Закон талиона главы 13, 14, 15...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

«…смерти, дети, не боясь, ни войны, ни

зверя, дело исполняйте мужское».

Владимир Мономах «Поучение».

Кирилл проснулся глубокой ночью, и все ещё находясь во власти своего сна, не мог понять, где он и что с ним происходит. Через мгновение пришло понимание, и он глухо застонал от тоски и своей беспомощности. Худющий мужик, лет пятидесяти, сидящий у стены на корточках, привстал, и, поведя в обе стороны своим бритым, угловатым черепом, наконец, узрел источник звука и окликнул его:
-Что, парень, тяжко? А ты терпи, брат. Терпи. Нам другого, не дано.

Кирилл осторожно спустился со своего яруса. От длительного голодания тело стало легким. Приглядываясь к темной фигуре у стены и слегка покачиваясь, он подошел к говорившему. Тот, не зная, чего ожидать от Кирилла, опасливо подобрался, поднял руки к груди и еще плотнее прижался к стене. Кирилл, постепенно привыкая к темноте, разглядывал зэка. Потом, судорожно сглотнув и облизав пересохшие губы, спросил:
-Ты кто?

Зэк отодвинулся в сторону, со страхом смотрел на него:

-Я-то? Я - Витька. Рашпиль - моя кликуха.

-Плохо мне, Рашпиль. Не могу я больше быть несвободным! Понимаешь?

-Понимаю. Сам на третьей ходке. Лучше уж с голоду дохнуть, но на воле.

Зэк расслабился, видя, что никакой угрозы для него этот странный парень не представляет, уселся снова на корточки. Кивнул Кириллу, приглашая присесть рядом. Тот остался стоять.

Рашпиль решил продолжить разговор:

-Это у тебя с голодухи. Ты почему не жрешь-то ничего? Болеешь что-ли?

Кирилл молчал, не зная, как объяснить ночному собеседнику свое нежелание есть.

Глава «камерной семейки», наглый зек со стажем, заворочался на нижнем ярусе, закряхтел, громко выпустил газы и злобно прикрикнул на них:

-Э, харэ бакланить! Глохните там! Ща, обоих во все дыры отымею!

Камера наполнилась скрипом шконок, сонным постаныванием,

чьим-то тяжело надрывным дыханием, сиплым кашлем. Кто-то из «шестерок» угодливо хихикнул. Спустя минуту всё стихло.

Рашпиль испуганно замолчал. Он умоляюще посмотрел на Кирилла, никак не отреагировавшего на окрик, и, прося его сохранять молчание, приложил палец к губам.

Кирилл, с презрением посмотрел на почти умиравшего со страха зэка, и больше не обращая на него внимания, обернулся к шконкам. Его, словно пустой сосуд, начинала наполнять ненависть. Все последние дни его по несколько раз за день вызывали к следователю и Беленький, поминутно меняя тактику, то орал на него, то прикидывался доброжелателем, обещал все на свете, только бы Кирилл подписал уже написанные самим Беленьким показания, в которых Забродин «чистосердечно» признавал свою вину и просил суд о снисхождении. Признание было написано таким отвратительным плебейским стилем, что Кирилл невольно рассмеялся, прочитав его. А Беленький, ошибочно приняв его нервный смех за готовность подписать эту галиматью, потирал свои руки, радостно суетился, подсовывая ему ручку. Когда же, Кирилл, все еще продолжая смеяться, порвал бумагу с «признанием», Валентин Генрихович в гневе замахнулся на него кулаком, но, увидев белые от бешенства глаза Кирилла, вовремя остановился. Даже скованный наручниками, которые теперь на него неизменно надевали перед допросами, этот человек был опасен. Беленький это чувствовал и не нарывался. Однако в этот раз, он не мог сдержать своего страха, перемешанного с ненавистью к подследственному, и желая побольнее уязвить его, рассказал, злобно выплевывая слова, как он спровадил обратно его единственную свидетельницу. Удар достиг цели. В голове у Кирилла помутилось, и он потерял сознание, упав на грязный, цементный пол, прямо на клочки порванной им бумаги.

Сейчас, стоя ночью посреди камеры, Кирилл нашел повод для того, чтобы выпустить из своей измученной души хотя бы часть той ненависти, что переполняла ее в последние дни. Он подошел к койкам, и разглядев на нижней того, кто пару минут назад так грубо прикрикнул на них, быстро протянул руку к голове спящего и схватив его за ухо рванул на себя. Истошный вой разорвал душную ночную темноту. Урка, с почти оторванным ухом, обеими руками зажимал рану, брызжущую во все стороны кровью, и бешено катался на полу. Кирилл отскочил назад, спасшись от темной стремительной фигуры, что прыгнула на него с верхнего яруса. Человек плашмя грохнулся на пол. Расчетливо, как футболист, сделав к нему шаг, Кирилл с гортанным криком, нанес ему удар ногой в лицо. Ударенный, винтом ушел в сторону, захлебываясь собственной кровью.

На Кирилла нашло какое-то дьявольское вдохновение. Он был почти счастлив. Тело налилось веселой, яростной силой, чем-то похожей на огонь. Он почти не чувствовал своих ударов. Ему казалось, что он только слегка касается своих противников, выпрыгивающих к нему из темноты, но они от этих касаний почему-то громко кричат, сваливаясь на пол или отлетая обратно в темноту. Ярко вспыхнул свет, на мгновенье ослепив его, но не мешая избивать своих сокамерников. Он не соревновался с ними в силе и ловкости, не закрывался от их ударов и пинков, он просто избивал их, молнией носясь по камере, перепрыгивая валяющиеся на полу в изломанных позах тела. Из его глотки исторгался парализующий чужую волю рев, а руки и ноги сами молотили все, что двигалось и попадалось на пути. Деморализованные и подавленные животным страхом люди, громко вереща от ужаса, забивались под койки, закрывались матрасами, пытаясь смягчить силу ударов. Кирилл упивался их страхом, заполнившим все пространство вонючей камеры. Им владели неистовые, нечеловеческие чувства. Сознание его отключилось, отдавшись яростной стихии разрушения. Так бились в древности наши предки - славяне, выходя против закованных в доспехи врагов, босиком и в одних белых рубахах, не думая о защите, и не боясь смерти, ни своей, ни чужой.

Кирилл не чувствовал времени. Он двигался намного быстрее его обычного течения. По инерции, обежав камеру еще раз и не найдя себе новых жертв, он остановился, и словно просыпаясь, смотрел со все большим удивлением на дело своих рук и ног. Создавалось впечатление, что в камере взорвалась граната. Койки перевернуты, все было переломано и разбито. Пол, стены и даже потолок густо забрызгала кровь. Повсюду валялись люди.

Кирилл спокойно смотрел, как подталкивая друг друга и прикрываясь спереди щитом, к нему опасливо приближались вертухаи. Лица их, белые от страха, выглядывали из под стальных касок. Из-за них, толстый, как бочонок, прапорщик целился в него из автомата.

Кирилл почувствовал себя полностью опустошенным. На него навалилась смертельная усталость. Он опустил руки по швам, и, улыбнувшись полумертвым от страха вертухаям, закрыл глаза. Через мгновенье, его голову настиг удар дубинки, и он провалился в спасительную черную бездну, где нет ни верха, ни низа, ни звуков, ни запахов, а только плавный полет-паденье в пустоту. Наконец-то он был свободен!

* * * * * * * * * *

Известие о том, что произошло в следственном изоляторе дошло до Темнова, сиднем сидящего дома, только на третий день. По счастью, Кирилл никого не убил. Видимо какая-то часть его сознания все-таки работала и ограничивала убойную силу ударов, когда он бил по людям, а не по предметам. Как бы то ни было, побоище наделало много шума, и работало против него. Сейчас Кирилл находился в тюремной больнице. Мстя за пережитой страх, тюремщики вволю отыгрались на нем, пиная коваными сапогами и молотя дубинками так усердно, будто молотили зерно. У него было сломано несколько ребер, рука в двух местах. Клиническую картину завершало тяжелое сотрясение мозга и множественные гематомы. Продажные журналюги живописали в красках устроенное им побоище, а Город полнился самыми нелепыми слухами о произошедшем в тюрьме. По мере передачи «информации» от одного к другому, дело это обрастало такими «жуткими подробностями», что у обывателей волосы вставали дыбом. Само собой, все ссылались на очевидцев и даже участников кровавых событий.

Слухи распространяются иногда самыми причудливыми путями и с такой скоростью, за которой не угонится даже «Интернет». Они достигли Владивостока и прелестных, похожих на розовые морские раковинки, ушек Ксении. Осуществив свою давнюю мечту и выйдя замуж за красивого и богатого Виктора, она только сейчас поняла, как круто ошиблась в своем выборе. Обеспеченная жизнь, роскошь, ощущение власти – все это оказалось райским яблочком с гнилой сердцевиной. Ксения все чаще и чаще вспоминала ту недолгую и опасную для нее связь со странным парнем по имени Кирилл. Узнав, в каком он положении сейчас, она не могла избавиться от ощущения своей вины перед ним. Ее, как волной в прибой, накрывала удушливая и слезоточивая бабья жалость к этому случайному в ее жизни человеку. К этому времени, ее отношения с мужем развивались так бурно и скоротечно, что грозили также быстро перейти в развод. Виктор, как и многие мужчины, достигнув вожделенной цели и женившись на одной из самых красивых девушек Владивостока и натешив этим свою гордыню, спустя всего неделю после свадьбы, пустился во все тяжкие. Он пропадал где-то целыми сутками, и знакомые наперебой спешили сообщить ей с кем, где, и когда он развлекался. Более того, проверяя карманы его брюк, перед тем, как засунуть их в стиральную машину, она нашла несколько пакетиков с кокаином. Для Дальнего Востока этот вид наркотика стал знаковым, так как был редок и стоил очень дорого. Поэтому, нюхать «кокс» могли себе позволить только люди очень обеспеченные, и как их теперь называют, «продвинутые»: представители «золотой молодежи» и некоторые крутые бандиты, любящие пустить пыль в глаза своими экзотическими увлечениями.

Возвращаясь, домой после своих похождений по «стрелкам», саунам и казино, Виктор даже и не думал оправдываться. Грубо, как победитель, овладевал ею и проваливался в тяжелый сон, иногда даже полностью не раздеваясь. Он так разительно переменился за эти дни, что Ксении казалось, что его подменили, что это совсем другой человек. К ее страху перед мужем стало примешиваться физическое отвращение. Когда он уходил, она подолгу мылась в ванной, стараясь очиститься от его прикосновений. Роскошно отделанная квартира Виктора, набитая дорогой мебелью, высококлассной бытовой техникой, экзотическими цветами и картинами, стала ее тяготить. Порой она чувствовала, что задыхается от несвободы и чуждой, навязанной ей воли. Она часто уходила к маме, в их уютную двухкомнатную квартирку, где она была так счастлива все прошедшие годы. Надежда Петровна видела, что происходит с любимой дочерью, и ломала голову в думах, как помочь своему ребенку. Всё разрешилось само собой.

