Пятьдесят оттенков русого

– А здесь… здесь много русских песен…
Здесь много русых.
Я из них!

«Однажды одна маааленькая, но не по годам взрослая девочка, решила во что бы то ни стало исполнить давно задуманное: не цветик-семицветик получить и не куклу Барби с полки в магазине достать, а ни много ни мало – стать счастливой.
Задумано – сделано!
И выполнила она для этого весь положенный атрибут стандартных действий, прописанных жизнью.
Ела много каши и морковки, училась на пятерки, маму не обманывала (ну разве что местами просто не договаривала.
И через положенный определенный промежуток времени, лет этак через -надцать даже вышла замуж, что в принципе входило в список положенных прописанных действий. Только вышла она не за принца Чарльза и даже не за датского, а за простого парня, которому ну прямо кровь из носу в ближайшем будущем суждено было переплюнуть всех уэльских и датских вместе взятых…»

Примерно как-то так начиналась моя зимняя сказка.

Под бой новогодних курантов я глотнула традиционное шампанское и следом щедро заела несколькими ложками не менее традиционного оливье.

На пороге стоял 2000-й год.
Помимо обычного тарифного пакета пожеланий новой жизни в Новом году, наступивший год дарил еще редкий дополнительный бонус – наступление в скором времени нового века.
«Вряд ли к следующему тысячелетию я буду так твердо стоять на ногах, – вполне резонно заметила я, – так что этот вековой переход надо встретить достойно. И сделать все возможное, чтобы это тысячелетие в моей жизни было чище предыдущего!»
Но моему очередному данному обещанию, как впрочем, и обещаниям народных депутатов уготовлено было погрязнуть в списке предыдущих до этого невыполненных обетов.

«В 2000 году каждой семье отдельную квартиру!» – под звон хрустальных бокалов неожиданно вспомнился и лозунг-«невыполняйка» первого президента СССР.
По всей видимости, этот неисполненный лозунг и отправил сегодня меня с мужем за длинным рублем на большую землю (большая земля находилась на далеком холодном севере. – Прим. автора).
Пятидесятиградусный мороз за окном съемной квартиры безжалостно серебрил затейливым узором стекла, а сибирские пельмени моего собственного производства терпеливо окоченевали на балконе, ожидая своего звездного выхода на новогодний стол.
«Вечно меня носит из крайности в крайность, – ушла я глубоко в размышления, – то замуж за принца недатского, то вынужденный отъезд из родного края в поисках изумрудного города».
Что там вещал сегодня в последний раз с экрана экс-президент?
«Я прошу прощения за то, что не оправдал некоторых надежд тех людей, которые верили, что мы одним рывком, одним махом сможем перепрыгнуть из серого, застойного, тоталитарного прошлого в светлое, богатое, цивилизованное будущее. Казалось, одним рывком, и все одолеем. Одним рывком не получилось…»

М-да уж…
Подгнило, конечно, что-то в нашем государстве. Раз не все лабиринты, обозначенные предвыборными программами сильных мира сего, в итоге проходимы и не каждой мышке можется добраться до сыра.
По крайней мере, честный ответ.
Поразмыслив, старый Акела уступал дорогу новому сильному вождю племени. Принимал от него эстафету власти худющий, еще относительно молодой и с еще относительной растительностью на голове Владимир Путин (в тайных моих мечтаниях тот самый житель датского государства).

А пока моим государством была трехкомнатная съемная квартира, точнее съемной в ней была лишь одна комнатка, две остальные были заняты ее хозяевами – эксцентричной семьей Пономаревых.
Путиным в ней, видимо, была светлокудрая 52-летняя хозяйка квартиры – Татьяна, Законы и порядки, действующие на данной территории, устанавливала именно она. Ослушание и неподчинение членами семьи установленных ею правил карались жесткими штрафными санкциями в виде отсутствия ужина с ее стороны или того хлеще – полным «Татьяниным днем» (в Татьянин день входил весь пакет хозяйских «неуслуг» – хмурое лицо, непостиранные вещи и грязная посуда в раковине).

