнее в их произношении. Айгуль немного полноватая, но её это даже украшает. У неё карие глаза, длинные прямые чёрные волосы, не сильно накрашена. Ходит в блузках и юбках среднего размера, на ногах носит туфли-балетки. Каждую неделю одевает что-то новое. Родилась в Измире, в 18 лет переехала в Стамбул. Работает уборщицей, готовится на следующий год поступить в институт на эколога.
  Через месяц работы с акцентом говорил на турецком и получил первую зарплату. 800 лир. Я был счастлив. За месяц я получил столько, сколько за полгода не заработал. День их не тратил, так как есть примета, что деньги должны ночь переночевать у получателя зарплаты, чтобы ещё больше денег было. Потом после работы прогулялся по магазинам. Накупил себе модных маек, джинс, ботинки, кроссовки, спортивный костюм, постельное бельё, домашнюю одежду, пижаму, предметы гигиены, костюм, рубашки и ещё немного из одежды. Накупил посуды, едой закупился на месяц. Достал из сумки фотографии родителей, друзей, поставил их на полку шкафа. Нашёл свой портрет, который нарисовала Саназ и вспомнил. Решил сходить к ней, но вначале пошёл к Босфору. Вдыхаю его запах. Чувствую ветер, который плещет его воду. Говорю ему:»Босфор, забери моё прошлое. Начинаю жить по-новому. Жить настоящим. Только здесь и сейчас. Жить. Любить. Чувствовать.» Бросаю сумку с одеждой и вещами, которые взял из дома, в воду. Босфор волнами отгоняет её всё дальше и дальше. Сумка превращается в маленькую точку, а потом вообще исчезает за горизонтом. Лёгкость на душе, как будто человеку помог. Иду к Саназ. Захожу в подъезд, спрашиваю жильца дома, в какой квартире она живёт. Жилец отвечает:»В 28 квартире.» Добродушно улыбается. В моей стране начались бы ненужные расспросы: а что? а зачем? а с какой целью интересуетесь? А для чего Вам нужно знать, где она живёт?. И человек, который, может быть, хотел найти другого человека, не находит его, а может он хотел найти его, чтобы подружиться с ним, а может потом у них началась любовь, потом бы завели семью, а такими вопросами у него отбивают желание искать человека. Он начинает думать:»Да ну, искать его\её. Только проблемы создашь себе. Лучше другую\другого найду.» Перестаёт искать, и может остаться одиноким. Может остаться одиноким на какое-то время или навсегда. Слишком подозрительные и мрачные люди в моей стране и слишком запуганные. Боятся, даже построить собственное счастье и быть счастливыми. Тут совершенно по-другому. Люди радостные, не запуганные и пытаются строить своё счастье. Тут солнечно, а в моей стране всё пасмурно и противно как в клоаке. Позвонил в дверь. Дверь открыла мать Саназ. Келбек-хатун была очень грустная.
-Здравствуйте, Келбек-Хатун, извините, что я долго не появлялся и не гулял с Саназ, просто у меня были негативные обстоятельства. Теперь всё нормально, и я могу гулять по вечерам с Саназ. Можно погулять с Саназ?
-Пришёл. Не прошло и года. Ты знаешь, что произошло с Саназ за то время, которое тебя не было там, где она гуляет? Она опять впала в себя. Она опять стала молчать, и теперь молчит весь день и только рисует карандашом тебя и каля-маля. Она не выходит на улицу. Сидит у себя в комнате. Даже не ест толком. Мне приходится её кормить из ложечки, силой кормить. Ты её растормошил, а когда ты пропал, она опять ушла в свой мир. Ходит наяву словно лунатик какой-то. Уходи, если бы не ты, то она была бы также, а не хуже, чем, тогда, когда ты познакомился с ней.
-Извините, но если я её растормошил, то может и в этот раз получится. Дайте мне ещё один шанс, Келбек-Хатун. Я постараюсь не пропадать. Я очень постараюсь.
После долгих уговоров Келбек-Хатун согласилась и привела под руку Саназ. У Саназ опять был тот же самый отрешённый взгляд, и ещё она исхудала – на лице немного впали щёки. Я взял её за руку. Вышли из дома. Пошли гулять по Истеклял Джаддеси. Вначале гуляли молча. Она шла со мной за руку, опустив голову, как будто разглядывая что-то на уличном асфальте или надеясь что-то найти. Мне казалась эта тишина напряжённой, тяжёлой. Она давила мне на сердце. Мне казалось, что в голове Саназ накопилось много мыслей о том, что исчез надолго и не появлялся, но не может сказать, так как решила спрятаться от всего в своём мире. Она просто не выдержала. Ей страшно поговорить со мной и легче быть в своём мире, там всё проще и не жестоко, как в этом мире. Так гуляли несколько часов. Я ждал, когда она растормошиться. Я вспоминал вслух, как мы здесь гуляли, как болтали обо всём, как нам было интересно. Я говорил, хотя она не слышала меня, так как не слушала, находясь в своём мире. Я готов был ждать вечность того момента, когда она растормошиться, так как я обещал её матери растормошить её, хотя вечностью мне казались два часа. Я как обычно думал:»Почему в жизни так устроено, что, когда хорошо или что-то хорошее время проходит очень быстро, а когда приходится ждать или когда хочется, чтобы время поскорее прошло, время назло застывает – минуты кажутся часами, а когда проходит час, кажется, что прошло два, а иногда и три?». Тяжесть тишины всё усиливало моё давление, и мне хотелось заплакать от того, что из-за моего эгоистичного поступка Саназ опять ушла в себя. Я начал думать, что лучше бы я был всё это с ней, а не забывал её, налаживая свою жизнь. Ведь, деньги и статус в обществе никогда не должны главнее человека. Вдруг Саназ подняла голову и посмотрела на меня. Из её глаз покатились слёзы, а потом она зарыдала. Я её обнял двумя руками. Она меня тоже также обняла и сильно прижала к себе, как будто боясь потерять, боясь, что я прям сейчас исчезну, как чиширский кот. Она начала усыпать мои щёки поцелуями, а она поцеловала меня в нос. Я чувствовал её солёные слезы на губах. Это были одновременно слёзы радости и грусти. Её поцелуи были просто поцелуи радости, так она была рада моему возвращению.
-Ты обещай мне не исчезать больше так. Мне очень страшно без тебя. Меня опять пугали чудища. Когда ты исчез, они напали на мой мир. Они нанесли ему большой урон. Я отбивалась от них, рисуя тебя. Я нарисовала десятки твоих портретов. Ещё хорошее оружие против них были воспоминания о тебе, но всё равно многое в моём мире разрушено и они оккупировали мой мир. Ты вернулся, и я чувствую, как они начинают отходить из моего мира. Помоги моему миру стать радужным, а не мрачным и разрушенным. Будь со мной. Каждый день гуляй со мной, выделяя на меня несколько часов. Только ты можешь помочь моему миру окраситься в радужные краски и наполниться светом, ведь ты - Радужный Человек. Ты знаешь, что я чувствовала без тебя? Мне казалось, что Радуга покинула меня и мой мир, было очень мрачно. Я боялась, - говорила мне сквозь слёзы Саназ и, усыпая мои щёки поцелуями, крепко прижав меня к себе, так, что я чувствовал запах её волос. Они пахли розой.
-Я обещаю. Я обещаю каждый день быть с тобой. Я знаю, что спасение твоего мира зависит от меня, поэтому я буду с тобой. Больше я так не исчезну. Обещаю.
  Саназ мне улыбнулась уголками своих губ. Её скромная улыбка – это как будто маленький позитивный лучик солнца пробежал по её лицо и осветил позитивом.
-Теперь я верю, что мы с тобой победим, и чудища уйдут навсегда из моего мира, - сказала она. Когда мы целовались, за нами пристально наблюдали две старушки в сарафанах и платках. Одна другой сказа:»Вон у них стыда нет. Целуются при всех. Ещё, наверное, мусульмане.» Другая ответила:»Скорее всего Христиане, видишь, у женщины голова не покрыта, а ещё одета неопрятно. Наверное, она русская проститутка и ещё пьёт.» «Понаедут всякие мигранты и рушат порядки нашей страны, молодёжи нам мало, которая не так верует в Аллаха, наше поколение каждую пятницу в мечеть ходило, и каждый ходил, а сейчас не каждый ходит и те, кто ходят, бывает, что пятницу пропускают, намаз совершает не так часто, Уразу бывает не держат, а как одеваются. Я уже помолчу. Везде всё раскрыто, а парни серьги в ухи вешают, волосы красят, прямо как женщины. Это всё Христиане и разные мигранты нам принесли вместе с Западом. Гнать их всех надо: и Христиан, и мигрантов.» Так я узнал, как некоторые турки относятся к Христианам, Западу и мигрантам.
