хитиновый покров

«у человека есть свой потолок,
Держащийся вообще не слишком твердо»
- И.Бродский.

«Человек есть одиночество в квадрате»
- он же


1.

Куда деваются все бомжи из центрального парка, когда все скамейки ломаются? Мне никто так и не смог ответить на этот вопрос. Но я их не виню. Я ж не Холден Колфилд. И даже не Билли Пилигримм - не умею общаться с трафальмадорцами. Я просто странный вечно лохматый парень с кучей фобий и маний. На четверть еврей. На четверть русский. На половину вместилище всевозможных страхов.

— молодой человек, у вас нет мелочи? — спрашивает старушка, пока я стою на светофоре. Я несколько секунд не понимаю, что ей от меня надо, но потом до меня доходит.
— храни вас бог, — говорит она, когда я отсыпаю ей несколько десятирублевых монет.
Я в бога не верю. Перестал верить после рождения младшей сестры. Мне тогда было десять лет. Или одиннадцать. Много воды утекло с тех пор. Утекло, так и не попав абстрактным детям из реальной Африки.
Сейчас в центре Москвы ветрено, но не так холодно, как неделю назад. Ураган был. Сейчас, за сутки перед пасхой все как будто поет. Подруга поздравила меня с песахом и прислала фотографию мацы. Это так трогательно, что я даже прослезился. Встал со скамейки и вспомнил, что сегодня к нам приезжают родственники - дедушке исполнилось бы 83 года.

Когда он умер несколько лет назад, я был в кафе с друзьями. Пил кофе. Приходит смс от мамы и друзья понимают, что что-то не так. Они сказали, что мои глаза изменились.
Похоронили дедушку через три дня. 14го марта.
На следующий день мне исполняется 17 лет.

/Смерть — полная остановка биологических и физиологических процессов жизнедеятельности организма./

Я старался выдавить из себя улыбку на празднике, но получалась гримаса боли или отчаяния. Друзья в тот день ничего об этом не говорили, но я чувствовал их напряжение. Они переживали за меня.
Л. даже спросил, как я себя чувствую. Вечно улыбающийся, он вел войну сразу на два фронта: боролся с раздирающей его душу болью и с непониманием остальных. Как недавно заметила одна подруга, наш тогдашний класс меньше чем за год изменил его. Из веселого и готового смеяться над любой шуткой он превратился в обычного. Ни больше ни меньше. Его словно выпили, лишили его юмора.
Я ответил, что со мной все хорошо. Просто перенервничал за день.

/Когда человек врет, его жестикуляция становится неестественной, иногда даже суетливой. Он может теребить края одежды, стряхивает с неё пыль, снимать соринки (реальные или мнимые), перебирать пальцами, потирать руки, поправляет волосы./

Когда я отвечал на вопрос, я мял в руках салфетку.


2.

Раньше я хотел стать поэтом. Писал стихи. Читал Пушкина и Грибоедова. Сейчас я вырос. Перестал любить Пушкина. Может, потому что не стал им, а может, потому что не люблю глагольные рифмы. Друзья говорят, что первое. Может быть, так и есть.

Раньше я хотел уехать в Норвегию. Представлял себя с бородой, курящим трубку и смотрящим на бушующее море. Представлял себя гуляющим по берегам фьордов и забывающим имена. Память - пустая трава. Люблю Норвегию. Там высокий уровень жизни, низкий уровень шума. Никто не потревожит. Даже сейчас перед сном я повторяю «жди меня, Берген».

Сейчас я не поэт. Пишу тройными рифмами. Читаю Бродского и Демаха, в плеере прочно засели макулатура и оксимирон. Стараюсь не контактировать с людьми. Почему-то не получается у меня продолжать с ними диалог. Мое желание социализации словно бенгальский огонь - фьюить! И не горит.

/Хитин — один из наиболее распространённых в природе полисахаридов — каждый год на Земле в живых организмах образуется и разлагается около 10 гигатонн хитина./

Я залезаю в хитиновый покров с головой. Я креветка. Я паук. Я гриб. Я зачем-то пишу это всё, не понимая цели, конечного результата. Это как жить — непонятно зачем и кому надо, но перестать страшно.
Да. Страшно.

