История сохранения Руси и России с древнейших врем

«Дай Бог, чтоб милостию неба
Рассудок на Руси воскрес;
Он что-то, кажется, исчез.
Дай Бог, чтобы во всей вселенной
Воскресли мир и тишина…
Чтоб в наши грешны времена
Воскресла предков добродетель».

Эти стихи А.С. Пушкин писал в Дни Святой Пасхи и датированы они 6-11 апреля 1816 года. В них отражены размышления вслух Н.М. Карамзина, П.А.Вяземского и А.С. Пушкина, прозвучавшие во время их встречи, состоявшейся 23 марта 1816 года. Н.М. Карамзин приехал в Царское село на приём к Александру I с сообщением о завершении им работы над восьмью томами «Истории Государства Российского». Того периода русской истории, когда устроением государства на основе единения власти, Церкви и местного самоуправления осуществлялось формирование особого национального характера россиян. Это собеседники считали добродетелью предков. Ею была преодолена первая попытка разлома России, когда, воспользовавшись внутренней смутой (1612), Европа организовала интервенцию. Проявлением своего характера в 1709 и 1812 годах россияне сорвали и попытки Европы хотя бы сократить Россию до размеров Московского княжества. А.С. Пушкин писал об этом в своих произведениях в 1814-15 годах. Признак «исчезновения на Руси рассудка» собеседники видели в сломе системы единения власти, Церкви и местного самоуправления и замене её самовластьем, окончательно утвердившемся в России при Павле I (1796-1801). Эта замена вызывала озабоченность не только у этих собеседников. Со времён Д.И. Фонвизина (умер в 1792 году) умевшие размышлять и предвидеть россияне предупреждали об опасных для России последствиях такой замены. На исходе отечественной войны 1812 года Н.М. Карамзин, А.С. Пушкин и будущие декабристы знали, что сохранение России и спасение её народа - в «воскрешении добродетели предков». В 1848 году А.И. Герцен о решении своих предшественников писал: «Они поняли, что современное состояние России, как бы тягостно оно ни было, - не смертельная болезнь».
Наша книга – не открытие. Она – напоминание о тех, кто сделал для Руси выбор способа её жизни, движения и развития. Она - напоминание о тех, кто обеспечивал реализацию этого выбора; кто и почему противодействовал ему. В соответствии с желанием А.С. Пушкина, - наше напоминание о «добродетели предков» охватывает весь период истории формирования духовного стержня российского народа, продолжавшегося в России и в период господства самовластья. Наша книга о подготовке осуществлённого в феврале-октябре 1917 года разлома России и о роли духовного стержня российского народа в преодолении его последствий. Сохранение России в современных условиях в укреплении духовного стержня её народа.
Постижение мною духовной сущности нашего народа продолжается с осени 1938 года, с момента моего появления в пятилетнем возрасте в Доме младенца города Чарджоу в Туркмении. С осени 1938 года на всём пройденном мною пути преобладали люди, которые оставались личностями при всех господствовавших в стране режимах. Я храню память о них и в глубочайшем почтении склоняю голову перед индивидами каждого народа, жившего и живущего сейчас на территории нашей огромной страны.
 
Содержание нашей книги:
 Вместо предисловия: указатели на моём пути поисков правды о России. Емельянова Е.А.
1. Правые и левые – подвижники и противники «священного союза всемирного дружества».
II. История «примера лучшего».
III. XIX век. История обоснования эволюционного пути развития России.
IV. XIX век. История дальнейшего утверждения эволюционного пути развития России.
0V. Истоки и реализация чудовищной практики левых в XX – XXI веках
VI. Ленинский план разлома России.
VII. От идей политической и национальной «исключительности» к «священному союзу всемирного дружества».
Заключение.
Избранная библиография, доступная каждому читателю.

Вместо предисловия: указатели на моём пути поисков правды о России. Емельянова Е.А.
История России привлекла к себе моё внимание рано. Но окончательный выбор моего пути поисков в жизни и в науке определил мой научный руководитель Михаил Герасимович Седов. В феврале 1957 года на первом семинаре по специализации на историческом факультете МГУ он спросил у нас: «Что мы знаем о народничестве?» Кто-то из нас восьми сидевших перед ним третьекурсниц выдал: «Они мало знали, а то, что знали, - не понимали». Михаил Герасимович рассмеялся. Успокоившись, он заметил: «Они знали и понимали больше нас с вами. Чтобы доказывать или опровергать это, нужно изучать документы, начиная с тех, что имеются в библиотеке нашего факультета». И он рассказал нам о том, как сотрудники этой библиотеки сохранили её научный фонд. В 1930-е годы, получив приказ об актировании всех дореволюционных изданий, - они связали книги и журналы малыми пакетами и развезли их по тайникам в квартирах и на дачах. В 1956 году они всё возвратили на факультет.
Изучая первые документы о народниках и о происхождении российских «марксистов», я утонула в открывшейся мне правде. Но в ряды оппозиционеров КПСС я не вступила, потому что «разоблачители» её лжи, не располагая даже тем минимумом правды, который мне становился известным, «аргументировали» свою критику не знаниями, а иронией, издёвкой, ядом. «Нет истины в поношениях» - давно было сказано А.С. Пушкиным. Значение этой истины настойчиво и беспощадно внушала мне преподаватель русского языка и литературы в педучилище Людмила Васильевна Плющенко. «Я учила тебя работать с любой книгой», - говаривала она. Наверное, поэтому на факультете я не разделяла ироническое отношение сокурсников к тем, кто избирал для себя специализацию по кафедре истории КПСС. М.Г. Седову я всё-таки сообщила о своём «открытии». «Не превращайтесь в судей тех, о ком вы пишете, - у них хватало судей и без вас, в том числе и у коммунистов. Постарайтесь понять мотивы и намерения поступков всех, независимо от их партийной принадлежности», - ответил он, обращаясь ко всем присутствовавшим на семинаре. Он закрепил во мне иммунитет, привитый мне серьёзной требовательностью Л.В. Плющенко.
Передо мной сидел коммунист, в искренности которого я не сомневалась, но не потому, что мы были первой студенческой группой, к работе с которой он был допущен после освобождения из Воркутинских лагерей. Как не сомневалась я в искренности и коммуниста Артемия Владимировича Арциховского, 9 августа 1954 года без экзаменов зачислившего меня на первый курс исторического факультета МГУ. Каким может быть коммунист, я видела и понимала уже с 1941 года. Увидела близко во время нашей работы на целине летом 1956 года. Это были: аспирант кафедры истории КПСС Лев Краснопевцев и аспирант кафедры новой истории - Марат Чешков. Знающие, эрудированные, с глубоким пониманием долга и чести, - эти молодые люди и дело умели делать. В 1957-67 годах оба отбыли 10 лет в Мордовских лагерях. По возвращении Л.Н. Краснопевцев возглавил создание музея предпринимательства и благотворительности в России. Под руководством коммуниста Краснопевцева был создан в Москве (Донская, 9) музей о тех, кто до 1917 года создавал экономическое могущество России и обеспечивал её культурное развитие. В начале XX века её успехи так испугали Европу и большевиков, что первая в 1914 году развязала мировую войну, а вторые-«коммунисты» - в 1917 ввергли Россию в кровавую смуту, обеспечив многовековое стремление Европы - её проникновение в Россию.
В мае 1959 мною был защищён дипломный проект, посвящённый одному из лидеров «Народной воли» - Александру Дмитриевичу Михайлову. Во время работы над проектом мне стало понятно, кто на XX съезде КПСС был заинтересован в сохранении лживой истории этой партии. Знала я и хорошо понимала, что возлагать вину за преступления РСДРП, ВКП (б) и КПСС на всех коммунистов нельзя. Нельзя только в них видеть виновников трагедии, пережитой Россией в XX веке: среди тех, кто назывался тогда коммунистом, тоже - «каждый выбирал для себя - дьяволу служить или пророку». Каждый, как и в давно прошедшие времена, называвший себя коммунистом, демократом, либералом или приверженцем другой партии, - и сегодня продолжает делать выбор, соответствующий его внутреннему миру и отражающий его содержание. Чем беднее этот мир, тем «задиристей» пафос любого словоохотливого «партийца». Посмотрите на них сейчас в студиях Владимира Соловьёва, Романа Бабаяна, Андрея Ноткина с Ольгой Беловой, Евгения Попова с Ольгой, но Скабеевой. Вслушайтесь в их «речи»! Всмотритесь в их лица!
В 1962 году на преподавание выпускникам средней школы истории и обществоведения меня пригласил директор школы № 80 в городе Кемерово в Сибири коммунист Владимир Михайлович Вознесенский. Он не должен был этого делать – полугласный закон не допускал не членов КПСС к такому преподаванию и к занятию любого уровня административных должностей. В октябре 1964 года, когда в газете «Правда» была опубликована статья лидера французской компартии Пальмиро Тольятти (1893-64) с критикой теории и практики КПСС, состоялась моя встреча с двумя инструкторами Кемеровского управления КГБ. Первый, «коммунист», следователь Лубянки 1930-х годов некто Шкуркин - угрожающе «возмущался» тем, что я «не люблю Н.С. Хрущёва». Второй, коммунист, - некто Семёнов извинялся за бестактность своего коллеги со словами: «И на старуху бывает проруха».
В течение 8 лет моей работы в школах города Кемерово (февраль 1960-ноябрь 1967) среди оппозиционеров КПСС меня тоже не было – моими предпочтительными спутниками оставались коммунисты. Поэтому и учеников своих я учила тому же, чему до этого меня учили мои воспитатели в детских домах и учителя в школах, в педучилище и в МГУ: учила самостоятельно мыслить и пытаться искать свою дорогу, проходя сквозь строй «коммунистов» и коммунистов. Сама же я продолжала учиться, чтобы подтвердить свои догадки и превратить их в убедительные знания. Существенно мне это удалось сделать в 1967-70 годах. В аспирантуре на истфаке МГУ мне пришлось осваивать документы архивного дома в Праге: этот архив русской эмиграции в 1945 году был подарен нашей стране правительством Чехословакии. В октябре 1970 года мною была защищена кандидатская диссертация по теме: «Революционно-народническая эмиграция конца XIX века» - опять под руководством коммуниста М.Г. Седова. И защищали меня оппоненты-коммунисты: Б.С. Итенберг и В.С. Антонов. Аудитория, где происходила защита, была заполнена до отказа теми, кого, в том числе и коммунистов, интересовала действительная, не ленинская, история российского народничества и российского «марксизма». Интересовала не мифическая история России.
Последующие 23 года преподавания истории КПСС в политехническом и по совместительству отечественной истории в – педагогическом вузах города Липецка – дало мне многое, особенно – изучение, вместе со студентами, истории КПСС. Для этого у меня появилось время, к тому же продолжение моих поисков стимулировали запросы моих студентов в обоих вузах.
Тогда в справочных отделах Полного собрания сочинений В.И. Ленина я выписала фамилии всех, кого грубо и, мне уже было известно, бездоказательно критиковал Ленин. Справка о тех, кто меня интересовал, заканчивалась фразой: «Его критиковал Ленин». Этой «находки» было достаточно, чтобы все «критикуемые»  в той или иной форме были репрессированы: выдворены из России, расстреляны, погибли в лагерях и преданы забвению. В именных указателях собрания сочинений Карла Маркса и Фридриха Энгельса я выписала имена всех русских, с которыми они либо общались, либо обращались к изучению их исследований и высказали свои суждения об этом. Мой заведующий кафедрой в Липецком политехническом институте – коммунист Леонид Наумович Драбкин - не препятствовал моим поездкам в Москву для работы в библиотеках: исторической, общественной им. Ленина и в библиотеке ИМЛ при ЦК КПСС. Литературу особого хранения этого института (у меня не было допуска к её использованию) мне доставляла моя однокурсница, работавшая в нём, - Валентина Петровна Вилкова. Вот тогда мне стало известно: кто, когда и как «варил» кашу лжи российских «марксистов», и почему КПСС не захотела освободиться от собственной лжи и предотвратить распад СССР. Михаил Герасимович Седов каждый раз, когда на смену умершему генсеку приходил другой, в том числе и последний – М.С. Горбачёв, - говорил с надеждой: «Будут перемены». Он не соглашался с моим решительным отрицанием ожидания перемен, которые могли бы исходить от Политбюро ЦК КПСС.
Бдительные «коммунисты» кафедры истории КПСС Липецкого политехнического института дважды представляли его ректору «компромат» с обоснованием необходимости лишения меня права преподавания в этом вузе. Юрий Дмитриевич Железнов отвечал на это: «Пока я здесь, эта женщина останется в институте». В 1986 году после неоднократных попыток ему удалось, наконец, возвести меня на «пьедестал» заведующей кафедрой и даже отправить на Всесоюзное совещание заведующих кафедрами общественных наук – это было последнее в истории страны совещание, периодически проводившееся ЦК КПСС. Во время общего фотографирования в Георгиевском зале Кремля каждый намеревался оказаться поближе к М.С. Горбачёву. Я стояла у входа в зал, взирая на происходящее, наверно, с соответствующим случаю выражением лица. И вдруг слышу за спиной внятный голос: «Е.А., не придавайте значения – всё образуется». Говорила Раиса Егоровна Злобина, секретарь по идеологии Липецкого Обкома КПСС. Её лично в городе и области уважали. Я – очень.
По возвращении из этой поездки Юрий Дмитриевич попросил меня составить и представить ему список литературы, из которой он мог бы узнать действительную историю России. Я объяснила ему: «Такая литература, в которой воссоздавалась бы целостная, очищенная от мифов история России, - пока отсутствует. Над фрагментами её работают многие. Приобщение к этим фрагментам у любого, интересующегося действительной историей России, - отнимет много времени и сил, но не приведёт к желаемому просветлению. На протяжении 31 года моей работы с учениками и студентами я старалась не смущать их юные умы даже известными мне и документально подтверждёнными фрагментами из этой истории, ограничиваясь поощрением каждого скромного стремления их к пробуждению и к самостоятельному поиску. «Собственное» мнение, основанное на фрагментарном представлении, - опасно. «Мнение» - не знание. Скороспелые обладатели «мнений» - опасны своей безответственной активностью. Слово – оружие. «Слово», основанное на скороспелом «мнении», - опасно. Доверчивые индивиды любого возраста, любой национальности, партийные и беспартийные – веками расплачивались за него жизнями». Таким был мой ответ ректору. Он меня понял.
В 1987 году меня пригласили в ИМЛ при ЦК КПСС на обсуждение первого варианта результатов моих поисков под названием «Россия между эволюцией и революцией». Провожая меня, мой незабвенный научный руководитель М.Г. Седов спросил: «Вам не страшно?» Четыре часа признанные «специалисты» этого института (два доктора исторических наук) обвиняли мою книгу в антисоветизме. По окончании судилища, когда мне было предоставлено заключительное слово, я ограничилась восторженной благодарностью моим судьям. На молчаливый и удивлённый вопрос, отразившийся в их глазах, я ответила: «Вы убедили меня в том, что мы с моим научным руководителем в постижении действительной истории России идём верной дорогой. Спасибо». На следующее утро, встретив Валентину Петровну Вилкову в институте (накануне она присутствовала на этом судилище), один из моих судей просил её передать мне его извинения. Значит, этому историку, ставшему в моём представлении коммунистом, стало стыдно за то, что в течение десятилетий он ложью обосновывал «научность» предложенной большевиками мифической истории России и РСДРП (б), ВКП (б) - КПСС. «Мы победили!» - сообщила я по телефону М.Г. Седову. «В чём?» - последовал его вопрос. – «СОВЕСТЬ в России – жива!»
 В 2004 году Валентина Петровна Вилкова была ответственным составителем сборника документов и материалов «РКП (б). Внутрипартийная борьба в двадцатые годы». В нём освещалась трагическая судьба коммунистов, которых критиковал «коммунист» Ленин.
В 1987 году председатель профкома нашего института, коммунист Светлана Степановна Ермакова презентовала мне выходивший тогда из печати «Курс русской истории» в 9 томах В.О. Ключевского. Значит, ПРАВДУ о России искали и, освобождая «от пыли забвения», находили давно. Во время одной из моих лекционных поездок по Липецкой области секретарь по идеологии Краснинского райкома КПСС Валентина Ивановна Курлова подарила мне репринтное воспроизведение «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина (1766-1826). Одна из трёх сопроводительных статей к этому изданию (книга IV) принадлежала знатоку эпохи А.С. Пушкина и Н.М. Карамзина - Юрию Михайловичу Лотману (1922-1992). Его статья заканчивалась возгласом: «Карамзин возвращается!» Современник большевистской России возвращение Карамзина в 1988 году в СССР считал ответом на злободневный запрос времени - на ПРАВДУ о России. Некоторые престарелые доктора разных наук и профессора, ставшие таковыми до «лихих 1990-х», работу по восстановлению правды о России сегодня презрительно называют «сдуванием пыли с «сокровищ» большевистских спецхранов». Их пугает правда о себе? Тогда покайтесь и заслужите прощение.
Над воспроизведением «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзин работал с 1803 года. До этого у него в России были прекрасные учителя по истории Греции, Рима, средневековой Европы и мира в целом. И Николай Михайлович Карамзин был прекрасным учеником у таких учителей. В поощрение – его наградили путешествием по Европе. Так он оказался внимательным наблюдателем начинавшейся во Франции революции. Карамзин – христианин, Наполеон – атеист. Они - диаметрально противоположные индивиды. Карамзин лишь на три года старше Бонапарта. После возвращения из путешествия Николай Михайлович пристально следил за превращением капрала Наполеона – в бригадного генерала, потом – в консула, в 1804 - в императора. «Наполеон сменил свою славу на корону», - записал Николай Михайлович в дневнике. Это последнее «превращение» Наполеона подтвердило догадку Карамзина 1792 года о неизбежном и опасном следствии французской революции – войне «исключительной» Европы против «обитателей всех стран света». В 1812 году Карамзин увидел «доставку» «европейского счастья» в Россию на штыках наполеоновской армии и ответный «подарок» «герою» от народов России. К 1815 году, доведя своё повествование о древней истории России до описания царствования и личности Ивана Грозного, Николай Михайлович понял смысл первого своего впечатления от услышанного в Конвенте и увиденного на улицах революционного Парижа: уже тогда его покоробило сочетание ума, цинизма и откровенного стремления к насилию зачинщиков и вершителей революции.
Утверждённый Александром I историографом, в 1803 году писатель-историк Н.М. Карамзин уединился в кабинете, чтобы написать историю России. Сопоставляя российскую и европейскую истории, он обратил внимание на самое опасное последствие таких явлений, как: католическая инквизиция, якобинская гильотина французской революции и опричнина Ивана Грозного. Ужасные для современников последствия этих явлений, считал Карамзин, представляли собой особенно серьёзную опасность для будущего и России, и Европы, и мира. В чём, по мнению Н.М. Карамзина?
Карамзин об Иване Грозном: «Царские его заслуги столь важны, что Русскому Патриоту хотелось бы сомневаться в его злодеянии: так больно ему гнушаться памятью человека, который имел редкий ум, мужественно противоборствовал государственным бедствиям и страстно хотел заслужить любовь народа». Были такие государственные деятели до и после Ивана Грозного в истории России и мира. Именно тогда, когда честный историк Карамзин не стал прятать страшного в личностной сущности Ивана Грозного, – возник нравственный вопрос: целесообразно ли предание гласности этой стороны жизни и деятельности вождя нации, партии, главы государства или религии? Или лучше их «спрятать» и предать забвению?
Историю опричнины Н.М. Карамзин считал очень важным для потомков уроком и свидетельствовал: жестокой опричниной Иван Грозный «губительной рукою касался будущих времён: ибо туча доносителей, клеветников, кромешников, им образованных, как туча гладоносных насекомых, исчезнув, оставила злое семя в народе». Не оставила ли левизна «злое семя» всюду в последующих поколениях и других народов мира? Ведь именно отказом от Знамени, некогда водружённом на Голгофе, левизна смогла проявить себя в различных формах тирании: в инквизиции, геноциде, фашизме, большевизме, в претензиях на национальную «исключительность»: Франции, Германии, сейчас – США.
Откровенных и скрытых до «времени» хранителей этих семян и всходящую молодую поросль из этих семян сейчас ежедневно можно видеть на экранах телевидения. Всегда и всюду: они дьявольски живучи, нагло беспринципны, глубоко невежественны и грубо назойливы.
В первую четверть XIX века не все, но дальновидные современники Карамзина: А.С. Пушкин и декабристы, например, поняли, почему историк поставил тогда вопрос о равной ответственности ВСЕХ – сверху донизу без исключения – перед ЗАКОНОМ за свои слова, решения и действия. Единомышленник Карамзина Николай Иванович Тургенев (1789-1871), вспоминая о впечатлении, которое произвели не только на него публичные чтения Карамзиным отрывков из уже написанных им глав «Истории Государства Российского», в 1815 году писал: «Мы узнали, что мы были, как переходили до настоящего status quo, и чем мы можем быть, не прибегая к насильственным преобразованиям, чтобы приблизиться к заключению «священного союза всемирного дружества».
Документы, изученные Карамзиным и освещенные им в его исследовании, показали, что, в отличие от Европы, Россия располагала опытом, опираясь на который, она могла осуществить преобразования, не прибегая к насилию. Россия МОГЛА прийти к принятию КОНСТИТУЦИИ – Закона, обязательного для исполнения каждым. Россия могла реализовать «вечный закон», предложенный Иисусом Христом во время его земной жизни. Реализовать вкупе с «просвещением, терпимостью» и «проверенной глубокой религиозностью», - дополняли соответственно Карамзин и Пушкин. Николай Михайлович при этом невесело шутил: «Гораздо веселее жить в то время, когда в Преображенском приказе поливают землю не кровью, а водою для произведения овощей и салата».
В 1803-1818 годах в «Истории Государства Российского» Карамзин дал ответ на важнейший запрос времени в России и в Европе – нравственный. Юрий Михайлович Лотман в 1988 году предложил свои ответы на этот же запрос, но своего времени: «Преступная совесть делает бесполезными все усилия государственного ума». «Аморальное деяние не может быть государственно полезным». Имея в виду историю большевистских репрессий, Ю.М. Лотман подчёркнул: «Вопросы моральной ответственности человека и нравственного смысла истории оказываются определяющими не только для прошлого, но и для будущего исторической науки…». Смею утверждать – не только для исторической науки. На отсутствие всеобъемлющей постановки и такого же освещения «нравственного смысла истории» в теории Маркса лично ему честно указывали россияне: Г.А. Лопатин, М.М. Ковалевский, П.Л. Лавров; а через журнал «Отечественные записки» - Н.К. Михайловский. 12 лет Маркс изучал исследования российских учёных. Он признал справедливость их суждений и учёл их при работе над последними своими сочинениями и, особенно, при работе над третьим томом «Капитала». Энгельс успел признать: «Мы ошибались, наши взгляды были иллюзией». На них нет вины за ошибки и преступления вождей II и III Интернационалов. «Вожди» большевизма и «коммунизма» и «стойкие» последовали их сегодня - это порождение их собственного выбора и избирательного приспособления к своим интересам научного наследия Карла Маркса и Фридриха Энгельса, к которому, как правило, многие из них никогда не обращались.
Ю.М. Лотман о вождях: «За патологию личности руководителя приходится расплачиваться народу». В 1889 году об этой опасности народовольцы предупреждали молодых русских «марксистов», когда прочитали предисловие Г.В. Плеханова к написанной заинтересованным иностранцем истории их отечества. Потакание лжи в любой форме – одно из проявлений патологии духовной составляющей отдельной личности и нации в целом. Издавна это понимали лучшие хранители Руси и России. Поэтому в 1980-е годы, в годы пресловутой горбачёвской перестройки большую надежду на «возвращение Карамзина-историка» испытывали многие.
Карамзин «возвращался» для содействия нравственному очищению: заочного – виновников событий февраля - октября 1917 года и очного - их последователей. От последователей большевиков давно ждали гласного покаяния за своих «учителей», гласного отречения от их мифов с возвращением к действительной истории России, к «жизни не по лжи» по Солженицыну. Прошлое России располагало убедительными возможностями для такого очищения. Будь у тех, кто некритически усваивал преднамеренно искажённую дореволюционную историю России, - мужество в покаянии и терпение в нелёгком постижении спрятанных от них их «учителями» знаний. НЕ УЧИТЕЛЬ тот, кто умышленно вводит своего ученика в заблуждение. Плох УЧЕНИК, бряцающий «собственным мнением», основанном на заблуждениях его «учителя». Вопреки насмешкам нынешних «всезнающих» либералов, сейчас и им тоже НЕОБХОДИМО продолжать «сдувать пыль с сокровищ большевистских спецхранов» и прозревать.
Именно в 1980-е годы, судя по воспоминаниям А.Н. Яковлева, - он и его сотрудники отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС, как и прежде, пытались ввести в заблуждение всех граждан нашей страны. В «чистом» Ленине он и его сотрудники искали «пророческие» цитаты «вождя», чтобы «подтвердить» «своевременность» объявленной М.С. Горбачёвым «перестройки»… Член Политбюро ЦК КПСС, академик РАН, коммунист А.Н. Яковлев, искал тогда «правду» там, где её никогда не было. Искал у далеко не первого сочинителя лжи. В это время у честного историка и географа Л.Н. Гумилёва в его книге «От Руси до России» мне встретилось объяснение «усердиям» А.Н. Яковлева и его сотрудников. В ней было сказано: «Опричнина не могла остаться без последствий. Большинство людей, бывших опричниками, уцелели. Кто-то из них был повёрстан без всяких привилегий в служилое дворянство (у нас – в номенклатуру), кто-то пошёл в монахи (?), кто-то – в приказы, в Наркоматы, Советы, Комитеты, Комиссии; в странах Европы после второй мировой войны - в Министерства и в соответствующие учреждения на всех уровнях власти. И при этом бывшие опричники оставались самими собой: сохранив головы, они чувствовали и думали точно так же, как и до ликвидации опричнины». Они остались в Европе и в мире после Нюрнбергского процесса (прочитайте хотя бы воспоминания словенского узника гитлеровских концлагерей – Б. Пахора). Они остались после XX съезда КПСС у нас (прочитайте хотя бы «Верного Руслана» В. Максимова). Многие из бывших, так или иначе причастных к опричнине всех времён, всех рангов, всех видов и национальностей, - остались при центрах власти, около неё, в обслуживании её, стремящихся к ней. Со времён Голгофы и до сего времени такую «поросль» мир воспроизводит повсеместно и в каждом поколении людей. Этот факт говорит о необходимости внимательного отношения к «горячим» заявлениям кого бы то ни было к той или иной партии. Такие «переодеваются» на ходу.
Так служить или обслуживать «опричнину» у нас пришлось не одному А.Н. Яковлеву. Группки из «тучи гладоносных насекомых» ходили тогда по площади перед Липецким Обкомом КПСС, держа в руках транспарант: «КПСС – гарант перестройки». В 1991 году Нина Андреева на страницах газеты «Правда» ложь КПСС называла «принципами» и призывала не «поступаться» ими. Так последователи большевиков, поддерживаемые «тучей гладоносных насекомых», вопреки запросу времени, приближали, превращая их в неизбежные, события в СССР 1991 и 1993 годов. Именно они потворствовали смене «декораций»: «коммунисты» в отличие от коммунистов превращались в декоммунизаторов у нас, в Прибалтике, в Грузии, на Украине. Профессиональные служители лжи, «переодевшись» из «коммунистов» в декоммунизаторов, оставались служителями лжи в приспособленных к «случаю» униформе и «знамени». Есть вещи, которые забывать нельзя, не знать их – тоже, по-прежнему прятать – очень опасно. И для России, и для Европы, для Запада и мира в целом…
Вернёмся к России. Действительная история нашей страны подтверждала: единение народов на этой территории было обусловлено географически и исторически, было подтверждено тысячелетней практикой, было освещено в многочисленных научных исследованиях. «Для народов Евразии объединение всегда оказывалось гораздо выгоднее разъединения» (Л.Н. Гумилёв). Россия, имевшая тысячелетний опыт такого единения, не подлежала расколу. Это до Гумилёва и после него доказывали многие. Это надо было знать и не забывать! Большевики пренебрегли этим знанием – расплачиваться за это пришлось народам России, исстари тяготевших к единению, осуществивших его и самоотверженно боровшихся за его сохранение. Именно это единение народов всех национальностей на одних противников России веками наводило и наводит зависть и страх, у других вызывает презрение к ней за то, что своим человеческим поведением народы России не «похожи» на них и упорно отказываются быть «похожими» на «цивилизованные» народы Запада. Узнать бы, в чём конкретно расходятся, прозреть бы на этом знании и смириться с тем, что народы мира разные и никогда похожими друг на друга не станут; понять то, что народы могут разместиться на этой прекрасной планете Земля и обязаны находить способы жить на ней, уважая и считаясь с самостью друг друга. Самовозвеличивание любого народа над остальными «обитателями всех стран света» - это преступление. История человечества достаточно убедительно подтвердила это.
В меняющейся в 1980-е годы нравственной обстановке в стране началось моё постижение 200- летних попыток Востока и 1000-летних попыток Запада проделать с Россией то, что было проделано Востоком и Западом с другими странами мира. Мне стало известно то, что подготовку всех таких попыток и неудачу их «цивилизованный» Запад всегда сопровождал питаемым ложью третированием России. Такое третирование особенно усиливалось после того, как эти попытки в очередной раз терпели провал. Терпели провал даже тогда, когда они предпринимались вместе с примыкавшими к Западу российскими «правдолюбцами»: тоже издавна и до нашего времени. На каналах телевидения посмотрите на современных «правдолюбцев» и послушайте их. Речи (всегда на крике и вульгарной грубости), жесты, сопровождаемые мимикой ненависти, – те же, что и во времена Пушкина, однажды сказавшего: «Нет убедительности в поношениях, и нет Истины, где нет любви». «Истину словам (правдивым или ложным Е.Е.) придаёт лишь соответствие их внутреннему миру того, кто их произносит». Н.М. Карамзин. Он советовал учиться прислушиваться к произносимым словам для того, чтобы понять, какой выбор говорящий открыто демонстрирует или ухищряется в сокрытии его. Ю.Д. Левитанский (1922-95) напомнил нам о том, о чём мы при этом всегда обязаны помнить и чем руководствоваться сами. Он писал:
«Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу,
Дьяволу служить или пророку –
Каждый выбирает для себя».
Непопулярный в тот или иной момент выбор, - ретивый индивид старается спрятать, не теряя «даром» время, приобщается к выбору «популярному», «переодеваясь на ходу». Из стихов Ю.Д. Левитанского важно усвоить подстрочное указание на то, что совокупный выбор индивидов – дьяволу служить или пророку – оказывает определяющее влияние – с положительными или отрицательными последствиями - на жизнь нации и государства. Основатели Руси знали об этом. Их добродетель состояла в том, что ориентиром выбора каждым индивидом своего служения они указывали знамя, водружённое на Голгофе. Презрение этого ориентира безошибочно указывало на то, кто перед ними.
Международные противники России и «примыкающие» к ним внутренние и внешние российские оппозиционеры в третировании нашей страны и её лидера сегодня «питаются» ревностно охраняемой КПРФ вымышленной большевиками «историей» России. Поэтому внутренние оппозиционеры иронизируют, надеясь таким способом «устыдить» искателей правды и принудить их к отказу от «сдувания пыли с сокровищ большевистских спецхранов». Это – известный способ использования заинтересованными индивидами информационного пространства для обеспечения неумолчного «жужжания» в СМИ «тучи гладоносных» насекомых».
Возраст «туч гладоносных насекомых» на Западе – старше, «опыт» - богаче подобных им российских «туч». Посеянные ими «злые семена», в течение двух тысячелетий неоднократно подвергшиеся на Западе мимикрии и модификации, - не утратили своей всхожести. Посеянные такими «тучами» «злые семена» в России в XVI - XX веках на чуждый для них фундамент – всё-таки сохраняют свою всхожесть. Во время ток-шоу «Имя России», проведённого первым каналом отечественного телевидения в 2008 году, 51 % зрителей проголосовали за то, чтобы Россия носила имя Александра Невского, то есть ориентиром в выборе их служения продолжало оставаться знамя, водружённое на Голгофе. На эту часть граждан нашей страны, наряду с другими обстоятельствами, уже сказалось влияние результатов «сдувания пыли с большевистских спецхранов» и появление архивов и литературы Русского зарубежья. Остальные по отношению к названным источникам просветления – проявили «умолчание» и отдали предпочтение имени Иосифа Сталина, то есть ориентиром в выборе их служения оставалось знамя красных дьяволов - большевиков. В 2017 – они составили 38 %. «Верность» красному знамени продолжала заменять им необходимость постижения, изучения и анализа истории российского народа. Как и во времена господства «синих» дьяволов («хищными галлами» называл их Пушкин), показателем высокой просвещённости они продолжают считать презрение к «голосу правды, к вере и закону». В 2008 году они враждебно встретили появление на канале «Культура» фильма настоятеля Сретенского монастыря Тихона Шевкунова, ныне епископа, «Гибель империи. Византийский урок». Книгой того же названия она переиздавалась трижды.
Поклонников Александра Невского этот фильм и книга восхитили; бывших опричников – «возмутили»; нынешних «коммунистов» – оставили приумолкшими. «Не заметить» публикации в 2011 и 2013 годах «Наследия протоиерея Александра Шмемана» предпочли не только «коммунисты». Названные материалы притушили бы «яркость» демонстрации «благородных» устремлений и «демократов», и «либералов», и всех прочих цветов «прогрессистов». Все они презирают учение. 19 апреля 2017 года после отчёта Председателя Правительства России Д.А. Медведева перед Государственной Думой о проделанной работе лидер КПРФ Г.А. Зюганов провозгласил: «Путь к процветанию России – в возврате к ленинско-сталинскому способу её жизни и развития!». Мы этим путём ходили более 80 лет – народ не позволил России заблудиться. 24 апреля 2017 у мавзолея Ленину Г.А. Зюганов с пафосом заявил: «Создание СССР было вершиной пребывания В.И. Ленина на нашей Земле и вершиной истории России». «На фоне Ленина снимается Зюганов!» «Стена» за спиной лидера КПРФ – труп Ленина, его мифическая вершина – мифическая теория и мифическая история. И толпы, идущие за Зюгановым с полотнищами красных знамён, всё-таки – не СТЕНА. СТЕНА России – её народ, освоивший в нелёгких трудах и защитивший в грозных битвах с победами и поражениями шестую часть территории мира, несмотря на красное соло большевиков и современное многоголосое «пение» убаюкивающих его самоотвержение индивидуальных и групповых сирен под разноцветными партийными знамёнами.
Не исключая и себя, стареющий Н.М. Карамзин записал в дневнике: «Мы все как мухи на возу: важничаем и в своей невинности считаем себя виновниками великих происшествий». Сколько таких «мух» жужжат сегодня на каналах отечественного и зарубежного телевидения… Н.М. Карамзин был честен и скромен. Г.А. Зюганову Бог простит его отказ от покаяния, если однажды и на всю жизнь усвоенными им сказками он перестанет вводить в заблуждение индивидов любого возраста. Ведь не благодаря, а вопреки Ленину и Сталину, творили С. Королёв, Д. Шостакович, Эрнст Неизвестный и все народы России! Они творили и побеждали, несмотря ни на что! Им благодарна Россия за то, что в 1991-2001 годах она не угодила в пропасть небытия, уготованную безрассудством Горбачёвых, Зюгановых, Гайдаров, Явлинских, Чубайсов и прочих… «творцов» «новой» России…
Традиция единения разных народов России на основе «связи веры, культуры, искусства с государственными делами» доказала свою предпочтительность. Жизнестойкость этой традиции спасала и спасает Россию поныне. Носитель и хранитель этой традиции – НАРОД (по Евтушенко – «народ - тот, кто не врёт, а остальное – население). В 1917-2002 годах – даже не изживший до конца обман большевиков - НАРОД спасал Россию от ничем не обоснованного эксперимента, от порабощения и погибели, от провала в небытие. Именно на этот провал тысячу лет питал надежду Запад, всеми средствами провоцируя и стимулируя его, особенно напрягая свои усилия в XX веке. В XXI веке Запад напрягает свои усилия в так называемой информационной войне против России. Поэтому мы обязаны знать, понимать и помнить о том, что с 988 года россияне объединялись под знаменем, воздвигнутым на Голгофе. Не счесть погибших, под этим знаменем пресекавших все попытки Европы ввергнуть Русь и Россию в небытие. Поэтому таким россиянам декабрист К.Ф. Рылеев посвятил свои последние стихи. Накануне казни он выколол их на кленовом листе и просил охранника передать его декабристу, князю, осуждённому на 8 лет каторги, - Е.П. Оболенскому (1796-1865). Декабристам была известна судьба французского поэта Андре Шенье, казнённого якобинцами 27 июля 1794 года. На месте казни Шенье ударил себя в голову и сказал: «Всё же у меня там кое-что было». Подобной участи и для себя декабристы не исключали. Еще до выступления К.Ф. Рылеев писал: «Беда ждёт того, кто первый восстаёт на притеснителей народа. Но где, когда, скажи, была без жертв искуплена свобода?». Не исключено, что К.Ф. Рылееву была известна элегия А.С. Пушкина «Андре Шенье в темнице». Пушкин написал её в конце июля 1825 года. Словно предвидя участь друзей-декабристов, ровно за год Пушкин взывал в элегии: «Гордись и радуйся, поэт:
Ты не поник главой послушной перед позором наших лет;
Ты презрел мощного злодея;
Твой светоч, грозно пламенея,
Жестоким блеском озарил
Совет правителей бесславных»…
«Гордись, гордись, певец;
Ты пел Маратовым жрецам
Кинжал и мщенье!»

