Путешествие против своего ничто

Руки дрожат. Глаза могут быть закрыты. Могут открытым, раздраженным, покрасневшим взглядом, или, точнее сказать, не могут. Однако, что? И хотелось ли им этого вообще? Вряд ли хотелось. Может быть, это была моя инициатива? Слышу голос. Он кажется предельно нереальным, можно сравнить с гулом, внезапно возникающим в ушах. Но это не гул. Отчетливый стон. Он реален, хотя, безусловно, граничит со сном или только воспоминанием о похожем стоне, слышимом за пару дней на улице, где-то между станцией электричек и круглосуточным магазином. В любом случае, в независимости от характера самого стона, невозможно отличать его реалистичность. Он действительно существует. И не находя особой разницы, происходит он из физических или исключительно мысленных источников, я не могу отрицать, что именно я сам являюсь его родителем. Я вздрагиваю и вскакиваю на кровати. Стон пугает меня, в нем ощущается что-то зловещее, что-то болезненное, с другой стороны, он как бы служит мостом, связью, между кошмарами реальности и прелестью небытия. Я вскакиваю, но не пробуждаюсь от сна. Я отчетливо осознаю, что сна тут не было. Да и не могло быть. Мое пробуждение случилось двенадцать, может, четырнадцать часов назад. Помню отчетливо, потому что это было больно. Я очнулся на полу в своей комнате. Было жестко. Меня улыбнуло то, как опухшая щека прилипла к деревянному полу. Я выдавил смешок, который и поспособствовал прерыванию этой связи. Пола и щеки имею в виду. А тот стон, он не был «Тогда», так как установить то, что я не проснулся «Сейчас», мне удалось. «Тогда» я проснулся – и стона не было. Стон случился только что. Но что сейчас Я? Может сейчас Я – есть момент отхода ко сну, который и был прерван стоном, но тогда нужно разобрать существует ли разница в промежуточных моментах, таких как «Засыпание» и «Просыпание». Было бы глупо это отрицать. Но так как я достаточно глуп, я и принялся заниматься этим в самом начале. Отрицание – удел глупцов. Не могу не признаться, что достаточно привлекательный удел. Итак. Значит, разница существует. Но остановившись на пути глупца, путь в этом направлении нам перекрыт. Исходя из этого, я могу с одинаковой уверенностью заключить, как то, что я засыпал, так и то, что просыпался. Но я же помнил, что уже просыпался сегодня. И в моей памяти не откладывалось момента моего засыпания. Прошу простить меня за всю эту путаницу и проследовать со мной в какое-нибудь более занимательное размышление, ведь заснуть теперь уже точно не получится. 
Давайте задумаемся о такой бессмысленной херне, как упёртость. Зацикливание собственных мыслей на идеях, в которые ты больше не веришь, а может, и никогда не верил. Здесь нет разницы, является ли причиной простая лень, или зависимость, или пресловутая глупость. Дело в том, что можно потратить Все на абсурд, загадочность, странность, рожденную простой неспособностью к принятию решений. И бесконечно глупо осознавать это именно в тот момент, когда все обыденные проблемы реальности наваливаются на твое тело и разум, и ты уже просто не можешь отбросить их в сторону, как тогда, когда они были всего лишь словами, вылетевшими изо рта какого-то алкоголика, с которым ты случайно встретился на улице возле своего подъезда. Ты вникаешь в суть этих слов, когда она уже становится твоей сутью. Ты можешь просто развалиться на полу. Липкий, гниющий и размахивающий листами, исписанными несчастной бредятиной, такой же несчастной, как и все то, что ты собой представляешь. У тебя ничего нет, но это абсолютно не страшно, так как уже ничего не имеет значения. И почему я написал "уже"? Ничего никогда не имело значения. Можно всецело поверить в это, и тогда как раз ты станешь этим заложником небытия, погруженным в теплую зловонную жижу. Но это – крайность, а крайность встает в противоборство с полным осознанием полной бессмысленности. Если все действительно обстоит никак, то глупо так радикально на это реагировать. Глупо отвергать те вещи, которые предлагает реальность, только из-за того, что ты настолько заигрался, что практически убедил себя в том, что ты лучше, или выше, или чище кого-то другого. Позвольте заметить, что я говорил о чистоте разума, а не тела, ведь я не могу позволить себе такую слепоту, чтобы не замечать черные разводы грязи на своей шее. Глупо отвергать. Глупо принимать. Глупо. Но мир действительно глуп, в чем и заключается его прелесть. Все настолько просто, что не требует от тебя невероятных способностей. Ты можешь разобраться в чем угодно. Нужно только разгрести тину в своем болоте. А можете мне поверить, ее тут накопилось не мало. Наверное, самое первое, что нужно сделать – это бросить. Бросить то, что ты любишь, то, что тебе нравится. Безусловно, это сложно. Но сложность – это одна из тех простых приятных вещей, что тебе предлагает реальность. Тут и начинается путешествие против своего ничто.
