Графиня де Брюли

    
 




Владимир Графский

ГРАФИНЯ де БРЮЛИ



 «Нарочно, мнилося, она
была для счастья создана.
 Но свет чего не уничтожит?»
 
 М.Ю. Лермонтов

Глава 1

Париж второй половины девятнадцатого века. На набережной Сены в надежде заработать какие-то деньги рисуют портреты прохожих уличные художники. Один из них, высохший, сгорбленный старик, прищурившись, аккуратно выводит портрет красивой молодой девушки, вдыхающей аромат розы.
Когда портрет был закончен, художник встал, поправил выгоревший на солнце берет, мило улыбнулся, вздохнул... Это был знак удовлетворения своей работой.
— Можете взглянуть, мадемуазель! Вы подарили мне самые счастливые минуты в моей жизни! Вы даже не представляете, какой божественной силой вас наградила природа! Это самое лучшее, что я когда-либо смог создать, и, поверьте, заслуга в этом только ваша! — не сдерживая волнения, восхищался художник. — Ваш взгляд, ваша улыбка — волшебство природы! Я могу поведать вам тайну, почему лики святых на иконах обладают такой притягательной силой...
— Благодарю вас, месье... — прервала его девушка с русским акцентом. — Вы настоящий мастер своего дела! Просто великолепно!
Восхищение было настолько искренним, что можно было подумать, будто она и в самом деле не представляет, насколько обворожительна ее красота. Она даже не смогла сдержать себя, чтобы не улыбнуться от удовольствия. Художник ликовал... Но неожиданно девушка, как будто что-то вспомнив, изменилась в лице.
— На портрете ваша девушка действительно прекрасна, просто ангел, и мне она тоже нравится, — коснулась руки художника и добавила, прошептав на ухо: — только, поверьте, я не такая... — как-то совсем по-другому улыбнулась, положила на раскладной табурет пачку денег, накрыла их бархатом роскошной розы и ушла.
Выглядело это странно, как будто в портрете девушку что-то удивило или даже напугало и она, расплатившись в спешке, забыв розу, быстро исчезла. Художник растерялся. Ему захотелось окликнуть красавицу, но дрогнувшая на ее лице странная улыбка точно упредила его, и он онемел. Печальная и очаровательная, эта улыбка, как что-то неземное, властное, захватывающее все пространство, мелькнула перед его глазами и застыла, повисла в воздухе. Невероятная сила этой улыбки еще долго удерживала старика в неподвижном состоянии, а когда он очнулся, девушки среди прохожих уже не было.
— Такая натура! Мечта! Как призрак, как видение! Появилась и исчезла... — обратился удивленный художник к соседу, такому же уличному рисовальщику, молодому худощавому парню в помятой широкополой шляпе. — Странные все-таки эти русские! Оставить столько денег и уйти, не забрав портрета? — снова посмотрел вслед исчезнувшей красавице. — Это я ей должен заплатить!
То, что этот «призрак» разыскивался полицией России и всей Европы, старик, конечно, знать не мог. Для него она навсегда останется видением, мечтой художника. Здесь, на набережной, нищие художники хорошо знали, что так легко разбрасываются только чужими деньгами, но никто даже предположить не мог, что пачка новеньких франков, оставленная под розой, может не быть собственностью такой молодой красивой девушки.
— Не удивляйтесь, месье, она же русская! А господ из России понять невозможно! — посочувствовал рядом сидящий художник преклонных лет. — Посмотрите, она и розу вам оставила! Судя по всему, она ее не просто так забыла... Черная роза — цветок редкий! Говорят, розы такого цвета — знак таинственности... Но это еще что... Я слышал, эти господа из России торгуются с извозчиками, а в дорогих ресторанах платят музыкантам большие деньги и просят их не играть! Удивительно! Как это можно понять? Тоже тайна...
— Да уж, эти русские... — как будто успокоившись, проворчал себе под нос озадаченный художник, но снова, взглянув на портрет, возмутился: — Ну, если не нравится, зачем же платить деньги, да еще такие большие?! И эта роза? Вы правы! За всем этим, конечно, что-то кроется! Интересно было бы узнать, что все это означает?
— Кто же это теперь может знать, месье? — усмехнулся сосед.
Художник еще долго сидел на набережной, любовался своей работой и пытался понять поведение натурщицы и причину невиданной щедрости.
А через двадцать лет на том же самом месте набережной сын художника выставил на продажу все работы покойного отца. Портреты, виды старого Парижа, морские пейзажи — все это стоило недорого. Портретом русской красавицы заинтересовался прохожий лет пятидесяти, с осторожной крадущейся походкой, в дорогой одежде и с тростью. Говорил он бегло, и только, может быть, легкий акцент выдавал его русское происхождение. Поднятый воротник и надвинутая на лоб шляпа скрывали его внешность, но продавец картин, притулившись на крохотной скамеечке, рассматривая покупателя снизу, смог разглядеть его смуглое, изуродованное двумя давними шрамами лицо. Неподвижные, хитровато прищуренные, словно в ожидании удобного момента, глубоко посаженные глаза и орлиный нос делали лицо хищным, бесстрашным. Подозрительный тип.