Тональность элегии Пушкина и последнего стихотворения К.Ф. Рылеева одинакова:
«Блажен, в ком Дух над плотью Властелин,
Кто твёрдо шествует к Христовой Чаше!
Прямой мудрец: он жребий свой вознёс,
Он предпочёл небесное земному,
И как Петра, ведёт его Христос
По треволнению мирскому»
 Душою - чист, и сердцем - прав,
Перед кончиною подвижник постоянный,
Как Моисей с горы Навав
Узрит он край обетованный,
Для цели мы высокой созданы;
Спасителю, сей истине верховной
Мы подчинить от всей души должны
И мир вещественный и мир духовный.
Для смертного ужасен подвиг сей,
Но он к бессмертию стезя прямая;
Благовествуя, друг, речет о ней
Сама нам Истина Святая:
Вас будут гнать и предавать, осмеивать и дерзостно бесславить, торжественно вас будут убивать. Но тщетный страх не должен вас тревожить. И страшны ль те, кто властен
жизнь у вас отнять, он этим зла вам причинить не может!»
У тех, кто первыми выступил против самовластья, палачи не смогли отнять их духовной свободы. Напомним мысль единомышленника Рылеева и Пестеля, русского итальянца – Александра Викторовича Поджио (1798-1873). Ему Павел Иванович Пестель доверительно читал отрывки из главного своего труда – «Русской Правды». Обращаясь к служителям самовластья, в день казни пяти декабристов (13 июля 1826 года) он подумал: «Много, много нам будет испытаний, но мы их вынесем победно. Наши верования не ослабеют, а окрепнут, мы останемся верными себе и России». Отбыв наказание, он записал эту мысль, продолжив: « Пусть время, под вашим, ещё ожесточённым, дуновением стирает одно за другим наши  имена, пусть оно затрёт наше дело, так слабо поднятое и так накрепко заколоченное в гроб забвения, пусть!.. Но нет, есть начала, есть истины, не подвергающиеся порче и, как проводники, хотя и схороненные, остаются истинными! Будет им и их время. Вера в Бога, вера в человечество, вера и в его будущность – после нас и после вас! Будет!»
Напомним мысли еще одного россиянина, высказанные им более ста лет спустя после А.В. Поджио. В 1977 году протоиерей А.Д. Шмеман писал: «Говорить сегодня о судьбах России вовсе не значит готовить себя к возвращению в прошлое. То, что случилось с Россией, было дано ей и нам как ужасное испытание и одновременно как возможность для пересмотра всего нашего прошлого и для очищения…. Поэтому всем нам сегодня надо напрячь до предела совесть. Конечно, нужны ясные знания. Мы должны уметь анализировать, изучать, любить. Но совесть, всё же, требуется прежде всего. Совесть объединяет всё. Она позволяет заново увидеть Россию в её прошлом и настоящем и, может быть, начать чувствовать, в чём должно состоять её будущее.
На каждом из нас, русских христиан, лежит долг подвига – в меру своих сил, кто здесь, кто там, кто больше, кто меньше, но способствовать тому, чтобы духовная судьба России была. И чтобы эта духовная судьба хотя бы в какой-то мере соответствовала тому удивительно чистому и светлому определению, которое кто-то когда-то произнёс, и которое осталось, как мечта и чудо, как замысел, как желание: Святая Русь» - она «неотделима от свидетельства и опыта русских святых, от влюблённости в Истину. Самое страшное, когда дьявол принимает облик ангела света. Дьявол никогда не является дьяволом, а всегда стремится облечься во что-нибудь прельстительно - светленькое»… «Спор о России есть одно из постоянных измерений русской истории». А.Д. Шмеман. 1977, апрель. Си-Клифф, штат Нью-Йорк.
Не только истории, но и всех сторон жизни человечества, каждого человека и не только в России. Со времён Голгофы ПРИЯТИЕ БОГА и указанной Им во время Его земной жизни необходимости очищения жизни и нрава людей и пробуждения совести каждого, - это является главным нравственным измерителем истории человечества и качества жизни отдельного человека. Общеизвестно, атеизм - это абсолютное отрицание и Бога и предложенного им главного нравственного измерителя. Мысли А.Д. Шмемана (1977) и Ю.М. Лотмана (1988) дополню результатами наблюдений академика Натальи Петровны Бехтеревой (1924-2006), выдающегося российского нейрофизиолога: «Атеизм, как кажется его приверженцам, способствует науке. На самом деле вера может способствовать науке больше, чем атеизм. Атеизм как мировоззрение очень обедняет духовную жизнь человека и ставит преграды возможностям его познания. … Выкинув из нашей жизни религию (Н.П. Бехтерева имела в виду большевизм), мы избавились не только от мощнейшей психотерапии, но и от свода нравственных правил… Да ещё как умело подаваемых»!!!»
Западная Европа «старше» России в «выкидывании из своей жизни религии». Начало этому своему «подвигу» она положила расколом Христианства. В XVIII веке свой выбор наследница Римской империи завершила утверждением атеизма, осуществлённым усилиями французской словесности и философии. В настоящее время, продолжающееся более двух тысяч лет разделение человечества по восприятию Бога и по отношению каждого к главному - нравственному измерителю истории человечества и жизни отдельного человека – приобрело угрожающий характер. Девять веков Россия сопротивлялась намерениям внутренних и внешних старателей «выкинуть из её жизни Православие». Отрицание нравственного измерителя жизни – не спрятать ни высоким уровнем ВВП на душу населения, ни высокой долей национального дохода на ту же душу. Безнравственность не спрятать никакими мифами об «исключительности» той или иной нации, той или иной религиозной веры, той или иной страны и народа. Спасение всех – в признании права каждого на исповедование избранной им религиозной веры; в признании истинной причины раскола Христианства; в одновременном преодолении этого раскола всеми сторонами и в осуществлении истинного единения православия, католицизма и других, противоположных православию течений христианства. Тогда под знаменем, «некогда водружённом на Голгофе», «обитатели всех стран света» смогут, наконец, заключить «священный союз всемирного дружества» и договориться о правилах использования имеющихся у них ресурсов для жизни, движения и приближения к всеобщему прогрессу на эволюционном пути развития каждого народа и каждой страны.
Емельянова Е.А.
Крысин Р.И.
I.Правые и левые – подвижники и противники
«священного союза всемирного дружества»

«О, Боже мой, распятый, как злодей,
Тебе, Тебе с Отцом и Духом слава!
Своим Крестом Ты разделил людей
На тех, кто слева, и на тех, кто справа!»
Иеромонах Роман (Александр Матюшин).

