Сирота или мы родом из Брусовки

СИРОТА ИЛИ МЫ РОДОМ ИЗ БРУСОВКИ

Из встречи с Моисеенко Иваном Андреевичем, 1917 года рождения, п. Беловодск

Родился я в 1917 году в селе Брусовка. В семье воспитывалось трое детей, все хлопцы, я – самый младший. Отец наш погиб в гражданскую войну.
Походил я один год в школу, писать-считать кое-как научился, а затем мать говорит: «Хватит, Иван, бросай ее, иди пасти коров». На том моя грамота и закончилась.
К началу коллективизации мы держали пару волов и две коровы. И вдруг почти одновременно пали вол и корова. Оставшегося вола поменяли на лошадь. А когда началась коллективизация и мать записалась в колхоз, отвела туда и ее. Примерно в 1931 году, сговорившись с соседкой, запрягли в бричку по корове и отправились в Воронежскую область. Дедушка наш лепил горшки, и мы повезли их продавать. Путешествовали по деревням, меняя товар на хлеб. И хотя на ту пору и в России с продуктами было непросто, все же буханку-две нам разжиться кое-где удавалось. В 1932 году началась голодовка. Старший брат Никита служил на ту пору в армии; средний, Кузьма, из дому куда-то ушел, я не знаю и куда, и зимовать нам пришлось вдвоем с матерью. Весной 1933 года мать умерла. Хоронили всех умерших на кладбище в одной яме. Остался я сиротой. И в это время возвращается Никита. Служил он в Грузии, письма туда почему-то не доходили, и он не знал, что матери не стало. Я в тот день находился дома. Слышу его голос: «Мамо!.. Мамо!..». Трудно такое передать… Обнял он меня. Поплакали… Брат сказал: «Я поеду на Донбасс, устроюсь там на работу и заберу тебя к себе». Уехал он. И через некоторое время присылает письмо, давай, мол, ко мне. А по соседству с нами проживала Аня: та, с которой мы незадолго до этого вместе ездили торговать. Ее отец, мать и брат умерли от голода. (Другие соседи, Калёты и Джуры, были из зажиточных и когда началось раскулачивание, в одну ночь погрузили на подводы свое «барахло» и отправились на Донбасс). И вот осенью 1933 года эта Аня меня дранного, голодного, обутого в лапти доставила в Алчевск к брату. До Луганска мы шли пешком. Ночевали в поле, так как к себе в дом нас никто не впускал. Из Луганска на Алчевск доехали поездом. Интересно, но движение между городами даже в той обстановке не нарушалось.
В Алчевске встретили нас хорошо. Оказалось, Никита устроился в военизированную охрану при металлургическом заводе. Зарплату получал около ста рублей в месяц. Он накормил нас и отвел к двоюродному брату Моисеенко Тимофею, трудившемуся на том же заводе. Аня ушла искать работу себе, а я остался у Тимофея. На завод меня не приняли – был очень молод да и с одним только классом образования. Предложили поработать на огородничестве, обеспечивающем предприятие овощами. Я согласился. Ночевать возвращался в барак, где мы спали с Тимофеем на одной кровати, так как мест на всех не хватало – двенадцать бараков занимали холостяки, трудившиеся на заводе. С одеждой мне помог Никита.
