Две соседки

Жили были две соседки. Одну звали Европопа (говорят, своему имени она была обязана греческим корням), другая носила имя Раша. Злые люди нередко обзывали её Раша-Параша. Плохо развитые, но очень активные, эти люди, как это в таких случаях всегда и бывает, считали себя людьми умными и даже называли себя не иначе, как креативными… (совершенно неглубокое, поверхностное представление обо всём вокруг, тем не менее, не препятствовало этим «креативным» людям, всегда и по любому поводу иметь готовое мнение). Воспитанные на циничном юморе и пошлых образцах вкуса, грубые и злые люди ровно так же имели смутное представление о том, что Параша – старинное русское женское имя, которое происходит от имени Прасковья. Имя, кстати, тоже греческого происхождения (в переводе с древнегреческого языка – пятый день, т.е. Пятница, т.е. родилась в (на) пятый день). У соседок вообще было много общего, даже, говорят, было какое-то далёкое родство, в любом случае было немало браков между всякими их родственниками.



Европопа


Европопа была девушка уже отнюдь не первой свежести. Изрядно потасканная, она, тем не менее, выглядела моложе своих лет. «Ах, какой фасад!» «Как же у неё всё ухожено, кругом чистота и порядок!..» – можно было нередко слышать в разговорах восторженных ухажеров. – Ага, всё «загибается», никак загнуться не может! –  остроумно шутил очередной поклонник. Да, Европопа старательно поддерживала свой «фасад» и в отличие от Рашки всегда встречала гостей вежливой улыбкой, какой встречает своих клиентов хороший, практичный хозяин. А хозяином она была очень практичным, денежки считать умела. Сколотив приличный капиталец на своих соседях, каких ей удавалось обобрать (кого обманом, кого силой, иных ободрала как липку – девушка серьёзная, она уже с ранней молодости усвоила нехитрую английскую мудрость «деньги не пахнут»), Европопа умело вкладывала добытое «честным трудом», ссуживая деньги в долг под проценты. Этот бизнес приносил ей не только огромные доходы: опутав всех «кредитной историей», она плотно держала на крючке даже тех из соседей, кто, при всей кажущейся независимости, зависели теперь от неё не меньше, чем когда она обирала их открыто. Её капиталы росли, так что ей хватало и на рестораны, которыми она себя окружила, и на дорогие красивые магазины… Одним словом, – девушка приятная во всех отношениях: и выглядит приятно, и поддерживает себя в хорошей форме, и всё за чужой счёт (как это и принято у приличных девушек). И всё это не считая заботы о других, не считая всего того радушия, с которым двери её бесчисленных магазинчиков и ресторанчиков (умеют же жить люди!) всегда были открыты для всех (кто был при деньгах и с кого можно было ещё поиметь).


Европопа явилась на свет ровно так же, как и любой другой вокруг неё, но, будучи высокомерной и тщеславной, она всегда старательно заявляла претензии на некое особое, благородное происхождение. Везде, где только можно, она вставляла такие красивые слова, как «благородные традиции» и «аристократия», «честь короны» и «честь рода», «династия», «родословная»… непременно именуя себя просвещённой Европопой и матерью цивилизации, культуры. Она любила выражения «голубая кровь» и «белая кость»… Те самые – хронически ограниченные, но «креативные» – являясь верным окружением Европопы, её верными поклонниками и почитателями её талантов, всегда служили и служат ей надёжной опорой в данном самоутверждении, в утверждении её величия и её величественной роли. Ввиду своей ограниченности и неразвитости, живущие всегда чужим умом, – они просто всё повторяют за другими, что бы им ни провозглашали современным и прогрессивным, умным и лучшим… и радостно уважают всё то, чем бы ни махали у них перед глазами. Помашут им перед глазами, скажем, бутылкой газировки, или каким-то певцом, чьими-то именами и фамилиями, машут, машут… – и вот уже такой человек, словно под гипнозом, сам начинает, подбирая слюни собственного инфантилизма, повторять с уважением какие-то имена и фамилии, названия еды и напитков (сами посвящённые используют священные слова «бренды» и «тренды»). Так газировка и певец возносятся на вершины поклонения, а их новообращённые привратники («посвящённые»), осенённые таинством обращения в веру, застывают в почтительном благоговении у подножия постаментов, увенчанных иконами своего вожделения («икон стиля»). И не просто застывают, а строго спрашивая всех, в ком не видят должного почтения: «Стой, кто идёт?! На колени, презренный!» («А ты кто такой?!», «Ты сам-то что сделал, чтобы сметь хотя бы даже рот тут открывать?!» или, дескать, «Как смеешь ты, ничтожество, марать самый воздух своим дерзновенным дыханием, своей дерзостью иметь собственное мнение, которое просто ничтожно перед священным ликом несравненных авторитетов?! и т.п.). Поэтому они беспрекословно подхватили и начали на каждом углу повторять всё за Европопой, сделавшись её прилежными и ревностными восхвалителями, придворными ласкателями ушей «её величества» («светлости», «сиятельства», «их благородия»… – да, да, это всё тоже из их словаря, этих по жизни коленопреклонённых, в каких бы эпохах они ни жили). «Так теперь носит Европопа!» «У просвещённой Европопы принято говорить так и так!»… Видя подобную ослепленность почитателей авторитетов, и не упуская возможности крутить-вертеть этими коленопреклонёнными, ушлые люди в наше время придумали даже такие выражения, как «евроремонт», «евростандарты», «еврокачество»… зная, какое магическое действие оказывают на некоторых людей такие фокусы.