  Поехали на Площадь Султанахмет (она же Площадь Ипподром). Часть площади Султанахмет находится на месте древнего Ипподрома, строительство которого было начато римским императором Септимием Севером в 203 году, когда город ещё назывался Византием. Отсюда второе название Площади, а первое название в честь микрорайона Султанахмет, в котором находится Площадь. Допоздна прогуляли там. Пофоткал её на смартфон, она меня порисовала. Фоткал Египетский обелиск, Змеиную колонну, Обелиск Константина, виды площади, Саназ. Вначале она не хотела фотографироваться, опять плакала, я её успокаивал, объяснил, что фоткаться не страшно и не больно, обнял, погладил по голове. Она согласилась. Много пофоткалась. Когда фотографировал её, она вначале была серьёзной, а потом начала кривляться как ребёнок, а потом широко улыбнулась. Я был рад её улыбке, рад как ребёнок. Я подбежал к ней, взял её за руку и, тоже широко улыбнувшись, сказал:»Ты нормально улыбнулась. Ураааа. Повтори ещё.» Она повторила. «Повтори ещё. Я хочу видеть твою улыбку.» Так я несколько раз просил её повторить свою улыбку, и она повторяла. У неё были белые зубы, хотя в моей стране у неё бы не хватало зубов, а которые были, были бы с жёлтым налётом, а некоторые даже чёрные. Мои друзья со школы и института стали с такими зубами, но им наплевать, им важнее напиться и забыться, а меня их вид напрягал, и я со всеми закончил отношения, к тому же они не понимали меня, потому, что я другой. Я стал одиноким в моей стране: родные не понимают, друзей и знакомых нет всё по той же причине. Грустно и невыносимо быть одиноким на Родине, а когда ещё тебя угнетают и притесняют, то это невыносимо вдвойне. Потом сделал её портретное фото. Положил смартфон в карман. Стали бегать по площади, всё также держась за руки. Я кричал от радости:»Ты нормально улыбнулась! Ты нормально улыбнулась!» Она как бы передразнивала меня:»Я нормально улыбнулась! Я нормально улыбнулась!» Туристы и прохожие на улице с добродушной улыбкой смотрели на нас. В моей стране давно бы уже вызвали правоохранителей, точнее они бы сами приехали, так как им бы показалось, что мы против чего-то протестуем, нас бы посадили в автозак, и мы 15 суток были в тюрьме, где бы Саназ гнобили бы все: и задержанные, и правоохранители, а я бы не выдержал и точно бы нашёлся момент, когда бы я нашёл что-нибудь потяжелее и вдарил бы нескольким уродам, но всё равно бы Саназ убили или она бы не вынесла истязаний и убила бы себя, а я бы отправился по этапу тянуть срок за нападение на уродов, особенно на правоохранительных уродов. Вот такая мрачная моя Родина. Набегавшись вдоволь, пошли любоваться Немецким фонтаном. Саназ в воде увидела радугу и сказала, что Радуга нашла нас, что победа становится ближе.
  Наблюдали закат, сидя на асфальте. Включили фонари и подсветку. Очень романтично. Саназ обняла меня и сказала:»Мне с тобой спокойно и не страшно, и мой мир освещает радуга и от неё светло в нём, а чудища отступают всё дальше и дальше, а ещё в нём наконец-то распустились радужные цветы и вернулись добрые радужные звери.» Так мы просидели до того, времени, что небо сделалось тёмно-синим и на нём зажглись, словно свечки, первые звёзды. Я чувствовал тепло её тела, на улице становилось холодновато, но тепло Саназ меня согревало как тёплое одеяло. Мы встали с асфальта, я отвёз её домой. Её мама была очень рада, что я растормошил Саназ, и совсем простила меня. Я сел в трамвай и поехал ночевать в гостиницу, в которой работал. На сердце было счастье. «А жизнь-то налаживается. Спасибо, тебе, Стамбул!».




Сон № 6. Когда есть деньги, думаешь о саморазвитии,
и появляется интерес к познанию страны, в которой
живёшь.

  Теперь я каждый день гулял с Саназ. Когда работал, гулял вечерами, а выходные допоздна проводил с ней, перекусывая с ней в кафе или, устраивая пикники на лужайке: брал пакет с термосом и бутербродами с козьем сыром и говядиной, одноразовые стаканчики и тарелки. Садились на лужайку. Она держала меня за руку или обнимала. Ели бутерброды, запивая их чаем с чабрецом. Иногда она меня кормила меня моими бутербродами из своих рук. С каждым днём она всё больше растормашивалась, хотя она плохо ориентировалась в городе и могла не помнить мест, где часто бывала или бывала недавно и часто терялась, но я успокаивал её и находил дорогу к знакомому месту, даже не зная её. Мне дорогу подсказывали прохожие. В моей стране прохожий даже, если знает дорогу, скажет, что не знает, а если бы я вместе с Саназ спрашивал дорогу, то мог вообще правоохранителями пригрозить. В моей стране зашкаливает ненависть и недоверие людей друг другу – все злорадствуют чужому горю вместо помощи, и все готовы перестрелять друг друга, потому, что думают, точнее им вбивается через телевизионную пропаганду, что они так плохо живут из-за их соседей, которые живут чуть лучше, чем они, и из-за других, которых пропаганда делает врагами, хотя на самом деле они не враги, а враги те, кто управляют моей страной, если это можно назвать управлением, так как одни репрессии и грабёж.   
  Рассказывал ей про свою работу, показывал ей фотки, которые успел нафоткать за день, она меня хвалила – говорила, что мои фотки очень красивые и радужные. Саназ попросилась ко мне на работу помогать мне. Я с утра зашёл за ней, и мы вместе поехали на работу. Я протирал пол в номерах, коридоре, на лестнице, а она стирала пыль с мебели, собирала грязное постельное бельё и относила в подсобную. Через две недели Ольга заметила, что мне помогает Саназ.
-А почему у тебя появилась помощница? Я, вроде, не нанимала для тебя помощницы.
-Просто она решила мне помогать. Вы не против?
-Ладно, я не против, пусть помогает, только зарплату поделите на двоих.
-Ладно, я ей буду платить.
-Я пошутила. Оформлю её, у нас как ещё одной уборщицы не хватает.
-Я всё равно буду ей немного платить. Это как благодарность за то, что она мне помогает делать мою работу.
-Хорошо, - сказала Ольга и улыбнулась мне, - хочу сказать, что Вы очень добрый. Не всякий из своей зарплаты будет платить другому за то, что тот ему помогает в работе, чаще все стараются, чтобы им помогли за бесплатно, особенно в Москве, откуда я.
-У меня в стране также, хотя ещё хуже, у меня в стране все настолько ненавидят друг друга, что вместо помощи смеются и гадят.
  Через месяц снова получил зарплату, отдал половину Саназ за помощь в работе, Саназ дала часть своей зарплаты, сказав:»Это тебе за то, что ты у меня есть.» Зарплата у неё была 1700 лир, она мне дала 600, и у меня получилось немного больше денег. Опять купил еды на месяц, купил ноут, подключил безлимитный Интернет через 4G-модем. По вечерам стал сидеть в Интернете. Зарегистрировался по-новой на Фэйсбуке, так как не помнил пароль от прошлой странички, посмотрел несколько сайтов социальных сетей, которые были в моей стране, но вместо них на экране было написано:»404 hatas;. Sayfa bulunamad;.» Что значит:»Ошибка 404. Страница не найдена.» Всё зачистили в моей стране в Интернете. Так зачистили, что удалили социальные сети, в которых сидели в онлайне десятки миллионов пользователей. Думал, что из-за рубежа можно сидеть в родных социальных сетях, но нет, сети совсем удалили и, видимо, восстановить сайты уже нельзя, а ведь у нас были социальные сети не хуже Фэйсбука, а теперь даже, если Интернет у меня в стране заработает, то все будем сидеть в Фэйсбуке. Только Интернет скорее всего будет мало кому нужен в моей стране – многие деградировали, а те, кому нужен, уехали.
  Набираю в поисковой строке «Люди» запрос Ирина Кравченка, Одесса, 28 лет. Выдаёт несколько десятков аккаунтов. Передвигаю бегунок всё ниже и ниже. Вдруг вижу знакомое лицо. «Покрасилась. Раньше светло-русая была. Теперь блондинка, но ей очень идёт. Эх, как я по тебе скучал, мой друг.» Смотрю фото. Она с каким-то парнем. У неё с ним свадьба. Смотрю у неё теперь фамилия Остапчук (Кравченка). Полайкал фотки. Написал ей:»Привет. Ты как? Как жизнь у тебя?» Ввёл в поисковую строку Алдынай Дооржи. Вижу на фото азиатку на фоне степи около юрты. Написал ей всё тоже, что и Ирине. Нашёл Айдан Хикматову. Она как всегда шикарно выглядит. Смотрю её местоположение. Анкара. Близко. «Я знал, что ты рядом, я сердцем чувствовал это, и мне от этого было тепло на душе. Просто от того, что осознавал, что ты где-то рядом, хоть я тебя не вижу.» Написал ей:»Привет. Я очень скучал по тебе. Как ты?» Добавил ещё несколько друзей. Пришло сообщение от Ирины:»Привет. Нормально. А ты кто?»
