И к страху привыкают

О моей маме - Кроныльевой Александре Васильевне.

Шурочка родилась в 1935 году в деревне Скирино, что на Новгородчине, где берега легендарной Шелони богаты многовековой историей.
Многодетная семья, оставшись без отца, жила скромно, но благодаря трудолюбивой и хозяйственной маме Насте, державшей своё хозяйство, всегда на столе были свежие яйца, молоко, сметана, творог. Выращивали картошку, капусту. Лес был щедр на грибы и ягода, а река не скупилась на рыбу. За трудодни на колхозном поле Настя получала муку, масло. А заработанных денег хватало на одежду и обувь.

На работу в колхозное поле Насте приходилось выходить ни свет, ни заря, но до этого времени она успевала подоить коров и отправить на пастбище, покормить кур и гусей, приготовить для детей щей да каши. А после колхозной работы допоздна трудилась в собственном огороде. Старшие дочери – Валя, Паня, Тася, помогали матери, и по дому, и в поле прибегали, где трудились наравне со взрослыми, чтобы поднять выработку матери. Младшие, Шурочка и брат Коля, тоже в стороне не отсиживались, их посильный труд уважался и ценился в семье.
Так и протекала обычная деревенская жизнь, со своими трудностями и заботами, печалями и радостями.

Июнь 1941 года
«Война…» – это страшное слово сельчане в исступлении шептали, едва шевеля губами, и кричали в отчаянии. Проклинали. И надеялись, что обойдёт стороной… Женщины в голос рыдали, провожая своих сыновей и мужей, большинство из которых так и не вернулись домой. Мужчины сдержанно прижимали к груди детей и коротко наказывали слушаться матерей и помогать им.

В представлениях шестилетней Шурочки, война виделась ей огромным чудовищем, наползающим со всех сторон, источающим огонь и дым, словно змей-Горыныч из сказки, которую рассказывала мама. Шурочка очень боялась этого чудовища, потому что боялись все, и даже плакала за компанию с женщинами, когда те голосили, цепляясь за одежды мужчин, покидающих родной дом. Но было так интересно взглянуть на это пугающее страшилище – одним глазком, быстро-быстро, так, чтобы удостовериться, что оно не такое уж и страшное и кровожадное, как о нём все говорят.

Шурочка даже не представляла, что совсем скоро она не только увидит этого монстра, под названием война, но и убедится в его немыслимой чудовищности.

К концу июня в деревне оставались лишь женщины с детьми, да старики немощные. И те, собираясь наспех, покидали дома, бросали хозяйство и уезжали далеко в тыл, где можно было переждать тяжкие времена. Вдалеке всё чаще слышались залпы орудий, похожие на приближение грозы, в воздухе стоял устойчивый запах гари. Настя никак не могла принять решение об эвакуации; пятерых детей от 5 до 12 лет нужно было чем-то прокормить, одеть и обуть – кто и где их ждёт. А вдруг всё ещё обойдётся? Ведь, Красная Армия рядом, она обязательно защитит их.

Август 1941 года.

Шурочка с ужасом смотрела в небо, в котором, словно в вареве злой колдуньи чёрными клубами поднимался дым. Свистели и гремели снаряды. Самолёты гудели и, переваливаясь с крыла на крыло, ловко разворачивались и снова кружили, оглушая угрожающим воем. С пронзительным свистом летели чёрные гигантские градины, которые едва касаясь земли, поднимали вверх огненное пламя вперемежку с комьями грязи. От прямого попадания снаряда подпрыгнул огромный тополь у соседского забора и, раскидав свои могучие ветви, рассыпался на щепки. Горели дома. Обезумевшие животные – коровы, свиньи, куры – беспорядочно носились, издавая жуткие звуки. Всё вокруг дрожало, гудело и разрывалось.

Настя затолкала детей в придорожную канаву и насколько могла, всех укрыла собой. Совсем не сказочное «чудовище» бушевало, казалось, бесконечно.

Даже когда всё стихло, ещё долго никто не шевелился, продолжая лежать ничком вниз, тесно прижимаясь друг к другу.
Настя ощупала каждого ребёнка.
Все живы.
Выбирались из канавы уже в темноте.
Догорали дома, а в зареве пожарищ виднелись останки печек, устремивших несуразно длинные трубы в чёрное небо.

***
После ожесточённого боя немногие из сельчан остались в живых – несколько женщин и орава перепуганных до смерти ребятишек. В деревню, большей частью разрушенную и сожжённую, вошли немецкие военные. Строгий офицер, едва выговаривая русские слова, объявил, что покидать деревню строго запрещено, а так же и в самой деревне появляться тоже запрещено. Затем позволил забрать кое-какие вещи из уцелевших домов и приказал разместиться за околицей, на склоне холма перед Шелонью.

Там, в огромных воронках от взорвавшихся бомб, женщины вместе со старшими детьми, организовали жильё: из подручных материалов, брёвен и досок сделали настил над ямами, укрыли ветками и всем, что могло спасти от участившихся к осени дождей. В лесу наловили разбежавшихся кур, чему были невероятно рады – и яйца, и мясо! А однажды утром, когда все ещё спали, над землянкой послышалось робкое – «ме-еее». Коза!
Так в хозяйстве появилось спасительное молоко.
Что ж, теперь осталось лишь продержаться, пока Советская Армия их освободит.

И к страху привыкают.
Страшно было ежеминутно, ежечасно, и днём и ночью.
Но детвора вскоре освоила военные «уроки». Научились отличать самолёты-разведчики от бомбардировщиков. И на слух могли точно определить, когда самолёт намерен сбросить бомбу, а какой из них «пустой» летит. Поначалу, завидев небесную машину с красными звёздами на борту, и дети, и взрослые, в надежде размахивали руками, кричали, словно могли докричаться до небес, что ОНИ здесь и ждут помощи. Однако самолёты несли смертельную опасность, не ведая, что среди захвативших деревню немцев, остались местные жители.

Шальные бомбы падали повсюду и лишь за деревней, на погосте, куда не долетали самолёты, можно было укрыться. Так, глубокий кладбищенский овраг стал единственным местом спасения от смерти.

Осень наступала стремительно. Ледяные струи дождя заползали в землянку, где от земляных стен веяло сыростью и холодом, а на полу скапливалась вода. Сезон грибов и ягод в лесу закончился. А на заброшенном колхозном поле посаженную ещё до начала войны картошку, первый мороз «замуровал» ледяной коркой. Кур оставлять в зиму не было никакого резона – негде держать, нечем кормить. По той же причине и коза становилась абсолютно бесполезной, и даже обременительной. К зиме несчастные сельчане были готовы упасть в голодный обморок. Но хотелось, во что бы то ни стало, выжить! Собрав нехитрые пожитки и пренебрегая запретами немецкого командования покидать оккупированную территорию, женщины с детьми отправились на поиски места, где можно было бы перезимовать.

Глубокой осенью 1941 года несколько женщин и ребятишек ещё не знали, что им предстоят долгие три года скитаний и голода по промозглым дождям, в лютые морозы, под пулемётным огнём и авиационными бомбардировками.