Люди зашоренные и свято верящие старательно придуманным и изложенным специально для них догмам – эти люди перестают видеть и понимать даже очевидное, а то, что идёт вразрез с их догмами начинают даже ненавидеть и презирать. Так вслед за предметом своего обожания эти неистовые поклонники всего прогрессивного и талантливого (каковым, безусловно, и был их идол) сначала перестали видеть, например, то, что некоторые из соседей Европопы были на порядок её образованнее и цивилизованнее: некоторые из них уже знали цифры и умели считать и писать, знали даже астрономию… в то время когда Европопа ещё без трусов бегала. А вслед за тем, покорно следуя за своим божеством и подобострастно внимая ему всеми фибрами своей души, уже и вовсе возненавидели «нечестивых иноверцев», инакомыслящих и даже требовали войной проучить их, показать им, кому здесь следует поклоняться, научить любить «истинные», Европоповские ценности. В конце концов, многих из добропорядочных соседей Европопы объявили врагами цивилизации и «прогрессивного человечества» (раз Европопа – её оплот, то враги Европопы, естественно, враги цивилизации). В ход шли любые провокации, подлоги и откровенная ложь, не раз и не два доходило и до крови, до крестовых походов против иноверцев и инакомыслящих. Так что росла Европопа в постоянной вражде и дрязгах с соседями, всегда стремилась покорять и властвовать, одаряя других лишь счастьем быть ограбленными и служить её короне. И Раша, кстати, тоже не раз пострадала от соседки, которая и нападала, и грабила, а когда и не грабила, то оставляла после нападений такие разрушения в доме Раши, что той приходилось все силы и средства тратить на восстановление хозяйства, на залечивание ран, и было уже не до внимания к красивым туалетам и цветочным клумбам.

А любовь… любви, как и вообще лучших человеческих чувств, Европопа была, увы, лишена, только алчность всегда двигала ею, её развитием, т.н. прогрессом, её величественной поступью по свету. Хорошо образованная, знавшая манеры поведения и этикет, она многократно была выдаваема замуж, но счастливая семейная жизнь у неё никак не складывалась. Красивые венчальные и свадебные церемонии в величественных соборах с пышными кортежами, проплывающими перед восторженной чернью – никак не обеспечивали ей даже самого тусклого отблеска семейного счастья. С первых же дней брака семейные узы начинали трещать от бесконечных придворных склок и интрижек вплоть до полного погружения в традиционный для её благородного семейства полный разврат (вплоть до кровосмешений). И если бы всё оканчивалось только развратом! Нередко (а правильнее сказать часто) развращённость натуры, воспитанной в безграничной алчности и индивидуализме, находила выход в самых жестоких формах по отношению ко всем её подданным и даже к собственным детям (во множестве нарождавшимся на стороне от обоих супругов, что доводило все стороны в борьбе за своих наследников и наследство до самой страшной крови, не гнушаясь никакими средствами устранения конкурентов, начиная с грудных младенцев).

В последние же годы эта немолодая уже дама и вовсе пустилась во все тяжкие, встав на дорожку неприкрытого распутства, объявляя свою порочность новой, современной реальностью жизни, требованиями времени, свободой самовыражения и вообще насущной внутренней необходимостью свободы от условностей и предрассудков устаревшей морали и нравственности. В наши дни Европопу нередко можно стало лицезреть уже и вовсе в самом унизительном виде, выдающем слабость рассудка на грани близящегося полного старческого умопомешательства. Сегодня её и её детей нередко можно видеть разгуливающими по улицам совершенно голыми, самозабвенно упивающимися собственным садомизмом, порочностью, распущенностью, глумливостью и бесстыдством, циничностью… Полоумная бабка сегодня уже трясёт своими сиськами не только в телепередачах и на киноэкране (как это начиналось несколько десятилетий назад), сегодня она уже гордится тем, что выпустила своё распутство на улицу, на всеобщее обозрение, пустила его уже даже в школы и детские сады. Она сегодня не только разгуливает голой по улицам и устраивает голые вело-заезды, голые спортивные соревнования и марафоны, устраивает специальные заведения для массовых оргий, рестораны и целые гостиничные комплексы «по интересам» для нудистов, свингеров, садистов, садомазохистов… не только голые многолюдные шествия по улицам или театральные постановки, но уже даже с натуральными совокуплениями на сцене, и вообще провозгласив модным делать это прилюдно в общественных местах… И не просто сама этим всем занимается, но уже даже собственных детей приучает к этому. Доходит до того, что теперь она уже не только смеётся над соседями, кто не бегает по улицам голым, но и негодует, требует от них уважения такого поведения и незапрещения любого бесстыдства и распутства, вплоть до требований воспитания и обучения соседями собственных детей подобной порочности (нестыдливости или, проще говоря, бесстыдству) в школах и даже с дошкольного возраста!



