По ту сторону души. 1 часть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   Этот день не предвещал ничего хорошего. Лизка поняла это сразу после того, как под ноги бухнулась и разбилась вдребезги последняя чашка из хозяйского сервиза. «Опять опаздываю, итак на волоске от сокращения, Петруша опять в блокнотике своем меня на заметку поставит», – думала Лиза, наспех собирая осколки. На кухню вбежала с вытаращенными глазами соседка Любка, недовольная тем, что которое утро ей не дают выспаться после очередного  ночного застолья. Во рту ее традиционно уже торчала папироса, периодически тухла и снова дымилась, но ничуть не мешала Любке продолжить увещевание нерадивой молодой соседки:
   – Вот поэтому все мужики от тебя разбегаются, растяпа ты!  Тонька приедет в выходные, устроит тебе, – Любка оскалилась своим беззубым ртом.
   – Отстань, Люба, за собой смотри! – Лиза гремела разбитой чашкой в пакет. В немуже почивали хозяйская хрустальная ваза из серванта и разбитое зеркало с входной двери. Наспех причесавшись и бросив быстрый взгляд на оставшееся еще целым зеркало в прихожей на стене, Лизка отметила для себя, что, несмотря на бессонные ночи, отражение  ей нравится. В свои двадцать шесть лет  она так молодо выглядела,  что ей иногда отказывают продать спиртное в магазине, просят показать паспорт и удивляются.  «Вся в маму», – думала Лизка, сбегая по лестнице. «Еще бы счастья маминого немножко!» Родители Лизаветы счастливо живут уже тридцать шесть лет, вырастили троих детей. Лизавета младшая и самая непутевая, как любил говаривать ее отец. Старший брат Пашка уехал в 18 лет из родной Рязани в Москву поступать в институт международных отношений. Решил, и поступил без проблем, красный диплом об окончании средней школы сыграл свою роль, а приложенные старания и полученные знания в сочетании с упертым характером помогли ему окончить этот самый институт и неплохо закрепиться в жизни.
   Средний Колька после школы пошел служить в армию, романтики захотелось, а юношеский максимализм подгонял и подстегивал. Не без участия полковника Рябова, родного дяди, он пристроился в хорошую часть под Ломоносовым, возил командира части и успешно женился после службы на его дочери. Николай зарекомендовал себя честным и исполнительным.   Тесть помог зятю трудоустроиться в перспективную строительную компанию в Питере, где  работает начальником Отдела снабжения и по сей день.  Чем радует своих родителей, молодую жену и ее родственников. Не то, что Лизка! Собирали единственную дочку старики, как на Северный Полюс: четыре огромные сумки с провизией на первое время и один большущий допотопный чемодан. Колька должен был встретить в Питере. Но до Питера Лизка так и не доехала. Девушка была натурой страстной, впечатлительной и  доверчивой. В купе ее попутчиками оказались трое разговорчивых и веселых ребят. Они возвращались из командировки. Не успела Лизка расположиться, не без их помощи, на своей нижней полке, как на столике в купе расстелилась скатерть-самобранка с коньяком, шампанским, курой - гриль, солеными огурчиками и ароматным салом. Молодые люди услужливо, наперебой, предлагали симпатичной молоденькой девушке присоединиться к их компании, поддержать, так сказать, беседу. Лизавета, как девушка общительная, долго не отказывалась. Тем более, что уж очень приглянулся ей кареглазый, высокий, улыбчивый Роман. «Ехать целую ночь, не спать же ложиться, как старая бабуля»,  думала Лизка, доставая и распаковывая аппетитные гостинцы, приготовленные заботливой мамой. Шутки, анекдоты, забавные истории не заканчивались в арсенале трех друзей. А Ромка сидел уже совсем рядом, намекая, что девушка ему небезразлична.
   Лизку  по современным меркам считали   старой девой в Рязани. Учитывая, что общение ее с мужским полом до этого заключалось только в «обнимашках» у подъезда своего дома. Родители строго бдели за ее целомудрием, мотивируя тем, что приличный человек иначе замуж не возьмет. Братья пока еще жили дома, отгоняли всех ее поклонников. Почувствовав волю и свободу выбора, Лизка отрывалась в компании малознакомых парней, позволяла себе кокетничать с понравившимся Ромкой и чувствовала себя раскованно, как вырвавшаяся из клетки птичка, но совершенно не соображала, правильно ли она поступает. Просто тогда ей хотелось делать все, что подсказывает сердце. Лизка, выпив приличное количество спиртного, уже позволила Роману приобнять себя и поцеловать в щечку, от чего она ощущала себя безумно взрослой и самостоятельной.
   Тем временем один из ребят явно перебрал с дозой алкоголя и забрался на верхнюю полку, тут же вырубившись, небрежно распластавшись и раскинув руки в разные стороны. Роман, Алексей и Лиза остались коротать остаток ночи втроем. Алексея слегка раздражало, что все внимание девушки было обращено только на его приятеля, и он постоянно выходил в тамбур перекурить. Когда молодая парочка в очередной раз осталась вдвоем, а
все спиртное было  выпито, Роман притянул девушку к себе.  На улице была чудная, теплая и звездная летняя ночь. Лиза без раздумий согласилась и посмотрела доверчиво в глаза Роману. Он порывисто наклонился к ней и поцеловал ее в губы. Девушка от неожиданности хотела отстраниться от него и попыталась оттолкнуть наглеца. Роман схватил ее за плечи своими сильными ручищами. Парень остервенело и напористо пожирал ее губы. Одной рукой  он придавил ее к стенке купе, а другой пытался сдернуть лифчик под кофточкой, но застежка не поддавалась. Лизка тихо рыдала, сквозь слезы умоляя оставить ее в покое, физических сил бороться с возбужденным мужчиной у нее не было. Она брыкалась и выворачивалась, но парень как будто сошел с ума. Насильник все же справился с бюстгальтером, рванул его, отлетели хрупкие застежки белья.   Он кусал ее грудь, словно она была единственная женщина на земле. Рукой он в этот момент, с силой, зажал глупой доверчивой девчонке рот, чтобы она не закричала. Этим моментом и воспользовалась Лиза. Она собрала остатки сил  и вцепилась зубами в пальцы насильника. Роман едва успел расстегнуть ширинку на своих брюках, как острая боль прошила его руку,  и ярость пронзила его.
   –   Кайфоломщица! – заорал он и с размаху ударил кулаком Лизу прямо в голову, несчастная потеряла сознание, а из носа потекла кровь. Тело девушки без движения лежало на полке спешащего поезда Рязань-Петербург. Свихнувшийся Роман перевернул свою жертву на живот, стянул трусики и вонзил свой возбужденный орган в невинное лоно. Девушка от новых сильных и неприятных ощущений пришла в себя и закричала, что было мочи. Но голос свой она не слышала, он клокотал в гортани сдавленными хрипами. Выход из непоправимой и безвыходной ситуации она нашла неожиданно: размышлять Лиза не могла, взгляд уловил перочинный ножик на столике. Братья всегда учили, на всякий случай, стоять за себя, за свою честь и достоинство до конца. Именно это она и сделала, схватив моментально ножик и вонзив его, не оборачиваясь, в трепыхающееся над ней тело. Ножик был небольшой, а силенок у бедняжки маловато, спасительный предмет угодил насильнику в предплечье. Он заорал от острой, пронзающей боли и выпустил жертву. Лизе казалось, что кошмар длился вечность, лишь потом выяснилось, что прошло всего 15 минут, это рассказал на допросе Алексей, который вернулся из вагона-ресторана, куда он ходил за добавкой для продолжения банкета. Алексей столкнулся в дверях купе с Лизаветой, та с криками о помощи бежала по коридору вагона к стоп-крану, дернула его и поезд остановился. Тут начали просыпаться пассажиры, от резкого торможениявыскочила заспанная с опухшими глазами проводница. Моментально нарисовался среди толпы зевак начальник поезда и дежурный транспортный наряд полиции. Где были все эти люди раньше? Почему у нас никто никогда ничего не слышит и не видит, лишь бы его самого не затронули эти неприятности?! Лиза билась в конвульсиях от шока и ноющей боли у проводницы в купе, которая напичкала ее успокоительным средством и протирала полотенцем запекшуюся кровь на лице девочки. Полицейские рванули в указанное купе, но обнаружили только храпящего Василия на верхней полке, на нижней валялась скомканная, окровавленная простынь и маленький перочинный ножик. Вещей насильника и его друга не было. Разбудили пьяного Васю, сняли с поезда и доставили в ближайшее отделение. Он был единственным безучастным свидетелем, способным помочь следствию, которого теперь было не избежать. Лиза все еще рыдала в купе проводницы, навидавшейся за 17 лет работы на железной дороге всякого. Женщина гладила Лизу по голове, по ее густым, вьющимся волосам, приговаривая:
   – Не плачь, моя хорошая! Сама виновата! Кто же пьет с мужиками незнакомыми! Повод, значит, дала, дура ты, молодая! Урок тебе! На вот, «Постинорчика» съешь, чтобы не оказаться в «неловком положении». Все забудется, а с мужиками построже, запомни на всю жизнь, тогда они тебя только уважать больше будут! Ты девка красивая, одна не останешься, я жизнь повидала, поверь, – закончила проводница утешать девушку, потому что та перестала плакать и теперь только поняла - начинается   взрослая жизнь.
   Пришлось Лизавете пройти все экспертизы с медицинским освидетельствованием и допросы. На следующий день за ней приехал брат Николай вместе с дядькой на машине. Так как возбудили уголовное дело, Лизе запретили покидать место проживания и выезжать за пределы города. Благодаря связям полковника ее отпустили в Питер после всех необходимых формальностей. Осталось только поймать  насильника и его сообщника.   Роман, как выяснилось позже, возвращался домой из мест не столь отдаленных, где отбывал срок за подобное преступление и вышел раньше срока по УДО за прилежное поведение.
   Затем Лиза мужественно прошла все этапы, являлась в суд и к следователю. Романа поймали, он набрался наглости написать ей письмо прямо из КПЗ(где достал адрес проходимец, одному Богу известно) с просьбой отказаться от своих показаний. Мол, сама виновата, напилась, так получилось– все! У подонка в строках написанной просьбы о кассации не было и тени раскаяния или сочувствия, а только страх за свою шкуру, точнее сказать – задницу. В тюрьме насильников «любят»!

   *****

   Санкт-Петербург встретил Лизу своим свинцовым небом и непроглядной серостью домов, улиц и людей. Казалось, мрак и сырость – это визитная карточка ее нового места жительства. Теперь, думала Елизавета, ей после того, что с ней произошло, здесь самое место, чтоб прозябать с тоской, одиночеством, полным уныния и отчаяния из-за несбывшихся мечтаний и рухнувших надежд. Юность кончилась…
   Николай всячески пытался поддержать сестру, успокаивая, что ее в Архитектурно-строительный институт, определит в общежитие, все наладится и забудется, как страшный сон. Но, к сожалению, девушке в это с трудом верилось, и хотела ли она того, чего желала совсем недавно? Она не могла ответить на этот вопрос даже самой себе.
   На первое время Николай поселил Лизу у себя дома, познакомив, наконец, со своей женой, которая была старше Лизы на пять лет. На первый взгляд,  у девушек   много общего, но Мария, жена Николая, встретила гостью сухо и надменно, как Коля ни просил изменить свою позицию по отношению к сестре. Мария была непреклонна.
   – Сучка не захочет, кобель не вскочит! Нечего теперь носиться с ней, как с хрустальной вазой. Лучше о жене подумай, мне волноваться нельзя! – не унималась в очередной из вечеров на кухне Маша, ставя Николая в дурацкое положение.
   –    Я понимаю, виновата она или нет, сестра же все-таки, пусть, поступит и съедет сразу, ну потерпи, родная! – Коля пытался взять тайм-аут.
   –    Сколько терпеть? Год, два? Мне рожать скоро!   На ее кислую мину мне противопоказано смотреть с утра до вечера! Белоручка, видите ли! Сидит в комнате, в магазин даже боится сходить, обед приготовить – не умеет, прибраться помочь – желания нет. Это не гостиница! – закончила свою тираду на повышенных тонах разгоряченная жена.
   Лиза в этот момент выходила из ванной комнаты, и часть реплик Марии уловил ее слух. Она не сомневалась с первого дня в истинном отношении к себе родственницы. Тем же вечером у них с братом состоялся неприятный разговор. Коля чувствовал свою вину за жену, а Лиза не хотела никого стеснять и быть обузой:
   –     Коль, я домой вернусь, не могу я здесь больше!
   –     Ты что, совсем с дуба рухнула! Родители же ни о чем не знают и знать не должны! Ты поняла? Хочешь родителей до инфаркта довести?! Точно малохольная!
   –     Не ори на меня, мне и без того тошно!
   –     Так если тошно, возьми себя в руки и устраивай жизнь, как надо, не перевешивай свои проблемы на других, большая девка уже, чтоб с тобой сюсюкаться!
   –     Легко тебе говорить, ты же мужчина! – расплакалась Лиза, уткнувшись в плечо брата, которое он тут же ей подставил и погладил мозолистой теплой рукой по щеке.
   –     Лизок, не обижайся на нас! Чем меньше мы будем жалеть тебя, тем быстрее ты забудешь все! Понимаешь, в жизни и не такое встречается, просто иди дальше и не оборачивайся. Я не хочу, чтобы ты в панцирь себя загоняла и сидела там, как улитка. Я люблю тебя!
   На следующее утро Мария подскочила на кровати от грохота на кухне, Коля уже был на работе. Воры – первое, что пришло на ум мнительной женщине. Та бросилась опрометью в кухню. Кособокая стремянка, как легкоатлет, добежавший к финишу первый, валялась кверху ногами. Лиза, обхватив себя за щуплые плечи руками, сидела  на кафельном полу среди посуды, тарелочек расписных, любимых  синих чашечек Марии из кофейного сервиза. Навесной шкафчик, развалившийся на части, больше походил на судно, выброшенное на берег после столкновения с рифами.
   
_ Я пыль вытирала, там под потолком ее столько скопилось,- попыталась реабилитироваться девушка. Слезы предательски лились соленой струйкой.
   –  Растяпа ты! Кто тебя просил? На своей кухне порядки наводи! – как иерихонская труба, горланила Маша.
   –   Я все уберу, тебе нервничать нельзя! – попыталась оправдаться Лиза
   –   Не прикасайся тут больше ни к чему!
   Лиза в слезах вылетела с кухни и закрылась в своей комнате.
   В голове путались мысли, мозг тщетно пытался найти решение. Обида и досада захлестнули все ее существо, за что ее так не любят?
   В этот момент во входную дверь позвонили.
   –   Колька! – уже было обрадовалась Лиза. Но тут же упала на диван, рыдая. Ведь Колька больше не тот любящий и всегда находящийся рядом брат, он теперь глава семьи, другой, чужой.
   Он, конечно, примет не ее сторону. Опять скажет – непутевая!
   Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату влетел старший брат Павел. Подтянутый, элегантный, мужественный и всегда дипломатичный. Ее Пашка.
   –   Сестренка моя любимая, выбрался сразу, как смог! Извини, дел много! Ну как ты, роднуля моя, рассказывай! Надеюсь, призраки прошлого тебя не беспокоят? Ну что ты? Все будет хорошо, не плачь! – Они обнялись так крепко, словно они уже никогда больше не увидятся еще. Павел на несколько мгновений стал простым и душевным рязанским парнем, которым его помнила Лиза. Они так давно не виделись, им было, что рассказать друг другу. Когда-то они были очень дружны. Павел всегда был более понимающим и тонко чувствующим человеком, нежели Колька, которому были присущи больше резкие, явно выраженные мужские черты характера.

   *****

   Семейную идиллию прервали причитания и громкие возгласы с кухни, по всей видимости, Маша так и не смогла успокоиться от медвежьей услуги своей любимой золовки. Только Павел предстал перед взглядом беременной женщины, как на него тут же обрушился весь  шквал эмоций и негатива. Павел имел, конечно, большой опыт в общении с людьми, но влезать в женские дрязги, по его мнению, занятие неблагодарное, даже если одна из этих барышень его сестра:
   –   Так, девочки, вопросы кухни решайте без меня! Машенька, не нервничай, дорогая, если вся причина твоего недовольства кроется в присутствии здесь Лизы, то обещаю – в ближайшее время решу этот вопрос, буквально до моего отъезда!
   Маша недовольно фыркнула, развернулась и вылетела с кухни, чуть не сбив с ног стоящую в проходе Лизу. Стало ясно одно – здесь больше оставаться нельзя, лучше на вокзале с бомжами, чем под одной крышей с такой родней.
   Павел похлопал ободряюще свою сестру по плечу и дал слово, что до вечера обязательно придумает что-нибудь и даст знать. С этими словами он, громко хлопнув дверью, вышел из квартиры по-английски, дав понять «гостеприимной» хозяйке, что ее поведение возмутительно, и он не разделяет позицию Марии.
   Несчастная Елизавета уже устала плакать, слезы будто высохли, а вместе с ними и ее душа. Не с кем ей в этом городе поделиться своими чувствами, никто даже не пытается понять девушку. В упадническом настроении она наспех покидала свои пожитки в одну большую сумку и решила ехать на вокзал. Хорошо, что в кармашке джинсов была заветная купюра достоинством в 100 у.е., которую Павел предусмотрительно сунул Лизе перед уходом в ладошку, на мелкие расходы.
   – Очень кстати, – размышляла девушка, спускаясь в лифте многоэтажки.
   Лизку уже не так страшила неизвестность, этот большой город, кишащий людьми разных цветов кожи и национальностей, его многочисленные проспекты и узкие улочки, и наводненный машинами, проносящимися с бешеной скоростью по КАД, и умирающий в пробках «часа пик», чего никогда не увидишь в ее родной Рязани. Страшнее всего сейчас было для Лизаветы ощутить непонимание и отсутствие поддержки в трудный момент родных и близких людей. Земля будто уходила из-под ног. Не стало прочного фундамента из сложившихся ценностей и взглядов, будто этот город отформатировал ее суть и перезагрузил на другой уровень жизни. В ее голове вся эта новая жизнь превратилась в какое-то месиво, бесформенное и склизкое, не складывались в пазлы мысли, логические цепочки не выстраивались, как жить дальше?! Она всю жизнь, до ужасного происшествия в поезде, жила под крылышком родных, не сделала ни одного самостоятельного шага, не задумывалась о собственном будущем. Беззаботность и юность канули в лету.