Известно, что общепризнанным является социальный принцип деления людей и политических партий на правых и левых. Своим рождением эта традиция обязана Учреждению Национальной Ассамблеи, впервые созванной 17 июня 1789 года накануне революционных событий во Франции. На Ассамблее представители и защитники монархии сидели СПРАВА, их противники, объявившие себя защитниками народа – сидели СЛЕВА. История этой традиции будет освещена нами позже, а сейчас отметим: мы придерживаемся нравственного принципа деления людей на правых и левых, явленного Иисусом Христом на Голгофе.
Четверостишие, предпосланное нашему повествованию, заимствовано нами из стихотворения, написанного иеромонахом Романом 25 декабря 1987 года. Его поэтическое творчество тоже было ответом на нравственный запрос нашего времени. Александр Матюшин напомнил нам о том, что две тысячи лет назад примером своей земной жизни Иисус Христос показал людям: происходящее на Земле – это следствие выбора каждым своего способа жизни, своего способа пребывания здесь, на прекрасной и гостеприимной Земле. Явление Иисуса Христа было вызвано реальными историческими событиями: начиная с Гая Юлия Цезаря (100-44 гг. до н.э.) силовой захват и грабёж как способ приращения территории и обогащения империи был главным стремлением правителей Рима. Рост богатства и могущества Римской империи сопровождался беспримерным насилием и глубочайшим падением нравов. Властолюбие, зависть и корысть «стимулировали» не только «подвиги» героев-правителей. Зависть, корысть, жажда власти и удовлетворение их насилием проникли во все слои населения и охватывали все стороны жизни индивидов и их сообществ. Стон стоял над землей и достиг Небес.
Поэтому две тысячи лет назад на мольбу людей о спасении БОГ ответил явлением своего сына ИИСУСА ХРИСТА. Человеческая жизнь Иисуса проходила в последние годы правления императора Октавиана Августа (27 г. до н.э. – 14 г. н.э.) и насильственно была прервана при Тиберии (42 г. до н.э. - 37 г.н.э.). Иисусу предстояло открыть людям истинную природу их бед и примером собственной жизни показать, что спасение каждого в исполнении того, к чему он был призван при рождении – в очеловечивании жизни и собственного нрава, в служении этому очищению других людей в меру сил и способностей каждого. Это был и остаётся поныне путь сложной и трудной работы каждого человека над самим собой, работы, не свободной от страданий и опасностей, в том числе и для жизни. Поэтому ХРИСТОС родился, рос, мужал Человеком и действовал как Бог и как Человек. В общении с людьми Он выявлял заложенные в них Создателем возможности и предрасположенность их к очеловечиванию собственной жизни и собственного нрава собственными усилиями. Преодолеть СЕБЯ, преодолеть собственными усилиями – в этом ПОДВИГ, ВЕЛИЧИЕ и СЛАВА каждого живущего на Земле Человека, если он сумел стать ЧЕЛОВЕКОМ!
Призванные ХРИСТОМ 12 его учеников уже проявляли необходимые для такой работы с людьми свойства характера и способности. Их было немного – всего 12. И их одолевали сомнения: будущие Апостолы сознавали сложность дела, к служению которому призвал их Учитель. Один из избранных и любимых им учеников – Иуда Искариот, - когда узнал о том, что такое служение сопряжено с опасностью для его собственной жизни, предал своего Учителя. Иисусу предстояло пройти до конца и показать всем сомневающимся и колеблющимся, что такое служение возможно и крайне необходимо. На Голгофе слева от ХРИСТА, страдая, стенал и возмущался разбойник. До Голгофы он «извлекал свою выгоду отовсюду» грабежами и убийствами. Изощряясь, вплоть до богохульства, он требовал от распинаемого рядом с ним Господа подтверждения Его Божественной силы - удовлетворением его претензии на сохранение ему жизни. Игнорированием требования казнимого слева от него Иисус подтвердил Предусмотренную Божиим Промыслом наказуемость всякого посягательства на жизнь, достоинство и на результаты добросовестных деяний любого человека. Второй разбойник, проявив понимание и приятие этого требования БОГА, прервал богохульство своего товарища и заявил: «За наше зло нам мало этих мук. А этот же, скажи, за что страдает?». В последнем при земной жизни движении души второго разбойника ХРИСТОС увидел первый его шаг к осознанию неправоты того, что он «творил», и к признанию своей ответственности за все последствия таких «творений». Христос увидел первый шаг в превращении второго разбойника в поклонника ИСТИНЕ и ДУХУ ОТЦА. Два стереотипа поведения и отношения к каждому из них – к БОГУ.
Об огромной толпе, оравшей у подножия Голгофы: «Распни!», – ХРИСТОС успел сказать: «Отче! Прости им - они не ведают, что творят!» Об этих крикунах поведал в «Святом благовествовании» любимый ученик ХРИСТА апостол Иоанн. Он рассказал о том, как эти иудеи, у подножия Голгофы оравшие «распни!», до неё донимали ХРИСТА-проповедника ИСТИНЫ и ДУХА ОТЦА - коварными вопросами, требованиями доказательства его Божественного происхождения, преднамеренными искажениями его притчей, проповедей, поступков и его деяний. Они занимались поисками способов Его убийства, так как тот способ жизни, примером которого являлась жизнь самого ХРИСТА, мог лишить каждого из них возможности извлекать свою пользу отовсюду ставшими привычными для них способами. Поэтому они отдали его на растерзание палачам Голгофы. Кого-то из них его ученикам ещё можно было учить тому, что в один миг успел осознать разбойник, распятый на Кресте справа от ХРИСТА. Всем сподвижникам и последователям Христа предстояла тяжелейшая работа.
Еще до казни ХРИСТОС знал возможности каждого из его учеников, но продолжал работать и с будущим предателем - с Иудой Искариотом, и со всеми сомневающимися. Он успел обратить внимание своих учеников на абсолютную недопустимость в их работе с людьми потакания лжи и «оправдания» её любыми мотивами, даже такими «высокими», как сохранение жизни. Страданиями и смертью на Голгофе ХРИСТОС предупреждал людей о том, что из-за «оправдания» лжи, в том числе и «неведением» - утверждение ИСТИНЫ и ДУХА ОТЦА на Земле может быть оплачено страданиями и гибелью миллионов людей.
Представители власти и первосвященники - участники неправедного суда над ХРИСТОМ, вершители казни и разбойник, распятый на кресте СЛЕВА от ХРИСТА, - все они показали себя ненавистниками Бога, готовыми только оправдывать себя, любые свои поступки и действия, и освобождать себя от всякой ответственности за их последствия. Огромная толпа, оравшая «распни!», - представляла собой огромное сборище пособников и потенциальных ЛЕВЫХ. Индивиды и группы левых находились на разных ступенях общественной иерархии. Но общим для всех явных и потенциальных левых – было опасение утраты привычного способа извлечения своей пользы привычными для них способами. Поэтому изначально левые готовы были к расправе над всеми, кто будет сопротивляться осуществлению их желаний и намерений «извлекать свою пользу отовсюду». Поскольку у каждого индивида группы левых и их пособников представление о «своей пользе», о ее содержании и размерах не могло быть одинаковым, - единение в стане левых (со временем - лидеров и возглавляемых ими партий) изначально и поныне исключалось и исключается. Если оно и случается, то бывает крайне редким и кратковременным. То же самое можно наблюдать и между рядовыми (индивидуальными) приверженцами левизны. Человечеству предстояло понять именно это, чтобы под самой изощренной маскировкой научиться распознавать истинные намерения левых и оказывать им противодействие на всех уровнях: бытовом, межличностном, общественном и общечеловеческом.
Ученики ХРИСТА – Апостолы стали первой группой ПРАВЫХ Их было немного. «Такие люди редки, которые могут делать добро, не имея за своей спиной стены», - в 1996 году скажет Н.П. Бехтерева. «Каждый из них (апостолов Христа) стоил целого мира», - изрёк Саул. По желанию и волей Христа этот яростный гонитель христиан стал мудрым и мужественным апостолом Павлом. Апостолу Петру предназначено было – стать основателем Церкви Христа в Риме. Согласно Преданию, выполнив его, он стал её первым епископом. «Светлые, строгие и чистые», по словам А.И. Герцена, последователи Христа влекли народ к спасению самоосвобождением, влекли к цивилизации, символом которой отныне становился Крест. Знаменем идущих к этой цивилизации людей со времён Голгофы являлись Слово и Заповеди ХРИСТА, примером – память о подвиге Его ЖИЗНИ. Следование Заповедям ХРИСТА и ПРИМЕРУ подвига ЕГО ЖИЗНИ означало, в первую очередь для священнослужителя, – служение ИСТИНЕ через очеловечивание собственной жизни и собственного нрава. Основатель монастыря на берегу Нила Пахомий Великий (290-346), чтобы избежать таких соблазнов, как гордыня и любоначалие, вообще не принимал сана священства. Такие последователи Иисуса Христа такому же Служению ИСТИНЕ учили каждого индивида – они показывали пример приложения собственных усилий к очищению собственного нрава и собственной жизни. «Нравственное совершенство есть дело личных усилий и личной совести отдельного человека». Каждого! М.Н. Карамзин.
После Воскресения и Вознесения ХРИСТА число последователей Его росло во всех частях огромной Римской империи. Христианами становились выходцы из разных слоев её населения: от выходцев из императорских семей до нищих ХРИСТА ради. Ответом на жесточайшие гонения на христиан явилось монашество. Начавшееся как способ спасения, у православных монахов оно превратилось в распространённую форму служения Богу – очищению жизни и нрава людей следованием Заповедям Христа. Основателем христианского монашества признан Антоний Великий (250-336). Убежищем и местом такого служения, начиная от Тавенийского общежития, организованного Пахомием Великим (290-346), являлись монастыри. В Православии они стали центрами распространения знаний, просвещения, культуры и воспитания. Ученик Антония Великого Илларион перенёс монашество из Александрии на свою родину – в Палестину и организовал обитель в Газе. Отсюда, начиная с IV века, монастыри распространились по всей Палестине и в Сирии. Другие ученики Антония Великого организовали 50 монастырей под Александрией и в них служили Богу 50 тысяч иноков. Организаторами монастырей в III - IV веках были врач Святой Пантелеймон, Василий Великий – с его именем связана одна из основных литургий Восточной Церкви. «Очищению жизни и нрава людей» служил Отец Церкви Афанасий Александрийский (295-373). Отстаивая систему мировосприятия, оставленную Иисусом Христом людям, он разработал учение о единосущии Бога-Отца и Бога-Сына, учения, принятого и утверждённого на первом (325) и втором (381) Вселенских соборах. Он защищал самостоятельность Церкви, её независимость от императорской  власти. В память об этом Отце Церкви на Афоне в X веке была сооружена лавра Святого Афанасия.
Насколько трудна была эта работа по очищению жизни и собственного нрава на индивидуальном уровне, - достаточно прочитать «Исповеди» Ефрема Сирина (306-373) или Блаженного Августина (354-430). Преодолевшие трудности перехода от одного образа жизни к другому, рядовые христиане, как и их апостолы, тоже становились светлыми и чистыми. Будущий первый император Византийской империи – Константин (285-337) – еще в семье увидел, что его отец-язычник покровительствовал христианам, потому что они были честными гражданами и верными  слугами. При дворе императора Диоклетиана (284-305), где Константину пришлось служить, на разных должностях, служили и христиане. И Константин имел много случаев удостовериться в их честности и преданности долгу. Это, однако, не помешало ему тоже принять участие в гонении на христиан. Но необыкновенная твердость исповедников Христовых, свидетелем проявления которой ему пришлось бывать неоднократно, предрасположила его в их пользу. Впоследствии Константин признавался, что пребывание при дворе Диоклетиана содействовало его обращению в Христианство: «Я отчуждился от бывших доселе правителей потому, - говорил он, - что видел дикость их нравов». В 306 году Константин стал императором Восточной Римской империи – Византии, занимавшей территорию Балканского полуострова, Малой Азии и юго-восточного Средиземноморья. Доступные в настоящее время в Богословии и исторической науке сведения позволяют предполагать, что великое переселение народов было продолжением дела, которому словом, поступками и делами во время своей человеческой жизни служил ИИСУС ХРИСТОС.
На государственном уровне, именно как император, а не как «человек вообще», для осуществления коренного переворота в миропонимании людей через объединение усилий всех правых, представленных в Государстве и Церкви, - Божиим Промыслом был избран Константин. Церкви предназначалось духовное воспитание людей Словом и Заповедями Христа; Государству – законодательное закрепление и сохранение предусмотренного Богом устроения человеческого общежития, такого общественного порядка, при котором индивид любой национальности получал бы возможность для самостоятельной жизнедеятельности и хозяйствования, беспрепятственного отправления религиозного верования, для сохранения и развития культурных традиций народа, к которому он принадлежал. «По своему характеру деятельный, воинственный, всем доступный и щедрый, дальновидный и проницательный, – Константин являл собой черты мирового гения». Таким представлен он в книге «Жития святых».
Так в практической деятельности последователей Иисуса Христа в III - IV веках происходило становление Православия. В IV веке Православие стало официальной религией Византийской империи. Тогда состоялся первый союз Церкви и Государства, но не на «договоре», сделке или соглашении, а на вере в необходимость и возможность изменения миропонимания всех людей на Земле в соответствии с Заповедями ХРИСТА.
Одновременно с Константином «очищению жизни и нравов людей» служили: в северной Африке и в Европе - Августин Блаженный (354-430); в Константинополе – Иоанн Златоуст (между 344-354-407), предполагаемый автор литургии. На Ближнем востоке миссию «очищения жизни и нравов людей» выполняли: в Палестине - Евсевий Кесарийский (263-339), Василий Великий (329-379) со своим другом юности Григорием Богословом (300-390), в Сирии – Ефрем Сирин (306-373), в Бейруте – Роман Сладкопевец (491-518). Преодолевая «усердие» прямых наследников Римской империи в их жажде «извлекать свою пользу отовсюду» и жесточайшими средствами расправлявшихся с христианами, - утверждению дела Иисуса Христа в I – X веках отдали жизни многие – не счесть имён великомучеников Европы, Кавказа, Ближнего Востока и Северной Африки, замученных «тучами гладоносных насекомых». Богат русский язык. В нём наши предки нашли меткое определение палачам – кромешники.
Каким представлялся общественный порядок – основание человечества – «вечный закон», установлению которого служили христиане во времена, когда память о нём ещё была свежа? Приведем описание его, оказавшееся общим, тремя великими поэтами: англичанином Джоном Мильтоном (1608-1674), французом Франсуа Рене Шатобрианом (1768-1848) и гордостью России – А. С. Пушкиным (1799-1837). Александр Сергеевич воспроизвел это описание в 1836-1837 году в статье «О Мильтоне и Шатобриановом переводе «Потерянного Рая». Цитируем пушкинский перевод с французского языка на русский: «Порядок общественный, вне порядка политического, составлен из религии, умственной деятельности и промышленности материальной. Во всяком народе, во время величайших бедствий и важнейших событий, священник молится, стихотворец поет, ученый мыслит, живописец, ваятель, зодчий творят и зиждут (создают), ремесленник работает. Смотря только на них, вы видите мир настоящий, истинный, неподвижный, основание человечества, однако, по-видимому, чуждый обществу политическому. Но священник в своей молитве, поэт, художник, ученый в своих творениях, ремесленник в своем труде открывают от времени до времени, в какую эпоху они живут, в них отзываются удары событий, от которых сильнее и обильнее текли их жалобы, их пот и даже вдохновение». Основание человечества – способ жизни каждого народа, предоставляющего индивиду возможность заниматься своим делом в меру своих сил и способностей. Каждому!
Мильтон, секретарь по международной переписке у Кромвеля, знал, что при любом политическом порядке, представленном монархией или республикой, спасение нации и государства возможно лишь сохранением общественного порядка – основания человечества, который он называл «Раем на Земле». На преимущества такого общественного порядка для жизни каждого человека, противопоставляя его «порядку», устраиваемому применительно к идее европейской «исключительности», - в XVIII веке указывали: немецкий философ Иоганн Гердер (1744-1803), русские писатель Д.И. Фонвизин (1744-92) и историк Н.М. Карамзин (1766-1826), в 1816 году – А.С. Пушкин. До 1833 года он узнал о том, что и как пережил Шатобриан, и счёл необходимым в поучение российским читателям рассказать об этом.
Согласно рассказу А.С. Пушкина: поэт Франции Шатобриан видел, как политический порядок, установленный революцией, превращал жизнь его страны в ад. Спасаясь от якобинского произвола, от якобинской удавки, он покинул пределы Франции и оказался в одной из общин североамериканских индейцев. Здесь, в совсем непростых условиях Шатобриан увидел «основание человечества». Индейцы помогли ему вернуть утраченный интерес к жизни и восстановить душевное равновесие. В США он понял: политический порядок (даже чуждый «основанию человечества») может или сохранить приемлемый общественный порядок, или превратить его в ад. Тот или иной исход он связывал с тем, кто возглавляет политический порядок: «Наполеон – все для себя, Вашингтон – все для народа», – писал Шатобриан, сопоставляя политические порядки США и революционной Франции. Дж. Вашингтон (1732-99) был первым президентом США и председателем Конвента по выработке Конституции штатов (1787).
По возвращении из Америки во Францию с восстановленной династией Бурбонов, Шатобриан оказался свидетелем того, что общественный порядок, существовавший в стране до революции, - уже тогда не представлял собой основания человечества. И политический порядок в дореволюционной Франции, основанный на негативных системах мироощущения, существенно ущемлял интересы народа. Установленный в процессе революции политический порядок, возглавленный Наполеоном, ещё дальше увел Францию от основания человечества. С восстановлением после революции дореволюционного политического порядка общественный порядок-основание человечества во Франции был полностью предан забвению. Под впечатлением всего увиденного и пережитого в Европе и в Америке Шатобриан взялся за перевод на французский язык «Потерянного рая» Мильтона. А.С. Пушкин считал Шатобриана «первым из современных французских писателей, учителем всего пишущего поколения», а его перевод «Потерянного рая» – подвигом. «Тот, кто, поторговавшись немного с самим собой (!), – в 1836 году ещё при жизни Шатобриана писал о его выборе Пушкин, – мог спокойно пользоваться щедротами нового правительства, властью, почестями и богатством, предпочел им честную бедность. Уклонившись от палаты пэров, где долго раздавался красноречивый его голос, Шатобриан пришел в книжную лавку с продажной рукописью, но с неподкупной совестью», вложив в свой перевод «много искренности, много сердечного красноречия, много простодушия (иногда детского, но всегда привлекательного)». В Мильтоне и Шатобриане Пушкин увидел личности, которые при любом политическом порядке смогли остаться «светлыми, чистыми, и честными». При политическом порядке, возглавляемом, не Наполеонами, а такими личностями, какими были: Константин, Святой Владимир или Вашингтон, - эти главы политического порядка, при любом обозначении исполняемой ими должности, могли служить делу возрождения предопределенного Божиим Промыслом общественного порядка – основания человечества. Так могли служить: Шатобриан, Карамзин, Пушкин и декабристы, мастера российской словесности и священники, земство и предпринимательство, Столыпин …и все, кто сейчас помогает Путину…
О Византийском опыте апробирования единственно спасающего общественного порядка помнили. В 1960-е годы византийский опыт изучал протопресвитер А.Д. Шмеман (1921-83). Младенцами их братьев-близнецов, Андрея и Александра, родители, эмигранты первой послереволюционной волны, в 1921 году увезли во Францию. Там, взрослея, малыши становились русскими. Там, в Европе, потом в Америке протопресвитер отец Александр служил сохранению памяти о действительной истории России и о роли Православной Церкви в распространении дела Иисуса Христа не только в России. Он писал: «Византийский опыт имел продолжение и творческое развитие у стран и народов, которые приняли из византийских рук христианство, а с ним и византийский «теократический» идеал - Православие. И это продолжение (византийского опыта – Е. Е.) с особой ясностью проявилось в самосознании новых христианских наций, в котором те отождествляли себя с собственными своими Константинами, чей основополагающий опыт обращения был воспринят как дело Божественного Промысла и избрания. В Болгарии Борис I, креститель Киевской Руси Владимир, покровитель православной Сербии Савва – каждый из них в памяти своего народа остался его «отцом во Христе», живым символом его посвящения Христову делу в мире». А.Д. Шмеман проследил интерес к восприятию византийского опыта устроения общественного порядка народами Македонии, Моравии, Греции, Грузии, Палестины.
Он продолжал: «Византия – как впоследствии и другие православные государства – знала и жестокость своей социальной и политической системы, были в этой системе богатые и очень богатые, были бедные и еще более бедные. Но с самого начала в Византийском опыте общественного порядка ценилось достигнутое чувство спаянности народа, крепость межличностных связей, дух человеколюбия и постоянная открытость общечеловеческому опыту». Этот общественный порядок, установленный в Византийской империи на «созданном и явленном ХРИСТИАНСТВОМ видении мира и человека», был предусмотрен Божиим Промыслом в качестве важнейшего разумного условия спасения отдельного человека, отдельной нации, всех людей на Земле. Этот Крест предстояло нести правым. В феврале 1975 года А.Д. Шмеман пояснял: «Правое может быть и часто бывает бесконечно омерзительным. Но даже и тогда мы, правые, остаёмся в категориях греха и праведности, гибели и спасения, то есть в категориях, явленных Христианством. Левое основано на ненависти к самим этим категориям, к этому видению мира и человека».
«Правыми считаются те, кто покоряется природе, левыми – те, кто прикладывает усилия к тому, чтобы эту природу исправить», то есть (рискнём продолжить это суждение Франсуа Мориака) приспособить природу и человека к запросам и стремлениям индивида или группы их, приверженцев левизны. Извека состоявшиеся левые «приспосабливают» к своим запросам кого угодно и любыми способами. Поэтому неизбежно левые - приверженцы насилия, войн и революций, приверженцы зла и насилия вселенского масштаба. Первоисточником становления таких индивидов психологи считают неподавленную в детстве врождённую агрессивность. Значит, человечество давно стоит перед проблемой преодоления первопричины. Следовательно, в процессе воспитания без религии не обойтись. Основатели Руси изначально понимали это.
Левое-правое, нечистое-чистое, злое-доброе, - такое противопоставление существовало в мифотворчестве многих народов мира. Левое, нечистое и злое, - всегда ассоциировалось всеми народами со смертью, с разрушением, с адом – с кромешной тьмой. Поэтому приверженцев зла на Руси называли кромешниками. Левые – палачи - кромешники являлись творцами нечистой истории. К разрушению и смерти приводила, в конечном итоге, их деятельность в Византии, в Европе, на Востоке, в России – везде.
В мифопоэтической традиции славян есть замечательный символ левизны – Кащей Бессмертный – один из высших «рангов» славянской «нечистой силы». У этого сказочного упыря есть всё, о чём мечтали вполне осязаемые злодеи исторического масштаба: бездушие и «мертвенность», свобода от собственной совести, непомерное богатство, претензия на неуязвимость и безнаказанность, власть над красавицей, обретённая силой и колдовством, за пределами сказок – обретённая обманом и без колдовства. Нравственный принцип деления людей на правых и левых – это указатель движения многонационального человечества либо к БОГУ, к Спасению, к Жизни, к Развитию; либо - против Бога к атеизму и, в конечном итоге, - к гибели.
О предложенном Иисусом Христом способе спасения «обитателей всех стран света» напоминали: в 1716 году - французский аббат Сен-Пьер; в 1760 – французский философ Ж.Ж. Руссо; в 1785 – немецкий философ – Иоганн Гердер; в 1792 – русский историк Н.М. Карамзин; в 1816 – русский поэт А.С. Пушкин; в 1848 – русский философ А.И. Герцен. До своей гибели меморандум о спасении мира подготовил П.А. Столыпин. В 1977 году протопресвитер А.Д. Шмеман напоминал об этом россиянам. Это его напоминание, как и всех, писавших об этом до него, касалось «обитателей всех стран света» без исключения. Он писал: «Подлинное спасение России и МИРА. Е.Е.) не в сведении счётов, не в упрощении и фанатизме, а в трудном и медленном подвиге собирания всего на нашем сложном и трагическом пути, что «честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала». Флп. 4:8».

