Юбилей

Занимался рассвет.  Мария  Савельевна смотрела, лежа в  кровати в столь ранний час, как в окне   кто-то невидимый поднимал темно-синий занавес небосвода, украшенный  тускнеющими  звездами, открывая ее глазам  ярко-розовое небо,  освещенное просыпающимся  солнцем.  Было еще очень рано.  Начали просыпаться птицы. Их пение  было ясно слышно в тишине раннего утра. Проснулась и зажужжала на окне большая   сине-зеленая муха. Зачинался новый день, летний июньский день, самый длинный в году день, день летнего солнцестояния.

Но это  был еще и ее день. Ровно девяносто лет назад, в такой же длинный летний день, рано  утром она появилась на этот свет.

«Девяносто, Господи, уже девяносто лет живу   я на этом свете,- думала Мария Савельевна,- когда же Господь простит меня и заберет  к себе? Ведь никого не осталось   у меня здесь. Господь-батюшка, смилостивись, призови меня. Неужели ты меня еще не достаточно наказал за грехи молодости? Да, грехи молодости…грехи…куда же от них денешься? Но я ведь просто хотела  быть счастливой. Неужели это такой большой грех, что  до сих пор не можешь простить меня?

Мария Савельевна перевернулась на спину. Кровать  даже не скрипнула. Была бабушка Маня  маленькая и сухонькая. Уже много лет жила она   в одиночестве в этом небольшом деревенском домике на окраине села. Больше шестидесяти  лет назад построил этот дом ее Тимоша – счастье ее и боль. Дом когда-то  был крепким и теплым. Большая кухня с русской печью и двумя окнами на  улицу и одним  во двор и горница с двумя окнами, которые смотрят на  улицу, казались когда-то им роскошными хоромами. Теперь же дом старился вместе с ней. Просел фундамент под северной стороной дома и пол   в горнице теперь был с уклоном. Приходилось под ножки кровати и шкафа  подставлять деревянные чурбачки. Большой старинный сундук, красиво украшенный металлической решеткой и расписанный  яркими до сих пор  красками, стоял возле печки. Когда зимой было холодно спать в кровати, баба  Маня устраивалась на ночь на этом сундуке. Сундук – это все, что осталось у нее от той, прежней первой, как она ее называла,  жизни.
Полежав еще немного в теплой постели,  баба Маша поднялась   с кровати.  Начинался новый день, и хочешь  -  не хочешь, надо пойти накормить кур и пса Тошку, полить гряды в огороде. День обещал  быть  жарким. « Надо огурцы полить, не то "сгореть"  могут», - думала Мария Савельевна, завязывая вязки верхней юбки, а затем и фартука. Она привыкла одеваться так, как и шестьдесят лет назад. Голубенькая летняя сатиновая, сшитая  ей самой  много лет назад, кофточка  застегивалась на   множество беленьких  пуговиц. Темная   синяя юбка одевалась поверх нижней светлой  юбки.  Фартук был куплен  в магазине  уже много лет назад, но служил до сих пор. Одевшись, Мария Савельевна расчесала   волосы и свернула их   в узел. Когда-то ее   волосы  были густыми,  и  черный узел волос оттягивал голову назад.  Теперь же  волосы стали совсем седыми и реденькими. Сквозь волосы просвечивала кожа на голове. « Все позади, все  было  давно. Как же давно, как давно была   у меня жизнь!» - вздохнула  баба Маша.

Поставив  на электрическую  плитку  чайник, она вышла  во двор. Соседка Оксана уже поливала огород. Оксанка  была молодой женщиной. Три года назад она вышла замуж за Володю, который был сыном соседей бабушки Маши. Бойкая, острая на  язык молодая соседка нравилась бабуле.

-Баба Маша, здравствуйте,- поздоровалась Оксана,- утро  нынче отличное. Днем снова жарко  будет.

-Да, Оксана, денек  будет знатный. Поздравь меня, внученька.

- С чем, баба Маша?

