Сказка о растаявших льдах

Маленькая девочка пришла ко дворцу Ледяной королевы. Она ждала трое суток, пока ее впустили и, пока ждала, уже успела окоченеть.
Королева была красива, высока, стройна, закована в меха, как в латы. Белокурая копна волос спускалась по ее плечам и терялась где-то на талии. На шее у Королевы позванивал ледяной кулон в форме ромба, источающий нежно-голубое мерцание.
Девочка преклонила колени перед Королевой ледяных земель.
- Здравствуй. Можешь встать, - голос, глубокий и холодный, наполнил покои, пронесся под потолком, но эха не долетело.
- Д-да, моя Госпожа, - пролепетала девочка.
- Что за прелестное дитя. Как тебя зовут?
- Лия, моя Королева.
- Вот и чудно. Сколько тебе лет?
- Я родилась в високосный, моя Королева. Тогда еще выдалась засуха. Когда мне было семь лет от роду, я решила найти Вас, но никто не знал, где находится Ваш дворец. Моя мать вообще не верила в Ваше существование, и я убежала из дому и долго странствовала. Я спрашивала каждого встречного, и все показывали в разные стороны. После шести лет блужданий ноги привели меня сюда.
- Стало быть, теперь тебе тринадцать? – Высокая белая женщина наклонила голову набок.
- О да, - прошелестела Лия.
Королева рассмеялась.
- А выглядишь моложе. Льды и снега заморозили тебя, сохранили твою свежую красоту.
Девочка склонила голову и прошептала:
- Я вовсе не считаю себя красивой, моя Госпожа. Рядом с вами я вообще невзрачна. Вы ослепляете взоры, точно диамант!
Улыбка Королевы была доброй.
- О, мое милое дитя! Твои слова – услада, ибо подданные часто лгут. Но тебе – можно верить. И если скажу я, что ты поистине красива, поверишь ли ты мне?
Тишина повисла, как лезвие кинжала, готовое упасть. Лишь шелест Королевиных одежд нарушал ее. От трона исходил еле видный пар, и казалось, что покои тонут в тумане.
- Вам виднее, Госпожа, - прозвенел голосок Лии. – И это огромная честь для меня.
Напряжение спало.
- Тебе холодно?. – вкрадчиво спросила Королева.
- Немного, Ваше Величество.
Тут же на плечи Лии были накинуты роскошные переливчатые меха. Девочка осторожно протянула руку и потрогала ворс.
- О, благодарю Вас!
Та нетерпеливо отмахнулась.
- Не стоит. Но теперь к самому главному. Зачем ты здесь?
Лия опустила глаза.
- Моя мать тяжело захворала. Я знаю, это глупо, что я обращаюсь к Вам…Но ни один лекарь не в силах ей помочь. Не будет ли у Вас какого снадобья?
- Что же с нею?
Девочка проглотила комок, сгустившийся в горле.
- Она безумна.
Королева помолчала.
- Боюсь, что это не в моей власти. Сейчас твоя мать также закована в льды, как и я, но льды эти иного рода. Они замораживают ей мозг. И нет такого лекарства, чтобы оно излечило ее.
Маленькая фигурка изломанно, неуклюже осела на пол. Королева равнодушно смотрела перед собой. Она успела повидать так много горя, что оно уже не трогало ее.
- Но…что же мне теперь делать? – спросила Лия пустоту.
Ледяная пожала плечами.
- Ждать. Ты можешь переждать и здесь. Это место – лучшее для дел подобного рода. Сама вечность протекает через пальцы зыбучим песком, и время застывает тут навек. Быть может, та пелена в сознании твоей матери разойдется. А может – сгустится еще пуще. Никто не в силах этого предугадать или изменить.
Лия беспомощно оглянулась. Она обшаривала взглядом потолочные кристаллы, гирлянды синеватых огней, блистающие снежинки…Слёзы падали горошинами на пол, шипели, но не растапливали его ни на дюйм.
- Так скоро ты расплавишь мне весь дворец, - мягко сказала Королева. – Довольно разводить сырость.