Не считая денег, покупатель расплатился увесистой пачкой и, не отрывая глаз от портрета, отошел в сторону. Потом бережно спрятал портрет под плащ, оглянулся по сторонам, будто ограбил кого-то, и растворился в пестрой толпе прохожих.
— Странные все-таки эти русские. За небольшой портрет столько заплатить? — чувствуя себя неловко, как бы оправдываясь, прошептал продавец сидящему рядом уличному художнику, но мысли его были совсем не о русских с их сумасшедшими деньгами.
«Боже мой, денег-то сколько! Что же за напасть такая с этим портретом? — думал он. — Прямо-таки дьявольская сила живет в этом милом женском личике: околдовывает и заставляет выкладывать всю наличность, не считая...»
Надеясь на случайную разгадку, он всегда с чувством восторга вспоминал рассказ отца о таинственной красавице с набережной, щедрость которой позволила родителю дать сыну образование и пристроить его на должность.
«А может быть, отец был необыкновенно талантливым портретистом? Ведь этот портрет всегда всем нравился, а такими большими деньгами обычно расплачиваются только с признанными мастерами», — терзал себя догадками молодой человек.
— Это еще ничего, месье... — как бы успокаивая, начал рядом сидящий художник. — Я слышал, эти господа из России в дорогих ресторанах заказывают самые изысканные, экзотические блюда и не прикасаются к ним. Как это можно объяснить? Вот это тайна! Загадочный народ.
— Да, русские, русские... Невероятно, столько денег отвалить... — пытаясь скрыть радость, согласился продавец и, опасаясь, что странный покупатель может вернуться, сунул в карман пачку новеньких франков, торопливо собрал оставшиеся картины и поспешил уйти.
На портрете двадцатилетней давности была изображена известная русская мошенница Заралия Корецкая. А обладателем портрета неуловимой преступницы стал некий Николя — ее давний друг и подельщик.
Молоденькая очаровательная девушка, знакомясь с богатыми господами, называла себя разными именами, выдавала себя то за дочь известного сановника, то за единственную наследницу какого-нибудь престарелого миллионера, а в кругу избранной высокопоставленной знати ей нравилось прикидываться француженкой, несчастной вдовой из Вены или вельможной немкой, родственницей чуть не самого канцлера. Те же немногие, кто был хорошо знаком с этой красавицей, называли ее Розой или Зарой.
Полтора века назад столица и крупные города России кишели девицами, промышляющими таким образом, и все они были похожи друг на друга. Их легко узнавали официанты, полицейские, извозчики, карманники и даже мелкие уличные воришки, которые тоже, как хранители чужих тайн, почему-то считали, что за свое молчание у них есть право пользоваться услугами ночных бабочек на льготных условиях, бесплатно. Роза не была похожа на них. Ее отталкивающий царский взгляд обескураживал даже полицейских.
Кстати говоря, полицейские — те, которые в штатском, — пылали особенной страстью к гулящим девицам, их прямо как магнитом притягивало к одиноко прогуливающимся красавицам. С падшими девицами они не церемонились, но только не с Розой.
— Вот уже час, как вы, сударь, волочитесь за мной! Потрудитесь объяснить свое поведение! — Резко обернувшись, она нападала на следящего за ней сыщика всегда в тот момент, когда рядом оказывалась компания молодых офицеров или студентов.
И тогда сыщику доставалось... Бедняга сам превращался в объект преследования. Те же, кто поумнее, вовремя отказывались от слежки, старались потерять из виду мелькающую в толпе шляпку и уносили ноги. Самые умные сыщики, умудренные опытом, знающие цену безумному влечению, старались вообще не замечать бросающуюся в глаза красотку.
В сыскном управлении Санкт-Петербурга хорошо знали о проделках мошенницы, но ее настоящее имя для сыщиков долгое время оставалось неизвестным. Да и особых хлопот полиции она не доставляла. Рассматривая жалобы потерпевших, следователи полагали, что любовницу-аферистку можно легко обнаружить среди прохожих и арестовать в любое время, ведь все гулящие девицы выглядели одинаково и их, действительно, легко было определить среди посетителей увеселительных заведений. Благодаря смуглой коже, жгучим черным глазам, многие сыщики принимали красавицу-мошенницу за цыганку. Да и пострадавшие нередко так думали. И, видимо, поэтому, а может быть, и случайно, столичные ищейки, не подозревая, что угадали имя, дали ей цыганскую кличку Зара, которая всем пришлась по душе и прилипла к ней на всю оставшуюся жизнь. Никто из сыщиков даже не предполагал, что эта коварная воровка скрывается под маской добропорядочной невинной девушки, не имеющей ничего общего с преступным миром. Обладая талантом великой актрисы, она могла заморочить голову любому. Ее французский язык, светские манеры подкупали и не оставляли ни малейшего сомнения, что она является представительницей высшего аристократического общества. Все это напрочь запутывало сыщиков.
