Соня Джелли - Глава 2

      Наступил следующий день. Как и было задумано, Фрэнк проснулся от полуденного боя часов. «Режим настоящей творческой личности», - констатировал Фрэнк. В противовес вчерашнему холостяцкому ужину, который и ужином-то назвать можно было с трудом, сегодня он решил подкрепиться в ресторане. Фрэнк отправился на Йорк Стрит в русский ресторан «Санкт-Петербург». Выбор не был случаен – Фрэнк часто посещал этот ресторан, и тому было объяснение. Как писатель Фрэнк вырос на русской классике, среди которой он особо выделял Достоевского, в чем, кстати, не был особенно оригинален. Сейчас уже трудно сказать, в связи с чем сложилось его убеждение, что жизнь, описанная в романах Достоевского, это и есть реальная русская жизнь. Фрэнк часто мысленно переносил описанное на современную почву, не находя при этом никакого противоречия, хотя разумом понимал, что времена нынче далеко не те. Его всегда интересовал вопрос, в какой степени перевод проигрывает оригиналу, а то, что он проигрывает, не вызывало у него никаких сомнений. Кто же в таком случае может быть арбитром? По всему выходило, что любой читатель, имеющий дело с переводом и в подавляющей массе не знающий оригинала, отдается на милость переводчика, добродушно полагаясь на его профессионализм и порядочность. В любом случае Фрэнк чтил Достоевского, и, когда в центре Ливерпуля открылся русский ресторан «Санкт-Петербург», он оказался одним из первых его посетителей. Он зашел туда скорее из любопытства, стараясь понять, найдет ли там хоть что-либо от Петербурга Достоевского или столкнется с неприкрытой бутафорией. Несомненно, русский дух той эпохи витал в этом заведении, а русский борщ, который Фрэнк попробовал сначала с большой осторожностью, а впоследствии стал заказывать регулярно, окончательно убедил его в том, что он нашел частичку России в его родной Англии. Однажды он посетил ресторан ночью, застав выступление русских артистов. Звуки балалайки и русская речь пьянили по-своему, хотя ситуация была усугублена именно выпитой водкой, сортов которой Фрэнк насчитал более сорока. В результате он обнаружил себя на сцене, отплясывающего вприсядку. Этот стиль танца, как ему потом объяснили, несколько устарел и ассоциируется с русским народным творчеством, хотя Фрэнк нашел его очень похожим на хип-хоп, а, значит, вполне современным. Излишне говорить, что утром он встал с превеликой головной болью, из чего заключил, что русский может родиться только в России. Фрэнк стал завсегдатаем этого ресторана, выучил несколько обиходных русских фраз и время от времени, не понятно для чего, вставлял их в свою речь, привлекая внимание других посетителей.
      «Если полдня идет дождь из туч, через которые не видно белого света, то как можно этот день называть солнечным?» - сокрушался Фрэнк, подъезжая к русскому ресторану и памятуя о вчерашнем прогнозе погоды.
      – И при этом они утверждают, что точность прогнозов неустанно растет, - в сердцах промолвил Фрэнк, стряхивая воду со своей одежды перед входом, так как не захватил с собой зонт.
      – Проходите, пожалуйста, мистер Бэйли, - поприветствовал швейцар. - Надеемся, вы хорошо проведете время у нас.
      – Спасибо, я в этом просто уверен.
      Заказав традиционный ассортимент блюд, он вспомнил, что обещал позвонить своему агенту Роберту Мэлвилу. Достав из кармана мобильный телефон и выбрав из списка номер своего партнера, Фрэнк нажал на вызов.
      – Привет, Фрэнк. Куда ты пропал? Тут такие новости!
      – Привет. Тоже рад тебя слышать. Какие новости?
      – Блестящие новости. В «Брун Бэй» сдержали слово – дополнительный тираж твоего романа уже поступил в продажу. Прими мои поздравления. Но это еще не все! У меня на столе еще два предложения…
      – Постой! - Фрэнку показалось, что кто-то из них двоих слегка перегрелся. Дополнительный тираж был издан в «Брун Бэй» месяц назад. Тогда же ему стало известно и о двух новых предложениях. Определенно, Роберту надо дать окончательно проснуться сегодня. Похоже, он сейчас не в форме. – Я перезвоню тебе завтра.
