Васильевна

Над Криничкой прозвучал резкий хлопок, вроде выстрела стартового пистолета. И вслед - материнский зов:

- Рос-с-с-слав!

Как некстати бывают огорчительные совпадения. Ростислав раздвинул ветки, выглянул во двор. Мать стирала, до локтей погружаясь в белую пену и тщетно пытаясь сдуть липший к щеке локон. Когда она поднимала наволочку или сорочку - стиранное напоминало облака в её мокрых руках. Возможно именно поэтому в сознании Ростислава всё и перемешалось: земное и небесное, умное и дурное. Порой дыхание ветерка, взвихривая пар, скрывало склонённую над корытом мать.

- Ро-о-ос-слав!.. лоза тебя защикочи...- многообещающе доносился из пара такой родной голос.

Нет, звали его  за чем-то не пустяшным. А голос хоть и родной, но сколько всего огорчительного на белом свете.

На вишне рядом сидел Олег, его друг, сосед. Уединились они по неотложному делу, им пора было помириться. Это ещё когда лишь сошёл снег и протряхла земля, выскочили они гонять мяч. И Ростислав так залепил правой, что мяч лопнул. Ошмётком кожи задело Олегу глаз, и он затаил на друга обиду, да и кто бы простил такое: мяч разорвал да ещё и фонарь подвесил под глазом. Своего-то мяча у Ростислава не было, у него и мячика не было, да ничего у него не было, не было ни одной здравой мысли в голове. На то, что не повезло и футболисту, ноль внимания, а ведь мать отобрала у него обувь, и когда начинали раздаваться хлопки за околицей, запирала его в хате. Сиди, мол, уроки учи, а не бегай по выгону, как остолоп.

Олег сам протянул руку дружбы, пообещал, если условия перемирия сладятся, достать другу обутку и заодно пригласил на вишню проверить, не подошли ли ягоды. Важные дела на пустой желудок не ведутся. Ростислав охотно привёл соседа в свой сад. Вечерняя заря в полнеба полыхала вишнёвым цветом, но бледно-зелёные вишни на ветках слегка, чуть-чуть отражали её. Фруктового ужина не получалось, а тут мать звала скорей всего, чтоб натаскать воды для стирки.

Олег томился более друга. И собственный рассудок, и рассудительные люди советовали ему подальше держаться от неуча, но почитание талантов второгодника вызывали в нём восторг. Он вдохновлял теперь Ростислава несколько подобострастным рассказом.

- В штатах жил большой футболист. Знаешь, как он врежет по штанге - штанга пополам, но мяч в воротах. Вратари от него разбегались в шуршу, и тогда одна хитрая африканская команда обучила стоять на вротах орангутанга. Так янка как дал
- обезьяна в смерть упала. Слышишь?

- Что слышишь? Мамка зовёт так и умереть не разрешит...- огорчался Ростислав скорому окончанию не состоявшегося перемирия.

Обидней всего было то, что ботинки едва ли не насильно стаскивали с ног. Достаточно было согласиться играть за команду, и получай обувь. Хлопки на выгоне прямо-таки рокотали пулемётными очередями, значит, присоединилась ребятня в бутцах. Пушечных выстелов, конечно, не слышно было - слабо...

- Посмотри-и...- толкнул его Олег и нацелил указательный палец вниз: во двор к Беловодовым входил Иван Михайлович, отец Олега. - Пора когти рвать, а то, хотя... "стирка - последнее, что удерживает семью между божеством и бомжеством",- скопировал он даже выражение матери Ростислава, произносящую её любимую присказку.

Ответ последовал мгновенно: сперва друг врезал ему по жбану, затем не менее искусно скопировал изречение самого Ивана Михайловича.

- Да-а, лесенка к знаниям приставлена к вышнему небу, ан... - под Ростиславом треснула обломилась ветка, но и на лету он закончил изречение Ивана Михайловича:
- ... глупость эквивалентна взрыву кило тротила. Понимаешь?

- Понимаю, понимаю,- засмеялся Олег, ничуть не обидевшись на то, что сосед передразнил его отца. Похоже, он всё простил и напомнил: - Ждём, не рассиживай с ведрами тут... да со взрослыми.