   Сидя уже на вокзале в зале ожидания девушка рассматривала странную женщину, лежащую напротив нее на железных сидениях. Старуха больше напоминала скрюченную мумию из склепа. Лизка взяла себя в руки и выдохнула воздух из легких, сказав себе, что решение всегда есть.  Как жить? Ну уж нет, так, как эта сморщенная и грязная, опущенная на дно жизни бабулька, она точно не будет. В этот момент глаза бродяжки распахнулись, как окошки темницы в яркий солнечный день. И Лизка растерялась, увидев, как моложавые, ярко-голубые глаза цвета синего неба смотрели из-под красного тканого платка на испещренном глубокими старческими морщинами лице. Лизу передернуло от этого пронзительного, пронизывающего насквозь взгляда. Она попыталась отвернуться. Тут глаза-сканеры померкли, потускнели, и до девушки донесся голос, словно из загробного мира:
   –   Не связывайся с ними, они не прощают! – проскрипел голос старухи. Лизке стало жутко, бродяжка явно была не в себе. От оцепенения и холодящего изнутри ужаса ее освободил внезапно появившийся, как из-под земли, молоденький сотрудник полиции. У него из-под фуражки, залихватски надетой чуть набок и назад, выбивались светлые кудри. Своим видом он походил больше на дружелюбного и веселого тракториста из колхоза «Путь Ильича», чем на представителя власти. Но поведение его с внешним обликом резко контрастировало. Парень  оглянулся по сторонам и со всей дури   ударил старуху ногой в живот ботинком. Лиза попыталась закричать и остановить гада, который избивает средь бела дня невинных людей. А сержант продолжал пинать спящую то одной ногой, то другой, потом дубинкой, но опасливо озирался по сторонам:
   –  Слышь, Катастрофа, по-хорошему говорю, проваливай с моей территории. А то снова в лес вывезут! – сквозь зубы цедил угрозы полицейский.
   Лизка в ужасе от увиденного беспредела хотела было рвануть к постовым в дежурку у вокзала, но подошедшая женщина, по всей видимости, работающая здесь кем–то  из  технического персонала, остановила ее и отвела в сторону:
   –    Это «Люська - Катастрофа», где она появляется, несчастья начинаются. Все боятся ее, а выгнать не могут. Ее и в лес увозили, и в другой город, и в приют сдавали, даже в тюрьме она сидела. Но всегда возвращается сюда! Люди говорят, у кого с ней дороги пересекутся – жди беды! Так что не повезло тебе, спаси Господи! – И странная женщина быстро удалилась, оставив Лизку в полном недоумении и липком ощущении страха перед необъяснимой жестокостью. Хотя, бывает ли оправдание или объяснение жестокости?
А старуха тем временем каталась по полу и истошно хрипела. Сквозь эти странные звуки, больше похожие на воронье карканье, Лиза услышала плохо различимые слова: «Убейте меня, убейте меня, не могу больше жить!» Лизка схватилась за голову – психика не выдерживала накала эмоций, и рванула к выходу вокзала, забыв вещи в зале ожидания.
   Вдохнув уличный, бодрящий свежестью осени, воздух, она поняла, что ее трясет от нервного перенапряжения. И тут Лиза  спохватилась – вещи то могли утащить, она их бросила на железной скамье. Но сумка и рюкзак стояли целехоньки, а вот вихрастый сержантик лежал, распластавшись на полу.  Изо рта вытекала пена. Парень  был мертвецки  бледный, без признаков жизни. Стеклянные глаза  широко раскрыты, будто перед смертью они увидели сатану и в них застыл ужас от неизбежности конца. Старухи нигде не было видно. Толпа зевак обступила умершего парня, повсюду слышался леденящий душу шепот о том, что «Катастрофа» не прощает. Жалко, мол, Стасика, он винил старуху в смерти своего напарника, который неделей раньше чуть не сбил бродягу на своей машине. Она кинулась прямо под колеса его автомобиля, была дождливая погода, машина потеряла управление, хотя у молодого человека был большой опыт вождения, но железным конем словно управляла неведомая сила. От удара газели, врезавшейся в бочину новенького КИА, которой управлял этот парень, он вылетел в лобовое стекло прямо на встречку. Свидетели аварии потом толком не могли ничего объяснить, будто невидимый кукловод дергал за ниточки и управлял людьми, транспортом и очевидцами. А старуха, ставшая причиной многих несчастий, сидела на тротуаре, цела и невредима, выла как собака, раскачивая, как умалишенная, головой в тканом красном платке. По вокзалу давно распространялись слухи о женщине-«катастрофе», с которой если пути пересекутся – жди несчастий. Но никто не знал, откуда и когда она взялась и зачем здесь появилась. Местные бомжи говорили разное. Одна проститутка с площади Восстания, можно сказать, старожила местной «Мельпомены», рассказывала, что ждет бабка здесь кого-то. Пока не дождется – Бог не забирает ее к себе, и несет она людям одни беды, так как прокляли женщину в молодости на одиночество, кто приблизится к ней, жди беды!

   *****

   Лизка похватала свои пожитки и побежала прочь от проклятого места. От гнетущих мыслей ее отвлек звонок сотового. Звонил Пашка:
   –   Где ты, сестра? Мы уж всякое тут думаем. Где? Не уходи никуда! Я через полчаса буду! Нашел тебе жилье на первое время!
   –    Хорошо, братик, приезжай скорее, иначе я здесь с ума сойду, здесь такое творится!
   Лизка с вещами расположилась на автобусной остановке в ожидании, что эти мытарства, наконец, закончатся. Немного успокоившись, она стала разглядывать прохожих, ярко и модно одетых девушек, спешащих куда-то, и взгляд упал на женщину, лежащую недалеко от остановки.
   –   Боже, неужели мне не избавиться от этого кошмара?! – оцепенела Лизка, увидев знакомый красный платок и грязный, обшарпанный плащ. Но любопытство возобладало над страхом первобытным и осторожностью, Лизавета медленно подошла к женщине и наклонилась над ней. Та же точно ожидала увидеть ее снова, села как зомби на асфальте и быстро достала что-то из кармана и протянула ей – это был грязный скомканный сверток. 
– Возьми, это тебе, дождалась, – и ее голубые глаза пристально уставились на девушку, они показались такими родными и  знакомыми. Она мысленно стала перебирать в закоулках памяти всплывающие  образы из юности, лица знакомых, родственников. Пока Лиза силилась вспомнить, где она видела этот взгляд, налетела внезапная буря. Все потемнело, небо разверзлось, и полил сплошными струями ледяной колючий дождь, столбом подняв пыль с земли, которую ветер закружил и бросил в глаза испуганной девушке. Та с трудом устояла на ногах. Протерев глаза от грязи и присмотревшись, Лизавета от неожиданности чуть не потеряла дар речи. Дождя как и не бывало! Небо светлое и чистое, и только несколько черных тучек стремительно уносились по небу прочь, будто опаздывали с важным донесением в царство тьмы.
   – Небывальщина какая-то! – Лизка хотела было перекреститься, но вспомнила про сверток в правой руке. Она поспешно развернула его.
   В тряпочном лоскуте лежал пожелтевший клочок бумаги, перевязанный тесьмой. Лизка аккуратно развязала тесемку и обнаружила странный медальон с плохо просматривающимся изображением от времени, неумолимо стирающего воспоминания, камни, металл и все, что дорого и важно! Что таит в себе этот кусочек металла? И тут девушка вспомнила о несчастной женщине, взглянув на нее, обнаружила бабку с потухшим взглядом ее, совсем недавно синих глаз. Сейчас ввысь уставились помутневшие, серые и безжизненные зрачки. Лиза наклонилась поближе и поняла – старушка не дышит, и только стая собак остервенело залаяла в их сторону и помчалась прочь, продолжая тявкать и завывать. В этот момент позади себя Лизавета услышала родной голос:
   – Лизок, вот и я! Куда ты опять вляпалась, непутевая ты моя?! – Пашка обнял сестру за плечи и повел быстрее к своей машине,– у меня очень мало времени, я тебя определю, и надо ехать. Познакомлю тебя с Антониной Михайловной, она наша дальняя родственница с Украины, у нее две комнаты в коммуналке, здесь, недалеко от метро. Она на пенсии, нуждается, я ей за полгода вперед оплатил твое проживание, да и под присмотром будешь! – Павел чмокнул Лизу в щеку.
   – Спасибо тебе, братик, со мной тут такое приключилось…! – начала было Лиза , но брат перебил ее, сказав, что обо всем они обязательно поговорят, но в другой раз.

   ******

   Дом, где предстояло жить Лизе ближайшие полгода, как минимум, вызывал противоречивые чувства. Он был помпезно красив когда-то и величественен, походил на старинный замок со своими остроконечными башенками, анфиладами и мансардой, а окна были такие маленькие и узкие, что напоминали бойницы. Кирпичная кладь до сих пор сохранила первозданное состояние с позапрошлого века, но облицовочный материал потерял цвет, а дом выглядел из-за этого угрюмо и зловеще, тая в себе многовековую тайну чьих-то судеб. Винтовая лестница сохранила чугунные витиеватые перила, а парадный вход  с мозаичными изразцами на стенах напоминал о том, что здесь когда-то проживали небедные люди. Если приглядеться,  можно заметить заложенный кирпичами   камин в стене. Пол выложен  мрамором, затертый историей не одного поколения и  годами. Лизка с Павлом поднялись на последний пятый этаж, это оказалась мансарда. Квартира, где проживала Антонина Михайловна, была огромной и неуютной, с резким запахом плесени и сырости, вперемежку с табачным дымом; темной, как казематы Петропавловской крепости, в которой Лизавета успела побывать на экскурсии с Колькой. Это была почему-то единственная вылазка в город, на которую она согласилась. Эти казематы произвели на нее такое же впечатление, как и эта квартира, в которой, как выяснилось, есть два выхода, два туалета и целых 11 комнат. Сколько же здесь живет народу она даже не хотела задумываться.
   Антонина Михайловна встретила дальних родственников с чрезмерной радостью и радушием, что выглядело не очень естественно, но Лизка не придала этому значения. Павел занес вещи в комнату, которая предназначалась Лизе, попрощался, пообещав вернуться с проверкой как можно скорее.  Он настоятельно порекомендовал сестре в ближайшее время подойти к ректору СПБГУ,  оставил данные, как с профессором связаться.
   – Надо же определяться в жизни, Лизок, факультет выберешь сама, все остальное я улажу! – констатировал Павел, обняв сестру и тепло   поблагодарив за помощь троюродную тетку, седьмая вода на киселе, но все же родня.
   Кот Пуша шмыгнул под шкаф. Черный пушистый комок взъерошился и зашипел на гостью из своего укрытия.
   – Что-то не понравилась ты ему, племянница! Будет кидаться, терпи, бить Пушка не смей. Усвоила? – Пушенька, мальчик мой, иди к мамочке, – и старая женщина полезла под шкаф доставать своего любимца, но кот не собирался покидать надежное место и еще более злобно заурчал. Лиза попыталась с другой стороны выманить испуганное животное, но тот вжался в угол за многочисленными коробками, и только жутко светились в темноте желтые глаза. Неожиданно раздался странный щелчок, и погас свет в комнате. Антонина Михайловна схватила табурет и понеслась с криками в коридор:
   – Опять пробки повылетали, а мне одной больше всех надо! За свет одна плачу, а пользуются все! Дармоеды! – забравшись на табурет, она попыталась нажать автоматическую кнопку включения на счетчике, но из него повалил дым. Раздался странный треск, счетчик засверкал причудливым фейерверком неоновых искр.   Почуяв удушающий  запах плавящейся пластмассы,  повыскакивали из комнат соседи. Начался невероятный шум и гам. Напуганная Антонина Михайловна предположила, что загорелась старая проводка. Занервничала, проклиная старый дореволюционный дом и его архитектора. Неудачно повернувшись на своем постаменте, грохнулась на  паркетный пол. Замелькали по длинному коридору, на котором легко можно изучать балетные па. фонарики и зажженные свечи из запасов. Упавшая женщина стонала, кряхтела, но не  звала на помощь. Выбежала Лиза на крик о помощи и попыталась поднять тетушку, но та осерчала еще больше, и поковыляла в комнату сама. В темноте она ориентировалась не хуже кошки. Сразу понятно, в квартире она себя чувствует хозяйкой и знает каждый уголок и щелочку. Пришел вызванный электрик часа через два и развел руками:
– Чертовщина какая-то! У вас все в порядке с напряжением, электричество поступает, перебоев нет, счетчик недавно меняли, замыкания нигде на линии нет! Будем ждать…– не очень профессионально вынес вердикт специалист и ушел. К вечеру свет зажегся сам по себе, чем вызвал шоковое состояние у обитателей квартиры. Тетка же лежала все это время в кровати, изображала из себя жертву террора, охала и бурчала, но нога ее опухла и синела  на глазах. Кот Пуша набрался смелости, вылез из убежища и урчал возле хозяйки на постели, боязливо поглядывая на Лизу. Когда свет включили, девушка побежала на кухню ставить чайник, чтобы хоть как-то угодить тетушке. В тот день она впервые увидела его. Сына соседки Любки. Девушка застала его  пытающимся, с матерком, отдраить заскорузлый общественный противень от жира и гари в общественной, такой же грязной, раковине. В наушниках он не сразу услышал, что Лиза неуверенно просила уступить единственный рабочий кран с водой, чтоб налить воды в чайник. Противень скорей всего принадлежал первым хозяевам квартиры, профессорской семье, которые жили здесь в конце прошлого века. Он уже не поддавался столь редкой санобработке, что Артур в сердцах бросил его в раковине, резко развернулся и хотел  выйти на лестницу, для перекура, и увидел ее. Перед ним стояла прекрасная незнакомка с необыкновенно голубыми грустными глазами и черными, как вороново крыло, волосами. Она продолжала что-то лепетать, а он стоял, как зачарованный и смотрел в глаза девушки,   не отрываясь. Потом будто спала пелена с затуманенного рассудка и растерявшийся сосед, молодой и симпатичный, вынул из ушей музыку и представился.
   Так они встретились.  Лиза, оторопело уставилась на молодого человека, назвав свое имя, быстро набрала воды в чайник, поставила на зажженный газ и убежала в комнату, как дикая лань.  Будто завороженный,  Артур остался пребывать в недоумении и рассуждать, откуда в этом захолустье оказалась прекрасная фея.

   *****

    После этих невероятных мистических зигзагов судьбы жизнь Лизы менялась стремительно.  Компашка подобралась в квартире весьма  разнообразная. Любка – заводила, дебоширка, редко бывающая трезвой, не работала и жила тем, что собирала у себя в гостях совсем непривлекательный люд, таких же прожигателей жизни и обирателей чужих карманов. Попойки и сборища бывали здесь частенько, ошивались и проститутки с Московского вокзала, и наркоманы оттуда же, и менты местные захаживали за долей малой. Так что оставшимся соседям, пытающимся вести здоровый образ жизни, жаловаться было некому, а бороться с этой гопотой было невозможно. Таких, как Любка, надо или уничтожать, или терпеть их пребывание на этой бренной земле – для баланса. Они терпели: Антонина Михайловна, бабулька Серафима Ларионовна, Катя с дочкой Маришкой. А еще сын Любки, Артур, названный в честь любимого актера 60-х Артура О’ Коннела. Артурчик бывал здесь очень редко, жил отдельно, снимал квартиру – с матерью жить не получалось по определению, как часто выражался молодой человек, емко и лаконично!
   Когда отец Артура погиб в автомобильной аварии, мать его стала сильно за воротник закладывать, появились закадычные друзья по застолью, нашлись и «советчики», что кинули Любку и ее маленького десятилетнего сына на хорошую, по тем временам, «трешку» на Гражданке. Повезло, черные маклеры сына пожалелии предоставили им комнату в этой злосчастной квартире на Ковенском переулке. Весь сброд с ближайшей округи чувствовал себя здесь, как дома, но только не Артур. Он жалел мать, даже в чем - то оправдывал ее поступки. Однако, вырастила его улица и посторонние, добрые люди. Они же помогли после 10 класса пойти служить в ВДВ.  Парень был столь же харизматичен и талантлив, как и его тезка из прошлого его родителей. А потом его затянула армия и небо, и он поступил в Ульяновское летное училище. В небе он забывал обо всем. Сейчас работал на гражданке. Он жил небом, быт и земные проблемы его интересовали мало, поговорка из  известного фильма с невероятной точностью характеризовала Артура: «Первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки, потом». Единственным минусом молодого человека была его патологическая любовь к чистоте. Если он заезжал к матери, то выпроваживал всех ее так называемых друзей – собутыльников восвояси, и, засучив рукава, принимался за уборку. В эти моменты он никого не видел и не слышал.

   Постепенно Лизка обживалась в своем новом пристанище, тетушка весьма благосклонно стала к ней относиться, тем более, что любимый кот перестал гадить по углам с появлением в доме новой жилички, а Антонина Михайловна все недоумевала: сколько лет она билась с этой напастью, а здесь раз – как по мановению волшебной палочки, и Пуша стал ласковым и послушным. Вечерами Лизка и одинокая когда-то женщина чаевничали и «отогревали» друг другу души. Со временем девушка стала забывать свои злосчастия и начала чувствовать радость от житейских мелочей, от солнышка в окне по утрам, от улыбки тетушки при встрече, от самостоятельно приготовленного ужина и первого в своей жизни ремонта в комнате у благодарной ей за это тети Тони. Зачахшие цветы на подоконниках, словно в сказке, стали с появлением Лизы разрастаться и цвести, радуя пожилую женщину.
   К осени Лизавета пристроилась не без помощи небезызвестного профессора Лебедева в университет на выбранный ею факультет психологии. Ее давно интересовало это научное направление, ей захотелось докопаться до некоторых закоулков человеческой души, чтобы больше понимать себя и, возможно, помочь тому, кто нуждается в этом. Помочь тем, кто самостоятельно справиться с бедой или стрессом не может, кто одинок и запутался. Ей очень хотелось быть нужной и полезной.
   Про лоскуток с медальоном она и думать забыла, положив, не глядя, вместе со своими украшениями, простенькими и немногочисленными безделушками, в шкатулку. Единственный, о ком она стала думать в последнее время все чаще – это Артур, которого она не видела с их первой встречи уже год. Появились новые знакомые из однокурсников по университету.  Коротко стриженный, с ершиком непослушных, пружинистых волос всех оттенков настоявшегося  рома, с выбритыми висками, выделяющими мужественные скулы, парень, не выходил из ее головы.  Его голос и загадочный прищур,     хотя они обмолвились всего парой фраз, запустил  невидимый таймер, отсчитывающий дни календаря, дни, когда  Лиза перестала замечать других парней. Будучи на втором курсе, Лизка всерьез заинтересовалась темой старинных обрядов, заговоров и влияния их на современную жизнь. Магия – правда или вымысел? Она стала собирать вырезки из журналов, газет, перелопатила массу литературы на эту тему. Тетушка недовольно ворчала, чтоб не лезла Лизка в эти дебри. Это другой мир, темные силы не прощают того, кто в их мир без приглашения входи. Не просто так ведь Бог всех гадалок да чернокнижников проклял, а языческие обряды и заклинания иноверием считаются. Вот тогда-то Лизка, благодаря теткиным предупреждениям, вспомнила те странные слова: «Они не прощают!», сказанные «Люськой - катастрофой».
    «Как же я могла забыть про медальон?!»– спохватилась девушка. «Надо провести научное расследование, может, получится неплохая диссертация, ведь подарку зловещему, возможно, не один век, и к потустороннему миру он явно имеет отношение», – размышляла воодушевленная Лиза, роясь в своих вещах среди старых теткиных фотоальбомов и вырезанных газетных статей, пожелтевших от времени, и пыталась найти заветный лоскут. А ведь там была еще и записочка какая-то? Лизку даже затрясло от возбуждения перед предстоящим открытием важной тайны, причем известной ей одной, тайны с того света.