В преступном мире воровку тоже стали называть Зарой, и сразу окружили эту кличку ореолом тайных связей чуть ли не с самим сатаной. В тюрьмах, на каторге и поселениях одни арестанты утверждали, что красотой и колдовским умением девицу наградил самый главный черт... Наградил и выгнал из ада! Другие божились, что она и есть та самая дочь прокурора, которую за воровство папаша порешил, но господь бог простил ей все грехи, помиловал, и она воскресла в образе прекрасной чародейки, и теперь ходит как призрак и мстит без разбора всем знатным господам.
Многие, связавшие свою жизнь с преступным миром, хотели бы хоть одним глазком взглянуть на ловкую красивую воровку, но Зара не причисляла себя ни к ворам, ни к мошенникам, сторонилась ненужных ей знакомств. Все свои похождения она оправдывала, называя их естественными и даже справедливыми. Она полагала, что в несоизмеримом промежутке между доходами богатых и бедных ее старания не только не преступны, а даже благородны и необходимы. Своими смелыми выходками она удивляла всех. Каждому, кто попадался в сети мошенницы, она оставляла на память розу. Это мог быть живой цветок, вощеная розочка из женской шляпки, носовой платок с вышитой в уголке веточкой розы или что-нибудь другое. Наутро после сладких снов все обманутые дамские угодники находили пустые бумажники и «розочку». Такая дерзость отличала эту красавицу от других смазливых девиц, промышляющих подобным образом. Сыщики называли проделки этой молодой девицы «знаком розы», считали их безобидными, а кто-то в тайне даже восхищался необычными, порой смешными шалостями воровки.
В народе о ней тоже ходило много разных слухов, складывались красивые и страшные легенды. Ее хоть и разыскивали, но врагов у нее не было. Ее любили и укрывали, но дружбы она ни с кем не водила. Кто-то боготворил мошенницу как небесное создание, кто-то опасался как нечистой силы, а кто-то утверждал, что она просто обольстительная проститутка, самая обыкновенная грешница с характерной для этой профессии слабостью, или, говоря иначе, «нечиста на руку». Но никто из потерпевших не мог похвастаться, что переспал с этой красоткой. И, видимо, именно это обстоятельство больше всего оскорбляло дамских угодников. В ярость их приводил скорее неожиданный поворот, унизительный финал любовной интрижки, нежели потеря денег, и, пожалуй, только это, бесстыдное надругательство над мужским чувством, возбужденным мужским желанием, заставляло обиженных обращаться в полицию.

Сейчас этот тронутый временем портрет, нарисованный на скорую руку, не представляет никакой ценности, но в те годы он мог бы быть хорошим подарком для многих. Во всяком случае, любой, кто был знаком с Розой, посчитал бы за счастье иметь на память ее портрет, даже несмотря на то, что был обчищен этой красоткой до нитки. И уж, без всякого сомнения, для любого сыщика тех лет портрет преступницы мог бы стать незаменимой находкой.
Этот портрет, конечно, никак не мог служить доказательством каких-либо любовных афер мошенницы, и не мог быть основанием для ареста, но тем не менее являлся ценной косвенной уликой.
Те, кто разыскивал Розу, не имели представления о внешности мошенницы. Другие, кто знал ее в лицо, не подозревали, что такое нежное создание может разыскиваться полицией. Может быть, этот портрет и давал какую-то возможность для потерпевших опознать аферистку, но все потерявшие голову от ее красоты, а потом обчищенные, по-разному описывали внешность Розы. И чаще всего на вопрос следователя «Как выглядит обидчица?» все без исключения потерпевшие, как в сговоре друг с другом, отвечали: «Прекрасно!» — и ничего больше.
Благодаря умению изменять внешность, Роза была неуловима. А полиция с удовольствием выработала для себя версию, что мошенниц много. Под эту марку полицейские задерживали всех смазливых падших женщин и, ссылаясь на сходство с Розой, превращали несчастных в своих пленниц, подолгу держали красавиц в участках, допрашивали, заставляли обнажаться и с удовольствием пользовались их услугами без всякой оплаты. С этой же целью полицейские охотно проверяли обладательниц желтых билетов, шерстили публичные дома, устраивали уличные облавы и часами по очереди допрашивали еще не потерявших форму привлекательных сводниц, которым доставалось больше остальных. Сводничество преследовалось законом, поэтому женщины, занимающиеся этим промыслом, охотно отзывались на малейшее желание полицейского, не кусались, не царапались, да и были чище других.