Раша

Гадкий утёнок


А рядом, буквально за забором от всего этого безобразия, жила Рашка. В отличие от своей молодящейся холёной соседки, чей лоск и красивая жизнь, как мы уже заметили, приобретались за чужой счёт (за счёт дальних соседей, которых она великодушно именовала подданными её короны, благородно обирая до нитки и оставляя в их домах болезни и смерть, разруху и голодных детей), Раша с младых ногтей росла в строгости и скромности. Однако это была не та строгость, которая известна своей чопорностью или даже  жёсткостью воспитательных методов, как у её соседки – воспитание, плодами которого затем становится озлобленность и злость, воспитание, за которым всегда прячется затаённая обида на окружающих, вырастающая затем в жестокосердность, циничность и даже человеконенавистничество. Нет, при всей строгости нравов и обычаев в доме Раши, здесь царила любовь в семье. В доме Раши семья вообще была средоточием жизни и приложения всех сил, стараний, надежд. В отличие от соседки, где семья была лишь временным и вынужденным пристанищем до взросления или союзом по расчету, в котором все жили большей частью каждый сам для себя. Индивидуализм, эгоизм, частная собственность, своё, частное – в доме Европопы вообще было священным, неприкосновенной, высшей ценностью. Вероятно, примерно так же, как в доме Раши наоборот были священны общие, коллективные, семейные ценности, взаимопомощь и выручка, добрососедство и добросердечие, милосердие по отношение даже к чужому человеку, отзывчивость и даже жертвенность, самопожертвование, чувство долга, чести, совести... Всё это – совершено непонятное тому, кто этого лишён – вызывало у Европопы лишь насмешки и раздражение. Воспитанную в принципах – хорошо всё, что мне хорошо – её бесила антиподность соседки. А больше всего ненависти вызывала непрактичность Рашки, её скромность, вот это вот непонятное человеколюбие, гуманизм, все эти сопли совести и праведности, справедливости, нравственности… Жить по совести, поступать по справедливости… и прочая духовность не позволяли Раше идти против этих ценностей, без которых она не была бы самой собой и которые не позволяли ей жить за чужой счёт, за счёт чужих трудов, потов, страданий. И это всегда раздражало Европопу: ей бы такую природную мощь и ширь, ей бы столько всего от природы – уж она бы развернулась, она бы весь мир поставила на колени (или хотя бы половину, как она всю свою жизнь только и мечтала, как только и делала). «Эх, мне б такую удаль и силу, да выносливость, да храбрость, силу духа и широкий, гибкий, смекалистый ум… – уж я бы не на печи лежала, мечтая о Рае для всех, а развернулась бы так, что небеса бы задрожали! Все бы у меня на брюхе ползали, лобызая мои сапоги!..»


И что самое интересное, под давлением авторитета Европопы, постоянно заискивая перед ней, все постоянно именно это и внушали Раше – что она тут никто и звать её никак, и даже в собственном доме многие заставляли её чувствовать себя падчерицей, какой-то неумытой и во всём неумелой замарашкой и лентяйкой, всем обязанной Золушкой, виноватой и порочной, невоспитанной и даже коварной и наглой… И она верила своим врагам. Нередко сама себе становилась противна, саму себя не любила и даже секла себя прилюдно. При всей своей красоте и величии, богато одарённая от природы всем, чем только можно, благодаря своей скромности и доверчивости, простоте и чистоте она и в других старалась видеть только лучшее, и потому доверяла всем их упрёкам, верила на слово, считая все тычки и укоры в свой адрес справедливыми. Так что к её скромности ещё нередко примешивалась стыдливость, неловкость за саму себя, за то, что такая богатая и здоровая она такая доверчивая и слишком добрая, никогда-то никого из соседей не грабила, не разоряла, а всех, кого пускала к себе в дом, считала своими и делила с ними всё поровну, как говорится, и в горе (в трудные годины) и в радости. В конце концов, её так замордовали, так оболгали и приучили к мыслям о постоянном покаянии, о необходимости жить, прося у всех вокруг прощения и т.д. и т.п., что ей дозволялось показываться в «приличном обществе», не иначе, как только посыпая голову пеплом и с покаяниями во всех грехах (включая те, которых другие за собой не замечали). Если же она смела открыть рот и позволить себе протестовать, заявлять о своих правах на собственное мнение, на право жить в собственном доме так, как она считает нужным… – её тут же пригвождали к позорному столбу с обвинениями о чрезмерных амбициях и наглости, вероломности, тоталитарном мышлении и т.п.


На самом деле Раша, конечно же, не обладала всем тем комплексом недостатков, приписываемых ей недоброжелателями. Недоброжелатели же истово старались, как могли, польстить Европопе и всячески унижали Рашу при всякой возможности, выставляя её скромность и простоватость, простосердечие за серость и глупость, неразвитость и т.д. (полагая, что Золушке до конца её дней уготована участь оставаться «человеком второго сорта», замарашкой, доброй дурочкой-провинциалкой, без прав на собственный бал во дворце, на прекрасный танец, способный затмить их кумира). Между тем, даже те её достоинства, которые трудно было осмеять или выдать за недостатки, враги Раши всегда старательно преуменьшали. Это всегда так: тот, кто лишён чего-либо или чувствует в себе недостаточность каких-либо качеств – просто объявляет эти качества у других не самыми удачными или даже объявляет это недостатками. А свои пороки, например, наоборот, можно объявить новыми, современными и модными достоинствами.