Перед носом Лии оказался серебряный кубок с витыми узорами. От него, как ни странно, исходил жар.
- Выпей, - приказала Королева. – Это согреет тебя и на время усыпит печаль. Тебе будет сладко, как на дремотном ложе маков. Я обещаю.
Ни секунды не раздумывая, девочка приникла к кубку и опрокинула в себя его содержимое. Питье обожгло ей язык, но она не обращала на это внимания. Тепло обволокло ей горло, ручейками пробегало в вены и начинало вскипать в них, лопаясь пузырьками.
- А теперь подойди и присядь рядом, у моих ног.
Лия выполнила и это. Она подостлала под себя мех, чтобы было не так холодно. Впрочем, выпитое разгорячило ее. Ей нравилось взирать на Королеву снизу вверх; на подол ее мантии, отороченный горностаем, на укутанные босые ступни – были ли у земных женщин ноги совершенней? А ее изощренные, изящные украшения? Она заметила то, чего не замечала раньше. Волосы Королевы были еще длинней, чем она думала и спускались мягкой тёмной волной до пола. Они вполне могли бы служить шлейфом. Лии неожиданно захотелось, чтобы алые полные губы прильнули к ней и испили ее до дна, но она тут же отогнала от себя крамольные мысли. И всё же Королева была так прекрасна и так сверкающа! Ее лилейная кожа манила белизной. Эта женщина на троне одновременно была искушенна и непорочна.
- Выслушай мою историю, - вполголоса раздалось сверху.
***
– Когда-то я была обычной, быть может, чуть красивее остальных, но гордости мне никогда было не занимать. Родилась я в бедной семье прачки, отца своего никогда не видела. Говорят, он был рыбаком, и утонул за пару месяцев до моего рождения. С малолетства меня посылали в лес, собирать ягоды ли, грибы, хворост для топки печи.
И вот однажды король, выехавший на охоту, заприметил меня. Был он также безупречно красив, но пугающе. Волосы смоляные, как воронье оперение; брови вразлет, губы спелые, тонкие. Его улыбка была хищной. Я чуяла в нем зверя и со всех ног бросилась удирать. Меня поймали и привели к нему. Я стояла, не вырываясь, глядя, подняв голову, чуть исподлобья.  Ведь представь только – меня поймали чуть ли не в силки, как какую неразумную птицу или загнанное животное. Именно моя смелость и понравилась королю. То, как я дичилась, как отпрянула, когда он вознамерился потрепать меня по щеке. Там же, в лесу, он приказал всем удалиться, оставить нас наедине, и взял меня силой.
Она помолчала.
- Мне было больно, но я не кричала. Пока он разрывал на мне одежду, пока пыхтел на мне и грубыми рывками разрывал мое лоно – я думала лишь о своей несчастной матери. Наверняка она мозолила пальцы о чужое белье, выстирывая его в студеном ручье и ждала меня с вязанкой хвороста. Узнай она о происходящем – либо сказала бы: сама напросилась, у, грязная, соблазнила своим змеиным телом! Либо приказала бы смириться, ведь женщины привыкли безропотно сносить тяготы в те времена. Но в моих венах текла гордость, она не вышла бы даже с кровью. Когда я поняла, что сопротивляться бесполезно, я прекратила попытки. Не умоляла его перестать, не угрожала, что расскажу кому-нибудь. Он ведь был всем карающим мечом; кто посмел бы защитить меня перед королем? Он привык, что ему никто не отказывал. И брал все даже не принадлежащее ему. Я не была на его владениях, но всё равно он счел, что я являюсь его собственностью, как какой-нибудь олень. И он ударил меня – за презрительную улыбку на губах. Ручеек крови потек из моих уст. Вставая, он бросил:
- Посмотрим, какой гордой ты станешь теперь, когда невинность твоя смята. Ты могла бы отдаться мне подобру-поздорову, но предпочла таким вот низким путем, на земле, в грязи. Впрочем, большего ты не стоишь. Ты испорчена, кто возьмет тебя в жены? Подумай об этом на досуге.