Вместе с Татьяной в квартире проживали ее сын Анатолий (в простонародии Толик) и достаточно еще положительный персонаж в жизни хозяйки квартиры – новоиспеченный муж – кареглазый шатен Максим, 24-х лет отроду…
Соседский рыжий кот Кирилл, иногда по-хозяйски захаживающий в гости к Пономаревым, приятно дополнял палитру гаммы оттенков роскошных шевелюр семейства.

Была еще дочь, 16-летняя пепельная блондинка Наталья, которая в квартире появлялась лишь временами, на семейных мероприятиях: будь то новый год или дни рождения родственников.
Сопровождал Наташу на данные мероприятия ее верный поклонник, не менее обаятельный статный рослый Александр, молодой предприниматель и по совместительству сожитель и герой Наташкиного романа.

Кроме сына и дочери, у Татьяны был еще старший сын – неуловимый Дмитрий.
Если перефразировать избитое выражение из народных сказок, то вкратце о нем и о других детях Татьяны можно было бы сказать так: старший заумный был детина, младшая дочь и так и сяк, а средний вовсе был дурак.

Дмитрия в доме мы никогда не наблюдали, так как квартировался и столовался он в соседнем городке, но время от времени в трубке домашнего телефона доносился его голос, плачевно просящий маму об очередной финансовой помощи.
Проживал Дима вместе с 35-летней Катериной, бывшей подругой Татьяны (уже понятно по каким причинам бывшей).

Вот такой серпантин (или серпентарий) семейных отношений мы, вынужденные квартиранты, с интересом наблюдали, став невольными свидетелями и в некотором роде даже участниками бытового уклада жизни Пономаревых.
Но, помня о золотом правиле новопоселенцев – в чужой монастырь со своим уставом не лезут, придирчивый критик во мне хоть порой и скрежетал зубами, но упорно молчал.

Снимать комнатку в квартире с чуждыми тебе людьми со своим определенным набором чудинок в голове было для нас вынужденной, но, увы, необходимой мерой.

Безысходность и гонка за длинным рублем в надежде в будущем улучшить свои жилищные условия и укрепить свою крышу над головой заставляли терпеть временные неудобства – как нас, квартирантов, так и самих хозяев квартиры. Таня (и ни в коем случае не тетя Таня, как я позволила себе ошибочно назвать ее в первый день знакомства, получив за это в ответ возмущенный возглас: «Какая я тебе тетя, у меня муж моложе тебя!») – повелительная Татьяна была волевой, амбициозной, зрелой и в то же время никак не желающей стареть особой.
Мать-одиночку, одной воспитывающей троих взрослых и по идее уже давно оперившихся детей, Татьяну время от времени уносило в затяжные депрессионные водовороты, что выливалось в несколько дней непрерывного запоя, где в этих бурных «вливаниях» и излияниях ее активно поддерживал молодой муж.
Моментами из комнаты «молодоженов» доносились пьяные выкрики, а порой и непонятные громкие звуки падающей мебели и разбивающейся посуды.
Все это сопровождалось отборным трехэтажным матом, спустя какое-то время плавно гаснущем в тишине квартиры.
Через несколько дней депрессионного самолечения, Татьяна вновь появлялась на кухне – довольная, освежившаяся, с большим темным фингалом под глазом, и активно принималась за домашние дела.
Время от времени на кухню заходил и веселый, в абсолютно свежих царапинах на лице Брюс Ли – Максим, и, мягко хватая Татьяну за ягодичную мышцу, заглядывал через ее плечо во все кастрюли.

В холодильнике одну полку добрые хозяева радушно выделили нам, где порою я не досчитывалась баночки майонеза или куска сыра.
«Ах, Толик, Толик…» – удручающе качала головой я, захлопывая дверцу холодильника, и в молчании хлебала свежий борщ уже без майонеза.