      Завершив трапезу и расплатившись, Фрэнк вышел на улицу. В его планах на сегодня было посещение любительского театра – Фрэнк собирался посмотреть спектакль «Туман в Капитолии», предположительно рассказывающий о закулисной жизни большой политики. Поход в театр Фрэнк рассматривал как мероприятие по расширению своего кругозора, хотя не исключал, что увиденное могло бы пригодиться в его дальнейших творческих изысканиях.
      Надо сказать, что отношение к драматическому театру у Фрэнка было неоднозначное. С одной стороны, он считал, что это умирающее искусство. Он, как ему казалось, справедливо полагал, что театр, как форма отображения жизни людей, была создана с учетом действовавших в тот период человеческого развития возможностей. А возможности были примитивны – сцена в той или иной форме и места для зрителей в том или ином порядке. Привнесение со временем декораций, освещения и иных эффектов ничего по сути не изменило. Актеры по-прежнему неестественно громко говорят с целью быть услышанными на задних рядах, декорации более напоминают искусство символики, нежели реальную обстановку, и так далее. Фрэнк мог бы подробно перечислить все изъяны театра, которые бы подтверждали его вывод о неактуальности этого направления в искусстве. Иными словами, театр, по мнению Фрэнка, по выразительности явно проигрывал кино, телевидению и даже компьютерной анимации.
      С другой стороны, Фрэнк явно ощущал какой-то подвох. Он не мог понять, почему при столь правдоподобных рассуждениях эта точка зрения не стала господствующей в обществе. Напротив, почему-то считается, что театр как искусство на порядок выше, чем то же кино. Театр ассоциируется с гениальными авторами, и с этим трудно спорить. Но гениальные тексты только бы выиграли, будь они представлены в форме, соответствующей современному развитию человечества.
      С такими мыслями Фрэнк занял свое место в зрительном зале, какое-то время еще оглядываясь по сторонам. Зал был очень маленьким, мест было мало, а занятых мест было еще меньше. Судя по всему, труппа еще не сделала себе имя, а среди зрителей были либо завсегдатаи, которым по большому счету не важно, что и в исполнении кого смотреть – их занимает сам процесс, который в данном случае можно назвать ритуалом, либо случайные, вроде Фрэнка, зрители, которым также по большому счету все равно, что смотреть, так как их визит в театр обусловлен необходимостью либо как-то убить время, либо удовлетворить сиюминутное любопытство.
      Фрэнк решил, что примет любое качество исполнения, и настроился лишь на то, что ему обнажат одну из тайн той кухни, продуктом которой является большая современная политика, а потому долго недоумевал, наблюдая изложение какой-то средневековой любовной истории. Другие же зрители к факту несоответствия названия спектакля его содержанию оставались совершенно безучастными, лишь только гулом или ропотом выражали свое отношение к не до конца совершенной игре актеров. А вот сосед Фрэнка справа в таких случаях действовал иначе. Он начинал громко сопеть и едва слышно постукивать тростью о пол. Соседом был весьма древний старичок в больших круглых очках.
      – Простите, - обратился старичок к Фрэнку по ходу пьесы, - мне стыдно признаться, но я не понял, что сказал Лео.
      – Лео сказал нечто вроде «Эмальюзен де Фриск», - поделился своими наблюдениями Фрэнк.
      – Эмальюзен де Фрик?
      – Да, Эмальюзен де Фрик.
      – Но, кто он такой, Эмальюзен де Фрик?
      – Некто наподобие…
      – Языческого идола?
      – Совершенно верно! Языческого идола. Ему поклонялись…
      – Кто?
      Фрэнк замялся. Старичок пришел на помощь.
      – Гунны?
      – И гунны тоже, - облегченно вздохнул Фрэнк и предложил собеседнику следить за действием более внимательно.