Гадкий утёнок, часть вторая. Плоды просвещения


Итак, Европопа, окружённая вниманием обожателей, ценителей напускного величия и значительности, монархического блеска и красивой жизни за чужой счёт, всех этих надутых щёк и поджатых губ, помпезной роскоши дворцов и парков… за своими презрительными насмешками над Рашей скрывала плохо маскируемую ревность и даже ненависть к её богатой, несравненной природной одарённости. Если не сказать больше: по-настоящему величественная и прекрасная, статная и здоровая, с играющим от морозца румянцем на щеках, такая, про которых говорят «кровь с молоком!» – Раша вызывала соответственное своему размаху и величию раздражение и страх. И как всякий, обладающий несравненными преимуществами перед другими (конечно, всякий из нормальных) – она была скромна и старалась не выказывать собственных преимуществ, лишний раз не выпячивалась на людях, дабы не возмущать в «приличном обществе» лишнего раздражения. Так что росла она в скромной сдержанности и в почтительности к соседям (не раз и не два пользовавшимся её скромностью и делавшим ей разные подлости, обижавшим её). А ещё она воспитывалась в трепетном отношении к семье, к любви, к браку, она верила в святость клятв и подлость измены, предательства, обмана... Данное слово она ценила так, что во времена до того, как она стала водиться с Европопой (вольно и невольно многое перенимая у неё, многому научаясь, «просвещаясь»…), даже среди её торгового, ушлого люда нередко было достаточно одного только этого слова, которое было крепче гербовой бумажки. То же самое и в семейных отношениях, где царили мир и тихое послушание, а о таких дарах «подлинной цивилизации», как публичные дома, слышав рассказы, в доме у Раши только крестились, не веря, что так можно вполне себе семейно жить… В её семье, конечно, тоже всякое бывало, случалось, дурили некоторые, от денег или властишки… но в качестве нормы жизни, нормы межчеловеческих взаимоотношений, жизни семейного человека – никогда! В отличие от своей полоумной соседки она бы никогда не придумала говорить «пойти делать любовь», «заняться любовью». Ей вообще были чужды и постылы цинические отношения, отношения с цинизмом, с подлостью индивидуализма (то есть циническое отношение к чувствам вообще, которые, за исключением инстинктов, были совершенно неведомы Европопе, а потому совершенно непонятны и смешны у других; она думала, что другие просто всё выдумывают или играют в них, как это делала она сама, за неимением оных). И во все времена многое из того, что Европопа провозглашала и делала запросто, без тени смущения, вводило Рашу в краску стыда. (Нет, конечно, такие слова как стыд, совесть и пр. слышала и Европопа, но, ввиду господства в её доме себялюбия, доминанты индивидуализма, частного интереса, где каждому глубоко плевать на других, – эти слова так и оставались только словами, чем-то вроде формальной абстракции для воскресной проповеди). Ну, а если порок, рано или поздно (не без посторонних усилий), всё же проникал в дом Раши, то заставлял её страдать и мучиться, заставлял доходить до предпочтения лютых страданий, в попытках освободить свою душу от мучительных терзаний совести. И тогда долгие годы её семейство трепали раздоры – тяжело примирялись с чуждыми порядками, с чужим костюмом и париком, с чужим языком в собственном доме (и в омут бросались, и в прорубь, и живьём себя жгли…).


Много чему дурному научилась Раша у своей, всеми восхваляемой, соседки. В то время как та про себя, незаметно, с неприметной внутренней завистью взирала на её здоровое, крепкое тело, румяное, свежее, молодое лицо… и потому всячески, при каждом удобном случае смеялась над Рашкой, заставляя её стесняться и всячески стараться, как и все, подражать всеобщему кумиру, авторитету. Чтобы над ней не смеялись Раша запудривала своё прекрасное лицо толстыми слоями пудры, как это делала Европопа, и прятала прекрасные волосы под парики… От преклонения перед авторитетом более опытной в этом деле соседки – запудренными оказывалось очень много голов в доме у Рашки. «Фу, фу, какой нешарман!» «Да, никакого нет понимания! Никакой цивилизованности!» – слышалось отовсюду, когда Раша проявляла свою независимость и самостоятельность во взглядах и делах. Так что Рашеньке перепадало не только от соседей, доставалось и от своих (некоторые из которых в душе были как не родные – так завидовали Европопе, что мечтали обменять Рашу на Европопу или даже …чтобы Раша как-нибудь поскорее кончилась, погибла, и в её доме воцарилась бы Европопа)!



Часть третья. Плоды просвещения, мифы и реалии


Зависть – плохое чувство, оно всегда порождает ненависть к тому, что мешает обрести заветное. Так что, как уже было замечено, неудивительно, что от зависти поклонники Европопы приписывали и приписывают Раше множество пороков. Бессовестные (по образу и подобию своих символов веры, своих гуру и кумиров) обожатели Европопы и её ценностей, естественно, старались выставить Рашу в каком только можно более неприглядном виде, на фоне которого их кумиры смотрятся выгоднее. Например, они с самым простодушным видом любили лгать, что Раша – хроническая пьяньчушка, несмотря на то, что, Европопа, согласно фактам, сохранённым в летописях, пила алкоголя не меньше Рашки, только Раша выпивала больше крепкого напитка, крепких душистых настоечек, а Европопа – кислого вина (зато в разы больше). И это при том факте (который как-то всегда в этом вопросе забывается), что Европопа жила на солнечной, тёплой стороне, а Раша на северной, холодной, где по пол года лежит снег по самую крышу дома и мороз!.. В то время как половина хозяйства Европопы, половина её садов и огородов вообще морозов не видят круглый год (купаясь в солнце и позволяя снимать по два урожая в год). Так что тут есть большая разница: и сравнение употребления горячительных напитков в целях физической необходимости с употреблением для коротания сиесты – как минимум лукаво и вообще не в пользу Европопы.