 Я вытерла кровь с губ.
- Вы, мой король, не гнушаетесь никакими способами. Да и разве могу быть испорчена я вами,  - тем, кто и так прогнил насквозь? Не думаю, что ваше тление коснулось меня. Плоти – быть может, но это смоется. Душа же моя осталась чиста.
Он замахнулся на меня снова, но его остановил мой полубезумный, горящий взор.
- Пропащая, не стоило с тобой связываться! Ты же дикарка, а может, и полоумная. Не забывай, кто я и какую имею власть. Я могу снести тебе голову с плеч одним ударом и бросить собакам твои кости, пускай обгладывают. Будь благодарна, что я оставляю тебе жизнь. Даже более – плачу за содеянное.
Он коснулся меча, висящего на боку; тот зазвенел, но он не вытащил его из ножен. Лишь сел на коня, бросив мне что-то промелькнувшее золотой дугой и уехал. Я слушала, как конь его продирается сквозь деревья, пофыркивая и шумно дыша. Не также ли прокатились только что и на мне? Вот тут-то слезы хлынули рекой, ведь никто не увидел бы их, кроме птиц лесных да зверьков. Я горько жалела о своём позоре, о том, что острая сталь не прервала  моих страданий. Я валялась по траве, выдирая ее пучкам; выла, грызла и царапала землю. Позже я обнаружила что-то блеснувшее сквозь травы. Это оказалась пара жалких золотых, что он бросил мне, как плату, чтобы окончательно принизить. Я хотела выбросить их прочь; они жгли мне ладони, адские монеты, - но вовремя остановилась, подумав о матери. Для нас это было бы целым состоянием, и она могла бы так часто не горбатиться, выстирывая грязное исподнее. Я кое-как поднялась, привела в порядок порванное и испачканное платье, умылась в ручье.
Я сказала матери, что нашла эти золотые, и она поверила и радовалась так, что у меня сердце заходилось ходуном. Потом я поняла, что ношу в своем чреве плод этой пагубной, тёмной страсти. Плод насилия. Он напоминал мне о моем падении, но я не могла избавиться от живого существа внутри меня. В то время это считалось тягчайшим грехом.
И если поначалу я каждую ночь лелеяла страшную месть, то, узнав о дитяти, решила не причинять вреда его отцу. Более того – рассказать ему. Мне казалось, ребенок что-то изменит. Быть королевой я и не надеялась – слишком глупо. Но немного приблизиться ко дворцу, добиться для себя и для матери менее тяжкой работы и постоянного куска хлеба да стакана воды – вполне. Ради ребеночка я могла бы даже присмирить свою гордость.
Королева отвела прядь волос с лица. Провела кончиком по щеке Лии. Та сидела, боясь шелохнуться, замерев и иногда забывая дышать, а сердце ее разрывалось в клочья от жалости к Королеве – точнее, к ней прежней.
Вздох – и повествование продолжилось холодным, беспристрастным тоном.
- Повторюсь, я была красива и юна.  И еще никогда не испытывала страсти. А гордыня – почти что исключает ум. Появление комочка внутри меня окончательно лишило меня остатков ума. Остался лишь слепой материнский инстинкт да желание идти напролом, добиваясь своего – в этом мы с королем были похожи. Каким-то чудом мне удалось проникнуть в его дворец. Он возлежал на бархатном ложе, разодетый, лениво потягивал дорогое вино из златого кубка, отправлял в рот прозрачные виноградины, и мне сводило живот от голода, я чуть не валилась с ног, истощенная.  А он насмешливо смаковал яства – янтарную мякоть фруктов, белое мясо, с наслаждением отделял хрусткую поджаренную корочку и макал в гранатово-красный соус, в то время, как его нерожденное еще дитя  давно ничего не получало, никакой еды, даже хлебной корки!
Он притворился, что забыл мое имя. Десятки полуголых рабынь прислуживали ему; перья и шелковые набедренные повязки колыхались на их умащенных телах, а сосцы прикрыты были золотом.
- А ты подурнела, - ухмыльнулся он.