Давайте вернем меня на пол. Это будет довольно не сложно. Лежу. Вот моя щека, прилипшая к полу. Я улыбаюсь. Это действительно забавно, как жаль, что вы не можете это увидеть. Но давайте все же попробуем взглянуть на это с разных точек зрения. Во первых, есть мой взгляд, он видит комичность этой ситуации, это связанно с тем, что я могу посмотреть на это, рассматривая себя не как ту личность, то Я, которым Я и являюсь, а как просто некоего абстрактного персонажа, например, героя вашего любимого ситкома. Вот, взгляните, как его кожа натягивается, возможно, даже в замедленном действии, и отрывается от пола. Здесь звучит закадровый смех. Если вы наблюдаете эту сцену в компании, то вполне возможно, что и вы позволите своему смеху приобрести вполне реальную форму. Есть еще один взгляд. Возьмем, например, мою мать. Представим, что сейчас, когда я лежу на полу с прилипшей щекой, возможно, немного слюны стекает с уголка рта, она заходит в комнату. Что она видит? То же, что и мы, но я позволю себе предположить, что это вряд ли вызовет у нее смех. В первую очередь она видит своего сына. Она ощущает ответственность, заботу, сожаление. Все эти простые естественные вещи, становящиеся объектом пренебрежения и отрицания среди людей, воспринимающих бессмысленность в крайней степени. Я ни в коем случае не выступаю против. Забота? Любовь? Все ***ня. А теперь мы снова моя мать. Она видит это, и ей грустно. Она переживает. Ей может быть страшно. Но не забываем о бессмысленности этих ее чувств и мыслей. И потому посмеемся ей в лицо вместе с закадровым смехом. А теперь еще один вариант. Вот человек, который не знаком со мной, или знаком, но в силу своей невероятной крутости испытывает ко мне абсолютное безразличие. Он может взглянуть на это и, в силу того, что это не первая подобная картина в его опыте, равнодушно пройти мимо. И может быть, даже забыть об этом еще до того, как мое тело скроется из его зоны видимости. Или четвертый вариант. Человек увидит в этом мерзость. Упадок. Он не будет жалеть меня или сочувствовать. Он просто убедится в моей ничтожности. Будет презирать меня. Считать вонючим куском дерьма. На самом деле, я мог бы привести еще сотни вариантов развития событий, но, пожалуй, ограничусь тем, что мы уже имеем, и просто задумаюсь, разве не доказывает это ту бессмысленность, о которой мы говорим? Когда что-то безгранично, оно теряет свой смысл.
Я думаю, вы не сможете со мной не согласиться, что все это тоже звучит безгранично глупо. Но не забывайте, что мы выбираем (как будто у нас был выбор) путь идиота, и поэтому давайте поползем дальше. Для начала попробуем встать с пола. Получается не очень уверенно. Вертикальное положение вызывает тошноту. Я выбираю пройтись по квартире, в противовес желанию вновь принять горизонтальное положение, но уже на более мягкой поверхности. Но я не забываю своих слов. Своих решений. Горизонтальное положение - это трясина. Тотальное отрицание. Я люблю это. Соответственно, бросаю. Я делаю небольшие шаги. Руки опираются о стены. Своими ладонями я ощущаю свою квартиру. Она кажется совершенно реальным объектом, но нельзя забывать о ее иллюзорности. Помимо простой твердой материи она даже в большей степени представляет собой скорее саму идею оседлого существования. Это просто «мысль» ограниченности. Я вижу, как каждая завитушка обоев смотрит на меня своим новорожденным личиком и провожает меня вдоль коридора. Я вижу эти лица. Это кажется мне идиотизмом. Значит путь верный. Это мерзко. Пошло даже упоминать их. Это бредовость, противоречащая рациональному существованию. Так мог бы сказать почитатель крайности или обезумевший циник. Я мог бы посмеяться над ними, а мог бы и согласиться. Но не стоит забывать, что я сам заговорил о таких пошлых вещах, посему я посмеюсь над самим собой. Или на секунду превращусь в четырнадцатилетнюю девочку, восторженно относящуюся к любой проявляющейся, так сказать, странности. Я буду восхищаться собой. Я буду презирать себя. Я буду смеяться, как вместе, так и над. И тогда мои покачивающиеся ноги проведут меня сквозь запутанные лабиринты моего болота или коридоры моей квартиры , где я смогу обнаружить пристанище всех задушевных разговоров и безумных предложений. Обитель самых сильных и выносливых. Место, видевшее больше, чем сам господь бог. Прекрасную закопченную кухню. И, оказавшись там, я протяну свои грязные дрожащие руки в сторону пыльного графина с мутной водой и смою сухость, поселившуюся в моей ротовой полости. Ведь говоря, что я буду отрицать любовь, я не был до конца честен. Я отправился в путешествие не потому, что хотел пойти против своего желания принять горизонтальное положение, а из-за желания утолить жажду. Теперь вы можете проклинать меня за лживость, но не забывайте, что кто-то может восхищаться тем, как я провел вас и заставил пройти такой путь всего лишь ради утоления жажды. Ха. А теперь давайте все вместе посмеемся над этим. 