      Спустя почти час, не дождавшись того, ради чего он пришел сегодня сюда, Фрэнк собрался уже покинуть зал, но не смог сделать это, не высказав администрации все, что он по этому поводу думает. Не найдя взглядом в зале того, кто бы мог держать ответ, Фрэнк направился к боковой двери, которая, как он решил, ведет в служебные помещения. Отворив дверь, Фрэнк ступил в слабоосвещенный коридор. Фрэнк был несколько возбужден, а потому действовал решительно. Однако, по мере того, как он двигался по коридору, а на встречу так никто и не попадался, его решимость постепенно сходила на нет. Ему уже стало казаться, что его маршрут замкнулся, и будет длиться бесконечно, но в этот момент впереди послышался топот бегущего. Через некоторое время из-за очередного поворота выскочил человек и стал стремительно приближаться к Фрэнку. Страшно сказать, но в руке он держал огромный кинжал. Положение было критическим. Оглядевшись, Фрэнк заметил прислоненную к стене небольшую лестницу. Фрэнк схватил ее и, когда нападавший приблизился, чтобы нанести удар кинжалом, с силой опустил лестницу ему на голову. Неприятель охнул, его ноги подкосились, и в следующий момент его тело распласталось на полу. Выпавший из руки кинжал лежал рядом.
      Славя всевышнего за чудесное спасение, Фрэнк попробовал перевести дух. Необходимо было срочно сообщить в полицию о попытке убийства, и Фрэнк, подняв кинжал, метнулся по коридору в обратную сторону. Не пройдя и десяти шагов, он заметил небольшую щель на уровне пола, через которую проникали свет и приглушенный голос, скорее всего, женский. Над щелью, как и положено в таких случаях, была дверь – странно, что он не заметил ее раньше. Ситуация требовала решительности, и Фрэнк толкнул дверь.
      Яркий свет ослепил его, и на какое-то время ориентация была потеряна. Сделав несколько шагов вперед, Фрэнк с ужасом понял, что находится на сцене. Женский голос принадлежал несчастной влюбленной героине, которую звали Роксаной. Этот голос, и так не твердый по замыслу автора, вовсе прервался в тот момент, когда Роксана увидела Фрэнка. Фрэнк тоже молчал, но по другой причине. Пауза затягивалась, но гул в зале прекратился. Выход на сцену актера в современной одежде был расценен как модернистский подход режиссера, при этом его подозрительное молчание и кинжал в руке предвещали кровавый финал, привнося в вялое сюжетное течение свежую струю. Публика затаила дыхание, ожидая развязки.
      По иному восприняла случившееся Роксана. Она догадалась, что в спектакле произошел сбой, и помощи ждать неоткуда. Это был ее дебют, и дальнейшее далось ей далеко не просто.
      – О, Флавио, ну, наконец. Скажи, какие вести ты принес - в неведеньи я пребываю. Я жду Больцано безуспешно. Где он? Поведай, видел ты его?
      Фрэнк догадался, что на реплику принято отвечать репликой, и ждущее выражение лица Роксаны говорило ему о том же. Он уже понял, что в коридоре огрел этого Больцано, и срыв спектакля будет на его совести. Фрэнк открыл рот, и тот сам начал нести несусветное.
      – Да, госпожа. Но новость, что принес я, не будет в утешенье вам. Больцано был герой и бил врагов бесстрашно, но силы не равны. И в том бою он пал. Я видел сам, как бездыханный он наземь опустился, сжимая сей кинжал.
      Тут для полной убедительности Фрэнк поднял руку, демонстрируя кинжал.
      – О, боже!
      Вновь воцарилась пауза. Роксана лихорадочно соображала, что она должна противопоставить такому повороту событий. Публика восприняла это молчание как должное, понимая, что такая новость способна повергнуть в шок любого, что уж говорить о хрупкой Роксане. Меж тем, Фрэнк устал держать кинжал на вытянутой руке. Ему как никому нужна была развязка этой глупейшей ситуации.
      В этот самый момент на сцену, покачиваясь и волоча за собой лестницу, которой защищался Фрэнк, вышел Больцано. Сердце Фрэнка екнуло, что побудило его высказаться.
      – О, чудо! Он воскрес!
      Роксана тоже не осталась в долгу.
      – Я верила, что свижусь вновь. Больцано, дорогой, ничто на свете разлукой нам не станет…
      – Кто этот ублюдок? – не совсем в тему изрек Больцано, указывая лестницей на Фрэнка.
      С учетом ряда обстоятельств было очевидно, что Больцано не отдавал себе отчета, где он находится. К великому сожалению Фрэнка Больцано был существенно крупнее него, да и лестница в руках Больцано понижала шансы Фрэнка в предстоящем поединке. А то, что поединок предстоит, не сомневались даже зрители. Роксана постаралась спасти ситуацию.