Белокурый, почти двухметровый Анатолий был не менее интересным обитателем нашего вынужденного скооперированного «теремка».
По рассказам Татьяны, в недалекой юности Толик был страстно влюблен в одну девушку, которой в скором времени суждено было трагически погибнуть.
Стоя у могилы любимой девушки, так и не ставшей его женой, Анатолий в буквальном смысле слова тронулся умом.
Болезнь шизофрения казалось ни в коем случае недолжная проявить себя в жизни крепкого здорового парня, вдруг активно завладела его мозгом.
Проявлялось это в неадекватных движениях или монологах молодого человека.
Порою его безрассудный туманный взгляд застывал на конкретном предмете, будь то мебель или лицо собеседника, от чего порою сидящего рядом невольно бросало в дрожь.
Была еще одна особенность, отдаляющая парня от мира реальности.
Толик очень любил … заварку.
Все пачки чая в квартире тщательно прятались, но Толик каким-то шестым чутьем Штирлица умудрялся найти заныканное.
Индийская зелень безжалостно отправлялась в кастрюлю с кипятком, где проходила несколько этапов и степеней уварки.
В последующем уварившаяся густая темная жижа переливалась в огромную чашку, и Анатолий в сладостном вожделении под недоуменные взгляды домочадцев проходил на себе все положенные этапы чайной церемонии.
После одиночных, никем не признанных, чаепитий одурманенный Анатолий медленным степенным шагом направлялся в свою комнату, где через какое-то время из включенных во всю мощь динамиков старенькой магнитолы раздавалась оглушительная действующая на нервы музыка.
Но Толика после обильного «чаяугодия», видимо, уже ничего не раздражало.
Громкие тона бессмысленного звучания, которые с натяжкой можно было назвать музыкой, уносили парня еще дальше от реальности. Это был только его мир, где он был и самым умным, и самым красивым, и самым любимым…

Юную Наташу, временами появляющуюся в квартире, не смущали непонятные метаморфозы, происходящие в мозгу Анатолия.
Ее внутренний мир, не менее шаткий, чем у брата, был также на грани развала.
В 15 лет, пройдя через несколько серий мелких неудачных суицидов, она с перерезанными венами все же решилась покинуть родную квартиру и ушла жить к молодому парню, который на тот момент, как ей казалось, был тем самым принцем из сказки, спасающим от всевозможных драконов и других мимолетных пернатых в ее жизни.

Татьяне приходилось мириться с чудачествами взрослеющей дочери и ее еще довольно неуравновешенной психикой
Александр, тот самый герой, спасающий девушку от многочисленных в таком возрасте негативных наплывов, был доволен сложившейся ситуацией в семье своей возлюбленной. Ведь он получал безграничную власть над неокрепшим умом девушки и вдобавок ее молодое тело.

Последний, уже воображаемый герой семейства Пономаревых –  Дмитрий, никогда не появлялся в родительской квартире, видимо, все же опасаясь гнева матери. Несколько лет назад он в пьяном угаре после очередной шумной вечеринки соблазнил (или был соблазнен – как уверяла Татьяна) миловидную светленькую бальзаковского возраста Катерину, подругу своей матери.
Вследствие соблазнения на свет появилась маленькая кроха Надюшка, в которой Татьяна никак не желала признавать законную внучку.
Во-первых, как считала Татьяна, ей самой было еще далеко до статуса бабушки, а во-вторых, вырез глаз Надюши, по ее мнению, был вовсе не пономаревский.

Под новый год Дмитрий сделал матери очередной шокирующий подарок, сообщив по телефону, что Катерина вновь в положении и им просто необходимы теперь дополнительные финансовые вложения.
Захлебываясь от нахлынувшей ярости, Татьяна гневно кричала в трубку, что если бы Дмитрий не производил некоторых неосторожных ночных вложений в Катерину, то, возможно, не понадобились и дополнительные денежные средства.
За «неосторожные вложения» Дмитрий перед матерью извинялся как мог…

Скучной эту семейку однозначно назвать было нельзя – постоянный ветер и сумбур в головах домочадцев были делом вполне закономерным и не выходящим за рамки дозволенного европейской конвенцией о защите прав человека и основных свобод.