Вода глоток за глотком проникает внутрь, и пока это происходит, я чувствую себя много лучше. Это заставляет меня отойти от бессмысленности и перейти к крайности. Я пью воду и чувствую себя хорошо, чувствую свое превосходство. Я готов быть грубым. Быть не вежливым. Быть козлом, зациклившимся на своей правильности. Я поворачиваю голову готовый увидеть все, что угодно. Например, я готов увидеть двух жирных ублюдков, стоящих в проходе. Один из них пристально смотрит на меня и спрашивает: «Ну что, пойдем?». Я не понимаю, кто это. Моя крайность отступает. Откуда они оказались в моей квартире, или откуда я в их? Но мы принимаем нереальность происходящего и говорим, какая разница. Теперь я больше не задумываюсь. Я ставлю графин с водой на подоконник и спрашиваю: «Пойдем куда?». «Ну, в подъезд пойдем, выйдем, покурим»,- он делает довольно однозначный жест своей потной рукой, дающий понять, что курить он идет не сигареты. Я говорю: «Здравствуй. Меня зовут Мормонт». А точнее я говорю не «Здравствуй», а говорю «Здорова», так как нутром своим чувствую, что на «Здравствуй» этот мудак не тянет. И тогда он отвечает: «Здорова ****а у коровы». Я понимаю, что вежливо у нас не получится. Тогда я могу начать наезжать. Обвинить его в грубости. В тупости. Но я улыбаюсь. Я говорю, что не пойду, и представляю в своей голове, как кто-то, более серьезно относящийся к данной ситуации, начинает возникать. Возможно, происходит потасовка. Кто-то получает по лицу. Причем довольно сильно. Или кто-то, уловивший из всего текста исключительно тот интригующий смысл. Кто-то, ведущийся на поводу своих желаний, кричит: «Конечно!». И идет. Практически несется за толстяками по лестнице, изголодавшийся по измененному сознанию. Я же отворачиваюсь и убеждаюсь в том, что этого на самом деле не было. Я снова поворачиваюсь. Дверной проем пуст. Я уже не знаю, какую выбрать реакцию. Но за счет того, что ничего не происходило, я могу допустить, что они все имели место быть. Я чувствую себя накуренным, избитым, смеющимся и отстраненным. Я так рад, что, напившись, присаживаюсь на кухонную табуретку. Она практически идеальна. Не настолько вульгарна, как кровать. Не настолько отвратительна, как пол. Нечто, что можно и любить и ненавидеть одновременно. Я сижу и ощущаю чистое ничто, не обрамленное крайностью. Мне никак. Ура! А теперь давайте, сидя на этом прекрасном мерзком табурете, задумаемся о словах. Вот как вам, например, слово «Вульва». Кто-то скажет никак. А теперь представим, как кто-то засмеется, услышав его. Возможно, в других обстоятельствах. А затем взгляните на того, кто скажет или подумает, что это предельно тупо - приводить такой пример. А теперь на того, кто скажет, что тупо говорить о том, что это тупо. И так вечно. А потом те, что говорят, что вечно - это здорово и те, что тупо, и те, что здорово - это тупо, а тупо – здорово. И еще. И еще. И еще. А вот теперь никто не доволен. Спасибо. И давайте не будем больше стоять на своем, а точнее, сидеть на своем, или сидеть на моем табурете, и покинем его. Вот мы снова стоим. Квартира переполнена от людей. Мы можем сказать, что их тут нет. А можем выбрать кого-нибудь из них, а именно того, кто покажется нам наиболее интересным. Например, вон ту замечательную девушку, что так незаметно приютилась в конце коридора. Хорошо устроилась, верно? А теперь уже не мы, а я подхожу к ней и говорю. Я говорю ей любое предложение, которое вы только можете себе представить. А теперь она пропускает мои слова мимо ушей. Теперь она обижается. Теперь она не может пропустить мои слова и делает вид, что заинтересована. Теперь вы чувствуете скуку, ладно, она говорит: «Да». Это тоже скучно, и мне, поверьте. Мы доползаем до моей комнаты и падаем на кровать. Понимаем, насколько далеки от того, куда шли. А теперь вы засмущали ее, и она вдруг исчезла. Могу вас обрадовать, сказав, что этого все еще не было. Я еще даже не встал. Хотя, прошу заметить, что все еще не ложился. Мы снова на полу. Это ваша вина! Давайте попробуем встать еще раз. Отбросим ту крайность, что считает крайность - крайностью, и не забудем над этим посмеяться. И может быть, возьмемся за дело пошло. Посмотрим, как эти события развивались в одном из конкретных вариантов. И теперь я посоветую вам проследовать куда подальше, ибо здесь ваше присутствие заканчивается. Надеюсь, вы считаете себя достаточно умными, чтобы…