      – Больцано, что я слышу. Да ты ревнуешь! Столь негоже нам поступать, ведь это Флавио, наш старый друг.
      – Какой он к черту друг! Этот ублюдок ударил меня лестницей по голове. Он хотел убить меня, чтобы завладеть тобой. Теперь моя очередь!
      Фрэнк понял, что этот спектакль может оказаться последним в его жизни. Больцано, этот в не меньшей степени ублюдок, совсем не контролировал себя. Он возомнил, что имеет какое-то право на Роксану. Лучше пусть он останется мертвым героем. Героем, но мертвым.
      – Ах, так! Пришла пора признаться. Больцано прав, что я люблю, и чувство то глубоко как Ла-Манш. И я готов бороться за любовь, и не судите меня строго, ведь жизнь готов отдать я за Роксану.
      Роксана замерла с широко открытыми глазами, не понимая, кто из ее поклонников ударился головой сильнее. Больцано к этому моменту вовсе перестал соображать и оставался стоять только лишь благодаря лестнице, на которую он опирался. Фрэнк же, полностью перевоплотившись, продолжал извергать монолог, пока не иссяк.
      – Я долго ждал, томившись…
      Решив, что пора от слов переходить к делу, и нащупав к тому моменту слабое место Больцано, Фрэнк решительным шагом подошел к нему и ударом ноги выбил лестницу из рук соперника. Лишившись опоры, Больцано рухнул как мешок с трухой. Убедившись в отсутствии какой-либо попытки со стороны Больцано подняться, Фрэнк с размаху воткнул кинжал в деревянный пол сцены, символизируя тем самым свою победу.
      – Я твой, Роксана…
      Это было удачное место для концовки, и Роксана блестяще воспользовалась представившейся возможностью.
      – О, Флавио!
      Но словами Роксана не ограничилась. Она приблизилась к Фрэнку и нежно обняла его. Тот, кто двигал занавесом, также правильно понял, что более благоприятного момента для его закрытия может уже не представиться. По непонятной причине Роксана и Фрэнк продолжали стоять обнявшись, даже когда занавес закрылся. За ним слышались аплодисменты зала, но эта пара, похоже, ничего не замечала вокруг. Вокруг стояли еще несколько актеров, занятых в спектакле, в ожидании выхода на поклон. Больцано валялся на заднем плане.
      Занавес вновь открылся, и аплодисменты усилились, когда взору зрителей предстала эта пикантная сцена. Излишний шум привел, наконец, героев в чувство, и они с видимым неудовольствием разомкнули свои объятия. Уже знакомый старичок увлек Фрэнка, как тот ни сопротивлялся, за кулисы и там стал расточать свои комплименты. Фрэнк, не обнаружив поблизости Роксаны, махнул с сожалением на это приключение рукой и стал слушать, что говорит ему старичок, который оказался режиссером. Суть сказанного была в том, что у Фрэнка явный актерский талант и большие способности к импровизации. По этой причине старичок предложил присоединиться к их труппе. Перед тем как сообщить о своем решении, Фрэнк высказал свою давнюю обиду:
      – Сегодняшний спектакль далеко не «Туман в Капитолии». Или я не прав?
      – Боюсь, что вы совершенно правы, молодой человек. Премьера «Тумана в Капитолии» анонсирована ровно через месяц.
      – Через месяц?
      – Через месяц.
      – Ровно через месяц?
      – Ровно через месяц. А в чем дело?
      – Не обращайте внимания, это я так.
      – А что насчет моего предложения?
      – Благодарю, я обещаю подумать.
      – Я очень надеюсь на Ваше участие в нашей труппе. У вас с Линдой так удачно все вышло.
      – Простите, что вы сказали? Я имею в виду… с кем… удачно…
      – С Линдой. Это она играла Роксану. Впрочем, не смею вас задерживать.
      «Линда. Пусть Линда. Она же не виновата, что ее так назвали. Хотя, Роксана все же лучше», - думал Фрэнк, покидая театр. – «Пустое, надо забыть это недоразумение». Но забыть сходу не удалось, так как несколько человек, стоявшие у выхода стали просить у него автограф. Фрэнк не заставил долго себя упрашивать, решив, что ценность этого автографа многократно возрастет, когда его поклонникам доведется прочитать его роман. Садясь в машину, Фрэнк обратил внимание на афишу, возвещавшую о премьере «Тумана в Капитолии» десятого июля. «Ровно через месяц! Соврал, не моргнувши. Не пойду к нему в труппу после этого», - твердо и как бы всерьез заключил Фрэнк.