-Это Вася Абдуллаев, помнишь, общались два года назад в Инете? Ты ещё ко мне в гости приезжала несколько раз, мы с тобой гуляли по ночному Азанбалу и тусили в ночных клубах.
-Ааа. Помню. Как ты?
Я ей рассказал, что со мной произошло. Она написала:»О_о. Интересно. Не жизнь, а сюжет для книги. У меня менее прозаично – вышла замуж, работаю. В общем, дом, быт.»
  В это время пришло сообщение от Айдан:»Привет, милый. Я тоже скучала. Ты куда так надолго пропал?» Я ей рассказал свою жизнь за 2 года и про ситуацию в моей стране. Она написала:»Очень грустно за твоих родных. Ты держись, всё обязательно будет хорошо, я уверена, что и родные образумятся, и в нашей стране всё наладится, а жизнь у тебя очень насыщенная. А я в Анкаре живу с родителями. Учусь на дизайнера.»
-Надеюсь. Стараюсь надеяться, я – оптимист.
Посылает мне в ответ смайлик с улыбкой. Смотрю на время. Время 22:30. Сижу ещё 15 минут. Через 15 минут иду готовиться спать – завтра на работу.
  На следующий день вечером открываю свою страничку, из добавленных мною людей меня добавила в друзья половина. «Ладно, все те, кто больше всего мне дороги, добавили меня. Это главное.», - думаю я. Увидел сообщение от Алдынай:»Привет. Рада, что добавился ко мне. У меня всё нормально. А у тебя как?» Я ей рассказал о своей жизни за два года, о том, как здесь живу около года. Она ответила:»Ну, у тебя жизнь бьёт ключом и переменами. Жалко, только, что перемены вынужденные – из-за обстановки в семьи и в стране.»
-Ничего, прорвёмся, как в России говорят, «Не сдаётся врагу наш крейсер «Варяг» «.
-Я тоже уверена в этом.
  Стал заглядывать на новостные сайты, и узнал, что в стране, которую считал раем и очень любил, любил как свою Родину – Турции, не всё так прекрасно, как представлялось мне. Читаю статьи «Новые столкновения на Площади Таксим» - в ней рассказывалось о том, что на Площадь приехало несколько бульдозеров, чтобы разрушить Мемориал Ататюрка. Тысячи протестующих перекрыли дорогу бульдозерам и забрасывают их камнями и бутылками.
  Проходит неделя, читаю: «Из-за слухов о силовом разгоне протестного лагеря объявлена Всетурецкая национальная мобилизация», ещё через несколько дней читаю: «Попытка силового разгона закончилась гибелью десяти протестующих и двоих полицейских. Реджеп Тайип Эрдоган планирует ввести режим ЧС. Протестующие возводят баррикады.» Ещё через день в Стамбуле отключили доступ к некоторым сайтам, начали проводить обыски у активных представителей протеста, забирая их и осуждая не за что на длительные сроки домашнего ареста, арестовали несколько туристов, которые якобы подстрекали к протесту – независимого журналиста из Украины, гражданина Германии и Южной Кореи; турецкий парламент начал принимать маразматические законы, например, недавно приняли закон о пропаганде любой культуры, кроме турецкой культуры с примесью мракобесья и ханжества, усилились притеснения Христиан, которых итак осталось мало – всего около полумиллиона, также притесняют блоггеров, по городу передвигаются бронированные полицейские машины. Ещё через неделю Эрдоган вводит ЧС, отключает Интернет, на баррикадах на Площади Таксим уже более 40 погибших, сотни раненых, многие с пулевыми ранениями, Эрдоган отрицает применение оружия полицией, хотя есть доказательства – фото людей в форме без опознавательных знаков с оружием, выходящих на Площадь из полицейских машин, сделанные участниками и воложенные ими в Твиттер и Инстограмм, обвиняет протестующих в расстреле самих себя с целью обвинить в стрельбе по ним власть, называет протестующих маргиналами и врагами нации. Помимо новостей начал читать Харуки Мураками, увлёкся Тургеневым, зачитываюсь Достоевским. На русскую классику меня подсадила Саназ. Начал ходить на курсы поваров, а то не особо умею готовить. Вот так. Когда появляются деньги, начинаешь думать о саморазвитии и появляется интерес к познанию страны, в которой живёшь, то есть появляется интерес к политике, мысли о том, как добыть себе еду и деньги, отходят на второй план, так как проблема уже решена, теперь хочется улучшить страну, в которой ты живёшь. Хочется бороться за её и своё достойное будущее.

Сон № 7. Площадь Таксим. #OccupyTaksim
  В центре площади находится 12 метровый монумент «Республика» (Cumhuriyet An;t;), воздвигнутый в 1928 году по проекту итальянского архитектора Пьетро Каноника. Монумент символизирует армию-освободительницу и установление республики. Памятник на площади Таксим включает скульптуры маршалов Мустафы Кемаля Ататюрка, Мустафы Исмета Инёню и Февзи Чакмака и турецкий народ.
  Кроме того, помещены скульптуры Климента Ворошилова и Михаила Фрунзе, по указанию Ататюрка, в благодарность за военную помощь со стороны Советской России в войне 1920 года.
  Большое, широкое здание, построенное в 1950—1969 годах — Культурный центр им. Ататюрка (Atat;rk K;lt;r Merkezi). Вдоль культурного центра Ататюрка, начинается улица Гюмюшсую, ведущая к дворцу Долмабахче. Справа находятся консульства Германии и Японии. Слева — военная больница и технический университет. Все эти здания датируются XIX столетием. Вот практически это всё планировалось снести, кроме консульств Германии и Японии. Это было поводом, чтобы люди вышли протестовать. На самом деле они вышли на Площадь потому, что Эрдоган притесняет их свободу, оттого, что из-за притеснения их свободы, у Турции начались проблемы со вступлением в ЕС, куда турки пытаются вступить уже 40 лет, потому, что люди хотят, чтобы Турция была Европой, а не вечной НедоЕвропой, в которую превращает Турцию Эрдоган, сидя на премьерском кресле в течение 15 лет, уже успев приклеиться к нему неохотой отдавать его другому, словно клеем. В Турции много прогрессивных людей, но есть много консерваторов, которые в основном живут в деревнях или в глубине Турции, их надо подтягивать к прогрессу. Эрдоган же встал на их сторону, а когда с прогрессом борются, то это не до чего хорошего не доводит.
  Всё это начало напоминать мне ситуацию перед деградацией моей Родины. Эрдоган, выдёргивая радужные перья у радужной птицы свободы, готовился свернуть ей шею и окончательно убить её. «Завтра еду на Площадь Таксим. На работу забиваю. Какая разница, есть работа или нету её, если стране, в которой живу сейчас и, которую люблю,  сейчас под угрозой моё будущее, которое могу потерять из-за репрессий, проводимых властью, и тогда не будет смысла жить здесь, не будет иметь смысл мой приезд сюда. Я не хочу обратно в свою страну. Надо отстоять эту страну. Мою Турцию.», - подумал я.
  Утром умываюсь, молюсь, перекусываю, одеваюсь. Собираю в сумку постельные принадлежности, тёплую одежду, еду, смартфон, ноут. Ноут пригодиться на всякий случай: буду призывать всех помочь нам бороться за Свободную Турцию, заповеданную нам Ататюрком и которую мы можем потерять, если не будем бороться. Главное, чтобы был хоть какой-то доступ в Инет. Захожу в аптеку, скупаю множество медикаментов. Еду к Саназ. Мои глаза горят огнём ярости борьбы за Свободную Турцию, за своё будущее. Хочу зажечь этим огнём борьбы Саназ, к тому же вместе веселее. Сердце бешено колотится во мне в ожидании чего-то нового и потому, что моё сердце, как и самого меня тянет к свободе, оно также как и я хочет свободы. Без свободы мы засыхаем и увядаем.
  Ко мне выходит Келбек-Хатун.
-Ты чего так рано?
-Я пришёл за Саназ. Хочу с ней поехать на Площадь Таксим. Мне одному скучно ехать туда.
-Ты что? Я не отпущу Саназ туда. Там опасно. Там убивают людей.
-Я всегда с ней буду. Я её не буду отпускать от себя. Я Вам говорю, нет, я отвечаю, что если с ней что-то случится, то отвечу перед Вами своей головой. Хотите, убейте меня, если с ней что-то случится.