Любое семейное маски-шоу, вызывающее у меня с непривычки легкий шок или чувство несварения в желудке, Пономаревы преспокойно заносили в своих кучерявых светлых головах в графу «серые будни».
А я подсознательно ожидала очередного Таниного запоя, чтобы втихомолочку поджарить на кухне янтарный кусочек курдюка, запах которого был таким ненавистным и непонятным для жителей северного края.

Во всем блеске этого семейного витража, мы – квартиранты, все же не забывали об основной цели своего приезда в чужой город, – не только обогащать свой внутренний мир новыми знакомствами и людьми, но и как бы между делом обогатить свой кошелек.

Пятидесятиградусный русский мороз, к сожалению, не был вымышленным, и я, окоченевшая, непослушными от холода руками, протягивала северянам свой «свежемороженый» товар – джинсы и свитера, – мой вид заработка на сегодняшний день.

Открыв в себе вынужденный дар «менеджера по продажам», я бойко (долго ли умеючи) расстегивала и застегивала с трудом поддающиеся вообще каким-либо движениям на холоде новые брючные замочки, убеждающе приговаривая покупателям: «Мужчина, да это ваш размер! И очень вам к лицу».
Большинство из них верили мне…

Холод был смертельным.
Порою рыжеволосая шустрая "соседка по бизнесу", проходя мимо моего «бутика», как бы невзначай спрашивала меня: «Как дела?»
Я одеревеневшими губами, не имея сил и желания разговаривать, чуть слышно отвечала ей: «Пока не родила».
Соседка, как бы не замечая легкой доли иронии в моих словах, невозмутимо закрывала наш диалог финишными словами: «А ты и не родишь, если еще год здесь постоишь…»

Простояв на холоде энное количество часов, я начинала понимать широкую русскую душу, согревающуюся на морозе горячительными напитками.
Как-то я и сама попала под эту раздачу.
Держа в одной руке дольку шоколада, а в другой пластиковый стаканчик с водкой, я под одобрительные возгласы «работниц по площадке» поднесла к губам спасительную влагу.
Дальнейшее необычайно удивило меня, – хотя со времени моего раздумчивого простаивания со стаканчиком прошло, как мне казалось не более двух минут, в стакане уже был лед…
«Самопал!» – подумала я.
«Глупая, быстро надо пить!» – возмутились моей неопытностью мои учителя.

«Обогревного» помещения в виде крытого санузла на рынке не наблюдалось, и приходилось нам, работникам свежего воздуха, идти через дорогу в соседний двор. При переходе через дорогу отмечалась одна особенность водителей местных легковушек и BMW.
Стоило просто подойди к бордюру на проезжей части и остановиться в ожидании перехода на другую сторону дороги, как все водители автотранспорта, как по мановению волшебной палочки, враз останавливались вне зависимости от того, что на тебе сегодня надето – двухметровые ноги от ушей или абсолютно неприглядные страшные унты.
Для сравнения скажу, что после возвращения на родину, я, привыкшая к культуре российских водителей, как обычно, пыталась перейти дорогу.
И переходила вроде правильно, и в соответствующем месте, и на положенный зеленый свет, как навстречу мне рванула белая десятка, из салона которой до моего слуха отчетливо донеслись обращенные ко мне слова: «Куда прешь, овца!»
Я, в оцепенении глядя вслед умчавшейся машине, растерянно хлопала глазами – овца-то шла правильно…

Но вернемся к нашим северным оленям.

Как-то раз в упоении от своей величественности, я в мохнатой шапке до плеч, как обычно, походкой манекенщицы переходила дорогу в «обогревный» кабинет.
Остановил меня свисток гаишника, энергично жестикулирующего в мой адрес.
Я, в удивлении глядя на кричащего дяденьку в форме, в глубине души даже немного возмутилась: как такое возможно, чтобы на кого-то не подействовали мои чары? Вежливый, белесо-русый представитель закона долго и внятно что-то объяснял мне, пока до меня через толстую меховую шапку наконец-то дошло – я не там перешла дорогу... И мне следовало уплатить государству штраф – двадцать пять рублей!

