Нск отрывок из рассказа

   Ловко орудуя ножом и, напевая что-то незамысловатое себе под нос, Егор нарезал мелкой соломкой картофель. Для сегодняшнего обеда он решил приготовить постные щи и щучьи котлеты из рыбы, пойманной с раннего утра Иваном - местным одиозным рыбаком, которого никогда не видели без удочки, разве что он не спал с нею. Внезапно входная дверь громко хлопнула, и вошел Кузьмич. Снимая с головы шапку и отряхивая ее от снега о колено, он еще с порога прокричал внутрь:
 - Здравствуй, Егор! Слыхал уже новость? Баба Нюра-то наша утопла!
 - Как утопла?! - от удивления Егор чуть не выронил из руки нож. - Я же только вчера видел ее — болтала с соседкой у забора.
 - Говорят тебе — пошла на реку ночью неизвестно зачем, там полынья с крещенских купаний еще не замерзла, и утонула. Вот такие дела... - со вздохом добавил Кузьмич, усаживаясь на длинную деревянную скамью, стоящую вдоль массивного стола.
 - А ты-то, откуда знаешь, а, Кузьмич? Рассказываешь так, как будто рядом стоял. - Егор отложил нож и открыл крышку кастрюли с кипящим бульоном, чтобы забросить картошку.
 - А почти и стоял! - С вызовом в голосе, как показалось Егору, произнес Кузьмич. - Выхожу, как обычно, ночью к реке, с высокого берега на красоту посмотреть. Ночь, если помнишь, вчера ясная, лунная была... И вдруг вижу — баба Нюра по льду топает. Она ж прихрамывает маленько, трудно обознаться. Подошла, значит, к полынье, постояла, словно думала о чем-то, а потом - раз! - и нет бабы Нюры. Я кинулся к речке, да пока спустился, пока добежал, исчезла она, стало быть, вся под воду ушла... - И Кузьмич снова вздохнул. – Может, чаю нальешь, а Егор? Крепкого и без сахара...
 - И мне чаю, Егорка, - дверь снова распахнулась, и на пороге показалась баба Нюра — улыбающаяся, вся румяная от мороза.
   При виде ее Кузьмич чуть не повалился с лавки, открыв рот от изумления. Егор, хоть и успел немного попривыкнуть к чудачествам местных жителей за ту пару месяцев, как здесь поселился, тоже оторопело смотрел на гостью.
 - Чего уставились, как будто черта увидали? - Она скинула шубу у порога, постучала по полу валенками и тоже направилась к столу. При ее приближении Кузьмич, казалось, как-то весь уменьшился и чуть отодвинулся в сторону.
   Продолжая вполглаза наблюдать за происходящим, Егор включил электрический чайник, достал с полки банку с чаем и насыпал несколько щедрых ложек в заварочный. Затем поставил на поднос два стеклянных стакана в металлических подстаканниках, вазочку с сахаром (для бабы Нюры, она - то сладкое обожает), положил ложки, салфетки и залил в чайничек кипятка.
 - Здравствуй, баба Нюра, - сказал Егор, водружая поднос на стол. Несмотря на солидную разницу в возрасте, лет эдак в сорок, он обращался к бабе Нюре на «ты» с самого их знакомства. А она в свою очередь относилась к нему, как к внуку. - Тут Кузьмич мне всякие страсти рассказывает, - Егор слегка улыбнулся, расставляя стаканы перед гостями.
 - Да не уж-то? Страсти-то я с молодости люблю... - ответила она, кинула в стакан третий кусок сахара и выжидательно посмотрела на Кузьмича. Тот, видимо еще не окончательно пришел в себя, потому как начал нести всякую околесицу.
 - Э... Ну это... Ты же... Я сам видал, как ты того... Буль... В Реке нашей утопла...
   Баба Нюра громко отхлебнула и не спеша поставила стакан на стол.
 - Сам ты, Кузьмич, видать, с утра уже «буль», - она с выражением щелкнула указательным пальцем себе по горлу и, словно ища поддержки, взглянула на Егора.
   Егор в ответ виновато пожал плечами, мол, разбирайтесь сами, взял пустой поднос и вернулся к плите.
   Уже с самого утра ему было грустно, и такое бывало всякий раз, когда небо над городом заволакивало бесцветными тучами, и начинало мести таким же бесцветным, казалось, бесконечным снегом. Ни тебе страсти метели (баба Нюра бы порадовалась),  ни крупных, медленно, как на парашютах, падающих с неба хлопьев, ни солнечного морозного дня, когда совсем как у Пушкина... Именно из-за этой безысходной серости и еще, может быть, из-за вечной грязи он решил покинуть столицу и поселиться здесь — в малоизвестном месте, которое, хоть и именовалось городом, но больше все же походило на деревню. Однако и тут, пусть значительно реже, тоже случались такие вот дни. Поэтому то, что происходило сейчас в его скромном заведении, отвлекало от этих невеселых мыслей, и он решил просто наблюдать, что произойдет дальше, прикрываясь необходимостью готовить обед, что надо признать было сущей правдой.