Или вот ещё: любят говорить, будто Раша крайне неопрятна и вообще грязнуля, неряха. «Фу, какая у неё всегда грязь во дворе!», – доносилось со двора Европопы и с радостью тут же повторялось на каждом углу, включая дом Раши. И делали это, даже не замечая, что повторяют за теми, кто сами ещё не так давно задыхались на своём дворе от невозможной грязи и зловония, поскольку все в доме Европопы выплёскивали помои прямо из окон на улицу. И только поразившая Европопу (причём неоднократно) чума, почти выкосившая всё её семейство, и вообще разгул болезней, причиной которых была поражающая антисанитария, – всё это заставило их наводить и поддерживать у себя чистоту и порядок. А самое гнусное, что Раше всегда пеняли неряшливостью вида, неприбранностью у неё дома те, кто сами приложили огромные усилия, чтобы довести до этого, нагадить ей или вообще изжить её со свету. Нападут на неё, разорят всё вокруг, заставят все силы бросить на защиту собственного дома от врагов, затем на восстановление здоровья, сил, разрушенного хозяйства… а потом тычут пальцем: «Смотрите, какой у неё голод, глядите, как она всем своим домочадцам голодомор устроила!», «Смотрите, какая у неё дома разруха и бедность, и вообще какой-то не очень презентабельный вид!»


Да, у Раши была трудная жизнь, и во многом такой жизни она была обязана своим врагам, делавшим многое, чтобы та только и успевала отбиваться от них и латать своё хозяйство. Её недоброжелатели и сегодня заняты своим привычным ремеслом – гадить ей на крыльцо и вообще везде, где только можно. Как и во все века сегодня так же и у неё прямо в доме полно разношерстных врагов, предателей, подлецов из числа собственной родни, из своих же детей, которых она вскормила и взрастила, но которые от зависти, от завидований нарядным соседским детям рады купиться на конфетку в заграничной обёртке от чужого дяди. Разного рода нечисть, прячущаяся по тёмным углам и щелям, всегда чувствует, когда Раша слаба, больна, и её родительская строгость, бдительность слабеют. И тогда она – эта нечисть – начинает сочиться, лезть из всех щелей, проникать в дом Раши и растлевать её детей. И вот незаметно её же собственные, родные дети поддаются на соблазны, верят своим наушникам и уже рады выторговывать себе за своё предательство каких-нибудь коврижек с повидлом. Предательство мелкое, в малом, затем вырастает в беспринципность, а зависть в алчность и настоящую ненависть к тому, кто недодал в детстве красивых игрушек и конфет. И вот уже ценностями в доме Раши провозглашается мошна, индивидуализм и частная собственность, а свой дом, родина, общественные ценности объявляются посмешищем, пережитками; почти все в доме Раши теперь заняты одним – все набивают её богатствами свои карманы и всячески издеваются над ней, унижают её, смеются над ней… Эх, Рашенька, где же твоя метла и половая тряпка, чтобы выскоблить и вымести всю эту грязь, весь этот вонючий мусор своею твёрдой рукой?! Нет, не слышит, больна Раша, отравлена, ядом предательским напоена.

Кроме того, добрая и сердечная Раша со своей широкой душой (а потому немелочной, незлобливой и незлопамятной), как и всякий обладающий такой душой, – обладала и огромным терпением. Чем всегда и пользовались её враги, зная, что только доведённая до последней степени отчаяния она может серьёзно взяться за них и вышвырнуть всех за шкирку, а до того будет терпеть и мучиться, страдать, великая душа, прощая и снося унижения. И вот она снова, в который уже раз у себя же дома ограбленная и изнасилованная, преданная, обманутая, с запудренными пошлостью и промытыми европоповскими помоями мозгами (это пойло, дурман изливаются на неё и её детей из всех средств промывки мозгов, называемых средствами массовой информации, из телевизора и кинотеатра, из компьютера и с рекламных носителей…), отравленная цинизмом бесконечных шоу и жестокосердных фильмов, вытравляющих всё человеческое, бесконечными прокладками и шампунями, средствами для коррекции фигуры и пищевыми добавками, бесконечной пищевой, фармакологической и бытовой химией, миллионами тонн химии, услугами различных шарлатанов, риэлторов и банкиров, других финансовых аферистов с новыми пирамидами, кабальными кредитами, ипотеками и т.д. и т.п. Много было придумано отрав и ядов для Раши, под общим собирательным названием «рынок», и человеческие отношения в её доме стали заменены на рыночные. Много было придумано, чтобы одурманивать её, дурить, а задурив ей мозги, научить обманывать друг друга (у себя же в доме), стараться делать зло друг другу, извлекая себе выгоду (ведь теперь здесь все, как и положено на рынке – друг другу конкуренты, а беда конкурента, заработок на нём – твоя выгода!..), и т.д. и т.п…



Эпилог


Чем же закончилась история этого замечательного соседства Раши и Европопы? А история эта ещё не окончена, она ещё продолжается, время ещё не расставило свои «точки над и», но оно обязательно это сделает, за ним не заржавеет, и тогда, наконец, станет воочию видно, кто чего стоит, кто есть кто. Ведь здоровье и благополучие – это ведь не вопрос одного только внешнего вида, и вообще не вопрос одного дня, это, как известно, вопросец с перспективой, главное ведь не то, как ты выглядишь сегодня, а ещё и то, что ждёт тебя завтра, и где завтра ты окажешься. Замечательно выглядеть и быть здоровым – это ведь не одно и то же. Да и болеть можно по-разному: одно заболевание кажется только незначительным недомоганием, а, глядишь, уж и не спасти пациента… другой же, нередко, наоборот вдруг удивит стойкостью к самым лютым испытаниям и подымется вопреки всем заклинаниям научных светил, докторов-профессоров и прочих «экспертов».


