Волчица

Белопольский считал себя мужиком с характером.
Мужик сказал, мужик сделал. Построить дом, посадить дерево, вырастить сына. А иначе, большой вопрос – мужик ли ты.
Все пункты Белопольский даже перевыполнил. Два брака, три дочери и сын. Алименты на младшую дочь от предыдущего брака выплачивал даже тогда, когда узнал, что отец – не он.
Деревьев посаженных не счесть. Впрочем, как и построенных домов. Пусть и дачных, но в зачет. В сорок шесть лет получил травмы, несовместимые с жизнью. Один против троих при своем отнюдь не богатырском сложении.
Либо черное, либо белое, полутонов Белопольский не признавал. Свои убеждения отстаивал, не заботясь о последствиях. Полутона же, всяческие рефлексии и игру в гнилую демократию он оставлял тем особям мужского пола, которые мужиками лишь назывались, но из-за которых весь мир теперь находился в глубокой заднице.   
Последнее, что запомнил, прежде чем пропасть в черной дыре беспамятства – летящий в лицо кованый спецназовский ботинок.
Открытая черепно-мозговая травма, не считая такой ерунды, как множественные переломы и разрыв селезенки. Сыну – четыре года, дочери – семь, молодая жена рыдала и примеряла вдовий наряд.
На седьмые сутки стал выкарабкиваться из комы. Опять же дело характера – либо ты костлявую, либо она тебя.
Первым делом, встав на ноги, отправился в храм, поставил свечу Николаю-Чудотворцу. Вторым, купил байк. Поддержаный, но на первое время в самый раз. Шоковая мототерапия. Таблетки жрать всю оставшуюся жизнь он не собирался. Настоящий мужик и всяческая зависимость – дело немыслимое. Факт. 

Так стал байкером. Не путать с мотоциклистом. В последнем случае мотоцикл – всего лишь средство передвижения. В первом – способ выхода в открытый космос. Путешествие в режиме 4D. Ты и дорога. И кто кого, вопрос чести.
В космосе Белопольский забывал обо всех жизненных неприятностях. 
Скорость и свобода. Волшебная формула жизни. После тех марафонов сползал с байка с дрожью в членах и легким головокружением. Усмехался – в его-то годы и с его-то здоровьем! Но все усмешки тонули в победной спасительной мысли: смог, устоял, доказал.
И можно было жить дальше.   

Позапрошлой осенью, уезжая с дачи, Белопольский тормознул у сельского продмага.
- Молодой человек, купите щеночка! Последний остался, не пожалеете.
Белопольский оглянулся, кроме него, ни молодых, ни старых людей на горизонте не наблюдалось.
Тетка с мятым, похмельным лицом дрожащим пальцем пыталась оживить серо-палевый комок, вжавшийся в угол обувной коробки.
- Много не прошу, - дребезжала тетка. – Но товар наилучший. Мать – хаска, отец – волк.
- Волк, говоришь? – Белопольский склонился над коробкой. – Кобель?
- А как же, кобель, кобель, - угодливо закивала тетка.
Сторговались за бутылку водки.

Щенок получил имя Байк, и прописался полноправным членом семьи на радость детям, правда, к неудовольствию жены. Впрочем, неудовольствие благоверной меньше всего волновало Белопольского. Как говорится, послушай бабу и сделай все наоборот.
Вскоре Байк благополучно переименовался в Байклу. Белопольский усмехнулся на открывшийся метаморфоз, но отношения к щенку не изменил. Продолжал свою неустанную опеку: гуляния, прививки, кормежки и, самое главное, воспитание. Собака – она или умница, или не собака. Без вариантов.
С детьми Байкла была снисходительно-терпелива, всех остальных, включая супругу Белопольского, игнорировала. Зато хозяина понимала с полуслова, с полувзгляда, команды ловила на лету, настроение его чувствовала тоньше барометра.
- Мама, смотри, волк!- восторженные возгласы ребятни во время прогулок частенько долетали до слуха Белопольского.
Мамаши удивленно ахали:
- И, правда, волк!
- Ну, не совсем, - притворно хмурился довольный хозяин. Ласково трепал собаку по холке:
- Волчица. Да, Бэкэлэ?