«Как же я могу поверить, что у тебя здесь не совершается никакого беззакония, когда об этом говорит весь город, а ты меня так неласково встречаешь?» — как пароль звучало каждый раз, когда на пороге нелегального притона появлялся полицейский.
 
Красота Розы была подобна капкану. Она притягивала к себе жертву, захватывала и не отпускала. Казавшаяся игривой, послушной, легко доступной, она заставляла обращать на себя внимание, заманивала жертву и уверенно действовала. Прикидываясь бессильной перед мужской страстью, она легко соглашалась, но в нужный момент еще легче выскальзывала из объятий.
Дело здесь совсем не в шалостях, злодеяниях и обольстительной красоте мошенницы. Неопровержимой косвенной уликой портрет уличного художника являлся потому, что шею красавицы обвивало жемчужное ожерелье с огромным бриллиантом. Камень назывался «Северное сияние». Он получил свое название за холодный голубой блеск с малиновым и зеленоватым оттенками. Когда-то этот бриллиант принадлежал шейхам, императорам, царским и королевским семьям, но однажды загадочным образом был подменен на хорошо выполненную подделку и бесследно исчез.
В придворных свитах этому камню приписывали волшебные свойства. Поговаривали, что все, кто владел этим камнем, сполна насладились радостями взаимной любви, обрели величие, неограниченную власть и способность влиять на людей. Считалось, что даже прикосновение к этому камню дарило человеку удачу.
Загадочное исчезновение бриллианта породило множество новых легенд. Одна из них утверждала, что благодаря этому камню королева Англии Виктория, которая была последней законной владелицей «Северного сияния», получив его в подарок от кузена, российского царевича Александра, познала настоящую любовь, обрела всемирную славу и признание среди людей. Но черствость, мещанский вкус и чванливость королевы уничтожили удивительные свойства бриллианта, и он превратился в невзрачную стекляшку. Многие поверили в такое мистическое завершение истории драгоценного камня. Может быть, поэтому «Северное сияние» безуспешно разыскивается по сей день.

Если вдуматься, кого, кроме королей, шахов и царей, могли интересовать такие камни? Тем более в Париже? В городе контрастов, где роскошь жила рядом с нищетой. Этот город не переставал удивлять мир. Ни кровопролитные войны, ни разрушительный дух революционных идей, витавших над Европой, — ничто не пугало французов. Город отличался от всех столиц мира. Самые роскошные номера гостиниц, дорогие рестораны, захватывающие зрелища и развлечения, лучшие ювелиры, портные и все-все самое удивительное, изысканное можно было найти в одном городе — в Париже.
Улицы переполнены приезжими. Особенно много русских. Их всегда везде много и их легко узнать. В Европу они приезжают или потерявшими всякую надежду на родной земле, измученными мыслями о судьбах родины, или уверенными в себе, в своем будущем, с чемоданами, набитыми франками, марками, долларами. В отличие от остальных, русские богачи едят и пьют не в бистро, а в фешенебельных ресторанах, делают покупки в модных магазинах, посещают самые дорогие заведения и как никто сорят деньгами. Офицеры на таможне не просят господ из России открывать саквояжи, дабы не впадать в искушение и не чувствовать свое скудное существование. Парижанки мечтают о русском любовнике. Через сводниц они отыскивают их в нескучных местах, салонах, игорных домах, на скачках, торгах, аукционах — везде, где крутятся большие деньги и слышится русский акцент. Но тем не менее и тех и этих гостей из России Париж каким-то образом выделяет, делает заметными среди толпящейся повсюду не менее богатой публики.
Париж, Париж! Город-театр! Все ищут, стремятся, спешат. Никто не живет просто, своей собственной жизнью. Все прилежно подражают выдуманному идеалу. Всеобщий нескончаемый маскарад. Стареющая куртизанка выдает себя за баронессу или герцогиню, какой-нибудь щеголь, проходимец — за единственного наследника выживших из ума, но знатных родителей, или внебрачного потомка чуть не самого короля. Все заняты, увлечены игрой. Победители, перешагивая неудачников, спешат на более высокий, устойчивый уровень захватывающей гонки, проигравшие, проклиная себя за потраченное впустую время, выбывают, а на их смену приходят другие. И так без конца по замкнутому кругу мчащейся карусели парижской жизни. Наряжаясь в сшитые по последней моде платья, сверкая поддельными драгоценностями, изощряясь в светских манерах, все они стараются не отличаться от аристократии.
На самом деле, по-настоящему известных и богатых господ встретить здесь невозможно. У них свой круг и своя игра.