-Стоп-стоп. Я её не отпущу от греха подальше. От моего греха подальше, чтобы мой муж не убил тебя, если что случится с Саназ. Пошёл вон! Не приходи сюда больше!
Келбек-Хатун захлопывает дверь. Так захлопнула, что стены задрожали. Видимо, я её сильно разъярил. Опять звоню в дверь. Не открывают. После 5 раза, что я позвонил, вышел отец Саназ. По его лицу было видно, что он будет меня бить.
-Если, не уйдёшь по-хорошему, ты для меня будешь врагом, а значит, врагом будешь для всей моей семьи.
-Хорошо, я ухожу, - сказал я и ушёл. Хочу остаться с семьёй Саназ в хороших отношениях просто потому, что я хочу общаться с Саназ. Жалко, что не удалось взять её на Таксим. Может, к лучшему. Там, ведь действительно опасно, не хочу подвергать её опасности. Это я иду туда бороться за своё будущее. У меня два выбора: свобода или смерть, если нету свободы, то лучше смерть, а ей надо жить. Жить просто потому, что она – необыкновенная, жить потому, что, возможно, она будет известной поэтессой. Мой выбор между свободой и смертью обусловлен тем, что мне нечего терять. Что за мной есть? Только моя страна, в которую не хочу, поэтому надо бороться за эту страну, за птицу свободы. Добиться того, чтобы она осталась в Турции и принесла сюда своих радужных птенцов, сделав Турцию Свободной.
  Сажусь в трамвай. На полпути схожу с него, так как к Площади Таксим не идёт общественный транспорт. Иду пешком. Подхожу к Площади. Вижу на ней много людей. Десятки тысяч. Тысяч двести – триста есть. Стоят палатки. Слышна стрельба. Взрывы коктейлей Молотова, которыми кидаются протестующие. Возведены баррикады. Иду к медицинской палатке. Вижу людей, барабанящих половниками по перевёрнутым кастрюлям и скандирующих:»T;rkiye – Avrupa» (Турция – это Европа). Захожу в медицинскую палатку. Меня встречает комендант палатки.
-Здравствуйте, можно передать врачам медикаменты и бинты?
-Да. Только, дайте я досмотрю, на всякий случай.
Комендант открыл мою сумку, осмотрел содержимое и позвал медсестру, которая была из протестующих, и помогала врачам. Она взяла медикаменты и бинты, сказала мне спасибо и улыбнулась мне.
  Брожу по Площади. Иду к баррикадам. Там самая бойня. Хочу борьбы, вдруг от меня зависит, победит Свобода или не победит. Подхожу, беру кусок арматуры, который валялся на асфальте и кидаю его с размаху в полицейскую машину. Целился в лобовое стекло, прилетело и разбило фару. Потом на нас пошли полицейские, прикрываясь прозрачными пластиковыми щитами, я с несколькими десятками парней участвовал в драке с полицейскими. Полицейские пытались разрезать толпу и задержать кого-то из протестующих, а мы били полицейских, отбивали задержанных, несколько человек взяли арматуру и начали избивать ей полицейских. Четверо полицейских были избиты до такой степени, что лежали без сознания на асфальте. Полицейские отступили, подъехала машина с красным полумесяцем, забрала раненых. Зачем-то пытались закидать машину коктейлями Молотова. Полицейские отступали на окраину Площади, мы закидывали их коктейлями, кто-то жёг покрышки и дрова в железных бочках. Полицейские травили нас слезоточивым газом. В горле першило, глаза начали болеть, из них слёзы, тут мне дают мокрую тряпку. Смотрю, кто даёт, человек с короткой стрижкой из светлорусых волос, присматриваюсь – глаза и лицо девушки, это – девушка. 
-Спасибо
-Да не за, что. Будь аккуратней, в таких местах надо иметь тряпку и бутылку воды, так как не знаешь, когда против нас применят слезоточивый газ, - сказала она, улыбнувшись.
-А ты откуда?
-Из Стамбула. А ты?
-Живу в Стамбуле, а так из Азатстана, это Карарус Яэлi.
-А,знаю. У вас, кажется, совсем со свободой плохо?
-Да. Поэтому борюсь за неё здесь, чтобы снова не потерять её.
-Правильно. За свободу надо бороться, именно так её можно добиться. Только надо бороться за свободу своего народа, тогда бы у вас тоже была свобода.
-Эххх… Многие не хотели бороться, многим было всё равно, а потом все попрятались в норы и спиваются или спились, и поэтому у меня в стране убили свободу, а народ кричал при этом:»Ату её! Ату! Распни её!». Теперь сам страдает от бесперспективности и мрака.
-Да. Всё очень грустно. А тебя как зовут.
-Джанэр.
  Вдруг несколько хлопков, девушка бросается на меня и укладывает меня на асфальт, прикрывая меня собой. Я вижу кровь. Пятно крови на майке девушки чуть выше сердца. Она корчится от боли. Ладно, хорошо, что сердце не задело, жить будет.
-Идти можешь?
-Наверное.
Она встаёт, но от боли ещё больше корчится. Идём в обнимку. Потом взял её на руки. Идём к медицинской палатке. Потеряла много крови, мне тяжело её тащить, никогда не носил девушек на руках. Кругом свистят пули снайперов, дым, гарь, огонь. За мной пошли полицейские, потом передумали идти.
  Я иду и говорю:»Аллаh, молю Тебя, чтобы она жила. Я хочу, чтобы она жила. Я не перенесу, если она умрёт на моих глазах.» Я шёл и повторял это. Не знаю сколько раз.
  Пришёл к медицинской палатке. Подбежал комендант, позвал врачей. Девушку погрузили на носилки. Остался около палатки. Просидел около неё много времени, но не заметил его. Даже не заметил, когда стемнело. Так переживал за неизвестную мне девушку. Вышла медсестра и сказала, что девушке извлекли пулю, пуля из снайперской винтовки, рану обработали, и теперь девушка спит. Я сказал спасибо и, выдавив измученную улыбку, упал от перенесённого мною напряжения в обморок. Мне принесли нашатыря. Я понюхал. Меня покормили. На ночь остался в медицинской палатке, так как мне было небезразлично состояние неизвестной мне девушки. Может я в неё влюбился? 
  Мне снилось, что я на Площади, только не в Стамбуле, а в Азанбале, вокруг много людей, все одинаковых взглядов со мной, всем хочется перемен, и мы с криками:»My хo;ima slabadi!» (Мы хотим свободы!) бьём правоохранителей, берём под контроль административные здания, потом берём под свой контроль власть и добиваемся свободы, и страна обновляется и становится светлая и радужная.
  Проснулся с грустью в сердце о потерянной свободе моей страны и о том, что ведь всё можно было поменять, изменить, если бы действовали, когда выходили с протестом, более сплочённее и жёстче, просто потому, что, когда договориться не получается, а мирный протест не даёт своих плодов, надо принимать жёсткие и решительные действия, а протестное движение в моей стране заигралось в мирный протест, движение разбили репрессиями, многие участники протестного движения спрятались в норы, а потом уехали, а ещё многие сразу уехали, после этого началась деградация населения и тех, кто остался, надеясь на лучшее. Эххх… Если бы всё вернуть назад, мы бы точно всё могли сделать всё по-другому. Но есть одно но… Жизнь не даёт возможности вернуть всё назад – она всегда идёт вперёд, поэтому всё делать надо сейчас и добиваться своих требований тоже надо сразу. Потом то, что не смогли сделать, превращается в неиспользованные возможности, которые накатывают в сердце грустью и чувством бесперспективняка.
  Проснулась неизвестная мне девушка. Она потягивалась и зевала на кровати, как сонный котёнок, что меня очень умиляло. В свете утреннего солнца я разглядел её. На вид ей было 20 лет. Совсем ещё девчонка. По крайней мере, мне так казалась, парню, которому 26 лет, но у меня было такое чувство, что она очень мой человек, особенно в том, что мы также одинаково всем сердцем любим свободу и хотим быть свободными. Раньше мне нравились женщины старше меня, и значительно старше меня, не знаю, мамку, что ли себе искал, но скорее всего, считал, что с ними легко переспать. Сейчас мне нравится девушки младше меня. Взрослею, наверное. Или уже старею, и меня тянет на молодых?
-С Добрым утром!, - сказал я девушке.
-Привет! Спасибо, что ты меня отнёс сюда. Ты – молодец!, - сказала она мне, улыбнувшись.
Я улыбнулся и сказал:»Я хотел тебя спросить…»
-Спрашивай.
-А как тебя зовут?
-Ёзгур, - сказала она, усмехнувшись.

Сон № 8. Противостояние.