Вот стоишь ты на табуретке с петлей на шее. Собираешься с силами, даже записку трогательную написал. А табуретка шатается под твоим весом. Ты вспоминаешь, как было хорошо. Как раньше ходил по улицам, пил кофе, встречался с друзьями. Слеза скатывается по твоей щеке и ты уже не хочешь прыгать вниз, но табуретка шатается под твоим весом. Одна из ножек предательски хрустит. Пальцы царапают веревку. На стене в эпилептическом припадке танцует тень.

/Странгуляционная асфиксия — вид механической асфиксии, вызываемой сдавлением органов шеи, например, при повешении, удавлении. Специфическим признаком смерти от повешения и удавления петлёй является странгуляционная борозда — след от сдавления шеи петлёй./


3.

Прихожу домой. В холодильнике снова пусто. Только упаковка яиц, пустые бутылки нарзана и просроченный йогурт.  За окном вечереет.
Час назад сидел в кафе с друзьями. Пили кофе, ели что-то. Я ел яблочный штрудель.
— выглядит аппетитно, — посмотрела на него Ю.
— хочешь попробовать? — спросил я.
— ну давай, — улыбнулась она и я отправил ложку с кусочком пирога ей в рот.
...
За соседним столом сидели парень и девушка. Парень играл в доту, а девушка пялилась по сторонам. Замечательное таки свидание. Только кто-то явно лишний.
Затем В. начал есть свое клубничное мороженое, смотря на нас. Ему, видимо, нравилось ощущать наше внимание, сконцентрированное на его ложке.
Я заказал для Ю. такое же мороженое.
«деньги отдам потом» Сказала Ю. и словно в благодарность протянула мне ложку, в которой был кусок с самой большой ягодой.
— ты же любишь голубику? — спросила она.
Потом я показал друзьям то, что я посмел назвать музыкой. Им понравилось.
Сейчас же я сижу за столом, пью чай и смотрю в окно. Решился таки выглянуть из своего четырнадцатого этажа. В этом есть доля заслуги Д. Она постоянно говорила, что страх только в голове.
На самом деле страх в надпочечниках.

/Адреналин вырабатывается хромаффинными клетками мозгового вещества надпочечников и участвует в реализации реакций типа «бей или беги». Его секреция резко повышается при стрессовых состояниях, пограничных ситуациях, ощущении опасности, при тревоге, страхе./

Но ей это простительно. Она же не знает биохимию. Зато разбирается в фильмах. С ее подачи на моей флешке живут «самоубийцы:история любви», «хотел бы я быть здесь» и «меня там нет». И в книгах. С ее подачи я прочитал Буковски и Бегбедера. С ее подачи я полюбил Селина. Один из лучших моих друзей.
Удивительно, но из всех моих друзей только она и К. пока не угрожали сломать мне нос за мои телеги о человеке.
«Горький тогда жутко облажался. Человек это стыдно, а не гордо. Будь ты Гитлер, Иисус Христос или бомж, не становись человеком. Иначе умрешь от стыда».

Недели полторы назад выходил из метро на домодедовской, смешавшись с людским потоком.людской поток уплывал куда-то в сторону автобусной остановки.вроде бы и начало апреля,но снег валил словно сейчас январь.люди давили со всех сторон,отрывая кусочек за кусочком моего и так дышащего на ладан психического здоровья.
где-то мамаша кричала на ребенка,что тот устал идти."иш, идти устал!бегом,я сказала,а то опоздаем на самолет!" кричало это грузное тело.
где-то парень с опустившимся букетом цветом кого-то ждал,не веря,что его кинули."еще пять минут и она придет.точно придет" думал он.
где-то полицеские заломили руки бомжу,спрятавшемуся от метели в переходе. "вот он,бля,чего захотел!ща мы его научим манерам" гоготало мясо в погонах.
почему снег в апреле? почему именно сейчас? кто решил, что время линейно? есть ли бог?
их это,естественно,не волнует.этот поток людей не может думать.они сидят за партами в школе.сидят за столами на работе.сидят перед телевизором дома.и копошатся,словно насекомые в только что похороненном трупе.не понятно,на что вообще пригодна людская биомасса,но стране нужны потребители,так что человеколюбие снова в моде.
Сатин,увы,ошибался."человек" звучит стыдно,а совсем не гордо.
и только снег продолжал падать.