Теперь - стоя. Комната немного покачивается. Шаг становится довольно резким и увлекает меня целиком за собой. Теперь я избираю путь покороче и следую на балкон. Перевешиваюсь через него подобно сушащемуся белью. Очень явно чувствую две своих половины. Ту, что воплощает собой опору и реальность, и ту, что есть Я сейчас. Вторая гордо открывает рот и гордо выплескивает из себя наружу все то, что первой грозит только в случае, предельно близкому к смерти. Меня рвет, и я возвращаюсь в комнату. Она лежит на кровати, и я вполне могу допустить, что я лежал рядом с ней, а не на каком-то полу, на котором только что не просыпался. Я проснулся прямо сейчас на кровати рядом с ней. Прекрасной девушкой. И даже если ситуация с рвотой только что имела место быть, я думаю, вы сможете мне подыграть и признать, что, может, ее и не было. А вообще и вас тут нет, так что какая разница. Я ложусь обратно в кровать, и не важно, откуда  пришел. Я в кровати с прекрасной девушкой. Она просыпается. Мне нравятся родинки на ее лице. Она смотрит на меня и говорит: «Ты мне не нравишься». Я думаю, вот это ничего себе! А с какого перепуга, я извиняюсь, ты лежишь в моей кровати? Она говорит, что не спала со мной, и что вряд ли это вообще может случиться, и вообще, ей есть кого любить. Потом она говорит, что мужчина и женщина могут вместе лежать в кровати без сексуального подтекста. Я думаю: «Вот дура». Я смотрю в ее прекрасное лицо, выжидаю пару секунд и кричу: «Убирайся!». Она исчезает. Ее тут нет. Ее тут не было. Я один одинок в своей кровати. Я кручу головой из стороны в сторону, но ничего не вижу. Комната мутная. Комната вне фокуса. Из- за невозможности сосредоточить свое внимание на настоящем моменте, я вынужден отправиться куда-нибудь, где я уже был. Это намного облегчит мне восприятие. Я отправляюсь в тот день, когда все еще не было так запутанно, когда миром не владела бессмысленность. В день, когда я был еще недостаточно глуп. Сейчас я лежу, потому проще всего мне оказаться в таком же состоянии и в моих воспоминаниях. Надеюсь, не вымышленных. 
Я лежу. Наступает утро. Я уже не сплю, но еще не открывал глаза. Я жду. Я знаю, что осталось не так уж долго. Момент наступает. Она подходит ко мне. Она уже давно не спит, но она добра ко мне и позволяет поспать подольше. Мы на втором этаже загородного дома. Под самой крышей. Она садится на край кровати. Гладит мои волосы. Но не очень долго. Нелепыми движениями я пытаюсь затащить ее к себе. Но она строга. Она хватает меня за руку и поднимает. Тащит меня к креслу и бросает в него. Передо мной лежит огромный белый лист. Я начинаю писать. Пока я пишу, она приносит мне стакан вина. Все кажется невероятно правильным и прекрасным. Я заканчиваю страницу, и она дарит мне поцелуй. Сейчас мне становится грустно. Теперь я сильно удивляюсь тому, что я, вроде бы, не в стельку пьян, но в мою дурную голову закрадывается мысль, что она – это было как раз то, что мне действительно нужно. Ни какие-то там родинки или мутные бухие бабы. И уж точно не позерские околофилософские размышления. Не злость, не грубость, не показуха. Я готов отказаться от чего угодно. Вот черт! Первый раз по-настоящему чувствую себя идиотом. Ладно. Мне становится страшно. Давайте посмеемся.
Вроде возвращается четкость изображения. Я приподнимаю голову. Вслушиваюсь в тишину квартиры. Кажется, воспоминания отходят. Я возвращаюсь. Куда на этот раз? Я сижу на каком-то выступе. Пространство ограниченно, но не напоминает помещение. Я как будто на улице, но она окружена прозрачными стенами. Я чувствую давление. Я сижу. Вокруг меня много людей. Я вглядываюсь в их лица и узнаю каждого. А может, мне только кажется, что узнаю. На самом деле, все люди довольно похожи, а особенно те, кто так не думают и стараются это скрыть. Может мы все – это просто один человек, одновременно переживающий все варианты развития событий. Эта мысль смешит меня. Я пытаюсь прогнать ее и взглядом подзываю одного из персонажей. Он подходит и присаживается рядом со мной. «Ты зря все это начал»,- обращается он ко мне. «Ты не сможешь ни с чем разобраться». «Ты ничего не сможешь». Мне нравится его подход. Я жму ему руку. Он отходит. Я чувствую, как песок засыпает мои глаза. Я лажусь на выступ. Мне довольно холодно, но это не мешает отключиться.