Когда прибежал Ростислав, Иван Михайлович передавал матери хлеб и пакет с крупой. С продуктами у них было всё в порядке, пайковое снабжение действовало безотказно.  Работали они в большекрепенском речном порту.

- Зарплату не доверили,- сообщил сосед. - Велели получить самолично.

Без напоминания Ростислав подхватил было пустое ведро, но мать притормозила сына за шиворот.

- За учебники садись, неслух...- и пожаловалась соседу: - Учительша обещает оставить на третий год... а хоть плюнь в глаза - божья роса. И хватает совести смотреть в глаза родной матери, про людей я уже и позабыла думать.

- Ступай, Васильевна, получи зарплату за полугодие, а то завтра в кассе может нечем будет и расплачиваться с речниками. Беги, а мы тут потолкуем трошки...- И неслуху: - Потолкуем, Ростислав Игоревич?

- Доведись бы мне теперь пойти в школу,- сбрасывала Васильевна эмоции, ополоснув лицо и руки и переодеваясь на ходу,- сутками сидела бы за партой, но стала бы прокуроршей, если не гражданкой судьёй...

- Ступай... - Иван Михайлович присел на край скамьи, закурил, замысловато и как-то заговорщески подмигнул пацану: - Строга?

Он и ходил сутулясь, словно под бременем опыта жизни подгибаясь. Замёл их военкомат вместе с Игорем Беловодовым, горячая точка раскалялась, медлить было во вред отечеству, где-то там он и оставил соседа - то ли дома, то ли на чужбине,- не Ростиславу разбираться в том. Липнуть же в беседу со взрослым - последнее дело: начнутся поучения, в следствии чего ты и останешься виноватым во всём, даже в том, что "твоему отцу не повезло... Да и не берёг себя..." Не обелишься.  Ростислав подхватил ладонью мыльную пену, подул в ладошку и залюбовался радужно-мечтательными пузырями: они сверкали и лопались, как детские надежды.

- Ростислав Игоревич,- пошёл в наступление Иван Михайлович,- скажи честно, какую завтра отхватишь отметку на уроке?

- Лучше б никакой,- признался он и добавил. - Да. Не вызовут, так никакой.

- Вот так школяр! А? А сам себе что поставил бы?

Принаряженная, с хозяйственной сумкой и дамской сумочкой, появилась Васильевна, даже по одной губе успела мазнуть помадой, пригрозила сыну белым от стирки пальцем, поправила бельё.

- Не свалите на траву,- предупредила и выстрелила сокровенное: - Стирка - последнее, что удерживает семью между божеством и бомжеством. - Попросила соседа:
- Попридержи неслуха дома, не убежал бы на выгон. А я мигом, одна нога там, другая ту-та...- плотно прикрыла калитку и скрылась за углом.

- Ну, как?- Иван Михайлович ждал ответа.- Что поставил бы ты себе сам?

- Пятё-ё-ёрку,- заулыбался Ростислав. Пояснил: - Или я дурак? - И не притворно огорчился: - Маловато пятёрок, всем не хватает.

- Куда подевались пятёрки?

- Рассыпались на единицы. Единиц всегда впятеро больше.

- Не смеши белый свет, он и без тебя смешной. Выучи урок - и вся недолга: пятёрка твоя. Это нам кажется, будет лесенка приставлена в небо, ан, нет, лесенка приставлена к знаниям. Понимаешь?

- Приходится.

- Вот ты вырастешь, кем станешь, не учась?

- Футболистом!- без запинки доложил пацан. - Наши речники проигрывают бизницменам, так ни подёть...

- Это ты широко шагаешь... А станешь землероем, бомжом или водилой... Оглянись, сколько профессоров, членкорров, академиков, писателей и писательниц, как галушки в масле плавают по российскому горю... яко по морю... Худо ли? Они на то и учились. Да что, неученому тебе твои ровесники на мизинец помощи не подадут. А? Понимаешь?

Ростислав посмотрел на широкие ладони Ивана Михайловича, на грубые, в ссадинах, в машинном масле, неотмываемые от первого пальца до последнего. Беседа затягивалась и, утомляя, надоедала.

- Я буду футболистом,- упёрся он на своём.