1). Истоки выбора Русью своего способа жизни и развития

восходят ко времени великого переселения народов. Начавшееся во II веке, на территории Евразии оно завершилось в начале V века. Славяне, «молодой, сильный, очень активный народ, умевший хорошо приспосабливаться, остановились тогда на Балканах» (Л.Н. Гумилёв). Наши предки, тоже славяне, избрали для колонизации северо-восток Европы – территорию лесов, рек, болот. Воссоздавая панораму расселения народов на огромной территории Евразии, Л.Н. Гумилев отметил, что трудности своего утверждения на занимаемой им территории каждый народ преодолевал силой оружия и собственной системой мироощущения, как правило, враждебной миру, с которым ему пришлось столкнуться. Поскольку эти системы с неизбежностью оправдывали убийства и злодеяния, Лев Николаевич назвал их негативными, то есть противоречащими тому мировосприятию, которое Иисус Христос за время своей земной жизни оставил людям в проповедях, притчах, в делах и в обучении избранных им апостолов. Изученные Л.Н. Гумилевым источники этих народов свидетельствовали о том, что «негативные системы мироощущения захлестнули тогда и христианский, и мусульманский, и иудейский миры. В христианском мире к IV веку свободной от влияния негативных систем мироощущения оказалась лишь Греция, к сближению с которой изначально тяготели славянские племена».
Славянами и причинами их жизнестойкости в своё время интересовался немецкий философ Иоганн Гердер (1744-1803). В 1777 году он писал о них: «Они были щедрыми, гостеприимными до расточительности, любителями сельской свободы, но, в тоже время, легко подчиняющимися и покорными, врагами грабежа и разбоя. Они любили труд, никогда не претендовали на мировое господство, не имели в своей среде воинственных наследственных князей и предпочитали платить дань, лишь бы спокойно жить на своей земле <…>. От славян германцы многому научились <…>. «Некоторые народы и более всего из числа германских, очень тяжело провинились перед ними». Перед славянами «провинились» прямые наследники Римской империи. В чём и как давно «очень тяжело провинились перед славянами некоторые народы Европы», рассказал не Гердер, а Л.Н. Гумилёв. В его книге «От Руси до России» читаем: «До сейма в Вероне польский король-католик Мешко I (?- 992) воевал с Киевским князем из-за Червлённой Руси (Галиция), а император Священной Римской империи германской нации Оттон II (955-983) - с западными славянами на реке Эльбе (Лаба)».
В середине X века германцы-католики попытались проникнуть в душу восточных славян. Чтобы подчинить Русь своему влиянию и привычно беспрепятственно извлекать и из неё свою пользу, они решили крестить княгиню Ольгу (?-969) и киевлян в исповедуемой ими вере». «Легко подчиняющиеся и покорные славяне» отказались принять навязываемую им католическую веру. Наши предки уже знали об Афоне – о центре Православия, расположенном на восточной оконечности п-ова Халкидика в Греции. Славяне отдали предпочтение Православию. Тогда германцы-католики предприняли силовой способ подчинения Руси. «В 983 году на сейме в Вероне (сев. Италия) император Священной Римской империи германской нации (962-1806) Оттон II (955-983) «провёл решение о войне против мусульман и сарацин» (греков)». Решением о войне против мусульманства и православия участники сейма в Вероне объявили себя прямыми наследниками Римской империи, прямыми наследниками традиционного выбора ею способа своей жизни и развития - веками апробированным извлечением своей пользы отовсюду ложью, насилием, войнами.
Племена и народы, сопротивлявшиеся приобщению их к этому «наследству», они называли «варварами», а своё посягательство на осваиваемую «варварами» территорию – «защитой цивилизации». Исключительно труднопреодолимыми «варварами» оказались «легко подчиняющиеся и покорные» восточные славяне - они успешно пресекали притязания своих ненасытных воинственных соседей на осваиваемую ими территорию. Поэтому традиции раздора и лжи, который представляло собой решение сейма в Вероне, Киевский князь Владимир противопоставил уже проверенный нашими предками способ своей жизнедеятельности – обеспечение ЕДИНЕНИЯ народа. Такое единение явилось надёжным способом сохранения его в качестве основной силы в защите отечества. Отечеством становилась осваиваемая славянами территория. Из всех религий объединяющее назначение являло тогда учение ХРИСТИАНСТВА, а в нём, уже убедительно проявившее в IV - X веках свою значительность, - Православие. Поэтому в 988-989 годах Крещением Руси в Православии был скреплён длительный процесс определения Русью своего способа хозяйствования, организации общественного порядка, сохранения народа для успешной защиты отечества от посягательств на него любых соседей. Наши далёкие предки предпочли способ жизни и развития, предложенный Иисусом Христом во время его земной жизни, – способ очеловечивания жизни и нрава людей определением и созданием условий для жизни каждого народа и племени, жившего на осваиваемой славянами территории, при сохранении веры, обычаев и традиций аборигенов. Проницательными были наши далёкие предки. В соответствии с их выбором Восток и Запад, «историческими попутчиками» назвал их А.И. Герцен, пошли разными путями, веками формируя противоположные психотипы своих народов: с различными стереотипами их намерений, преследуемых целей и поведения.
О status quo Европы и России в 1940 году свидетельствовал французский писатель Франсуа Мориак (1885-1970). Эталон европейца, сформировавшегося на основе идеи европейской исключительности, предстал перед ним в образах немецких оккупантов, по-хозяйски расхаживавших по улицам Парижа. Он знал: до Франции они уже прошли «победным маршем» почти по всей территории Европы. Этот «парад» он считал результатом политики умиротворения фашизма, проводившейся странами Европы между первой и второй мировыми войнами. Возможность же проведения такой политики Мориак объяснял «отсутствием во всех странах Европы «связи между мыслью, верой и искусством, с одной стороны, и государственными делами – с другой», то есть – отсутствием духовного стержня у народов Европы, которым, - утверждал он, - располагали тогда только народы России. На необходимость изучения этой истории, - вспоминал Мориак, - в 1900 году ему указал его учитель и друг - французский писатель Поль Клодель (1868-1955). Значительность этих связей в формировании духовного стержня России Мориак понял, по его признанию, «читая одно за другим произведения Достоевского, Толстого, а к каждой пьесе Чехова хотел приписать эпиграф: Величие души человеческой». Этот, не сокрушённый большевистской опричниной духовный стержень России, он считал силой, способной сокрушить фашизм. Христианин, писатель и журналист Мориак до конца своих дней активно боролся против распространения и попыток возрождения фашизма в Европе после второй мировой войны.

2). К истории прохождения левыми Европы их выбора
способа жизни и развития.

В установлении общественного порядка, предложенного Иисусом Христом во время Его земной жизни, зачинщики и исполнители казни на Голгофе, видели опасность утраты для себя привычных способов извлечения ими своей пользы отовсюду. Видели эту опасность для себя все левые – в том числе и та часть «тучи гладоносных насекомых», которая исступлённо орала у Голгофы: «Распни!» Там, в той общей «туче» были всякие, страшные по-разному в своих последующих гонениях на христиан. Организаторы и исполнители казни после Воскресения и Вознесения Христа ужесточили эти преследования, всякие - доносили и чинили расправу. Около 65 года в Риме был схвачен и казнен апостол Пётр, основатель Церкви Христа в Риме и первый её епископ. Вместе с Петром был казнён апостол Павел. Во имя «защиты цивилизации» «гладоносные насекомые» «съели» этих праведников? И пытаются проделывать это до сих пор?
Рост популярности общественного порядка, основанного в Византии на единении власти, Церкви и местного самоуправления, вызывал у левых страх, а растущее богатство её будило у них зависть и потребность удовлетворения их неистребимой жажды наживы. Наблюдая безграничное мужество своих жертв в защите Знамени Христианства, левые (из религиозной и светской среды) догадались о возможности использования этого знамени для удовлетворения своей жажды к обогащению. Так была найдена ими маска, за которой можно было скрывать свои истинные намерения. Маски менялись, но суть оставалась: служение Истине отвергалось, превращаясь в изощрённые формы потакания лжи.
Левые тоже начали строить в Европе Церкви. Знаменем Православия, учрежденного императором Византии Константином и призывавшего к нравственному очищению, трудно было прикрыть жажду левыми власти, стяжательства, наживы. Поэтому негативное мироощущение, приправленное христианской риторикой, к IV веку было превращено ими в свою «веру». Христианство с выхолощенными из него нравственными Заповедями Христа было названо католической верой. Православная вера была объявлена католиками «раскольнической», «еретической», а православные верующие – «дикими варварами», подлежащими уничтожению. Под такое «знамя» охотно выстраивались колонны любителей извлекать свою пользу отовсюду, при этом громогласно объявлявшие себя «спасителями и хранителями гроба Господня». Не жизни, нет, ни Заповедей Бога, ни следования им, ни распространения их в мире! – Отторжение Заповедей Христа и пресечение даже памяти о них! – таким был выбор левизны! Левые, представившие себя в Западной Европе наследниками «Священной» Римской империи, со времён Голгофы начали «выкидывать из своей жизни религию».
Формой служения своему «богу» левизна избрала ложь и стяжательство; способом навязывания своего выбора «обитателям всех стран света» - насилие и войны. «Прельстительно-светленькой маской» в этом «служении» являлось объявление себя «защитниками и хранителями гроба Господня. Эти служители дьяволу тоже начинали со строительства Церквей, многие левые становились их главами – епископами. В V веке было установлено главенство Римского епископа над всеми епископами католических церквей, где бы они ни появлялись. Римского епископа стали называть папой. С VI века начало формироваться и католическое монашество. Как и католические Церкви, монашество тоже было подвергнуто строжайшей централизации. Такие католические монашеские объединения стали называть орденами. После раскола Христианства на Католицизм и Православие (1054) в составе ордена выделялись военизированные духовно-рыцарские объединения, становившиеся армиями левых католиков. Воины таких армий получали «отпущение грехов» в награду за участие в войнах во «имя Христа». В XII - XIII веках создание католических государственных духовно-рыцарских орденов – армий «служителей богу» - стимулировали Римские папы.
Делёж добываемых в крестовых походах (1096-1270) ценностей вызвал непримиримый раздор в стане левых и, как следствие, - образование в Европе двух, независимых от государственных законов, обществ: религиозного - с папой во главе и светского – во главе с императором или королём. Всё остальное население Центральной Европы, отличное от этих двух особых обществ полной зависимостью от государственных законов, считалось подчинёнными. «Законы пишутся не для начальства, а для подчинённых», - ответил однажды на недоумённый вопрос друга Пушкина - А.А. Дельвига (1798-1831) - «европейски» образованный шеф жандармов в правительстве Николая I (1796-1855) - А.Х. Бенкендорф (1783-1844). Знай, сверчок, свой шесток! О необходимости знать эту пословицу и следовать ей в 1988 году мне напомнил «коммунист» Г.В. Купцов. В 1992 году он вынудил Б.Н. Ельцина признать его первым губернатором Липецкой области. Не утратили всхожести семена зла из «тучи гладоносных насекомых».
Кроме своих, европейских, подчинёнными становились и завоёванные европейцами народы других стран мира. Природу и мир этих народов, «недочеловеков» по её мнению, Европа игнорировала до, после завоевания и после освобождения их от многовековой колониальной зависимости. Не поэтому ли Европа не знает, что делать с мигрантами сегодня? А чем, в свою очередь, движима основная масса мигрантов, далёкие предки которых были лишены европейцами права на собственное национальное и религиозное устроение общества - «основания человечества»?
Вражда между двумя «особыми» обществами, религиозным и светским, с неизбежностью переросла в Европе в жестокие войны: за инвеституру – римские папы воевали за право облачать (назначать) императоров; императоры и короли – римских пап. Продолжением инвеституры явились религиозные войны. Ненасытностью папства в XVI веке была спровоцирована Реформация. Папство ответило на неё Контрреформацией, которая сопровождалась жесточайшей инквизиций. Костры инквизиции, полыхание которых началось в XII веке, в качестве оружия утверждения «чистой» веры – католицизма, - продолжалась до середины XIX века.
Оба общества «боролись» за главенство во власти. Каждое из двух названных обществ насилием обеспечивало себе «право» преимущественного распоряжения результатами «извлечения пользы» отовсюду: сначала от подчинённых закону народов в европейских странах, потом – в других странах мира. Подчинение себе глав светской власти начали Римские папы. Первое объявление светского короля вассалом Римского папы произошло в VIII веке. После раскола в 1054 году Христианства на Православие и Католицизм борьба Римских пап за полное верховенство и полное подчинение светской власти Церкви превратилась в Европе в обычную практику. Например, Иннокентий III (1160-1216), пока являлся Римским папой, заставил английского короля и других монархов Европы признать себя его вассалами, то есть подчинёнными, отныне обязанными служить ему и его наследникам на святом престоле. Имеются примеры и обратного исхода этой «борьбы» - обеспечивались эти «победы» королевскими мушкетёрами. «Победы» религиозного общества в этой «борьбе» обеспечивались «героями» воинственных монашеских орденов. Основная часть награбленного в таких войнах довольно продолжительное время служила источником обогащения верхов папства.
Источник личного обогащения нашло для себя и католическое духовенство рангом пониже римских пап: в XII - XIII веках оно взимало с верующих католиков-мирян индульгенции – «милость» Богу за «отпущение грехов». Аппетит приходит во время еды.
Воинственные монашествующие духовно-рыцарские ордена играли в войнах ведущую роль. В XII веке в Иерусалиме был создан католический монашеский орден тамплиеров, тогда же в Палестине появился монашеский орден иоаннитов (госпитальеров). В конце XII века немцы-католики создали в Палестине тевтонский орден, рыцари его воевали в Прибалтике, потом в Византии. «В 1204 году вместо того, чтобы освобождать Землю Святую, как провозглашали, они вероломно ворвались в Константинополь и захватили этот самый прекрасный город в мире. Пятьдесят лет нескончаемыми потоками вывозили они сокровища Византии. Только драгоценной монеты было вывезено сотни тонн… Из Константинополя были вывезены бесценные святыни и произведения искусства. Но ещё больше варвары из Брюсселя, Лондона, Нюрнберга, Парижа попросту уничтожили… И по сей день музеи Европы ломятся от награбленных византийских сокровищ… Именно несметными богатствами Константинополя был вскормлен монстр ростовщической банковской системы современного мира… В результате спекуляции константинопольскими реликвиями образовались первые крупные еврейские капиталы… Корни Ротшильдов отсюда: Майер Амшель Ротшильд (1744-1812) в 1766 году основал банк во Франкфурте-на-Майне, а пятеро его сыновей – в Вене, Неаполе, Париже, Лондоне. Запад варварский стал Западом цивилизованным лишь после того, как захватил, разграбил, разрушил и поглотил в себя Византийскую империю» («Гибель империи». 3-е издание»; Кураев А. - «Протестантам о Православии. Наследие Христа».) Что же такое – эта европейская ЦИВИЛИЗАЦИЯ с точки зрения нравственной? Мантия, за которой скрывается ВАРВАРСТВО?
По мере возрастания богатств, у организаторов крестовых походов с неизбежностью упрощалась и становилась элементарной церковная жизнь. Одновременно возрастала их агрессивность по отношению к православию, которое в это же время напряжённо изучало самые трудные и основные вопросы веры, направляя свои усилия на «очеловечивание жизни и нрава людей», несовместимое с «извлечением своей пользы отовсюду и любыми способами». Поэтому первый удар Тевтонского воинственного монашеского ордена был направлен на разрушение Византии – центра православия. Воинственные планы Тевтонского ордена активно поддерживал Римский папа Иннокентий IV (1195-1254). Захват и грабёж в 1204 году Константинополя посеял страх перед «всесилием» Тевтонского ордена. Испытывая этот страх, от Византийской империи откололись болгары и сразу начали переговоры о «вступлении в семью европейских народов». Глава православной болгарской Церкви поддался соблазну и превратился в католического примаса (епископа). В 1217 году поддался соблазну правитель Сербии Стефан Первовенчанный – он получил от папы королевскую корону. Но церковная уния (объединение) тогда так и не состоялась, так как болгарский и сербский народы, вопреки властителям и главам своих Церквей, продемонстрировали глубокую преданность православию и отказались поддерживать униатство.
Ту же цель преследовали поддерживаемые папой Иннокентием IV германцы. В 1237 году они создали в Прибалтике католический ливонский орден. Они создавали этот орден в том, 1237 году, когда орды Батыя сожгли не только Рязань и уже двигались на Киев. В 1240 году, когда орда разоряла Киев, шведы (из «тучи гладоносных насекомых»?) попытались воспользоваться ситуацией – явились в устье Невы. И получили урок от Новгородского князя Александра, ставшего Невским. В 1242 году рыцари Ливонского ордена с благословения римского папы Иннокентия IV вновь попытались проникнуть в земли Новгородского княжества. Разбив эту «тучу гладоносных насекомых» на Чудском озере, Александр Невский предупредил: «Кто к нам с мечом придёт, от меча и погибнет».
Но, потерпев неудачу и поняв, что не сможет подчинить себе стойкого ревнителя православной веры силой, Иннокентий IV решил использовать мирные средства. В 1251 году он прислал Александру Невскому двух кардиналов с посланием, в котором приглашал «раскольнического» и «еретического» князя вступить под покровительство римского престола. Благоверный князь решительно ответил послам папы: «Мы знаем истинное учение Церкви, а вашего «учения» не приемлем».
В 1274 году император Византийский империи Михаил Палеолог сдался: он признал главенство Римского папы над Византией, а в 1278 году сдалась и её Церковь: она подписала унию между католической Римской и православной Византийской Церквями. Русский паломник начала XIV века, свидетель последствий влияния Запада на Церковь Византии, о последствии утраты греками веры писал: «Греки это те, у которых нет любви». С утратой любви вскоре была утрачена и Отчизна – преданная Европой Византия пала в 1453 году.
Римское папство продолжало предпринимать попытки подчинить Римскому престолу и православную Церковь Руси. На Руси в это время было уже немало сторонников церковного слияния с Западом, но подавляющее большинство русских всех сословий продолжало твёрдо держаться православной ориентации. Римский престол попытался осуществить своё намерение, организовав женитьбу Московского Государя Ивана III на византийской принцессе Софье Палеолог. Но под именем Зои она крестилась в православии. Разные попытки подчинения Руси Западу предпринимались и в последующие века, в том числе и после 1561 года, когда ливонский орден был разгромлен воинами Ивана Грозного.
В 1534 году в Париже появился орден иезуитов – организация, отразившая крайности левизны в католицизме. Монахи этого ордена проникли в Индию, Китай, Японию, Филиппины, Южную Америку. В 1610 году в Парагвае они основали своё государство, просуществовавшее до 1768 года. Античеловеческую сущность иезуитов разоблачал великий ум Западной Европы – Паскаль Блез (1608-62). Когда иезуиты появились в России, Пётр I (1672-1725) изгнал их. На их попытку вновь проникнуть в Россию Александр I (российский император 1801-25 годов) запретил появление и деятельность их в нашей стране.
«Свободное» толкование Евангелия позволило левым католикам «заговорить» Заповеди Бога, предать забвению и Заповеди, и пример предложенного ХРИСТОМ способа жизни через «очищение жизни и нравов», и превратить «свободу» в потакание лжи, и осуществить, наконец, в 1054 году раскол ХРИСТИАНСТВА на Православие и Католицизм. Истинные христиане изначально были и оставались среди католиков. Например, святитель Лев, папа Римский, защищал и православие. Такими католиками были англичане, французы, немцы: Мильтон, Паскаль, Гердер, Шатобриан, Уильям Тёрнер. Между святителем Львом (440-461) и Франсуа Мориаком (1885-1970) истинных христиан среди католиков было немало. Они оставили существенный след в развитии общечеловеческой мысли, в науке, искусстве и практической хозяйственной жизнедеятельности. И поныне католики, не порывающие с христианством, на вопрос: «Во что и кому Вы верите?» - обычно отвечали и отвечают: «Иисусу Христу и его заповедям».
В свою очередь они спрашивали: «Почему православие – Истина?» Этот вопрос многократно задавали А.А. Шмеману католики и протестанты в Европе и в Америке. 17 июня 1975 года свой ответ на этот вопрос он записал в дневнике: «Потому что в нём не предано забвению ни одно из основных измерений Творения: ни мир (космос), ни человек (антропология), ни история, ни эсхатология. Всё сходится в целом, но так, что не повреждена ни одна из этих частей. В Православии не меньше отступлений и измен, чем в Католицизме и Протестантстве, но в Православии ни одна из них не догматизирована, не провозглашена истиной». В Православии нет канонических предписаний, нет признаний папской «непогрешимости» и папского «авторитета». Из всех предписаний и догм католицизма самой страшной для всех религий и всех народов мира оказалась порождённая этими догмами - идея европейской «исключительности, потом – арийской (германской), с середины XX века – американской.
После раскола ХРИСТИАНСТВА в 1054-1204 годах догматы «левого» католицизма утверждались экспансией с целью «извлечения своей пользы отовсюду и любыми способами»: с XII века – войнами и индульгенциями, с XIII века – ещё и инквизицией. Первые практические шаги силового навязывания своих догматов православным и мусульманам Европа начала в Северной Африке, в Сирии и в Палестине. В крестовых походах левые реализовали свою вожделенную мечту – обогатились за счёт чужих ценностей и вошли во вкус такой наживы. В XV веке португальский принц Генрих Мореплаватель (1394-1460) организовал экспансию в северную и западную часть Африки и положил начало работорговле: вывозил африканцев-рабов в Португалию. В XVI веке французские и английские католики-протестанты начали колонизацию Северной Америки, испанские конкистадоры – Южной Америки. Колонизация англичанами и французами Северной Америки сопровождалась уничтожением коренного населения – индейцев. С XVII века – здесь процветала торговля рабами, которых вывозили из Африки.
Потом ненасытные их взоры обратились к Азии и Океании. Европа продолжала вывозить из завоёванных ею стран огромные материальные и культурные ценности, превращаясь в собственницу не своего наследия. Религиозная и светская левизна такими способами веками обеспечивала «расцвет» и блеск европейского фасада. Если бы Европа оставалась христианской, то она хвалилась бы Христом, а не своим «фасадом», не своей «сытостью», не «свободой» в виде однополых браков. В «ней плоть над мыслью властна», - писал А.С. Пушкин о главном, сущностном, окончательно определившемся в XVII веке ОТЛИЧИИ «исключительной» Европы от России …
В 1785 году немецкий философ И. Гердер констатировал: «К концу XVII века в Европе уже господствовало утверждение, будто «обитатели всех стран света должны стать европейцами, чтобы жить счастливо». Эту претензию Европы на мировое господство Гердер в 1785 году назвал в «самой чёрной формулой языка», за которой он уже видел «самую чёрную формулу насилия» – посягательство на достоинство и жизнь «обитателей всех стран света». «ВАРВАРВАМИ» называла «цивилизованная» Европа тех «обитателей всех стран света», которые, отказываясь признавать её «исключительность», которые продолжали служить Истине Иисуса Христа.
Идея европейской «исключительности», утвердившаяся в Европе к концу XVII века, своим публичным проявлением обязана поведению левых на Голгофе. Здесь берёт начало синоним идеи «исключительности» - атеизм - отрицание Бога. Началом утверждения идеи «исключительности» - безбожия явился раскол Христианства; ростом своей популярности эта идея обязана – «блестящим» результатам индивидуальных и коллективных способов «извлечения своей пользы отовсюду» и от «обитателей всех стран света». Были исключения: Японию и Китай от «европейской благотворительности» несколько веков спасала их закрытость, Россию – её открытость и сформировавшийся, в том числе и на основе её открытости, особый национальный характер россиян. С западноевропейской «благотворительностью» несколько веков успешно конкурировала Османская империя, в том числе и на территории Европы. Под натиском янычар европейцы прогибались, россияне – проявляли стойкость. Так на протяжении семнадцати веков формировались принципиально разные характеры западноевропейских индивидов, народов Османской империи и россиян.
К началу XVIII века знатоки истории и заинтересованные современники уже имели общее представление о status quo этих народов: одни проходили этот путь, помня заповеди Христа. Другие, предавая их забвению, потаканием лжи постепенно становились «счастливыми» безбожниками. У мусульман Османской империи – своя история. Как проявили себя набожные и безбожники в контактах между собой в XVIII веке? В 1709 году, одержав победу над пришедшим под Полтаву королём Швеции Карлом XII, Пётр Великий не повернул солдат своей армии на Стокгольм. Он отдал почести шведскому королю и вместе со своими солдатами участвовал в погребении ВСЕХ погибших в этой битве солдат, независимо от их национальности и религиозной веры. Православные А.В. Суворов и П.А. Румянцев в Семилетней войне (1756-63) остановили своих набожных солдат перед входом в Берлин и спасли этим от необходимости признать своё поражение - короля Пруссии католика Фридриха II. Во время Итальянской кампании солдаты А.В. Суворова подтвердили готовность к посрамлению полководческой «славы» безбожного Наполеона. 28-29 августа 1790 года русская эскадра под командой контр-адмирала Ф.Ф. Ушакова разбила у мыса Тендра турецкую эскадру, сохранив её флагманский корабль, жизнь команде корабля и находившемуся на нём командующему турецким флотом. Православные моряки Ф.Ф. Ушакова после этой битвы на все имевшиеся у них на тот момент средства выкупили у турок-мусульман пленённых ими ранее безбожных французов и отправили их на родину с одним условием, что они никогда не будут воевать против России. Но сострадательная щедрость набожных моряков Ф.Ф.Ушакова и мужество набожных солдат А.В. Суворова очень скоро были «погребены» под пластами «великих замыслов» безбожного Наполеона и поверивших в него не только «хищных галлов».
В европейских странах, побеждённых Наполеоном в войнах 1799-1804 годов и объединённых им для использования их в своих продолжающихся завоеваниях, не без заинтересованного содействия самого Наполеона был рождён миф о величии его личности и славе о нём как о непобедимом полководце. Уверовав в этот услужливо сочинённый миф, Наполеон в 1804 году поставил перед европейскими публицистами задачу «политического воспитания народов Европы» - заполнения их памяти о «великих замыслах» «победоносного генерала» Наполеона. Публицисты Европы охотно, иные самоотверженно, распространением «великих замыслов» Наполеона обеспечивали дальнейшее утверждение и углубление европейского стереотипа индивида-безбожника. Европа уже осознала то, что для достижения давней её цели ей нужны именно такие индивиды, которые добровольно выстраивались бы под «героические» знамена Лжедмитриев, Наполеона, потом - Гитлера. Для любознательных: осенью 1940 года Геббельс собрал в Веймар деятелей культуры оккупированных стран Европы и поставил перед ними такую же задачу – «политического воспитания завоёванных фашистами народов» - заполнением их памяти «великими замыслами» «победоносного» - теперь германского фюрера. Геббельс предупредил присутствовавших на «инструктаже» представителей европейской культуры о том, что ждёт: самоотверженных, сомневающихся и активно сопротивляющихся выполнению этой задачи. Об этом «инструктаже» тогда же стало известно по выступлению в печати французского писателя Франсуа Мориака. Умеющие размышлять и предвидеть французы мифу о «великих замыслах» фашистской Германии ответили участием в движении Сопротивления. Франция в ответ вступила в антигитлеровскую коалицию и участвовала в суде над преступниками фашизма на Нюрнбергском процессе.
У Лжедмитриев, Наполеона и Гитлера: «корни» - общие, «природа» - одна. И «результат» попыток реализации их «великих замыслов» был – один: каждый раз Россия подтверждала значение её исторического опыта успешного противодействия всякой «исключительности». Каждый раз успех такого противодействия обеспечивался ею в первую очередь духовным стержнем россиян разных национальностей и религиозной веры. В этом россияне - «не из иных мы прочих»! – считал А.С. Пушкин. Победа в войне против фашизма в 1939-45 годах показала Западу, что распространение, усвоение и следование российскому опыту единения народов МОЖЕТ положить конец извлечению кем бы то ни было своей пользы отовсюду и любыми способами. Тысячелетие Европа проделывала это по отношению к «обитателям всех стран света». На сопротивление Руси и России Европа отвечала русофобией. После мировой войны 1939-45 годов тысячелетняя русофобия Западной Европы переросла в русофобию Запада в целом. Война Запада против России за сохранение за ним «права» «извлекать свою пользу отовсюду и любыми способами» сегодня названа «информационной». Обратимся к истории этого противоборства.