- Именинница я нынче.

- От души поздравляю, баба Маша. Сколько же Вам исполнилось? Семьдесят?  Семьдесят пять?

Баба Маша отрицательно покачала головой.
- Восемьдесят? Да неужели? Никогда бы Вам столько не дала!
- Нет, Оксаночка, не восемьдесят мне исполнилось, а девяносто. Ровно девяносто лет мне сегодня.
- Баба Маша, да не уж то? Так это же такой юбилей! Сейчас   я к Вам зайду.  Сейчас…сейчас…

Оксана  бросила лейку между грядками. Помыв руки в баке с водой, она  быстро прошла   в цветник.  Оксана оглядела  цветущие возле дома лилии, аквилегии и ромашки. «Что же подарить бабе Маше?»  Немного подумав, она срезала синие цветы аквилегии, несколько крупных белых лилий и оранжевые тигровые лилии. Поместив в центр букета синие аквилегии, она окружила их белыми, а затем и оранжевыми лилиями. Получилось красиво, но чего-то не хватало.  « Слишком  много крупных  цветов,- подумала Оксана,- надо «разбавить» цветами поменьше».   Она срезала  несколько веточек цветущей садовой ромашки, разместила их между лилиями.
-Замечательно.
Оксана пошла во двор Марии Савельевны. Та ходила по дорожкам между грядками и небольшой пятилитровой лейкой поливала  лунки с огурцами.

-Баба Маша! Мария Савельевна! Поздравляю от всей нашей семьи Вас с Вашим юбилеем! Примите от меня этот букет в знак уважения. А вечером, если Вы не будете против, мы придем поздравить Вас всей семьей.

Оксана хотела обнять  бабушку, и ступила на дорожку  между грядками. Тотчас же ее ноги провалились  в землю почти по  щиколотку.

-Баба Маша! Да как же Вы так ходите?  Под Вами даже земля не проваливается! Вы что, святая? По воздуху ходите?

- Оксаночка, большое спасибо за букет. Какой же он красивый! Мне  уже  много лет никто  цветов не дарил.
Она подошла к Оксане и приняла букет.
- А насчет святости… Грешница я, Оксаночка, великая грешница. За грехи мои Господь и испытывает меня такой длинной жизнью. Ведь все мои умерли. Давно  уже нет мужа, погиб он в войну. Был сын, так его тоже на войне  убили, совсем еще молоденький мой Василек был. Две дочери были, так и они уже  в другом мире. Внук только остался, но он далеко живет. Одинока я, Оксаночка, давно одинока. Зачем живу?
- Да, что Вы, баба Маша! Живите еще лет до ста. Здоровья Вам!
Оксана обняла бабушку.

- Ну, ладно, побегу я. Грядки дополивать надо, а то скоро на работу идти. А вечером ждите, придем поздравлять.
Поцеловав на прощанье Марию Савельевну в щеку, Оксана  ушла домой.
Тяжелый букет оттягивал руки. Войдя в дом, баба Маша наполнила  водой трехлитровую банку и поставила   в нее букет. Аромат цветов заполнил весь дом. Сварив себе манной каши  (« Спасибо Марии Николаевне, молочко мне приносит»), она позавтракала и прилегла отдохнуть. Букет цветов  стоял на небольшом столике   возле окна как раз напротив  кровати. Мария Савельевна  смотрела на него, а перед глазами у нее  был другой букет. Закрыв глаза,  она стала вспоминать. Вот она, младшая дочь купца первой гильдии Савелия Ильина, гуляет со старшими сестрами в парке на ее родине в Рязани. Ей исполнилось пять лет, и семья празднует ее день рождения. На ней белое кружевное платьице почти до пола, атласные туфельки и легкая шляпка. В парке она нарвала небольшой букетик из белых ромашек и синих васильков. Этот букетик она нарвала для  своей горячо любимой мамочки.  Купчиха Ильина не была похожа на  толстых  жен  других купцов Рязани. Она  была из обедневшего дворянского рода, получила образование и дочерей своих воспитывала маленькими  барышнями. Солнце ярко светит, а маленькая Маняша бежит со своим букетиком по травке к маме.