   От последнего комментария бабы Нюры Кузьмич чуть не подскочил на месте.
  - Да ты что! Да я уже почти год, как председателем нашего клуба по энтому делу!
  - Не знаю, каким уж ты там председателем, - перебила его баба Нюра, - да только вчера я к Реке и близко не подходила! Вот те... – Она уже было поднесла руку ко лбу, чтобы перекреститься, но внезапно передумала и вместо этого решительно бросила в кружку еще один кусок сахара и стала с яростью его размешивать.
   Кузьмич сидел явно огорошенный, глядел прямо перед собой и о чем-то соображал, нервно отхлебывая из стакана.
  - Ведь все сходится... - бурчал он себе под нос. - И походка, и шуба, и платок цветастый...
    Внезапно он поднял голову и пристально, как смотрели на него в юности офицеры КГБ, взглянул на бабу Нюру.
 - А ведь сейчас платок-то на тебе другой, серый.
 - И что? - Несколько помедлив, ответила баба Нюра. – Что ж я, по-твоему, другой платок надеть права не имею?
   Кузьмич только сильнее сощурил взгляд.
 - Может, и имеешь, да только ты завсегда исключительно цветастый одевала. Весь город может это подтвердить! Да вот хоть Егор, - Кузьмич, наконец, отвел от нее свой взгляд и повернул голову в его сторону.
   Егор, до сих пор тщательно перемешивающий руками фарш из щучьего филе, прервался и, глядя на Кузьмича, скромно ответил:
 - А что я? Я тут человек новый, всего могу и не знать, - а про себя подумал, что действительно ни разу не видел, чтобы баба Нюра не надела своего цветастого платка.
   Кузьмич посмотрел на Егора, как на предателя и уже было открыл рот, чтобы соответствующим образом выразиться в его адрес, как вновь хлопнула входная дверь, и все трое разом обернулись.
   В дверях стоял Иван или Иван-рыбак, как прозвали его в городишке. Долговязый, худой в длинном потрепанном пальто, толстых ватных штанах и валенках, он выглядел довольно нелепо. Жил он один, почти ни с кем не общался, а когда, как вот сейчас выходил в люди,  выражение его лица приобретало какой-то виноватый характер.
 - Здрасьте, - смущенно проговорил он, прислонил удилище к стене, поставил ведро на пол и так и остался стоять на пороге, как будто не знал, что ему делать дальше.
 - Здравствуй, Иван, заходи, улыбнулся ему Егор. - Скоро котлеты из твоей щуки готовы будут, оценишь.
   Иван был чуть старше Егора, общался с ним с ним чаще, чем с кем-либо в городе из-за взаимных интересов, оттого чувствовал себя в его обществе более-менее комфортно. Он стянул с себя пальто, повесил на крючок и рукой отряхнул с него налипший снег. Под пальто оказался толстый, еще вязанный покойной его матушкой шерстяной свитер, поверх которого были натянуты тряпочные лямки, неуверенно поддерживающие штаны.
   Иван молча прошел через обеденный зал таверны и сел с краю, напротив бабы Нюры, рядом с Кузьмичем.
   Кузьмич оживился, завидев Ивана еще в прихожей. Теперь, когда тот сел рядом, он придвинулся к нему ближе и, глядя в глаза, проникновенно спросил:
 - Иван, ты ведь всю жизнь тут прожил, поди, и родился тут?
 - Кузьмич, а то ты этого не знаешь? - настороженно ответил Иван. - Я ж с тобой мальцом первый раз на рыбалку на Реку ходил.
 - Ну да, ну да, запамятовал... – Несколько секунд он смотрел куда-то под стол, беззвучно шевеля губами. - А скажи мне, Иван, давно ли ты с бабой Нюрой знаком? - Он перевел на нее свой взгляд, та в ответ только недовольно фыркнула.
 - Да, как себя помню, - и тоже посмотрел на бабу Нюру.
 - Тогда скажи мне, Иван, видал ты когда-нибудь, чтобы баба Нюра без своего цветастого платка в город выходила?
   Иван захлопал глазами, видимо соображая.
 - Вот дался вам мой несчастный платок! – секунду спустя в сердцах воскликнула баба Нюра. - Слушать вас сил больше нет!
   С этими словами она резко встала, развернулась и направилась к выходу.
 - Все, Егор, пора мне. Спасибо за чай, завтра к тебе зайду, расплачусь.
   Она натянула на себя шубу, наскоро накинула платок и выскочила наружу, громко хлопнув дверью. Какое-то время в таверне стало совсем тихо. Потом раздался голос Ивана.
 - Нет, не видал. Только никак она не могла его сегодня надеть, потому как ейный цветастый платок, вон, мокрый в моем ведре плавает. С час назад как в Реке выловил.