На сегодняшний день будни наших соседок выглядят следующим образом. Немолодая и сильно нездоровая Европопа (сегодня её нередко называют ласково старушкой Европопой) ещё шуршит своими нарядами и светит с обложек рекламных буклетов гримасами своих дежурных улыбок, хвастаясь новыми ценностями, модой на здоровый образ жизни (да, уже здоровье, конечно, не то, соответственны и новые увлечения). Ещё бряцают своими бронзовыми тарелками и духовыми инструментами оркестры, маршируя по улицам в карнавальных мундирах и отдавая долг честной службы – служа традиционной декорацией для туристов, но вся эта парадная мишура оказывается лишь отблеском былого величия, стоит сделать несколько шагов в сторону. Такого количества неблагополучных людей, бездомных и сумасшедших, проституток и наркоманов, лазающих по мусорным бакам темных подворотен, размалёванных каракулями граффити… Европопа не знала, наверное, со времён средневековья. То, насколько сегодня ветры средневековья снова повевают, потягивают своим сквознячком в доме у «старушки» – видно не только по ярким, наглядным образам, стоит буквально чуть отойти в сторону, завернуть за угол фасадных туристических маршрутов… Массовые уличные и площадные представления, уличный театр, мимы и клоуны, дети-акробаты, бродячие музыканты, бродяги-ваганты… не просто вернулись под окна домов Европопы – это явление сегодня переживает возрождение, как и само бродяжничество, как уличная инсталляция и перфоманс, огненные шоу и факельные шествия… Возвращается мода на уродство и жестокость, на татуировку и шрамы, железные кольца в носах и далее везде, и т.д. и т.п., мода на кунсткамеру, массово открываются музеи анатомического представления и средневековых пыток… «Старушка» дурит!.. Сегодня уже даже потому и не удивительны целые городские районы, кварталы каким-то «странным» образом оказавшиеся «неблагополучными», «криминальными» и т.п. прямо посреди «социального рая», прямо посреди всего цивилизованного благополучия Европопы. Такому количеству свидетельств подлинного глубокого внутреннего разложения могла бы позавидовать даже её родная заокеанская сестра Америкоса, у которой вообще некоторые члены её семьи, как в порядке вещей, огромным количеством народа живут на улице в трейлерах и в старых автомобилях, и где уже не редкость не только целые районы такого благополучия и процветания, но и целые города.


А что же Раша? Если её белозубая соседка, возможно, и нездорова, если за её форсовитым фасадом на самом деле скрывается масса проблем, то, возможно, презренная Раша внутри-то, по крайней мере, ещё о-го-го, ещё даст всем прикурить, а?!.. Может, и даст. А, может, уже и прохлопали. Дело в том, что внутри Раша сегодня ещё больнее своей соседки и вся надежда только на её недюжинный запас прочности, на природную силу, которая не раз и не два спасала её из погибели. Всё-таки баба домовитая да дородная, крепкая, не раз битая, но всегда имевшая внутреннюю силу, силу духа, силу превозмогания любых унижений и скорбей. И как бы её ни толкали с её дорожки-тропинки, не втаптывали в грязь – она всегда находила силы подняться и идти дальше. Да, снова трудно, снова подлые настали времена, возможно, самые подлые и трудные для неё, поскольку сегодня враг действует незаметно, с невиданной ловкостью и напором проникая в глаза и уши своей отравой, которой затем, постепенно, наполняются умы и сердца. Нет, современный и ещё более беспринципный, циничный, т.е. более подлый враг не идёт с тесаком наперевес, сегодня он нашёл способы покорять и завоёвывать исподтишка, травить, улыбаясь вежливой приветливой улыбкой. Сегодня, прежде чем проглотить конкурента принято вежливо поинтересоваться «Как дела?!»…

