Сковородка Аркадия Яклича

   Аркадий Яковлевич, попросту Яклич – это достопримечательность нашего этажа. Человек, который пишет в ООН, причем умело, и которого не посадили во все прошедшие времена. Лицо у него своеобразно сдвинуто набок от некогда приклеившейся к нему скептической улыбки. Он, как вредное животное кошка, всегда ищет ласки у того, кто его не любит. Говорит он с французским прононсом, то есть гундосит, говорит всегда и везде, просто нет от него спасу. Особенно, как мне кажется, он любит приставать ко мне:

- Оля, зд’а-а-а-а-а-а-а-вствуйте! А почему Вы никогда не здо-о-о-о-о-о-ваетесь?
- Здрасьте!
- А почему Вы так неп’ив-е-е-е-е-етливо здо-о-о-о-оваетесь? Все конфо’ки вот опять позанима-а-а-а-а-ли, нам не хватит!
- О-о-о-о-о-о!!! (это я про себя) – «нам»!!!

И так без конца и края. Обжигаюсь паром, мешаю, бросаю лавровый лист и соль в нашу объемистую кастрюльку и бегом домой:

- Ну, зануда!!!

   Любимое занятие Аркадия Яклича – варка курицы на нашей общежитской кухне. Причем варит он ее целую неделю – сначала крылья, потом ноги, далее шею, желудок, грудку, короче, пока не закончится очередная птица. Где он их ловит, ума не приложу. Потому что курицу в наше советское время купить, что синюю птицу поймать, а у него они действительно по-настоящему синие!

   Однажды и я встряла в куриную очередь, где все волновались, переживали, по скольку птичек придется в руки, можно ли вести детей и старушек, не замерзнут ли, не рано ли! И прочие разговоры в этом направлении. 

Я бы ушла, но очередь стала так плотно, что вырваться не представлялось возможным. Подняв глаза к небу и оторвавшись от вида железного сарайчика, служившего куриной торговой точкой, я увидела на пригорке трех крупных бездомных собак типа «двортерьер», взиравших сверху на волнующуюся массу людей. В глазах их было спокойствие и кротость. Они молча созерцали человеческую нашу суету.

   Ну, так вот. Откуда  Яклич таскал куриные тушки, так и осталось закрыто для нашей неизбалованной деликатесами братии, но раз в году, а именно по весне, всем работникам экспедиции удавалось отовариться курицей на так называемой «весновке». Весновка – это подготовка к полевому сезону, но иногда перепадает от нее и нашему брату-бюрократу, особенно если ты живешь в общаге и у тебя есть в ней друзья.

   Вот тогда кухонные плиты нашего этажа уставляются пятилитровыми кастрюлями, из которых торчат ощипанные птичьи ножки и пахнет непередаваемым ароматом настоящего куриного бульона, который варится несколько часов, чтобы жесткое мясо синей птицы можно было прогрызть молодыми зубами.

   Аркадий Яклич очень этим куриным бумом недоволен. Он заходит и выходит из кухни, он никак не может пристроить на свободную конфорку свою миниатюрную кастрюльку на одно крылышко, он зло ворчит и причитает:

- Нигде кур нет, не достать, а тут варят и варят. И где берут? Воруют, что ли? (это я перевожу, освободив от картавости и гундоса)

И все это с прононсом, заметьте, с носовым насморковым прононсом.

Но ожившая общага не берет во внимание ни Аркадия Яклича с его крылышком, ни его сентенции. Довольно – натерпелись!

Начинается суета, кто в какой кастрюле неправильно помешал и кто в какой кастрюле лишний раз птицу посолил, ибо все кастрюли и чайники похожи, как близнецы-братья, а на стершиеся от долгого пользования номера часто никто не обращает внимания.
А ведь это, может статься, историческая кастрюля или чайник, из которого пил и ел, возможно, первопроходец или первооткрыватель.

   Наконец, все кастрюли разобраны и разнесены по углам, около каждой собирается компания едоков, и общага на время притихает. Наиболее предусмотрительные заняли конфорки зелеными облезлыми чайниками.
   
   Снова выходит в свистящую и плещущую кипятком кухню голодный и злой Аркадий Яклич. На этот раз он со сковородкой, на которой горкой расположилась картошка соломкой. Так быстрее. Кушать ужасно хочется.

Картошка шипит, прикрытая крышкой. Кухня пуста.

Через полчаса коридор этажа оглашается утробным рыком: «караул!»
Потом за дверьми начинается шумная суета. Томка Королькова из соседней
двадцать второй комнаты высовывает нос, чтобы послушать, что такое случилось.