Первая течка особых хлопот не принесла. Белопольский удвоил бдительность, спокойно и твердо отшивая назойливых владельцев породистых кобелей. Для его волчицы женишки были хлипковаты. Впрочем, каков хозяин, таков и пес.
«ПрЫнца ждете?» - глумливо интересовалась жена.
Белопольский ждал не принца, а третьей течки, как советовал ветеринар. Параллельно же подыскивал достойного кандидата на роль отца будущих щенков. Конечно, не волк, но ровня Бэкэлэ. Его девочка достойна была самого лучшего.
 
В сезон осенне-зимней хандры Белопольский обычно считал месяцы и дни до начала открытия байкерского сезона. При самом удачном раскладе ждать приходилось середины марта. От того ожидания  он впадал в тоску, болел, плохо спал, чаще ругался с женой, клял все, до чего дотягивался его пристрастный смурной взгляд. Когда чувствовал, что вот-вот и сорвет резьбу, прыгал в автомобиль и сбегал на дачу. Но отсиживаться без дела было тяжко и там. Убрать снег, протопить печь, сварить немудреный обед – раз плюнуть. Деятельная натура Белопольского изнывала от праздности.

Та зима стояла на особицу. Если бы кто-то сказал Белопольскому раньше, что присутствие бессловесной животины может так изменить пространство, не поверил бы. 
Страдающее штопаное тело предсказывало перемену погоды за несколько часов до наступления той самой перемены. Ворочаясь ночами без сна, не выдерживал, вставал. Нарезал безумные круги от печки до лавки. Выглядывал в низенькое оконце, в стылую проклятую мглу. И всякий раз одна и та же картина открывалась его воспаленному глазу: острая волчья морда, преданно повернутая в сторону оконца.
На крыльце его встречало радостное повизгивание. Вдвоем не спеша делали обход по вымерзшему пустынному дачному поселку. Успокаивающе скрипел снег под валенками, сиротливо темнели сухие будыли вдоль кромки спящего леса, гудел ветер в проводах. Бэкэлэ носилась, как заведенная, а умиротворенный Белопольский нарочито сердито покрикивал на нее: «Рядом! Ну что за дурная собака! Я сказал, рядом!»
Незаметно промелькивал куцый зимний день. И только ложась спать, Белопольский вдруг с усмешкой вспоминал – опять не позвонили. Ни жена, ни дети. Словно и нет его, словно он – пустое место. Но теперь подобные мысли не кололи его обидой как прежде. Можно было просто выглянуть в оконце. И гори все синим пламенем.

Нежданно-негаданно в конце апреля у дочери обнаружилась аллергия. Дважды вызывали 03, купировали приступы удушья. Сдали пробы на аллергены.
- Собачья шерсть! – орала супруга, тряся распечаткой перед лицом Белопольского. – Убирай свою суку куда хочешь! Чтобы завтра же ее в доме не было!
- Сука в доме только одна, - ответил Белопольский. – И это – не Байкла.
Но проблему нужно было решать. А пока суд да дело, отвез собаку на дачу. Будку пришлось перетащить на новое место. Теперь она стояла за пределами участка, у самых ворот. Оставил деньги сторожу, тот обещал кормить собаку и спускать с цепи через час после хозяйского отбытия.
В первый раз Бэкэлэ ничего не поняла, во второй устроила натуральный вынос души – лаяла вслед и выла так, что Белопольский клял и костерил себя всю обратную дорогу до дома.
Прошел месяц. Бэкэлэ попривыкла, вела себя прилично, да и сам Белопольский успокоился. А в июне, приехав в очередной раз на дачу, не увидел собаку. Удивился: каждый раз она ожидала возле будки, словно чувствовала, но в тот раз, как он ни звал, ни надсаживался, Бэкэлэ не явилась.
Нарисовалась лишь к сумеркам. Похудевшая, грязная, оставляющая за собой редкую цепочку брусничных капель. Белопольский выматерился, вернул будку на прежнее место под защиту глухого металлического забора. А уезжая, строго-настрого приказал: не спускать собаку с цепи.
Ничего, посидит недельку на привязи. 