В один из дней, когда мужа как всегда не было дома, раздался телефонный звонок. Ксения взяла трубку и услышала хрипловатый, незнакомый голос. Звонивший, представился Альбертом Львовичем из Петербурга и попросил позвать к телефону Виктора. Когда она объяснила, что мужа нет дома, Альберт Львович некоторое время тяжело молчал, и она слышала в трубке его трудное дыхание. Потом он снова заговорил и то, что прозвучало в его словах, одновременно испугало ее и подарило какую-то смутную надежду на то, что ее жизнь скоро изменится. Неведомый собеседник из Петербурга объяснил ей, что у Виктора очень большие проблемы, а так как его сотовый не отвечает, попросил ее скорее найти мужа и сообщить ему об этом. Он не стал вдаваться в суть этих проблем, но серьезность его тона убедила ее в том, что дело имеет действительно суровый оборот. Она пообещала Альберту Львовичу в самое ближайшее время найти Виктора и передать ему сообщение.

По инерции, Ксения вела себя, как верная жена, но, уже садясь в машину, она знала, что делает это лишь для того, чтобы освободиться от неудачного брака. Она интуитивно чувствовала, что в этом звонке был сигнал к началу ее освобождения. Теперь следовало действовать.

Ксения методично прочесывала город, заезжая во все те места, где предположительно мог быть ее муж. Она заходила в деловые офисы его самого, его партнеров по бизнесу, рестораны, казино, спортзалы, и уже ближе к вечеру – ночные клубы и сауны, в которых он любил бывать. Ее уже не смущали ни косые взгляды знакомых, ни приставания и сальные взгляды завсегдатаев этих заведений. В одну из саун ее даже попытались затащить силой. Компании бандитов развлекающихся там в этот вечер с проститутками было очень весело и на все наплевать. Ксении повезло. Один из бандитов был у них с Виктором на свадьбе и узнал ее, вовремя остановив своих разгорячившихся приятелей.

Сильно устав от беспрерывного и пока безрезультатного перемещения по городу, она почти отчаялась и чуть не разрыдалась от бессилья, сидя в своем автомобиле. Ей было очень жалко себя. Мысли метались, как куры в курятнике, в который забралась лиса. Уже собираясь бросить машину прямо здесь, у злополучной сауны, потому что управлять ей в таком состоянии, да еще на Владивостокских улицах с их сумасшедшим движением, она была сейчас не в состоянии, Ксения вдруг вспомнила про свой сотовый телефон, который она накануне оставила в бардачке. Она решила вызвать такси и уехать к маме. Едва она его подключила, как он тут же, словно только и ждал этого мгновенья, затилинькал. Звонила Вика. Верная подруга сразу поняла по ее сбивчивой речи и с трудом подавляемым рыданьям, в каком она состоянии и велела никуда не уезжать с этого места и ждать ее. Устав от своей самостоятельности и непосильной ответственности за принимаемые решения, Ксения с радостью подчинилась. Вика примчалась через двадцать минут, и отпустив частника подвезшего ее и наотрез отказавшегося взять деньги с «та-а-акой классной девчонки!», она сразу взяла инициативу в свои цепкие руки. Во первых, она заставила Ксению отхлебнуть прямо из горлышка предусмотрительно прихваченный ею из дома коньяк, во-вторых, заботливо, как мать обнять её и дать выплакаться на своем плече, а в третьих, поменяться с ней местами и самой сесть за руль.

После всех этих решительных действий, она повернулась к все еще всхлипывающей Ксении и блеснув в темноте салона глазами, спросила:
-Ты все еще хочешь найти его?

-Да, - только и смогла ответить со всхлипом Ксения, с удивлением глядя на свою боевую подругу.

-Тогда, слушай! Витя твой совсем распустился! Ты это и сама знаешь! Он даже ко мне свои яйца подкатывал! Предлагал с его друзьями на Шамору сгонять, - искупаться! – в голосе Вики прозвучал откровенный сарказм. – Мне Люська вчера сказала, ну ты ее знаешь, она у нас еще год назад работала. Теперь вот, «карьеру» сделала – валютчица в «Золотом роге»…- начав говорить, в этом месте Вика сделала паузу, сомневаясь, стоит ли продолжать.

-Говори! - подобравшись и готовая к любым новостям, ответила ей Ксения.

-Так вот, придумал твой муженек с друзьями себе новое развлечение – весь Владик об этом уже треплется! В подробностях расписывать не буду - поехали, и сама все увидишь! Если не боишься!

-Поехали! – по прежнему, решительно и также односложно ответила ей Ксения, еще раз приложившись к бутылке с коньяком.

Вика завела машину и уверенно повела ее в сторону набережной. Они подъехали к старинному двухэтажному дому, первый этаж которого занимала булочная, носившая вкусное название «Сдобушка». Второй этаж был жилым и состоял из четырех квартир, две из которых были выкуплены и соединены в одну, приятелем Виктора, неким Гришей, более известным в определенных кругах, как «Распутин». Гриша, как никто другой, заслуживал этого нарицательного прозвища, и был известен своими сексуальными подвигами, не считая подвигов мошеннических, в которых он был не меньший дока.

В своей квартире, отделанной под старину и заставленной антикварной мебелью, Гриша предавался самому безудержному разврату со своими друзьями и случайными девочками, а за неимением таковых или ленью их поискать на улицах портового города, и проститутками.

Три месяца назад Распутин провернул вместе с Виктором крупную аферу в Питере, и вот теперь, когда в их руки приплыли деньги «заработанные» таким путем, они отрывались на полную катушку, тратя их на самые немыслимые и дикие забавы. На этот раз, они, вместе с еще двумя своими приятелями, развлекались следующим образом. В зале с лепными потолками и громоздящимися под самые высоченные потолки антикварными шкафами, они сидели за большим круглым столом, накрытом темно-зеленой, бархатной скатертью, с тяжелыми «золотыми» кистями, свисающими до самого паркетного пола. Такие же бархатные шторы наглухо закрывали высокие, овальные сверху окна. Царящий в комнате полумрак слегка рассеивали свечи, расставленные там и сям в позеленевших от времени бронзовых канделябрах.

Чуть в стороне, почти скрытые полумраком, сидели на старинных высоких стульях трое музыкантов: скрипач, виолончелист и флейтистка. Они играли музыку Эпохи Возрождения.

Сидящие за столом были облачены в старинные костюмы, взятые напрокат в драмтеатре. Виктор был во фраке и белоснежной манишке, Гриша Распутин облачился в темно-красные мантию и шапочку католического кардинала. Вероятно, он представлял себя кардиналом Ришелье. Время от времени Гриша взбадривал себя кокаином, вместо излюбленного Ришелье опиума. Двое других, известные во Владивостоке бандитские авторитеты, нарядились военными. Один, мощный, как танк, напялил на себя трещавшую на нем по всем швам, форму гусара. Его красная морда, торчащая из жесткого воротника гусарского мундира, производила сложную гамму впечатлений, от смешного до страшного. Второй был в форме кирасира, времен наполеоновских войн. Его коротко стриженую голову прикрывал блестящий шлем с воинственно торчащим гребнем из конского хвоста. Кроме того, он курил огромную трубку, время от времени выпуская изо рта клубы ароматного дыма, нимало не смущаясь тем, что его партнеры по игре каждый раз отворачиваются и машут руками, разгоняя дымовую завесу. С помощью дыма он решал проблему маскировки своего лица, что имело важное значение в той игре, которой все четверо были в это время увлечены.

Не допущенные к «барскому» развлечению двое телохранителей авторитетов и водитель Виктора, сидели в прихожей, потягивали пиво и соки и смотрели по видику боевик. Происходящее в соседней комнате им, вероятно, уже наскучило, чего нельзя было сказать об их хозяевах.

Сидящие за столом играли не в карты, и не в шахматы, и даже не в домино, и ни в какую-либо другую из известных человечеству настольных игр. Их игра называлась «Человек с каменным лицом». Дело в том, что посредине огромного круглого стола, за которым они сидели, находилась совершенно голая блондинка, а перед каждым из сидящих, лежала его ставка, состоящая из трехсот долларов. Надо заметить, что несмотря на помпезность своих костюмов, играющие были одеты только наполовину. Ниже пояса они были абсолютно голыми, но так как сидели плотно придвинувшись к столу, а сверху еще были прикрыты скатертью, то это почти не было заметно. Только изредка, привставая за тем, чтобы налить себе коньяку или виски из стоящих тут же на столе бутылок, они высвечивали свои голые задницы, что впрочем, нимало никого из присутствующих не смущало. Блондинка поворачивалась во все стороны и пыталась что-то рассмотреть на бесстрастных лицах играющих. Суть интриги заключалась в том, что под столом находилась другая девушка, которая по своему усмотрению выбирала одного из игроков и услаждала его ртом. Осчастливленный ее изощренным искусством мужчина должен был всеми силами скрывать свои чувства, стараясь сохранить на лице «каменную маску». Если же девушка, стоящая на столе ловила его, то ставка «пойманного с поличным» поровну разделялась между другими играющими. В случае ошибки, «настольная» девица отправлялась под стол, а ее партнерша по игре извлекалась на свет и водружалась на стол под громкое ржание и возгласы играющих, позволяющих себе минутное расслабление в напряженном поединке лиц. Игра продолжалась с новой силой. К тому времени, когда «Рено Меган» с Ксенией и Викой подкатил к «Сдобушке» и остановился на заднем дворе дома, Виктор проигрывал уже четвертую ставку, а его счастливые соперники, ободравшие его уже на тысячу двести долларов, чувствовали себя обиженными, по той простой причине, что подверглись меньшему количеству испытаний своей выдержки. Разгадка этому была проста. Красавец Виктор, к тому же, был очень чистоплотен, а его соперники по игре значительно проигрывали ему в этом качестве. Денежное вознаграждение не могло компенсировать их моральные издержки.

Стук в дверь не был услышан играющими, которые в этот момент, как раз меняли девиц местами. Кроме того, музыканты, подбодренные щедрой рукой Распутина, «грянули» очередной менуэт, а «сосланная» под стол девица готовилась исполнить действие, так хорошо рифмующееся со словом «менуэт». Разглядевший Ксению и Вику в дверной глазок, телохранитель решил, что прибыла новая партия девиц для участия в игре, и, не докладывая господам, открыл дверь и впустил подруг в прихожую. Водитель Виктора, знавший их обеих в лицо, в это время сидел в туалете и увлеченно разглядывал журнал «Пентхаус», периодически заталкивая свой любопытно выглядывающий член обратно в унитаз.

Телохранитель молча провел ничего не говорящих девушек в зал, где они и застали картину достойную кисти художника. Нервно и часто затягивающийся дымом из трубки «кирасир» пытался сохранить лицо, а его партнеры уже догадавшиеся, кого в этот раз осчастливили, с трудом сдерживали смех. «Настольной» девице требовалось только повернуться к нему, чтобы все понять, но вместо этого она уставилась куда-то в сторону входных дверей. Первым, проследив ее взгляд, Гриша Распутин, незадолго до этого втянувший в свои ноздри очередную «белую, кокаиновую дорожку», взорвался повизгивающим, идиотским смехом, и чуть не свалился со стула.

Подруги стояли в дверях, взявшись для смелости за руки, и смотрели широко открытыми глазами на открывшуюся им картину.