Проблема дома в том, что его наличие способствует твоему в него возвращению, в независимости от ситуации. Вот и сейчас, я вновь оказываюсь на своей кухне. В моих руках графин с водой. Я только что оборачивался. Я даже не подозревал, что смогу так далеко посмотреть. Я ставлю графин обратно на подоконник и неторопливо бреду по коридору. Я хожу туда-сюда, изредка обращая внимания на какие-то вещи, которые я видел уже тысячу раз, но они кажутся мне совершенно незнакомыми. Это напоминает мне ситуацию, когда ты много раз повторяешь одно и то же слово и уже начинаешь сомневаться, существует ли оно на самом деле. Моя рука проводит по верхнему краю какой-то картины. На пальце остается черное пятно пыли. Я вижу эту картину каждый день, но только что понимаю, что даже не знаю, что на ней нарисовано. Я даже не знаю, откуда она взялась. Картина плоха. Выполнена довольно технично, но сам факт того, что я использовал слово «выполнена», уже должен кое о чем говорить. Но от того, что она плоха, я не могу не допускать тот факт, что кому-то она может нравиться. Не зря же кто-то ее здесь повесил. А так как кто-то может считать, что картина хороша, то из этого следует, что любой объект сам по себе не может быть каким-то. Эти размышления, как и сама картина, навивают на меня скуку. Мой взгляд опять рассредоточивается. Я вглядываюсь в холст, но вижу нечто максимально далекое от того, что там изображено. Я вижу улицу. Меня немного подташнивает от ее зелености. Я вижу себя, бредущего сквозь толпу людей. Кругом куча машин, автобусов и прочих металлических монстров. На улице очень жарко. Жара практически видима. Идти тяжело. Я не понимаю, зачем я это делаю. Атмосфера накаляется. Я чувствую беспокойство. Мне не по себе. Я чего-то боюсь. Похожу к автобусной остановке. На ней море людей. Я не могу никуда деться от их взглядов. Они кажутся мне враждебными. Я понимаю, что не нравлюсь им. И я понимаю, почему могу им не нравится. Я одобряю их точку зрения, но во мне срабатывает чувство самосохранения, и поэтому, несмотря на абсолютное понимания, я все равно чувствую страх. Опасность. Мне хочется исчезнуть с этой картины. Момент достигает эпицентра. К остановке подъезжает автобус. Что-то срабатывает неправильно. Это результат человеческой деятельности. Людям свойственно делать что-то не так. Автобус тормозит и в эту же секунду следует взрыв. Кругом пламя. Оторванные конечности. Воздух пропитан смертью. Я больше не понимаю, где здесь мое место. Я с трудом понимаю, что вообще случилось. И почему? Откуда все это появилось в моей голове. Хотя чему тут удивляться? В последнее время с моей головой явно твориться что-то не ладное. Я хочу развеется. Отвожу свой взгляд от картины. Я вижу, как освещенная солнцем пыль отплясывает в моем коридоре. Мне нужно попробовать выйти. Я открываю дверь на лестницу. Первое, что бросается мне в глаза – это мухи. Мои мухи. Мой мушиный театр. Порой я выхожу посмотреть на них. Их движения каждый раз кажутся мне все более совершенными. Я люблю их. Их представления намного более искренние, чем в человеческом театре. Одна из них нравится мне больше всех. Она прекрасна. Напоминает мне Кэрри Маллиган в фильме «Не отпускай меня». Я хожу по лестнице. Хожу по лестнице. Я чувствую, что не хочу выходить из дома. Давайте лучше позовем кого-нибудь сюда. Только пускай на этот раз это будет кто-нибудь мужского пола. Еще несколько ступенек и я слышу эхо чьих-то чужих шагов. Я прохожу пролет и вижу парня. Мы с ним знакомы. Я предлагаю ему пройти со мной обратно в квартиру. Я сажусь в свое черное кресло и открываю бутылку вина. Он садится на диван. «Помнишь, когда мы встретились?»,- спрашивает он. «Если честно, то не очень»,- отвечаю. Да и не важно, когда это было. Он смотрит мне прямо в глаза.