   *****

   – Куда же запропастился мой «секретик»? Как сквозь землю провалилась та тряпица! – Лизка сгоряча вытряхнула  содержимое из тумбочки. Перетряхнула все газеты и альбомы со старыми фотографиями, опорожнила все коробки и шкатулочки, а тряпичного свертка с тесемкой не было. Антонина Михайловна, как зажила нога, практически в городе не жила. Ей на даче было комфортнее и спокойнее, говорила, что спится ей на свежем воздухе лучше, да и Пуше любимому раздолье. Поэтому мысль о том, что тетка наводила порядки, тут же была отметена. Да и связи с ней не было, сотовый там не ловит сигнал. Лизка судорожно стала вспоминать, может, у кого есть запасные ключи от комнат, вдруг? Поразмыслив еще немного и составив в уме каждому из проживающих подробный психологический портрет, девушка пришла к выводу: подходящей кандидатуры, которая бы вызвала у острожной тетушки доверие настолько, в их квартире не было. За этими размышлениями на кухне ее и застал Артур, который  не появлялся у матери чуть больше года. Лизка даже не замечала, что ведет беседу сама с собой.
   –   Лиза!? Привет! У тебя что-то случилось? – спросил молодой человек с искренней заинтересованностью, что девушка сразу уловила в его интонациях и мимике, ей стало легче на душе. «Может, он тоже вспоминал обо мне, хоть иногда?» – про себя подумала Лиза, но вслух произнесла:
– Привет! Все в порядке! Вещь одну потеряла, очень важную, для учебы, – слукавила она и отвернулась, боясь проявить свое истинное отношение к молодому человеку, читающееся во взгляде. Быть открытой и страстной натурой, эмоциональной и доверчивой и одновременно демонстрировать холод и равнодушие–жизнь научила ее быть иной в отношении мужчин! Она научилась прятать эти свои черты, сдержанность и некоторая холодность у нее выходили вполне естественно. Если б только она знала, эта  гордячка с фиалковыми глазами, что  давно завладела всеми его мыслями, с первой встречи! Он на протяжении года запрещал  себе думать о черноволосой фее из сказки, пахнущей  ежевикой и корицей, так как давно встречался с  девушкой, которая любит и ценит его. Молодой человек днем еще управлял своим сознанием, но ночью... Ночами волоокая ворожея приходила к нему во сне и манила взглядом к себе, что-то шептала ему на ухо, ласкала его и исчезала загадочно. И эти сны не давали ему покоя. Анечка обижалась, так как они с Артуром реже стали видеться, а видимых причин для охлаждения в отношениях не было. Анна стала все чаще упрекать парня в этом и истерить, и пара решила на время расстаться. Артур тут же рванул навестить мать. Его безудержно тянуло к незнакомке, хотелось услышать ее голос, взглянуть, перекинуться парой слов.
   – А что за вещь, может, я найду?– засуетился вокруг девушки Артур. – Или,
может, где увижу? Не отказывайся, у меня с детства нюх как у собаки, где конфеты от меня не спрячет бабушка – всегда находил, интуиция! – и он смешно поднял вверх указательный палец и скорчил такую забавную гримасу, что Лиза не сдержалась и прыснула со  смеху. Стенка отчуждения рухнула, и молодые люди разговорились, словно были знакомы несколько лет.
   Артур рассказал про свое детство, выдуманное, книжное, опуская неприятные моменты, когда он голодал при живой матери, просиживал часами в приемниках-распределителях, лазил по подвалам и чердакам в поисках теплого угла зимой. Не рассказывал он девушке и о том, как дрался с мамиными ухажерами-алкашами, опустил историю о детском доме и о лишении матери родительских прав. А вот про небо он мог рассказывать часами, не утаивая ни мгновения. Его друзья-летчики, его семья, настоящая семья – его экипаж. Артур летал вторым пилотом, а это очень ответственная профессия, не для слабонервных слюнтяев, как поняла для себя Лиза из его рассказов, уже проникшись уважением к парню.
Девушка в свою очередь рассказала про свое детство, счастливое и безмятежное, своих родителей и братьев, пропустив историю, перевернувшую ее жизнь и некоторые события, про которые Лизе было до сих пор больно и противно вспоминать.Их идиллию прервала Любка, вошедшая с бутылкой дешевого вина в трясущейся руке, на голове возвышалась пирамида Хеопса из грязного полотенца, в зубах дымящаяся папироса. Халат на Любке не стирался со времен царя Гороха, но, несмотря на это, в нем она вошла на кухню размазанной походкой с видом  царицы Савской.  Встала, подбоченясь и, выпуская ртом клубы едкого дыма, поставила недопитую бутылку на стол. Речь Макаренко из ее уст казалась дешевой постановкой театральной: – Дети мои! Не пора ли разойтись по домам! Приличным людям спать мешаете!
   Следом за своей царицей из комнаты выполз ее обожатель в сатиновых семейных трусах. Тело его было синюшным и сутулым, то ли от многочисленных наколок, то ли от побоев, или посинело от алкоголя подвального качества.  Судя по надписи на бутылке вина «777»,в простонародье – «Три топора», внешний облик мужика не требовал дополнительных описаний. Где они только достают этот раритет, подумала Лиза.
   – Эй! Нефертити, не вертитесь! – мужик осклабился, и на всю кухню завоняло перегаром,  над своими шутками смеялся только он сам. Герой- любовник распростер объятья и полез Любе под халат со словами из песенки «Люба, Любонька, целую тебя в губоньки!». Пьяный собутыльник схватил подругу за полы халата, падая, оставил стоять  в одной задрипанной майке. Он упал, упал громко, как мешок  костей, матерясь и кляня всех подряд. Артур не выдержал этого представления, схватив опустившегося ниже плинтуса человека за руки, потащил обратно в комнату, а Любка продолжала стоять посреди кухни в одной майке, а на шее ее красовался медальон на цепочке. Лиза даже обомлела, так как не сразу поняла, где этот медальон она видела раньше. Любка, гордо выпятив вперед то, что когда-то называлось грудью, демонстрировала подарок ухажера Мишани, который провозглашал из комнаты что-то, больше напоминающее свинское хрюканье, чем человеческую речь.
   Артур влетел обратно и попытался увести нетрезвую мать, ему было невероятно стыдно и неловко перед Лизой. Что она подумает о нем? Лизку возмутило до глубины души даже не то, что это именно та вещь, которую она искала, а то, что рядом живут люди беспринципные и подлые. Ей страшно стало от мысли, на что способны они еще? Убежав в свою комнату, она разрыдалась от разочарования и бессилия. В дверь тихо постучали. На пороге стоял виноватый Артур:
 – Прости за выходку матери. Она утверждает, что вещь эту Мишка выменял на вокзале у бомжа за бутылку какой-то самопальной дряни. Мишка рассказывал, что стоял с корешами, а дедок подошел и талисман предложил. Мол, продать нельзя, подарить нельзя, только обменять. Вот и обменялись, а мать моя увидала, вот и выпросила.
   – Я понимаю, ты веришь своей матери. Я посторонний для тебя человек, но  этот медальон – мой. Он лежал, завернутый в тряпку с тесемкой, и там записка была еще важная! Кстати! Записки этой я тоже не нашла! Господи! Они шарились в моих вещах! – Лизка заплакала еще сильнее, забыв о своих принципах: не выставлять  чувств и эмоций напоказ, особенно перед посторонним мужчиной.
   –   Лиза, ты извини, конечно, но не пойман – не вор! Я не хочу никого выгораживать, но вдруг Мишка говорит правду! – настаивал Артур, пытаясь пройти в комнату и как-то успокоить расстроенную девушку. – Где лежала эта твоя тряпка?
   –    В этой тумбочке,– Лизавета указала на старый деревянный комод,– я здесь все перерыла! Ни тряпочки, ни записки, ни медальона!– девушка жалобно всхлипывала.
   –    Давай еще раз вместе посмотрим, может, найдется,– предложил Артур, не желая, чтобы девушка плохо думала о нем и его матери. Она, конечно, не святая, но и не воровка.
   Лиза секунду колебалась, но согласилась на помощь. Они еще раз вытащили ящик из комода, где хранились старые газеты, альбомы, шкатулочки и коробочки со всякой всячиной. Лиза и Артур перетряхнули все. Никаких результатов. Лиза стала уже по сотому кругу пересматривать тетушкины фотоальбомы, как вдруг на пол выпала старый снимок, черно-белый, потрескавшийся, с трудноразличимым изображением. Но  было заметно, что сделана она большим мастером, не во всех ателье того времени фотографы делали художественную роспись на фото.
   Несмотря на потертость карточки, Лиза сразу обратила внимание, с какой любовью вырисовывали красивой черноволосой девушке глаза синей тушью. Кого-то она Лизе очень сильно напоминала. На оборотной стороне фотографии еле читалась надпись, сделанная красивым размашистым подчерком: «Киев, Людмиле от Владимира, с любовью, 1946 г.» Лиза протянула фото Артуру, он рассмотрел и присвистнул: – Красивая… Это же не твоя тетка! Интересно, кем она тебе приходится?  – и Артур посмотрел на Лизу, а рядом приставил фото, держа его в своих руках, – Вы удивительно похожи, не находишь?
   Лизку же мучил только один вопрос и не давал покоя: где она видела эти васильковые глаза?
   –   Лиза! С тобой все в порядке? – Артур аккуратно дотронулся до плеча ушедшей в себя девушки, воспоминания и несвязные мысли в ее мозгу разлетались, как карточный домик по ветру. Девушка даже вздрогнула.
– Лиза! – вдруг воскликнул молодой человек, – пойдем, пройдемся! Погода замечательная, тебе надо на свежий воздух, отвлечешься хоть немного! Пойдем? – он заботливо поднял ее с пола за плечи. Его сильные руки и тихий успокаивающий и  нежный бархатистый голос заставили все тело Лизы покрыться мурашками. Приятное тепло разлилось где-то внутри и заполнило каждую частицу всего ее существа. Эти новые ощущения смутили девушку,  она поспешила согласиться на предложение Артура, попросив его подождать на улице пока она переоденется. На самом деле Лиза хотела взять паузу, побыть одной и справиться с захватившим ее новым чувством.  От этих новых эмоций реальность исчезала, а ноги и руки, казалось, не слушались ее.
   Артур очень нервничал и не ожидал такого скорого свидания, поэтому пока девушка его мечты не передумала, закрыл дверь с другой стороны и помчался на улицу – надо успеть купить цветы. Вылетев из подъезда на крыльях любви, молодой человек чуть не сбил девушку небольшого росточка,  рыженькую, все лицо в конопушках,  немного нескладную.
   –      Аня! Что ты здесь делаешь? – опешил Артур,  хотел было извиниться перед девушкой, но решил, что не в чем оправдываться. – Вот так неожиданность!
   –      Неожиданность? Арти, а мы что уже не вместе? У тебя есть кто-то? Мне надо поговорить с тобой – это важно!
   –      Ты же могла позвонить! Мы решили пожить отдельно, мы давно уже не понимаем  друг друга. Давай в другой раз, я очень спешу,– и Артур попытался отстранить Анну, чтоб продолжить свой путь. Но девушка разрыдалась и вцепилась в шею любимого: – Не могу без тебя! И не буду!
   Лизка тем временем повыкидывала все блузки, кофточки и платья из шифоньера. Какой же мучительный выбор – в чем предстать перед мужчиной, который нравится, и посоветоваться-то не с кем. Взгляд упал в последнюю очередь на синее атласное платье, которое мама сшила на выпускной, оно невероятно подходило по цвету к ее глазам. Босоножки надеты, сумочка в руке, быстрый взмах помадой по губам, последний контрольный взгляд в зеркало на двери. Лиза нравилась себе. Правда сердце стучало и колотилось в груди от нетерпения и предчувствия чего-то тревожно неизбежного.
   Она бежала по лестнице, сердце выстукивало ритм в такт стуку каблуков. Душа пела, а былые неприятности представлялись уже мелочью жизни.
   Лиза распахнула дверь в парадную навстречу неизведанному, и… чуть не потеряла сознание от увиденной  картины.
   Ее Артур, мужчина мечты, обнимал какую-то девушку, она прижималась к нему, будто приросла к любимому всем телом, а он гладил ее по голове, и было совершенно очевидно, что они друг другу совсем не посторонние люди. Потом незнакомка обхватила его шею руками и стала неистово целовать мужчину, он не отстранялся и отвечал взаимностью, как показалось Лизавете, с такой же страстью. Лизка хотела было тут же вернуться назад, но Артур заметил ее, оставив Аню в недоумении, остановил на полпути, придержав бережно за руку:
   –      Лиза, я, наверное, должен был тебе сказать, но момента не было подходящего. Это Аня. Понимаю, …– повисла мучительная пауза.
   –      Не скажу, что мне очень приятно, при других обстоятельствах, возможно, мы нашли бы общие темы для бесед, а на сегодня они исчерпаны, – и Лиза, гордо вскинув голову, развернулась, расправила плечи и пошла не спеша вверх по лестнице, с трудом сдерживая подступившие слезы. Артур понял, что останавливать ее бессмысленно, да и бесполезно. Он даже не спросил номер телефона у девушки, которая ему снилась на протяжении полутора лет почти каждую ночь.
   –    Можешь ничего не объяснять! Просто вернемся домой, и я сделаю вид, что ничего не знаю, не видела, а ты мне ничего не говорил! – вернул Артура к реальности голос Анны. Те чувства, которые испытывал он в тот миг– это ничто по сравнению с бурей в душе  Лизы. Она в отчаянии боролась с собой, чтобы ничего не разбить. Это хорошо, что мучилась она не в приступах депрессии, а от злости на себя и свою патологическую доверчивость и возложение надежд на первого мужчину, который несколько раз поговорил с ней по душам. «Артур ведь тут ни при чем», – успокоившись, стала анализировать ход событий Лиза. «Да, возможно, у него были или есть отношения, но между ними нет обязательств, клятв и обещаний, иначе бы он не стал общаться со мной, а я повела себя так, как истеричка. А может это его родственница?» – рассуждала уже более здраво Лизка, пытаясь привести комнату в порядок, запихивая содержимое вместе с выдвижным ящиком обратно в комод. Фотографию синеглазой девушки она отложила на стол,  ящик не закрывался до конца. Девушка толкала еще и еще, но до упора к задней стенке ящик не задвигался. Лизка наклонилась и посмотрела в щель, но ничего не увидела. Она снова вытащила составную часть комода и пошарила рукой внутри, пальцы нащупали прилипшую к стенке тряпицу. Сердце бешено заколотилось. Это был тот самый лоскут, выцветший и грязный,  внутри него прощупывалась бумага, скомканная и ветхая, как древний пергамент. Лизка в надежде, что медальон может быть скрыт где-то во внутренностях  доисторического предмета мебели. Девушка, практически, разобрала его до винтика, но заветного и таинственного подарка не обнаружила.
   Значит, кто-то пробрался сюда, в ее с тетушкой отсутствие, и у этого кого-то было достаточно времени поковыряться везде, как следует.
   – Может, еще что пропало?– Лизку охватил приступ паники. Она совсем забыла про деньги, которые Антонина Михайловна по деревенской привычке хранила за иконой Пресвятой Богородицы в правом углу. Там была приличная сумма, Пашка не скупился, переводил деньги регулярно, чтоб сестра не бедствовала. Соседи могли знать о деньгах по переводам, в которых указывалась сумма.
   – Все-таки Любка могла навести своих дружков!? Но как? Замки не сломаны!
   Вдруг за окном Лиза услышала шорох и непонятное топанье. Девушку передернуло от страха. Она на цыпочках подкралась к окну и, слегка отодвинув занавеску, выглянула наружу. Взобравшись на подоконник, увидела  кошку, разноцветную, пушистую, с огромными желтыми глазами.    Та пристально изучала ее своим немигающими глазами - фарами,  жалобно мяукая.
   –    Бедненькая, как же ты сюда забралась?– Лизка попыталась пролезть через окно спасать животное. Форточка была невообразимо узкая, и, хотя девушка считала себя стройной, протиснуться сквозь раму получилось не сразу. Стоя на подоконнике, взгляду открылся завораживающий вид  вечернего города. Вид сверху на мегаполис ошеломлял сознание своими размерами. Видно было темную Неву, стройный шпиль Адмиралтейства, многочисленные соборы и их золоченые купола, видно и мечеть с синим мозаичным куполом и подсветкой, разношерстные крыши, жестяные, дореволюционные и пластиковые окна-глаза. Необычайная гармония прошлого и настоящего! Кошка напомнила о своем присутствии и нужде в сочувствии. Лизка стала слезать с подоконника, схватилась за перила на парапете и спрыгнула, почувствовав себя неустойчиво на жестяном покрытии, окружающем полностью дом по периметру. Мансарды всегда строились так, с выступами, чтобы в случае пожара люди могли выбраться и перейти на другой конец дома, а соответственно спастись. Ведь старые дома строились в то время с деревянными перекрытиями, пожары случались часто из-за каминов и буржуек. Другого, как говорят сейчас, центрального отопления, не было. Лизка схватила кошку и запустила ее через окошко в комнату, а сама осторожно перегнулась вниз и посмотрела по сторонам. Через несколько окон от своего она увидела высунувшуюся Любку с присохшей к губам папиросой, которая ничуть не мешала ей перекрикиваться с человеком внизу. Любка не заметила девушку и продолжала орать, конечная ее фраза резанула слух:
   –   Обождать надо, щас деньги тратить нельзя, а то эта малолетняя стерва догадается. Мишаню к тебе пошлю, сходите, «водовки» купите,– и Любка кинула окурок вниз, затем смачно сплюнула. Лиза оцепенела от своего открытия. Пазл к пазлу сложился. Форточку в комнату летом  Антонина Михайловна никогда не закрывала, так как выходили окна на солнечную сторону дома.  По этому самому парапету с перилами можно было обойти весь дом, вылезти из окошка одной комнаты и забраться непринужденно в соседское. Живя в одной квартире, легко знать распорядок дня и местонахождения каждого соседа.
   – Какие же они гадкие и падшие люди! – слезы наворачивались Лизавете на глаза, и она вернулась через окно обратно в комнату. Надо бы накормить помощника за раскрытие одной из многочисленных загадок.
   Ночь опустилась над городом. Лиза в бессилии упала на свою кровать. Кошка-находка прыгнула к ней в изголовье и намурлыкивала на ушко девушке, видимо, пытаясь успокоить по-своему. Противоречивые чувства и эмоции переполняли, вопросов было множество, а задать их некому, утешить, впрочем, тоже. В своих размышлениях девушка провалилась в тревожный сон. Засыпая, уже в полудреме, она думала о нем. Почему он не вернулся, не догнал ее, ничего не объяснил. Артур ей представлялся в другом образе– порядочный, ответственный, заботливый. Неужели еще один урок придется усвоить и заморозить свое пламенное сердце. Сон плавно окутал Лизу своей плотной пеленой, как защитный бронежилет от житейских переживаний и разочарований.