На своей сцене они стараются вести себя скромно, предпочитают молчать и наслаждаться, когда о них, перешептываясь, говорят другие. Истоки их славы и богатства, как, впрочем, и всего остального, покрыты тайной. Их любят, их ненавидят! О них сплетничают в газетах, сочиняют непристойные небылицы на бульварах. Они у всех на виду, ими восхищаются, гордятся... Они — пример успеха, образец преодоления нелегкого пути к обеспеченной, беззаботной жизни. Они — идеал и конечная цель долгой, рассчитанной на жизнь игры. И всё это нравится им и тем, кто стремится к такому успеху.
Вместе с тем, на улицах Парижа немало простого люда и бедноты. Никто из них никуда не стремится. Они воруют, пьянствуют, развратничают. Кто-то, надеясь получить хоть какие-то деньги, помогает поднести багаж, кто-то, срывая с головы шляпу и раскланиваясь, распахивает двери роскошных экипажей, кто-то чуть не на ходу чистит господам обувь. Тот же, кто не рожден быть услужливым, потерял надежду, обессилел в борьбе за жизнь — не выживает. Такой человек нищенствует всю жизнь, а потом безмолвно умирает.

С тех пор прошло почти полтора века. Многое изменилось. Нет, Париж по-прежнему хорош, хотя заметно постарел. В Европе появились другие города, не уступающие Парижу. А для русских Париж перестал представляться тем местом, от встречи с которым еще совсем недавно любой россиянин готов был умереть.
Теперь все стремятся в Москву. Но не для того, чтобы увидеть этот замечательный город. Теперь, кажется, только в Москве можно, не жалея, потратить большие деньги. Сверкающие звездами гостиницы, фирменные магазины, рестораны с кухнями всех стран и народов, невероятные представления, концерты, уютные заведения, дорогие автомобили — все это в одном городе, в Москве. Даже самые красивые женщины на улицах уже не в Париже, а здесь, в столице огромной заснеженной страны. В Москве есть все! Есть даже такое, чего нет ни в Европе, ни в Америке, нигде.
«От Москвы до самых окраин» — невиданное изобилие, напоминающее огромный шведский стол. Все спешат не упустить свой шанс, ухватить свое, кровное. Выглядит всё это честно и справедливо, как в игре на деньги. Кому-то везет, кому-то нет. Такая игра, ничего не поделаешь! Расплачиваться будут проигравшие!
Здесь тоже маскарад, гонка, карусель! Узнать, кто есть кто, невозможно! Все спешат, стремятся к богатству, к славе. Кругом торгуют, мошенничают, воруют, богатеют. Азарт заражает всю огромную страну с прилегающими к ней бывшими дружескими территориями. Всем кажется, что наконец-то в России и вокруг нее повеяло свободой. Миллиарды российских долларов свободно, как по течению реки, заполнили пустые сейфы банков по всему миру. А в Париже, как и сто лет назад, снова пытаются понять русскую натуру, не подозревая, что понять ее невозможно. Тайна! Секрет!
Москвичам, которым не довелось приобщиться к эпицентру столичной жизни, кажется, что они тоже чего-то значат в своем родном городе, и чтобы чувствовать себя достойно, они стараются подражать богатым и знаменитым. Этот нескончаемый маскарад становится целью и смыслом жизни миллионов.

Глава 2

Какое-то время, выжидая своего шанса, Савелий тоже считал, что он кто-то, чего-то в этой жизни значит. Но, как часто бывает, человек не видит своих недостатков, не говоря уж о достоинствах. Так и Савелий не знал, что лгать, претворяться, жить под маской, угодной современной столичной жизни, у него не было никаких способностей. Правда, в отличие от многих, он смог понять, что с его никому не нужной профессией филолога ни на какое место у «шведского стола» ему рассчитывать не стоит. И тогда наступила ломка. Ожесточенная борьба между наивными юношескими мечтами, пламенными мыслями о свободе, интересной работе, будущем — с одной стороны, и диким, морально опустошенным и даже позорным настоящим, в котором он оказался, — с другой. Битва в душе Савелия изматывала его, вгоняла в глубокую депрессию, убивала интерес к жизни. Но, к счастью, продолжалось это сражение недолго. Однажды, потеряв контроль над собой, он сорвался. Отчаявшись, выхватил в метро сумку и сбежал. Так Савелий неожиданно для себя стал вором. Налетчиком. На вопрос, почему он это сделал, Савелий ответить себе так и не смог. В сумке оказалась мелочь, с которой даже Савелий не захотел связываться. Он выбросил сумку в Яузу. Но начало было положено.
После этого Савелий стащил церковную казну, но не из церкви, не в присутствии образов и даже не потому, что ни в каких отношениях с Богом не состоял. Украл из дома батюшки, который почему-то обратил миллионы, пожертвованные прихожанами, в доллары и хранил в блестящем сейфе в своей загородной резиденции. Только это, да еще, может быть, наличие трех поповских квартир в центре столицы и пристрастие их хозяина к прелестям современной жизни, убедили Савелия в правильности своего поступка.