- Знаешь, в чем дело,- начинает он,- дело в том, что сейчас я сижу тут у тебя на диване и думаю, мило, голос Мормонта все такой же, и сам он, кажется, сохранил в себе что-то доброе, потом я задумываюсь, в голове крутятся мысли. Что все это? Почему он так живет? Может быть, я должен был спасти его? Спасти от чего? Не знаю… Он всегда не любил учиться и плевал на общественные ценности… К чему я все это? Не знаю… Но знаю, что ты хороший парень. И знаю, что когда-то мы общались каждый день и были близкими друзьями. Ты хотел работать учителем, помнишь? Я думаю, из тебя вышел бы отличный препод по литре или истории кино. Но я бы очень не хотел, чтобы ты заливал свою грусть вином, искал вдохновение в наркоте или безумстве. Не хочу встретить тебя на улице с безумными глазами и в грязной одежде. Прошу тебя, не скатывайся в бездну бессмысленных блужданий, пустых надежд и мечтаний. Мы давно не разговаривали, но я не раз думал о тебе. Удачи.
Ни *** себе, думаю. У меня от такого чуть стакан с вином из рук не выпал. И откуда все это взялось? Я огляделся. Комната была пуста. Странно, я слишком часто начал оглядываться. Хотя, наверное, я не вижу в этом ничего плохого. Я делаю глотки. Прикрываю глаза. Пару секунд я нахожусь в полной тишине и темноте. Но можете мне поверить – это обман. Это место одно из самых густонаселенных мест на свете. Вот я слышу какие-то шорохи. Они превращаются в голоса. К голосам присоединяются образы. И вновь, кажется, я покидаю свою квартиру, естественно, чтобы туда вернуться. Но не будем переживать, это неизбежно. Давайте лучше посмотрим, куда меня занесло.
До конца понять, что это за место, я не могу. Нечто подобное случается во снах, когда одна локация собирается из нескольких, каким-то образом связанных друг с другом. Это и клубы, в которых пролетело бесконечное количество концертов, и какие-то галереи, кафе, бары, подъезды, квартиры, утерявшие свою личность и превратившиеся в общественное достояние. Я помню, как переживал все это, но сейчас в моей голове подозрительно пусто. Все ситуации, истории, превратились в одну, не имеющую ни сюжета, ни определенных персонажей. В толпе я вижу, как парень, обезумевший от алкоголя, ввязывается в драку с охранником, потому что уверен, что забыл свой портфель, которого на самом деле у него и не было. Я вижу пристальный взгляд девушки из другого конца зала, с которой я больше никогда не увижусь. Вижу, как чувиха, принявшая из моих рук затяжку травы, падает в обморок, как я за ноги тащу ее в туалет, обливаю водой и бью по щекам с криком: «Открой свои глаза!», и лица ее родителей у себя перед глазами. Вижу, как прямо во время концерта чувак в диком угаре со всей дури налетает на аппаратуру, чем и прекращает концерт. Я вижу глаза знакомых, настолько обдолбанных героином, что уже не могут играть. Вижу, как жена одного парня обжимается с другим, пока ее муж блюет в туалете. И как в этот момент проявляется настоящая дружба, когда другой чувак сует мужу пальцы в рот, чтобы тот мог хорошенько проблеваться и не умереть, задохнувшись в собственной блевотине. Вижу, как чувак, по уши в кислоте, с дикими криками прокусывает другому палец, потому что пытается вырваться из его объятий, кроме которых больше ничего не удерживает его от мусоров, уже ступающих на порог квартиры. Вижу, как один член группы нападает на другого прямо во время концерта, потому что тот лажанул. Вижу, как какой-то парень отрубает себе кусок пальца, потому что был пьян и немного промазал. Все наваливается. Удары, алкоголь, секс, наркотики, рукопожатия, дружба, презрение, бессмысленные споры, неприкрытая ненависть, взаимопомощь, шутки, шутки, шутки. Я опять смеюсь. Резко. Искренне. Капли воды попадают мне в нос. На секунду я задыхаюсь, потом чихаю. Потом смеюсь над своей неловкостью. Я получаю некое удовлетворение от того, что разом мне удалось все это пережить. Я смотрю в окно и вижу, что листья уже чертовски давно распустились, а может, они уже близки к увяданию. И вообще, в который раз? Когда все это происходило? А может, все это только должно случиться? Хотя. Никаких может! Я совершенно уверен, что все эти события происходят одновременно  и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Этот дурацкий пафос навивает на меня тоску. Я валюсь на пол и принимаюсь кататься из стороны в сторону. Я чувствую, как безделье сводит меня с ума. Мне не кажется, что я могу во что-то поверить. Не кажется, что я смогу снова прочувствовать. Мне противно от этих мыслей. Они кажутся мне предельно тупыми и пошлыми. Но я не могу лицемерить и отрицать их.  