Через неделю ранним субботним утром злой как черт Белопольский оглядывал участок.
Цепь оборвана. Байклы след простыл. Два подкопа под забором. Участок истоптан, изрыт, изгажен так, словно здесь резвилась целая стая макак.
Выйдя из дома после обеденного сна, застал возле беседки самый апофеоз случки. В центре композиции – ободранная, отощавшая до неузнаваемости Байкла. К ней пристроился плюгавый черный кобелек. Охваченные страстью, ничего не замечая, мотались они словно пришитые друг к другу.
Белопольский в бешенстве сжал зубы, дернулся, схватил березовое полено и метнул его в сторону спаривающихся.
Полено глухо брякнулось о забор и отлетело, не задев собак. Кобелек отлепился от Байклы, затуманенным взором окинул Белопольского и, прихрамывая, неспешно заковылял к лазу.
Белопольский забаррикадировал подкопы поленьями, утрамбовал гравием и землей. Кормил Бэкэлэ, а сам, то и дело, взглядывал в ее бестыжие невменяемые глаза. Она была не здесь и не с ним. Равнодушно тыкалась носом в миску, стригла нетерпеливо ушами, ловила звуки собачьей возни за забором, переминалась с ноги на ногу, готовая в любой момент сорваться с места.
Трижды за ночь выходил Белопольский пугать женишков. Вспоминая черного наглого задохлика, матюгался от злости и собственного бессилия.
А в понедельник укатил в город.

Солнечным сентябрьским утром бабьего лета Бэкэлэ ощенилась одиннадцатью гавриками. Правда, по приезде Белопольский обнаружил в живых лишь семерых.
Мертвых щенков прикопал в лесу. Живые же, за исключением одного, самого крупного, отправились в мешке к месту своего последнего успокоения на соседний пруд. Затонули они быстро, все действо заняло не более двух минут. Белопольский вздохнул с облегчением.

А по первым заморозкам на дачу прикатила супруга. Ненавистница сельской идиллии, она являлась редко, но метко. Словно специально подгадывая самое неподходящее время и успевая за краткий визит основательно испоганить настроение Белопольскому.
В тот раз она прошлась по участку руки в боки, сунула нос в каждую щель, надолго зависла возле строящегося вольера. Покачавшись на каблуках, сказала:
- Ты что, совсем спятил? Мало эта скотина нас обжирает, мало ты на бензин просаживаешь, катаясь туда-сюда, так ты еще второго нахлебника завел!
Избегая скандала, Белопольский молчал.
- Нет, ты не спятил, - усмехнулась супруга. – Ты решил поиграть в миллионера. Как, нет? А чего ж тогда дворец для своей прЫнцессы налаживаешь?
- Так ведь зима, - пожал плечами Белопольский. – Замерзнут. А щенка оставил, чтобы Бэкэлэ не травмировать.
- Значит, собаку травмировать нельзя, а меня… меня можно? - наливаясь злостью, супруга уже не говорила, кричала. – А ничего, что я замерзну? Ничего, что одну и ту же шубу я ношу уже пятый год? Ничего, что ремонт мы не можем доделать вечность, а заграницу я вижу только по телевизору?!..
- Не ори. Что ты предлагаешь?
- А что тут предлагать… либо ты их куда-нибудь сплавляешь, либо усыпляешь. Третьего не дано!
Белопольский добил вольер к ноябрьским праздникам. А в начале декабря слег с жесточайшим обострением диабета.