Церковных денег ему хватило на несколько лет совсем не нищенского существования, и все эти годы он жил честно, по крайней мере, без стыда перед окружающими людьми. А вот помыслы о будущей жизни были грешны и вызывали у Савелия отвращение к собственной персоне.
Рано или поздно все заканчивается, и деньги в этом смысле часто опережают время. У Савелия они закончились неожиданно. Надо было снова думать, как сделать так, чтобы деньги были всегда. И в голове вора-филолога созрел сумасшедший замысел.
Будучи организованным, ответственным человеком, Савелий около двух лет усердно, кропотливо готовился к этому дню. Риск огромный, но оправданный. Красть чужие деньги — поступок отвратительный, но когда деньги уже украдены, то у сильных духом, смелых людей, таких как Савелий, развитие синдрома Робин Гуда происходит особенно быстро. Неожиданно появляется убеждение в справедливости собственных действий, и в конце концов оно берет верх над самой доброй, честной и талантливой человеческой натурой. Савелий, безусловно, был рожден талантливым человеком, поэтому к краже он готовился так тщательно, как, предположим, долгие годы готовится к первому выступлению балерина, или, лучше сказать, парашютист, решивший установить мировой рекорд в затяжном прыжке, когда каждая секунда, малейшая ошибка может стоить жизни.
День, который изменит жизнь Савелия, начался необычно. Во время утренней зарядки в окно с силой ударилась птица и безжизненно упала на балкон. Савелий соскочил с велотренажера, распахнул балконную дверь, но птицы нигде не увидел. Позже, за завтраком, Савелий снова вспомнил о птице.
 «Как-то всё очень быстро произошло...» — подумал он.
И действительно, послышался глухой удар в стекло, перед глазами на мгновение застыла распластавшая крылья птица, ее серо-белая грудка, повисшая набок крохотная головка с длинным черным клювом, — и всё бесследно исчезло, как сон.
«Трагедия! Несчастный случай! Точно так же и я сегодня, быстро и без следа, должен исчезнуть...» — психологически накачивал себя Савелий.
В машине он опять вспомнил птицу. Когда-то он слышал, что это какая-та примета, но вспомнить, какая именно, не смог. А вспомнить очень хотелось, потому что сегодня он собирался вытащить всё содержимое домашнего сейфа известного московского богача, мецената, всеми уважаемого и, может быть, порядочного, неплохого человека.
После этой кражи он серьезно подумывал о переменах в жизни. Собирался уехать за рубеж, заняться бизнесом... Представлял себя благородным, уважаемым господином. Словом, планировал зажить честно, красиво, как все миллионеры. И в такие сладостные минуты ему уже не казалось, что зарабатывать миллионы — больший грех, чем их воровать. Правда, иногда какое-то чувство подсказывало ему, что его жизнь была бы намного честнее, если бы он после этой кражи прекратил воровать и просто прожил бы украденные деньги. По его расчетам, их хватило бы с лихвой не на одну долгую жизнь. Тем более что Савелий не стремился жить на широкую ногу, лишь самое необходимое для спокойной обеспеченной жизни.
Свои планы Савелий не отменил бы в любом случае. Даже если бы вспомнил, что птица, ударившаяся в окно, приметой была самой нехорошей, чуть ли не к смерти подводила, — а в квартире олигарха такая возможность была очень даже вероятна. Но к этой краже за долгие месяцы Савелий проникся так, что считал ее неизбежным поворотом в своей молодой, но уже запутанной жизни, поэтому готов был идти навстречу любым последствиям. Другого пути удержаться в ошалевшей московской жизни он не видел.
Савелий рассчитал всё до мелочей. Именно в этот день в квартире не должно было быть ни одной живой души, и пройти незамеченным мимо охраны можно было только сегодня. Такого совпадения Савелий выжидал долго. Изо дня в день он ждал, когда в доме будет что-нибудь ремонтироваться.
И вот день настал. Хозяин квартиры по некоторым данным был в отъезде, а в доме с самого утра трудилась бригада ремонтников, что давало возможность, надев строительную каску, под видом рабочего пройти мимо охранника.
К замкам у Савелия был природный интерес, возможно, даже талант. Они его с детства интересовали больше, чем бесполезные игрушки, кубик Рубика, головоломки, шахматы. Проникая в секреты замочных скважин, прислушиваясь к скрежету металла, он получал истинное удовольствие.
Кто знает? Если бы не это его увлечение, может быть, он так и прожил бы жизнь честным человеком?

Квартира была напичкана антиквариатом, старинными картинами, драгоценными камнями, золотом и прочей дорогостоящей мишурой, но все это Савелия не интересовало. В ценностях домашней обстановки он не разбирался. Да и деньги его интересовали лишь как средство выживания.