Первой пришла в себя, как это ни странно, Ксения. Может быть, это принятый до этого алкоголь сделал ее менее впечатлительной. Она вырвала свою руку из мертвой хватки оробевшей Вики, и подойдя к столу поближе, обратилась к Виктору, который играл желваками от злости и с ненавистью переводил свои налившиеся кровью глаза с одного игрока на другого. Его чувства в этот момент были глубоко оскорблены вовсе не тем, что жена застукала его за столь изысканным развратом, а тем, что она, оказавшись здесь, под замаслившимися от похоти глазами его приятелей как-бы поставила себя на одну доску с проститутками, принимавшими участие в их забаве. Он готов был перестрелять всех присутствующих, чтобы его гордыня не испытывала сейчас этих жгучих мук. И наверное сделал бы это, если бы у него под рукой, вместо стакана с виски, был его пистолет, оставленный вместе с костюмом в гостиной, где они переоблачались.

Ксения видела, что он в ярости, но уже не обращала на это внимания. Она решилась:
-Виктор! Тебе звонил Альберт Львович из Питера. Он сказал, что у тебя большие проблемы, - и заметив, что при этих ее словах, Гриша Распутин болезненно дернулся и побледнел, а бандиты понимающе переглянулись, она поняла, что сильно ошиблась, выдав эту информацию здесь, в присутствии массы посторонних, но не в силах удержать накопившиеся в ней чувства, продолжила, - Виктор! Наш брак был ошибкой. Я … Мне ничего от тебя не нужно, кроме развода. Я буду у мамы. Прощай!

Виктор не произнес ни слова. Только посмотрел ей вслед. В этот миг то доброе, что было в его душе, как солнечный луч сквозь тучи, проглянуло в его взгляде и тут же исчезло, под натиском гнева и… страха, который начал расти в нем также быстро после сообщения о звонке из Питера. Судя по всему – они с Гришей очень серьезно вляпались, и теперь пора была думать не о развлечениях и даже не о семейных проблемах, а о том, как спасти свою шкуру.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Олег Грошев, после выяснения отношений со своим главным начальником генералом Погодаевым, находился в подвешенном состоянии. От дел его отстранили, но за этим больше не последовало никаких репрессий. О нем, кажется, все забыли. Товарищи по работе, нагруженные сверх меры своими рабочими и личными проблемами, не находили для него времени. Так, перекидывались парой бодрых и ничего не значащих фраз и бежали дальше по своим делам.

Темнов все больше погружался в свою депрессию, сидя дома под арестом и пропивая деньги за свой «покойный Ниссан Лаурель». Из этого состояния его не могла вытащить даже самоотверженная Люся, которая питала к опальному следователю сильные чувства и всерьез беспокоилась за него. Она, как могла, пыталась вытащить его из опасного состояния, но ее усилия не приводили к видимым результатам. Иногда, Темнов выныривал на поверхность из темного омута своего измученного сознания и на несколько часов становился прежним Темновым, общительным, обаятельным мужчиной, который знает, что он должен делать в своей жизни. Но этих нескольких часов просветления не хватало, чтобы закрепиться в этом спасительном состоянии и начать бороться за свою жизнь, как он умел это делать раньше. Что-то разладилось в этом сильном человеке и никак не хотело восстанавливаться.

Олег Грошев остался один на один со всеми своими проблемами.

Он часто навещал в больнице больного друга. Васятка понемногу выздоравливал, поддерживаемый заботами и любовью мамы и Насти. Но до полного его выздоровления было еще очень далеко. Он с трудом ходил. Часто его мучили сильные головные боли. Была сильно нарушена координация движений.

Грошев, после каждого посещения своего друга в больнице, сильно расстраивался, его честную душу терзали демоны вины за то, что случилось с его другом. Он не мог простить ублюдкам, которые это сделали и все свои силы бросил на то, чтобы найти их и отомстить. Их коллеги по работе и друзья по спорту уже давно остыли, как он и ожидал, и больше не горели праведным гневом. Всех понемногу захватывали другие дела и проблемы. Даже те, кто еще месяц назад клялся, что не успокоится, пока виновные не будут найдены и наказаны, теперь делали вид, что все еще продолжают искать. И то, только в том случае, если Грошев начинал расспрашивать их о результатах. Результатов не было. Олег, в сердцах, как-то высказал своим друзьям все, что он о них думает, и занялся поисками в одиночку. Как опытный опер, он понимал, что это сверхзадача для одного человека, но не останавливался в своем движении, и ему повезло. Один из штатных «стукачей» рассказал ему, что на одну из так называемых «блат-хат» или по другому, притонов, где пьет, колется, и совокупляется как скоты, на грязных постелях, всякая сволочь, забрел как-то мелкий уголовник по кличке Хорек. Так вот, этот «вонючий зверек», находясь под сильным кайфом, начал громко хвастать, как он с еще двумя уродами, сделал дураком одного крутого мента, с помощью бейсбольной биты. Хорек этот состоит на должности «шестерки» у одного авторитетного вора, по кличке Сиплый. Тот недавно вернулся в Город, после длительной отсидки. Этой информации для Грошева было более чем достаточно, чтобы начать действовать.

Для начала он сгонял во Владивосток и посвятил своих друзей Виктора и Анатолия во все обстоятельства этого дела и попросил их поучаствовать в «вендетте». Те согласились не сразу. Но горячие слова Олега, идущие от самого сердца, в конце концов, убедили их принять участие в наказании виновных. Они сами, по своей службе, не раз сталкивались с явной несправедливостью начальства, купленного на корню новыми хозяевами жизни. Однажды, они, с риском для жизни, взяли до зубов вооруженного азербайджанского бандита, на котором, по самым малым прикидкам, висело не одно тяжкое преступление, а целая гроздь их. Через месяц, его этапировали на гостеприимную родину по запросу азербайджанских властей, а еще через пару месяцев, этот бешеный зверь был задержан в соседней Находке по подозрению в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней девочки. Впрочем, до суда в тот раз не дошло. Возмущенные находкинские уголовники сами удавили поганца в камере. В убийстве, естественно, никто не признался, да и органы не стали особенно разбираться с этим делом, и все списали на «самоубийство» подследственного. Похожих случаев было много на памяти у владивостокских оперов.

Просидев всю ночь за разработкой плана, они расстались. Грошев вернулся в Город, где он надеялся отловить Хорька и выбить из него информацию о других исполнителях и заказчиках покушения на Васятку. Сразу после этого, он должен был вызвать друзей и совершить казнь. У Олега были припрятаны, привезенные ему друзьями из таджикской командировки пара нигде не засвеченных «Стечкиных», а у владивостокцев нашелся такой же «трофейный» ТТ. С этим старым, но надежным оружием можно было идти даже на «крупного зверя». Найти к пистолетам глушители не было особой проблемой.

* * * * * * *

Темнов стремительно опускался к самому мрачному дну восьмого российского моря, не обозначенного ни на одной карте, но, тем не менее, существующего и собирающего каждый год свою жуткую дань, состоящую из многих и многих тысяч российских мужиков. Море это именуется - «Запой». Из своей квартиры он выходил только в соседний магазин, за водкой. Люся пыталась уговорить его, постепенно, от аргументов против пьянства перейдя к ругани и плачу, и даже битью посуды, но ничего не помогало. Тогда, эта героически настроенная и влюбленная девушка избрала другую тактику. Каждое утро она приезжала на квартиру Темнова, и, собрав в кулачок всю свою волю, приводила жилище в порядок. Мыла полы, пылесосила ковры, стирала все, что только можно постирать, готовила пищу. Темнов чувствовал себя последней скотиной, но продолжал пить. У него развился огромный, просто чудовищный комплекс вины перед этой замечательной девушкой. И чем больше она ему нравилась, тем больше он противился своему чувству и старался внушить ей отвращение к себе. Так он хотел спасти ее от себя. В этой странной игре, которую вели эти двое, прошло уже две недели. На ночь Люся не оставалась. А Темнов и не настаивал. Сейчас он перечитывал очередное письмо от анонима, которое пришло уже по почте.

* * * * * *

«Спит усталая природа,

После родов дня-урода.

Итак, я прожил ещё один уродливо бездарный день. Кровать стала продолжением моей спины, а телевизор – началом головы. Вот в таком примерно виде это всё теперь и существует. Ненаписанные мною романы, стихи и новеллы образовали прокисшее чернильно-бумажное болотце где-то посредине мозга, а несовершенные мною поступки и подвиги взбурлили кефирное озерцо, размером с чашку.

Благородный рыцарь в сверкающих латах поднял высоко свой меч, да и забыл для чего. Так и простоял, весьма долго вспоминая, пока от ржавчины не осыпались с него доспехи, и не остался он голым перед всеми, с нелепо воздетыми к потолку руками.

Осталось только изобрести плевок-бумеранг. И таким образом, развлекаться.

Боже мой, боже мой! Начальник над всеми другими божами, зачем превратил ты меня в Апулеева осла, вечно ищущего своей человечности? Где волшебные розы души моей? Где этот чудесный силос, долженствующий снова сделать меня одним из двуногих, этих самых совершенных существ, для поедания друг друга?

Где-то в Юго-Восточной Азии существовал кулинарный рецепт, а может статься, существует и поныне, который заключается в употреблении мозга живой обезьяны. Вариант забавный и в высшей степени гуманный, то есть человечный. Ведь в мозге нет нервных тканей. Поэтому обезьяне не больно. Это в той же степени гуманно, что и весёлые проделки испанской инквизиции, французская, революционная гильотина, советские ГУЛАГИ и немецкие Майданеки, Равенсбрюки и Освенцимы, атомные бомбы, летящие на Хиросиму и Нагасаки, Фонд Милосердия имени Водородной Бомбы Господина Сахарова и изначально людоедская политика ребят со «звёздно-полосатым матрасом». Ведь это всё придумано людьми, а не дельфинами, не медведями, не акулами и даже не инфузориями туфельками.

Впрочем, не буду оскорблять животных, сравнивая их с людьми. Вернёмся к рецептам. Представьте. Сидите Вы, уважаемый гражданин, член Государственной Думы и всяческих других многочленов, с головой зажатой в специальные тиски и пытаетесь состроить лицом соответствующее моменту выражение. И тут, подходит к Вам сзади этакий повар-хирург со светящейся на лбу клятвой Гиппократа, и обколов новокаином Ваш череп, просверливает по всему его периметру дырочки сверлом, а потом, аккуратно пропускает через них специальную нить, посредством которой перепиливает изнутри оставшиеся между дырочками перемычки. Осторожно снимает черепную коробку. И вот, Вы готовы.

Некто, которого Вы никогда не узнаете, но чувствуете всем тем, что еще не заколдобил новокаин, приближается к Вам, усаживается сзади на высокий стул и серебряной ложечкой начинает кушать Ваш мозг…

«Раннее детство. Мягкие и чистые пелёнки. Мама. Её тёплая, нежная грудь, полная сладкого молока. Умильные физиономии родственников.

Ах, он непременно далеко пойдёт! Смотрите, как властно он

вцепился ей в грудь. Как сердито смотрит. Как требовательно машет ножкой!

Он будет членом правительства!

Точно!

Первый шаг. Первая двойка. Первые подлости на пути к будущей власти. Первый поцелуй в подъезде. Всё первое, свежее и такое яркое…»

Погружение ложки в податливую серую массу. Раз! И всего этого уже нет.