А вот теперь перед ее глазами другой памятный ей букет. Его держит в руках рыжий вихрастый парень. В букете полевые ромашки и колокольчики, а на лице парня такие же, как на стоящих сейчас на столе в букете лилиях, веснушки, много-много веснушек. Это ее любимый, ее солнышко Тимофей, Тимоша. Тимофей работал конюхом в доме ее первого мужа Сергея Григорьевича Головина. Да, ее первого, не один раз проклятого ею мужа. Как же не хотела она идти за него замуж!

Купец Ильин держал своих дочерей в строгости. Не было в их жизни веселых вечеринок или гуляний вечером с подружками и молодыми людьми. По воскресеньям и большим праздникам разрешалось им сходить  на службу в церковь. Больше в их жизни развлечений не было. Лишь небольшая домашняя библиотека скрашивала их жизнь, да иногда прогулки в парк с сестрами и мамой. Все остальное время должны  были девочки обучаться наукам на уроках, которые вел приходящий учитель, либо заниматься рукоделием.

Старших сестер отец отдал замуж без их согласия. Отдал за тех молодых людей, которых считал перспективными купцами, способными содержать свою семью в сытости и довольствии. Согласие дочерей на такой брак он не считал нужным даже спрашивать.  Младшенькую дочь он любил и баловал более других дочерей, и Маняша надеялась, что уж ее-то отец отдаст замуж за любимого молодого человека. Внешне Маняша очень походила на маму. Небольшого роста, худенькая, черноволосая и кареглазая, смешливая, острая на  язык, она нравилась многим молодым людям. Но на ее беду заприметил ее вдовый князь Головин. Маняше не было еще и семнадцати, когда к ней посватался пятидесятилетний князь. Отец Маняши дал согласие на брак, нисколько не сомневаясь, что эта партия для его дочери будет самой выгодной. Он даже не захотел выслушать дочь:
-Ты, что, дура, не понимаешь? Ты же княгиней будешь!
Как  же ненавидела она своего старого противного мужа, сколько же слез она пролила! Князь, к тому же,  оказался человеком не очень воспитанным, грубияном и любителем выпить.  Через год замужества Маняша родила дочь, которую назвали Александрой, Сашенькой. Но рождение дочери изменило ее жизнь  только в худшую сторону. Муж часто  был пьян, а после рождения Сашеньки стал поколачивать Маню. И хоть в доме отца она жила в строгости, но здесь, в этом доме, жизнь ее превратилась в ад. Чтобы лишний раз не попасться мужу на глаза, она стала частенько прятаться от пьяного мужа на конюшне. Здесь она и встретила своего Тимошу, Тимофея Косых. Яркий, как солнышко, веселый, выполнявший любую работу с шутками и прибаутками, Тимофей понравился ей сразу, и не только понравился – впервые в жизни она влюбилась. Молодая жена хозяина тоже приглянулась Тимофею. Их любовь была и наградой и мукой. Они встречались тайком, но их все-таки выследили. Там же, на конюшне, князь собственноручно отстегал кнутом и свою молодую жену, и ее молодого любовника.  Маняшу он бил до тех пор, пока она не потеряла сознание. До полусмерти был избит и Тимофей. Жизнь в доме мужа стала совсем невыносимой. Тимофея же и близко теперь не допускали к княжескому дому.

Подождав, пока раны от побоев немного затянутся, Тимофей  смог встретиться с Маняшей в церкви:
- Маняша, душа моя! Давай убежим!
- Да куда же мы убежим? Найдут – убьют!
- В Сибирь уедем. Я недавно разговаривал с одним студентом. Он говорит, что сейчас очень многие крестьяне едут на поселение в Сибирь. Вот с ними мы и затеряемся.

