Гантели

Пришло время в моих воспоминаниях выбраться из детства. Но не далеко.
В 1967 году я оканчивал школу,  и самое главное, о чем думали тогда все выпускники неправильной национальности, как и большинство правильной, было поступление в ВУЗ.

Почему-то я решил, что у меня с этим проблем не будет.
 Во-первых, у меня был дядя- генерал, у которого в друзьях были  министр просвещения Украины и ректор Киевского политехнического института. Они все пересекались где-то на полях сражений.

Во-вторых, его жена и, соответственно, моя тетя работала в этом самом институте на маленькой, но очень влиятельной должности – она была в месткоме бухгалтером, а,  значит, имела отношение к распределению квартир, путевок и прочих профсоюзных благ.

В-третьих, в Москве жили дядя и тетя, работавшие в Тимирязевской академии доцентами.

А самое главное, я считал себя очень умным, потому что быстрее всех в классе решал школьные задачки по математике и любил писать сочинения на вольные темы.
Еще я умудрялся не раскрывать школьные учебники по истории, географии и прочим, как называла моя мама «болтологическим» наукам, так как всегда тянул руку после объяснения нового материала,  и,  как попугай, повторял то, что говорила учительница.  Получал пятерку и потом меня не спрашивали.

Конечно, о выборе института речи не было вообще. Папа и мама закончили КПИ, также как и большинство остальных родственников. Я, правда, попытался вякнуть, что хочу быть историком, но эта крамольная мысль была пресечена в зародыше. Мама сказала, что еврей – историк  в Советской стране, в лучшем случае, безработный. Наверное, она была права. Один мой одноклассник после исторического факультета работал грузчиком на картонажной фабрике, а другой, страшно даже подумать – уехал в Израиль в 70-е годы.

Чтобы  ничего не упустить, был нанят репетитор по математике – член  приемной комиссии политехнического института – Варейкис Арнольд Михайлович.  Вся его семья была расстреляна в 37 году. И он из наследного принца,  сына секретаря  обкома и племянника члена Политбюро превратился в бомжа. Правда, он успел окончить МВТУ, повоевать в истребительной авиации, потеряв там ногу. После ранения увлекся математикой, поучился в МГУ и стал доцентом.

Это был первый человек, сообщивший мне, что СССР – это колосс на глиняных ногах, а Израиль непобедим. У него была замечательная система преподавания.   Он приезжал к нам, давал мне листик с отпечатанными задачами из приемных билетов, и шел на кухню к маме  обсуждать политические новости и рассказывать про свою непростую жизнь. Такое количество   задач мы в школе решали, наверное, за месяц. Когда  у меня что-то не получалось, я приходил на кухню, минут 10 стоял с тетрадкой возле него, чтобы задать вопрос. В конце концов, мне это надоедало, и я все решал сам.

Репетитор по химии проходил со мной свой предмет по учебнику для первого курса института. От него в памяти осталось одно слово – «Живи». Его он все время повторял своему сыну и всем ученикам, считая, что наша жизнь, в сравнении с ним,- анабиоз.

Но все повернулось по-другому. Умер  генерал. Московские дядя и тетя решили , что с них хватит забот о киевских племянниках. Вся надежда была на тетю-бухгалтера. Но в это время в институте учился ее сын. Он впоследствии говорил, что не помнит как поступил и не приходя в сознание кончил. Его приходилось за ручку водить на экзамены и следить, чтоб не убежал.
Впрочем, забегая вперед, это никак не повлияло на его дальнейшую карьеру, а, может даже и помогло.  Появление рядом еврейского родственника могло помешать процессу образования.

И в этот критический момент позвонил дядя с другой стороны – папин брат, который был всего лишь простым инженером в Воронеже, и пригласил меня поступать в  местный политехнический.

Там, в столице российского Черноземья, антисемитизм еще не расцвел до киевских масштабов.       
 И я поехал.

Первым экзаменом была письменная  математика. Натренированный Арнольдом Михайловичем, я за 20 минут - вместо 2 часов по регламенту - все решил и дал списать, сидевшему впереди меня, родственнику из Киева (все, сидящие в затылок друг другу решали одинаковые задания). Каков же был мой ужас, когда на следующий день, придя на устную  математику, я обнаружил, что получил 3. Родственник получил 5… Я сдал устный экзамен на «отлично» и пошел в приемную комиссию выяснять. Оказалось, что я так спешил, что не написал слово «ответ». И мне исправили оценку!!! Это был первый прецедент в истории института.
Сдав остальные экзамены и, не дожидаясь решения  судьбы, я уехал домой.
Какова же была всеобщая  радость, когда через несколько дней, позвонила воронежская тетя и сообщила, что я принят. Меня поздравляли даже родственники, которых я ни до, ни после никогда не видел!!!

В конце августа меня начали снаряжать на учебу в далекие края. От прославленного дяди мне достались охотничьи сапоги с голенищами до упора (чтобы ездить в колхоз). Тетя, осознавая свою вину, подарила мою первую бритву «Харьков». Бабушка заявила, что без домашней подушки  и банок с вишневым вареньем я никуда не уеду.  От себя я добавил 7 килограммовые гантели, для гармоничного  развития. Так как чемодана на колесиках, в те годы еще не изобрели, все эти вещи первой необходимости были упакованы в пододеяльник и хитро увязаны.
В Киеве мне помогли сесть на поезд.  Но путь с вокзала до улицы Сакко и Ванцетти, где жил дядя, я запомнил на всю жизнь. Деньги меня призывали экономить, поэтому такси я не взял и поехал общественным транспортом.
Поднять мой узел на плечо у меня не получилось.  (Наверное,  много занимался математикой в ущерб гантелям). Нес все в руках. Вдобавок пошел дождь. Так как нести было тяжело я местами волок свою ношу по лужам, и спускал по ступенькам.
Единственное, что доехало в целости и сохранности, это гантели. Но, правда, я их ни разу не поднял и оставил на очередной съемной квартире. На охоту пойти тоже, как то не пришлось.

Поэтому, наверное, я и сейчас люблю путешествовать без багажа.
А,  может быть, и по большому счету, большинство наших убеждений, планов и надежд такие же гантели среди банок с вареньем. И лучше оставить их в том времени, когда они родились?