Все это происходит в моей голове. Я идиот, и я радуюсь этому, радуюсь, что могу этого не стесняться. Ведь куда большие идиоты те, кто стесняется и строит из себя гения. Это их надо презирать, а не свои мысли. Шучу. Никакого презрения. Надо смеяться. Всегда. Над всем. Иначе очень легко серьезно слететь с катушек. Вот теперь мне кажется, что мы движемся. Не уверен, что в правильную сторону. Но хотя бы сам факт движения, конечно, он может казаться таковым исключительно мне, не может не радовать. Давайте ущипнем себя за нос или за член, у кого имеется, и убедимся в реальности происходящего. Покинем уровень размышлений, воспоминаний и трипов. Я отчетливо осознаю, как достаю из кармана ключи и закрываю входную дверь. Спускаюсь по лестнице, открываю дверь подъезда и выхожу на улицу. Не могу сказать, что я в восторге. Свет слишком яркий. Жара слишком жаркая. Люди слишком люди. Я сжимаю кулаки, прищуриваю глаза и поддерживаемый своей уверенностью начинаю пробираться сквозь спертый воздух, наполненный пердежом.всевозможных засранцев. С каждым шагом моя свежеиспеченная уверенность, да и вся теория в целом, постепенно растворяется. Меня переполняет презрение к каждому движению прохожего, меня воротит от тупости каждого слова, долетающего до моего уха. Я чувствую, как возвращается сутулость. Взгляд спускается в подлобье. Я становлюсь дерганным, нервным, постоянно оглядываюсь. Я чувствую себя графом Дракулой, вышедшим в магазин за морковным соком. Вот она – реальность. Я слишком много сижу дома, что каждый раз успеваю забыть, что она из себя представляет на самом деле. Я  уже не помню, ради чего выходил. Мне хочется домой. Мне хочется оправдаться. В качестве оправдания на моем пути появляется винный магазин. Я думаю: «Да какого черта!». Залетаю внутрь, хватаю несколько бутылок вина. Я не смотрю в глаза продавщице, я слишком трезв для этого. О, какие же они прекрасные женщины – продавщицы винных магазинов. Я рассчитываюсь, хватаю бутылки и бегу домой. Смешно.
Я падаю на кровать. Меня неистово тянет окунуться в хорошо знакомое мне теплое забвение. Я открываю вино и минут за десять выпиваю первую бутылку. Все вокруг приобретает уютный домашний облик. На экране передо мной в бесконечной суете носятся хорошо знакомые мне люди. Наверное, я знаю их лучше, чем кого бы то ни было из того мира, что находится за пределами моей квартиры. Я вижу Николаса Кейджа, выпивающего залпом бутылку водки. Вижу Сеймура Филиппа Хофмана, пытающегося режиссировать свою жизнь. Я смотрю на очаровательную Тильду Суинтон, избивающую Билла Мюрея. Мне кажется, что мне никогда не будет комфортней, чем сейчас. Я запрокидываю голову и вливаю в себя вино. Мой взгляд застывает на огромном зеркале, висящем над кроватью. Оно висит тут всю мою жизнь. На меня накатывает удивление, от того факта, что оно до сих пор не упало. Теперь мне уже не так комфортно. Я отчетливо представляю себе, как оно обрушивается на меня, пока я сплю, как проламывает мне голову, и на этом все вдруг резко заканчивается. Поразительно, какая тонкая грань между существованием и не существованием. Потом я представляю, как зеркало падает мне на ноги. Они сломаны. Я лежу на кровати, и мне приходится ползти на руках к телефону, чтобы позвать на помощь. Но я заранее знаю, что телефон висит слишком высоко, и я никак не смогу до него дотянуться. Но я все равно ползу, потому что если я не буду этого делать, то, скорее всего, умру. Из этих размышлений я делаю два вывода. Первый – снять зеркало. Однако, так как, мне кажется, оно висело тут еще до моего рождения, я не имею на это права. Тут как раз у него больше прав рухнуть на меня. Тогда второй вывод. Так как если оно меня убьет, то делать что либо уже бессмысленно, давайте сосредоточимся на идее переломанных ног. Тогда лучшее, что я могу сделать – это опустить телефон пониже. Я допиваю вторую бутылку вина и иду в коридор. Вижу телефон, привинченный к стене. Я срываю его и бросаю на пол. Пока он летит, я думаю, а кому я бы стал звонить? Допустим, не в ситуации со сломанными ногами, а в ситуации явного предчувствия смерти. Я перебираю имена в голове. Но я понимаю, что это не имеет смысла, так как я знал ответ на этот вопрос еще до самого вопроса. Это имя постоянно вертится в моей голове. Это та, что будила меня и усаживала в кресло перед пустым листом. Сейчас мне кажется невероятно забавным, что ее зовут так же, как мою мать. Ладно. Теперь я задумываюсь, а есть ли разница между моментом предчувствия смерти и настоящим? Нет. Я не вижу никакой разницы. Я поднимаю с пола телефон и делаю звонок. Мы договариваемся о встрече. Я возвращаюсь на диван и открываю еще одну бутылку вина. Я начинаю думать о том, что, может быть, я действительно люблю ее. Не бутылку вина, естественно. Теперь мне хочется, чтобы меня раздавило зеркалом ко всем чертям.