  Когда Ёзгур выздоровела, мы снова отправились на передовую протеста. За то время, что Ёзгур выздоравливала, а я был с ней и водил её на перевязки, подкармливал фруктами, всячески ухаживал за ней, я через Proxy-сервер сидел на Фэйсбуке, знакомился с людьми, которые живут не в крупных городах, просвещал их. Некоторые меня оскорбляли, говорили, что я хочу расколоть их страну, что я предатель потому, что Христианин. Я их прощал, я не устраивал с ними ссоры, просто блокировал их. Кинул клич по всем тюркским государствам, чтобы приезжали бороться за нашу свободу и приобретали опыт борьбы за свою. Добавил много друзей с Украины, России (преимущественно из Москвы, Питера, Грозного, Махачкалы, Казани, Улан-Удэ, Магаса) объяснял им всю ситуацию с давлением на свободу в Турцию, о том, что Эрдоган и мракобесы в данный момент узурпируют власть, и у них скоро накроются  поездки в Анталью, Измир, Кемер и т.д. Многим русским было всё равно, кто-то говорил, чтобы сами разбирались, кто-то обещал приехать и начать резню турок за Константинополь, потопив Стамбул в крови, и, лишь меньшинство, состоящее из либералов, креаклов и волонтёров согласилось приехать и поддержать нашу борьбу. Одна женщина 27 лет, которую звали Ксеня, написала мне:»У нас в стране, к сожалению, очень грустно – многим всё равно на свободу в своей стране, а уж про свободу в другой стране и борьбе за неё никто не задумывается. Нация постепенно деградирует и её опутывают рабские цепи.»
-У меня в стране с того же самого начиналось, а теперь я вынужденный мигрант, который часто по ночам видит свою Родину и плачет по ней, оттого, что его Родина – дура. Молю, вас, разорвите рабские цепи, не будьте рабами, иначе сопьётесь. Иначе, вас не будет. Иначе, на вашем месте будут другие. Только свобода может вас спасти.
-Да. Ты – прав. Только свобода нас может спасти от вымирания, но придётся уехать. Здесь невозможно жить из-за ненужных запретов и цензуры, но и ничего нельзя изменить, мы просто не в силах изменить.
-Вы в силах поменять. Каждый человек в силах что-то поменять. Вас много, вы просто должны сплотиться, поменяться морально и начать бороться. Когда вас будет много, вы обязательно победите. Учитесь на опыте моей страны и не повторяйте, ибо он очень горек и отвратителен на вкус. Побуждайте всех к борьбе.
-Будем стараться. Буду от всей души хотеть, чтобы мы начали бороться за себя и свою свободу. Буду надеяться, что у нас получится.
-ИншаАллаh (Дай Бог)
-Только извини, я только на несколько дней могу приехать к вам, просто поддержу вас, но я отправлю твою запись на стене моим друзьям и знакомым и ещё раскидаю в подъездах дома. Думаю, нет, я уверена, кто-то обязательно приедет поддержать вас и бороться за ваши права и свободы.
Отправляю ей в ответ смайлик.
  Дагестанцы, чеченцы, татары, буряты и ингуши все согласились поддерживать нас и приехать к нам. Даже группу создали и стали распространять информацию. Тоже самое сделали и многие из братских тюркских государств. В итоге, на Площадь Таксим стали приезжать казахи, туркмены, азербайджанцы, крымские татары, чеченцы, ингуши, дагестанцы, татары, чуваши, мордва, коми, финны, удмурты, марийцы, кабардинцы, черкесы, ногаи, узбеки, киргизы, таджики, уйгуры. В меньшинстве были русские, которые приехали в количестве всего 50 человек, в том числе Ксеня. Количество протестующих увеличилось.
  Власти Турции ужесточили репрессии, закрыли многие независимые СМИ, врываясь в их редакциями многочисленными ордами вооружённых спецназовцев, и выдворили многих известных журналистов за рубеж, в Стамбуле ходило множество вооружённых людей, привезли жителей из отсталых регионов, которые совершили несколько нападений на лагерь протестующих. После этих провокаций полиция пыталась зачистить Площадь, но была вынуждена отступить под градом булыжников и коктейлей Молотова. Неизвестные расстреляли нескольких солдат в военной части под Стамбулом, ходили слухи, что солдат расстрелял турецкий спецназ, и это была специальная провокация, чтобы был повод для разгона лагеря протеста армией.
  Я с Ёзгур вернулся на передовую борьбы за Свободную Турцию, когда по передовой ходили панические слухи о разгоне протеста с помощью армии. Люди на Площади спешно возводили баррикады из камней, арматуры, строительных материалов, сгоревших полицейских автомобилей (видимо, без нас подожгли). Принесли новые покрышки, обложили ими снаружи баррикады, парень-узбек полил их горящей смесью, также как и асфальт, по которому может проехать бронетехника. Весь лагерь перед бессонной ночью днём отсыпался, поставив по периметру лагеря ополченцев.
  Я с детства не люблю спать днём, не понимаю, зачем спать днём, если можно ночью нормально выспаться. Когда приходилось спать днём, то я ворочался, о чём-то мечтал с закрытыми глазами, делая вид, что сплю. Сегодня тоже не особо спал. Шептался с Ёзгур, с которой лежал на покрывале, укрывшись шерстяным пледом.
  Ёзгур училась в Стамбульском университете на стилиста. Выросла в семье с довольно-таки демократическими устоями, так как её родители были научными работниками, к тому же её мать до 14 лет прожила в Дании, где более свободный политический строй, чем в Турции, отец её был родом из Анкары. Она переехала жить в Стамбул, так как ей нравится этот город, и ещё, она хотела жить отдельно от родителей. Читала «Капитал» Маркса, зачитывалась Буниным и Куприным, из современных писателей ей очень нравились Михаил Веллер и Орхан Памук. Она была верующая Мусульманка, но признавала и другие религии, и не считала людей, не исповедующих Ислам неверными или язычниками, она осуждала геноцид армян, считая, его ошибкой турецкого народа и тогдашнего правителя Турции Мехмеда V, такой же ошибкой, как и участие Турции в Первой Мировой войне на стороне Германии. Эти две ошибки, по её мнению, привели к гибели Османской Империи. Вообще, даже такая сдержанная позиция по геноциду армян в Турции – большая редкость, большинство турок отчасти поддерживают геноцид, некоторые об этом стараются не говорить, так как затрудняются выразить своё мнение по этой проблеме. Ёзгур считала, также как и я, что свободными нас создал Бог, поэтому никто не вправе лишить или ограничить нашу свободную волю. Она любила носить куртки, майки, джинсы, кеды. Не особо любила носить сарафаны и платья, но иногда могла надеть. Нравилось экспериментировать со своим имиджем. Ей сейчас нравилось носить короткую стрижку, как у парня. Мне почему-то нравились девушки с короткими стрижками.
  Мы так долго шептались, что к нам подошла группа из шести турецких юношей лет 17-18 и сказали, что, если мы не перестанем шептаться, то они заставят нас это сделать. Мы затихли. Я обнял её, и мы вместе задремали, точнее Ёзгур задремала, а я мечтал о предстоящей ночи и томился ожиданиями.
  Ночью мы услышали рёв и шум моторов, сигналы полицейских машин. К Площади двигалась колонна БТРов и полицейских машин с автозаками. Начали жечь покрышки, загорелся асфальт, который парень-узбек полил зажигательной смесью. Головная часть колонны загорелась. Их начали закидывать коктейлями Молотова и самодельными взрывными устройствами. Полицейские и военные в панике покидали боевые машины и отступали. Чтобы у них паника была ещё больше, начали бить в барабаны. От шума множества барабанов полицейским и военным стало ещё страшнее, и они ещё быстрее ретировались с Площади, многие из них обгорели. Из обгоревших полицейских машин и бронетехники создали дополнительные укрепления на баррикадах. Уцелело четыре БТРа и несколько полицейских машин. Люди из лагеря на полицейских машинах и четырёх БТРах поехали к военной части, которая была за пределами Стамбула. Поехали, чтобы заручиться их поддержкой и взять оружие, для того, чтобы прогнать представителей репрессионной власти. Приехали к военной части, глава лагеря протеста основатель Партии демократического выбора Ибрагим Кылыч вызвал к себе коменданта части и попросил военную часть перейти на сторону народа и предоставить оружие. Комендант отказывался и ещё позвал несколько вооружённых солдат.
-Надеюсь, Вы не собираетесь стрелять в мирный народ? В свой народ. Если Вы отдадите приказ стрелять по нам, считайте, что Вы начали локальную братоубийственную войну. Считайте, что Вы самоубийца, и ваша военная часть – военная часть самоубийц, так как народная и братская кровь навсегда останется на Ваших руках, и на руках солдат, и народ вас возненавидит. Вас всех разорвут, и нигде вам всем не будет счастья, вам всем всё это зачтётся. Вас всех будет преследовать пролитая народная кровь.