- А как же Сашенька? Я же не смогу ее забрать. Князь мне с ней сейчас и видеться не дает, говорит, что недостойна.
- Он тебя после того случая снова бил? У тебя синяки свежие на руках.
- Бил, конечно. Изверг он, а не князь.
- Он, ведь,  в конце  концов,  убьет тебя! Не зря его первые две жены рано  умерли. Ты тоже хочешь свою жизнь загубить? Ты любишь меня?
-Да, люблю.
-Тогда жди моего сигнала.

Через неделю, воспользовавшись тем, что князь уехал по делам в Москву, Маняша  бежала из опостылевшего дома вместе с Тимофеем. Тимофей запряг и увел с конюшни лошадь. Из дома они смогли вынести лишь вот этот, стоящий у печки, сундук с ее приданым.  Как же пригодилось им содержимое этого сундука! Если бы не этот сундук, может и не смогли бы они  скрыться  от мужа. Сашеньку с няней Сергей Григорьевич, словно предчувствуя побег, взял с собой.

Марии Савельевне даже не хотелось вспоминать, как они добрались до этой деревеньки за Уралом. Они знали, что их ищут. Тимофея об этом предупредил знакомый молодой крестьянин, встретившийся как-то им по дороге. Лишь перевалив Уральские горы, они стали чувствовать себя в безопасности. А тут еще и война началась, не до них стало полиции. Первое время после приезда жили они на заимке  у одного богатого  крестьянина. Тимофей  снова занимался  лошадьми, Маша помогала по хозяйству. Маше, никогда прежде не занимавшейся хозяйством, приходилось учиться всему заново: доить коров, ухаживать за скотом, работать в огороде, готовить обед. Но что  могли значить  эти трудности в сравнении с тем всеобъемлющим чувством любви и счастья, которое было для них главным в этой жизни. Никакие проблемы не могли омрачить наполнявшего их обоих чувства.

Тимофей не стал скрывать от хозяина, что они беглые. Тот не выдал их, но  работали они за харчи и проживание. Денег за работу им не платили. Через полтора года жизни на заимке родился их сын. Сын родился  рыженьким, как и папа, и с удивительно синими глазами, которые по мере взросления Василька становились все более глубокого синего цвета.

Лишь после революции 1917 года стали они жить, не боясь преследования.  Маша написала письмо своей маме, попросила  у нее прощения. Долго ждала она ответа на свое письмо. И лишь через полгода пришло то единственное письмо от мамы. Полученные новости не обрадовали ее.  Отец ее проклял и отказался от нее. Князь Головин аннулировал их брак.  Перед революцией Сергей Григорьевич уехал во Францию с новой женой, двумя несовершеннолетними детьми от предыдущих браков и Сашенькой. Маша продолжала писать маме письма, и ждала ответа, но больше писем не было. Лишь много лет спустя узнала Маша, что в годы гражданской войны отец ее, не поддержавший новую власть, был расстрелян, а мама умерла от голода.

Но жизнь самой Маши в эти годы, не слишком устроенная и сытная, была ежедневно наполнена счастьем и любовью. Все бури, связанные со сменой власти, обошли заимку стороной. Конечно, они узнавали новости о происходящих событиях, но в их жизни ничего не менялось. После окончания войны и установления мира, решили они с Тимофеем строить свой дом в деревне. Не один год длилась  эта стройка, но,  в конце концов,  дом, их дом, был готов. Уже в этом доме в конце тридцатых, перед самой войной родилась их дочь Ирина. Когда Мария Савельевна вспоминала эти годы, годы ее счастья, ей казалось, что пролетели они незаметно, как  будто и не было их. Только в душе при воспоминании об этих годах становилось тепло и радостно.

Деревенька разрасталась. В ней появился новый клуб, ясли, школа. Вот в эту школу и пригласили ее работать учителем. Учителей в то время не хватало, ведь учить приходилось не только детей. Большинство взрослого населения деревни тоже было неграмотным. Когда она начала работать в школе, думала, что это ненадолго. Но оказалось, что это и есть дело всей ее жизни. Более сорока лет проработала она в школе учителем начальных классов.