      Перед возвращением домой он купил несколько свежих газет, предполагая вечером сделать то, что он проделывал в последнее время регулярно – поискать рецензии на свой роман. Такое поведение он сам считал недостойным и всячески безуспешно пытался избавиться от этой привычки. Он понимал, что надо смотреть вперед и не зацикливаться на достигнутом. Он уже давно решил для себя, что память вредна, что воспоминания о прошедшем не только не греют душу, но и действуют прямо противоположно. Размышления об упущенных возможностях, о постигших неудачах, о потерях друзей и близких лишь сокращают жизненные силы. Необходимо жить сегодняшним днем, думая о планах на будущее. Над этим ты властен, это поддается коррекции. Изменить же прошлое уже невозможно. Так полагал Фрэнк, и в какой-то мере с ним можно согласиться.
      Подъезжая к дому, Фрэнк еще издали заметил фигуру Вильяма Найтингейла. «Вероятно, будет продолжение комплиментов», - подумал Фрэнк. – «Такое соседство, а точнее, такая навязчивость, определенно будет меня тяготить в будущем».
      – Добрый день, - приветствовал Вильям выходящего из машины Фрэнка и прежде, чем тот успел ответить, произнес явно заготовленный заранее монолог. - Мы с супругой совершенно случайно узнали, что вы, наш новый сосед, являетесь писателем и только что издали свой роман, который получил хорошую прессу. Мы, правда, ее еще не прочли. Я имею в виду книгу. Но нам очень приятно, что вы наш новый сосед. Извините, что повторяюсь. Давайте знакомиться. Меня зовут…
      – Вильям. Вильям Найтингейл.
      – Действительно… Действительно, меня так зовут. А разве мы с вами… Впрочем, это неважно. Мне так приятно. Подруги моей жены…
      – Маргарет Хилтон и Бэсси Оуэн?
      – Совершено верно… Я уже ничему не удивляюсь – вы такой образованный… Мне крайне неудобно… Может быть, я вас задерживаю?
      «Еще как!» - чуть не слетело у Фрэнка с губ. Он все еще не определился, как ему поступать с Вильямом, но решил проявить осторожность:
      – К большому сожалению, я действительно очень занят сегодня. Давайте перенесем продолжение знакомства на завтра.
      Это был не вопрос, это было уведомление. Что бы ни думал по этому поводу Вильям, он вынужден был согласиться. Пожелав странному соседу доброго вечера, Фрэнк вошел в дом.
      Пройдя в гостиную, он огляделся по сторонам. Сомнений не было – это его дом. Тогда почему дом, место, которое должно приносить умиротворение, чувство защищенности, уверенности, действует сейчас на него почти прямо противоположно. «Должно быть, я не оправился полностью от волнений и хлопот последних дней. Мне не следует сейчас торопиться со новым романом. Я должен оглядеться, вжиться в новый образ, прийти в согласие с новыми реалиями. А как поступать с назойливыми поклонниками? Надо выработать для себя определенные тактические приемы поведения в ситуациях, прежде мне не знакомых. Каждый мой шаг должен быть спланирован. Буду считать, что я психологически не подготовился к вступлению в новую жизнь сегодня. Начну я с завтрашнего дня. Кстати, какой это день? Так, сегодня понедельник, значит, завтра будет вторник. Вот и прекрасно. Как? Сегодня же понедельник? Тогда все понятно».
      Фрэнк не был суеверным, но ему становилось спокойнее, когда какая-либо примета хоть в некоторой степени могла служить объяснением непонятной ситуации, в которую он попадал. Остаток дня Фрэнк провел в полудреме на диване перед телевизором, ничем из показанного так и не заинтересовавшись, после чего просмотрел газеты. Рецензии были, но какие-то до боли знакомые. Иными словами, Фрэнк уже читал эти газеты, на что указывала и дата выпуска. «Они продали мне газеты месячной давности!» - дошло до Фрэнка. Он уже задумал завтра же предпринять определенные действия по этому поводу, но, памятуя о своем принципе не переживать о происшедшем, отвернулся от телевизора и уснул.