  После такой речи комендант пропустил нас в военную часть, несколько человек взяли незаряженное оружие, ещё забрали нескольких солдат с бронемашинами с пулемётами на крышах. Перед нашим отъездом комендант военной части и солдаты присягнули на верность турецкому народу и перешли на нашу сторону.
  Наша колонна поехала в сторону Стамбульского Городского Совета. Подъехав к Совету, мы вышли и зашли в здание Совета. Нас было около 100 человек. Впереди шёл Ибрагим Кылыч, а сзади несколько солдат и вооружённые люди оружием из военной части. Ибрагим Кылыч показал мандат депутата B;y;k Millet Meclisi (Великого национального собрания) и сказал:»Это всё со мной. Город переходит под власть Комитета Свободной и Европейской Турции.» Так мы заняли Городской Совет.
  Я с Ёзгур заняли два кресла в зале заседаний. Начали разрабатывать листовку с призывом армии переходить на сторону народа. Заголовок листовки был такой:»Askerler! ;ld;rmeyeceksin karde;i. De;il yapmak i;inde karde;;ld;rtmek sava; yetkililer ile halk, bu y;zden kan her ;ld;r;len tahakkuk edecek ve Allah cezaland;rmak!» (Солдат! Не убивай своего брата. Не участвуй в братоубийственной войне властей с народом, так как кровь каждого убитого зачтётся и Аллах покарает!). Потом поделился со всеми листовкой в Инете и попросил активно распространять её среди солдат, чтобы они переходили на сторону народа.
  Через неделю армия начала массово переходить на сторону народа, во многих города Турции народ, окрылённый нашим успехом, начал выходить на площади и занимать местные городские советы. Ещё через неделю в Стамбул приехали несколько человек с имперками (русскими имперскими флагами и имперскими символами) и начали просто так резать турок, просто резали прохожих. Народное ополчение через четыре дня отловило всех провокаторов и, выяснилось, что они приехали мстить туркам за Константинополь, их отвезли в аэропорт и посадили на самолёт. Так их депортировали обратно в Россию.
   Ещё через несколько дней режиму Эрдогана на помощь правительство Караруса решило прислать несколько десантных кораблей. Часть жителей Стамбула в знак протеста против ввода войск Караруса решила организовать бессрочный митинг около здания представительства Караруса в Турции. Около представительства собралось около 10 тысяч человек. Народ скандировал:»Hi;bir yard;m rejiminin bask;!» (Нет помощи режиму репрессий!). Я с Ёзгур тоже стоял около представительства и скандировал. Человек двадцать в чёрных майках с волками на фоне полумесяца перелезли через забор представительства, начали драку с полицейскими, охраняющими представительство. Часть народа начала закидывать здание камнями. Выбили все стёкла на первом этаже. Я набираю смс своему знакомому земляку (тоже азатстанский татарин), с которым познакомился на Площади:»Маснави, мне срочно нужен флаг Азатстана, только не официальный, а тот, который использовался Азат-Татарской Республикой в 1920-е годы.» Маснави ответил:»Постараюсь найти.»  Через час Мансави приехал к представительству и дал мне флаг. Под вечер народ, расстроенный новостью о том, что Карарус ещё решило поставить оружие режиму Эрдогана, сломал ворота представительства и занял его территорию. Дипломатические работники в спешке покинули здание. Я с Ёзгур сорвали с древка флаг Караруса и, скандируя:»;sэtta ;sэtstan tataritga!”, вывесили флаг Азат-Татарской Республики. Потом я поцеловал этот флаг.
  Вечером меня показали в новостях на моей Родине – в Карарусе. В новостях говорили, что турецкие сепаратисты и радикалы путём погрома в посудной лавке выгнали дипломатов из представительства и заняли его.
-Смотри, нашего либерального придурка по телеку показывают. Он, собака, этим черножопым радикальным либералам помогает. Приедет, я его в психушку сдам. Какой же позор – мой сын другой. Мой сын либеральная тварь, - сказал мой отец, смотря новости и увидев меня в кадре. От неожиданности он даже выронил бутылку пива, которую сосал, как сосёт палец малолетний ребёнок.
-Я тоже так думаю. Всех либералов и других надо изолировать, а вообще считаю, что их вообще надо убивать. Так убивать, чтобы они мучились, - отвечала отцу моя мать.
-Давай накатим.
-Давай.
  Вот так любят меня на моей Родине. Точнее, не любят, а ненавидят. Родина, скажи мне, почему ты так деградировала? Почему ты стала такой? Прости меня Родина за то, что я не особо боролся за тебя. Прости.
  В этот же день практически по всей Турции люди вышли на протест против помощи Караруса режиму Эрдогана. В большинстве городов протест просто стал бессрочным, в Измире и в Анкаре протестующие сожгли диппредставительства Караруса. Чтобы как-то затушить народное недовольство, Эрдоган отказался от помощи Караруса, но была пройдена точка невозврата, и народ стал требовать отставки Эрдогана, Абдулы Гюля и B;y;k Millet Meclisi и требовать досрочных выборов с допуском всех кандидатов. Эрдоган решил подумать.

Сон № 9. Победа.
  Неделю Эрдоган думал. Народ не выдержал мучительного ожидания и окружил резиденции Эрдогана и Гюля. Под натиском толпы Эрдоган и Гюль ушли в отставку. Ушёл в отставку весь кабинет министров и B;y;k Millet Meclisi. Были объявлены досрочные выборы Президента и Парламента. Вернулись к Конституции 1982 года, была запрещена Партия справедливости и развития Турции, её члены и те, кто её поддерживали, высланы за пределы Турции, введён запрет для чиновников и правоохранителей работать на прежних должностях и вообще на госслужбе. Президентом был избран председатель Прогрессивной партии Левент Чаглар, а Премьером стал Ибрагим Кылыч. Парламент стал состоять из пяти партий – Прогрессивной партии, Народной партии Свободной Турции, Либертарианцев, Партии «Европейское будущее», откуда был Ибрагим Кылыч и Национально-турецкой партии. Были назначены министры, в числе которых, было несколько женщин, признали геноцид армян, дали курдам полномочия автономии и в составе Турции появилась Курдская Автономная Республика, разрешили курдам обучение на родном языке и изучение родной культуры, также им разрешили вести официальные документы на курдском языке и управлять Республикой преимущественно курдам. Отменили закон о контроле за Интернетом, закон о СМИ, разделили религию и государство, в Турции прекратились гонения на Христиан, был заключён договор о входе Турции в ЕС и переход на евро, начали политику просвещения сельского и деревенского населения, отменили законы, ограничивающие права и свободы граждан. Мы жёстко боролись с режимом не потому, что мы все радикалы или маргиналы, нас жёстко бороться вынудила власть Эрдогана потому, что нас достала растущая коррупция, исламизация страны, превращающая нас в Саудовскую Аравию, ограничение гражданских свобод и боязнь Эрдогана за своё кресло, сопровождающаяся запретительными мерами, а ещё нас сподвигло к таким действием осознание того, что если мы не поменяем сами ситуацию в стране, то Эрдоган будет править ещё 5 лет, потом ещё, потом ещё… и так до своей смерти. У нас не было другого выхода, как менять и менять всё жёстко, иначе был бы Эрдоган и деградировавший и запуганный народ.
  После победы протестного движения, Стамбул начал возвращаться к прежней тихой и уютной жизни. Разобрали баррикады, оставили только одну баррикаду в качестве музея и мемориала по сотне погибших от пуль репрессионного режима. На баррикадах всегда лежат цветы. В Парке Гези разбили сквер в честь Героев Свободной Турции. Я с Ёзгур тоже в этом помогали. Мы высаживали тюльпаны.