«Ничего себе сходила бесплатно погреться!» – почесала я затылок через шапку, и предложила полицейскому единственно возможный и известный мне вариант решения проблемы – договориться, то есть уплатить штраф на месте.
На что строгий гаишник, беспристрастно отведя в сторону мою протянутую руку с банкнотами, терпеливо пояснил мне, что штраф следует оплатить в специально отведенном для этого заведении на другом конце города, отстояв при этом полуторачасовую очередь. (Про очередь я узнала позднее, когда терпеливо отстояла ее.)

Уже наученная горьким опытом, на будущее я решила обогреваться дома – благо наша съемная квартира находилась в двух кварталах от рынка.
И во время обеда, на пару часов оставив свой рабочий пост на мужа, я бодрым шагом пингвина топала домой.
Так, с поочередными сменами друг друга, незаметно проходил для нас холодный рабочий день.

Днем на квартире никого не было, кроме Толика, который и открывал мне двери. Присаживаясь рядом со мной на кухне, пока я пыталась сварганить вечерние борщи и котлеты, парень начинал нести мне очередную ахинею про свою безграничное пристрастие к различным сортам чая, про жизнь в армии и другие приключения Толика.
Я энергично кивала головой в ответ, пытаясь хотя бы разговором поддержать человека, которому в силу его болезни, возможно, просто не хватало общения.
«Язык-то – он без костей. И до Толика доведет», – сердобольно думалось мне, и я активно включала в себе айболитотерапию.

Как-то раз Толик, открыв мне двери, не присел как обычно со мной на кухне, а отправился в свою комнату.
«Ну мало ли… может, оторвала человека ото сна», – рассудила я и продолжила свои обычные манипуляции по кухне.
Через минут десять в кухонном проеме появился Анатолий, в одной длинной рубахе на теле и с веником в руках. Ничего не говоря, он молча стал подметать кухню. Немного удивленная столь непривычным поведением парня, я ушла в свою комнату, решив доготовить ужин вечером. Толик в своем экстравагантном костюме продолжал подметать всю квартиру.

В следующий раз история повторилась. Испытывая уже легкий испуг от необычного синхрона в поведении парня, я вновь заперлась в своей комнате.
Не зная психологию больных шизофренией, я, поразмыслив, решила больше не блистать на кухне своими кулинарными способностями и, надев прямо в своей комнате пальто и унты, тихонько направилась к выходу.
Находясь уже у входной двери и слегка оглушенная неестественной тишиной в квартире, я под давлением какого-то инстинкта обернулась.

Перед моим взором предстал обнаженный Толик…

С трудом преодолев секундное оцепенение, я нервно рванула ручку входной двери…

Почти добегая до рынка и подозрительно не чувствуя ни капли холода, я попыталась взять себя в руки и к своему рабочему месту подошла уже спокойным шагом.

Вечером я решила поговорить с Татьяной.
Убеждая себя вескими доводами, что она – мать, что она знает болезнь своего сына и предпримет какие-то меры, я, улучив момент, когда на кухне остались только мы вдвоем, рискнула открыть рот на такую неприятную и скользкую для меня тему.
Видимо, этот день не переставал меня удивлять.
Посмотрев на меня не выражающим никаких эмоций взглядом Татьяна, зевнув, спокойно отвечала мне:
– Странно, давно он так не делал... Но ты не переживай, я поговорю с ним.
И Татьяна уверенно двинулась в комнату сына.

Я, посидев еще какое-то время на кухне, и налив себе в чашку остатки «анатолиевского» чая, отправилась испытывать таинственное действие энергетического напитка к себе в комнату.
Проходя мимо личных покоев Анатолия, я услышала его нервный дергающий голос, отвечающий матери:
– Да нужна была она мне! Я трусы искал!

Разлив от неожиданности половину чашки кипятка на пол, я зашла в свою комнату.

«Что-то хурмит моя зимняя сказка», – отметила я, уныло глядя в заледеневшее окно. Ведь все должно было пойти совсем не так.
Я, как минимум – благородная жена декабриста, как максимум – снежная королева, рассекающая на собственной карете.
А вместо этого получилась вылепленная не по русским меркам несуразная снегурка-бажув.
Да и ехала вроде молодая комсомолка на БАМ за домиком с верандой, или на худой конец хотя бы за верандой, а в результате активного долбания вечной мерзлоты вымышленная квартирка лишь слегка прорисовывалась в воображении, да и стены в ней были не лубяные, а ледяные, – схожесть со сказкой разве что в этом.