В соседнем дворе залопотало бурное куриное кудахтанье. Ростислав чуть не вскрикнул от радости: убежавший на выгон Олег устроил переполох, чтобы вызволить друга из цепкого захвата никому не нужной болтовни. На крючке бросил он кукурузное зерно курице и теперь тянул её, клюнувшую бездумно, за леску, как рыбу. Курица пылила крыльями, остальные, разбегаясь, базарили на иностранном.

- Притупи язык, навостри уши и наматывай на ус жизненный опыт, да,- Иван Михайлович сидел к своему саду спиной, подозрительный шум обеспокоил его, он поднялся. - Понимаешь ты или не понимаешь?

- Понимаю, Иван Михайлович,- если бы признание  Ростислава переводилось с детского языка, то перевод прозвучал бы так: "Или тебе, дядя Ваня, делать нечего? Засиделся..."

Олег, заметив, что отец направился домой, шмыгнул на улицу, показывая Ростиславу красивые кроссовки. Друг окончательно простил обиду.

Хлопки раздавались уже в груди Ростислава. Вот послышался глухой хлопок, кто-то шлёпнул по мячу босой ногой, и Ростислав представил вдруг: вырос тот босяк, а член-корр не подаёт ему даже мизинца, гадливо отворачиваясь. И, хотите верьте, хотите не верьте, пацан достал книжку, присел к столу и задумался. О чём? Не успел я спросить его, в комнату зашла Васильевна.

- Или меня околдовали?- удивилась она.- Где Иван Михайлович?

- Курицу ловит,- ответил сын и спросил в свою очередь: - За что им пятёрки ставят?

- Отличникам? Как за что?

- Я и спрашиваю: за что? Тут вот всё написано.

- Да что написано?

- Что захватчик Батый разрушил Русь в тысяча двести... ну, всё расписано. А они повторяют, как попугаи, и в почёте.

- Чего добиваешься ты?

- Ничего, так всякий член-корром станет.

- Этого от тебя и добиваются: читай и становись.

- Ну нет, за счёт Батыя умнеть не хочу, но счастье и мне нравится.

- Что-что, шалопай? Учись, на то и школа. Тебя на третий год в одном классе оставить собираются, потому что...

- Почему, мама?

- Потому  что выпроводить на улицу рано, возраст не позволяет.

- Школа... "Дурак, осёл, тупица, садись, Ярослав, единица..."

- Учительша такого не скажет, она в ниверситете обучалась.

- Ниверситет... Вы чужим учителям верите, а своим детям - нет.

В комнате вибрировало эхо глухих и звонких хлопков, и мелодию эту Ростислав любил больше самого себя.  Он взглянул в окно: над крышами взвилось футбольное солнце. Мать заметила это его волнение, догадалась и о том, чем оно вызвано: вышла, повернув ключ в замочной скважине. Крикнула горько: "Умней, члень-коррь..."

Ростислав засмеялся. А рассмешило его грустное осознание происходящего и царящего в мире взрослых непростительное самомнение. "Надо ж, учат.  Пальцы в ссадинах... зарплату им не дают по полгода... куда отца дели, молчат... Да пусть я буду бомжом, но заработаное мной отдадут в срок..." Солнце скрылось за низкими крышами, минут через тридцать опустится тьма... Эх, да скорей, скорей выплеснуть удаль в беге, в нацеленном ударе ногой по мячу...

Совсем по-иному относилась к хлопкам Васильевна.  Она вернулась, чтобы продолжить разговор с сыном, помочь, если что-то ему не давалось или не понимал чего. Сына в комнате не было... "Мистика..."- мелькнула мысль. Она подошла к окну. Рамы ещё не выставлены. Она тронула рукой большую форточку и всё поняла: неслух наладил тропу из дому через форточку...

- Эк, звенят пострелята,- услышала она за спиной голос соседа.

И тут взрывом, заставившим их вздрогнуть, грохнул лопнувший мяч.

- Эквивалентно кило тротила, понимаешь?- прокомментировал он хлопок.

- Понимаю, Иван Михайлович,- с неизлечимой болью в голосе призналась Васильевна.

       (фото на Яндекс.Картинки)