  Перебрался жить к Ёзгур, утром хожу с ней учиться, днём немного гуляем, а вечером тусим в клубах. В выходные до двух дня нежимся в постели, потом можем на полдня выехать за город или вообще в другой город. Она меня знакомит ещё и с другими городами Турции, но всё равно в Стамбуле нам уютнее всего. Стамбул очень уютный город и, мне, кажется, что он принял меня. Мы часто обнимаемся, целуемся на людях. Можем, например, ехать в трамвае или в метро и всю дорогу целоваться и чуть не проехать остановку. Для неё это протест против ханженских устоев, для меня просто что-то новое. На Родине я тоже с некоторыми целовался в общественном транспорте, правда, на Родине я целовался в транспорте с девушками не столько прогрессивных взглядов, сколько с пьяными девушками, почему-то мне казалось, что пьяные девушки доступнее. Ещё просто хотелось что-то нового в отношениях, не так как у всех. Возможно, это тоже был протест, но не протест против ханженских устоев, а протест против своих рамок и своей закрытости, которые при первом моём опыте в 17 лет, превратило любовь из удачной в провальную. Раз познакомился с девушкой на трамвайной остановке, она была трезвая, но по интуиции я узнал, что любит выпить и у неё есть сомнительное прошлое и сомнительные друзья (потом я в этом убедился на деле). Девушка была старше меня на 15 лет, но это меня не волновало, я обменялся с ней телефонами и поехал с ней, не зная куда (опять же, поиск нового – не делай как все. Рискни сделать, так, как никто не сделает, может из этого что-то выйдет). Девушку звали Юля. В трамвае я с ней всю дорогу целовался. Потом через день опять встретились и тоже целовались, когда нам вздумается или захочется. Ещё с одной познакомился, обидевшись, что подруга не берёт трубку. Хотел поехать на троллейбусе и пошёл на остановку. Там сидела пьяная женщина. Она мне подала руку и представилась Линой. Я представился Василием. Сели в троллейбус. Я ей рассказываю о себе, она по ходу разговора допивает мензурку водки, а потом предложил ей поцеловаться, она меня начала целовать в губы. Потом села ко мне на колени и снова целовала, всё время называя меня мальчишкой, так как она тоже была старше меня. Раз мы вместе чуть не упали с сидения в троллейбусе. Какая-та бабушка сказала:»Вы это по-аккуратней, а то у вас я смотрю стыда вообще нет.» Я ей ответил:»Извините, пожалуйста. Мы больше так не будем.» Оставшуюся дорогу мы ехали не целуясь, только болтали. Доехали до конечной, и тут, оказалось, что она села не на тот троллейбус, и он увёз нас далеко от её дома. Пошли на трамвайную остановку, сели на трамвай. В трамвае она боролась со сном, чтобы не проспать свою остановку. Объявили её остановку. Мы вышли из трамвая, обменялись телефонами, она зашла в магазин, купила себе мензурку водки (прошлую она допила в троллейбусе), в качестве закуски два помидора. Она работала продавцом в магазине, в который зашла, представила меня как своего парня, одна из её знакомых сказала, что я слишком молод для неё. Сели на лавку она выпила, съела часть помидора и уснула, обняв меня и положив голову мне на плечо. Сижу жду, когда кто-нибудь выйдет. Ну не бросать же её? Вдруг её кто-нибудь обкрадёт. Во сне она раздавила свой помидор, который она не доела, и испачкала юбку, второй помидор упал на землю.
  Из подъезда перед двором, в котором мы сидели, вышел светловолосый и сероглазый парень лет 17 и направлялся к нам. Вот тут с одной стороны меня взял стыд, а с другой мне было смешно. «Знал бы ты, что я уломал её с собой всю дорогу со мной целоваться.» Тут я представил, что я ему это сказал, и он мне дал в нос, а потом под колено, а потом стал бить ногами по всему телу. «Нет, я ему это не буду говорить. Реально этим всё может закончиться.»
-Слышь, мужик, ты кто такой?, - сказал он мне. Я немного рассмешён был тем, что он меня назвал мужиком и подумал:»Я вроде не так старо выгляжу, чтобы ко мне так обращаться. Мне всего 20 лет.»
-Просто привёл её сюда, так как она была в таком состоянии.
-Понятно. Спасибо Вам.
  Я улыбнулся и пошёл к метро. С подругой я в этот день тоже встретился, но не сказал ей, что изменил ей с другой.
  Вообще такая любовь быстро гаснет. Страсти много, но потом она уходит и вообще скучно становится всё одно и то же и с одним и тем же партнёром. С Юлей у меня любовь была три месяца, а с Линой всего месяц. А может это не любовь вообще? Может это просто был мой интерес заняться отношениями на глазах у всех, чтобы быть не таким как все? А может потому, что такая любовь просто не нужна? Не нужна, потому, что разрушает, а не возвышает и делает тебя лучше. Не знаю, иногда я боюсь, что с Ёзгур у меня тоже также быстро пройдут отношения, но она мечтает и обещает быть со мной и даже съездить со мной в Азанбал.
  Однажды я спросил Ёзгур:»У меня есть знакомая, можно схожу к ней? Ты не будешь ревновать? Ты не обидишься? Потом я тебя с ней познакомлю.»
-Я не буду ревновать и обижаться. Постоянная ревность и ревность из-за пустяков разрушают отношения.
  Я приехал к дому, где жила Саназ. Зашёл в подъезд и позвонил в квартиру. Дверь открыла Саназ. Она была очень рада меня видеть и сразу кинулась меня обнимать.
  За то время, что я боролся за Свободную Турцию, она поступила в Литературный университет. Многие профессоры из университета хвалили её стихи и называли её турецким Александром Блоком. Мне тоже чем-то её стихи напоминали его стихи. Наверное, стихотворной интонацией. Закончила она первый курс с отличием, теперь учится на втором, но в данный момент у неё каникулы, так как летом всегда 3 месяца каникул, только кто-то в это время работает, а кто-то отдыхает.
  Я ей рассказал, что у меня появилась девушка. Боялся, что она на меня обидится и выставит из своей квартиры, но она сказала:»Я очень рада за тебя. Я всегда была уверена, что у тебя всё будет хорошо. Я молилась за тебя Аллаhу. Только я волнуюсь, ты меня теперь не бросишь? Ты не покинешь мою жизнь, окрашенную тобой в радужные цвета?»
-Нет, я всегда буду с тобой. Я никогда тебя не брошу и никому тебя не отдам. Хочешь познакомиться с моей девушкой? Думаю, вы найдёте общий язык между собой.
-Я тоже хочу с ней познакомиться.
-Тогда в эту субботу я за тобой заеду, и мы все вместе отправимся на пляжный пикник на берегу Босфора.
Саназ согласилась.
  Когда шёл домой, думал про себя:»Зачем я ей сказал про Ёзгур? Вдруг я всё испортил, и всё разрушится? Ладно, поживём-увидим. В крайнем случае, просто приобрету опыт.»
  В субботу я заехал за Саназ, и потом я, Ёзгур и Саназ поехали к Ёзгур готовить еду для пикника. Приготовили пастуший салат, кысыр, дёнер и печенье. В термос залили турецкий чай. Саназ и я помогали Ёзгур готовить. За время готовки Ёзгур очень подружилась с Саназ. Еду уложили в картонные пакеты, сверху еды положили одноразовую посуду. Ещё взяли покрывало.
  Хорошо отдохнули на пляже. Загорели, искупались, наелись вдоволь едой, приготовленной нами. Вечером поехали немного потусить в клуб, а ночью отвёз Саназ домой.
  В общем, мои опасения не подтвердились, что очень хорошо.
  Через месяц ко мне приехали мои друзья – Ксеня, школьный друг Миша Тямаев, Ирина Остапучук (Кравченка), Алдынай Дооржи и Айдан Хикматова. Саназ тоже пришла к нам. Устроили в квартире тусовку. Тусили несколько дней. Потом друзья улетели к себе, мы их провожали в аэропорту. После мыли грязную посуду и убирались в квартире.

Сон № 10. Свобода по-караруски.

   Карарус, или Карарус Яэлi – государство, населённое 60% русами, смешанными с казахами и монголами в 14-18 веках (отсюда, название Карарус (в переводе с тюркского – чёрные русы), 10 % казахов, 5% монголов и 25% татар. Татары, казахи и монголы проживают в Азатстане. В 20-е годы Азатстан был независимым и назывался ;sэt-Tatari Rэspabliki. Был свой Президент и Парламент. В 30-е годы коммунистическая власть Караруса путём провокаций на границе с Азатстаном захватила Республику и насильно присоединила к себе. Около 90 лет уже ведётся борьба Азатстана за свою независимость, население которого пытались и пытаются ассимилировать власти Караруса, подселяя к ним русов и поощряя смешанные браки с русами. Татар, казахов и монголов активно притесняют: они не имеют права голоса, не возможно устроиться ни на какую работу, количество мечетей и Православно-татарских Церквей значительно уменьшено, насильно приучают к языку Караруса и к культуре Караруса. Азат-Татарский язык и культура Азатстана запрещены законом.
  Основной язык Караруса – смесь языка, похожего на сербский и украинский. Алфавит на основе латиницы. Азат-Татарский язык – отчасти похож на язык крымских татар. Алфавит тоже на основе латиницы.
  Более 20 лет Карарусом управляет военная хунта, парламент и суды полностью ей подчиняются и выполняют её указания. Военной хунтой поддерживаются многие националистические организации русов, в том числе «Патруль чистоты нации». Народ спивается и запуган.
  После очередного ограничительного закона народ вышел на площади протестовать. Казалось бы, закон о пустяке, всего лишь народу дали указания, как им любить друг друга. Народ же вышел во всей своей многочисленной массе. Народ вышел вооружённый арматурой, палками, некоторые вооружились ружьями и обрезами. Они стали требовать отставки хунты, парламента, судов и всех чиновников.