« Теперь что-нибудь остренькое, с перчиком! Агрессивные эмоции. О, эти амбиции самца! О, эти злобные рожи конкурентов на пути к удовольствию. Они так и притягивают кулак. Сладкий вкус и опьянение победы, под хруст ломающихся ребер своего противника.

Самка отдаётся победителю.

А что стоят глубоко затаённые обиды, эта вожделённая прилюдная пощечина начальнику, не раз и не два с такой явью воображённая. И почти уверенность, что всё именно так и было».

Движение ложки, и Вы – агнец, ни на что, кроме зелёной травки никогда и не посягавший.

И так, раз за разом. Мягенько, ложечкой: Вашу память, всё плохое и хорошее, лица, запахи, ощущения, фобии и мании, детство и отрочество, зрелую властность, гордость за достигнутое – раз, раз, раз! И всё. Ничего и не было. Полная лоботомия. Некто аккуратно вылизывает корочкой хлеба столовый прибор, бывший некогда Вашим уважаемым черепом. Хирург приклеивает скотчем на место крышку, с аккуратной стрижкой. Она ещё пахнет дорогим одеколоном. Это так трогательно!

Некто, расплатившись за обед, уходит, переваривая в желудке Вашу драгоценную жизнь и превращая её в то, чем она и была на самом деле. В дерьмо!

А Вы, сидите с безвольно оплывшим лицом и пускаете слюни и сопли. Впрочем, Ваша безмозглая тушка может снова исполнять свои в высшей степени важные государственные обязанности. Разницы никто и не заметит».

* * * * * *

Прочитанное в письме, действовало на измученный мозг Юрия Андреевича не хуже водки. Он, с уже привычной, тупой болью в голове, еще раз перечитал последний абзац, и сам того не замечая, повторял, как автомат: «В дерьмо!.. Разницы никто и не заметит! В дерьмо…»

Дверной звонок верещал уже очень долго. Его противные трели ввинчивались в больную голову Юрия Андреевича подобно штопору, но он упорно не хотел открывать. У Люси были ключи от его квартиры. С Грошевым они окончательно разругались, еще тогда, когда скрывались от всех за городом. Грошев опять обозвал его трусом, а он взял и согласился с этой нелицеприятной оценкой. Вернулся в Город и сев под домашний арест, стал пытаться деградировать с помощью спиртного. Денег было много, - ему уже вернули долг со стоянки за сгоревший «Ниссан».

Коллеги к нему тоже давно не приходили, уже больше года. После разрыва с женой, Темнов стал не очень гостеприимен. Звонок продолжал буйствовать и Юрий Андреевич разозлился. Вскочил с дивана, как был в трусах и давно не стираной майке, которую принципиально не снимал вторую неделю и не отдавал в стирку Люсе, и, выбежав в прихожую, откинул задвижку и резко распахнул дверь. За дверью стоял ангел.

* * * * * * * * *

Грошев времени зря не терял. Вернувшись в Город, он первым делом вызвал на встречу своего стукача, и еще раз выспросил у него во всех подробностях информацию о Хорьке и его пахане Сиплом. Стукач страшно нервничал, бегал глазами по сторонам и теребил грязную футболку на пузе. Несколько лет назад, упившись до бессознательного состояния, он в завязавшейся драке, пырнул ножом своего собутыльника, такого же алкаша, как и он. Если бы он этого не сделал, то возможно, вооруженный утюгом противник, убил бы его самого. Олег тогда не стал сажать мужика за эту типичную «бытовуху», а повернул все так, что убийство превратилось в допустимую самооборону. С тех пор Гуня, так называли мужика, стал исправно поставлять Грошеву информацию. Иногда она бывала очень ценной, как например в этот раз.

Гуня, очередной раз воровато стрельнул глазами по сторонам, и жалобно проканючил:
-Олег Матвеич, как на духу! Все, что знал! Отпусти ты меня. А то запалят! Меня уже Косой подозревать начал. Грозил даже. Если дознаются, кто Хорька сдал – мне тогда хана! Сиплый – человек серьезный! Ну, Олег Матвеич!

-Ладно! Не ной! – грубо оборвал его Олег, - После этого дела отпущу тебя совсем. Живи на воле! Только смотри – не попадайся больше! Пить бросай! А вообще – лучше уезжай отсюда в другой город, и подальше. Если жить хочешь! Скажу тебе честно – ты для меня сейчас тоже стал опасен. Ну, ты понял?! – в голосе опера прозвучала нешуточная угроза. – Денег я тебе дам немного. Уехать хватит. Приходи завтра к часу дня на Амурский бульвар, возле пив-бара, помнишь, его раньше «Серой лошадью» называли?

-Помню! – со страхом глядя на своего хозяина, промямлил Гуня, - а ты, того, Матвеич… не порешишь меня там?

-Дурак! Если бы я хотел тебя грохнуть, то зачем бы говорил тебе все это? А?! А у тебя самого мозгов бы не хватило догадаться! Ладно, не бзди! До встречи!

Гуня, все еще боязливо оглядываясь на Грошева, юркнул в подворотню. Грошев пошел домой. Надо было еще раз все хорошенько обдумать. Еще ему нужна была машина, чтобы проследить за Хорьком и после того, как возьмет его, вывести в безопасное место, чтобы там допросить с пристрастием.

Дома, он заварил крепкого чаю с лимонником, чтобы мозг работал на полную катушку, и выпив пару кружек ароматного и бодрящего напитка, принялся чистить «Стечкины», доводя оружие до идеального состояния. Он любил запах ружейного масла, мягкий блеск вычищенных и смазанных деталей оружия и желтый отсвет от горсти патронов, еще не набитых в обоймы. Еще и еще раз все проверив, он навернул на пистолеты глушители, и любовно завернул оружие в кусок бархатной тряпки. Затем он спрятал сверток в специальную нишу на потолке, которую хитроумно оборудовал года два назад. Никому и в голову не придет, что плохо побеленный и низкий потолок его «хрущебы» таит в себе такой опасный клад.

Довольный своей хитростью, он стал собираться на охоту. Взял маску, баночку с хлороформом и тряпку, охотничий нож и короткую, переделанную из милицейского «демократизатора» дубинку. Одевшись во все темное и неприметное, и сложив все необходимое в небольшую спортивную сумку, он вышел из дома и бодро зашагал в сторону парка, в глубине которого располагалась огромная и очень плохо охраняемая автостоянка. Быстро вечерело. Город осветился огнями фонарей, реклам, проезжающих автомобилей и только здесь, в старом и почти заброшенном парке было темно, как в лесу, потому что не осталось ни одного целого фонаря. В темное время суток ходить тут боялись и обходили это место стороной. Олег же вырос рядом с парком, и все детство провел, бегая по его извилистым дорожкам и лазая по старым, огромным деревьям. Здесь же он впервые поцеловал девчонку и здесь же, на одной из дальних скамеек стал мужчиной. Он знал здесь все и мог бы двигаться даже с завязанными глазами.

Легко пробравшись на стоянку под металлической сеткой, через вырытый собаками лаз, он ящерицей переместился к еще два дня назад облюбованной им машине, неприметной белой «японке» «Тойота Спринтер» и минуту повозившись с замком, открыл его. Заранее приготовленные дубликаты ключей даже не пришлось пробовать все, - с ходу подошел второй. Теперь надо было только отвлечь охрану и незамеченным выехать со стоянки. И опять ему повезло. Какой-то крутой, «пальцы веером – сопли пузырями», с громкой бранью «наехал» на подвыпивших сторожей за то, что кто-то снял зеркала с его «Кроуна». Сторожа что-то жалобно блеяли в свою защиту, а крутой уже успел вдарить одному из них по сопатке, так, что тот ползал в пыли с разбитым носом. Теперь, крутой, почуявший кровь, и не получающий никакого отпора, кричал еще громче, совершенно запугав сторожа оставшегося на ногах.

В другое время Олег обязательно вмешался бы в разборку и проучил наглеца, но сейчас ему все это было только на руку. Заведя машину, он покинул стоянку, никем не замеченным. Тем более, что прямо перед ним, выехала почти такая же машина.

Но везение не может продолжаться вечно. Когда он уже выследил Хорька, прождав его более двух часов у одного из подпольных казино, так называемого катрана, и проехал за ним к неприметному двухэтажному дому на окраине города, его пытались остановить неизвестно откуда здесь взявшиеся гаишники.

Пришлось здорово попетлять по пыльным улочкам окраины, чтобы уйти от настырных «дорожных мытарей». Когда он, оставив машину в одном из дворов, пешком пришел к дому, у которого остановился Хорек, то чуть не взвыл от досады. Машины у дома уже не было. Выматерив вслух «доблестную» госавтоинспекцию, он уже хотел возвращаться домой, когда снова услышал звук знакомого мотора. Хорек возвращался с двумя девицами, которые высовывались в открытые окна машины и что-то орали счастливыми и пьяными голосами. Хорек выгнал их из машины и, хлопнув одну из девок по толстому заду, велел идти домой и готовиться к его приходу. Сам же, забрался в салон, и что-то доставая из-под сиденья, мурлыкал себе под нос песенку, как видно предвкушая все, что будет у него в самом скором времени. Но в этот вечер его погоня за сомнительными удовольствиями уже закончилась. Выбираясь из салона и пряча в карман брюк белый пакетик, он получил короткий, но мощный удар дубинкой по затылку и отключился. Для верности, еще прижав к его лицу тряпку с хлоформом, Грошев быстро вскинул его безжизненное тело себе на плечо и словно ангел смерти, растворился в темноте. Крепко связав своего пленника и заткнув ему рот грязной тряпкой, которой хозяин «Спринтера» скорее всего, протирал окна, Олег свалил Хорька в багажник и быстро повел машину к развалинам некогда орденоносного завода.В одном из цехов, где о былой славе напоминал только выцветший и загаженный голубями плакат с призывом «Работать по коммунистически!», он затащил пленника в подсобку и бросил его на пыльный пол. Скорчившись на полу, Хорек глухо застонал. Олег привалил его к стене и посветив фонариком в его, еще бессмысленные глаза, поднес к острому носу с мутной каплей на кончике, ватку с нашатырем, несколько ампул которого он нашел в автоаптечке украденного «Спринтера». Хорек очухался, заворочался и вытаращил свои круглые, темные глазки. Мгновенно сообразив в какую передрягу он попал, тут же решил симулировать глубокий обморок – закатил глаза, и, захрипев, повалился набок. Однако, воткнутый в бедро нож, взбодрил его и заставил вернуться в этот, такой неприятный мир. Теперь его глаза смотрели вполне осмысленно, и в них плескался ужас. Не снимая маску, чтобы урка, не понял сразу, что отсюда он живым не выйдет, Олег начал допрос. Не вынимая изо рта пленника кляпа, он задавал ему вопросы в утвердительной форме и приказал кивать в случае подтверждения или мотать головой, отрицая сказанное.

-Ты участвовал в покушении на Дмитрия Васяткина, сотрудника «убойного отдела», двадцать первого числа прошлого месяца?