Смотрю в окно, допиваю чай. Скука. Как так люди живут? Как они вообще переносят такую скуку и серость?

/Общество потребления — метафора, обозначающая совокупность общественных отношений, организованных на основе принципа индивидуального потребления. Общество потребления характеризуется массовым потреблением материальных благ и формированием соответствующей системы ценностей и установок./

Трупы ходят по улицам, выгуливают мертвых детей, в школах такие же мертвецы чему-то учат маленьких мертвецов. В роддомах мертвые врачи достают из мертвой женщины труп. Трупы плодятся без остановки.
А был ли кто живой? Или он уже умер? И труп ли я?
Или я просто тень полковника Буэндия? Мне же тоже никто не пишет. А значит, я полковник.
На белом коне. Но где салют? В мою честь? Где шампанское и дом офицеров? Где?
В ///де, вот где, Артём. Хватит чай пить да коротать ночи за Селином и Сартром. Делом лучше займись.


4.

Сидим с Максом у него дома и смотрим телевизор. Какая-то передача про выдающихся ученых и их достижения.
— человек звучит гордо, все-таки. Прав был Горький, — выдыхает Макс, откинувшись в кресле.
— человек это биоробот и всего. И говорить о его величии глупо.
— человек создал все! — взрывается мой друг, смотря на меня как на фашиста, только убившего бригаду цыган, — человек создал телефон, бомбы, человек высадился на Луне!
— человечество изобрело телефон. Человечество создало атомную бомбу. Человечество высадилось на Луну. Человечество сделало огромный шаг вперед, а человек остался топтаться на месте, — говорю я Максу, — человечество оставит после себя небоскребы, интернет, гигабайты памяти на носителях и нефтевышки. А человек? Свое тело, кальций, углерод, жиры? Аккаунты в соцсетях, лайки под постами с котиками и горы мусора? И все.
— ты не прав, — возражает Макс, — без человека не было бы и человечества.
— да, не было бы. Но сейчас человек не представляет никакой ценности. Это просто мешок воды и тканей, который в любой момент можно заменить другим таким же мешком. Благо, они плодятся.
Макс отворачивается. Это значит, что я выиграл спор. Таких побед у меня около сотни. За окном начинает темнеть и в плоскости окна становятся видны наши отражения. Высокий и крепкий Макс, откинувшийся на диване, словно атлант. И тощий я, сгрудившийся на краю дивана. Толстый и тонкий. Тяни-толкай.
За окном снова пошел снег. Для апреля это уже стало нормальным, но все равно хочется весенней погоды.
Я встаю и иду к холодильнику. Открываю его и ловлю себя на мысли, что через н-десятков лет мы все будем в таких же холодильниках. Я, Макс, ты, все вокруг. Нас всех разложат по таким же полочкам и мы будем ждать очереди на захоронение.
Вот представь: пройдут годы. Мы растравим весь пыл, следы нашей борьбы против всех сотрутся, наши дети станут называть нас на «вы». А потом мы умрем. И все. Такие дела. Потрачено.
— Тём, а вот я узнал вещь одну, роясь в библиотеке. Доказательство существования бога с точки зрения физики, —подходит ко мне Макс и встает рядом с холодильником, — была некая сингулярность с высокой температурой. И она начала расширяться и в итоге взорвалась, образовав вселенную. Понимаешь?
Я беру в руки пакетик сока и, не отрывая глаз от состава, отвечаю:
— даже если так, то бог умер. Но все-таки, есть теорема Гёделя. И в ней говориться, что есть такие аксиомы, которые можно либо и доказать, и опровергнуть, либо не доказать и не опровергнуть. Поэтому, бог твой может быть, а может и не быть. И понять нам это не дано. Можно выпить сок?