Снова утро. Сегодня я договорился с ней встретиться. Она должна приехать на электричке. Я доползаю до платформы, чтобы встретить ее. Я вижу поезд. Чем ближе он подходит к платформе, тем сильнее я ощущаю волнение. Я хожу из стороны в сторону, как чертов псих. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Я улыбаюсь, истерически, оттого что я даже не мог представить, что способен на такие переживания. Поезд останавливается. Из него выходит толпа людей. Она идет на меня. Я пытаюсь рассмотреть сквозь всю эту массу Ее, но у меня не получается. Мой взгляд мутнеет. Голова кружится. Я чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Хватаюсь за столб. Толпа проходит мимо. Ее нет. Я думаю, может, это к лучшему. Пытаюсь отдышаться. У меня звонит телефон. Отвечаю. Это она. Говорит, что опоздала на электричку и приедет на следующей через десять минут. Думаю: «Вот черт». Второй раз я просто не смогу это пережить. Буквально. Однако все проходит намного спокойнее. Репетиция пошла мне на пользу. Меня только немного потрясывает и во рту суховато, но я скидываю это на вчерашнее вино. Я встречаю Ее. Она великолепна. Я понимаю, что не видел ее очень давно. Мы идем через парк к моему дому. Я говорю в меру глупо. Не могу сосредоточиться, потому что знаю, что впереди меня ждет не простой разговор. Она на удивление спокойна. Не скажу, что это меня не раздражает. Мы сидим у меня в комнате. У нее в руках бас и смычок. Она водит по одной струне. Монотонный угнетающий звук. Я думаю, это лучший момент. Я кладу руку ей на колено. Она на секунду отрывает взгляд от гитары, смотрит на меня, но также резко отводит его обратно. Я понимаю, что больше ждать нельзя, и нарушаю монотонность смычкового звучания своим голосом.
- Я невероятный мудак. Знаю, что ты это знаешь. И я хотел бы принести свои извинения за всю ту херню, что я вытворял. Прости. И знаешь, за все это время со мной случилось немало разного дерьма. Но все это помогло мне понять одну простую вещь. По сути, кроме тебя мне ничего не нужно. Не то, что я только что это понял, но окончательно убедился, что я действительно люблю тебя. И я больше так не могу. Видеть тебя раз в полгода. Это сводит меня с ума. Я хочу быть с тобой все время. А если нет, то скажи мне сразу, скажи мне, что ты не любишь меня. И я обещаю, что спокойно выслушаю это. Так что скажи мне прямо сейчас. Да или Нет?
Какое-то время она продолжала играть и ничего не говорить. Тогда я попытался поцеловать ее, но она отвернулась. Я отобрал у нее смычок с гитарой, посмотрел прямо в глаза и сказал: «Отвечай». Еще секунд тридцать полной тишины, и, наконец, она ответила.
- Послушай, на самом деле, все не так просто, как ты рисуешь себе в своем воображаемом бреду. В реальности все не ограничивается Да и Нет. И знаешь, я не верю тебе. Ты говоришь, что любишь меня, но мне кажется, что ты просто придумал себе эту любовь. Это все твоя драматизация. И я не хочу отвечать тебе.
Потом мы поцеловались, и она захотела уйти. Я проводил ее на электричку и остался стоять на платформе, глядя в след уходящему поезду. Я ничего не понял. Это было совершенно не то, что я ожидал от этой встречи. Это не вписывалось в концепцию моего «воображаемого бреда». Хотя о чем я думал? О долго и счастливо? Вдруг я заметил очаровательную девушку, зашедшую на платформу, и засмотрелся на нее. Она посмотрела не меня. Подъехал еще один поезд, и она зашла в него. На секунду мне захотелось прыгнуть за ней, но я так и остался стоять. Все-таки я невероятный мудак.
Вновь оказавшись дома, я всерьез задумался о том, что может я действительно сам придумал себе эту любовь, да и все остальное. Мне стало невероятно грустно. Я открыл бутылку рома и сделал большой глоток. Реальность слишком непонятна для меня. Я больше не хочу иметь с ней дел. Сейчас мне кажется, что я зря затеял это путешествие. Я приношу вам свои глубочайшие извинения и возвращаюсь на пол. Хотя, к черту извинения. Идите на ***.