А случилось невероятное – сковородку Яклича стащили прямо с картошкой. Увели нагло и открыто прямо среди бела дня. И он, созвав вахтеров и наших воспитателей, создает комиссию для обыска, на предмет нахождения, изъятия и примерного позорного наказания похитника.

Мы посмеиваемся, наевшиеся и довольные, и весело наблюдаем поднявшуюся суету вокруг сковородки.

А тем временем Томка берет освободившуюся от картошки сковородку, собираясь пойти на кухню и помыть посудину, и вдруг застывает от ужаса. Обнаружив на дне сковороды две процарапанные буквы – А и Я!

- А-а-а-а-а-а! – вопит несчастная Томка, - Я-я-я-я-я-я не нашу сковородку с картошкой принесла!!!

Выясняется, что в хлопотах о курице никто не заметил, что сковородка чужая! А я предупреждала, что посуда на этаже одинаковая, как близнецы.

- Кто чистил НАШУ картошку, кто жарил? – сурово вопрошает старшая Галя
- Н-не я…и не я…и не я…
- Так как ты ее могла перепутать?
- Я думала, кто-то из вас поставил! – почти рыдает Томка, - сковородка же наша, а она не наша!

И при этом мечется по комнате с жирной сковородой, пытаясь засунуть ее сначала в шкаф с зимней одеждой, тыча прямо в песцовые воротники. От шкафа ее дружно оттаскивают, тогда она пытается выкинуть чугунную улику в окошко. На это резонно возражают, что сковорода будет найдена именно под этим окном, как бессовестно спрятанная и утаенная от следствия.
 
   Голоса в коридоре приближаются. Комиссия останавливается напротив двери в двадцать вторую комнату. Наступает развязка. Томка забивается на кровать, грудью бросившись на сковороду и прикрыв ее наглаженным на завтра и любовно проутюженным белоснежным жабо, и замирает от ужаса приближающейся расплаты. Девчоночий строй смыкается у двери, как будто пытаясь не пропустить комиссию дальше порога.

   И в этот момент раздается примирительный голосок комендантши тети Нины:
- Здесь девочки живут, они хорошие, Аркадий Яклич, они не способны украсть сковородку
- Все они хорошие, - бубнит Яклич с раздражением голодного барсука

   Но комиссия проходит мимо. Галя выдергивает из рук плачущей крупными слезами Томки злополучную сковородину и ставит под стол – теперь можно.
На другое утро, после третьих петухов, Томка осторожно выкрадывается из комнаты и, вздрагивая от испуга, тихо моет с мылом Якличину сковороду и сует ее в первую же попавшуюся духовку.
   Возвращающийся с «ночного» известный старый котяра Купонич становится неожиданным свидетелем крадущегося движения Томки по коридору. Оба проскальзывают в двери в разных концах коридора, причем Купонич остается незамеченным. А бедная Томка ныряет под одеяло с бьющимся, как у птички, сердцем и спасенной честью невинной в смысле кражи девицы.

   Первая часть детективной истории закончена. Наступает вторая.
Мы все с интересом ожидаем, как Яклич обнаружит сковороду. Но проходит день, два и неделя, а сковорода находится на своем старом месте. Умная Вера не выдерживает и со свойственной ей бескомпромиссной прямотой начинает разведку боем:

- Аркадий Яклич, не нашли сковородку?
- Н-е-е-е-е-т, не нашел

Яклич внимательно смотрит на Веру, которая, не смущаясь, продолжает, теперь уже приступая к пробной перестрелке:

- Везде искали?
- Везде искал…А что?
- Может, в духовке где? Смотрели? – вопрошает Вера с невинным видом. Для себя она невинна вполне, а вот для Яклича…

Вера начинает с дальней духовки:

- Да, действительно нет!  А тут? И тут нет… Да вот же она!!!

Сковородка вынута и демонстрируется поджавшему губки Якличу.
Тот, однако, не проявляет ожидаемой радости, но, скособочившись, оглядывает умную Веру с ног до головы, как бы стараясь навсегда вобрать в себя облик этой наглой воровки. Вера наконец догадывается, в чем подозревает ее Яклич, краснеет, как помидор, и вскрикивает совсем уже некстати:

- Вот! А я ведь помочь Вам хотела!

- А картошечек-то четыре штучки вернуть надо бы, - гундосит Яклич

   Вера покидает поле боя побитая и уничтоженная, как Наполеон при Березине. Жалуется нам, но мы жестокосердно смеемся, глядя на ее растерянный, впервые в жизни, наверное, и совсем сейчас не командный вид. Бессовестно хохочет и воришка Томка, когда вечером эта страшная история рассказывается нашим веселым соседкам.

   Нашу комнату после случившегося Яклич взял на заметку и со мной здороваться перестал.

Вот уж одолжил так одолжил!