Так прошло около года. Осенью 1934-го получает Никита из Брусовки от Кузьмы письмо. Тот описывает, что женился и до недавних пор проживал с супругой в чужой хате, а на отцовской усадьбе посадил огородину. Но вот на днях получил повестку на 3-х месячные курсы по подготовке к службе в армию. А Параска, так звали жену, как назло от него ушла, и огород убирать будет некому; и когда он вернется, продуктов на зиму у него не окажется. Пусть, мол, Иван приедет, уберет все. Я согласился... Выкопал картофель, убрал тыкву, кукурузу, фасоль. Скопал землю. Кузьма возвратился, и мы зимовали вдвоем. А весной он вновь сошелся с Параской. Я стал в доме лишним. К тому же Параска оказалась женщиной довольно жадной. Все, что готовила кушать, от меня прятала. Я голодал. И тут кто-то посоветовал мне податься в Марковку, попробовать устроиться в тамошний совхоз. Попал я туда на косовицу, меня приняли, днем работал вместе с остальными, а ночью сторожил полевой стан. Раздоил потихоньку одну корову и был с молоком (скота в совхозе содержалось немало, но рабочих лошадей и быков не хватало, поэтому в косилки иногда запрягали коров). Обед нам доставляли прямо в поле. По ночам укрывался промасленными фуфайками трактористов – шел 1935 год и в Марковке появились первые трактора. Домой ходил примерно два раза в месяц, переодеться. Однажды, дело было осенью, прохожу Церковный хутор – был такой на пути из Марковки в Брусовку – и здесь встречаю нашего объездчика Ивана. Он и говорит: «Видел недавно брата твоего, Никиту, приехал с супругой». Такое волнение меня охватило! Живу без отца, без матери, сирота. Кузьма – тот мне, как чужой. А тут Никита приехал! Домой бежал – ног не чувствовал…. Пока добрался, Никита успел разобраться, что к чему… Расспросил соседей, узнал, по какой причине я ушел из дому. Говорит мне: «Раз такое дело – поедешь с нами. Я и бутылку не буду выставлять, коль Кузьма тебя так обижает».
Уехали мы… У брата на тот момент в городе уже имелась небольшая квартира, и я поселился у него. На этот раз меня приняли в качестве разнорабочего в мастерскую № 19 Алчевского коксохимического завода имени Косиора. В цеху работали слесаря, сварщики, токаря, кузнецы. Они обрабатывали детали, а я их сносил на склад готовой продукции. Выполнял и другие работы. Но вскоре меня забрал к себе в медно-литейный цех Оршик Павел Филиппович. Там мы с ним вдвоем из разных отходов производства, а больше из бывшей церковной утвари, лили медь. Наставник мой был – золотой человек. Умный, доброжелательный. Исполнилось ему на ту пору лет сорок, но семьи не имел. Однажды я поинтересовался, почему он не женится. В ответ он как-то многозначительно пояснил, что семья ему ни к чему, будет, мол, только обузой. Работали мы вдвоем, и лишь когда розлив намечался большой, килограммов на сто пятьдесят, к примеру, приглашали помощников. По вечерам я учился в вечерней, а он в высшей школе. Иногда он встречался с инженером завода, и они о чем-то подолгу беседовали. В 1937 году его арестовали. При заводе находился особый отдел, меня туда вызывали, расспрашивали о нем. Чего они хотели добиться – не знаю. Но больше Павла Филипповича я не видел.
В 1938 году меня призвали в армию. Служил на границе с Польшей, в Полоцке. В 1939-ом наш полк перебрасывают на север, за Ленинград. Принимаем участие в войне с Финляндией. Дело было зимой, и морозы стояли страшные. Правда, одеты мы были соответственно: у рядового и сержантского состава – фуфайки, ватные брюки, у офицеров – полушубки. Хотя такая экипировка многих наших командиров и погубила. Финны оставляли в засаде на деревьях снайперов, и те без труда различали, где рядовой, а где офицер. По последним и палили.
Служил я в артиллерии, и наш взвод обслуживал три орудия. Стреляли больше шрапнелью. К пушке отношения не имел, а обучили меня пользоваться прибором под названием буссоль. С ним и карабином за плечами я находился впереди позиций, в разведке. Там меня осколком и ранило. Отправили в Ленинград в госпиталь. Вытащили осколок, подлечили. В 1940 году демобилизовался и возвратился в Алчевск. Поступил на работу в шахту лесогоном. Платили хорошо, но и работа тяжелая… С началом Великой Отечественной войны многих ребят мобилизовали на фронт, и меня переквалифицировали в забойщики. Работать приходилось и за двоих, и за троих. В действующую армию призвали в 1942 году. Считаю, что судьба оказалась ко мне милостивой. Война – это такое горе... Сколько людей на моих глазах убивало, разрывало на куски, калечило… Да и самому нередко приходилось бывать в такой ситуации, что думал: «Конец». Но, спасибо Богу, выжил. Я верующий, и мне Аня, в момент расставания в Алчевске, передала молитву. Я ее выучил, и она мне на фронте помогала.