Но есть и у Раши свои сокровенные секретики выживания, тайники и припасы сокровенной жизненной силы. Взять хотя бы тот же её знаменитый авось, над которым все всегда посмеиваются. Много где выражено потаённое, припасённое до поры до времени могущество этого самого авося: от 33-летнего лежания на печи Ильи Муромца и до хрестоматийных образов Ивана-дурака (нередко всё на той же печи!..), выходившего затем победителем из всех перипетий. Ведь вот эта-то самая непрактичность, не европоповская безалаберность, и даже неряшливость… могут тут сыграть Раше на руку! Мы уже говорили о том, что добрая от природы Раша (природой её действительно ни в чём не обделили) была незлопамятна и быстро забывала обиды, многое забывала и прощала от своих недоброжелателей, в т.ч. и благодаря своей широкой душе, своей простоватости и непрактичности. Эта широкая душа многое могла вобрать в себя, не отравившись-таки окончательно, не затронув и не деформировав глубинных своих жизненных основ, не разрушив глубокого и широкого фундамента. Раша всегда была подобна ребёнку, в т.ч. и в этом смысле: такая придёт с улицы иной раз чумазая, грязная, как последняя замарашка, а вот приодень её в чистое, да заплети ей косички с бантами – и красивше не найти этих румяных щёчек, её заливистого, раскатывающегося соловьиными трелями смеха!.. Эх, и много же чему ещё благодаря, много какой своей «нецивильности», Раша зато не стала заделанной, практичной стервой, не прожгла себя всю до основания, не превратилась, не выродилась в расчетливую продажную девку, готовую плясать для любого, кто сегодня заказывает музыку. Да, во многом не прагматичная и не корыстолюбивая, зато не агрессивная и в отличие от расчетливой и практичной, утилитарной во всём Европопы это не Раша покрывалась коричневыми пятнами фашизма, восстающего сегодня в новых формах, вплоть до уничтожения семьи вообще и её воспитательных функций в частности, вплоть до выращивания детей в пробирках и прав на умерщвление (эвтаназии), вплоть до легализации многих других примеров утилитарного отношения к человеку, подобного конвейерному отношению в концлагере. Это не Раша от собственной распущенности придумала моду на наркотики. Для Раши эта зараза – которой она заразилась, как и многими другими болезнями распущенной Европопы – была и всегда будет бедой и страданием, дурной болезнью, гадким дурманом, а не модным кайфом, который Европопа провозглашает невинным развлечением и даже легализует, насмехаясь над дремучей невежественностью отсталой, гомофобной Рашки.

Битая, но добрая, сердечная, имеющая широкую душу и большое сердце – Раша не была ни тонкой и умелой в интригах светской львицей, ни страстной любовницей, ни хитрой и жадной женой, но она была прекрасной матерью. Она давала своим детям всё, что нужно человеку, чтобы быть счастливым. Однако её дети – вроде и не глупые, но какие-то поразительно неблагодарные – не очень любили и ценили свою мать. Возможно, это было плодом, следствием всё той же непрактичности, в которой они считали материнскую любовь и заботу естественной и вечной, не требующей какой-то заботы и защиты, в свою очередь, по отношению к ней самой. И только под угрозой потерять свою мать бестолковые и неблагодарные дети вспоминают о ней и начинают искать виноватых, искать способы спасения своего родителя… Широкие, увлечённые космическими идеями и идеалами сделать жизнь на земле лучше, сделать человека лучше, дети Раши часто не замечали самого элементарного, очевидного. Вот, скажем, не мелочились заботами о мелком мещанском комфорте и благоустроенном быте, да и некогда было (всё в доме после очередных незваных соседей постоянно приходилось восстанавливать и приводить в порядок), а ведь кое-кто очень от этого расстраивался и затаивал обиду. Сегодня же и того уже нет – обмельчали и деградировали настолько, что ни великих и благородных устремлений уж нет, ни мещанской заботы о своём общем доме и хозяйстве. Всех поглотила единственная, главенствующая сегодня идея – идея рынка и индивидуализма, всех разъединила и развела по углам. Так что теперь каждый сам за себя, копошатся исключительно каждый в своём углу, каждый носом в свою частную собственность, в свой частный интерес. И что над ними враги теперь ни делают, как ни насмехаются, как ни издеваются – те теперь сидят все порознь и терпят, проклинают такую жизнь, ругаются, скотинеют, деградируют и вырождаются, но продолжают сидеть по своим норам, вцепившись всеми своими руками и ногами в единственный теперь смысл их жизни – в собственность, в заботу о своём тихом уголке… Увлекшись идеями (подсказанными «заботливыми» соседями) о перестройке собственного дома на новый, «улучшенный» лад, они не заметили, как их обвели вокруг пальца и обнаружили, когда уже было поздно, что «вместе с водой выплеснули и ребёнка». Да ещё эта увлекаемость всегда-то накладывалась на благодатную почву той самой непозволительной непрактичности, замешанной ещё и на уязвлённом самолюбии и вытекающем из него высокомерии. Хотя немудрено иной раз за высокомерие принять и широту взгляда: мерить всё на свой широкий аршин – это тоже не прибавляло рашиному семейству никакой пользы-выгоды. Но, что тут поделать – широкий ум ищет широких материй, …не замечая иной раз мухи на собственном лбу!

Итак, неприспособленные для жизни по законам «люби себя, чихай на всех – и в жизни ждёт тебя успех!», как говорил один очень практичный и «приспособленный к жизни» персонаж, дети Раши, наоборот, несли на себе крест наследственного проклятия в виде всё той же широкой души и большого, доброго сердца, человечности, сердечности и великодушия (иногда даже доходивших до высокопарности и пафоса), которые, как известно, «на хлеб не намажешь!». Впитавшие с материнским молоком всё лучшее, они, может быть, и не были лишены некоторых других, возможно, менее прекрасных, но зато очень практичных качеств, которые у них явно не доминировали. Качеств, благодаря которым получают место под солнцем не добрые, а злые, циничные, агрессивные, не скромные, а наглые, цепкие, вёрткие, хитрые, бездушные, алчные, не нравственные, а подлые и беспринципные, бессердечные, не правдивые и искренние, а лживые и лицемерные, бессовестные… Видя успех такого рода качеств, они затосковали на целые десятилетия, ввергнувшись в уныние и посыпая свои головы пеплом. А затем привыкли, свыклись с новой своей ролью и стали играть её уже даже лучше своих учителей. Увлекаемые (душа-то широкая, гостеприимная, всё вмещающая), они и здесь побежали впереди планеты всей, и теперь всё самое гадкое и гнусное, чему их научили, провозгласили своими новыми идеалами и смыслами жизни. Сказали им в омут, значит в омут! Перекрестилися и побежали наперегонки друг у друга по головам – кто лучше теперь устроится по-новому, по-«современному»!