   Когда всё это началось, я окрылённый надеждой на перемены на своей Родине, решил поехать в Карарус и поддержать протестующих. Я купил билет на четыре персоны – на себя, Ёзгур, Саназ и Мемета (мой с Ёзгур общий друг, познакомился с ним в институте, в котором учится Ёзгур) до Азанбала. Вечером самолёт приземлился в Gradskim ayrupartu imiye Sanka Donevu (Городском Аэропорту имени Саньки Донева (Санько Донев – герой Второй Мировой войны, воевал в Народной Армии Комунны Карарус, предводитель освобождения Азанбала (тогда Новокомуновска)). Взяли такси. Подъехали «Жигули-2105». Едем по Азанбалу. Вижу перевёрнутые и сожженные автомобили, подожжённые административные здания, в которых были выбиты окна, повсюду бегают люди, бьют друг друга, стреляют. Группа людей в камуфляжной форме с нашивками со свастикой, в руках держат дубинки, останавливают нашу машину, просят нас выйти. Мы вышли, в том числе и водитель, который был казахом. Посмотрели наши документы. Пригнали фургон с мигалкой. Чувствуя, что сейчас нас будут брать, мы сели в машину, казах завёл мотор, и мы резко стартанув, поехали по дороге, фургон за нами. Заехали в какой-то неприметный двор, фургон проехал мимо двора. Сидели в такси полчаса, чтобы не столкнуться с людьми из фургона и самим фургоном. Расплатились с таксистом. Дали ему 50 долларов. Он был очень рад, так как это были большие деньги на моей Родине. Мы зашли в метро, доехали до станции, на которой находился мой дом. Не знаю, почему я поехал к своему дому, скорее всего потому, что в Азанбале моё сердце стало ныть, скучая по дому, в котором я жил, в котором были мои родные.
   Прошлись мимо моего дома, дом разъели трещины сбоку, кое-где были выбиты окна. Волнуясь за своих родных, я зашёл в подъезд и позвонил в свою квартиру. Дверь открыл отец, который покраснел от выпитого спиртного и как последнее 4 года, он держал подмышкой бутылку водки. Он погнался за мной, я выбежал из подъезда. Потом от него побежали мы все.
  Заночевали мы в переходе метро. Утром поехали на Центральную Площадь, на которой был государственный квартал, и на которой был весь протест. На площади были люди с пропитыми лицами, пролетарского вида, озлобленные. Увидев нас, часть толпы кинулась на нас, началась драка, подъехали правоохранители, мы от толпы и от них побежали. По нам начали стрелять, в наш адрес от толпы доносились ругательства. Мне было обидно до слёз, что моя Родина настолько деградировала, что даже протест у них – это протест алкашни и имбецилов. Укрылись в подъезде полуразрушенного дома. Услышали в одной из заброшенных квартир женский крик. Зашли в эту квартиру, и увидели, что двое правоохранителей и какой-то мужик бомжатского вида пристают к женщине среднего возраста. Я с Меметом направился к ним. Мемет держал в руке обломок трубы, который подобрал у порога квартиры. Я сильно ударил одного из правоохранителей в голову. Он упал без сознания, потом Мемет отрубил другого правоохранителя и мужика. Женщина нам вместо благодарности выразила ненависть. Она начала кричать:»Здесь чурки! Здесь другие!» и убежала.
  Бродили по улицам. Везде грязь, бегают стаи бездомных собак, таких же озлобленных, как и люди, трупы людей, которые разлагаются, кругом навоз. Люди матеряться, видели такую картину, когда шла мать со своим ребёнком лет семи. У матери был низкий лоб, узкие глаза (не как у азиатов, а как у пьяни), у ребёнка было просто лицо как у дауна. Он на неё кричал матерными словами. Потом она на него, и начала его наклонять головой в асфальт. Я подошёл к ней и сказал:»Что Вы делаете? Разве можно так с ребёнком?» Вместо ответа её глаза гневно налились кровью, и она меня толкнула. Еле устоял на ногах. Инстинктивно дал ей в лицо и выбил ей зуб, сказав ей напоследок:»Знаешь, что я о вас всех думаю. О вас – карарусах. Чтобы вы все убрались с нашей земли, которая испокон веков принадлежала не вам, а вы её загадили, также как загадили народы, которые были здесь до вас, а теперь произвели карарусов. Мерзких тварей, от которых меня тошнит.»
   Набрели на достаточно ухоженный частный дом. Решили по интересу проверить, кто в нём живёт. Постучали в калитку. Дверь нам открыл пожилой мужчина в очках и с ружьём.
-Кто вы? Зачем пожаловали, - сказал он, перепугавшись.
-Нам негде жить, - сказал Мемет.
  Он сбегал домой за фонарём, так как солнце обиделось на Карарус, в Карарусе всегда было темно, при свете фонаря оглядел нас, и, увидев, что мы те самые нормальные люди, которых он уже 5 лет не видел, он от радости аж расплакался и обнял нас.
  Дома у него был порядок, хотя он жил один, был одиноким, так как он был другим и его никто не понимал. Его жену убили на улице карарусы, так как она была еврейкой, дочь с сыном после этого уехали жить в Польшу. Он остался в Карарусе, так как всё надеялся, что всё наладится, хотел что-то изменить в стране, но не мог. Один в поле – не воин, а в таком обществе как в Карарусе – преступник или маньяк. Разместил нас в комнатах дочери и сына. Я как всегда жил в комнате с Ёзгур, а Мемета поселили вместе с Саназ. В любом обществе, даже самом гнилом и убогом, есть адекватные люди, но их очень мало, когда их не остаётся вообще, то это значит, что данное общество перешло грань вымирания.
  Через несколько дней утром Ярослав Яковлевич (так звали пожилого мужчину) обнаружил на калитке повешенного кота, а внизу надпись краской:»Insei iza;y, inaxse – smrt!» (Другой, убирайся,  иначе – смерть!). Он сказал, что не первый раз ему на калитку мёртвого кота вешают. Народ стал очень жестокий, озлобленный, моральных ценностей ноль. Я ему ответил, что, когда такое происходит с обществом, то это закат данного общества, но потом на этом месте родится новое. Может, даже его породят тюрки, которые уже откололись и создали вновь Азат-Татарскую Республику.
  Когда ситуация в Карарусе достигла пика своей напряжённости, то в город начали стягивается танки, а за городом машины с ракетными установками, чтобы стереть город с лица Земли, а также стереть с лица Земли Азат-Татарскую Республику, в небе светом подсветило мрачные тёмные облака, они начали рассыпаться и таять, а сквозь них пробилось и выглянуло солнце. Лица людей преобразились, стали гораздо красивее и добрее, почувствовали себя свободными и сбросили рабские цепи, перестали видеть в других врагов нации, а стали равняться на других и менять свою жизнь, делать её лучше; вся грязь и навоз и трупы людей исчезли с улиц, также исчезло в воздухе правительство, президент, чиновники, правоохранители и войска, объявившие войну народу. Город преобразился, дома в городе обновились, распустились растения, а над городом выросла радуга. Саназ сказала мне:»Видишь, я же тебе говорила, что в твоей стране тоже всё наладится, а ты не верил.» Я ей улыбнулся. Я был счастлив, что моя Родина стала свободной, а люди в ней поумнели и подобрели.
  Съездил в родной дом. Родители преобразились. Стали умными и перестали пить, следы того, что они пили, также исчезли. Через месяц мы все переехали жить в Стамбул (я жил с Ёзгур, а родители купили квартиру в районе Касымпаша) и часто ездили на мою Родину. Азат-Татарская Республика вместе с моей страной начали процесс Евроассоциации.
  Что касается России, она тоже стала свободной, но свобода ей досталась через тяжёлые испытания и притеснения её народа. Всё произошло как в стихотворении Пушкина:
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
P.S. Я уверен, что напишут имена, может и не наши, но тех, кто будет бороться за свободу нашей Родины лучше нас, точно напишут.
  Журналист Михаил Ахатов и Василий Абдуллаев сидели в кафе на Центральной Площади Азанбала. Михаил брал интервью у Василия. Что описано свыше, Василий описал Михаилу в интервью.

Послесловие.

  Михаил Ахатов проснулся в своей московской квартире. В голове сумбурные мысли:»Какой Карарус? Какой Азанбал? Реальность это? Или приснилось?» Смотрит на глобус, который стоит у него на столе, нету такой страны. Значит, приснилось. «Эх, хорошо бы взять такое интервью, которое мне приснилось, зарплату точно повысят, а может даже книгу издать можно.», - подумал он и стал собираться на работу.

                Февраль-март 2014