II. История «примера лучшего».

«Не надобно быть Русским: надобно только мыслить, чтобы
с любопытством читать предания народа, который
смелостью и мужеством снискал господство над шестою
частью мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные,
внёс их в общую систему Географии, Истории, и просветил Божественною верою, без насилия, без злодейств, употреблённых другими ревнителями Христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего». Н.М. Карамзин. Декабря 7, 1815.

1) Исследования Н.М. Карамзина, И.Д. Беляева, Л.Н. Гумилёва
истории утверждения и защиты Русью и Россией её способа жизни и развития.

Николай Михайлович Карамзин был первым в России, кто, основываясь на документах, рассказал россиянам историю выбора их предками способа их жизни, движения и развития. Он довёл описание этой истории до начала XVII века. Дополнением исследования Н.М. Карамзина были «Заметки по русской истории XVIII века» А.С. Пушкина. Иван Дмитриевич Беляев (1810-73), располагая большими, чем его предшественники, возможностями, существенно дополнил и продолжил исследование Карамзина и Пушкина. С 1848 года он изучал историю русского крестьянства и Церкви. Публикация первого его исследования состоялась в 1851 году. Труд И.Д. Беляева – «Крестьяне на Руси», изученный одновременно с «Письмами без адреса» Н.Г. Чернышевского, - вызвал у Маркса огромный интерес к России, и он обратился к углубленному и всестороннему изучению её. По признанию Маркса и Энгельса, исследования российских мыслителей и личное общение с некоторыми из них явились для них «путём продвижения к теоретической ясности понимания». В результате – Маркс успел пересмотреть свои, уже, казалось, окончательно определившиеся теоретические постулаты. Энгельс обратил внимание на эти изменения тех приверженцев марксизма, кого интересовала «теоретическая ясность понимания». Перенесение памятника Энгельсу из Украины в Манчестер можно только приветствовать. Именно этих Маркса и Энгельса не захотели увидеть, узнать и понять российские «марксисты»: Плеханов, Ленин, Троцкий, Сталин, Зюганов…- вплоть до молодой поросли нынешних… «коммунистов».
Книга И.Д. Беляева «История земщины и выборного начала на Руси» была написана им в 1866 году в ответ на запросы общества и по личной просьбе великой княгини Елены Павловны. И.Д. Беляев был учителем В.О. Ключевского (1844-1911). На трудах И.Д.Беляева, - некоторые и у него самого, - учились самые последовательные депутаты первой (1906) Государственной Думы в России: Н.С. Волконский (1848-1910), С.А. Муромцев (1850-1910), Л.И. Петражицкий (1867-1931), М.А. Стахович (1861-1923), С.Д. Урусов (1862-1937).
Однако первое издание этой последней книги И.Д. Беляева состоялось лишь в 1905, второе – в 2008 году. Последнее издание книги организовал и осуществил редактор журнала «Москва» - Леонид Иванович Бородин. Это глубокое и интересное исследование до сих пор остаётся мало кому известным. Таковой остаётся и очень важная для понимания истории Руси и России исследованная И.Д. Беляевым проблема – местное самоуправление и его роль в завещанной нашими предками программе устроения России. О том, почему убедительно и интересно освещенная им история была предана забвению, - речь пойдёт ниже. А пока, наряду с другими исследованиями, нам придётся часто обращаться к обстоятельной работе И.Д. Беляева. Она посвящена истории становления на Руси и в России единения власти, Церкви и местного самоуправления и значения этого единения в обеспечении национальной жизни народов, живших на её территории и веками успешно защищавших своё право на такую жизнь.
Надёжно спрятанное, это исследование не было известно Л.Н. Гумилёву. Несмотря на это, исследования Гумилёва подтвердили, с уточнениями, достоверность трактовки источников его предшественниками: известным ему М.Н. Карамзиным и не известным – И.Д. Беляевым. У истины во все времена был один ориентир – Иисус Христос! Карамзин, Беляев и Гумилёв неукоснительно следовали этому ориентиру, поэтому наблюдения их были основательными, а выводы доказательными и убедительными.
Л.Н. Гумилёв располагал ещё большим кругом источников и не только российского происхождения. Основываясь на них, он показал, что наши далёкие предки, активные участники выяснения отношений со своими ближними и дальними соседями силой оружия, - во время своих походов пристальное внимание уделяли хозяйственной и общественной организации жизни этими народами. Сопоставляя, они определяли собственный образ жизни, устанавливали собственный общественный порядок. Какой? Об этом до него подробно рассказал И.Д. Беляев. Он писал, что утверждение общественного порядка и соблюдение его славянские первопроходцы поручали самым надёжным в своей среде людям; «самым уважаемым и мыслящим и с их помощью решали насущные вопросы: хозяйственные, военные, дипломатические», - дополнял не известного ему И.Д. Беляева - Л.Н. Гумилёв. Их избирали – вот они корни земщины – местного самоуправления, вызванного к жизни запросами очень нелегкого утверждения на территории с весьма неблагоприятным климатом и суровой природой. Славяне избирали земщину улицы, города с его пригородами, земщину села, княжеского удела, позже – государства. Служение в земщине было бессрочным. Его могла прервать болезнь, смерть или обоснованный отказ самого избранника от службы в ней. На протяжении всей своей истории право выбора земщина сохраняла за собой особенно ревниво. Это был образец организации жизни и общественного порядка, который Мильтон (англичанин) называл «основанием жизни», «раем на земле» - «вечным законом». Того же мнения придерживались: француз Шатобриан, немец Гердер и русские: Карамзин, Пушкин, Беляев, Герцен, Столыпин, Кривошеин.
Исследования И.Д. Беляева, в особенности это последнее, подтверждали, что рождение и становление единения власти, Церкви и местного самоуправления - программы устроения России - происходило одновременно с процессом колонизации славянами северо-восточной территории Европы. Он подтвердил выводы Н.М. Карамзина об особенностях колонизации и характере взаимоотношений славян с племенами, жившими здесь. Именно особенности колонизации и характер взаимоотношений наших предков с аборигенами Карамзин назвал «примером лучшего». Соглашаясь с ним, Беляев показал, что «примером лучшего» была и одновременная хозяйственная организация жизни на освоенных землях, и установление общественного порядка, и обеспечение защиты их, и выбор веры. Как скажет Л.Н. Гумилёв о наших предках периода колонизации Сибири и Дальнего Востока, - «они не стали переучивать непохожих на них людей, а предпочли найти с местными жителями общий язык».
С самого начала это и был «пример лучшего» - пример преимущества, подтверждённого тысячелетней историей России, уважения русских к праву других народов жить по-своему. Благодаря этому в будущем стало возможно определение условий для национальной жизни и образование на этой территории Белоруссии, Украины, Литвы, Латвии и Эстонии с народами, вместе с русским народом определившими и осознавшими свою национальную сущность. Кстати будет отмечено: именно Ю.Ф. Самарин, русский, стоял у истоков научного обоснования идеи о формировании гражданского общества на территории этих стран. Вот чего не ведают «эксперты» этих государств, с упорством, достойным иного применения, демонстрируя на телеэкранах своё невежество относительно своей действительной истории.
Очевидные успехи такой организации жизни возбуждали у соседей славян стремлением извлечь для себя пользу из результатов их усилий. Такие «соседи» становились врагами славян. В памятнике древнерусской литературы «Слово о полку Игореве», в котором рассказано о неудачном половецком походе (1185) князя Игоря, такие соседи названы погаными, а в «Песне о вещем Олеге» (Олег погиб в 912 году) - Пушкин назвал их неумными, безрассудными. С самого начала в защите утверждаемого на освоенной ими земле общественного порядка славяне следовали правилу: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет». Не приходите с мечом, на танках или пешком с автоматами наперевес – смертельно опасно!
С образованием на освоенной земле княжеских уделов, земщине пришлось вникать и в усобицы между ними. Так у нее появилась еще одна, как показало время, самая трудная обязанность – обеспечение внутреннего согласия, становившегося главным условием успешного отражения всех притязаний извне на освоенную славянами территорию. Часто земщине удавалось предотвращать усобицы, но иногда, пользуясь правом выбора, она сама отказывалась от услуг одного князя и приглашала в свой удел другого. Со временем в преодолении междоусобицы и в достижении внутреннего согласия усилий не только земщины, но и великих князей центра оказывалось  недостаточно. Владимир, с 969 года князь Новгородский, с 980 – князь Киевский, - знал о том, каких усилий, нередко безуспешных, стоили попытки его предшественников преодолеть это зло. Своим участием в выяснении отношений между ближними и дальними соседями наши предки, не только смелые воины, но и внимательные наблюдатели, могли отметить преимущества устанавливаемого на их земле общественного порядка, осознать необходимость его укрепления и отметить роль религии в решении этих внутренних проблем – проблем нравственного характера. Русские купцы и воины часто бывали в Византии, сражались на Крите и в Малой Азии, торговали с египтянами и сирийцами, ездили в Волжскую Булгарию и Хорезм. Русские искатели веры знали католическую, мусульманскую веру, иудаизм и православие. Предшественники Владимира: Игорь, Олег и Ольга были свидетелями могущества Византии. Они посещали Константинополь, присутствовали на службах в ее Православном храме и были очарованы красотой службы и восхищались могуществом Византии. Не только князья, но и другие россияне, посещавшие Константинополь, могли убедиться в том, что историческая практика Византийской империи подтвердила возможность продвижения к общественному согласию способом, предложенным в I веке Иисусом Христом, - служением Истине и Духу Отца. Увиденное и осознанное подсказывало им способ противодействия междоусобице - единение усилий власти, религии и на Руси – земщины. Собственный опыт организации жизни, сопоставление его с организацией жизни у соседей, из которых самым результативным оказался опыт Византии, - определили и выбор нашими предками религиозной веры.
Из двух направлений Христианства, неизбежность раскола которого уже была очевидна, истинное единение различных народов и племён на территории Руси могло обеспечить лишь Православие. Важно было то, что принципы морали Православия не только не противоречили, - они совпадали с привычным противопоставлением славянами Добра и Зла. Поэтому Заповеди Христианства оказались для них понятными, легко воспринимаемыми и усваиваемыми. Особенно заповедь о том, что высшим судьёй каждого человеческого поступка является сам Христос, что его оценка обнаруживается в нашей совести и что поэтому каждый истинный христианин обязан соотносить свои поступки с собственной совестью, а не оправдывать их доводами разума. Эта заповедь Христианства на века стала основанием духовного стержня православных россиян.
В отличие от левых-католиков, центр интересов которых составляла индивидуальная польза, сводимая к удовлетворению индивидуальных желаний, - наши предки в своей жизнедеятельности стремились к объединению индивидуальных усилий в обеспечении благополучия и, если хотите, - счастья. Счастье и сейчас – «каждый понимает по-своему». В литературе такое стремление славян получило наименование соборности. Это стремление россиян к единению приверженцы европейского индивидуализма иронически (с оттенком презрения) именовали «самобытничеством». Любители «извлекать свою пользу отовсюду» иронизировали и презирали соборность россиян злобно, но преодолеть единение славян Европе не удавалось. Неодолимой стеной для Европы оказался нравственный выбор - выбор Русью религиозной веры. В книге «От Руси к России» Л.Н. Гумилёв воспроизвёл эпизод отказа Киевского князя Владимира на предложение, прибывшего от Римского папы посла Адальберта, крестить Русь в католической вере. «Идите, откуда пришли, ибо и отцы наши не приняли этого», - заявил князь. Лев Николаевич объяснил, почему «отцы наши не приняли этого»:
«Известно, что на святой престол иногда всходили очень грешные папы. В 955 году на папский престол воссел шестнадцатилетний юноша, наречённый папой Иоанном XII. При нём Ватиканский двор римского папы превратился в вертеп продажных женщин. Если бы папа был только охотником, игроком, волокитой и пьяницей, то это было бы ещё полбеды. Но римский первосвященник давал пиры с возлиянием в честь древних языческих богов и пил за здоровье сатаны. Конечно, вести о таких «подвигах» достигали Руси. …Традиция отвержения латинской веры и сознательного выбора греческой действительно восходит к предкам Владимира на княжеском столе: княгине Ольге и её внуку Ярополку». С того времени, «православные отвергали латинское понимание церковного авторитета. Руководствуясь принципами соборности, они требовали оставить за ними право определения истины, исходя из чувства совести всех и каждого». «Крещение Руси дало нашим предкам ВЫСШУЮ СВОБОДУ – свободу осознанного выбора между Добром и Злом, и победа Православия, одухотворившего жизнь народа, подарила Руси тысячелетнюю историю». Такое исчерпывающее объяснение причин выбора нашими предками религиозной веры в 1989 году дал Лев Николаевич Гумилёв.
«Русь князя Владимира уже была олицетворением могущества и славы», – это первым в 1803-1815 годах документально доказывал Н. М. Карамзин. В 1822 году в «Заметках по русской истории» исследования Карамзина подтвердил А. С. Пушкин. «Не из иных мы прочих» в 1827 году напомнил Пушкин французскому поэту Беранже, воспевавшему «подвиги» Наполеона в России. «Русь уже в век Равноапостольного князя Владимира была большим миром, который составляли различные племена и народы», - в 1866 году соглашался с ними И.Д. Беляев, дополняя их следующим объяснением: «По общему соглашению с земщиной и дружиной Владимир принял в 988 году Православную Веру и крестил русский народ. «Кроме дружины и земщины, он стал иметь на своей стороне и духовенство».
Так выбору Европы, открыто обещавшему славянам войну и разрушение, князь Владимир противопоставил единение власти, Церкви и местного самоуправления. Главной целью такого единения было достижение общего согласия народов и племён, населявших территорию Руси. Основываясь на Священном Писании, православное духовенство осуществляло нравственное воспитание народа. «С самого начала утверждения Православной Церкви на Руси в своих проповедях она старалась вырывать из всех слоёв своих прихожан занозу зависти, власти и корысти», - свидетельствовал богослов и писатель Иван Сергеевич Шмелёв (1873-1950). До него Пушкин: «Просвещение народа православным духовенством и даёт нам особый национальный характер», - подчёркивал он главное значение выбора святым Владимиром религиозной веры. Великий поэт восхищался дальновидностью великого князя. Именно совокупный выбор князем Владимиром способа жизни, движения и развития Руси явился непреодолимым препятствием попыткам Европы проделать с Россией то, что она проделала с другими народами и странами мира.
Владимир и его сын Ярослав (978-1054) строили Церкви и монастыри по городам и сёлам Руси. При них и после в храмах создавались школы для обучения детей и взрослых. Изначально монастыри на Руси становились центрами летописания и просвещения. В свободное от служения Богу время монахи занимались переписыванием и переводом книг. Для переписывания книг ездили в Константинополь и на Афон. Еще при жизни Владимира киевский митрополит Иоанн I (1013-30) заложил новый деревянный Софийский собор в Киеве. В 1015 году он установил поминание сыновей Владимира Бориса и Глеба, убитых наёмниками князя Святополка Окаянного. В 1051 году Антоний Печерский (983-1073) основал Киево-Печерский монастырь. Спасаясь от гнева князя Изяслава Ярославича, он бежал в Чернигов и там основал храм и монастырь. Князь Всеволод Ярославич (1030-93) основал в Киеве Выдубецкий и Андреевский монастыри. Митрополит киевский Иоанн II (?-1089) основал Туровскую и Владимиро-Волынскую епископии. Иоанн IV (?- 1165) – объединил русские епархии. Князь Всеволод Мстиславич (умер в 1138 году) в Новгороде построил каменный собор Святой Троицы, в Москве появился тогда Богоявленский монастырь. В Новгороде Антоний Римлянин (1067-1147) был основателем и первым игуменом Антониева монастыря. Архиепископом Новгорода в это время являлся недавний инок Киево-Печерского монастыря Никита (умер в 1108 году).
В XII веке под Новгородом был построен Юрьевский монастырь. В 1955 году мы, студенты истфака МГУ, работавшие в Новгородской археологической экспедиции, видели развалины этого монастыря. Сейчас  монастырь реставрирован. В XIII веке были построены монастырь Варлаама Хутынского под Новгородом и Данилов монастырь в Москве. В XIV веке появились монастыри: Троице-Сергиев (лавра) под Москвой, Валаамский – на острове в Ладожском озере, Кирилло-Белозерский на берегу Сиверского озера, Андроников и Сретенский – в Москве. На Соловецких островах строительство было начато в XV веке, в Суздале – строительство продолжалось в XIII - XVIII веках. Более подробную историю об этом в настоящее время можно узнать в многотомной Православной энциклопедии.
Через ДУХОВНОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ монастыри и храмы России содействовали очеловечиванию жизни и нравов её народов. «Заботясь о христианском просвещении народа, архипастыри и пастыри Русской церкви старались также и о том, чтобы утверждать в русской земле ГРАЖДАНСКИЙ ПОРЯДОК на незыблемых основах Священного Писания. С приходом ХРИСТИАНСТВА на РУСЬ перед ним открылись необозримые перспективы для очеловечивания жизни и нравов людей – определённого Божиим Промыслом основного условия спасения жизни на Земле (И.Д. Беляев).
«Таким образом, – писал Беляев, – княжеская власть на Руси, не имевшая за собою ни давности, ни единства происхождения с народом, ни права победы и силы, при помощи Православной Церкви получила религиозное освящение – одну из могущественнейших сил в глазах народа. Преемники Владимира и Ярослава на собственном опыте убедились, что тот князь оказывался сильным, который умел жить в согласии со своею земщиной и не нарушал ее исконных прав и порядков, словом, кто умел создать симфонию: князь, земщина, духовенство». «Православие в этой симфонии сыграло решающую роль, оно разрешило правильное соотношение между Церковью и светской властью», - уточнил в XX веке И.А. Ильин. В этой симфонии даже золотоордынские ханы предпочтение отдавали влиянию на народы Руси Православной Церкви и поощряли это влияние (И.Д. Беляев).
Воспроизведём эпизод общения хана Батыя с Александром Невским. Хан сам пригласил мужественного князя к себе. Понимая, что борьба с грозным завоевателем пока невозможна, святой Александр, подкрепившись молитвой и напутствием Новгородского святителя, отправился в Орду. Языческие жрецы потребовали, чтобы перед тем, как войти к хану, святой Александр по принятому у монголов обычаю прошёл через очистительный огонь и поклонился изображениям ханских предков. Но ревностный исповедник веры Христовой с достоинством ответил: «Я христианин, и не подобает мне кланяться твари». Жрецы донесли сказанное хану. Спутники Александра ожидали самого худшего. Хан тотчас же пожелал увидеть знаменитого князя. Когда привели благоверного князя к хану, Александр поклонился Батыю и сказал: «Царь, тебе поклонился я, ибо Бог почтил тебя царством, но тварям я не поклонюсь, ибо всё создано для человека. Богу же Единому, которому служу и которого почитаю, Тому кланяюсь». Ответ понравился хану, и он с честью отпустил святого князя».
«Впоследствии святой Александр – с 1252 года великий князь Владимирский – ещё три раза ездил в Орду, стараясь покорностью перед ханом отвращать от народа и отечества угрожавшие им от татар бедствия, и своей мудрой политикой достиг многих важных для народа облегчений. На обратном пути из своей последней поездки в Орду он занемог и 14 ноября 1263 скончался в Городце Поволжском. Когда печальная весть о его кончине дошла до Владимира, митрополит Кирилл объявил о ней народу в трогательных словах: «Чада мои милые, разумейте, что зашло солнце земли Русской». Святая Русь причислила его к лику святых. Его нетленные мощи при императоре Петре I (в 1724 г.) были торжественно перенесены в Петербург, где и ныне покоятся в Александро-Невской Лавре».
Благодаря дипломатическим усилиям Александра Невского, земщина получила возможность собирать силы для сопротивления Золотой орде. В 1256 году земщина нескольких городов, объединившись, учинила расправу над ханскими баскаками, прибывшими для сбора дани, и прогнала их ни с чем. Больше Золотая орда не решалась посылать своих сборщиков дани в русские княжества, передав эту миссию русским князьям. Не только Московский князь Иван Калита (1296-1340) использовал эту миссию для усиления своего княжества. В единении усилий власти, Церкви и местного самоуправления росла сопротивляемость Руси завоевателям. Поэтому золотоордынские ханы не решились оставлять в своем тылу народ, способный на серьезное сопротивление. Русь заслонила Европу - Золотая Орда отказалась от своего дальнейшего продвижения на Запад. Прав был А.С. Пушкин, утверждая: «Европа была столь же невежественна, сколь и неблагодарна».
Свой особый национальный характер россияне проявили в 1380 году. Объединенными усилиями Дмитрия Донского, земщины и лично Сергия Радонежского, удалось отвлечь князей от междоусобицы и привлечь их к участию в страшной битве. На Куликовом поле Русь одержала первую серьезную победу над Золотой ордой. С Куликова поля россияне возвращались осознавшими преимущество единения. В этом направлении менялась и Русь, особенно заметно менялось Московское княжество, становившееся центром собирания русских земель. «Единение верховной власти, духовенства и земщины в короткое время превратило Московское княжество, недавно малое и слабое, в сильный центр собирания русских земель и создания русского централизованного государства» (И.Д. Беляев). Собирание русских земель сопровождалось «изменением общественного порядка. Старое заменялось новым большею частью не по распоряжению верховной власти, не насилием, а естественным требованием жизни … Единодержавие на Руси устраивалось главным образом волею земщины разных княжеств, - подчеркивал И.Д. Беляев, документально подтверждая свои выводы.
«Пользуясь древними правами земщины, некоторые из них, минуя волю своего князя, подписывали договор о передаче земли удела своего князя Московскому князю и переходили на службу к нему, осознав преимущества служения единому Государю по сравнению со служением удельному князю. Осознанию этого преимущества особенно способствовала политика присоединения к Московскому княжеству удельных княжеств Иваном III (1440-1505). Например, присоединив к Москве Новгород, он уничтожил там только вече и посадника как представителей отдельной верховной власти. Или, присоединяя другие владения, он довольствовался только изгнанием тамошних князей, да и тех охотно принимал к себе на службу, наделял их богатыми имениями, поручал им важные должности и, смотря по заслугам, оказывал им любовь и уважение. Боярам присоединенных владений обеспечивал неприкосновенность их вотчин, и им самим открывал свободный путь для поступления в московскую службу. Всей земщине присоединенного владения Иван III оставлял неприкосновенным весь строй общественной жизни, все обычаи и законы и приравнивал её к Московской земщине». В процессе утверждения единодержавия Московский великий князь становился Государем всея Руси, и Митрополит становился единым представителем всей Русской Церкви.
В 1438-1439 годах шла работа так называемого Ферраро-Флорентийского собора, на котором разбирался вопрос об унии (объединении) западной и восточной Церквей. Лишь огромными усилиями, преодолевая сопротивление части православного греческого духовенства, прибегая к угрозам, подкупу и прямому насилию, папистам удалось подписать акт об унии. От России участвовал в соборе митрополит Исидор. Твёрдый сторонник униатства, Исидор старался для СЕБЯ, для удовлетворения собственного тщеславия. Но то, что ему сошло с рук во Флоренции, на Руси для Исидора кончилось печально. Его чтение литургии по новому образцу прихожане встретили с возмущением. Резко отреагировал на случившееся и великий князь. Василий Васильевич не стерпел измены православию. Объявленный лжепастырем, Исидор был заключён в тюрьму, но бежал и активно агитировал в пользу унии. В благодарность Исидор получил от Римского папы сан кардинала и титул Константинопольского патриарха (1459-63).
За низложением Исидора последовало событие, не имевшее аналога в истории Руси со времён крещения. В 1441 году рязанский епископ Иона был «наречён в митрополиты» не константинопольской патриархией, а собором русских епископов. Вековая зависимость в делах Церкви от Константинополя была поколеблена Русью не только потому, что в ней окончательно победили униаты. «Церковная элита Константинополя пожертвовала великими идеалами ради практических выгод: она подписала унию с Ватиканом: став центром инквизиции, папство перешагнуло Святыню. В результате рушилась душа: в великом народе, давшем миру грандиозные образцы полёта духа, теперь повсеместно царил сплошной цинизм и склоки» (Тихон Шевкунов). «Считавшая до этого нормой в вопросах веры подчиняться авторитету веры греков, Русь теперь сочла возможным претендовать на самостоятельность своей Церкви» (Л.Н. Гумилёв).
Отныне избрание митрополита совершалось собором всех русских епископов, лично приезжавших в Москву или присылавших свои грамоты. В 1480 году стоянием на реке Угре Иван III положил конец господству Золотой орды на Руси и стал первым Государем всея Руси. Государь становился и главным руководителем назначения митрополита. Первым Митрополитом всея Руси (без соборного избрания) в 1490 году Иван III ПОСТАВИЛ Зосиму - основателя и первого игумена Соловецкого монастыря. С 1589 года митрополит именовался Патриархом Московским и всех северных стран.
Усилия великих князей, после Дмитрия Донского управлявших Московским княжеством, на местах вместе с земщиной поддерживала Церковь. «Судя по писцовым и окладным книгам, подати и повинности, лежавшие на монастырских и архиерейских вотчинах, были тяжелее податей и повинностей, лежавших на светских вотчинах и поместьях, и почти равнялись с податями и повинностями, лежавшими на черных или общинных землях; а посему и в этом отношении духовенство было тесно связано с мирским обществом и имело тут одинаковые интересы… Близости духовенства с обществом много способствовало то, что все духовные, кроме властей Церкви и монахов, были выборными местного общества…».