Но как же такое случилось, как стало такое возможно, что будучи в десять раз богаче любого из соседей, в том числе Европопы, Раша тем не менее сегодня выглядит и ведёт себя, как всем задолжавшая нищенка и побирушка, не способная сегодня даже кормить себя и побирающаяся по миру кто чем подаст?! Униженная и обворованная, вечно виноватая, да ещё всеми шпыняемая, что мало покаянная, с огромным комплексом неполноценности от того, что ничего сама сегодня уже не умеет и что ничего своего у неё уже нет, и по поводу чего-либо своего только стыд и презрение (своих трусов и ниток уже даже не было у Раши в доме!), и единственное, что остаётся, – это только повторять всё за другими и питаться объедками с их стола, донашивать чужие обноски, переименовывая на чужой манер всё, что можно и нельзя, заимствуя чужие слова, копируя чужие приёмы и образцы, заимствуя чужие ценности… Делая примером для подражания всё, начиная с дошкольного воспитания, с простейших трёхкопеечных методичек и таких же убогих методик, и заканчивая захудалыми, третьесортными социо-культурными клише и обезьянничанием даже в элементарном и наипростейшем, типа телевизионных суррогатов (будь то реклама или телепередачки, кинофильмы…), каких уже самим ну никак не создать, не придумать, всё только по чужим калькам, лицензиям и т.п.!.. Почему Рашины старики копаются в мусорных баках, а те, кто всё же каким-то образом сводят концы с концами выживают только на ГМО-сосисках и уценённых продуктах, зачастую просроченных, влача своё жалкое существование?! Почему в самом богатом на земле доме и на самой богатой земле поселились воры и бандиты, изнасиловавшие Рашу и заставившие её стариков и детей побираться, питаться не свежими и здоровыми овощами со своего огорода, а импортным суррогатом export only?! Почему она уже даже собственных яблок не видит из своего сада и картошки со своих огородов, которые заросли бурьяном вперемежку с коттеджными посёлками воров и бандитов, между которыми горы мусора и загаженные, тухлые речки-вонючки, вместо чистых прозрачных ручьёв?! Кто довёл её до этого жалкого, позорного состояния, от которого бегут на чужбину лучшие сыны Раши?! Что же это за напасть-то такая, что за бацилла такая, что за паразит, что за клещ плешивый присосался и парализовал все силы, всю волю организма, всю его способность к сопротивлению напасти?!

Бедная неприкаянная Раша. А всё от чего? От чего все эти беды у такой-то богатой – у САМОЙ БОГАТОЙ НА ЗЕМЛЕ – богатой всем, всеми дарами природы, Раши?! Отчего такая вечная униженность и стыд, откуда столько неуважения, столько презрения к самим себе?! Ответ на этот вопрос у нас уже обнажался, и не раз. Зависть порождает ненависть, ненависть пытается уничтожить предмет зависти (устранить конкурента, как это у них водится в «честной конкурентной борьбе»), а не имея возможности уничтожить открыто – уничтожает всеми другими доступными способами: отравляет существование, унижает и дискредитирует, старается, как только можно, обмануть и оболгать, опорочить, насмеяться, лишить самоуважения, заставить себя стесняться и презирать, и даже ненавидеть. На человека меднолобого и толстокожего, хитрого и наглого – данные средства имеют мало воздействия. Но на существо простодушное и по-детски доверчивое, душевное и открытое, дружелюбное и совестливое (какими накануне своего падения воспитывала Раша своих детей) – любые уколы и укоры всегда производят своё неизгладимое воздействие. Это известный факт. Таким отношением к человеку душевному – его ни то что запросто можно заставить уверовать в своё недостойное, низкое положение, вынудив постепенно действительно стать таковым, но можно даже и со свету сжить. Чем враги Раши и занимались не покладая рук: «Давай уже, Рашенька, в омут, давай, такая-растакая, видишь, даже родные дети тебя предают, бросают, бегут за лучшей жизнью, ну кому ты нужна, больная, слабая, отравленная, будет тебе, ведь ничего своего у тебя уже и не осталось, всё распродано, растащено, везде сидят твои враги, продолжающие растаскивать твоё добро и изводить остатки твоих домочадцев, давай, Раша, ты и так уже почти у нас в рабстве, мы – сила, мы теперь хозяева у тебя в доме, а ты наша прислуга, и запомни своё новое место!»


Молчит Раша. Всё ещё запрягает, аль уж и нечего-некого? Не видать ни птицы-тройки, ни телеги какой захудалой. Одни только ямщики толстобрюхие ходят, лошадёнку свою родимую пропившие, да глотку дерут – национальную идею «ищут»! «Где ты, Рашенька, мы ж за тебя, родимую, всех парвём!».


Алексей М. 2013-2014