   ГЛАВА ВТОРАЯ

    Раннее июньское утро.  Предрассветная цикламеновая дымка с полей нависла над поселком. В доме суета. Невеста в окружении подруг нервно теребит косу перед зеркалом,  непослушные волосы выбиваются из-под тюлевой фаты. Черные завитушки обрамляют лицо красавицы. Родители встречают гостей на пороге. Где-то слышна гармонь, звуки которой все ближе, голоса местной детворы наперебой закричали: - Едут, едут! Люськин хахаль едет! Маленький Митька даже кубарем летел с велосипеда, так спешил сестре сообщить первым долгожданную новость. Жених едет, киевский известный журналист, фоторепортер. Почти всю войну прошел с фотокамерой вместо оружия, чтоб  беспристрастно  донести до людей, что творилось в советских окопах и на передовой. Владимир Ярский – его грудь была пестра от наград не меньше, чем у боевого летчика или разведчика, потому что воевал он с простыми солдатами, бок о бок, в одном строю, не прятался от пуль, только наперевес всегда наготове штатив и камера да походная сумка с пленкой. Такой жених – гордость для любой девушки. Девчата наперебой судачили да сплетничали, как Люське повезло! Если б только знали они, как ей повезло, особенно когда под жуткий грохот взрывающихся снарядов вокруг и свист пуль над головой Люда Кирченко тащила на себе старшего лейтенанта Ярского, без сознания с оторванной кистью руки, окровавленного и безумно тяжелого. Было это под райцентром Лютиши. Наступала 14 армия 1 Украинского фронта, необходимо было взять правый берег Днепра и оттеснить немцев к Восточной Европе. Бои велись ожесточенные по всему левобережью, противники яростно оборонялись, не уступая ни пяди Лютишинского плацдарма. Наступление всегда начинают артиллеристы – боги войны. От газеты, приписанный к артиллерийскому батальону Ярский, должен был предоставить четкий и подробный фоторепортаж о начале операции. Ответный огненный шквал с противоположного берега Днепра не позволял выполнить поставленную задачу, не рискуя жизнью. На снимках хорошего военного корреспондента порой можно запечатлеть то, что ты увидишь, только находясь рядом в бою: мужество молоденьких солдатиков, подносящих боеприпасы и не прячущихся в траншеях, командира батареи, стоящего под огнем вражеских орудий, с остервенением в глазах и непоколебимой стойкостью отдающего расчет и приказ «огонь». Санитарка в красной от крови защитников Отечества гимнастерке,  хорошенькая, совсем юная, улыбается и вытирает грязное от гари, пороха, ошметков глины из окопов, лицо. Скольких сегодня она спасла, вытащив на своих хрупких плечиках, эта девушка? На фотографии она еще живая, настоящая, совсем не героиня, обыкновенная русская женщина, которая хочет любить и  рожать детишек. Он снимал так, что сквозь лучистую улыбку человек видел тоску в глазах санитарки, страх в глазах героев-разведчиков, боль и ужасную усталость в расправленных плечах артиллеристов и саперов. Ярский видел красивое в неприглядном, правдивое в беспросветном, искреннее там, где ложь. Его ценили, но начальство просило поменьше творчества и самодеятельности, побольше документализма и реальности. Фотоотчет с передовой для советской газеты – это героизм, уверенность, подготовка и победа! Эти слова должны ассоциироваться у читателей со снимками с фронта, народ должен не сомневаться – «Мы победим!», глядя на фото, и Ярский старался. Без прикрас… снимая кадр за кадром. Он попал под первый же ответный и беспощадный огонь противника с того берега при наступлении дивизии, где был приписан как фотограф. В тот роковой день, командир отдал приказ артиллерии сдерживать огонь любой ценой. Володя был рядом с бойцами. Неожиданно упал навзничь, широко раскинув руки, и затих. Санитарка попыталась рвануть к раненому, солдаты остановили:
   – Куда лезешь, дура, обожди, трупы и потом вынесешь, жить надоело?– Бойцы затащили Люсю обратно за край гимнастерки. Девушка утерла рукой лицо, размазала грязь траншей вперемешку с прибрежным песком, и настойчиво запротестовала: – Он живой, я вытащу, он живой! – Солдатики сдались, – давай дурында, может, его мать тебе спасибо скажет да за нас помолится, мы прикроем!
   Мужественная девушка поползла, не поднимая головы, прижимая одной рукой пилотку к голове, другой волоча из последних сил санитарную сумку. Сапоги ее, снятые с погибшего военврача Леночки, и больше  на пару размеров,  были полны жижи. Суставы почти не двигались от мороза, но она ползла, стиснув зубы, к раненому. Не дать погибнуть еще хотя бы одной душе человеческой!
   Люська, как началась война, сама вызвалась защищать Родину и явилась в райком, будучи комсомолкой, и как прошедшая курсы по подготовке санитарок, райвоенкомат призвал в медсанбат в 14 армию, прикрепив к артиллеристскому батальону.
   Война и свела юную санитарку Людмилу Кирченко с фотокорреспондентом Ярским, надежным и светлым человеком, полным жизни и веры в людей, несмотря на ужасы войны с горестями и смертью, ступающей по пятам. Очнулся он в операционной палатке при медсанчасти в селении Александровка, расположенном недалеко от линии фронта. Болела голова, слух был практически утрачен, и до изнеможения болела левая рука.
   Ярский с трудом зафиксировал на ней взгляд и не сразу сообразил из-за плотной повязки, что рука стала короче, пальцы будто шевелились и двигались под бинтами. Он истошно, не своим голосом взвыл. Врач прибежал, потупив взгляд, похлопал Володю по плечу. Что тут скажешь?
   –      Ангела своего береги, снайпер в тебя целился на блик камеры, если б снаряд тебя не подорвал, в живых бы вряд ли остался. Эти ребята не промахиваются. Правда, вот, - доктор сделал мучительно долгую паузу, -теперь домой поедешь! Навоевался! Множественные осколочные ранения, сильная контузия, да камеру теперь одной рукой-то сложновато будет, хм. Не строевой ты больше, Володя. С первой машиной домой, к родным!
   –      Ангела-то где искать? На небесах что ли? Не собираюсь пока,– зло отшутился Ярский.
   –      Нет, дружок, ангела Людочка зовут, вытащила тебя. Ребята говорят – труп, а она, знай, свое талдычит – живой. И вытащила ведь тебя, упертая! Дай бог, свидитесь!– и доктор убежал, вытирая марлей лоб, смахивая холодный пот.
   –      Свидимся? Да это вряд ли, кому нужен инвалид то теперь?– сказал про себя старший лейтенант,– ни девушке, ни Родине, а матери может и нужен был бы, да в живых уж нет, – и обреченно уткнулся в подушку, отвернувшись к краю палатки лицом. Слезы досады и отчаяния душили его.

   *****

    Гулким эхом прогремели отзвуки о победе Советского народа над немецко - фашистским захватчиком по всем фронтам, дорогам и весям, городам и селам. Люда Кирченко после ранения вернулась домой в родное село с медалью за отвагу, закрыв своим телом раненого командира батальона, заслужила ордена и дикую боль в спине на всю оставшуюся жизнь. Дома некогда было отлеживаться, надо было родителям помогать, хозяйство поднимать после голода и разрухи, дом восстанавливать. Брат Митька болел часто, еле выжил. Местная бабка-знахарка исцеляла односельчан, ворожила, врачевала, помогла отстоять у смерти Митю травками да заклинаниями. Облегчила она жизнь и вернувшейся Люсе, сняла немного боль нестерпимую и поставила на ноги. Со временем и тяжести уже могла девушка таскать, без перерыва в поле урожай собирать, как остальные женщины села. Мужчин-то прибрала война, остались немощные старики и дети малые, повозвращались инвалиды, молодые ребята, без рук, без ног. Неприкаянные, сидят на завалинке, маются. Горе не обошло ни один дом стороной. Только Люська как заговоренная. Ни одна шальная пуля не задела за всю войну, осколки взорвавшейся мины зацепили под конец войны и то, своей же, случайно не разорвавшейся при отступлении. Сама цела осталась и молоденького лейтенантика собой закрыла, спасла, заговоренная, так и шептали тогда очевидцы. Больных и инвалидов на деревнях много было в то время, увечные да немощные ухода профессионального требовали, а на несколько сел один фельдшер поселковый, он и коров врачевал, и людей одними методами и средствами. Вот и решилась Люся поехать в Киев учиться, квалификацию поднимать, чтобы врачом вернуться в свое село, людям помогать. Председатель колхоза дал добро, и дружным женским коллективом отправили в Киев на учебу Людмилу и двух ее подруг. Девчонки, счастливые, махали из кузова ЗИЛа односельчанам платочками. Три года им предстояло учиться и жить без родных.

   *****

   Девушек зачислили по направлению от Райкома, так как они были участницами ВОВ, в медучилище имени Гаврося. Во время войны оно готовило военных фельдшеров и существовало с 1939 года. В училище преподавал их односельчанин, бывший военный полевой хирург и замечательный человек. По его рекомендации и приехали в Киев Люда, Тамара и Тоня. С Людой Иван Сергеевич пересекся на одной из линий Юго-Западного Фронта в полевом госпитале. Девчонок должны были принять радушно и тепло в общежитии от училища, которое находилось недалеко от центра города, здание почти не пострадало во время войны. Комендант – женщина, больше напоминавшая надзирательницу из концлагеря, в черном строгом костюме, видимо до войны очень модном.
   – В таком только на партсобрании выступать! – подумала Люда. А в общении первое впечатление о ней полностью переменилось, она оказалась достаточно приветливой и добросердечной, что совсем не вязалось с внешним обликом комендантши, напускной ее строгостью и надменностью. Позже вахтерша тетя Зина по секрету поделилась с девушками. До войны Рита Павловна, нынешняя комендант общежития, была партийным работником, уважаемой женщиной в Киеве. Пока муж ее на войну не ушел, она вслед за ним хотела на фронт рвануть, но ее соратники уговорили возглавить правление ткацкой фабрики, еще до оккупации, которая  остановила свое производство из-за нехватки рабочих. Для нужд фронта нужно было запустить производство. Практически все трудоспособное население ушло на войну. Поэтому девочки, женщины и мальчишки – все работали на доблестную советскую армию, ткацкая фабрика шила под бомбежками форму для солдат, парашюты, палатки, рюкзаки по специальному заказу Минобороны. Защитники тыла,  изнемогая от голода и холода, в разрухе и страхе, возрождали и налаживали бесперебойное производство! Рита Павловна, умница, держалась молодцом и вдохновляла, порой собственным примером, стоя у ткацкого станка, уставших и измученных войной людей. Крепилась и работала, как умалишенная, представляя, что тем самым помогает и своему любимому мужу Василию. Но однажды пришла казенная весточка с линии фронта, из Белоруссии, мол, муж ваш пропал без вести! Вот тогда и сникла наша ласточка. Рита посерела, постарела за один день, поседела и замкнулась. А потом и вовсе дар речи потеряла – перестала говорить и все! - Вот как мужа своего любила! – тетя Зина печально вздохнула и продолжила рассказ, – но в память о нем она  работала и работала, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Как встала к станку в ватнике и кирзовых сапогах, так молча, почти без отдыха, работала, работала и варилась в своем горе! Никто так до конца войны и не увидел ее слез, не услышал жалоб. А когда фабрику все-таки разбомбили, в нашем общежитии госпиталь был, она сразу сюда и перебралась, вызвалась санитаркой. Не верила она, что Вася ее погиб, но признаться в этом никому не могла, сердце  чувствовало обратное! А через несколько месяцев и увидела она, глазам своим не веря,  своего Васю в госпитале без сознания и обеих ног. Жив, милок, оказался! Упросил командира своего ту весточку послать жене, не мог позволить себе вернуться  увечным. Как плакала Рита, сердце потеплело, плакала от счастья! Заново голос обрела, веру в счастье и в свою любовь! Вытащила она, выходила своего мужа родненького, любовь чудеса творит. Тетя Зина снова тяжело вздохнула, немного театрально,  закатила мечтательно вверх глаза.  Девушки тоже затихли, ведь каждого война коснулась, и в каждой семье были  похожие истории.
   Рита Павловна показала девчонкам им комнату,  рассчитанную на пятерых человек.  Двух девушек уже заселили. Это были сироты, чьи родители пропали на войне или погибли, чуть помладше Люды, Тони и Тамары.   – Вы постарше, будете отвечать за порядок, и следить за дисциплиной. У нас с этим строго! – констатировала комендантша.– Мальчиков здесь быть не должно, в 21.00 - дома, в 22.00 - отбой! За систематическое нарушение – отчисление! Обсуждению эти правила не подлежат! – И Рита Павловна уже более мягким тоном добавила: – Добро пожаловать, милые мои, по любым вопросам обращайтесь, чем смогу – помогу!
   И тихой поступью, но с гордой осанкой, она вышла из девичьей комнаты, эта верная и стойкая женщина, молодая еще совсем, но уже седая. Девушки долго еще не могли прийти в себя после знакомства с ней. Как только будущие киевлянки разместились и обустроились на своем новом месте жительства, в комнату запорхнули соседки по жилищу на ближайшие пару лет,Клара и Зоя. Общий язык они нашли практически мгновенно, родом девушки были из Донецкой области. Милые, добрые, слегка наивные, бывшие воспитанницы тамошнего детского дома.
Вечером решено было вместе прогуляться по городу с древней историей, который, несмотря на разруху после войны, уже вовсю восстанавливался, а местами чудом сохранил не тронутую фашистами первозданную красоту и величие. Послевоенный Киев. В Киеве уже забурлила жизнь. В каждом квартале, в каждом дворе заработали небольшие артели, мастерские, мини-цеха, пекарни. Тогда из-за границыкроме небольших партий гуманитарной помощи ничего не поступало. В быту людям не хватало элементарных вещей: обуви, одежды, гвоздей, расчесок, посуды, пуговиц. Заворчал чугун, завизжало железо, зафыркала бронза. Запаяли, залудили… Запахло мазутом, олифой, клеем и керосином. Примечательно, что двери из квартир многих старых домов Киева после войны выходили прямо на улицу. По вечерам хозяева выносили из домов небольшие скамеечки и часами сидели у входа в свою квартиру. Дышали воздухом, грызли семечки, общались после тяжелых трудовых будней, в то время работать можно было только физически, предпринимательство было запрещено по закону, как и тунеядство.  В строгие советские времена еще с довоенных пор в СССР оставалось несколько разрешенных категорий частников: фотографы, часовщики, сапожники, чистильщики обуви, венерологи, кепочники, ключники, иногда многие из этих ремесел совмещались. После войны открыть, например, будку часовщика или фотомастерскую разрешалось только инвалиду войны.
Одна  старая киевлянка вспоминала, как в ее доме жила и работала на дому соседка-модистка. Отличная закройщица и швея,  имела много клиентов. Но  как она боялась и переживала, чтобы ее не разоблачили за эту деятельность. В конце концов, дворник сообщил о ней в милицию. Так бесславно закончилось ее частное предпринимательство. Она стала работать в государственном ателье и спокойно спать, отсидев 15 суток в изоляторе. Иногда в будках часовщиков и сапожников, в то время – время  послевоенного дефицита, можно было купить немецкую авторучку, зажигалку или просто бутылку водки. 

  Надев свои лучшие старенькие ситцевые, латаные платья, девчонки через некоторое время выпорхнули на улицу. Тетя Зина вдогонку назидательно напомнила, чтоб не опаздывали: – Режим, барышни! Свобода, самостоятельность, весенний теплый воздух и мирная, вернувшаяся мирная суета оживающего города будоражили их дух и сознание. Захотелось веселиться и жить! Они гуляли по парку, ели мороженое. Новые подруги предложили прогуляться по Ботаническому саду, расположившемуся на берегу Днепра. Он почти не пострадал и был великолепным зрелищем для деревенских девчонок, с его уникальными и редкими растениями, собранными со всего мира. Насмотревшись на необычные виды цветов и деревьев, компания под впечатлением, весело щебеча меж собой, направилась по улице Леси Украинки к Крещатикам. Клара и Зоя здесь уже бывали раньше, поэтому с воодушевлением рассказывали о достопримечательностях по пути. Бессарабский рынок, Киево-Печерская Лавра, Владимирская Горка и церковь, где князь Владимир Русь крестил. Благоухали царственно акации, мускусно - пряным ароматом привлекали  цветущие свечки каштанов. Дивный запах царил в воздухе. Мощеные улочки поражали своей стариной. Чудный вид левобережья и вольный, свежий, прибрежный воздух Днепра не оставил бы равнодушным любого.
   Выбивалось из общего вида по пути фотоателье со странной для советского времени  вывеской: «От Вальдемара на память». Любопытство взяло верх, и девушки влетели туда, заинтригованные. В помещении, затемнённом и маленьком, они никого не застали и стали разглядывать фото в рамках, развешанных по стенкам багровой кирпичной кладки. Чёрно-белые фотографии с изображением разных людей поражали своей искренностью и достоверностью, чувствовалась рука мастера и художника. Тамарка предложила сфотографироваться на память об этом чудесном дне. Остальные, не задумываясь, согласились. Неожиданно приоткрылась шторка, из полумрака проявочной комнаты перед ними возник статный светловолосый с аристократичной внешностью, похожий на известного артиста Завадского, молодой человек.
   – Здравствуйте, барышни, изволите сделать фото?
   – Да, да, да! – наперебой загалдели подруги.
   – Коллективное или портрет?
   – Мы вместе хотим, каждому на память!
   – Значит, 5 экземпляров печатать будем? – и фотограф нажал в дверном проёме включатель.
   Стало резко светло в помещении, и девушки рассмотрели загадочного человека, он оказался ещё более милым и мужественным одновременно, но совершенно седым, а не светловолосым, как им показалось сперва. Правую руку он жеманно держал в кармане брюк и, слегка прислонившись к стене, позволил гостьям рассмотреть себя, а потом неожиданно резко прервал их размышления:
   – Что ж! Меня зовут Владимир, приступим к работе? – и он по-деловому выставил в центр под лампы два стула, предложив Зое и Тамаре присесть, так как они были выше остальных девушек. Люсю он разместил в центре за спинами сидевших, других девчонок – по бокам. Владимир долго выставлял освещение, направлял падение света, отдавал команду, куда повернуть голову и направить взгляд:
   – Внимание, барышни!- Владимир спрятался под чёрной простынёй с фотоаппаратом на треноге.
   – Сейчас вылетит птичка!-  щелчок затвора, – спасибо, фотографии сможете забрать через два дня, очень много заказов, – добавил фотомастер.
   Люся ненароком взглянула на циферблат наручных часов, подаренных на фронте, и обнаружила, что времени осталось совсем немного до закрытия общежития на вход.
   – Девчата, бежать надо, а то попадёт, – забеспокоилась она, и беспокойство перекинулось на остальную компанию. Все начали было, уходя, прощаться, но Люда задержалась на выходе и обернулась, поймав на себе цепкий, пронзительный испепеляющий взгляд, взгляд мужчины, которого она на себе никогда раньше не испытывала. А, может, и испытывала, но не придавала значения. Люда оцепенела как от удара электрического тока, развернулась как по велению неведомого голоса, подошла к Володе и протянула руку, не отводя глаз, принимая вызов:
   – Люда! – представилась она, – очень приятно познакомиться! – и Владимир пожал руку девушки, а она всем телом ощутила дрожь, как от электрического разряда, но руки из его ладони она не выпустила. В этот момент дверь фотоателье распахнулась, будто ворвалась разбушевавшаяся стихия, и на пороге появилась женщина-ураган в развевающемся сером платье, туфлях на высоких каблуках, в чулках, что было редкостью в то время и признаком достатка, а резкий приторный  запах "Красной Москвы" наполнил всё помещение и окутал его.
   – О, Владимир, дорогой! Тебя ни на минуту нельзя оставить, уже окружил себя поклонницами! Вижу, ты не скучал без меня совсем? – и она деланно надула свои и без того пухлые губки, вальяжно поправив набриолиненные рыжие локоны, выбившиеся из-под модной шляпки. Женщина всем своим видом дала понять, что она здесь хозяйка и присутствие молоденькой соперницы некстати! Вальдемар, как называла фотографа дама-ураган, попытался какое-либо словечко вставить или возразить.  Но "стихия" в облике женском, мягко подтолкнув девушку к выходу за локоть, выпроводив её в открытую дверь, прочь.
   – Милочка, до свидания, вы мешаете, это непонятно!? – и командирша закрыла за Людой дверь.
   Девчонки были заинтригованы тем, что же произошло в ателье. Им не терпелось узнать все подробности:
   – Рассказывай, Люся, что там было? Он предложил увидеться? Рассказывай, не томи! А это кто? Директриса?
   Люда, как зачарованная, слушала подруг и не могла понять, что от неё хотят. Помолчав недолго, она произнесла:
   – Он необыкновенный. И, кажется, я где-то его видела, хм, но не могу вспомнить, где?!- Люся напряженно наморщила лобик.
   – Ой, Люська влюбилась! С первого взгляда! – зашушукались девчонки по-доброму, – учёба теперь насмарку, будешь ты теперь у нас, Люсь, городская… – и все дружно засмеялись.