К любой неожиданности хороший вор всегда должен быть готов, но к такому... Савелий только успел подобрать код к сейфу, как откуда-то из глубины квартиры донесся разговор. Разговаривали мужчины. Савелий закрыл сейф, осмотрел комнату. Ни балкона, ни шкафа... Единственное, что оставалось, — тяжелые, как занавес в театре, шторы по обеим сторонам окна. Беззвучно скользя по паркету, он затаился за ними.
Дверь распахнулась так резко, что штора шевельнулась, коснулась лица. Ощущение неприятное, делающее человека бессильным, как перед судьбой. Савелий уже начинал придумывать легенду, по какой нелепой случайности он оказался за шторами. Мысли прервал нервно дрожащий писклявый мужской голос.
— Деньги ты получишь только в обмен на бумаги, фотографии и негативы, как говорится, из рук в руки! Ты продаешь, я покупаю! Это в любом случае, при любых условиях! — И после паузы: — Хотел посмотреть на деньги? Смотри!
Савелий почувствовал, как под ногами содрогнулся паркетный пол от колес тяжелой двери сейфа.
— Все знают, у тебя денег много, но сам сказал, из рук в руки... Мы должны видеть деньги! — послышался кавказский акцент.
— Смотри! Доволен? — снова взвизгнул дрожащий голосок, по всей видимости, хозяина квартиры.
— Не нужно кричать... Что ты так нервничаешь? Вижу, деньги есть... — обнаружился еще один мужской голос, уже без акцента.
— Ну а теперь я хотел бы посмотреть на бумаги! Куда нам за ними теперь ехать? Как в детском саду! Я, братцы, миллиардами ворочаю! Для меня всё, что ты видишь здесь, — копейки, мелочь, мусор, а ты: «Покажи, покажи деньги!» — передразнил кавказца писклявый голос. — Чего молчишь? Куда за бумагами-то ехать? — неуверенно, но с гонором взвизгивал голосок.
— Зачем гонишь, зачем кричишь! — спокойно, с издевкой шипел акцент. — Бумаги уже здесь. Ты давай деньги отсчитывай!
— Ничего я отсчитывать не буду! Я сказал, из рук в руки! Ты не веришь — ты и считай!
Послышался шелест бумаг. Кто-то, видно, читая, проверял бумаги, громко перелистывал страницу за страницей. На некоторое время наступала тишина. Такая тишина, что слышно было, как кто-то сопит и где-то в глубине комнаты тикают часы. Эта тишина, как пытка, изводила Савелия, заставляла сдерживать каждый вдох и выдох. Ему казалось, что он не выдержит, вот-вот упадет без сил. Нестерпимо хотелось ухватиться рукой за подоконник, отдернуть штору и сделать шаг.
— Как будто все на месте! — наконец раздался писклявый голос. — В этом чемодане пятьдесят лимонов. Если вы его поднимете. Можете проверить. Остальные пятьдесят складывайте в эти сумки! Только как вы вдвоем собираетесь все это вынести? Ладно, не мое дело. Я оставлю вас... Позвонить должен, а вы отсчитывайте, не стесняйтесь.
Комната ожила. Послышался звук застежек-молний и шелест купюр. Снова резко открылась дверь, и снова, неожиданно дрогнув, штора коснулась лица Савелия. Сил больше не было выдерживать эту пытку, и Савелий уже всерьез подумывал сдаться. Но вдруг раздались два щелчка, похожих на выстрелы из воздушного ружья.
«Выстрелы с глушителем...» — подумал Савелий, и от этой мысли у него открылось второе дыхание. Теперь ему казалось, что он может стоять так вечно.
— Я же просил, не здесь! Не могли вывести их? Теперь мебель от крови отмывать! Унесите их в ванную! — по-хозяйски взвизгивал обозленный противный голос. — Я же просил! Заклейте же им чем-нибудь дырки, в конце концов! Хлещет, как из поросят!
— Сейчас... Только фотографии сделаем и унесем... Да не волнуйтесь вы так... санитары всё уберут! — вещал спокойный и уверенный, как у диктора первого канала, голос.
Несколько раз щелкнул фотоаппарат, сверкнула вспышка.
— Положите чемодан и сумки в сейф! — скомандовал тот же писклявый голос. — Да что же из них так кровища хлещет?! Сделайте что-нибудь! Я же просил! Уберите все это быстрее с глаз долой!
Не видя происходящего в комнате, Савелий уже так успокоился, что голоса напоминали ему трансляцию скучного современного детективного телевизионного сериала, и ни о какой сдачи в плен он уже не думал. Наоборот, в нем поселилась уверенность, что, если его обнаружат, он сможет за себя постоять, и уже нащупывал в кармане ключи, брелоком для которых служил малюсенький перочинный ножичек с острым, как опасная бритва, лезвием.
— И как долго вы собираетесь хранить у себя эти деньги? — спросил спокойный голос.
— Сколько надо, столько и будут лежать, и хватит об этом!