И был прав: я потеряла свою красоту. Десятки бессонных ночей изнурили меня. Печаль выпила мои соки. И кто, как не он, украл это у меня? Но я проглотила оскорбление – чего раньше не сделала бы даже под угрозой гильотины.
Я указала на свой живот, которого не скрывало уже платье, и дрожащим от волнения голосом спросила, есть ли у него место в замке, и не возьмет ли он сюда и мою престарелую мать.
Он захлопал в ладоши и повернулся к прислужницам, предлагая им разделить его веселье, его восторг. Девушки пугливо, неестественно улыбнулись. Если они и чувствовали ко мне жалость – то старательно прятали ее. Каждая из них могла оказаться в моем положении, просто им повезло.
- Поглядите-ка, что я вижу! Изменения налицо. Да ты еще и стала посговорчивее. Просто кладезь добродетелей. То есть, как я понимаю, ты готова прямо сейчас доказать мне свою преданность? Удовлетворить меня здесь, при моих рабынях?
Я не опустила взгляда, хотя побледнела. Ребенок говорил моими устами, дитя, которому нужна была пища и кров.
И я твердо сказала:
- Всё, что угодно, Ваше Величество.
***
Слёзы Лии капали на пол и превращались в сосульки.
 - Король сказал, что  я хорошо его ублажила. Но что он не может взять меня, растолстевшую – что было ложью – и утратившую часть былой красоты. Здесь выдержка мне изменила. Я выхватила из корсета старый нож, принадлежавший моему отцу, и набросилась на эту тварь, пытаясь заколоть его. Но он был быстрее кошки, а я ослабла из-за голода. Он схватил меня сзади, приставил нож к горлу и прошипел:
- Я бы вспорол тебя сверху донизу, неблагодарная, но дитя в твоем чреве удерживает меня. Мне не нужны выродки в моем дворце, который всегда славился чистотой крови, а ты годилась лишь для развлечения. Ты должна была знать свое место. Сейчас была пройден последний рубеж.
Его приближенные раздели меня догола, связали и бросили  в лесу. Собачья смерть. Он надеялся, что меня растерзают хищные звери, и таким образом, смерть моя будет не на его совести. Но ни один зверь не приблизился ко мне.
Я пыталась освободиться из пут и молилась всем возможным богам. Они остались глухи к моим молитвам. Тогда-то я и разуверилась в них.
В ту ночь был последний раз, когда я плакала. Была уже осень и грянул заморозок. Землю покрыла тонкая корочка инея и наледи; она смерзалась. Мои зубы стучали немилосердно. Роды подступали, а я замерзала заживо, и холод отнимал последние силы. От боли и прилившей силы мне даже удалось разорвать веревки. Я ползла по замерзшей земле и кричала, но в глуши некому было меня услышать. Дитя преступной любви безродной девчушки и предателя-короля просилось наружу; оно пробивало себе выход, а я постепенно слабела. И последнее, что я помню, - кровь на свежевыпавшем снегу. Алое на белом.
- Но что же было потом, о Королева?, - тихо спросила девочка.
- Я очнулась уже такой. Дитя замерзло, выбравшись из моего чрева. Оно лежало на снегу: крохотный комок…Я не могла плакать; боль закалила меня. И наконец-то я получила силы для мести. В то утро холод снизошел на земли этого короля. И я стала Королевой, и все выжившие славили меня. Так, в один миг, я потеряла всё. Но обрела новое королевство.
-  А ваша мать?
- Мой холод убил и ее. Тогда еще я не умела пользоваться им, не знала размахов своей силы. Моя мать как раз вышла за хворостом, чтобы протопить в хижине…Но ты забываешь о том, что я уже не чувствовала боли. Но это еще не конец истории.
Веками я ожидала своего возлюбленного. Скука сводила меня с ума, и я отчаянно нуждалась в сердце, которое отдаст мне свое тепло, кто поделится чувствами, которых я лишилась; отогреет и выведет из забытья. Но обо мне везде гремела слава, как о жестокой властительнице. Те юноши, которых я намечала себе в мужья, убегали от меня в страхе и я вырывала их сердца, горячие, еще трепещущие, и они остывали в моих руках. Вырванные сердца не умеют согревать, Лия. И я действительно ожесточилась. Замораживала целые народы по пустой прихоти, превращала их в статуи. Мне стало нравиться, когда передо мной трепещут; больше мне ничего другого не оставалось.