   *****

   Киевская жизнь пошла своим чередом. На лето подруги решили устроиться на работу. Им хотелось помочь своей стране, внести, как говорится, посильный вклад в восстановление республики, а особенно – столицы её, величественной, с многовековой историей. Непосредственно это можно было сделать на строительстве новых домов и реконструкции старых после многочисленных фашистских бомбёжек. На стройку брали всех желающих, обучали профессии, так востребованной в то время. Рита Павловна дала соответствующие рекомендации, и девочек по знакомству определили в бригаду маляров-штукатуров. Бригадирша у них была давняя знакомая их коменданта, вместе на фабрике работали в годы войны. Платили за труд немного, но кормили, не надо было сидеть у стариков на шее. Деревенские девчонки к труду привычные, засучив рукава, быстро осваивали азы новой профессии. На второй день после впечатляющей прогулки по Киеву, подруги успели отлично научиться орудовать валиком и шпателем, что выполняли и перевыполняли дневную норму плана работ для профессионалов. Работа в руках у них спорилась. Восстанавливали строители старый, исторически важныйдом, работы хватало всем: и каменщикам, и монтажникам, и малярам-штукатурам. Сроки сжатые. Ожидали на стройплощадке комиссию и корреспондента из газеты "Советская Украина". У девчонок как раз начался обед, они, поснимав косынки, шли довольные собой, в импровизированную столовую, умыться и перекусить. Там, в больших котлах, повар снимал пенку с наваристого борща, приготовленного на газовой плитке с баллонами. Всюду стояли длинные деревянные срубы, похожие на столы и табуреты. Рабочие подтягивались с железными мисками за порцией супа. Девчата примкнули к очереди. Было оживлённо и весело среди простого народа. Когда дошла очередь до Люси и ей в миску плеснули поварёшку борща, она даже облизнулась, так сильно сковал внутренности голод, от предвкушения она улыбнулась повару с благодарностью и хотела поспешить к подругам, но натолкнулась на неожиданно возникшее препятствие. Миска вылетела из рук и залила красным свекольным цветом всю ее рабочую одежду и брюки человека, возникшего на  пути.
   – Смотреть же надо! – раздосадовано крикнула Люся, подняв глаза, и оторопела.
   Перед ней собственной персоной стоял Вальдемар, в твидовом, ладно скроенном и  сидящем на нем как влитой,  костюме, с фотоаппаратом,  на шее. Приподняв  шляпу и виновато, но с юношеским задором в глазах, улыбался.
   – Я совсем, милая Люда, не хотел, чтоб наша вторая встреча состоялась так! Приятная неожиданность – снова видеть Вас! – и Володя протянул Люде руку.
   Девушка попыталась изобразить обиженное лицо, но у неё  не вышло, и молодые люди непринуждённо засмеялись.
   – Да уж, вот так встреча! – поддержала беседу Люся.
   – Значит, у меня появилась надежда снова увидеть вас и загладить свою вину за испорченный обед? – вопросительно, но с надеждой Володя посмотрел на неё. Люся кокетливо улыбнулась, взглянула пристально своими голубыми глазами цвета неба на фотографа, откинув назад чёрную копну волос и повязав умело косынку. Взгляды их встретились, они стояли  друг напротив друга, словно под гипнозом, не произнося ни слова. Он первый очнулся, испугавшись, что девушка может исчезнуть, как мираж.
   – Могу я осмелиться пригласить вас, скажем, в кино, привезли новую ленту, или куда вы захотите? Пожалуйста! – он говорил напористо и в то же время очень уважительно и осторожно. Ему невозможно было отказать, хотя Люсю очень смущало то обстоятельство, что правую руку Володя всё время держал в кармане брюк. Это  смотрелось нелепо на общем фоне  кажущейся благовоспитанности  мужчины.  Девушка предположила, что это  единственный, простительный ему недостаток. Ей безумно понравился этот человек. Девчонки сидели недалеко от занятной парочки, с замиранием сердца наблюдая за ходом событий. – Это судьба, – без тени зависти, по- доброму шептались Зоя и Тамара, а Клара и Тоня вторили подругам.
   – А можно я вас сфотографирую? Люда, Вы очень красивая,  ваше лицо мне кажется таким родным и знакомым! – без пафоса произнёс Володя.
   – Мне тоже кажется, что я знаю Вас всю жизнь и раньше будто встречались… – Люся ещё раз пристально вгляделась в лицо Владимира, – но фотографироваться сейчас – плохая примета! Мы можем обменяться фотографиями!
   – Это замечательная идея! Тем более, что я напечатал ваш заказ. Это мой подарок Вам и вашим очаровательным подругам!
   – Не надо. Это неправильно, – запротестовала Люся, непривыкшая к таким жестам, но молодой человек оборвал её на полуслове, спросив:
   – Значит, мы договорились, сегодня вечером, где Вы скажете и во сколько!
   – В 7 вечера у общежития на улице Белецкого, до свидания! – и Люся, не оборачиваясь, побежала к заждавшимся подругам, обед подходил к концу, но она ничуть не расстроилась.
   Только девушки собрались было уходить,столовский повар суетливо и услужливо поставил перед Людой тарелку картошки с мясом, это блюдо предназначалось для угощения членов комиссии.
   – Откушайте, милая! – важный человек на кухне озирался вслед уходящему
фотокорреспонденту из серьёзной газеты, – у Вас здесь такие влиятельные знакомые! – с завистью, прищурившись, добавил он.

   ********

   Вечером того же дня всем девичьим миром собирали Люсю на свидание с завидным кавалером. Кто-то даже снабдил  её из своего гардероба лаковыми ботиночками цвета спелой вишни на шнуровке и длинными бархатными перчатками под  синее  велюровое платье, которое Люсе сшила мама на выход. Соседская девочка с барского плеча выделила меховую накидку из лисицы – выглядела Люся как звезда кино. Длинные чёрные волосы расчесали водой с сахаром и завили щипцами в крупные локоны. Девушка с картинки! Все вздыхали с одобрением и восхищением, даже Рита Павловна поучаствовала и из пульверизатора побрызгала "Розовой водой" на красавицу Люду, но напутственно предупредила: – Надеюсь, ты будешь умницей! И не забудь, что завтра на работу – в 21.00 жду! Люся тепло  поблагодарила всех присутствующих и выпорхнула из комнаты. Напротив выхода из общежития, в небольшом скверике, прохаживался Володя. Он заметно нервничал, постоянно одергивал полы пиджака и суетливо поправлял воротник рубашки. В руке неловко, будто стесняясь, держал букет роскошных лилий. Одному Богу известно, где и как он достал эти цветы в то время.
   Завидев девушку, молодой человек поспешил навстречу, протягивая букет:
   – Добрый вечер, Людочка, Вы – само очарование! Завладели моими мыслями и чувствами, – он осёкся на полуслове, побоявшись, что поспешностью испугает девушку. Вручив цветы смущённой Люсе, он протянул ей конверт с обещанными фото, вторая рука традиционно пряталась в кармане брюк. Девушку мучил вопрос, почему он так делает? Но воспитание не позволяло спросить напрямую.
   – Вечер чудесный, но у меня очень мало времени, в 21.00 я должна вернуться или будут проблемы с комендантшей.
   – Всё – как скажете! Может, поужинаем? Знаю и люблю одно очень спокойное и уютное место, – осмелился предложить Володя, не особо надеясь, что предложение будет принято, и оказался прав.
   – Не думаю, что это правильно, я Вас совсем не знаю, давайте просто прогуляемся? На набережной Днепра так красиво!
   – Я согласен на всё!
   И они гуляли,  разговаривали, делились воспоминаниями, тщательно избегая воспоминаний о войне. Люся рассказывала о своём посёлке, родителях, брате. Когда речь зашла о родных, Володя помрачнел на долю секунды, но немедленно взял себя в руки. Заметив незначительную перемену в его настроении, девушка спросила:
   – Я Вас чем – то расстроила?
   – Нет, что Вы, Людочка! Я вспомнил своих родителей и сестрёнку....
   – А где они? – участливо спросила Люся.
   – К сожалению, их никого уже нет... со мной! Погибли в первую бомбардировку Киева, все…
   – Какой ужас! Проклятая война! Сочувствую вашему горю! – Она была очень чуткой и сообразительной девушкой, – не будем больше об этом. Лучше поговорим о вашей работе.
   – О фотографии могу разговаривать до бесконечности. Это моя жизнь и всё, что в ней осталось после гибели семьи. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Во время войны я тоже фотографировал, только в окопах, а не в ателье. Я был глазами простого солдата, – и тут он остановился, взглянув на Люсю, которая внимательно вглядывалась в черты его лица, с замиранием сердца.
   – Что-то не так?
   – Я вспомнила, где вас видела... Я... Вы... когда подорвались, осколками вас изрешетило, снайпер ещё промахнулся и попал в вашу камеру, блики от нее сбили его с толку. Камера спасла вам жизнь… Помните?
   – Оххх! Я мечтал вас увидеть с того дня, как очнулся! Мне рассказал доктор, что мой ангел-хранитель – хрупкая синеглазая девушка Люся! Вы спасли меня!  Я обязан вам жизнью!  Низкий поклон!  Какая камера, полноте вам,– и Володя горячо сжал ее руку в своей, а вторую осторожно достал из кармана. Правая рука была в чёрной кожаной перчатке,
   – Это протез. Сначала думал – жизнь бессмысленна. Пил, извините за неуместную подробность. Одна знакомая помогла очень. Вы спасли, а она вернула к человеческой жизни. Да вы виделись с ней!
   Растроганный Владимир прижал к себе смелую и одновременно такую чувственную, нежную девушку. Она прижалась к нему всем телом. Им было хорошо вместе, весь мир вокруг них замер и исчез в тумане новых надежд. Аромат цветущих акаций  витал  в воздухе, обнимая и даря атмосферу уюта городу.   Им не хотелось отрываться друг от друга, будто так они обменялись частичками своей души и соединились две половинки, блуждающие до этого по свету в поисках друг друга. Идиллию прервал гудок автомобиля. Шикарное авто, чёрная "чайка", остановилась на проезжей части напротив обнимающейся пары. Голос из окна задней дверцы машины разрушил гармонию слившихся воедино сердец, бьющихся в унисон: 
  – Вальдемар! Что я наблюдаю?! – визгливо вопрошала дама из авто.   Володя отстранился и, попросив прощения у Люси, оставил её в недоумении.  Подошёл уверенной походкой к машине. Женщина распахнула дверцу. Люся сразу узнала женщину-ураган.
   – Немедленно в машину. Дома поговорим! – скомандовала она.
   Володя стоял, не шелохнувшись, гордо распрямившись, даже в темноте было видно, как ходят желваки на скулах, – он с трудом сдерживал бушующие эмоции.
   – Виолетта, ты следишь за мной? По какому праву? Я сбежавшая твоя собачонка или муж? Ранее ты соглашалась, что мы друзья и не иначе! Так? – и мужчина, взбешённый нелепостью ситуации, направился к обеспокоенной Люсе. Та не находила себе места, оказавшись в неоднозначном положении. Со стороны это смотрелось, как деревенская разборка жены и мужа, которого та застукала с другой. Люся хотела было бежать прочь, но что-то остановило её, ноги будто пригвоздили к мостовой, и девушка не могла шевельнуться. «Неужели этот мужественный, уверенный в себе, замечательный человек женат на этой визглявой грымзе», хаотично проносились в голове Люси печальные мысли.
   – Покорнейше прошу прощения за то, что Вы стали свидетелем этой безобразной сцены. Виолетта иногда подменяет понятия на те, что ближе ей. Я вас обязан проводить – уже поздно! – и Володя взял Люсю под локоть, и они поспешили закончить прерванное свидание не здесь, а в более приятном месте, там, где оно началось. Поймав такси, они доехали за 10 минут до общежития,  которое должно было закрыться через  считанные минуты.  Баба Зина уже дежурила на крыльце. Очень уж она прониклась симпатией к этой  неунывающей девчушке.
   Володя на прощание заглянул ей в глаза, глубокие, как океан, и синие, как безоблачное украинское небо, с надеждой, и тихо произнёс:
   – Смею верить, что я Вас увижу снова!? – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Владимир, и его пылкое, учащённое дыхание приблизилось к её губам. Люся задорно улыбнулась, увернулась от поцелуя и исчезла в подъезде, следом зашаркала вахтёрша, бормоча что-то себе под нос. Люсе же она произнесла похвальную речь:
   – Молодец, девка! Уважаю! И пришла, как надо, и марку держишь. А то, ишь ты, прыткий какой....
   Баба Зина многозначительно посмотрела на зардевшуюся девушку, одобрительно хлопнув её чуть ниже спины:
   – Марш, в свою комнату, живо! А кавалер-то, видный какой, и постарше будет, ветер в голове подвыветрился, поди уж. А ты, Люд, спрашивала, не
женат часом кавалер-то твой? – но Люся уже не слушала, она бежала с большущим букетом и заветным конвертом вверх по лестнице к девчонкам. Те ждут не дождутся подробного рассказа о первом Люськином свидании в жизни.
 
 Не успев переступить порог своей квартиры, на Володю обрушился шквал ругательств и оскорблений. Виолетта была похожа на разъярённую тигрицу, которую поймали в сеть охотники. Она металась по холлу и была в неадекватном состоянии.
   – Я устрою этой маленькой дряни! Кто она, слышишь, отвечай? – и она в припадке ревности влепила Володе пощёчину, что было сил. Истерику женщины было не остановить. Он молчал, ему было жалко её, мужчина понимал чувства Виолетты, но что он мог сделать?
   – Как ты можешь? Этим ты отблагодарил меня за всё, что я для тебя сделала? Вытащила из грязи, пьянства и забытья? Выбила тебе работу в газете, квартиру! Папочка мой – пожалуйста! – женщина стала колотить своими кулачками по груди Владимира, зашлась в рыданиях и упала на колени, обхватив голову руками.
   – Успокойся, Виола. Я никогда не хотел обидеть тебя. Я признателен тебе буду всю жизнь. Если тебе это важно, вот ключи – от квартиры, от ателье, ключи от сердца, извини, отдать не могу. Я ухожу.
   – Вальдемар! Милый, не уходи, умоляю! – она ползала на коленях по коридору за человеком, без которого не представляла свою жизнь, хваталась за брючину, падала в изнеможении. Он был непреклонен. Он никогда не любил её, и несчастной женщине было это всегда известно, но надежда изменить его отношение к ней в обмен на заботу, опеку, внимание помогала жить.
   – Не ищи со мной встреч! Из газеты не уйду – эту работу мне дали друзья, а не ты. Я молчу о том, что квартиру мне дало государство за вклад в победу ценой того, что я инвалид, твой отец лишь ускорил процесс.  Для тебя, я вижу, материальные блага важнее человеческих чувств?! – он побросал небрежно вещи в походный чемодан, аккуратно сложил в другой фотоаппараты, осветительную технику, кинокамеру.
   – Это потому, что я старше тебя? А она молодая. Тебе нужны дети, да? А я никогда тебе этого не дам, не могу! Сволочь! Ненавижу! – Виолетта убивалась в бессилии, но вдруг подскочила, как умалишённая, влетела в ванную и выскочила с опасной бритвой в руке, прижав её к венам на другой. Глаза блестели адским огоньком.
   – Если уйдёшь, я жить не буду! Давай, проваливай! Вальдемар, ты никогда не простишь этого себе, – и Виолетта истошно засмеялась, полоснув лезвием по руке. Мощная струя крови фонтаном брызнула ей в лицо и в мгновение залила всю одежду. Она моментально осунулась, затихла и побелела, как полотно, жизнь покидала женщину-ураган.
   Ярский видел всякое на войне, в лазарете насмотрелся на ранения и пострашнее этого, но чтоб человек, близкий и дорогой, решил расстаться с жизнью! Он оцепенел…
   Разум быстро возобладал над эмоциями, Володя сориентировался в момент, разорванной простынёй замотал туго запястья, хотя одной рабочей рукой быстро это сделать было не просто. Но за несколько лет он уже навострился, зубы и рот вполне заменяли правую руку. Знакомый доктор примчался уже через 15 минут. Решено было перевозить Виолетту в больницу под капельницу под другим именем, чтоб не афишировать. Отец её, генерал-лейтенант Советской Армии – известная личность в Киеве. Жизнь женщины была в большой опасности! Вальдемар остаётся, он будет с ней рядом, пока Виоле не станет лучше. «А если не станет?» – думал Володя, мучительно было представить, что он больше никогда не увидит Людмилу, но ещё более мучительно думать, что он подтолкнул к этому поступку обезумевшую от любви к нему женщину. «Что делать?» – сердце колотилось, готово было выпрыгнуть наружу от безысходности и зашкаливающего через край волнения за чужую жизнь. Дежуривший в больнице в ту ночь доктор прервал размышления отчаявшегося и уставшего человека:
   – Жизнь вашей жены в неопасности! Идите домой, поспите. Завтра днём приходите – увидите её. Не переживайте, всё, что я сегодня видел, останется между нами. Тестю большой поклон! – и врач удалился в ординаторскую.
   Володя выдохнул, чувство тревоги слегка отпустило, и он побрёл обратно домой. Она будет жить и это – главное! Придя в свою квартиру, не раздеваясь, упал в кровать и провалился в беспробудный сон.

