Овца

- Сейчас я тебя убью, - предупредил Скалин, поигрывая пистолетом.
- Давай, - не отрываясь от газеты, охотно согласился Паша.
- Тебе что, действительно не жалко жизни? - Скалин приподнял бровь, выражая вежливое удивление. - Это ведь неплохая штука, кто бы что не говорил.
- Зачем жалеть то, что и так отнимут? - в свою очередь удивился Паша. - Это ведь даже не кредит, это... Черт знает, что такое. А я ведь не соглашался, я ничего не подписывал...
Паша начинал горячиться, но как-то устало и нехотя. Он смотрел поверх газеты, держа ее в руках и не думая откладывать.
- Ну а умирать зачем? - Скалина разговор явно забавлял. - Я еще понимаю просто взять и умереть, но умирать... Или ты думал, что все быстро? Я еще подумаю, как тебя быстро...
- А убивать зачем? - вопросом на вопрос ответил Паша. - Я ведь, опять же, не просил. Я вообще предпочитаю никого никогда ни о чем не просить - сами все дадут. А зачем, спрашивается, дадут, если не надо, если я не просил...
Паша опять склонился над газетой и, кажется, начинал засыпать. Скалин стукнул по столу рукояткой пистолета, и растрепанная пашина голова с часто моргающими за стеклами очков глазами снова появилась над газетой.
- Что значит зачем убивать? - Скалин искренне возмутился. - А зачем все убивают всех? Зачем цапля ест лягушку, лягушка этого, как его, жужжит...
- Муху, - подсказал Паша.
- Нет, еще этого... Да, вот, комара. А комар ест... Кого ест?
- Никого не ест, он кровь сосет.
- Вот, никого не ест, а люди его убивают. Потому что все убивают всех. Что им, крови жалко? У них в поликлинике больше берут.
- А цаплю никто не убивает.
- Не может быть, чтоб никто. Все убивают всех. Лиса там какая-нибудь. Или другие цапли, как с людьми.
- Тебя-то кто убивает, раз все - всех, как ты говоришь?
Теперь уже улыбался Паша, а Скалин стал повышать голос.
- Меня? - переспросил он. - Да меня каждый день убивают, перемалывают, сплющивают, выжимают! Да меня, если хочешь знать... Тебе вот жизнь недорога, а у меня ничего дороже нет. Ни-че-го, понимаешь. А ты: давай, убивай... Скотина... А ведь убью же, клянусь, убью... Не веришь? Ведь не веришь?
- Не знаю, - честно признался Паша. - Может, мы быстрее на воздух взлетим. Давно в Москве дома не взрывали...
Он больше не смотрел в газету, и улыбка до ушей расползалась на розовом лице. Эта улыбка произвела на Скалина действие самое болезненное.
- Думаешь, у меня патронов нет? - закричал он.
Скалин направил пистолет вверх и выстрелил. В потолке над его головой образовалась круглая дырка. Звук выстрела заставил Скалина вздрогнуть. Он стал говорить значительно тише, но не менее раздраженно.
- Ты даже не спрашиваешь, почему тебя, - проговорил он.
- Почему меня? - с выражением усталой покорности спросил Паша.
- А потому что ты ближайшая овца. Я волк, а ты - овца, вот и все. Обычная беззащитная овечка.
- Проблема многих убийц в том, что перед выстрелом они слишком много разговаривают, - сказал Паша как бы спокойно как бы самому себе, но было заметно, что он тоже начинает раздражаться.
- Овца! - громко повторил Скалин. - А овца должна быть съедена. И мне тебя не жалко, ни секунды не жалко! А знаешь, почему? А потому что дай тебе зубы - и ты сам всех съешь, ты больше меня съешь в сотни раз! Мы все хищники, просто самым опасным не дали зубов и клыков. И поэтому их едят, иначе бы вы всех съели, всех!..
Скалин сжимал ручку пистолета так, что у него побелели костяшки пальцев.
- Что ты хочешь? - Паша сделал вид, что увлеченно читает газету.
- Убить тебя.
Скалин приблизил пистолет вплотную к газете, помяв страницу.
- Ну так убивай, убивай, я же разрешил.
Сморщившись, Паша отодвинул газету от дула пистолета. Скалин вконец потерял терпение. Он вырвал газету из пашиных рук, смял и отбросил к окну.
- О Боже, - закатил глаза Паша
- О, о Боге вспомнил! - Скалин был рад возможности отсрочить выстрел. - Так ты, выходит, верующий! Помолись хоть перед смертью-то.
- Верующий, - подтвердил Паша. - Когда человеку не во что верить, он верит в Бога. А не молюсь я никогда. Молиться - значит, просить. А я же сказал, что никогда никого ни о чем не прошу.
- А я прошу, - сказал Скалин.
- И как, дает?
Паша снова улыбался.
- Дает, - с вызовом сказал Скалин. Людмилу мне дал. Два раза.
- Больше она не дала? - попытался пошутить Паша.
Никто не рассмеялся.
- В первый раз дал нам пожениться, второй - не развестись. Только жить ей не дал, - Скалин плотно сжал зубы. При воспоминании о жене на глазах у него навернулись слезы. Попробуй сейчас Паша утешить его - и он разрыдался бы на пашиной груди. Но Паша только сказал:
- Какой сентиментальный убийца...
- Не смей называть меня убийцей! - взревел Скалин. - Я никого еще не убил! Никого! Это меня! Все! Каждый день! По кусочку! А я - никого!
Потом продолжил, уже тише:
- Я и тебя не убью... И не потому, что тебе плевать. Не плевать, я же знаю. Но... не убью. Я волен сам выбирать. И никто не заставит меня тебя убить, и сам ты, сволочь, не заставишь.
- Ну и что теперь? - спросил Паша. - Просто уйдешь?
- Нет, это все обессмысливает...
Скалин отошел от Паши и прислонился к стене.
- Значит, придется убить, - констатировал Паша. - Сначала меня, потом себя. По-моему, красиво.
- Я думал об этом. Правда, красиво. Но, после того, как ты сказал, точно нет. Зачем все высказывать вслух... Да и все равно нет. Пошлость потому что.
- А что не пошлость?
Не чувствуя на лице дыхание Скалина, Паша чувствовал себя вольготнее и даже закинул ногу на ногу.
- Просто уйти, - Скалин кинул пистолет на стол, тот подлетел прямо к Паше. - Просто уйти не пошлость. Пошлость - это когда перебор.
Скалин отошел на середину комнаты, печально кивнул Паше и, развернувшись на каблуках, пошел в направлении двери.
Паша молниеносно схватил пистолет, и за спиной у Скалина прозвучали сухие щелчки. Он обернулся. Паша сидел, подавшись вперед, и меланхолично жал на спуск. Пистолет отзывался щелчками. В прикрытых очками пашиных глазах читался неподдельный ужас и стыд.
- Там был только один патрон. Эх ты, овца... - и Скалин вышел из комнаты.