А потом я встретила его. Назвавшегося Каем.
- О, я знаю, знаю, моя Госпожа! Я читала о Вас в книгах.
Королева нахмурилась, но лукаво усмехнулась краешком рта. И снова Лии захотелось прикоснуться к этим алеющим, точно ягоды, устам; впитать их живое пламя.
- В сказке – чистый вымысел и чепуха. Там сказано, что я его околдовала. Но он сам потянулся ко мне – также, как ты сейчас. Каю никогда не попадал в глаз никакой осколок зеркала,  тем паче – в сердце. Это аллегория, моя милая. Переиначенный момент прозрения. Когда он повзрослел, то понял, что его мирок ему опостылел; что он хочет иного. Он тоже был горд. И мифы обо мне, Ледяной – или, как сказано там, - Снежной королеве – подействовали на его воображение, точно опиум. Он грезил обо мне ночами, о моей белой наготе, славе, богатстве. Я почувствовала это; такое невозможно не ощутить. Страсть юного мальчика мерцала путеводной звездой сквозь тысячи вьюг; и пока я летела за ним, он успел поставить свою любовь в печь для обжига и придать ей форму.
Он был в точности, как мое умершее дитя – если бы оно стало чуть взрослей. Но едва увидев его, я перестала видеть в нём сына. В нём была мощь истинного короля; его глаза молили: «Укради меня! Я томлюсь в этой темнице, так вызволи отсюда и унеси прочь; покажи мне свой край, сделай своим по крови.»
- Ты уверен? – спросила я его.
И он поклялся.
О, Лия, я не забирала никого против их воли. Какое-то время Каю было здесь хорошо. Потом скука – этот порок – захватил и его; заразил его вены. Он стал раздражительнее, срывался на слуг, и мне претила его жестокость, мне было достаточно и своей.
Однажды разразилась настоящая перепалка.
- Что ты дала мне взамен моей преданности, моему служению?, - кричал Кай. – Мифы лгали, это все мишура! Ты обещала сделать меня королем, но кем тут править?, - он презрительно плюнул. – Оленями да полярными мышами?
Злость искажала его некогда совершенные черты, и я не могла смотреть на это.
- Ты не понимаешь… - сказала я.
- Что тут понимать? Так объясни мне.
Но я лишь покачала головой. Наше время себя исчерпало. Его мечтания не оправдали себя, не нашли твёрдой почвы, и упали на бесплодную , которая не могла дать ничего путного. Единственный плод умер у меня в животе, больше нечего было взращивать. Холод может лишь умерщвлять, но созидать ему не под силу. Он был прав – я поманила его, но не дала ничего, кроме…
- Кай, я всё же кое-что тебе подарила, - сказала я.
- Да? И что же это? – вздернул он подбородок. Бедный мальчик, так и не повзрослевший.
- Мне пора лететь, нужно наведаться в дальние земли – сказала я, пряча тоску. – А ты пока отгадай это слово, игра тебя займет. Если ты сложишь это слово из льдин –  можешь уходить на все четыре стороны, любить другую и вершить свою судьбу, я не стану искать тебя и вреда тебе тоже не причиню.
Каждое слово приходилось из себя выдавливать, но самообладанию за века я научилась предостаточно.
Глаза его загорелись запалом нового задания, азарт оживил бледные черты, придал им свежести.
- Правда?
- Даю слово. Слово Королевы.
***
- И потом Герда увела его?, - спросила девочка, завороженная рассказом.
Королева выпростала руку из мехов , - тонкую, аристократическую руку, и погладила Лиины волосы.