Хорек помотал головой из стороны в сторону. Еще один укол ножом в уже раненное бедро. Повторение вопроса. Опять отрицательное, но уже значительно медленнее, мотание головы. Укол в то же место с проворачиванием лезвия в ране. Очень громкое мычание, крупные капли пота, мгновенно выступившие по всему лицу и очень интенсивное кивание. Так проходил весь допрос, приводить который целиком не имеет смысла, достаточно только сказать, что если бы Хорек и выжил после этого «мероприятия», то ходить уже никогда бы не смог. Получив всю необходимую информацию, сам уже находящийся на грани психического срыва, опер убил его мгновенно, воткнув булатной ковки нож прямо в череп страдальца. Качество ножа и сила руки это ему позволяли. Вырвав нож из головы мертвого Хорька, Грошев вытер его об одежду убитого, и нервно выкурил сигарету почти до фильтра. Потом собрался с силами и тщательно уничтожил все следы своего пребывания в этом месте, а труп полил бензином, для верности, еще присыпав его опилками, которые целой горой были навалены в углу цеха, и подпалил. Уже в паре кварталов от завода, он посмотрел назад и увидел зарево пожара.

Тщательно протерев тряпкой в бензине, все к чему он мог прикасаться в машине, Олег бросил «Спринтер» на пустыре у дороги, еще раз мысленно поблагодарив его владельца и извинившись перед ним. Завтра, отправив Гуню из Города, можно было звонить друзьям во Владивосток и завершать страшное дело.

* * * * * * * * * *

Было около двенадцати ночи, когда к хитро «зашифрованной» под одно из хозяйственных зданий городской больницы баней, подкатили две черные «Тойоты» с тонированными окнами. Иметь такую тачку было последним писком моды местных бандюков, уже успевших оценить комфортные, скоростные и не такие приметные, как джипы или «мерсы», автомобили. Из первой вышло двое. Рослые парни. У одного, по всей бычьей шее тянулся грубый шрам с рваными краями. Второй – круглоголовый крепыш, по всем повадкам и ломаному носу – боксер. Прошли к крыльцу и огляделись по сторонам. Боксер еще прошел к углу одноэтажного, но довольно большого здания бани и некоторое время к чему-то прислушивался, чутко поводя во все стороны коротко стриженой головой.

Из второй машины, негромко разговаривая, вышли трое и направились к крыльцу, где детина с рваной шеей уже давил на кнопку звонка. Спустя несколько мгновений, грохнули отодвигаемые запоры и массивная, стальная дверь открылась, обнажив ярко освещенный коридор раздевалки, застеленный цветистой ковровой дорожкой и миловидную банщицу, лет тридцати.

«Здравствуйте! Давненько не заезжали к нам!» - улыбалась приветливо, в то же время, явно кокетничая, запахивала на груди махровый халатик. «Привет, красавица!» - боксер шустро приобнял было заупиравшуюся женщину, входя в коридор. Все пятеро вошли по хозяйски, не раздеваясь и не снимая обуви, ввалились в бар, рябивший в глазах зеркальной стенкой, густо уставленной разнообразными бутылками. Один из вошедших, невысокий, плотного сложения мужчина, лет сорока пяти, скомандовал неприятным, гнусавым голосом: «Димон, давай девок! Пусть Лысый штук десять пришлет, самых лучших, со всех трех контор, а мы здесь сами выберем. И скажи ему, не дай божок, страшных, как в прошлый раз, пришлет! Я его тогда самого тут отымею!» Димон, парень с порченной шеей, уже тыкал в кнопки телефона. «Лысый! Десять штук, самых лучших, в баню на больнице, понял?» - проговорил, совсем не подходящим к его комплекции и грозному виду высоким тенорком. Бросив трубку, Димон заторопился в в раздевалку.

Четверо уже сидели в парилке. Здоровый, похожий на изваяние Будды китаец, прикрыв глаза тяжелыми веками, сидел полностью погруженный в себя. Боксер, его звали Паха, что-то рассказывал и сам, не дожидаясь реакции слушателей, принимался заливисто ржать, хлопая себя от удовольствия по ляжкам. Двое других – один худощавый, с синим от многочисленных наколок телом и тот, что отдавал распоряжения Димону, видимо еще не заразившись Пахиным весельем, только изредка улыбались. «Я кричу Димону: «Отпусти его, он не виноват! – Паха рассказывал так насмешившую его историю. – А Димон за ноги этого коммерса держит и угорает. Вот-вот от смеха совсем расслабится и вправду его отпустит. А там восьмой этаж!» И Паха снова залился, как колокольчик, радостным детским смехом. «А тут коммерс, взял и обоссался от страха, а сам то вниз башкой висит, и ссаки ему прямо в рот текут! Ах-ха-ха-ха! – снова залился Паха. Тут заржали уже все, только китаец, почти не реагировал ни на что происходящее вокруг, только слегка искривил в усмешке тонкие губы. Воодушевленный вниманием, Паха продолжал: «Чуть не уронили, короче. А потом ваще, пи..ец! Вытащили его кое-как. На пол посадили. А у него башка вся белая – поседел на хер! Я Димону и говорю: «Теперь с него надо еще бабки взять, за покраску волос!» А Димон как заржет, и наступил на кровь на полу, поскользнулся и упал спиной назад. А там столик журнальный стоял. Короче, он его своей башкой сломал!» И договорив это «слома-а-а-ал!», Паха сложился вдвое и чуть не задохся от смеха. В этот момент дверь в парилку распахнулась, и вошел обмотанный полотенцем Димон. Услышав последние слова Пахи, и сразу поняв о чем идет речь, он громко возмутился: «Сиплый, ты меня больше с этим клоуном не отправляй! Он из меня психа сделает!»

Паха поднял помидорно-красную от банного жара и все еще душившего его смеха, морду, и каким-то чудесным образом мгновенно став серьезным, ответил: « Не-е-е, Димон! Куда ты без меня? Мы с тобой даже сдохнем вместе». Димон что-то ворча себе под нос, устраивался на полке.

Освежившись после парной в бассейне, вся компания вернулась в бар. Там их поджидал шустрый парнишка, лет двадцати, одетый в пестрый «Адидас», и такие же, аляповато яркие кроссовки. «Ну, что? Заводить?» - с угодливой, лакейской интонацией спросил он. «Давай» - лениво прогнусавил Сиплый. Снова прогремели засовы на стальной двери и спустя минуту, в бар стали заходить девицы. Самой старшей было на вид лет двадцать, а самой младшей, тоненькой и хрупкой шатенке, никак нельзя было дать больше семнадцати. Окинув взглядом столпившихся у входа девиц, Сиплый приказал: «Идите, раздевайтесь и снова сюда!» Девицы послушно вышли. Паха, предвкушая удовольствие, шумно высосал стакан апельсинового сока, и все больше замасливая похотью взгляд, уставился на вход, где уже появилась первая девушка, завернутая в простыню. «Простыню снимай!» - подал голос китаец, с хорошо скрываемым под напускным равнодушием интересом. Девицы, что называется, с пол-оборота поняв, что от них требуется, входили уже полностью обнаженными и как школьницы на медосмотре, выстраивались вдоль стойки бара. Некоторые вели совершенно спокойно, видимо уже не обращая никакого внимания на любые капризы своих клиентов. А три, по всему судя, новенькие в этом древнейшем женском ремесле, заметно смущались и жались боком к стойке, стараясь хоть так, чуть-чуть прикрыть свои прелести от жадных взоров пятерых мужчин.

«Ты и ты, садитесь вон туда!» - Сиплый махнул рукой в сторону длинного дивана. Две новенькие, с видимым облегчением, замотавшись в простыни, со страхом и любопытством следили из диванного угла «что-то будет дальше?». Китаец, обращаясь к уголовнику, спросил его почтительно: « Кого будешь, Володя?» «Синий» Володя выбрал толстую проститутку с простым, деревенским лицом, видимо сообразуясь, с какими-то своими канонами красоты. Китаец заставил остальных повернуться, и забраковав четверых, как обладательниц слишком некрасивых задниц, отправил их одеваться. Оставшиеся шесть девушек, завернувшись в простыни, заняли выжидательные позиции на диване.

Мужчины закусывали, пили соки. Только один Володя употреблял водку. Не стесняясь в выражениях, разговаривали, изредка отвлекаясь на боевик, идущий по телевизору, висящему над баром.

Володя слегка захмелел, сказал с легкой обидой в голосе, обращаясь к Сиплому:
-Ты пацанов моих не обижай! Они свое дело сделали!

-Не до конца, не до конца, Володя! Ты их рекомендовал, как специалистов, а они с таким простым делом не справились.

-Все равно, - с тупым упорством пьянеющего человека, продолжал гнуть свое Володя, - не обижай моих пацанов! Они тебе еще не раз пригодятся! А дело свое они закончат! Добьют они того мусорка!

При этих его словах, Сиплый нахмурился и приложил палец к губам. Володя криво усмехнулся в ответ на эти предосторожности, но тему закрыл. Хлопнул еще стопарик водки, и стал вяло ковыряться в тарелке с нарезанной тонкими ломтиками, копченой горбушей, выбирая кусочек получше.

Бандюки продолжали сидеть за столом, почти не обращая на проституток внимания. Две из них даже прикорнули на плечах у подруг, за что были злобно отруганы Пахой. Наконец, Димон лениво поднялся из-за стола, и, кивнув одной из девиц, направился в душевую, где был установлен огромный кожаный лежак. Паха тут же подхватил другую, и отправился следом. Понемногу разбрелись и остальные по укромным уголкам достаточно просторной для этого бани, со своими временными пассиями. Чем-то они неуловимо напоминали хищников, растаскивающих по дебрям свою добычу, чтобы сожрать ее без спешки и чужих, жадных глаз.

Сиплый удалился в заблаговременно отключенную и успевшую остыть сауну, сразу с двумя жавшимися друг к дружке новенькими. Нимало не стесняясь присутствия посторонних, китаец обрабатывал сзади стройную, кареглазую шатенку прямо в коридоре, пристроив ту на кушетке. Девушка профессионально постанывала, глядя перед собой равнодушными глазами, только изредка, досадливо покусывая ярко накрашенные губы, когда китаец уж слишком сильно ударялся, входя в нее. Изящной формы, вытянутые книзу груди с длинными, острыми сосками, соблазнительно сотрясались от каждого удара «китайского орудия». Иногда, он протягивал к ним жадные руки и крепко зажимал в ладонях, пропустив коричневые соски между пальцев.

Димон и Паха, шумно пыхтя, выстраивали на огромном лежаке, похожем на спину только, что выбравшегося из воды бегемота, сложные сексуальные композиции, видимо почерпнутые ими из порнофильмов и своих, борцовско-боксерских фантазий. Шумно льющаяся сразу изо всех душей вода, не могла заглушить звуков их совместных творческих усилий. Две плотные и загорелые девушки послушно выполняли все желания своих господ. «Отстрелявшись», друзья загоняли визжащих девиц в огороженый листами из нержавеющей стали угол, и поливали их из двух «пушек» душа Шарко. Жесткие плети воды больно хлестали еще не изношенные, упругие и загорелые тела проституток. Они орали, пытаясь прикрыть наиболее уязвимые места. Димон и Паха громко ржали, довольные своей забавой.

Привыкший за долгие годя отсидок к иным усладам, «синий» Володя заставив «крестьянку» немало потрудиться ртом над своим, упорно не желавшим вставать членом, наконец, вставил ей сзади, выбрав нетрадиционное отверстие. Привыкшая ко всему и равнодушная, как корова, толстуха уныло отрабатывала повинность прямо в баре. Это заставляло спрятавшуюся за стойкой бара, в низком кресле, симпатичную барменшу, презрительно морщиться, что не мешало ее белым, холеным пальцам с красным маникюром, время от времени, нырять между расходящимися полами халатика, и сдвинув в сторону резинку трусиков, гладить и ласкать мгновенно набухающую горячим соком плоть.