«И высшее духовенство было очень сильно и имело огромное влияние на народ, который с жадностью внимал поучениям своих верховных пастырей и был послушен их влиянию. Положение духовенства тем было сильнее, что оно старалось твердо держаться на почве церковной законности и не усиливалось слишком отстаивать свои чисто светские права. Твердость своего положения духовенство показало особенно в борьбе с ересями. Все это ставило духовенство в твердое положение и сообщало ему значение важной общественной силы, пользующейся и доверием правительства и любовью народа». Дополним эти наблюдения И.Д. Беляева задолго до него обнаруженным в монастырских летописях свидетельством М.Н. Карамзина: «В царствование Ивана III (1440-1505) и Василия Ивановича (1479-1533), отца Ивана Грозного, не только укрепилась государственность, но и достигла успехов самобытная русская культура: «…видим что предки наши занимались не только историческими или Богословскими  сочинениями, но и романами, любили произведения остроумия и воображения». Состояние словесности в Европе и чему она служила в это же времени, - выяснял А.С. Пушкин. Об этом мы расскажем чуть позже.
Повторно обратим внимание на то, что в эти же столетия своё «видение» самого «целесообразного» для «обитателей всех стран света» общественного «порядка» католическая Европа утверждала крестовыми походами (1096-1270), грабежом Византии (1204), с XIII века – инквизицией. В 1453 Европа «помогла» Турции уничтожить Византию. В XV веке положила начало работорговле, в XVI - спровоцировала Реформацию и религиозные войны, в – XVII - Контрреформацию в сопровождении с жесточайшей инквизицией, особенно на территории Испании. Насилием над собственным народом, завоеваниями и грабежом народов других стран мира, - религиозное общество Европы утверждало авторитет католической веры и её Церкви. Светское общество Европы в эти же столетия утверждало «исключительность» европейского общественного «порядка» и обязательность его применения «обитателями всех стран света», до которых она уже успела добраться.
Наряду с приверженцами униатства, в XV - XVI веках индивиды с «особым видением» «пригодного для неё общественного «порядка» проявили себя и в России. Пока они лишь тяготели к прошлому и стремились «возвратить СЕБЕ прежнее значение в правительстве, надеялись вернуть СЕБЕ право быть держателями Русской земли, быть необходимыми участниками в правлении государством, независимо от воли государя». (И.Д. Беляев).
Разве классовая теория в состоянии объяснить это явление? Свободный от влияния классовой теории Достоевский в 1869 году объяснил «феномен» таких индивидов, выходцев из любых сословий, - «многосложнейшей по происхождению жаждой интриги и власти и болезненно ранней потребностью выказать личность». Как и в Европе, каждый «левый» - выходец из любого сословия россиян – делал выбор для СЕБЯ, для сохранения занимаемого им положения и продолжения полученной им возможности «извлекать свою пользу». Во времена Ивана III и Василия III решительнее всех «выбирали для СЕБЯ» представители и потомки древнего боярства, прежние удельные князья, поступившие на московскую службу, бояре уничтоженных удельных княжеств и выходцы из Литвы. Способ обращения с ними Василия III, отца Ивана Грозного, И.Д. Беляев назвал нецеремонным. После смерти Василия III (1533) почти 14 лет они были управителями России, поскольку Ивану IV, ставшему Государем всея Руси было всего 3 года. Их способ управления Россией И.Д. Беляев назвал бесцеремонным. «Не видя над собою никакой узды, считая СЕБЯ свободными, но управляя именем Государя, они пытались вернуть СЕБЕ прежнее свое положение…». Но, обращал И.Д. Беляев внимание на «левизну» российского пошиба: состав индивидов, «жаждущих интриги и власти», «был вовсе неудобен к единодушному и согласованному образу действия, необходимому для того, чтобы возвратить боярству прежнее значение и старые исторические права… В продолжение всех 14 лет партии, составлявшие боярство, только подкапывались одна под другую и низвергали друг друга, об общем же деле всего боярства им некогда было и подумать. И лишь вырос их прирожденный государь, бояре очутились в том же положении, в каком были при Василии Ивановиче…».
2) Опричнина Ивана Грозного.
Устремления российской «левизны» мало чем отличались от устремлений «левизны» светского и религиозного обществ в Европе, а в способах самоутверждения – ничем. За 14 лет своего правления в России боярство основательно проявило свою жажду интриги и власти озверелостью своих поступков, оказавших определяющее влияние на Ивана Васильевича (1530-1584) в годы его детства и юности - в ответственные годы становления личности любого человека.
Природа и талант проявили себя. Иван IV пошел дальше своего отца. Ему было тогда 17 лет. «При самом принятии правления в свои руки в 1547 году он сделал еще небывалое на Руси дело: собрал Земский собор, на который по его вызову явились выборные люди от всех сословий из всех городов Русской земли, как представители всей русской земщины. На этом соборе, на Лобном месте, перед всем собором и москвичами просил он прощения беспорядкам 14-летнего боярского правления во время его малолетства, и в заключение, поклонившись на все стороны, сказал: «Оставьте ненависть, вражду, соединимся любовию христианскою. Отныне я судия ваш и защитник». Перед всем собором этот юный царь «молил тогдашнего митрополита Макария быть ему помощником и поборником любви и добрых дел в правлении государством… Во все продолжение своего царствования во всех своих важнейших делах Иван IV постоянно обращался за советами к высшему духовенству… С этого времени духовенство сделалось постоянным участником во всех публичных совещаниях царя и официально заняло в царской думе первое место после царя…» (И.Д. Беляев).
«Созывом Земского собора молодой царь уничтожил за один раз все старые исторические права бояр как держателей русской земли, отказал боярам в праве быть его советниками, предоставив своей собственной воле, приглашать бояр к власти или удалять их от неё». Так Иван IV начал утверждать в России самодержавие. В 1549 году он первым был венчан на царство. Основанием устремлений молодого Ивана Васильевича была искренняя забота о судьбе отчизны и о благе её народа.
И.Д. Беляев в своем исследовании писал: «В 1551 году на Стоглавом соборе Иван IV предложил духовенству чуть не половину своей власти над народом. Духовенство, строго держась церковного устава, вместо того, чтобы воспользоваться таким обширным предложением и под видом преследования ересей учредить пытки, ввести разные истязания и полицейские меры, вроде страшной инквизиции, и таким образом подчинить своей непосредственной власти весь народ, смиренно выделило себе из богатого царского предложения только то, что ему принадлежало по уставу Церкви – нравственное влияние на народ посредством убеждений через епископов и священников, и только в крайних случаях предоставляя себе право прибегать к эпитимиям и другим духовным наказаниям, предписываемым духовными уставами, все же остальное вернуло царю. Духовенство пыталось предупредить последствия дурного влияния среды. Духовенство просило царя подчинить мирскому закону преследование тех самых преступников, наказание которых царь отдавал церковным властям. Мало этого, в своем соборном постановлении, известном под именем Стоглава, русское духовенство даже согласилось на значительные ограничения недвижимых имуществ Церкви и, желая сколько возможно теснее соединиться с мирским обществом, признало необходимым, чтобы гражданское устройство Церкви не разногласило с устройством самого общества, поколику установлено правилом», за исполнением которого наблюдала земщина. Русская православная Церковь не преступила тогда Святыни – она укрепляла тяготение большинства её народа к Православию, к единению.
«Церковные иерархи на Руси XV-XVI веков были людьми достаточно тонко чувствующими и широко образованными, чтобы понять потенциальную опасность подобных способов борьбы против несогласий с Церковью и Властью», - так Л.Н. Гумилёв подтверждал правоту неизвестного ему И.Д. Беляева. Даже при наличии расхождений между ней и властью, Церковь продолжала содействовать сохранению программы устроения России единением власти, Церкви и земщины – устроения, направленного на сохранение народа и обеспечение его развития. (Е.Е.).
«Своим умеренным образом действия на Соборе 1551 года и неуклонным старанием не выходить из границ, очерченных церковным уставом, русское духовенство, с одной стороны, укрепило за собою доверенность царя, никому не доверявшего, а с другой стороны, так тесно соединилось с обществом и такое приобрело влияние на народ, что в каждой общине, городской или сельской, священник был первенствующим лицом своего прихода во всех делах прихода, как церковных, так и гражданских. Ни одна просьба к правительству от целого общества той или иной местности не писалась без участия местного духовенства, так что без его участия не делалось ни одно общественное дело ни в городе, ни в уезде. На Соборе 1551 года духовенство постановило нигде и никогда не принимать на себя административных обязанностей вне церковного круга, даже постановило, чтобы при Митрополите и епископах для заведывания делами, выходящими из церковного круга, всегда находились мирские люди…, а при монастырях – стряпчие и слуги, заведовавшие мирскими делами монастыря» (И.Д. Беляев).
«Но бояре не думали отступаться от своих прежних исторических прав». В 1560 году была отравлена любимая жена Ивана Васильевича. Выражая сострадание своему царю, - писал Карамзин, - «народ не давал пути ни духовенству, ни вельможам после смерти царицы Анастасии». В ближайшие годы бояре продолжали множить свои преступления. И Беляев: «Вследствие чего всё остальное царствование Ивана Васильевича (с 1565 по 1572 год) прошло в преследовании боярских притязаний на старинные права. Это преследование было ужасным».
Настолько страшными были эти преследования, что ближайший соратник Ивана IV в борьбе за присоединение Казани, Астрахани и в ливонской войне – А.М. Курбский (1528-83), отнюдь не трусливый военачальник, - бежал из России под «защиту» остатков ливонского ордена. Этот поступок ближайшего сподвижника Ивана Грозного показал папскому престолу возможность поиска внутри России индивидов, которых можно было бы использовать для реализации давних планов Ватикана по подчинению ему православной Церкви. Светской Европе такие индивиды могли облегчить её проникновение вглубь России. Возможно, здесь берёт начало еще одна, очень важная, но очень горестная традиция в истории нашей страны, и вообще в истории проявления человеческих поступков не только у нас: обращение близоруких рядовых и властвующих индивидов за «помощью» к заведомым радетелям порабощения их отечества. В сходных Андрею Курбскому обстоятельствах 1937-41 годов в «Реквиеме» А.А. Ахматова писала:
«Нет, и не под чуждым небосводом
И не под защитой чуждых крыл, -
Я была тогда с моим народом
Там, где мой народ, к несчастью, был».
А.А. Ахматова выстояла. В условиях большевистской опричнины оставалась со «своим народом» и М.И. Цветаева (1892-1941), но с другой его частью, состоявшей из уже обласканных писателей. Палаческое усердие они проявляли в иной форме. Но, чтобы противостоять этой «интеллектуальной» части «тучи гладоносных насекомых», - М.И. Цветаевой пришлось «добровольно» «лечь безвинной под топор». Она покончила собой. В 1938-40 годах на Колыме большевистскую опричнину преодолевал С.П. Королёв. Много было среди граждан нашей страны по-разному сопротивлявшихся большевистской опричнине, в том числе и «ложась на плаху под топор» - под расстрел. Немало было тех, кто сопротивлялся этой опричнине тем, что воспитывал следующее поколение противников опричнины. В 1938-50 годах далеко в Туркмении моё и моих друзей детдомовское детство обеспечивали воспитатели: армянин из Новочеркасска Акоп Никитович (погиб в ноябре 1941 года под Москвой), украинка из оккупированного Киева - Бронислава Семёновна, еврей из блокадного Ленинграда – Владимир Антонович Аврицевич, немка с Поволжья – Ольга Эрнстовна Отто, русская красавица – Вера Михайловна Батурина, туркменка – Салават Мухтаровна Каримова… Такие воспитатели и учителя на всей территории нашей огромной страны создавали условия, чтобы продолжали расти крепкие корни России, чтобы мы, становясь людьми, были способны крепить духовный стержень свой и своего отечества. Тот стержень, который в 1917-1945 годах подвергли тяжелейшим испытаниям на прочность большевистская опричнина и фашистское нашествие. В таких условиях выросли: М.М. Плисецкая, Н.П. Бехтерева, В.П. Астафьев, В.Г. Распутин, В.Е. Максимов, В.П. Аксёнов, В.Н. Войнович, Л.И. Бородин, в сущности – половина уже ушедших или ещё стареющих сегодня россиян … В 2004 году от одного из отбывших годы лагерей после моей лекции пришлось услышать: «Ошиблись большевики – не ваших родителей, а вас надо было уничтожить». «Каждый выбирает для себя…».
Когда мы напоминаем объяснение Н.М. Карамзина о том, что Иван IV «преступил Святыню» - Заповеди Христа и стал Грозным, - стоит помнить о том, что черная брешь в душе Ивана Васильевича была пробита в годы его детства и юности – в годы активного становления личности. Претенденты на власть, продолжая усердствовать в своих преступлениях, превратили эту чёрную брешь в горящий мщением кратер. В него и хлынули чуткие на наживу доносчики и палачи-кромешники - «туча гладоносных насекомых». Обстоятельства оказались сильнее Ивана Васильевича. Ленин, Сталин и многие их соратники имели иные детство и юность. Их опричнина была обусловлена их личным выбором под влиянием: «роковой страсти – славы» (А.С. Пушкин); «жаждой интриги и власти и болезненно ранней потребностью выказать личность» (Ф.М. Достоевский). Страшная цена опричнины большевиков была осознаваемо спланирована ими задолго до захвата власти: уничтожение миллионов человеческих жизней «даже, если я останусь один», - обещал и начинал осуществлять Ленин, продолжил и реализовал Сталин.
Иван IV вводил опричнину, до неё предприняв меры примирения с теми, кто отравил его детство и юность. Не получилось. Через 17 лет нелёгкого царствования ему пришлось «изводить государеву измену». Он и отдал это «изведение» в руки «особо зрящих и усердных» индивидов. Ленин планировал опричнину задолго до захвата власти. Только опираясь на беспощадный террор и Ленин, и Сталин могли удержаться у власти. Их опричники, как и опричники Ивана Грозного, руководствуясь собственными интересами, сами определяли, в чём состояла «измена» их жертв, они же выступали их обвинителями. Эти обвинители превращались в кромешников – в исполнителей вынесенного ими приговора и наказанием, в ими же избранной форме. Среди опричников Ивана Грозного находились бояре и князья, «духовные» и холопы. В опричнину Иван Грозный набирал большое количество «иностранных специалистов»: кромешники из немцев, шведов, поляков, литовцев стремились получить «место», чтобы вернуться домой с приобретённой каждым «своей пользой». Интернациональным был отряд кромешников и у Ленина со Сталиным. Во все времена и всюду инквизиторами-опричниками становились индивиды, независимо от их национальной или социальной принадлежности, независимо от нахождения каждого из них на ступенях социальной лестницы: от самой верхней до самой нижней её ступеньки. Свою «партийную» принадлежность они тоже выбирали и выбирают в соответствии со своими сугубо индивидуальными интересами.
Среди жертв, которых наказывали опричники-кромешники при Иване Грозном, исключая «иностранных специалистов», – были те же: бояре, князья. Страдали и простые люди: приказные, посадские, крестьяне, - тоже индивиды, занимавшие разные ступени социальной лестницы.
У Ивана Грозного была возможность увидеть, кто такие его сыщики «государевой измены» и «охранители» трона. В 1571 году конница крымского хана осадила Москву, и через три часа деревянный город сгорел дотла. Для отражения нападения Иван Грозный приказал собираться всем, кто владеет оружием, в том числе и опричникам. Опричники струсили и либо дезертировали, либо прикидывались немощными и заболевшими. Нетрудно представить состояние умного Ивана Грозного… Его «охранители», «герои» - опричники испугались татарских луков и сабель. Слетели головы «вождей» опричнины. Но казнена была только верхушка, но не вся. Большинство бывших опричников уцелели. Они не утратили обретённых ими навыков убийства слабых. Православное духовенство в этих условиях сохранило себя. Тоже подвергшееся преследованиям кромешников, в этих жутких условиях оно продолжало своё СЛУЖЕНИЕ делу нравственного воспитания народа… Немалая часть «тучи гладоносных насекомых», избежавшая наказания, осталась ждать своего часа, продолжая воспроизводить семена будущих поколений кромешников.
3) Смута. Репетиция разлома России Европой.
После смерти Ивана Грозного сотрудничество власти с Церковью только крепло, но в единении власти с земщиной появилась трещина. Начиналась она с преувеличения личных возможностей Государей и сопровождалось пренебрежением полномочий земщины. По примеру Европы? - Доморощенные властолюбцы, индивиды с не очень самостоятельными характерами превращались в подражателей «авторитету» Европы. В день избрания его на царство Борис Годунов (1552-1605), опасаясь своего неизбрания, пренебрёг созывом представителей от всей земщины. Он ограничился присутствием на соборе лишь московской земщины, всё-таки и пока – земщины. Земщина всея Руси тогда смолчала, признала избрание Бориса, но обиделась и поубавила свою активность. Борис Годунов попытался упрочить своё положение обращением к уже опробованному способу – к использованию опричнины. Результат получился плачевный. Этой щелью лжи немедленно воспользовалась Западная Европа и поспешила использовать её для проникновения в Россию и утверждения собственной власти над нею. Исполнителем её плана явилась Польша, надеявшаяся на удовлетворение своих давних интересов в его реализации. Поляки нашли в своей среде претендента на русский престол, который назвал себя спасшимся царевичем Дмитрием. Он и стал «знаменем» «освобождения» России от власти продолжателя опричнины – Бориса Годунова.
Любой предлог использовала Европа, чтобы проникнуть в Россию, и внимательно следила за развитием событий в ней. На рубеже XVI - XVII веков в Европе набрала силу католическая реакция – Контрреформация. Католики, несмотря на то разложение, в котором погряз Святой престол, организовались для отпора протестантам. Императоры и испанские короли из династии Габсбургов, баварские герцоги, лотарингские Гизы, возглавившие католическую партию во Франции, создали довольно сильную коалицию Контрреформации. Сторонники Реформации в Нидерландах, Северной Германии, Скандинавии и Англии – создали свою коалицию. Вечные соперники, религиозное и светское общества, представители обеих коалиций в любой момент могли объединиться, если возникала возможность проникнуть в Россию для «извлечения своей пользы» и из неё.
С момента раскола Христианства Римский престол несколько веков шёл к тому, чтобы полностью подчинить себе Православную Церковь. Это ему удалось сделать с православными болгарами, потом с православными сербами. В 1596 году Ватикан склонил к подписанию Брестской унии украинское и белорусское православное духовенство. С критическим памфлетом (опубликован в 1597 году в Вильно) против соглашения духовенства с Ватиканом, а украинской и белорусской знати - с польской знатью, - выступил митрополит Филарет. Для решительного противодействия соглашательству верхов украинской и белорусской Церкви он настаивал на участии в церковных соборах мирян, не утративших верности Православию. Подписанты Брестской унии оказали содействие полякам: митрополит Филарет был ими пленён и заточён в тюрьму. Тогда же, в 1596 году, Польша предоставила свою территорию для проникновения и вторжения на территорию России всех искателей «своей пользы» - знати польской, украинской, белорусской, шведской… Потенциальные интервенты, светские и религиозные, не сомневались в наличии в России индивидов, готовых поддержать их планы. С годами многонациональная «туча гладоносных насекомых», внутренних и внешних, разрасталась и готовилась к «взлёту» в подходящий момент … и оседанию в России, где их уже ждали бывшие бояре и князья, жаждавшие реванша.
Все годы царствования Бориса Годунова они продолжали разжигать междоусобия: в 1601-1603 годах они воспользовались страшным голодом. В 1605, воспользовавшись скоропостижной смертью Бориса Годунова, они организовали избрание на царство Василия Шуйского и начали разжигать пожар смуты. Бдительность проявила тогда земщина – местная власть избранников народа. Земщина отказалась признать царём Василия Шуйского, «выбранного» на царство только его сторонниками и московской чернью. Когда появился самозванец в сопровождении патриарха-униата Игнатия, земщина отказалась поддержать Лжедмитрия, не подумавшего при своем воцарении испросить ее голоса. «Роковую роль сыграла тогда разница в стереотипах поведения русских и западноевропейцев» (Л.Н. Гумилёв). Проявлением роковой или неизбежной разницы между западноевропейцами и россиянами это было?
Не была ли эта «разница» неизбежным результатом выбора славянами и западноевропейцами их способа жизни и развития? Не это ли различие в определении условий для национальной жизни способствовало формированию диаметрально противоположных национальных характеров, соответственно: различных целей и стереотипов поведения? После своего выбора Русь показала свой национальный характер в 1240, 1242, 1256 и решительнее всего – в 1380. В чём в начале XVII века проявлялась, по мнению Льва Николаевича Гумилёва, особенность национального характера западноевропейцев вообще и поляков, в частности? «Поляки в XVII веке были народом смелым, талантливым, боевым, но весьма чванливым и задиристым. Польские паны, посадив своего царя-самозванца и патриарха-униата на Москве, стали обращаться с московским населением крайне пренебрежительно. Не спрячешь безнравственность!
Так и получилось: деятельные бояре во главе с Василием Шуйским организовали заговор. Несмотря на своих польских защитников, в 1605 году Лжедмитрий был с хвачен, убит, труп его сожжён, пеплом заряжена Царь-пушка и произведён выстрел – единственный в её истории». Их «духовный» вдохновитель - патриарх Игнатий успел бежать. «Царствование» первого самозванца завершилось. Но урок не пошёл впрок. Очередной польский «ученик» объявился очень скоро – в 1608 году в Москву прибыл Лжедмитрий II и стал лагерем в Тушино. Москвичи прозвали его тушинским вором.
Новгородские долгорукие открыли тогда ворота шведам. Попытались использовать появившуюся возможность для проникновения вглубь России и другие её соседи-«освободители» россиян от опричнины. Обратимся к описанию ситуации И.Д. Беляевым: «Казалось, всё уже было потеряно для России. Москва была в руках соседей-врагов – у поляков. Лжедмитрий II отправил Патриарха Гермогена в заточение, восстановив главенство над русской Церковью униата Игнатия. Бояре ссорились между собою из-за размера властных «щедрот», обещанных им интервентами. Одна партия приглашала в цари польского королевича Владислава, другая торговалась с польским королем Сигизмундом, думая только о том, как бы повыгоднее для себя продать ему Московское государство. Казалось, всякая связь между русскими городами уже была разорвана, - где уже признавали царем королевича Владислава, где искали царя у шведов, где держались Тушинского вора или других самозванцев; а толпы вооруженных поляков, шведов, казаков и русских изменников-грабителей везде ходили, беспрепятственно грабили и скрывались по лесам. Все уже считали Московское государство обреченною жертвой, за которую никто не хотел вступиться, которая была уже связана по рукам и ногам и ожидала только заклания или продажи её с молотка…
Один только голос раздавался за веру и отечество – голос узника, голос Патриарха Гермогена, томимого голодом, охраняемого в Чудовской келье. На этот слабый голос отозвалась земщина всей Русской земли. Разрозненные города и села вдруг почувствовали, что они составляют одно целое – Русскую землю, начали ссылаться друг с другом и поднялись как один. Каким-то чудом отыскали и достаточно войска и нужные средства на его содержание, нашли достойных военачальников и правителей, - и порядок был восстановлен».
 «Чудо» установил и рассказал о нём Л.Н. Гумилёв: «Собравшийся Земский собор единогласно принял решение, предложенное Мининым и Пожарским, суть которого состояла в том, что Отчизну надо спасать. Для спасения требовались всего две вещи на организацию похода – войско и деньги. Людей было достаточно – поднялась вся Россия. И деньги у жителей богатого Нижнего Новгорода, ставшего средоточием сил сопротивления интервенции, - водились. Но население заявило: «А у нас денег нет». Кузьма Минич Минин (?-1616) хорошо знал сограждан и бросил клич: «Заложим жён и детей наших, но спасём Русскую землю!» И выставил на продажу в холопы жён и детей состоятельных граждан Нижнего Новгорода. Главам семейств ничего не оставалось делать, как идти на огороды, выкапывать кубышки с запрятанными деньгами и выкупать собственные семьи. Так была разбужена совесть. Совестью народа была спасена Мать-Россия».
«В случае победы во время смуты Долгоруких, Россию ожидало худшее рабство», – подчеркнул И.Д.Беляев.
«Духовенство и земщина сыграли главную роль в борьбе со смутой. Земщина явила тогда свою силу, и враги, готовые купить и поглотить Россию, с бесчестием отступили перед её силой. Москва была очищена от поляков и изменников, и собрался Земский собор, на который съехались выборные от всех городов Русской земли, которые не были заняты врагами. И на этом Земском соборе приговором всей Русской земли был избран на царство Михаил Федорович Романов, внук первой и любимой супруги Ивана Грозного, Анастасии, отравленной в 1560 году. Михаил Фёдорович, избранный на царство громадной общественной силой под именем общей земщины всей Русской земли с центром в Москве, - жаловал эту силу. Во всех своих делах он опирался на голос всей Русской земли, выражаемый Земскими соборами. Земщина была голосом общества, освящённым Церковью».
Через 200 с небольшим лет о смуте начала XVII века вспомнил Владимир Павлович Рябушинский, пострадавший от смуты, вызванной октябрьским 1917 года переворотом. Едва ли ему были известны исследования И.Д.Беляева. Но историю России он знал и подтвердил его наблюдение. Он спрашивал: «Кто спас Россию во время смуты?» И отвечал: «Церковь – тогда её клир ещё не был в упадке. Спасли и воины, выходцы из третьего сословия, из купцов». Спасло Россию единение всех тех, кто в непростых условиях шести вековой истории страны прошёл серьёзную школу религиозного просвещения и формирования на его основе особого национального характера. Россияне всех национальностей и религиозной веры и в том XVII веке, когда Европа насилием навязывала «обитателям МНОГИХ стран света» идею европейской «исключительности», продемонстрировали преимущество воздействия на неведомые им дотоле народы «примером лучшего». Обратимся к этой истине, подтверждённой историей.