Братья мои, Кузьма и Никита, погибли. Кузьма – в 1943, Никита – в 1944 году.
Войну закончил в Австрии. Получил ранение, есть орден, но разве это главное? Главное, что фашистов мы одолели. Такую силу смогли переломить. Никто, кроме русского человека, всех тех испытаний выдержать, наверное, не смог бы. Жаль только, что людей столько не вернулось домой.
После Победы еще около года меня держали в Румынии, потом демобилизовали. Возвратился в родную Брусовку. А там – две мои невестки-вдовы, Никиты и Кузьмы. Хотели девки парня быстренько засватать, да я их осадил, сказал: «В примаки не пойду. Это чтоб кому-то там подчиняться? Нет, я хочу жить самостоятельно, быть самим себе хозяином; да чтоб жена у меня была работящая». Теперь вот вижу – поступил правильно. 
В колхоз я не вступил. Разворачивался в Литвиновке в те годы промкомбинат. Там обжигали кирпич, изготавливали известь, плотничали; в мастерских работали сапожники, женщины портняжили… Много всяких людей трудилось. Устроился туда и я. Сначала работал заготовителем материала: ездил в лес рубить дубок для бочек. Потом попросился в плотники. Никаких деревообрабатывающих станков тогда еще у нас не было. Пилили, строгали – все вручную. Научился я там мастерить окна, двери, бочки… Зимой валяли валенки. Работа ручная, трудоемка. А производительность – одни, а если человек выносливый, то два валенка в день. Готовые изделия замачивались в кислоте. Кислота едкая, аж дыхание забивает. В общем, хорошего в том мало.
Проработал я на промкомбинате года четыре. За это время кое-чему научился. Поэтому, вероятно, и предложили перейти в Беловодск в совхоз «Евсугский», мастером. Там однажды довелось изготавливать бочку объемом на шестьдесят ведер воды. Народу, трудившемуся в поле, воды не хватало, и нужна была такая бочка. Пришлось поработать и мозгами и руками. Но бочонок получился славный. И все же через пару лет я оттуда рассчитался. Платили мало, а у меня была уже семья. Возвратился опять в Литвиновку на прежнее место. И оставался там уж до самого выхода на пенсию. Сначала по привычке занимался плотницким делом, потом – портняжим, а в конце стал шить чехлы на сиденья тракторов и машин. А начальство, и местное, и Беловодское, заказывало у меня еще и полушубки. В 1977 году вышел на пенсию. Спустя десяток лет мы с женой Клавдией Прокофьевной переехали в Беловодск.
За время совместной жизни вырастили и воспитали восьмерых детей: двоих хлопцев и шестерых девчат. Конечно, иногда и трудновато приходилось, жили экономно, но как бы там ни было, а голодными и раздетыми дети никогда не оставались. Все работали. Усердствовали. А так как на деревянные да швейные изделия спрос существовал всегда, то, кроме основного заработка, мне понемногу перепадала и копейка, заработанная на «шибайках». Помогал в хозяйстве и мотоцикл «Иж-49». Ведь находясь в Литвиновке, мы, как и большинство жителей, держали корову и другое хозяйство. В Беловодске корову уже не держим.
Самый младший наш сын 1966 года рождения. На сегодняшний день у нас двадцать внуков. Род продолжается, и на судьбу свою мне обижаться грех.    
      
Август 2008 г.