5.

Около месяца назад ко мне подходил странный человек,напоминающий Бродского. Он обратил мое внимание на то,что если я в строгом пальто,то я не должен носить наушники,потому что это разные стили одежды и поведения,вместе создающие какофонию. Далее, он на идеальном английском начал говорить,что every dad is victim of time,so he can't teach you being adequate from mankind's point of view, so you must be as your granddad. Затем он представился Андреем, пожал мне руку и ушел.

And now I'm thinking: who was that strange man? Was he mad or he was just stranger with strange behavior? I don't know. But I know, that now I'm going crazy every minute. Every fucking minute I'm loosing my mind. Sounds around me make me suffer and even Lois Selin can't help me. I hate loud noises. But they're everywhere.
Stop.
Keep calm. 
Успокойся. Даши медленно.

Сегодня шел домой. Апрель. Ливень. Ветер. Замечательная погода, не так ли? От дождя зонт не помог – его несколько раз вырывало из рук или выворачивало наизнанку сильным порывом ветра. Дошел домой, поднялся на лифте. В углу лестничной клетки все та же камера, отсвечивающая своим единственным глазом-объективом. Открываю дверь, попав в замочную скважину только с третьей попытки.

/При утомлении и сильных эмоциях, а также при патологии нервной системы тремор существенно усиливается./

Зашел внутрь и увидел себя в зеркале. Взъерошенный, волосатый. В мокром пальто и с несколько кривым носом.

Как-то меня, помню, кто-то обозвал. Уже и не помню как обозвал и кто, но сам факт оскорбления помню. Удивительная вещь – память. Все плохое стирается из неё, как следы на песке. Только невнятный, полупризрачный силуэт остается, как бы напоминая, что что-то было.
Я, шестнадцатилетний дурак, естественно, тут же бросился на обидчика с кулаками и ударил его в челюсть. Обидчик, парень на полголовы крупнее меня, согнулся.  Сплюнул кровь и ударил меня в нос. Теперь нос немного крив. Не настолько крив, чтобы я мог быть карикатурным евреем с плаката «сон антисемита», но связь с богоизбранным народом прослеживалась. С тех пор я дал себе обещание контролировать себя. И держу его. Пара лет тренировок и я спокоен практически в любой ситуации.
Я уже давно не такой глупый, перестал лезть на рожон и проявлять свои эмоции. Перестал отвечать кулаками на оскорбления.
Но так и остался маленьким евреем.



6.

То ли из-за погоды, то ли из-за тяжелого дня, люди в метро казались сегодня особенно пустыми. Настолько пустыми, что я не испытал паники и тошноты. Я просто прислонился к стеклу и закрыл глаза, лишь бы не видеть их, уткнувшихся в гаджеты, излучая магнитные потоки. Их пустые лица, перекошенные от скуки, вызывали во мне отвращание, жалось и страх за себя. Ведь я один из них. Они идут из вагона метро на улицы, заходят в вагоны, но их время проходит и они становятся рудиментами на теле планеты. И я тоже рудимент.

/Проснувшись на конечной, разбуженный сотрудником метро, Тёма понял, что превратился в чеховского персонажа./

По вечерам от Домодедовской отходит одинокий автобус. Он светит фарами в ночь, силясь что-то разглядеть и придать хоть какой-то оттенок краю ночи и всем серым кошкам. И я там единственный пассажир.
Честно, многие считают, что этого нет и я все это придумал. Но они-то просто сволочи, не видящие дальше своего носа. Я ведь говорю им "пойдем со мной, сами убедитесь в этом", но как только ввожу их в этот автобус, он уже перестает быть одиноким, ведь там кроме меня уже есть еще человек. И дальше идут обвинения во вранье и в том, что "все вы, жиды, такие".
А я просто хочу показать этот автобус, так похожий на меня.