Тем временем, шустрый сутенер по кличке «Лысый», лихо въезжал в ворота больничного двора на своем юрком микроавтобусе. Еще пара часов, и можно будет поехать домой, в уютную, теплую квартирку, по быстренькому заглотить на кухне что-нибудь вкусное, и не умываясь, завалиться к женушке, под теплый бочок. Он уже сейчас представлял, как прижмется к распаренному сном, душистому телу, своим, уставшим и замерзшим от ночного мотания по городу, и провалится в сладкий сон. Улыбаясь своему предвкушению уже недалекого будущего, он вышел из кабины микроавтобуса, и в тот же миг, грубая, остро пахнущая табаком ладонь, зажала ему рот, а в спину уперся холодный ствол. «Спокойно, падло! Не дергайся! Продырявлю!»- предупредил его хриплый голос, обладатель которого, судя по всему, мог легко и просто осуществить свою угрозу.

Сутенер знал, что его дело, это поставлять клиентам девочек, отстегивая штуку баксов в месяц своему «крышевому», да вот, как сейчас, на «бандитские субботники», бесплатно. Остальное – не его собачье дело. Он не боец. Подвигов от него никто не ждет и не требует. Все эти соображения успокоили его, и он, без проблем, дал увести себя за угол бани. «Слушай сюда! – говорил ему угрюмый мужик в черной маске, - Сейчас ты позвонишь в дверь, и сделаешь все так, как обычно. Тебе откроют. Войдешь, и скажешь банщице, что сам закроешь. Когда она уйдет – брякнешь щеколдой, но двери не закроешь, и пойдешь вперед. Остальное – не твоя забота. И смотри, чтобы без подвигов! Я все про тебя знаю! Понял?! Пшёл!»

Получив, в виде ускорения, довольно болезненный пинок под зад, сутенер послушно затрусил к крыльцу.

Сиплый, китаец и Володя в это время снова сидели в парной, поддав на каменку воды с пивом, и блаженно вдыхали хлебный, горячий аромат. Расслаблялись, лениво охаживая себя дубовыми вениками. Димон и Паха продолжали оргию в душевой, в очередной раз, поменявшись подружками. Барменша, вздыхая о чем-то своем, «девичьем», собирала со стола объедки и грязную посуду. Освободившиеся от хлопот девицы, сидели тихо. Тупо глядели в телевизор. Прогудел дверной звонок. Один раз коротко. Потом длинно, два раза. Как положено. Барменша досадливо бросила на стол тряпку, и вытирая руки передником, пошла открывать. Спустя несколько мгновений, девицы ошалело пялились уже не в телевизор, а на тяжелый ствол «Стечкина» с привернутым глушителем. Все казалось им нереальным в этот предутренний час. Однако, темная, атлетическая фигура в маске, словно шагнувшая сюда из боевика в телевизоре, была более чем реальной. Барменша и «Лысый», получив по короткому, нокаутирующему удару, лежали смирно в коридоре. Еще две темные фигуры, одна высокая и худая, другая – невысокая, плотно сбитая и подвижная, как ртуть, скользнули в сторону парилки и душевой. Доносящиеся из душевой голоса, заставили их коротко переглянуться и разделиться. Маленький вернулся назад и занял выжидательную позицию в коридоре, дальше выхода из бара, чтобы держать под контролем пути отхода и не позволить бежать оставшимся в баре проституткам и барменше. Телефон был предварительно вырван из сети и валялся на полу.

Высокий пошел в душевую. Атлет, тот что инструктировал сутенера на улице, скользнул в большой зал с бассейном. Войдя, он бросил быстрый взгляд налево в сторону тихой сауны, и решительно направился к русской парной, на голоса и доносящиеся оттуда звуки шлепающих по потным телам веников. Подойдя к двери, он рывком распахнул ее и тут же открыл огонь. Пистолет, снабженный глушителем, лязгая затвором, выплевывал смерть. Первая пуля досталась китайцу, угодив в нижнюю часть груди и отбросив его назад. Вторая в живот Сиплого, смешно прикрывшегося веником. Третья, в голову стремительно метнувшегося в сторону Володи. Войдя в горячий, хлебный воздух парной, убийца произвел три контрольных выстрела в головы валяющихся в изломанных позах людей, и быстро двинулся к выходу.

У его партнера дело не выгорело так же легко. Звериным чутьем Димон засек неладное. Оттолкнув проститутку, шагнул в ближнюю от входной двери кабинку и присел там, плотно прижавшись к стене, как раз за секунду до того, как в дверном проеме показались две руки с зажатым в них пистолетом «ТТ». Удар его тяжелого кулака в пах боевика был произведен одновременно с выстрелом. Пуля пробила Пахе голову в тот самый момент, когда он кончал, и блаженная улыбка застыла на его, уже мертвом лице. В следующий миг, боевик уже летел головой вперед, с выломанными в локтевых суставах руками. Будто прыгун в воду, забывший, что бассейн пуст, он ударился головой об пол. Пистолет отлетел в третью кабинку под разбивающиеся об пол струи воды. Истошный крик проститутки, отсасывающей мертвому Пахе, сделал почти неслышным хруст ломающихся шейных позвонков боевика. Все произошло в одно мгновенье.

Дико, и в то же время смешно, выглядел огромный Димон, со все еще подрагивающим, эрегированным членом и с «ТТ» в руке. И так же необдуман и глуп был его порыв – выскочить в коридор, где его встретил дуэт «Стечкиных» свинцовыми нотами из своих тявкающих стволов. Пули отбросили мощное тело Димона назад в душевую, где он повалился на спину, рядом с его последним ложем любви, с дико орущими на нем загорелыми проститутками. Два хлопка навсегда закрыли их орущие рты, и они повалились друг на друга, словно решив напоследок предаться лесбийским утехам, изменив при этом жестокому миру мужчин.

Забрав с собой убитого партнера и с трудом высвободив «ТТ» из мертвой хватки Димоновой руки, боевики спешно ретировались. Взвизгнула колесами их машина на улице, и взревев напоследок мотором, исчезла за углом главного корпуса больницы, в которой заспанные медсестры обходили больных с утренними уколами и лекарствами. Из-за дальних сопок, медленно, словно не желая освещать этот убогий мир, высовывало свою красную лысину вечное солнце.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

«Да, целованием любви предаем мы тебя, на

поругание,на истязание, на смерть. Голосом любви скликаем мы

палачей из тёмных нор, и воздвигаем крест. И высоко,

над теменем земли, мы поднимаем на кресте Любовью

распятую Любовь!»

Леонид Андреев «Иуда Искариот»

Дверной звонок словно сверло, пронзал мозг. Задыхаясь от злобы, Темнов распахнул дверь. Грязная ругань, уже готовая сорваться с его языка, внезапно исчезла, просто стерлась из сознания. Он судорожно сглотнул и застыл в молчании, забыв о том, как неприглядно выглядит…

За дверью стоял ангел. Он был довольно высок. Белое платье струилось с него вниз живописными складками. Вокруг блестящих, слегка вьющихся длинных волос, вспыхивал, мерцая светом уходящего солнца, теплый, даже на цвет, нимб. Глаза ангела, огромные, на похудевшем лице, и яркие, как только что распустившиеся васильки, омыли Юрия Андреевича свежей волной доброты, слегка терпкой от нескрываемой печали.

-Простите, - сказал ангел, - но мне очень нужно было поговорить с Вами…- ангел покусал, ища нужные слова, чуть припухлую нижнюю губу, и перевел на человечий язык, то, что с таким трудом ему давалось, - О Кирилле.

Юрий Андреевич очнулся. Он только сейчас понял, что стоит на пороге своей квартиры в совершенно непотребном виде, и, подавившись словами от избытка чувств, резко повернулся и убежал в комнату, - одеваться.

Ксения, это была она, зашла в прихожую, осторожно, стараясь не хлопнуть, закрыла за собой дверь. С удивлением рассматривала в настенном зеркале свое изменившееся лицо. В последние дни, она почти не обращала внимания на свою внешность. Машинально поправила волосы. Мимо пронесся Темнов, в костюме, надетом без рубашки, прямо на голое тело. Закрывшись в ванной, Юрий Андреевич стал лихорадочно приводить себя в порядок. Скинул с себя костюм, прямо на пол, и встал под душ.

Ксения прошла в комнату, с удивлением отмечая несоответствие между обликом хозяина и состоянием его квартиры. Всюду чувствовалась заботливая рука женщины. Однако, следов пребывания ее самой, здесь не было, и квартира носила ярко выраженный холостяцкий вид. Ксения помнила, что решив выйти замуж за Виктора, сразу начала прикидывать, как она все переставит и переделает по - своему, в его богатом, но совершенно неуютном жилище.

Через полчаса из ванной комнаты вышел совершенно преображенный Темнов, гладко, почти без порезов выбритый, благоухающий французским одеколоном, однако, все в том же костюме, надетом на голое тело, и босиком. Поймав на себе ее взгляд, с маленькой капелькой улыбки, он взглянул на свои волосатые ступни, торчащие из брюк, и смутившись, развел покаянно руки в стороны, и снова ничего не говоря, исчез в дальней комнате. На этот раз, он управился минут за пять. Эта невольно затянувшаяся пантомима следователя немного развеселила Ксению. Она решила, что в такой нестандартной ситуации имеет право пойти на кухню и приготовить кофе. Вернувшийся уже в полном порядке Темнов, с удивлением смотрел, как она хозяйничает, уверенно, словно не раз бывала в его доме, и по доброму позавидовал Кириллу. Потом вспомнил о том, что с тем произошло в последнее время, и горько усмехнулся, одновременно почувствовав болезненный укол своей вины. Действительно, завидовать сегодня Кириллу, было, по меньшей мере, цинично.

-Вам кофе с сахаром? – спросила его Ксения.

-Две ложки, - машинально ответил он, наконец, прорвав плотину своего молчания.

Они молча пили кофе на кухне. Ксения все порывалась начать разговор, но теперь, непонятная немота захватила и ее, словно немота существовала в этой квартире невидимым зверьком и время от времени, нападала на одного из людей, что находились здесь.

Темнов, тяжело вздохнув, и вертя в руках пустую чашку, заговорил:
-Ксения, не буду вас обманывать. В том, что произошло с Кириллом, есть и моя вина. Я допустил несколько грубых ошибок в общении... хм, со своими, так называемыми, коллегами. Надеюсь, уже бывшими коллегами. Сейчас я нахожусь под домашним арестом, и как видите, деградирую, как последняя сволочь! – увидев, что Ксения порывается ему возразить, повысил голос, - Не спорьте! Я лучше знаю! Видите ли, в этом деле, с самого начала, очень много странного и пока для меня необъяснимого. Оно затронуло очень многие судьбы и далеко не лучшим образом на них повлияло, включая, как я теперь вижу, и вашу судьбу.