   *****

   Питер наши дни.  Жалобное мяуканье над самым ухом прогнало остатки сна. Лиза подскочила на кровати и попыталась продрать слипшиеся ото сна глаза. Подарок с улицы настойчиво тыкался носом, влажным и  шершавым, Лизке в лицо. Девушка, недовольная такими ночными ласками, включила ночник и взглянула на часы.
– Боже, 4. 30 утра, ещё спать и спать! – и она столкнула кошку с кровати. Но животное не унималось, сев у двери, продолжая свои пронзительные песнопения, режущие слух. Лизка неохотно поднялась с кровати и приоткрыла дверь в комнату, выпустив животное. Тут обоняние уловило запах гари, и только теперь она поняла тревожное поведение друга человека.
– Горим! – мелькнула первая мысль. Но в квартире стояла полная тишина и покой. В панике Лизка выскочила в коридор и хотела включить свет, но вспомнила слова электрика, что, если почувствуете запах гари – может быть замыкание в проводке и лучше свет не включать, а наоборот выключить общий рубильник, что она и сделала. Запах дыма и надвигающейся опасности заполонил всю квартиру. Ближайшая от неё комната - Любкина.  Наверное, опять спит пьяная, всё хоть ярким пламенем гори,  думала Лизка, роясь в вещах тёти Тони в поисках фонарика. Когда фонарик был найден, девушка в панике выбежала снова в коридор, направила луч света в темноту и ужаснулась – из-под двери Любки выбивался сизый дым и струился змейкой, гонимый  сквозняком  по низу. Она прильнула к двери, по ту сторону послышалось шуршание и странный треск. – Пожар! – в ужасе пролепетала  Лизавета. Через мгновение она сама не узнала свой голос:
   – Пожар, горим! Любка, выходи, Любка! Просыпайтесь! – она бегала по коридору и стучала во все двери, как ошалелая. Соседи вяло вылезали, словно медведи во время спячки посреди зимы. – Свет не включать! Любка горит! – командовала Лизка, – звонить 01! Может, они угорели? Звоните в скорую! – Девушка сама от себя не ожидала такой собранности и концентрации.
   – Может, дверь сломаем? – неуверенно спросила соседка Катя, сопереживающая чужому горю.
   – Ты что, чумная! Огонь дальше перекинется! Прыгать будем с пятого этажа-то? – накинулась со знанием дела баба Серафима.
   Вдруг за дверью раздались душераздирающие крики, и из комнаты вывалилась пьяная, обгоревшая и задыхающаяся Любка. Языки пламени уже со стремительной скоростью охватили всю комнату и принялись пожирать смертельным огнём косяк и дверь, повалил едкий угарный дым. Дышать стало нечем, все жильцы, забыв про весь свой скарб, нажитый непосильным трудом, выбежали в ночных рубахах на лестницу. И лишь Лиза схватила за руки несчастную алкоголичку, стонущую от боли, и потащила к выходу из квартиры. Обнадёживало, что пожарная станция находится на соседней улице. Скорая помощь прибыла гораздо раньше спасателей. Любка везучая!
   – Люб, а в комнате кто-нибудь ещё остался?
   – Мишаня, Мишаня, – словно в бреду повторяла обгоревшая женщина и разжала одну из рук. На пол вывалился медальон, предназначенный Лизавете. Лизка схватила его и спрятала, подумав про себя: «Может и спас он Любку то, а вот кто со злым умыслом им завладел, похоже, и не встретит рассвет».
   Пожарные долго боролись с огнём, много слишком в комнате было хлама. Выгорела комната не полностью, Любке повезло вдвойне. А вот Мишаня выспался на ветхом диване с сигаретой в руке, да и не проснулся. Весь обгорел – страшная, жуткая кончина!
   Лизка находилась в шоке от всего происшедшего и благодарила бога и его посланника в кошачьем обличии – могла ведь сгореть вся квартира.

   *******

   Наутро Лиза и соседка Катя решили навестить погорелицу. Она лежала в НИИ скорой помощи в ожоговом отделении. Сердобольные соседки ожидали увидеть несчастную, прикованную к постели, страдающую от боли под капельницей, а заслышав уже в коридоре, приближаясь к палате Любки, её бойкий голос, поняли – всё ей нипочём: ни огонь, ни вода, ни медные трубы. Лизка первая осторожно заглянула в палату и оторопела: Артур уже был с матерью, она, наполовину перебинтованная, пыталась встать с койки, чтоб перекурить, материлась и вырывалась, а заботливый и преданный сын безуспешно пытался остановить её.Взглянув на открывающуюся дверь, Артур расплылся в улыбке:
   – Лизочка, какая молодец, что пришла…
   Лиза оборвала молодого человека на полуслове: – Мы не могли иначе, я пришла не одна, – в палату следом вошла Катя и заохала, глядя на Любку. Пациентка же, воспользовавшись повышенным к ней вниманием, заголосила:
   – Траур у меня, выпить хоть принесли, изверги, Мишаню моего помянуть!
И она разрыдалась так нарочито неестественно, что сложилось впечатление, что рыдает она не из-за погибшего друга, а потому что повод выпить есть, да нечего. На шум прибежала постовая сестра. Только она имела подход к неугомонной Любке, завидев ее, бушующая пациентка моментально плюхнулась в кровать, кляня всех на свете, и укрылась с носом простынёй. Сестра поставила железную пиалу с тампонами и разными инструментами, бинтами и ампулами, попросив удалиться посетителей.
- Обход скоро будет, надо обработать раны, - буркнула медсестра, указывая на выход посетителям. Артур, Лиза и Катя вышли в коридор. Соседка Лизы решила ещё больше проявить внимание к пострадавшей и направилась в ординаторскую к врачу, выяснить о состоянии Любы и когда её выпишут.

    Артура часто отправляли в командировки. Все в коммуналке знали: может так получится, что забрать Любку будет и некому. Лиза и Артур остались наедине. Воздух, будто замер, и стал неподвижным, переполнившись разряженными частицами. В плену момента  глаза Лизы искрились и полыхали, ей безумно хотелось броситься к нему на шею, обнять, и одновременно влепить пощёчину.  Смотрели глаза в глаза, пытались прочесть мысли друг друга, принюхиваясь, словно в животном ритуальном танце. Он уступил. Напряжение рассыпалось на мириады бесцветных частиц, когда тишину прервал его голос:
   – Лиза, позволь объяснить. То, что ты видела тогда – это не то, о чем подумала.  Кхм, звучит нелепо! – Артур закашлялся в кулак, потом с размаху им же саданул по стене. Выместив досаду на потрескавшейся, выкрашенной в мерзко – зеленый цвет, штукатурке. Девушка уже не скрывала обиды, а слёзы предательски навернулись на глаза. Лизка смахнула их рукой, по-детски шмыгнула носом и отвернулась, закрыв лицо ладошками. Артур приобнял её за плечи и отвёл в сторону, девушка совсем не сопротивлялась. Молодой человек развернул её к себе лицом и быстро заговорил, не давая ей возможности опомниться.
   – Девочка моя хорошая! Я понял, наконец, что небезразличен тебе! Слава богу! Больше всего боялся узнать твоё отношение к себе. Так вот, Анна – моя бывшая девушка, мы встречались, но последние 3 месяца мы не вместе, понимаешь? Я ей всё сказал, она хороший человек, но я не люблю её… – он вздохнул, собираясь сказать самое главное.
   – А что же я всё-таки видела? – Лиза с упрёком прервала Артура, не имея привычки верить словам. Слишком "хорошие" у неё были учителя.
   – Она искала меня, хотела поговорить о чём-то важном, но я сказал, что - повисла тяжёлая и мучительная пауза, - Люблю тебя. Потом она была в истерике, я вынужден был довести Аню до дома. Мы даже не виделись и не созванивались. Она обиделась, но не заслуженно. Я давно предлагал ей закончить наши отношения, а когда я встретил тебя, они были сведены к нулю. Оправдываться не намерен. Не веришь, значит…, – влюбленный мужчина слегка дотронулся до руки Лизаветы.
   – Но, если она хотела сказать что-то важное, почему не сказала? – уже более мягко поинтересовалась Лиза.
   – Я же говорю, Анна – понимающий человек, она уважает мой выбор, даже если он не в её пользу, даже если будет очень трудно. Мне по ночам снишься ты, я думаю о тебе больше года. Всё, что Анна хотела сказать, теперь неважно – это были её слова. Дай мне шанс, я докажу, что мне нужна только ты!
   – Знаешь, дают возможность доказывать, что ты встал на путь исправления, в других учреждениях, а ты, Артурчик, просто будь самим собой и если любишь – то люби, а лгать и изворачиваться не надо! Если всё, что ты сказал – правда, давай попробуем, для начала закончим прерванное свидание, – и они, не сговариваясь, одновременно обнялись, и Артур нежно и трогательно поцеловал Лизу в щёку, мокрую от слёз.
   На целом свете сейчас были только они, время остановилось. Лизка знала, что Артур – это её мужчина навсегда и не иначе. Почему? В голове девушки, одно за другим, вдруг начали всплывать видения: вот она, с большим животом, идёт по набережной Невы, Артур держит её за руку, они едят мороженое. Вдруг сменяется  картинкой – Артур подбрасывает на руках белобрысого карапуза, малыш заливается от смеха. Затем предстала в воображении большая семья Лизки: родители, братья, Артур, и мальчик в белой рубашечке задувает свечки на большом торте, свечек пять, у мальчика глазки так похожи на отцовские, такие же открытые, лучистые от счастья и зелёные как ее малахитовая шкатулка детская. Лизка тряхнула головой, пытаясь избавиться от новых ощущений и загадочного необъяснимого наваждения.
    – Эй, голубки! Я везде вас ищу. Мать твою месяц продержат точно, антибиотики надо проколоть, кожный покров в нескольких местах пересаживали, сорок процентов ожогов – не шутка! – Катя тараторила безостановочно, – Артур, слышишь меня!? Везёт дуракам и пьяницам! Правильно люди говорят! Я ничего плохого не имела в виду, – поспешно добавила Катерина, – всё, Любе снотворное вкололи, можно и по домам, бери,  Артурчик, отпуск, ремонтик тебе предстоит не копеечный!

   Молодым теперь было всё по силам. Они вместе, их мир стал наполненным, цельным.  Приехав домой, они обнаружили Антонину Михайловну, сидящую на кухне с Серафимой Ларионовной, та в красках, с преувеличением, по-стариковски, повествовала редко бывающей дома Антонине о последних событиях в коммуналке. Тётя Тоня в такт охала и ахала. Вокруг её ног с пониманием и сочувствием расхаживал лоснящийся и довольный жизнью Пуша, а на руках её мурлыкала Лизкина «находка». Завидев молодых в коридоре квартиры, обе женщины выскочили им на встречу с расспросами, что да как. Их искренне волновала судьба Любки, не один десяток всё же прожили под одной крышей, хоть и беспутная она, но не чужая! Артур успокоил неравнодушных соседок, Катя, вернувшаяся из детского садика с  дочкой, подробно дорисовала картину увиденного в больнице, в заключении вынесла вердикт, наклонившись к тете Тоне ближе:  – Жить будет, только горбатого могила исправит,  выпить просила, даже под капельницей.
   Антонина Михайловна искоса взглянула на Любкиного сына и добавила с сочувствием: – Милый, и достанется ж тебе!
   И только сейчас бабульки заметили, что Артур и не слушал их. Все  его внимание всецело  сосредоточено было на единственном человеке. Молодой человек нашептывал что-то Елизавете на ушко, гладил по голове, поправляя нежно пряди шаловливых волос.  Девушка, зардевшаяся, не сопротивлялась и выглядела вполне счастливой и умиротворённой. После небольшой паузы дискутирующие женщины разошлись по комнатам, в душе радуясь за Лизу – Артур, по мнению многих, несмотря на родительницу, для жизни – хорошая партия. Не пьёт, работящий, преданный, заботливый, летчик, стариков уважает и не жадный. Хотя тётка для племянницы всё равно приберегла разговор тет-а-тет, назидательно-увещевательный, как бы не вышло чего дурного из-за этих отношений.  Ведь все в квартире знали, что у Артура давно есть женщина, не жена, но Лизка глупая, доверчивая, жизни не знает. Он парень то хороший, но бывает – увлёкся мужик юбкой, а потом как побитая собака назад возвращается, когда нагуляется. Думала тётя Тоня, наводя порядки в комнатах. Она тщательно полировала  тряпкой свои комоды, шкафы и столы, будто гарью и пылью было пропитано всё насквозь. На пол упала тряпица, схваченная тесёмкой, откуда она взялась? Антонина поспешно развернула её. Оттуда выпала бумага, больше напоминавшая пергамент, выцветшая и испещрённая бороздами. «Такую сейчас не делают – старая, вот-вот рассыплется в труху», - деловито, про себя, решила   Антонина.
   Женщина в недобром предчувствии прежде, чем развернуть листок, напялила на нос очки и с большой осторожностью, медленно и благоговейно развернула её. Буквы читались плохо, они напоминали безграмотные каракули ребёнка-дошкольника, местами бесследно исчезли под действием времени, но суть писания была понятна. У тётки Тони руки заходили ходуном, дыхание стало неровным и жёстким, в глазах всё потемнело, в груди зажгло, она не успела прочитать и одной строки зловещего послания, силы покинули её, и она упала навзничь, потеряв сознание, белая как полотно.
   Безжизненное тело женщины лежало на полу, а кошки протяжно и неестественно замяукали, точнеебыло бы сказать, заорали. Лизка с Артуром влетели в комнату на эти звуки. Лиза сразу заметила знакомую тряпицу, которая то исчезает, то появляется в её жизни, будто знает, когда, и всякий раз появляясь, вносит свои коррективы. Леденящий ужас сковал Лизе тело, мысли и думу.Хорошо, что рядом он! Лизка упала над тёткой, стала кричать, молить бога остановить эти напасти и несчастья. – Тётя, тётечка, очнись! Господи, сколько можно, что я делаю не так? – Лиза рыдала.
   Артур хладнокровно отстранил любимую, пощупал пульс у Антонины Михайловны, который чуть прослушивался, руки были ледяные и окостенелые. Но на лице вдруг выступили капельки пота и, медленно, женщина открыла глаза, ресницы дрожали, взгляд был затуманенным и шепотом она произнесла:
   – Опять они… Всё возвращается… – и снова ушла в себя,  закрыв глаза.
   Лиза плакала, держа тётку за холодную руку. Артур уже набрал номер скорой помощи, в трубку нервный голос провозгласил:
   – Слушайте, что у вас там такое, проклятая квартира какая-то?! Ждите, через 15 минут будет бригада.
   Артур пропустил высказывание диспетчера мимо ушей. Минут через 20 врач дежурной бригады установил, измерив давление, кардиограмму, диагноз – острая сердечная недостаточность, приступ стенокардии. Антонину Михайловну в срочном порядке направили в реанимационное отделение больницы. Лизка успела незаметно забрать листок бумаги из руки тётки и спрятала в карман джинсов, подумав, что пришло ее время наконец-торазобраться со всеми этими проклятиями, заговорами и тайнами раз и навсегда. Артур сделал вид, что ничего не заметил. «Захочет Лиза – расскажет сама!» - подумал он про себя.

   ********

   Из-за последних испытаний, выпавших на долю молодых людей,  Артуру пришлось  отменять несколько рейсов, а ей – брать академический отпуск в институте. Учёба началась во всю после летнего перерыва. Поэтому для ремонта у матери Артура и помощи тётке Тоне в больнице времени у обоих было достаточно. Парень перевёз временно все  свои вещи из съёмной квартиры  к Лизе, потому что комната матери была больше похожа на сгоревший, а потом затонувший корабль, поднятый со дна. Бригада рабочих ремонтников должна приступить к работе только на следующий день, поэтому, вернувшись из больницы от тётки Тони, влюблённые разместились в «апартаментах с царской  террасой».  Так забавно называла свои две комнаты с балконом престарелая родственница. Лиза заметно нервничала и не находила себе места, молодой человек, как мог, утешал её, приготовил ужин, расстелил постель измученной девушке, уложил в кровать и кормил с ложечки как маленькую. Ему доставляло огромное удовольствие заботиться о ней и всячески опекать. Она такая ранимая! Лизка, поклевав, как птичка, с рук любимого, исключительно из уважения – аппетита не было совсем, предложила лечь ему рядом с собой.
   – Нет! Я не смогу так, дорогая!
   – Что не сможешь?
   – Я лягу в тёткиной комнате. Так будет лучше. Не могу сдерживаться рядом с тобой, а если будет у нас близость, о которой я мечтаю днём и ночью, то тогда, когда ты сама этого захочешь, без сомнений и раздумий! Спи, детка, – и он нежно поцеловал её в ушко, погладив по голове так, что по всему Лизкиному телу побежали мурашки, внутри что-то затрепетало и разлилось как горячий мед. Но она понимала, что Артур прав. Она обняла его за шею и прижалась к нему всем телом, вслушиваясь в его сбившееся дыхание и подстраивая свое под ритмы его сердца, стучавшее, как молот по наковальне. Девушка уснула крепко и безмятежно. Артур тихонько вышел из комнаты. Телефон разрывался от приходящих, одно за другим, сообщений. Он знал, от кого они – не читая, стирал. Мужчина принял для себя решение и страницу прошлого перелистнул, так он предполагал. Нокак говорится, мы предполагаем, а Господь Бог располагает. Сидя на кухне, сильно затянув сигаретный дым в себя и выдохнув, скурив в две затяжки целую сигарету, он возбуждённый, зло размазал окурок в пепельнице пальцами. На душе стало ещё более мерзко. Артур не понимал Анну. Накануне, сразу после несчастного происшествия с матерью, Аня в очередной раз попыталась навязать свою точку зрения в отношении его матери. Она  всем знакомым говорила, что он придурок,  если возится с женщиной, которая его бросила, лишила детства, живёт в своё удовольствие
 Но что больше всего бесило Артура, девушка называла его словно своего ручного песика, Арти. По мнению хрупкой и приятной на вид Анечки - место Любы в психушке или в наркологической лечебнице.  В  последний  разговор  Артур окончательно поставил в их отношениях с Анной точку. Они никогда друг друга не понимали и имели настолько различные взгляды на жизнь, что он недоумевал, почему он так остро стал реагировать на это только сейчас и был долгое время абсолютно слеп. Да, наверное, потому, что за душу не цепляла его эта женщина, что была рядом, и теперь её эгоизм фонтанировал наружу все больше и заметнее .  И эти смски сейчас раздражали безумно. Что она ещё может сказать, потерявши - то плачем, имеем – не храним.

   Машинально прикурив ещё одну сигарету, Артур всё-таки решил прочесть последнюю смс от бывшей девушки:
   – Срочно позвони! У нас неприятности! Прости, я наговорила глупости! Люблю очень…
   Артур в сердцах выключил телефон, предварительно посмотрев на табло с указанием времени. Ночь, 1 час 30 минут. За окном темно, капли дождя барабанили по стеклу. Не спится ей, надо же! Опять придумала очередную басню про белого бычка! Он не стал звонить и пошел спать, ворочался, крутился, садился на постели в тёткиной зашторенной келье, снова ложился. Сон захватил его в свой плен только под утро. Дурманящий  запах обжаренных кофейных зерен с нотками ванили, чернослива  и чего-то землистого, торфяного с Родины напитка, щекотал ноздри и приятно раздражал обоняние. Лизка проснулась ни, свет ни заря, не подозревая о ночных терзаниях любимого человека, приготовила завтрак, сварила кофе с корицей и принесла на подносе, побаловать Артурчика. Ведь с утра надо было посетить две больницы, потом встретить ремонтников и обозначить объём работ и затрат, теперь все его заботы сами собой стали для Лизки личными и важными. Артур сладко потянулся на тесной короткой кровати, осторожно пошевелив ногой, боясь раздавить спящий в ногах живой комок, свернувшийся и тут же заурчавший от движения вокруг.
   – Дорогой, завтрак в постель! – Лизка стояла в коротеньком халатике, из- под полы которого видно было то вожделенное место, из-за которого начинались войны и распри, убийства и безумства между мужчинами, порой и целыми государствами, а также подвиги и невероятно смелые поступки. Это заветное место казалось таким по-девичьи невинным, с узкой полоской тёмных волос. Под одеялом у Артура всё напряглось и восстало против разума. Он попытался вскочить, но вышло это неуклюже, одеяло сползло предательски вниз, и взгляд Лизки упал на то причинное место, которое через мгновение уже могло напомнить извержение вулкана, ею овладело звериное желание самки. Лизка забыла про всё: про приличия и нравственность, моральный облик и возможные последствия, она хотела этого мужчину. Тело полыхало  словно в горячке и пульсировала каждая венка. Артур сидел не шелохнувшись. Лиза медленно поставила поднос на тумбочку и застыла перед влюблённым мужчиной, гордо распрямившись и, тонкими пальцами дёрнув поясок халатика, осталась совершенно нагой. У Артура перехватило дыхание, он не мог ни повлиять на происходящее, ни изменить ход событий. Лиза была безумно желанной, девственно чистой. Грудь ее  вздымалась как волны в шторм, хотелось прильнуть к этим твёрдым холмикам и не отрываться. Он боялся спугнуть мираж, который снился ему не одну ночь. Артур нерешительно протянул к девушке руки, она взяла их  и положила их на живот. Возбужденный мужчина  сквозь одежду чувствовал лихорадку любви. Молодой человек, словно под гипнозом,  встал перед ней на колени, обхватив их ручищами, прижался губами к треугольнику шёлковых волос внизу живота. Она вздрагивала и таяла от каждого прикосновения его влажных губ. Её охватило новое необъяснимое чувство блаженства, она отдавалась самозабвенно его настойчивым непрекращающимся ласкам и поцелуям. И только теперь Лиза понимала, что значит быть женщиной, желанной и любимой. Тело трепетало и содрогалось снова и снова. Они любили друг друга и наслаждались безусловной первобытной любовью.
   Он, как любящий мужчина, принял все меры предосторожности, чтоб избежать непредвиденных последствий, чем ещё больше убедил Лизу в правильности своего выбора. Ей нужен был только он и никто другой. Они затихли в чувственных объятиях и не могли оторваться друг от друга, надышаться, насмотреться. Для Лизы это был первый опыт, не считая того злополучного случая. Для Артура все предыдущие связи померкли – сегодня и сейчас он познал любовь и искреннюю близость, а не животную похоть. Влюблённые боялись шевельнуться, чтоб не спугнуть зародившееся счастье, такое неуловимо  призрачное.
  Ночью влюблённым было не до сна. Звуки просыпающегося города  из приоткрытого окна разбудили и  резко выдернули из объятий Морфея и друг друга.
 