4) Землепроходцы.

«Неведомая, дикая, седая, медведицею белою Сибирь, за камнем, за Уралом, пропадая, звала к себе неведомая ширь». Судьба подарила мне восемь лет жизни и работы в уже существенно освоенной Сибири. Но ширь её - продолжала удивлять и восхищать и меня, и моих учеников во время наших походов по её заповедным местам. И на склоне лет - между Сеной и Енисеем мне больше по душе – Енисей!
Обширным извлечением из его исследования напомним об отмеченной Л.Н. Гумилёвым «роковой разнице в стереотипах поведения русских и западноевропейцев». «Когда прекратилась смута, продвижение русских на восток возобновилось с новой силой. Бывшие поморские крестьяне из рода А.Ф. Строганова (1497-1570) шли на восток с далёкого северо-запада России. Его наследник Григорий Дмитриевич был организатором похода Ермака. Уже в 1621 году потребовалось создание Тобольской православной епархии. С 1712 года митрополитом этой епархии был Иоанн (в миру Максимович). Он вёл миссионерскую работу среди остяков, вогулов, сибирских татар. В 1715 году митрополит Иоанн участвовал в организации Пекинской православной миссии. В 1625 году казаки встретились в Забайкалье с бурятами, в 30-е годы XVII века русские варяги во главе с Е.П. Хабаровым (1603-1671) освоили бассейн реки Лены и уже в первой половине этого века заложили города Томск, Енисейск, Якутск, Красноярск, Иркутск. Города – это лучший показатель хозяйственной организации новой территории всюду. Русь и Россию издавна называли страной городов.
В результате трехлетней экспедиции В.Д. Поярков, спустившись по Амуру, в 1645 году достиг Охотского моря. В 1648-49 годах экспедиция Ерофея Хабарова прошла средним течением Амура. На всём гигантском пути «встречь солнца» (навстречу солнцу) землепроходцы практически не встречали серьёзного организованного сопротивления. Единственным исключением стали столкновения казаков с маньчжурами».
«Практически за один век, от похода Ермака Тимофеевича (1581-83) до войн с маньчжурами на Амуре (1687-89), землепроходцами было преодолено расстояние от Урала до Тихого океана, и Россия легко и быстро закрепилась на этом огромном пространстве… Русские переселенцы и администрация в основной своей массе легко устанавливали плодотворные контакты с народами Сибири и Дальнего Востока». Л.Н. Гумилёв. По Карамзину: действовали «по примеру лучшего». И не только. Вспомним судьбу протопопа Аввакума – он из этого XVII века.
«Противодействие миграции русских было ничтожно. Если они и возникали на первых порах, то быстро улаживались… Никто не старался сломать образ жизни местного населения и сделать из аборигенов русских. Скорее наоборот. Россияне, выучив якутский язык и усвоив местные обычаи и навыки, в большей степени приближались к якутам, чем якуты к ним… Если местные жители хотели соблюдать языческие обряды – к тому не было никаких препятствий. Конечно, христианство им проповедовали, иногда успешно, чаще нет, но результаты этой проповеди интересовали больше священников… Поскольку русские не стали переучивать непохожих на них людей, а предпочли найти с местными жителями общий язык, они прочно закрепились в Сибири, где живут по сей день. Так в очередной раз были подтверждены преимущества уважения к праву людей жить по-своему.
Сдерживая в XVII веке агрессию Запада, за считанные десятилетия русский народ освоил колоссальные, хотя и малонаселённые пространства на востоке Евразии. Включение в Московское царство огромных территорий осуществлялось не за счёт истребления присоединяемых народов или насилия над традициями и верой туземцев, а за счёт комплиментарных контактов русских с аборигенами или добровольного перехода народов под руку московского царя. Таким образом, колонизация Сибири русскими не была похожа ни на истребление североамериканских индейцев англосаксами, ни на работорговлю, осуществлявшуюся французскими и португальскими авантюристами, ни на эксплуатацию яванцев голландскими купцами. А ведь в пору этих «деяний» и англосаксы, и французы, и португальцы, и голландцы уже пережили век Просвещения и гордились своей «цивилизованностью» (Л.Н. Гумилёв. «От Руси к России». 2008, с.254-256).
Во время смуты начала XVII века Западной Европе не удалось ни купить православную Россию, ни подавить её силой безбожных авантюристов. Наследники участников сейма в Вероне продолжали преследовать ту же цель, которую в 983 году поставили перед собой их деды и прадеды по отношению к «варварам»: православным славянам и грекам. Турок-мусульман, тоже своих «врагов», – европейцы либо использовали в своих интересах, либо прогибались под ними. Внимание наследников сейма в Вероне к России только возрастало. Они ждали подходящего момента. Пока самоотверженные российские землепроходцы успешно продвигались на самый дальний восток Евразии, а провозвестники европейской «исключительности» «одаривали» европейским «счастьем» «обитателей многих стран света», - «отечественные» долгорукие занимались ослаблением России изнутри. Они готовили «походящий момент» для следующей попытки внешних долгоруких «осчастливить» россиян превращением их в «европейцев».

5) От системы единения к системе самовластья.