Ксения слушала Темнова, не перебивая, боясь упустить что-то очень важное, спугнуть птицу его откровения. А Темнов, будто только и ждал ее приезда, чтобы расставить все по полочкам. Рассказывая ей подробно обо всем, с того самого момента, как он убил собаку в парке, он с удивлением, как будто со стороны, слушал сам себя, и удивлялся, что все укладывается в определенную схему. Он почти физически ощущал, что вот-вот ухватит ту юркую, как ящерица с намыленным хвостом мысль, и это даст ключ ко всему, что произошло.

Найдя, наконец, существо, которому он может рассказать все, что он перечувствовал и перестрадал, ничего не стесняясь и не утаивая, словно на исповеди, Темнов уже не мог остановиться. С каждым произнесенным словом, ему становилось легче, словно он выгружал тяжелые камни из того рюкзака, что носил все это время, не снимая, ни на минуту. Он рассказал даже про свои непростые отношения с Люсей.

Ксения, с удивлением слушала этого немало пережившего человека. Она открывала в себе новые качества, которых не знала раньше, считая их выдуманными писателями и поэтами: любовь, сострадание, милосердие, готовность пожертвовать собой во имя другого человека. Принадлежа к довольно циничному поколению девяностых, привыкшая к деловым отношениям, простым и ясным решениям, она сейчас чувствовала себя намного мудрее и намного печальнее. Юрий Андреевич, поднял на нее глубоко запавшие глаза и «вытряхнул из своего «душевного рюкзака» последние камни»:

-Я трус! Я пожалел себя и предал Кирилла. Мы даже не подозреваем, что из наших маленьких, порой микроскопических, каждодневных предательств, складывается одно большое, предающее нас целиком. Все что нам было дорого, все, чем жили, в один ужасный миг оказывается изгаженным, изломанным, истоптанным злобными, чужими людьми. И мы опускаем руки, не веря уже в себя, в то, что еще можно что-то спасти, исправить! Хотя бы умереть, сражаясь за то, что составляло смысл нашей жизни! Если можете, простите меня, Ксения!

Не в силах больше говорить, он тяжело поднялся и вышел из кухни. Ксения сидела, придавленная грузом услышанного, собирая в себе силы, чтобы тоже подняться и начать что-то делать. Она прошла в комнату. Темнов сидел на диване, охватив свою большую голову руками, словно боясь уронить ее на пол и разбить, как хрупкую вазу. В комнате было сумрачно, - он не зажигал света.

-Юрий Андреевич! – начала говорить Ксения, заставив его поднять голову и с удивлением прислушаться к интонации силы, что неожиданно прозвучала в ее голосе, - Завтра мы пойдем вместе в Прокуратуру, и я дам показания! А вы попробуйте все-таки отыскать этого человека, что пишет вам письма. Ну, сделайте, что-нибудь, чтобы он сам пришел к вам! Нужен какой-то неожиданный ход, чтобы он на него отреагировал. Может быть, объявление в прессе или по телевизору? Должна же быть какая-то обратная связь с ним?

-Да-да, - все больше заражаясь этой ее, неожиданно прорвавшейся энергией, подхватил Темнов, - На телеканале, где работал Кирилл, нам не откажут! Необходимо еще сегодня же связаться с его адвокатом, чтобы завтра он тоже был в это время в Прокуратуре!

У него в голове зароились десятки свежих идей, в нетерпении, как взволновавшиеся отчего-то кони в загоне, наталкивались друг на друга, мысли. Он подхватился с дивана, заходил по комнате, включил свет, стал что-то записывать, чтобы не забыть. Ксения попрощалась с ним, пообещав прийти завтра, в восемь утра. Она остановилась у бабушки.

После ее ухода, он еще некоторое время сновал по квартире, хватаясь, то за одно, то за другое. Позвонил адвокату Кирилла, и подробно обрисовав ему ситуацию, заручился его обещанием быть завтра, ровно в девять в кабинете у Беленького. Адвокат порывался даже приехать к нему, но Темнов остановил его. Ему все казалось, что он упустил что-то важное. Опять пришла на ум та проклятая мысль-ящерица с намыленным хвостом, которую он все никак не мог ухватить в самом начале следствия, и даже если ухватывал, то она каждый раз ускользала от него. Юрий Андреевич как-то очень по детски боялся, что завтра опять все сорвется, сироткины-беленькие придумают снова какую-нибудь хитрую каверзу. Сгоряча, он чуть не позвонил на телеканал, чтобы завтра к прокуратуре подъехала еще и съемочная группа. Но вовремя остановился – на этих людей полагаться нельзя! Продадут с потрохами. Если уж в противодействии ему проявили себя такие мощные силы, то вполне возможно, что они не остановятся и перед тем, чтобы выкрасть Ксению или снова запугать ее. Да и ему вполне могут врезать битой по голове, списав все последствия на его пьянство. Он не мог усидеть на месте, бегал по своей квартире, и все не мог успокоиться. Спать в эту ночь, он скорее всего не смог бы.

Но сюрпризы на этом еще не закончились. Через полчаса, после ухода Ксении, пришла Люся. Увидев Темнова в почти приличном виде, трезвого, она заискрилась счастливой улыбкой и тут же, подозрительно принюхавшись, исказила черты своего лица гримасой гнева:

- Кто у тебя был?! – и не давая ему времени на ответ, задрожав голосом от возможной обиды, - Если у тебя была женщина, то лучше скажи честно! Пусть между нами не будет неправды!

-У меня была женщина! – широко улыбаясь, еще больше усиливая ее подозрения, ответил Темнов, и, видя, что девушка готова расплакаться и убежать, подошел к ней и обнял, подавляя ее слабое сопротивление, - Ко мне приходила та девушка, за которой мы ездили во Владик! Она решилась! Понимаешь? Решилась! Не знаю, что там у нее произошло с ее мужем. Я не счел себя вправе спрашивать, но только, она готова дать показания, и мы завтра идем в Прокуратуру. И пусть все эти сироткины, беленькие и прочие уроды, удавятся!

Обрадованная его воодушевлением и решимостью, возвращением к деятельной жизни, Люся, почти забыла, зачем она пришла к нему сегодня вечером, нарушив свою обычную тактику. Она спешила сообщить ему, что видела по телевизору криминальную хронику, в которой показывали репортаж с места группового убийства в бане. И еще не понимая, что это может быть как-то связано с делом Сержантова, о котором все понемногу начали забывать, она интуитивно связала это кровавое событие именно с ним. Темнов, услышав страшные новости, и узнав, кого убили, нахмурился, и, просчитав в уме различные варианты, сразу понял, чьих рук это дело. Однако, вслух ничего не сказал, не желая обременять Люсю такой опасной информацией. В конце концов, это личная вендетта Грошева, и пусть она остается на его совести. Убитых бандитов ему не было жаль. Только зачем было расстреливать ни в чем, кроме нарушения моральных заповедей, не повинных девушек? Сейчас он думал, как это может повлиять на защиту Кирилла? Так и не придя ни к каким выводам, он поставил таймер будильника на шесть утра. Эту ночь Люся разделила с ним.

* * * * * * * * *

« Посеешь ощущение – пожнёшь мысль. Посеешь мысль – пожнёшь желание. Посеешь желание – пожнёшь поступок. Посеешь поступок – пожнёшь привычку. Посеешь привычку – пожнёшь характер. Посеешь характер – пожнёшь судьбу».

Кто-то мудрый из древних китайцев.

«У каждого человека, живущего активной жизнью, есть друзья и есть враги. И как короля делают его придворные, так и человека создают и характеризуют его друзья и враги. Но это все слишком буквально, очень явственно проступают в таком случае причинно-следственные связи его поступков. Кроме тех друзей и врагов, которых человек сам знает, как друзей и как врагов, у каждого есть еще один – Абсолютный Враг. Не знаю, может это его генетический антипод, или проклятие предков, передающееся через поколения, но дело в том, что такой враг может существовать где-нибудь на другой стороне земного шара и человек может и не подозревать о его существовании, а некоторым везет так никогда и не встретить его. Но если двое таких встречаются, то между ними мгновенно и безмотивно вспыхивает неугасимый огонь ненависти. Это сродни возникновению любви с первого взгляда. Тогда смыслом жизни и смерти их обоих становится только одно: «Убей своего Врага!» Все остальное становится неважным, уходит куда-то, и они начинают последнюю охоту друг на друга.

Когда количество таких антиподов накапливается в соседних народах, - начинается жесточайшая война, которую историки потом объясняют политическими, экономическими или еще какими-нибудь причинами, которые, на самом деле, не имеют к этой бойне ни малейшего отношения. И когда две враждующие армии сходятся на поле боя, и разрывая легкие криками ярости и страха, бегут навстречу друг другу, держа в руках оружие, наученные и готовые убивать, то впереди них, на несколько шагов, движется Великая Любовь, которая столь велика и невыносима для каждого отдельного человека и для целой нации, что люди хотят убивать своих антиподов и умирать сами, не делая в этот момент различий между смертями. И если представить себе страну, как отдельного человека, то можно далее развить эту мысль. Если бы на самом деле одна страна не любила другую, то она и не хотела бы ее, в том же самом смысле, как один человек не хочет другого. Только Любовь движет миром, даже если какая-то часть мира и убивает другую часть этого же мира. Вы ЭТО понимаете?!

Мне не повезло. Я встретил своего Врага, когда жил счастливо и тихо в кругу своей семьи. В моем доме всего было в достатке. Моя жена и дети не знали тяжких забот и не боялись будущего, что нависает над многими семьями «Дамокловым мечом». Теперь то мне понятно, что это только от внутренней слепоты – меч висит над каждым!

Когда я увидел, вернее, почувствовал его, своего Врага, в пространстве, мне стало понятно, что смысл моего существования стал другим. Я оставил свою семью, свою работу и свой город и последовал за ним. С каждым днем и с каждой ночью я узнавал о нем все больше, и ненавидел его тем сильнее, чем больше его накапливалось в моей памяти. Он тоже почувствовал мое присутствие и стал вести себя осторожнее. Но не это мешало мне, наконец, убить его. Я понял, что убив своего Врага, потеряю смысл своего существования. Я не смогу вернуться в свою прошлую жизнь с его трупом в своей душе и не смогу больше жить сам. Только что осемененная самка паука, пожирает своего партнера. Трутни падают мертвыми с той высоты, куда привела их любовь к своей пчелиной королеве. Необходимо заплатить своей жизнью за другую жизнь. Это закон! Неважно, даешь ты жизнь или отбираешь.

Но я еще пытался как-то обойти его, обмануть само Провидение, и однажды, уставший и измученный разум мой, терзаемый демонами, обманулся и обманул меня. Я решил, что могу убить его, заплатив частью самого себя, своей болью и страданием за его смерть. И тогда я вырвал свои зубы и зарядил их в патроны. Подстерег его и убил, - «прогрыз» своими зубами его череп. Вот и всё… Я освободил мир от него, но должен теперь уравновесить чашу весов, ибо той малой толики тела моего и страдания моего недостаточно, чтобы заплатить за его смерть.

Я постараюсь найти в себе силы, чтобы встретиться с Вами и разрешить накопившиеся в Вашей жизни и жизнях других людей, противоречия из-за этого дела. Мне жаль, что из-за меня страдает в тюрьме другой человек. Об этом я узнал совершенно случайно, так как не читаю газет и не пользуюсь больше информацией других СМИ. Я готов все рассказать и подписаться под каждым моим словом. Хотя вряд ли кто-то, даже Вы, мне поверит. Не так ли? Впрочем, все это уже совершенно неважно».