Начавшаяся война подвела черту под ее счастьем. Через неделю после ее начала  призвали на фронт и Тимофея, и Василька, работавшего в колхозе трактористом. Василий  был танкистом  и погиб  в сражении на Курской дуге. А вот где погиб ее Тимоша, она не знает до сих пор. В извещении было сказано, что он пропал без вести. Не поверила она этой официальной бумаге и всю жизнь продолжает ждать своего Тимошу.

После войны лишь заботами о дочерях  жила Мария Савельевна. Ирина  вышла замуж и родила сына, ее внука Игорька.  О Сашеньке же не знала Мария Савельевна ничего. Лишь в начале шестидесятых решилась она начать поиски старшей дочери. Раньше она боялась сообщать кому-либо о своем прошлом, боялась, что  если власти узнают, что она не только дочь богатого купца, но и бывшая жена князя, то она потеряет не только работу, но и свободу. Долго не было ответов на ее запросы, и лишь в середине шестидесятых получила она официальный ответ на свой запрос – княжна Александра Сергеевна Головина прожила всю свою не очень долгую жизнь в Париже, скончалась в возрасте сорока шести лет, похоронена… Последняя надежда погасла. Еще до получения этих вестей, осталась она одна с внуком. Семья дочери попала в аварию, выжил только Игорек.  И снова пришлось начинать ей жизнь сначала. И хоть давно она уже была отнюдь не в молодом возрасте, продолжала работать, растить Игорька. После окончания школы Игорек поступил в военное  училище. Он часто писал бабушке первое время, а потом женился, появились дети, и письма от внука стали приходить все реже. Теперь же она в основном получала поздравительные открытки на праздники и пару писем в год.

Мария Савельевна уснула. Ей снился сон. Она никогда не видела во сне своего мужа, но сегодня она увидела его таким, каким он был много-много лет назад. Тимофей улыбался и звал ее с собой. Как же не хотелось ей просыпаться! Но зажужжала на окне муха, и Мария Савельевна проснулась.

«Пора собираться, Тимоша зовет»,- подумала она. Открыв сундук, она стала  перебирать сложенные в него вещи, их было не слишком много. На дне сундука лежали стопками перевязанные атласными ленточками письма. Больше всего было писем от Игорька, эта стопка была самой  большой. Небольшая стопка писем от Василька, которые он писал ей с фронта. И лишь три, зачитанные до дыр на сгибах,  письма от Тимоши. Она еще раз прочла эти письма, хотя знала их наизусть. Под письмами лежал узелок. В большую шелковую шаль с кистями было завернуто белое длинное кружевное платье со стоячим воротником и длинными рукавами и туфли. Шаль и платье – это все, что осталось от ее приданого.  Согрев воды, она вымылась, надела новое белье. Платье было ей впору, хотя одевала  она его в последний раз почти семьдесят лет назад. И  пусть немного пожелтело от времени кружево платья, платье все равно было очень нарядным. Накинув на плечи шаль, она посмотрела в зеркало.  Как будто молодая Маняша отразилась в зеркале, только голова седая и лицо избороздили морщинки.

В сундуке  она нашла недавно оформленное завещание, по которому дом отходил после ее смерти соседке Оксане. Положив завещание на стол,  рядом с ним она положила деньги на похороны, завязанные в носовой платок, еще раз оглядела комнату.  «Вроде все в порядке». Потом подошла к кровати и сделала то, чего не делала никогда. Надев туфли, она еще плотнее завернулась в шаль, легла поверх покрывала на кровать.  Она лежала в кровати маленькая, сухонькая, но торжественно-нарядная. Она знала, что ложится в эту кровать последний раз. Закрыв глаза, она уснула, уснула, чтобы никогда больше не проснуться… 
« Тимошенька, солнышко мое, я иду к тебе! Господи, спасибо тебе…»