Проглатывая гадкое ощущение незавершенности действий, я невольно чувствовала себя то альбиносом в племени индейцев, то русалкой, выброшенной на берег моря, то червяком в комфортабельном, но таком чужом апельсине со всеми удобствами.

Трескучий, пробирающий до костей, мороз за время пребывания на севере по видимости обморозил остаток моих мыслей в голове, не поддающихся теперь никакой термообработке.
Кай внутри меня терпеливо офигевал, ожидая Герду, по всем прогнозам спасающуюся от чувства опустошенности.
И хотя курсы торгового менеджмента я выдержала успешно, заработанные купюры не приносили ожидаемой радости и никак не хотели складываться в слово «вечность»…

– А поеду-ка я домой, – пришла неожиданно в мою голову обмороженная мысль.
Ангел, сидящий на правом плече, радостно захлопал в ладоши, насмешливо показывая язык собрату с моего левого плеча.
– Хватит, погостила. Поеду домой, на вольные хлеба, на золотистые халпама, на медовые абрикосы, на курдюк поджаренный – пусть на маленькой, но на своей кухне. Чего я тут у них не видела?
И ложки для икры у них маленькие, и медведи по улицам не ходят. Дезинформация, одним словом.
А от слова «урбеч» они вообще падают в обморок.

Произнося столь пафосный душевный монолог, я немного кривила душой.
Конечно, еще совсем свежие вчерашние воспоминания о бесплатном солнечном солярии на пляже было не сравнить с реальными сегодняшними сосульками на моей шапке, но все же ведь есть какой-то шарм и в заснеженных двухметровых сугробах, и в походах с санками в магазин за продуктами, и даже в нереальном ожидании подснежников в декабре.
Да и русый русому – рознь.
Одни – крепкие, другие – тонкие.
А вместе взятые они – прутиковый веник.
И там, где они умудряются одним коротким, но емким по содержанию словом, в одном предложении показать и подлежащее, и сказуемое, и даже второстепенные члены предложения все той же эмоциональной окраски, то можно сказать, что этот народ непобедим, – и я в его в составе.

Сказать по правде, я и сама-то русая в душе.
А местами даже седая.
И, быть может, именно этот колор позволил мне сегодня сказать спасибо этому суровому холодному, но щедрому краю – ведь только на чужбине понимаешь, что даже если твой дом на родине и хмур, и тесен, и нет в нем модных супернаворотов, то все равно он родной, все равно он теплый, все равно он твой.

«Поеду домой, – повторно убедила я себя, – наберусь силенок под южным солнцем, а там, глядишь, лет этак через -надцать Умка вновь повернет свой компас на северный полюс. А емких коротких слов и на родине хватает, не менее содержательных по смыслу. Особенно, когда переходишь дорогу...»

По прошествии годов я все же испытываю некую свербящую тоску по своей недолгой «северной командировке».
И искренне надеюсь, что там ничего не изменилось.
Строгий гаишник так же по-прежнему не научился договариваться с пешеходами.
Татьяна по-своему счастлива со своим молодым Галкиным.
Юная Наташа больше не режет вены.
Умудренный жизнью «отец Дмитрий» попивает чаек в окружении своих многочисленных детей.
А бедный Толик наконец-то нашел свои трусы.


Рецензии
Здравствуйте, благородная жена декабриста - снежная королева. Рассказ очень понравился.Есть юмор, интеллект,жизненный оптимизм.Чувствуется любовь к стране,несмотря на всю дикость повседневной жизни. Да и слог лёгкий. Удачи!

Евгений Каплун   23.02.2016 16:04     Заявить о нарушении
Спасибо, Евгений! Юмором прикрываем "дикость повседневной жизни". А иначе , можно как Толик .. ))

Умайра Абдусаламова   23.02.2016 20:31   Заявить о нарушении
На это произведение написано 10 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.