* * * * * * *

Письмо принесли рано утром, когда Темнов с Люсей еще спали. Грязноватый и постоянно шмыгающий носом мальчонка, лет девяти, настойчиво звонил и колотил в дверь до тех пор, пока ему не открыли. Когда до еще толком не проснувшегося Темнова дошло, от кого это письмо, он кинулся за мальчонкой, но того уже и след простыл. Несмотря на странности описанные в нем, письмо можно было считать письменным признанием убийцы. Внизу его даже стояла какая-то подпись. Подпись была неразборчива, как и большинство подписей в этом веке, так старательно отрицавшем личность. Если бы только этот загадочный человек побыстрее нашел в себе силы, как он сам написал, прийти и во всем признаться. Судя по всему, он давно уже живет в «своем мире», и неизвестно еще какое в этом мире время?

Как бы то ни было, сегодня должно многое решиться. Темнов тщательно привел себя в порядок. Поборол очень сильное желание выпить пива. Люся приготовила на завтрак яичницу с ветчиной, овощной салат и неизменный кофе. Они с аппетитом поели и стали с все возрастающим нетерпением, ждать прихода Ксении. Она пришла даже немного раньше, чем обещала накануне.

Обе девушки, мгновенно нашли общий язык, и, похоже - друг другу понравились. Так как до девяти, когда начинался в Прокуратуре рабочий день, оставался еще целый час, они решили обсудить еще раз все детали предстоявшего им дела. Юрий Андреевич тщательно проинструктировал Ксению, как ей вести себя, чтобы не дать сбить и запутать. Все трое очень волновались.

Поднимаясь по знакомой лестнице, Темнов ловил себя на мысли, что не испытывает своего обычного, в недалеком еще прошлом, чувства серой рабочей тоски. Сегодня все было по иному, и он сам был уже другим. То, что волновало его еще месяц назад: почти испорченная карьера, неустроенный быт, неясное и пугающее одиночеством будущее, - все это стало призрачным, нереальным. Все это уже не имело к нему, Темнову, никакого отношения. Он даже не испытывал ненависти к Сироткину и Беленькому. Встречающиеся ему коллеги, смотрели на него сочувственно, а некоторые принимали, едва завидев его, вид страшно озабоченный и торопились пройти мимо, быстро и невнятно поздоровавшись.

Адвокат Кирилла уже ждал их, стоя в конце коридора, у окна. Одетый в безупречный, светло-серый костюм, скорее всего шитый на заказ, поблескивающий бриллиантами в кольцах, он производил впечатление какого-то персонажа из зарубежного фильма. Поймав на себе сразу три удивленных взгляда, удовлетворенно улыбнулся, продемонстрировав еще и голливудскую улыбку из лучшего фарфора, пророкотал сочным баритоном:

На «оперение» мое внимания не обращайте. Это своего рода униформа. У нас же до сих пор и встречают и провожают по одежке. Приходится! – развел покаянно руками, еще раз блеснув перстнями.

Стоя тут же у окна, они еще раз обсудили все детали предстоящей встречи со следователем. Адвокат, выказывая свою профессиональную хватку, задавал очень точные вопросы, владея терминологией, ни разу не переспрашивал Темнова. Однако, тому показалось немного странным ненаигранное спокойствие адвоката, отсутствие у него обычного в таких случаях профессионального азарта. Фактически, то, что сейчас происходило – было большим подарком для него. Для поисков Ксении этот лощеный господин не потратил ни минуты своего «драгоценного» времени. Темнов мысленно похвалил себя за то, что не вывалил ему сразу же про странные письма, включая последнее, с признанием убийцы. Видимо, адвокат что-то знал, имел какие-то свои «тузы в рукаве». Являясь, своего рода придворным адвокатом золотопромышленника, который, что там говорить, мог бы вытащить Кирилла из СИЗО и раньше, этот «защитник» явно вел свою тайную игру, и неизвестно еще что в ней было призом. Юрий Андреевич решил пойти напролом, нарушив затейливую вязь адвокатской интриги:

-Гарри Моисеевич! Мы с вами – люди уже немолодые. К чему темнить? У вас есть информация, у меня тоже есть еще кое-что в запасе. Предлагаю вам обмен.

-Не понимаю, что вы имеете в виду? – взыграл удивленно бровями Гарри Моисеевич, продолжая по инерции свою игру, выгадывая время, и видимо в эти мгновения лихорадочно подбирая новую тактику.

Все вы прекрасно понимаете, дорогой Гарри Моисеевич! Если позволите – я сделаю это за вас. Только прошу считать это моей личной гипотезой. Пока…

Адвокат сменил маску. Его лицо уже не выражало той добродушной любезности, что была на нем еще минуту назад. Его глаза блеснули, как у кошки, подкрадывающейся к воробью, сразу выдав в нем матерого хищника. Он взял Темнова под локоть, и с подозрением оглянувшись на ничего не понимающих девушек, отвел его в сторонку.

-Ну, я вас слушаю!

Удовлетворенно улыбнувшись, Темнов снова почувствовал себя следователем-важняком, профессионал взял в нем верх и показал свои, довольно еще «острые зубы». Он начал, стараясь не выпускать из контакта глаз адвоката:

-У вас в этом деле есть свои резоны. Ваш патрон, несомненно, человек мудрый. Если он проявит себя, как защитник Забродина, то потеряет на этом слишком многое. Ну, если использовать шахматную терминологию, он не хочет отдавать за пешку ферзя. С другой стороны, его реноме частично пострадает, если он отдаст своего человека на растерзание. Это может в дальнейшем подтолкнуть кого-то из его людей на предательство. Скоро выборы, и перевес сил может измениться. Если эти изменения будут не такими, какими их запланировал ваш патрон, то он потеряет на этом большие деньги. Так ведь?

Не дождавшись ответа, Темнов продолжал:

-Мы с вами прекрасно понимаем, что делать большие деньги и быть в стороне от политики, невозможно. Вот он и предложил вам, пока изобразить видимость защиты, не предпринимая до поры до времени никаких шагов. Говоря прямым текстом, он давно решил судьбу Кирилла, но никто не сможет упрекнуть его в том, что он ничего не сделал для его освобождения.

Адвокат молчал и улыбался, глядя на Темнова. Он снова был в маске. Хмыкнув, он легонько похлопал Юрия Андреевича по плечу, этим панибратским жестом показав ему, что оценил его гипотезу должным образом, и считает его почти что своим, таким же хищником, которого стоит уважать.

- Ваша гипотеза заслуживает внимания, - и четко выдержав паузу, добавил, - с точки зрения политологии. Не могу подтвердить ее, так же как и отрицать. На это я не уполномочен. Скажу на это только одно: «Ваал требует человеческой жертвы. И чем быстрее, тем лучше». Вы меня понимаете?

-А имя этой жертвы имеет значение? – все-таки приняв иезуитский стиль адвоката, спросил Темнов.

-Да нет, пожалуй. Имеет значение лишь цена вопроса, и чтобы это произошло побыстрее.

Буквально это означало, что личность Кирилла уже не имеет в этой жестокой игре, никакого значения. В практике Темнова бывали случаи, когда ему предлагали вместо отрицающего свою вину преступника, какого-нибудь «пролетария уголовного мира», готового взять на себя чужую вину, за деньги, сохраненную «блатную честь», жизнь, или даже за небольшие послабления режима содержания под стражей. Юрий Андреевич на такие подмены никогда не шел, но знал, что это бывает в рабочей практике его коллег. Знал, но ничего против этого не делал. Считая, что достаточно самому не мазаться в грязи, а если кто-то такое допускает, то это его личное дело.

Сейчас ему буквально предлагали проделать то же самое, только на этот раз он был по ту сторону закона. Если найти «Беззубого», так он окрестил убийцу и привести его сдаваться, то это будет довольно редкий в судебной практике случай, когда такая подмена «жертвы» станет справедливой. В другом случае, даже если бы он и его единомышленники решились на подмену подследственного другим человеком, то на это у них попросту не хватило бы ни власти, ни денег.

Перебирая в голове различные версии и пытаясь найти верное решение, Темнов вернулся к обеспокоенным девушкам, и постарался ободрить их улыбками и наигранно-бодрым видом.

В кабинете Беленького было сегодня даже грязнее обычного. Валентин Генрихович являлся редкостным неряхой. Несмотря на то, что в помещении каждый вечер трудилась уборщица, он успевал, войдя в свой кабинет утром, за очень короткое время превратить его в настоящий свинарник.

Увидев представительную делегацию, которая застала его врасплох, он привскочил со стула и разлил кофе на стол, засыпанный крошками от слоеного пирожного, которое он с аппетитом поглощал до их нашествия. Воспользовавшись его паникой, Беленький лихорадочно убирал со стола остатки своего пиршества, Темнов незаметно выдернул шнур телефона. Надо заметить, что в кабинете у Беленького, телефонное гнездо отсутствовало, и телефонный шнур был попросту прикручен к проволочкам кабеля, торчащим из стены.

Кроме того, Юрий Андреевич поставил свой стул так, чтобы дверь из кабинета нельзя было открыть, не потревожив его, сделав это как - бы без всякого умысла, просто из-за тесноты в кабинете. Обезопасив, таким образом, свою экспедицию от возможных провокаций Беленького и от его бегства, он представил ему всех присутствующих, и почти наслаждаясь растерянностью бывшего коллеги, приготовился и дальше контролировать ситуацию.

Тот попытался было, выпроводить его и Люсю, как лиц посторонних, но небольшая «шаровая молния» выпущенная в него из мгновенно потемневших глаз Юрия Андреевича, убедила его в бесполезности таких попыток. Кстати, выручил его и адвокат, ввернув что-то очень заковыристое из уголовно-процессуального кодекса. Беленький уселся за стол и вяло тыкая по клавишам старенькой «Ятрани», был вынужден принять показания свидетельницы.

А адвокат, на всякий случай, незаметно записывал весь допрос на портативный японский магнитофон, все время дотошно следя за соблюдением протокола. В общем, как ни пыхтел и ни потел «бедный» Валентин Генрихович, он был вынужден провести допрос свидетеля по всем правилам, что и было засвидетельствовано адвокатом подследственного Забродина, и еще гражданкой Елизаветой Оттовной Потоцкой, так именовалась, оказывается Люся, что явилось большим откровением для Темнова.

На основании только что полученных показаний свидетельницы, адвокат потребовал изменить меру пресечения подозреваемого и немедленно перевести его из тюремной больницы в гражданское лечебное заведение. Беленькому ничего не оставалось, как принять и это заявление. Все это время в его голове неумолимым садистом щелкал счетчик, аннулируя еще не полученную им взятку в десять тысяч долларов. Валентин Генрихович, чувствуя себя бессовестно обкраденным, и давно уже считавший обещанные ему прокурором деньги своими, прямо наяву видел, как они исчезают. Забывшись, он даже охлопал себя по карманам, на что, заметивший это адвокат, предложил ему сигарету из золотого портсигара. Так он и проводил посетителей, стоя за своим столом с не закуренной сигаретой во рту.(Продолжение следует...)

http://proza.ru/2016/06/10/1705