Через десять дней, едва держа руль от слабости, он несся на дачу. Мысли о голодных собаках не давали покоя. В целях экономии он кормил их теперь лишь в свой приезд. Пусть редко, зато до отвала. 
Снега намело столько, что едва открыл ворота. Занесенные дорожки, снежный колпак на вольере. Ни звука.
Наконец едва слышно звякнула цепь, из дальней будки выглянула рыжая щенячья морда с понуро висящими ушами. Морда радостно взвизнула. И только тогда Байкла, словно нехотя, показалась из своей будки.
Ели собаки жадно. Свалявшаяся шерсть, торчащие позвонки. Надо было что-то делать. Немедленно.

Щенка удалось пристроить в коттеджный поселок неподалеку.
-Э, куда, - пробовал отказаться сторож-таджик. – Свой собак есть.
- Зря не берешь, - напирал Белопольский, - у него мать, знаешь кто? Волчица! В нее пошел, любого на куски порвет, - а перед глазами, как наваждение, стоял черный хромой заморыш.
Неизвестно, как бы еще разрешился вопрос, если бы Белопольский не добавил сверху несколько банок тушенки и пятьсот рублей.
Таджик махнул рукой: пусть живет.
А вот с Бэкэлэ вышел полный крах. Знакомые смущенно отнекивались. Приюты для животных были забиты под завязку. Как последнее средство дочь выложила фотографию собаки в интернет. Белопольский упрямо твердил: «Только в добрые руки». Ни добрых рук, ни злых: тишина. Знающие люди объясняли, что пристроить взрослую суку, к тому же нестерилизованную, практически невозможно.
Белопольский матюгнулся: чтобы его Бэкэлэ да под нож хирурга, никогда и ни за что. Вмешательство в естественный ход вещей, издевательство над природой. Но в ветлечебницу позвонил. Так, на всякий случай. Сумма операции и послеоперационный уход вылетали в копеечку и требовали его более частого присутствия на даче. Об усыплении он не хотел даже слышать.
Тупик.
 
Зиму и начало весны Белопольский обреченно и хмуро мотался между дачей и городом. С одной стороны – все более дичающая Байкла, с другой – скандалы с супругой, считающей каждый рубль, потраченный на собаку.
В первых числах мая началась очередная течка. Бэкэлэ выгрызла заднюю стенку будки и была такова. Вернулась, приведя за собой свору кобелей.
Белопольский скрипел зубами и матерился.
На майские праздники приехал на дачу на автомобиле, хотя стояла отличная байкерская погода. Три дня баловал Бэкэлэ вкусностями, гуляли как в добрые старые времена. На четвертый день встали с солнцем. Позавтракали. Белопольский открыл багажник машины:
- Место!
Умная собака с готовностью запрыгнула в автомобиль. Потрепал по холке:
- Волчица моя.
Во время поездки Белопольский, нет-нет, да и взглядывал в зеркало заднего вида. Бэкэлэ сидела, вывалив язык, равнодушно косила глазом на пробегающий пейзаж.
На сто двенадцатом километре Белопольский вырулил на обочину, затормозил. Выпустил собаку.
Оглянулся: дорога в этот ранний час была пуста, тишину разбавляли лишь птичьи трели. Хлопнул по крупу: «Гулять!» и сел в автомобиль.

Дальнейшее случилось так, как Белопольский и планировал. Он выждал, пока Байкла зашла глубже в перелесок. Сел в машину, не спеша выжал сцепление и, включив передачу, тронулся с места.
Зеркало заднего вида бесстрастно отобразило удивленно застывшую серую фигуру. Секундный ступор сменился яростными прыжками вслед удаляющейся машине. В тот миг за дальностью расстояния Байклу легко можно было принять за волчицу. 
Белопольский прибавил скорость. Поворот. Бэкэлэ исчезла из виду.

Первое время, приезжая на дачу, он страшился встретить Байклу. Хотя понимал, вряд ли. И, действительно, обошлось.
Дважды она приходила к нему во сне. Худая, кожа да кости. Стояла возле будки, понурив остроухую голову, буравила виноватым взглядом.
Белопольский просыпался в холодном поту.
А потом, ничего… устаканилось.