*****
  Артур, по-военному, всегда  собранный и ответственный, хотя военную службу оставил уже давно. В свои 29 лет Артур, работая в частной Авиакомпании, сделал в буквальном смысле «улётную» карьеру. За два года стремительно «долетался» до второго пилота корабля, а это приличная оплата труда и огромная ответственность, и при этом не всегда нормированный график. Поэтому Артур не имел возможности надолго выключать сотовый и всегда должен был быть на связи с руководством и диспетчерской службой, хотя накануне пришлось пренебречь инструкцией из-за истерических нападок бывшей девушки. Молодой человек тихонько попытался привстать на кровати, чтобы не разбудить спящее сокровище на его плече, он ласково провёл кончиками пальцев по щеке Лизы и прошептал: – Спи, спи, моя девочка, я рядом. Присев на кровати, он моментально оделся и включил телефон. Лиза улыбалась во сне, как дитя. Артуру не хотелось покидать ту, что стала важнее всего в жизни. Но, включив сотовый, он не поверил собственным глазам – от Анны было 117 пропущенных звонков и 11 смс-ок, последние пропущенные два вызова были с работы.
   -  Японский городовой! – выругался с досады Артур, – Егоров бурчать будет. Только он хотел было позвонить дежурному диспетчеру, как прорвался засекреченный номер, и молодой человек, не глядя, ответил:
   -  Алло, Семёныч, извини, дела срочные, замотался, не заметил, как трубка разрядилась… – голос по ту сторону не дал договорить и жёстко оборвал:
 -Ты, подонок, Арти! Как ты мог так поступить со мной?! – женский визгливый голос он признал не сразу. Его, некогда хрупкую и спокойную Анну, будто кто-то подменил, она явно была в неадекватном состоянии. То ли у неё была нарушена психика, то ли, действительно, произошло нечто серьёзное.
   –    Аня, давай успокоимся, зачем ты звонишь мне? Друзьями расставаться ты была не намерена или я единственный знакомый тебе мужчина в этом городе? Как же твой обожаемый папенька, которому я всегда поперёк горла был?
   – О чём ты вообще?! Арти, я в больнице. Я не могу никому ничего сказать, потому что не знаю, что ты сделаешь, когда узнаешь о новости, которую я приберегла для тебя! – она ехидно и неестественно громко засмеялась. – Пиши адрес, в твоих интересах приехать ко мне в больницу как можно скорее или эту новость первой узнает твоя несравненная Лизочка, будь она проклята! – опять перешла на визг Аня, которая перестала контролировать себя напрочь.
   Лиза, услышав резкие нотки в голосе любимого, приподняла голову и сонным голосом спросила:
   – Артурчик, что случилось?
   – Всё в порядке, на работу срочно вызывают, скорее всего, вылет будет сегодня или завтра, надо ехать, выяснять задание! Ты не переживай, займись лучше рабочими, которые придут скоро, надо бы проконтролировать. Ты ведь, дорогая, член моей семьи и все мои дела – твои, а все твои проблемы – мои, – и Артур прижал к себе девушку, обхватив крепко обеими руками. Его охватило непонятное чувство тревоги и неуёмной паники, предчувствие, что скоро произойдёт что-то неотвратимое, что изменит его жизнь навсегда.
   –   Ты будешь говорить со мной? – стальные и непреклонные нотки в голосе Анны резали слух и рвали натянутые нити его души. Артур понял, что произошло нечто очень неприятное, и безмятежность с умиротворением, наполнявшие всё его существо, улетучились безвозвратно.
   –  Если этот разговор отменить нельзя, возможноего, хотя бы, отложить? – сухо спросил Артур.
   – Нет! Я его и так отложила, очевидность его безотлагательности ты сможешь увидеть, если соизволишь приехать ко мне в больницу! Может, тебе и не понравится, заодно поговоришь с моим отцом, он ждёт тебя, – и Аня резко прервала связь. Короткие гудки гулко  пульсировали в висках Артура. Он не мог понять, что будет делать в последующие пять минут.
   – Лиза, девочка моя, прости, что тебе пришлось стать свидетелем этого разговора. У Анны какие-то неприятности, она в больнице.
   –   Ты поедешь? – у Лизы на глаза навернулись слёзы. Она всем своим нутром почувствовала надвигающуюся беду и, схватив Артура за шею, быстро заговорила:– Если я тебя отпущу сейчас, то у меня есть предчувствие, что я больше никогда тебя не увижу. Я сама не понимаю, что это за фатальный настрой. Я поеду с тобой куда угодно, буду ждать, где скажешь, родной, милый, не покидай меня!
   –   Глупышка, кто же тебя покинет? – и он, любя, смахнул с кончика носа Лизы скатившуюся слезинку, поцеловав её во влажные и солёные губы, – мы вместе, что бы ни случилось, ты слышишь меня?! Хотя, что может случиться? Аня в больнице, нервы у неё на пределе, вот и не контролирует себя. Я быстро съезжу, всё узнаю и сразу назад, – Артур схватил документы, телефон, сложил всё в куртку, быстро оделся, вскользь глянув в зеркало и чмокнув на ходу Лизавету в макушку, стремглав вылетел из квартиры. Ему не хотелось лицезреть удручённый и расстроенный вид Лизы ещё хоть секунду потому, что его решительность и собранность мгновенно улетучивались рядом с любимой. Выяснять при ней законченные отношения с бывшей девушкой не имело никакого смысла.
   «Но для чего его хотел видеть отец Анны? Может что-то серьёзное с её здоровьем? Если он сможет чем-то помочь, то конечно», – размышлял Артур, спеша к остановке маршрутных такси, идущих до указанного Анной адреса больницы.  Маршрутка домчала молодого человека быстро настолько, что через 30 минут он уже стучал в палату, где его ждали. Палата оказалась трёхместная, но кроме отца Анны и её самой Артур больше никого там не застал. Девушка лежала, откинувшись на высоко поднятые подушки, и смотрела стеклянным взглядом в окно возле кровати. Отец, сломленный горем, гладил дочь по голове. Анна будто просвечивалась насквозь, на фарфорово-белом личике просматривались тонкие синие сосуды, а на тонких белых руках – вены. Артуру сталоискренне жаль свою бывшую подругу. Когда дверь отворилась, два колючих взгляда уставились на него и мучительная, гробовая тишина была нарушена восклицанием пожилого страдающего человека:
– Соизволил-таки почтить нас своим присутствием! А она страдает из-за ТЕБЯ, между прочим!!! – Сергей Эдуардович, отец Анны, резко поднялся со стула и встал спиной к окну, скрестив руки на груди. На его большой, гладко выбритой голове выступила испарина, которую мужчина нервно утёр платком, но капли пота моментально выступили снова, – доча, можно я сразу скажу, тебе нервничать не надо, хватит уже! Если он считал себя мужиком, когда спал с тобой без моего благословения, то пусть им остаётся сейчас, и не мне говорить ему о том, что после этого дети случаются! – Сергей Эдуардович с размаху стукнул кулаком по подоконнику. Анна дернулась, а по стене полилась тонкая струйка из упавшего стакана с недопитым чаем.
   Артур пребывал в шоковом состоянии и явно не понимал, что он здесь делает, и кто эти люди, и чего они от него хотят. Аня, наконец, подала голос, чем ввергла молодого человека в состояние полной прострации:
   – Артюшенька, у нас будет ребёнок! – девушка рыдала, было понятно без лишних слов, что ей очень тяжело говорить, как и то, что папа не был полностью посвящён в эту ситуацию.
   – Аня, ты с ума сошла?! Какой ребёнок и при чём здесь я?! – Артур не выдержал перерыва между первым и вторым актом «пьесы».
   – Я всегда говорил дочери, что ты подонок! У девки живот на нос лезет, а он «Причём тут я?! – разгневанный отец полез с кулаками  на провинившегося молодого человека.
   Артур стоял, не шелохнувшись, в этот момент ему было проще вынести физические удары, может, сознание покинет его ненадолго, и всё это представление окажется фарсом или сном. Аня попыталась привстать, и молодой человек увидел круглый живот из-под опустившегося одеяла. Девушка рыдала – она запуталась:
  – Я хотела вернуть тебя, думала, если не скажу тебе про беременность – будет лучше! А родится ребёнок, и ты вернёшься ко мне, прости! Папочка, он не бросал меня, он ничего не знал, не трогай его, я его люблю!!!– итут Анна схватилась обеими руками за живот и стала раскачиваться из стороны в сторону. Сергей Эдуардович побежал за врачом, перепугавшись не на шутку, ведь доктора запретили нервничать роженице, так как артериальное давление держалось высокое, а это крайне неблагоприятно в данной ситуации.
   – Аня, тебе не кажется, что ребёнок – это дело двоих? Мы расстались почти год назад, у меня другая жизнь, где для тебя места нет. Ты же всё знала об этом! В чём же ты обвиняешь меня? Я не буду с тобой!!! НЕ БУДУ!!! – Артур перешёл на крик. Сдерживаться больше не было сил. Он обхватил голову руками и сел на край кровати, слёзы, так назойливо подступавшие наружу, душили его, а комок в горле не давал сделать ни малейшего глотка воздуха – всё внутри бешено колотилось и бушевало.
   Когда приступ панической атаки закончился, вулкан страстей затих, к Артуру вернулась способность размышлять - он безапелляционно заявил:
   – Аня, договоримся так: от ребёнка я не отказываюсь, готов дать ему свою фамилию и отчество! Если что-то надо из лекарств, деньги, посильная помощь – я готов! Но к тебе я не вернусь О-ДНО-ЗНАЧ-НО! – по слогам договорил он последнее слово и вышел из палаты, столкнувшись, нос к носу, с Сергеем Эдуардовичем и врачом-гинекологом в дверях.
   – Ааааа! Бежишь?! Как крыса с тонущего корабля!!! – загрохотал опозоренный отец, каким он себя считал с обрюхаченной дочерью на шее, по его же версии.
   – Сергей Эдуардович, мы с Аней решили, что нам делать, без посторонних! Извините, если я чем Вас обидел, – и Артур попытался отстранить преградившего ему дорогу взбудораженного человека. Но тот, словно обезумев, схватил молодого парня за грудки и стал трясти его изо всех сил, будто этим можно было что-то изменить, со словами:
   – Это я посторонний? Я?! Тот, кто теперь ей сопли и слёзы дальше вытирать будет? Я! – и Сергей Эдуардович вдруг обессилено отпустил Артура и, схватившись за сердце, прислонился к коридорной стене. Врач забеспокоился:
   – Что Вас беспокоит, уважаемый? Сейчас попрошу медсестру измерить Вам давление и сделать кардиограмму, присядьте! –доктор оставил недомогающего пожилого человека на попечение медперсонала, взял под локоть Артура и отвёл его в сторону:
   – Ситуация такова: Вы, я так понимаю, отец ребёнка, и для Вас, по всей видимости, это оказалось сюрпризом. Хочу Вас предупредить, вероятность, что ребёнок выживет при родах, низкая, порядка 70%, у девочки артериальная гипертензия, роды будем стимулировать, осложняет положение ещё и отрицательный резус-фактор крови, первые роды и неправильное предлежание плода в узком тазу роженицы, также отошедшие околоплодные воды. В общем, не буду вдаваться в большие подробности, есть вероятность того, что будущий ребёнок Анны если и выживет, может лишить жизни саму Анну, поэтому отец Анны так убивается. Вот такие дела! – и доктор буднично похлопал ошарашенного парня по плечу.
   – Господи, она может умереть!!! – прошептал будущий отец, – А я бегу, даже ничем не поддержав Анну, бегу от трудностей и обстоятельств.Да… ну и козёл же я! – врач удалился, а Артур хотел было вернуться в палату, но раздался звонок сотового. Молодой человек даже вздрогнул – мелодия телефона вернула его к реальности бытия. Звонил диспетчер: – Эй, Артурио, где тебя носит!? Мы уже сутки не можем до тебя дозвониться! Давай на базу, срочный вылет! У Палыча инфаркт, надо заменить, сегодня в 19-00 рейс до Москвы, остальную информацию получишь на месте, –Артур рванул дверь в палату и с порога сообщил, что у него срочный рейс, а когда он вернётся, то обязательно поговорит обо всём, напоследок он пожелал ей и ребёнку всего доброго и спросил:– Ань, кто будет? Когда роды назначены? А то, может, уже отцом вернусь… – попытался он расстаться на хорошей ноте с измученной и встревоженной девушкой.
   – Говорят – девочка. Стимуляцию назначили на завтра. Ты просто обязан быть со мной! Отмени полёт, вдруг что случится, я боюсь!!! – и она снова заплакала.
   – Не могу, прости! Это работа, которую могу делать только я! – и Артур вышел, не оборачиваясь, угрызения совести раздирали его душу в клочья, подобно гвоздю, разрывающему ветхую ткань.    На обратном пути из больницы он хотел сначала заехать к Лизе, но, взглянув на часы,  понял, что  не успевает заехать  на базу, и к Лизочке – до рейса в Москву оставалось два с половиной часа. Как некрасиво получилось! Тоже теперь будет думать всякое, маленькая моя,  размышляя, Артур набрал номер Лизаветы.
   – Как ты там, не соскучилась ещё по мне? – предпринял он попытку говорить легко и непринуждённо.
   – Артурчик! Рабочие тут уже много сделали. Я к твоей маме ездила – у неё всё в порядке, в институт заехала, курсовые надо писать – скучать некогда было! Как ты? Всё в порядке? Голос у тебя странный… – на одном дыхании проговорила Лиза.
   – Да, милая, там, у Анны кое-чего произошло, деньги ей нужны срочно. Не смог отказать, ты не против?
   – Я?! Да что ты?! Надо – так надо! А что с ней, заболела? Надеюсь, ничего серьёзного? – искренне обеспокоилась Лиза, безоговорочно доверяя ему и всему тому, что он ей говорит.
   – Лизок, я вернусь и всё расскажу, сейчас мне надо на базу – срочный вылет, увидимся только через неделю, не раньше. Малышка, я буду очень скучать,– он тяжело вздохнул в трубку. – А ты?
   – Боже, ну неужели ничего нельзя отменить?! – Лиза обреченно плюхнулась на кресло возле журнального столика и не смогла больше вымолвить ни слова, а только начала всхлипывать. Артур понял, что ещё немного слёз на сегодняшний день, и он утонет в них, нервы были на пределе, и молодой человек слукавил, сказав, что очень плохая связь, вот-вот оборвётся, и выключил телефон.