- Моя девочка, в той сказке было мало правды. А истина в том, что я сама привела к нему Герду – я знала, как она тосковала без брата. А потом вдохнула в его сердце любовь к ней. Ему стало казаться, что он любил ее всю свою жизнь, сколько себя помнил…Ему нужна была опора в своем мире. И я дала ему вновь то, чего он хотел.
Кай долго ломал голову над загаданным словом. Я же спряталась за колоннами и наблюдала. В порыве ярости он крушил ледяные сталагмиты; облачка хрусткой снежной пыли подымались из под его сжатых кулаков. Это был уже не мой Кай – восхищенный, наивный; власть развратила его. Он и впрямь думал, что в ловушке у меня, но я не держала его. Его ловушка был в его же мозгу.
- Черт побери, что это за слово? – Бормотал он. – Восемь букв, всего восемь букв…
Наконец он замер. Я тоже застыла.
- ВЕЧНОСТЬ! – наконец выдохнул он.
И льдины пустились в пляс, и буквы сложились сами, и он радовался, и радовалась целующая его Герда. Но это было не то слово, не то. И я отпускала их обоих вопреки своему обещанию. Ибо как можно удержать то, что никогда тебе не принадлежало?
- Но, Госпожа, – неуверенно прервала ее Лия.- Что же вы загадали? Что вы подарили ему?
***
Королева печально улыбнулась.
- Об этом позже. Пока мы говорили, прошло десять земных лет, Лия…Мне очень жаль, что я забрала у тебя столько времени. Но я лишь хотела, чтобы ты знала . Знала всю правду о той, к кому шла просить помощи.
- Десять? – пролепетала Лия. – Но я всё та же. Десять?..как? Это пролетело, точно миг.
- Такова сила моего королевства. Здесь время течет по-иному. Ты повзрослела, только пока этого не замечаешь. И я всё же могу немного помочь тебе самой. Если мы сплавим наши скорби воедино. Если я приму твою боль на себя. Мне все равно ничего от этого не будет, только пополнится вековой запас.
- Как это сделать? – прошептала девочка одними губами.
Королева встала с трона. От нее шло сияние, но мягкое, тёплое, затмевающее собой сияние тысячи канделябров, и тем не менее оно не слепило.  Лии захотелось нырнуть в него с головой и отрешиться от будничных забот, позабыться.
Величественная фигура склонилась над ней. Надушенная алость губ в первый миг обожгла, словно бы пронзила, а потом наполнила неземным блаженством. Лия ощутила себя серебряным кубком, в который течет трепет и жар. И ничего на свете не существовало, кроме этих слившихся уст прекраснейшей Королевы и юной смертной девушки.
***
- Я стала похожей на Вас, моя Госпожа. – изумленно прошептала Лия. Тела их купались в роскоши мехов, в приглушенной полутьме под балдахином, а голубой кулон в виде ромба лежал на полу. – Те же кудри; глаза приобрели синий блеск вместо серого; кожа блестит также, и это…чудесно!
Ответом ей был тихий, счастливый смех.
- Не зови меня больше так, теперь ты тоже Королева. Мое настоящее имя – Абелоне.
- А-бе-ло-не, - девушка смаковала во рту эти слоги, перекатывала их камушками-льдинками. – Я так рада, что боль и тревога ушли.
- Да, - Абелоне поцеловала ее пальцы с посверкивающими ногтями. – Ты была прекрасной, но стала еще краше, когда проявилась твоя истинная суть.
- Моя коро…Я хотела сказать – Абелоне, - покраснела Лия.
- Что такое?
- Мне никогда не наскучит, как Каю! Никогда. Я благодарна тебе.
 Абелоне секунду всматривалась в неё, потом кивнула и улыбнулась – просто и искренне, как обычная женщина.
- И все-таки…Не сочти меня любопытной.
- Глупышка. Ты хочешь знать продолжение?
- Если можно, - стыдливо кивнула Лия.
- Тебе можно всё, новая Владычица, - Улыбка. – То слово было вовсе не ВЕЧНОСТЬ. Бесконечность подразумевалась и так. Разница была всего в одной букве.
Это было то, что я дарю и тебе, милая Лия. ВЕРНОСТЬ.


Рецензии