— Интересно вы рассуждаете, Абрам Романович! Эти деньги мы в банке под расписку брали...
«Ага, значит, я не ошибся... Абрам Романович — хозяин квартиры, собственной персоной...» — подумал Савелий.
— Прекратите! В банке, в склянке! Поживей уносите отсюда эту гадость в ванную. Вы долго возитесь! Скоро санитары прибудут, а я не хотел бы с ними встречаться!
В ответ послышались неразборчивые, еле слышные причитания. Всё шло к концу. Савелий почувствовал уверенность в своей безопасности, хотя и понял, что еще должны прийти какие-то санитары и что времени у него в обрез.
«Ничего, все замечательно... Не надо мешки затаривать, сами всё уложили», — подумал Савелий
— Такой красивый и большой у вас сейф, Абрам Романович, но почему-то пустой, — пошутил спокойный голос.
— Не твое дело! Мне нет необходимости хранить наличные дома...
— А-а-а... Тогда понятно...
Паркет снова зашевелился. Сейф захлопнулся. У Савелия отлегло от сердца. Стало как-то совсем спокойно, будто опасности не было в помине.
— Абрам Романович, дайте мне код от сейфа на всякий случай, — приказал уверенный голос.
— Это еще зачем?
— Говорю же, на всякий случай...
— Какой еще «всякий случай»? Почему я каждому должен давать ключ от своего сейфа?
— Я вам уже давно не каждый! Вам напомнить, чем мы были связаны раньше, да и сейчас?
— А ты меня не пугай! Возьму и вас закажу! Как вы мне все надоели, боже праведный...
— Ну что прикажите мне делать? Звонить, жаловаться на вас? Я же отсюда без кода не выйду, да и вы тоже.
— Шесть восьмерок по часовой стрелке подряд, потом три раза букву «а» в обратную сторону и три раза букву «эр» в ту же сторону.
« Все правильно», — подумал и как бы похвалил себя Савелий.
— А за деньги всё равно вы отвечать будете, хотя для вас, как вы выразились, это мусор...
— Забери ты их, эти деньги! Я тебе в придачу еще сто миллионов дам! Забери их, но только навсегда забудь обо мне. Я порядочный, честный человек! Это твой хозяин наследил... Я тут ни при чем! — как будто в бессилии, чуть не плача выкрикивал хозяин квартиры.
— Мне до вас тоже никакого дела нет. Я на службе, выполняю свои обязанности. Кто и где наследил — не мое дело! А вот доложить о вашем поведении и настроении я обязан по долгу службы.
— Напугал! Смотри, трясусь весь от страха!
Продолжение разговора доносилось уже из другой комнате, а потом голоса стихли и входная дверь захлопнулась.
Савелий открыл сейф, но снова услышал непонятные звуки. Из ванной доносилось хриплое дыхание. Один из «трупов» очнулся!
— Прости, мужик! Рад бы помочь тебе, но никак не могу! — посочувствовал Савелий, подложил кавказцу полотенце под голову и вернулся к сейфу.
Рисковать Савелий не захотел. Он вытащил сумки и чемодан на балкон соседней комнаты, выходящий во двор, что-то привязал к перилам, сделал какие-то петли. Выстрелом из рогатки перекинул тонкую леску в соседний двор и вернулся в ванную. Раненый в грудь человек лежал с открытыми глазами и был в сознании.
— Позвони... — не шевеля губами, прошептал еле слышно кавказец.
— Прости, мужик! Не могу. Я знаю, что произошло, но я вор, понимаешь? Не могу! Я должен уносить ноги, или меня так же, как и вас, шлепнут... Понял? Прости...
Но уйти оказалось непросто. Савелий чувствовал, что не сможет оставить человека вот так, без помощи.
— Ты кто?
— Шота... Малыш... — шевельнулись уже неживые губы.
— Малыш? — удивился Савелий.
Кавказец показался ему великаном. Рослый, широкоплечий, он совсем не выглядел малышом.
— Это кличка? — спросил Савелий.
Кавказец в знак согласия попытался кивнуть головой, но неожиданно глаза его расширились, забегали, как в испуге, резким движением он схватил Савелия за руку и скончался. Бледное лицо его на глазах становилось серым и злым. Зрелище страшное, но Савелия это никак не тронуло. Он закрыл ему глаза, нацепил каску и так же, как вошел, вышел из дома, столкнувшись в подъезде с двумя дюжими молодцами, совсем не похожими на санитаров, только что в белых халатах да с носилками в руках. Тогда Савелий еще не знал, что это мертвое лицо он не сможет забыть до конца своих дней.
В соседнем дворике Савелий потянул на себя леску, на которой вытянул пластмассовую ленту, похожую на шпагат. Потом где-то за что-то дернул, и чемодан с сумками мгновенно, как будто падая с балкона, заскользили по шпагату вниз.
                (продолжение)