   ******

   Лизу охватило чувство усталости, к вечеру после всех дел руки и ноги были отдельно от тела, а мысли разбегались в разные стороны, как тараканы на кухне при резко включенном ночью свете.Как ни странно, но такие же ощущения в этот момент испытывала и другая девушка в противоположном конце города.
   Обе по очереди набирали они номер одного и того же человека и, услышав электронный голос робота-оператора о недоступности абонента, набирали его снова и снова. Абонент продолжал оставаться «вне зоны действия сети». Обе девушки, сами того не зная, накаляли обстановку вокруг дорогого им человека. Говорят, всё, что происходит с человеком в жизни, предопределено! Так чей же промысел, дьявольский или Божий, сподвигнул Анну набрать номер Лизы после неудавшихся попыток связаться с Артуром, когда он ушёл из больницы. Зачем она когда-то, догадывающаяся о сопернице, скопировала её номер с телефона Артура?
   Лиза уже лежала в кровати, и пушистый друг мурлыкал ей под ухо, успокаивая хозяйку, когда неожиданно раздавшийся звонок телефона вернул её в состояние напряжения. Номер звонившего Лизавете был известен, и девушка неохотно ответила:
   – Да?
   – Алло, Лиза? Это Аня – мы когда-то встречались, если помните. Я – девушка Артура.
   – Вы хотели сказать «бывшая его девушка»?  – не растерялась Лиза, но голос уже дрожал, разговор принимал неприятный оборот, а рука, державшая трубку, стала влажной и холодной.
   – Может Вы не в курсе…? Давай на «ты»? Лизочка, милая, Артур – хороший человек, но и он имеет право на ошибку, ведь так?
   – Так, Аня, время уже позднее, и с тобой обсуждать Артура я не намерена! –Лиза попыталась закончить разговор, но голос на другом конце города надменно и с апломбом продолжил с уверенностью в том, что эту часть монолога абонент обязательно дослушает: –  Дорогая, я беременна, Артур сегодня был у меня в больнице, на завтра назначены роды через стимуляцию. Мы решили пожениться, как только родится ребёнок. Ты всё для себя уяснила?! Он любит меня, глупая! К тебе больше не вернётся, мальчик решил проучить меня с твоей помощью, – Лиза услышала в трубке короткие гудки, означавшие конец всего того, что было важно, дорого и необходимо, как воздух и вода. Девушке казалось, что она задыхается. Она, словно обезумевшая, выскочила в ночнушке и тапочках из квартиры на лестничную площадку и уже через доли секунд оказалась на улице. Осень… Колкий дождь со снегом стегал по щекам, плечам, ногам. Лиза стояла посреди пустынного тёмного переулка и смотрела в небо. Она не ощущала холода… «Где-то в небе ОН… Пусть ОН будет счастлив!!! Я не встану между ними», – твёрдо для себя решила Лизавета, но жить совсем не хотелось. Неожиданно сигнал машины позади вернул душу в тело, которое вмиг окоченело и задрожало. Девушка медленно повернулась. Какой-то мужик, как в немом чёрно-белом кино, размахивал руками, буйно жестикулировал и, по-видимому, что-то орал. Но для несчастной девчонки в очередной раз в жизни померкли все краски, взор затуманился, а слух не воспринимал происходящего. Она машинально развернулась и покинула проезжую часть. Из парадной выбежала консьержка.  Подбежала к Лизе и, спрятав девушку  от непогоды под  зонтом, обняла несчастную девушку и потащила  в подъезд:
   – Ой, голубушка, что ж ты в таком виде и под машины кидаешься? Пойдём, моя хорошая, чайку горячего попьём. Может, отойдёшь, да и расскажешь,что на душе-то накопилось, авось, полегчает! – запричитала добросердечная тётя Дина, так звали консьержку.
   Она провела Лизу в каморку под лестницей, иначе как каморкой, это место назвать было нельзя. Лизке в голову неожиданно пришло сравнение этой каморки с каморкой папы Карло. Ей почему-то очень захотелось сейчас, чтобы открылась старая скрипучая дверь внутрь, а там сидит старый папа Карло и выстругивает своего Буратино, а за спиной у него нарисованный очаг, который распахивается, а за ним открывается дверь в мир светлый, красочный, добрый и манящий туда, где все веселы и счастливы. Но дверь распахнулась, и взору предстало крошечное помещение, обитое брусом, с одной стороны стоял видавший виды диван-книжка, напротив – небольшой столик, на котором красовался старый светильник с матерчатым зелёным абажуром. Пахнуло благородной старостью и антимолью с примесью корвалола. Со стенки взирал на неё пристально и недружелюбно Леонид Ильич Брежнев, казалось, вот-вот зашевелятся его кустистые брови.  Видно, что и ему здесь не очень нравилось.  Трамвайная печка под столом старательно пыталась согреть сырое полуподвальное помещение, но   застарелые и стойкие запахи  плесени, подгоревшего войлока и жженой газеты возвращали в прошлое дома. Консьержей здесь было всего четыре. Самому молодому из них, дяде Грише, шестьдесят пять лет. В местном ЖЭКе он же и подрабатывал плотником, а самому старшему, тёте Зине, семьдесят восемь, но она продолжает здесь работать и приносить, как ей кажется, огромную пользу людям, а точнее жильцам данного подъезда. На электрической плитке с одной конфоркой, пристроенной на покосившейся  табуретке, уже закипел чайник, Лизка сидела, укутавшись в древнюю шерстяную шаль, полюбившуюся местной моли, и тряслась. Очередной жизненный удар «прибил её к плинтусу», не было сил даже сопротивляться превратностям судьбы. Девушку бил озноб. Пока тётя Дина колдовала над чаем из каких-то трав с её собственной дачи. Она несколько раз вслух задала один вопрос  «за что?»
   Тётя Дина, женщина, умудрённая жизненным опытом и вынесшая много тягостных испытаний, включая Блокаду Ленинграда, молчала и не задавала лишних вопросов. «Вот выпьет чайку, согреется, разговор и наладится!» –  думала она. Тётя Дина была из тех волевых, сильных женщин, которыми полна земля русская, на них, собственно говоря, эта земля и держится. В свои семьдесят восемь лет она бегает, бодра, очень жизнелюбива и добросердечна. Каждый из нас знаком с похожей на неё женщиной: внешность заурядная, стальной характер, молодая душа и большое сердце – такие, как правило, не жалуются на здоровье, хотя, посетив поликлинику, когда уже совсем прихватит, врач при первом же осмотре обнаружит у неё целый букет заболеваний. Эта новость такую, как тётя Дина, не поставит в тупик, а только даст стимул двигаться дальше и участвовать с ещё большим рвением в судьбе своих близких и родных, чтобы всё успеть, чтобы помнили её добрым словом.
   Лиза нехотя отхлебнула горячего чая, с любовью приготовленного любезной и приветливой женщиной. Ароматный, пряный запах заполнил всю каморку, на душе потеплело, и трезвость ума со здравыми размышлениями начали возвращаться к Лизавете. Первое, что пришло на ум – это вопрос, который даже не возник до этого: почему она безоговорочно поверила постороннему человеку, преследующему свои интересы? Какой же она психолог после этого? «Даже, глупая, не попыталась разобраться в ситуации; в конце – концов, дозвониться Артуру! Только его решение может быть для неё значащим и важным! А всё остальное может быть блефом или откровенной ложью. Надо связаться с Артуром, он никогда бы так не поступил!!!» – и на лице несчастной, измученной женщины зародилось подобие улыбки. Тётя Дина сразу же заметила это и не преминула заговорить:
   – Ну вот, детка, молодчина! Видишь, что чай мой делает?! А ведь не хотела, упиралась! Что стряслось-то? Может, теперь поведаешь, а я, может, чем и подсоблю, – и хозяйка подъезда доброжелательно посмотрела на Лизу.
   – Спасибо Вам, тётя Диночка! Мне тётя Тоня всегда о Вас говорила, рассказывала, что вы давно друг друга знаете и даже жили в одном посёлке, – Лиза поплотнее укуталась в плед. Девушка уже была готова выслушать длинную историю про счастливую прошлую жизнь и пустую, тяжкую сейчас, но, к её удивлению, женщина перевела разговор на другую тему и спросила, сев напротив девушки на табурет, как купчиха, и, скрестив руки на груди:
   – Детка, что обо мне!? Жизнь я повидала, много чего знавала, а плохо-то сейчас тебе, я вижу, милая моя! – и мудрая женщина пристально взглянула на Лизу, будто заранее зная, что та ответит. По спине девушки даже пробежал холодок, но она тут же обмякла, по щекам покатились слёзы, напряжение спало. Тётя Дина привстала, приложила голову девушки по-матерински к своей груди и гладила по голове своей широкой, мозолистой, с вздутыми венами, но ласковой женской рукой до тех пор, пока Лизка не начала свою исповедь. Ведь поговорить по душам, откровенно, как на духу, ей в этом большом городе было не с кем. Она рассказала всё с самого начала – с самого поезда и до последнего звонка Анны. Тётя Дина слушала внимательно и не перебивала, но выражение её лица было странным – все сюжетные линии из Лизкиной жизни будто были известны и не удивительны для неё. Поначалу девушка не придала этому значения, но когда высказывания типа «я так и знала», «я так и предполагала», «не удивительно», «вот сделали-то бедняжке» Лизке примелькались и уже порядком надоели, она прервала свой рассказ и поинтересовалась у тёти Дины:
   –  Вот за что мне всё это, а?
   – Не знаю, доченька, – ответила консьержка, –не время ещё тебе рассказывать правду…Тонька, тётка твоя, запретила мне…, – и женщина закашлялась, начала стучать себя по груди кулаком, покраснела и плюхнулась на пол без сознания. Приехавшая бригада скорой помощи, проведя возможную диагностику, поставила предварительный диагноз: «гипертонический криз, осложнённый застарелой стенокардией». Тётю Дину привели в чувство и первое, о чем она попросила:
   – Девочку позовите. Здесь она…  Мало мне осталось. Надо закончить начатое…  Лизу позвали.
   – Деточка, милая моя, езжай в Александровку, где тётка твоя жила, и я после блокады. Езжай, там всё и узнаешь. Найти ты там должна медальон, понимаешь? Заклятие на пять колен…  понимаешь…, – она часто задышала, застонав, схватилась рукой за левое подреберье, и врач закрыл дверь в реанимационной машине прямо перед носом Лизки.
   – Дело плохо, девушка! Кем Вам приходится Дина Кирилловна? Документы, слава Богу, при ней.
   –  Родственница, – солгала Лиза во благо.
   – Тогда поедете с больной, – скомандовал доктор, – только наденьте что-нибудь поприличнее, не в ночной же сорочке в больницу! Лиза накинула плащ тёти Дины, висевший на гвозде и в тапках уселась в изголовье женщины, которая опять потеряла сознание. Санитары тут же надели ей кислородную маску и поставили капельницу. Лиза, глядя на несчастную пожилую женщину, вдвойне пожелала ей поправиться, ведь могло найтись объяснение всему происходящему с ней.
   – Боже, как я могу думать об этом всём сейчас?! – вслух произнесла Лиза и вжала голову в плечи. Холод опять сковал её тело, в реанимобиле не отапливалось, и было очень зябко.
   Медсестра долго пыталась побороть себя, чтобы не разбудить Лизу, – пусть поспит ещё немного, плохая новость, в отличие от хорошей, всегда даст знать о себе первой и найдёт адресата. Лизка свернулась калачиком на кушетке в приёмном покое реанимационного отделения. Дежурная сестричка укрыла девушку своим одеялом, ведь почти всю ночь бедняжка не сомкнула глаз, переживала за родственницу и только уснула. Реаниматолог сказал, что ничего сделать не удалось – обширный инсульт обоих  полушарий мозга, плюс возраст и хронический сахарный диабет.
   Так и предстала добрая, искренняя и замечательная женщина перед Всевышним, не успев раскрыть тайну, которую хранила много лет. Внезапно Лизу будто пронзило током, она подскочила на кушетке: – Который час? – спросила она, испуганно оглядевшись по сторонам, рядом никого не оказалось. Сестра ушла в реанимационную палату помочь врачам с Диной Кирилловной. Лизка поплотнее завернулась в одеяло и побрела наугад по пустынному, мрачному коридору.  Услышав в конце его отголоски разговора , она двинулась на от еле слышные звуки. Когда же она подошла ближе, то расслышала последнюю фразу сестрички,  гулким эхом раздавшуюся у неё в голове:
  —  Надо бы девчонке сказать,  пусть домой едет, что ей делать-то здесь, - Лиза поняла, что плакать уже не может, слёзы высохли. Зачем Господь забирает таких важных и добрых к ней людей? В этом контексте вопрос «зачем» уже не стоял. Девушка собрала все остатки воли и сил в кулак и решила больше не ждать, когда с её родными случится ещё какое-нибудь несчастье, а действовать решительно и бесповоротно! И тут она вспомнила про медальон! «Медальон, который оказался у неё – это ведь про него говорила тётя Дина. Именно он принёс ей столько бед, оказавшись в её руках! А откуда тётя Дина знала про него? Загадка! Срочно надо ехать на дачу к тёте Тоне – она знает всё!!! Лизка заставит её рассказать всё, что та знает! Весьма странных и загадочных совпадений и так уже слишком много! И пока она будет стенать, рыдать, цепочка несчастий, похоже, не прекратится. Какие-то тёмные, страшные силы стараются, чтобы Лизавета осталась одинока и несчастна!»
   С этими мыслями девушка выскочила из Мариинской больницы в одной сорочке, полная решимости менять свою судьбу, а не идти у неё на поводу. Пробегая мимо поста охраны, Лизка выслушала их едкие и пошлые шуточки о хорошо поставленной работе дежурных врачей, к которым девочки в ночи по звонку в одной пижаме едут на экстренный вызов. Год-два назад она обязательно бы растерялась, промямлила бы в ответ какую-нибудь несуразицу, а потом  расплакалась бы от обиды. Но только не сейчас!
   Она выскочила на  Литейный проспект,  промозглый и неуютный. Шесть утра, медленно поползли из парка троллейбусы, сонно шевеля усами. Пешеходы, укутавшись в шарфы, пытались влиться в рабочий режим зарождающегося дня,  спешили по своим делам. На девушку в  ночной рубашке поздней осенью в это раннее утро никто не обратил внимания.
  «Куда катится мир? Каждый думает о себе… Вот, недалеко от ворот больницы, лежит человек, грязный, полураздетый, и ведь до него тоже никому нет дела. Может, он умирает. Суета сует, бренный мир большого мегаполиса, похожего на муравейник. Только муравьи всей стаей бросаются на помощь одному муравьишке, пытающемуся выползти из-под придавившего его тельце, сучка.  А мы же не муравьи – мы ЛЮДИ, и только слово «люди» и звучит гордо.  Всё!» – кавардак мыслей, как будто в старом чулане хлам, засорил Лизкин мозг. Путаница из фраз, сказанных кем-то мудрым когда-то, перемешалась с собственными ощущениями и новым мировосприятием.  Нависло угрюмое небо, хмуря дымчатые брови. Опять заморосил мелкий дождик, нудный и промозглый. Девушка ещё бы долго могла вот так стоять под дождём и трястись от холода.  Ей не было нужды идти домой, туда, где никто не ждет. Вдруг она поймала себя на мысли, что рассуждает вслух. Как психолог,  ещё не дипломированный, Лизка отметила, что у неё начальная стадия психического расстройства.
   Резко развернувшись, она направилась на пост охраны при больнице.
   – О, девушка, вернулись, решили с нами поразвлечься, – заржали два молодых охранника, явно нетрезвых. Стол в «будке» был полон пустых консервных банок и бутылок из-под дешёвой водки.
   – Да нет, ребята, решила спросить, как вы после столько выпитого, интересно, развлекаетесь? У дежурного врача член таких размеров, что я посреди ночи, на ходу раздеваясь, готова к нему в любую погоду мчаться. А ваши писюны вряд ли вообще членами назвать можно, а с хроническим алкоголизмом вы, скорее всего, импотенты! –  Лизка вышла из постовой будки на улицу, на свежий воздух. В висках у неё застучало, кровь прилила к голове от зашкаливающего нервного напряжения. Она сама не ожидала от себя такой смелости и словесного поноса «а-ля подворотня». Неожиданно позади себя она услышала шорох, кто-то со спины схватил её за волосы, а они были длинные, было за что хватать, чужие  руки дернули её назад и зажали рот вонючей, пропахшей потом и грязью, тряпкой.
   – Ну что, сука, довы***сь, щас ты узнаешь у кого тут писюны! – последнее, что она помнила - это мерзкий, надреснутый голос и  острая боль в затылке. Словно воткнули раскаленное копье. Очнувшись мухой в паутине, первое, что подумала: «подлые люди, сзади, вдвоём, беззащитной девушке руки крутят! Трусы», Лизка снова попыталась вырваться,  выкручивалась из мощных тисков охранников. А это были именно они, в этом нет никакого сомнения! Ей даже не было страшно, и в душе она пожалела этих сволочей – их наверняка ждёт страшный суд, суд совести. Как говорят, совесть есть у всех, просто у некоторых она долго спит. Но у всех она рано или поздно просыпается, и вот тогда становится мучительно больно и страшно за бесцельно, бездумно, гадко прожитые годы. Лизка на втором курсе института написала работу на тему духовности, пришлось даже с бывшими уголовниками встречаться и разговаривать по душам. Интересовалась, есть ли душевный покой у тех, кто совершил преступление тяжкое или пошёл на сделку с собственной совестью. Тем временем двое ублюдков дотолкали девушку  к входу на территорию больницы, Лиза ещё сопротивлялась, но эмоционально она сдалась, а ведь дала себе слово. Ещё раз дёрнувшись из последних сил, она обмякла, покорившись опять судьбе. Автомобильный гудок был пронзителен и раздирал предрассветную тишину утреннего города. Второй…Третий ….Гудки спугнули тех, кто должен охранять и защищать, но периодически забывая об этом, превращаются в животных, похотливых самцов. Или это издержки профессии? Психика надламывается и ценности меняются. Один из «лже-охранников» всё же успел втолкнуть жертву в калитку, второй же прикрывал его отход, когда из сигналящей машины выскочил человек и окликнул странную компанию:
   – Ребята, у вас какие-то проблемы? Может, чем помочь?
   – Да всё нормально, слышь, приятель, езжай куда ехал, – ощетинился бритоголовый охранник, прикрывающий напарника с испуганной и сопротивляющейся ещё Лизой. Лысый попытался незаметно отдать команду своему здоровенному подельнику закрывать калитку с той стороны, намекая , что разберётся сам с непрошеным гостем.
   – Девушка у вас всё в порядке?
   – Да это жена его, это личное, братан, не лезь в чужие дела, видишь, я и то не суюсь, – бритый урод в форме охранника манерно достал сигарету и прикурил, выдыхая дым в лицо неравнодушного молодого человека.
   – Ааааа, ну, конечно, вижу... – сделав вид, что собирается уходить, спаситель резко развернулся и молниеносно ударил охранника ребром ладони по шее. Когда тот крёхнул и попытался удержаться на ногах, чуть не свалившись наземь, наш герой добил его локтем в затылок. Не прошло и тридцати секунд, извращенец лежал на асфальте. Дорога была открыта. Молодой человек – образец бесстрашия и благородства, распахнул калитку, влетел на территорию больницы. Тут же из будки послышались сдавленные и пронзительные крики с просьбой о помощи. Смелый незнакомец рванул на крик девушки, и перед его глазами предстала жуткая картина: девчонка лежала на полу, лужи крови вокруг, она свернулась калачиком, а бездушная тварь, которую уже сложно было назвать человеком, била Лизу, матерясь и сплёвывая, ногами, ожесточённо и зверски, словно кровного врага. Молодой человек сориентировался в доли секунды, что-то холодное и металлическое опустилось на затылок мрази. Охранник тут же прекратил избиение уже почти терявшей сознание девушки, он замер, побоявшись даже вздохнуть.
   – П***р! Медленно развернулся ко мне лицом, смотришь мне в глаза, не двигаешься и отвечаешь чётко на поставленные вопросы, – благородный парень продолжал целиться в преступника пистолетом, внушительным и начищенным, – она тебе жена, не жена – всё равно, поднял на женщину руку – смерть по нашим законам. Понял? По лицу охранника ручьем лилась кровь, только теперь защитник понял, что девушка сопротивлялась до последнего. Видимо, кинув её на пол, беспредельщик со спущенными штанами навалился на неё, но она каким-то образом успела схватить со стола пустую бутылку, и в какой-то момент шандарахнула его по голове. И брызнула кровь, скорее всего – его кровь.
   – Шакал, ты уже получил своё, но я добавлю слегка. Убивать надо достойных врагов, а ты, гнида, я только исправлю твою судьбу! Она будет такой, какую   заслужил, – незнакомец хладнокровно, без дрожи в руке, выстрелил подлецу в колено. От боли тот мгновенно потерял сознание и рухнул в свою же кровь. Спаситель попытался поднять Лизу, но она стонала и не двигалась.
   – Досталось бедняжке…. Девочка, сейчас я отнесу тебя в машину и отвезу в больницу, всё уже закончилось.
   Лиза не отвечала, ей было всё равно, «что воля, что неволя». Начищенный пистолет парень вложил, со знанием дела, вытерев краем куртки свои отпечатки, в руку импотента. Потом он так же спокойно с помощью этой же куртки, взял трубку телефона и позвонил в скорую, назвал адрес больницы и сообщил, что два охранника дрались на улице возле больницы, а потом начали стрелять друг в друга, и повесил трубку. Потом аккуратно, прикрыв, опять же своей курткой девушку, взял её на руки и донёс до машины.
   –   Не знаю, что между вами произошло, но какие твари – вдвоём на такую маленькую, хрупкую девушку, – думал он. Второй бритоголовый охранник до сих пор лежал на асфальте без сознания.
Лизка очнулась. Лежала без признаков жизни на заднем сиденье машины, она всё слышала, всё чувствовала, но боялась шевельнуться. Где-то она вычитала, что хищник может не тронуть тебя, если притвориться мертвой. От шока и боли она в какой-то момент утратила чувство реальности, говорят, таким образом, организм включает защитную реакцию. Лизка думала, что это насильники тащат её куда-то. Машина тихо завелась и аккуратно тронулась с места, человек за рулём спешил. На такой скорости девушка не рискнула выпасть из машины, рассуждая, что лучше выждать остановку, сконцентрировав и мобилизировав все свои чувства, она затаилась….

   ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