Раскрыв историю единения верховной власти, земщины и Церкви, отметив благотворное влияние этого единения на все стороны жизни Руси и Российского государства, И. Д. Беляев показал, как, в том же XVII веке в России начиналось и происходило ослабление и постепенное разрушение этого единения. Началось, – писал историк, – с «превращения личной воли в закон». Первый шаг в этом «превращении» был сделан «верховной властью при молчаливой и уже заинтересованной поддержке её ближайшим окружением» (И.Д. Беляев). «Окружением», представленным изворотливыми наследниками Долгоруких и иже с ними. В чём «ближайшее окружение» власти оказывало ей «заинтересованную поддержку»? «Началось с того, – объяснил Иван Дмитриевич Беляев, – что большие люди, из бояр, начали уходить из земщины, осознавая преимущества для себя в службе великому князю, потом царю, по сравнению с безвозмездным служением в выборных общественных должностях земщины».
При наследниках Михаила Фёдоровича Романова из «тени» выходили Долгорукие и примыкали к очередному «Государю» - Алексею Михайловичу. «Окружение» власти всех уровней стали именовать «служилыми людьми по отечеству». Они занимали руководящие должности в государственном управлении и в армии, ими были представлены чины губернские и уездные. Они владели землей с крестьянами, имели юридические привилегии и были заинтересованы, как и представители особых обществ в Европе, в сохранении своего положения. Как скажет в следующем столетии Н.Г. Чернышевский: «Чтобы сохранить за собой занимаемое положение, они учились служить по намёкам и по собственным догадкам». Поэтому у этой части «служилых людей по отечеству» в процессе закрепления в их сознании своего особого положения в обществе с неизбежностью утверждались и оправдывались властолюбие, корысть и нажива. Действительно, утверждались на века: вспомним, какой иронической насмешливостью встретили наши «народные» депутаты обращение С.Д. Сахарова отказаться от всех их привилегий! И как изощренны все их словоизвержения, направленные на обоснование «правомерности» этих привилегий… Старо, как мир…
Превращавшиеся в «элиту» «служилые люди по отечеству» оказывали серьёзное влияние на верховную власть. «Перед судом истории верховная власть будет стоять не одна. Стоять будут все государственные чины», - свидетельствовали «умные и честные люди, умевшие размышлять, предвидеть и объединяться вокруг знамени, некогда водружённом на Голгофе». «Государственные чины» опутывали верховную власть, отдаляя её внимание от Земских соборов – от «громадной общественной силы». Заинтересованным подобострастием они обеспечивали «возвеличивание» не отмеченных твёрдостью характера российских государей и таким способом утверждали систему самовластья. Так начинались попытки разрушения того внутреннего могущества, которое в свое время создавали Святой Владимир, Ярослав Мудрый и их последователи, создавшие Государство Российское в опоре на эту «громадную общественную силу» - выборную земщину – местное самоуправление.
Так боятся единения центральной власти с выборными общественными организациями и общественностью в целом и нынешние претенденты на власть. Это – особо зрящие индивиды, с обострённым обонянием и отъявленные крикуны. В зависимости от того, в какой группировке каждый из них видит «ускоренную» возможность прохода во власть, - они превращаются в «либералов», «демократов», «коммунистов» и прочих, «жаждущих интриги и власти», крикунов. От века и поныне склонностью и способностью к яростным словопрениям они сеют иллюзии о своей, якобы более «результативной дееспособности» в сравнении с действующей властью любого уровня. Как подтверждают десятилетия моих наблюдений, - ни один из крикунов не смог показать объявленной им своей способности делать дело. Предложите каждому из них сделать конкретный деловой шаг, когда они иронизируют по адресу прямых линий В.В. Путина и его прямого общения с гражданами страны в наше время! Конфуз обеспечен. Какими бы «оригинальными» ни казались себе современные крикуны, их яростные поношения как были непродуктивными, таковыми остаются и поныне. «Нет убедительности в поношениях» - А.С. Пушкин.
«При Алексее Михайловиче (1745-76) изменился и характер Земских соборов: здесь у выборных уже не требовали ни советов, ни согласия на новые законы, а приказывали только выслушать и подписаться в слушании и ведении под новою книгой законов, названной Соборным Уложением. Выборные читали эту книгу не в общем собрании и не перед царем, а в Ответной палате и не могли делать возражений, притом, что читали под строгим наблюдением князя Юрия Алексеевича Долгорукого…». Долгорукие начали мечтать о том, чтобы в подражание французам и англичанам стать пэрами России. Депутатам Верховного Совета СССР этой роли не было предусмотрено – они о ней и не мечтали. Этим «слугам народа» тоже разрешалось лишь «единодушно» голосовать за уже подготовленное решение. Во времена господства большевиков это практиковалось на всех прочих собраниях сверху донизу на всей территории страны.
 Подтверждая мысль своего учителя И. Д. Беляева, В. О. Ключевский писал, что «элита» «уговаривала царя Алексея Михайловича не собирать больше соборов», обходиться без «серых зипунов». Так по примеру Европы и в России складывалось особое общество, тоже освобождавшее себя от подчинения гражданским законам. И. Д. Беляев: «Соборное Уложение 1649 года явилось роковым ударом по системе местного самоуправления – оно отменяло юридическое значение всей земщины России. Уложением1649 года крестьяне были переданы под управление землевладельца – они поступили в полную зависимость от него. По указу 13 октября 1675 года землевладельцы приобрели право продавать крестьян без земли. Отец Петра Великого не подозревал того, что, утверждая самовластье, указом от 13 октября 1675 года он положил начало великому делу – зарождению в России предпринимательства и благотворительности.
Россия – не Европа, «не из иных мы прочих». Россия продолжала идти своей дорогой. Русская пословица гласит: «Нет худа без добра». И ещё одна: «Закон, что дышло, - куда повернёшь, туда и вышло». Не учли доморощенные «пэры» и их европейские «учителя» главного в истории России: заложенную нашими предками в программу её устроения - способность к самосохранению и самовоспроизведению снизу – от народа. Сложившаяся традиция обеспечения тесной связи системы управления с народом через религиозные верования, культуру и осознанную общность судьбы, - являлась непреодолимой стеной перед попытками «исключительной» Европы подчинить «варварскую» Россию своему влиянию.
Так, согласно указу 1675 года «правом» ухода от помещика без земли успешно пользовались наиболее деятельные крестьяне, такие, например, как А.Ф. Строганов или С.В. Морозов с сыновьями. Заботясь о своих ближних, они выкупали себя, свои семьи, уходили от землевладельца и становились купцами - основателями российского предпринимательства и благотворительности. Так снизу, от истинных христиан росли и распространялись глубочайшие «корни», из которых вырастал Дуб - Россия. Эти крестьяне – купцы (при отдельных Государях) брали на себя заботу об обеспечении могущества отчизны – России. Они - осуществляли хозяйственную организацию присоединённых к ней их усилиями территорий Евразии. Великими – были Они, а не «служилые люди по отечеству», за редчайшим исключением.
В это столетие во имя утверждения своей руководящей роли в государстве околовластная элита, в подражание Европе, начала своё наступление и на православную Церковь. Но и здесь она просчиталась. В отличие от своих европейских «учителей», она не могла вести самостоятельной и длительной войны против православного духовенства. Шесть веков русское духовенство теснейшим образом было связано со всеми слоями народа Руси и России. Вести войну против духовенства означало вести войну против народа в целом. На такую войну «служилые люди по отечеству» решиться не смогли. Даже «кочующее племя варваров «Золотой орды», – писал Пушкин, – не имевшее ни словесности, ни торговли, ни законодательства», – смогло понять это, предоставив русскому духовенству свободу его деятельности, конечно, не без пользы для себя. В России, даже в условиях утверждения системы самовластья, влияние православного духовенства полностью пресечь оказалось невозможно. Русские крестьяне, становившиеся купцами, потом – предпринимателями, - «уходили» в новое сословие глубоко верующими христианами. Они становились защитниками и проводниками веры среди тех, кто работал на создаваемых ими предприятиях.
Этим обстоятельством пренебрегли большевики – пренебрегли духовной сущностью россиян, пренебрегли тысячелетним фундаментом России. Поэтому отторжение большевизма веками формировавшимся фундаментом изначально было неизбежно. Преувеличение своих возможностей Гитлером и фашизмом «проросло» в Европе на зыбком, родственном им, – бездуховном фундаменте. Как, впрочем, до них – преувеличение своих возможностей слишком честолюбивым безбожным, по собственному его признанию, Наполеоном. Гитлеровцев тоже не интересовала духовная сущность россиян. Поэтому с неизбежностью и фашистов в России постигла судьба Наполеона. Кому-то жизнь все-таки служит уроком. Чтобы выжить, большевики вынуждены были обратить внимание на проявление живучести этого духовного фундамента России и с целью выживания опереться на него в годы войны 1941-45 годов.
С середины XVII века учредители системы самовластья в России, подражая Европе, тоже постепенно переходили от ограничения самостоятельности Церкви к жесткому регламентированию её деятельности и, наконец, к полному подчинению её государству. По Уложению 1649 года Алексей Михайлович узаконил судить архиереев, архимандритов, священников и весь церковный чин. Так осуществлялось отстранение духовенства от участия в политической, хозяйственной и культурной жизни страны. Но и в этом стремлении «учредители» самовластья в России просчитались: сопротивление оказал многовековой духовный фундамент России. Наступлением на веру был охвачен, преимущественно, центр страны, две её столицы. Благодаря служителям приходов на огромной территории России, это наступление власти и элиты на Церковь коснулось российской глубинки в гораздо меньшей степени. «В столицах шум, гремят витии, в столицах шум и суета, а там – во глубине России – там вековая тишина». Корни – не вулканы. Они растут и крепнут без шума. На таких корнях прорастают Пушкины и спасают близорукую власть от трагедии бездуховной слепоты.
Отстранению от сопричастности власти в России были подвергнуты все сословия, кроме дворянства. Справедливо заметил И. Д. Беляев: «Крестьяне и городское население сделались готовым материалом для мятежей и беспорядков», готовым к САМОВОЗГОРАНИЮ УЖЕ В XVII ВЕКЕ! «Фитиль» для разжигания пожара оставался в руках у индивидов-хамелеонов, у «долгоруких», мечтавших стать «пэрами», конечно, не английского парламента или французского национального собрания, а российской Думы. Но Думы непременно с европейской жаждой интриги, жаждой власти и с уже заимствованным у европейцев стремлением к замене конкретного делания мелочными словопрениями об уровне «просвещённости», «сытости», «цивилизованности»… От подмены делания мелочным словопрением глубинку России спасали священники всех действовавших в стране религиозных конфессий.
Так во имя утверждения личного авторитета самодержца близорукие индивиды российской системы самовластья пытались возвыситься над Церковью. «Собор 1653 года при царе Алексее Михайловиче был последним. Теперь во всех делах царь распоряжался сам, посоветовавшись только с приближенными боярами и дворянами. Отделивши свои интересы от интересов других сословий и основавши своё значение на службе царю, дворяне должны были как можно ближе примкнуть к царскому двору и отделить царя от земщины (от всего народа – Е. Е.) плотной стеной администрации. Дворяне так именно и поступили: они окружили молодого шестнадцатилетнего царя лучшими людьми своего сословия, угоднейшими государю и готовыми беспрекословно исполнять его желания» (И.Д. Беляев). Очень скоро они научились «служить по намёкам и собственным догадкам». Еще раньше - царя и его элиту - окружили особо зрящие, особо охраняющие и беспощадные палачи-кромешники, выдававшие такое «служение» предназначением своей жизни. Таким путём из нового поколения формировалась «туча гладоносных насекомых», готовых на всё, чтобы сохранить за собой однажды занятое ими положение.
И.Д. Беляев о Петре I: «Петр Великий показал заботу только о дворянстве и купечестве, и только на этих двух сословиях думал основать твердость государства. На прочие же сословия он не считал нужным обратить внимание и даже значительно понизил общественное значение духовенства отменой Патриаршества и закрытием Патриаршего разряда». Так в 1721 году в России был утверждён Святейший Синод во главе с обер-прокурором, назначаемым царем». Казалось, при Петре I связь между политической жизнью и религиозностью была действительно полностью нарушена отстранением Церкви от влияния на неё. Здесь подтверждается ещё одно значение пословицы: «Нет худа без добра», настоятельно напоминающее нам о необходимости знать и помнить собственную историю, учиться понимать природу поступков человека, наделённого властью, находящегося около неё или – индивида без всякой власти, но жаждущего приближения к ней. Во все времена живут рядом с левыми другие - правые.
Поощрением купечества и предпринимательства Пётр I , не ведая о том, в сущности, содействовал распространению и углублению религиозности более результативным способом – снизу. С самого начала российские предприниматели одновременно строили храмы, школы и жилища для своих рабочих. Создатели России молодой – птенцы гнезда Петрова - были выходцами из разных сословий, являлись приверженцами разных религиозных верований. Поэтому России удалось миновать пережитую Европой многовековую войну за единовластие между светским и религиозным обществами. Кстати будь отмечено. Роль религиозности в успешной колонизации европейскими протестантами территории Северной Америки в XVII веке была установлена и признана лишь на рубеже XIX - XX веков. Это сделали немецкие социологи, братья Макс и Альфред Веберы, жившие соответственно в 1864-1920 и 1868-1958 гг. Медленно, очень медленно, несмотря на солидный возраст, прозревает Запад, впадая в длительные и глубокие периоды забвения и упорно отказываясь от необходимости учиться у своих исторических попутчиков.
И в деяниях Петра глубокая религиозность россиян сыграла не последнюю роль. Пётр I, истинный россиянин, действительно был Великим. Он демонстрировал силу России, и Европа вынуждена была признать её и считаться с ней. Главным в его величии было то, что при нём «Россия входила в Европу, как спущенный корабль», - подчеркнул А.С. Пушкин. «Наш Пётр имел на всё время. Новая, настоящая Россия, есть творение его мысли всеобъемлющей», - раньше Пушкина увидел эту особенность императора Петра его тёзка – Пётр Андреевич Вяземский. В этом было главное отличие заимствований Петром достижений Европы от бездумных, поверхностных, подражательных заимствований «европейской исключительности» элитой его предшественников и особенно элитой его «наследников». Подражать по-европейски – значит, прогибаться перед реальной или мифической силой. К счастью, Пётр Великий не страдал этой болезнью. Корабль Россия и его команда во главе с Петром решительно выходили в открытое «море» для продолжения самостоятельного плавания по изучению, избирательному заимствованию, освоению и использованию опыта и достижений народов мира. Корабль Россия, в свою очередь, представлял собой серьёзнейший объект для такого же изучения и использования её не менее, если не большего значения опыта по взаимодействию с народами разных религиозных верований и обеспечению их национальной жизни и развития. Это был ценнейший опыт сохранения страны и сбережения её народа. Пётр потому был и остался в истории Великим, что предметно показал, как сохранить и приумножить эту заложенную предками в программу устроения России - способность её к самосохранению через сохранение народа. Европа, в отличие от России, пренебрегала необходимостью изучения именно этого опыта. «Европа была столь же невежественна, сколь и неблагодарна». А.С. Пушкин.
Утверждением системы самовластья в России система единения была ослаблена, но уничтожить её полностью не удалось. У системы единения был прочный фундамент – духовность народов России. Поэтому в процессе утверждения в России системы самовластья идея европейской «исключительности», к счастью, поразила преимущественно высшее сословие. Продолжим цитирование труда И. Д. Беляева. В нем сказано: «В процессе утверждения в России системы самовластья о какой-нибудь службе по выбору не стало и помину в так называемом обществе (имеется в виду элита – Е.Е.), совершенно отделившемся от народа и ждавшем всего от службы царю, правительству и от разных привилегий», а «счастья» - от Европы. Способность прогибаться – превратилась в главное условие, чтобы занять желаемое положение около власти. Именно среди этой части «служилых людей по отечеству» даже жестокие меры, применявшиеся Петром I в борьбе с коррупцией, коррупция утверждалась и становилась неистребимой». Особенно при преемниках Петра. Продажная, коррумпированная элита становилась той щелью, которую враги России не замедлили заметить. Они стали использовать её для проникновения в Россию и ослабления её изнутри. Эту часть современных россиян, мнящую себя «элитой», с той же целью русофобы мира используют и сегодня, не скупясь на растущие затраты на её «кормление».
Подверженными коррупции в системе самовластья в первую очередь становились те, чья служба имела отношение к казне. «Сбор податей и особенно недоимок с разоренного и стесненного в промыслах закрепощённого народа доходил до крайних пределов строгости. Указом 31 августа 1742 года даже высшие чины: губернаторы, воеводы и офицеры-сборщики за невысылку в срок полного числа податей по окладу сажались под арест и заковывались в кандалы, для чего рассылались по городам гвардейские солдаты». Устрашённые расправами вплоть до кандалов, губернаторы и воеводы использовали любые и самые жестокие способы и средства для сбора податей. Они немедленно воспользовались этим «правом» «свободы» сбора в своих корыстных интересах – «себя не обижали».
«Ревизия 1742 года уничтожила все права бедных людей, уничтожила их гражданскую личность и отдала в полную крепость государству или частному лицу. При таком всеобщем закрепощении о выборном начале и о самоуправлении в земщине уже и не думали и не спрашивали. Чтобы избавиться от закрепощения, русские люди толпами переселялись в Польшу, в Крым и Турцию» (И. Д. Беляев).
По исследованиям до 1861 года: И. Д. Беляева, В. И. Вешнякова, Ю. Ф. Самарина, Н. Я. Данилевского в свободном изложении: «Крепостное право – искусственно привитая болезнь. Прикрепление крестьян к земле много содействовало развитию власти землевладельца в ущерб крестьянской самостоятельности, содействовало ослаблению прав общины и вело к обеднению государства. Крепостное право разделило сословия, посеяв рознь между ними. Увеличение предоставляемых дворянству льгот способствовало росту злоупотреблений в среде этого сословия по отношению к крестьянам и государству. Крепостное право, развившееся к концу XVIII века до крайних пределов, лишило большую часть населения страны не только права голоса в защиту своих интересов, но и не давало никаких общественных прав». И самое страшное – крепостное право оказалось беспроигрышным способом СДЕРЖИВАНИЯ продвижения России к её хозяйственно-экономическому и политическому могуществу. Крепостное право, утверждённое в угоду господствующему сословию, явилось сильнейшим средством ослабления России изнутри и надолго.
Правда, сельским обществам, которые принадлежали помещикам и были расположены отдаленно от помещичьих усадеб, указом от 15 марта 1796 года Екатерина II предоставила право самим избирать, судить и наказывать выбранных ими начальников, не оправдавших общественного к ним доверия. В ее указе было сказано: «Людей такого рода, яко выбранных селениями без всякого от высшего начальства утверждения, если подлинно они найдутся в злоупотреблении доверия собратий своих, могут те самые селения, по собственному ими мирскому приговору, лишить данной им доверенности, и взыскать с них то, что они незаконно употребили, несостоятельных же отдать без очереди за селение в рекруты». Но воспользоваться этим «разрешением» императрицы селяне практически не могли: «устройство всех сословий без исключения при Екатерине II окончательно и на всей территории России было подчинено административным регламентациям верховной власти» (И.Д. Беляев).
Умные и честные люди России систему самовластья обоснованно считали самой опасной формой подражательства, с неизбежностью угрожавшего ослаблением нравственного измерителя жизнедеятельности россиян и становившегося надёжным способом ослабления России изнутри. Поэтому они были противниками утверждения в России системы самовластья и превращения этой системы заинтересованным её окружением в «непоколебимые» «устои». «Безрассудной страстью высшего сословия ко всему иноземному, особенно французскому», - называли лучшие русские словесники поклонение российской  знати «исключительной» Европе. Як. Бор. Княжнин (1740-1791) и Денис Ив. Фонвизин (1744-1792) осветили это «явление» в сатирической прозе. Княжнин даже сатирическую оперу написал и осуществил её постановку на столичной сцене. И.А. Крылов (1769-1844) высмеял это «явление» в баснях и в драматических произведениях. Осмеивая «наше столичное и провинциальное пристрастие к иноземному», И.А. Крылов именовал его галломанией (Галлия - древнее название территории между Францией, Испанией, Италией). «По укоренившейся привычке галломаны почитали Запад наставником, образцом и кумиром своим». Русские словесники отмечали общие, присущие приверженцам европеизма свойства: глубокое невежество, злостный эгоизм, корысть и чинопочитание, попрание принципов морали с пристрастием: гасить мысль, будить и удовлетворять позывы похоти.

 III. XIX век. История обоснования эволюционного пути развития России.

1) Защита отечества от революции и
«великих замыслов» «исключительной» Европы.
В поисках выяснения, доморощенное ли это «явление» - галломания, или привнесённое извне, - Д.И. Фонвизин совершил путешествие по Европе и описал свои наблюдения в «Записках первого путешественника». Наблюдения Фонвизина помогли Пушкину, «не выездному», как говорили в советские времена, описать обратное «Путешествию из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева своё - «Путешествие из Москвы в Петербург». На отличие выбора Русью и Россией её способа жизни, движения и развития от выбора Европы Пушкин обратил внимание во время обучения в Царскосельском лицее. По его признанию, тогда он смотрел на это различие как «своего всегдашний обвинитель» и «чужих краёв неопытный любитель». В октябре-ноябре 1827 года в стихотворении «Рефутация Беранже» преимущества выбора Россией своего пути развития  поэт обосновал фактами из истории и закрепил своё мнение в неоднократном повторе фразы: «Не из иных мы прочих». В 1833-35 годах в «Путешествии из Москвы в Петербург», словно наблюдая, как русская армия выпроваживает из России остатки общеевропейской армии, - Пушкин с большей детализацией описал преимущество последствий выбора Россией её способа жизни, движения и развития.
Он учитывал то, о чём до него писали Д.И. Фонвизин, А.Н. Радищев, Н.М. Карамзин и рассказали знатоки: братья А.И. и Н.И. Тургеневы и участники отечественных и заграничных походов русской армии.
В Европе Д.И. Фонвизин увидел и убедился в том, что широкой популярностью идеи европейской «исключительности» уже сформирован стереотип европейского характера с его очевидным и определяющим отличием от характера россиянина - абсолютным отрицанием Бога. По возвращении из своего путешествия общность натур европейца и российского галломана Фонвизин изобразил в сатирическом произведении – «Всеобщие правила придворной грамматики». Журналу Академии Наук «Собеседник» он предложил результаты других своих наблюдений под названием: «Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание». Обращаясь к честным и умным людям России, он противопоставлял их «служилым людям по отечеству». По Крылову – галломанам. Откровенным подражательством галломаны демонстрировали полное равнодушие к судьбе страны и презрение к её народу. В отличие от галломанов, объяснял молодой коллега Фонвизина по перу, «умные и честные люди умели размышлять, предвидеть и объединяться вокруг знамени, некогда водружённом на Голгофе», объединяться во имя «очищения жизни и нрава людей», во имя укрепления отчизны через сохранение её народа. В условиях уже утвердившейся в России системы самовластья умные и честные люди начали возлагать на свои плечи эту, главную обязанность власти перед своими подданными – создание условий для их успешной жизнедеятельности. Подданные России заслуживали такую заботу о них. Д.И. Фонвизин и это отметил.
 Наряду с другими вопросами «умным и честным людям», тоже дворянам, он задал и этот главный вопрос: «В чём они видят особый национальный характер россиян?» - «В остром и скором понимании всего, в образцовом послушании и в корне всех добродетелей, от творца человеку данных», - ответила императрица Екатерина II. «Наша, без сомнения, счастливая судьба, - ответил Н.М. Карамзин, - есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями». «Необыкновенную скорость нравственного взросления россиян» он считал результатом того способа заимствования достижений мира, которому следовал сам и поощрял Пётр великий у своих соратников, особенно у талантливой молодёжи. А.С. Пушкин узнал об очень важных наблюдениях и суждениях Н.М. Карамзина ещё во время обучения в Царскосельском лицее. Поддержав мнение своих учителей, причины «нашего быстрого нравственного взросления» поэт объяснил «глубоким чувством религиозности, коим мы обязаны Христианству». По существу каждый из них объяснил, почему, в отличие от «обитателей МНОГИХ стран света», Европе, даже при самых невероятных её усилиях, не удавалось принудить россиян заменить служение Заповедям проверенной религиозности служением идее европейской «исключительности». Со времён Крещения Руси россияне предпочитали такое именно служение.
В надежде на то, что у кого-нибудь из читателей появится желание подробнее узнать о главном подвиге жизни кого-то из честных и умных людей в России рубежа XVIII - XIX веков, назову их имена. После М.И. Кутузова, Я.Б. Княжнина, Д.И. Фонвизина подрастали и вместе с И.А. Крыловым «объединялись вокруг знамени, некогда водружённом на Голгофе»: В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, Н.И. Гнедич, А.С. Пушкин, А.С. Грибоедов, А.А. Бестужев – Марлинский, Е.П. Оболенский, К.Ф. Рылеев, А.И. Одоевский, С.И. Муравьёв-Апостол, Н.И. Тургенев, С.П. Трубецкой, Н.С. Мордвинов, А.П. Ермолов, В.Ф. Раевский, П.И. Пестель, М.П. Бестужев-Рюмин, Н.Н. Муравьёв, М.Ф. Орлов, Н.Н. Раевский, А.В. Поджио, И.Д. Якушкин и многие другие. Среди них были военачальники, поэты, писатели, дипломаты, экономисты. Каждый из них знал о том, что, служа знамени Христа, он служил и другому знамени, имя которого было – ОТЧИЗНА. Эти знамёна оказывались для умных и честных россиян неразрывными. Каждый из них имел немалый опыт общения с людьми и опыт организации их на участие в важных делах, направленных на решение нелегких государственных задач. Пушкин был прав: «Не из иных мы прочих». М.Ф. Орлов справедливо называл этих своих единомышленников рыцарями XIX века. Под таким названием он планировал издание журнала, в котором соглашался сотрудничать, будучи ещё лицеистом, А.С. Пушкин.
Своим духовным объединителем эти честные и умные люди России того времени считали Н.М. Карамзина. «Он был животворным, лучезарным средоточием круга нашего, всего ОТЕЧЕСТВА. Смерть друга, каков был Карамзин, каждому из нас – бедствие, которое отзовётся на всю жизнь», - писал о Карамзине П.А. Вяземский. В его семье он рос и воспитывался. Николая Михайловича П.А. Вяземский считал своим вторым отцом, первым и главным учителем, самым надёжным определителем круга его общения в годы становления его личности. Карамзин  научил юного Петра Андреевича «всегда удачно отворачиваться от гадкого, пренебрегать низостями настоящего» и оставаться честным в труде, в службе, в творчестве.
В своё время и у Н.М. Карамзина были отличные учителя. И он был отличным учеником у таких учителей. Николай Михайлович отлично знал историю древней Греции и Рима, историю всех европейских революций и историю проявления Западной Европой «заботы» об «обитателях всех стран света». Прекрасно разбирался он в современном состоянии литературы, искусства и общественной мысли в Европе и в мире. В награду за успехи он был отправлен в путешествие по Европе. Во всех странах, которые он посетил, как и в России, события начавшейся во Франции революции воспринимались тогда с восторгом. На эту революцию народы Европы возлагали большие надежды. Но после того как Карамзин побывал на заседаниях Конвента, увидел проявление революционного энтузиазма толпами народа на улицах Парижа и на площади с «работающей» гильотиной, - он понял неизбежное перерастание, как в Нидерландах и в Англии, теперь французской революции - в войну и не только на европейском континенте. «Кровью залитая Франция разочаровала Карамзина», - считали некоторые современники Николая Михайловича. Но у него (профессионального словесника), мне думается, как и у И. Гердера, события в мире, выражавшиеся в «самой чёрной формуле насилия» над «обитателями всех стран света», - вызывали не разочарование, а опасение о возможном доверчивом восприятии народами мира ложной идеи европейской «исключительности». Истинный христианин, Карамзин был озабочен проблемой сохранения любого народа – «обитателей всех стран света», не исключая россиян, поэтому он считал своей обязанностью принять участие в предупреждении распространения этой опасности.
Это подтверждают его «Разные заметки», опубликованные в «Московском журнале» в год смерти Д.И. Фонвизина - в 1792 году. Истинный христианин, он знал, как долог и труден путь к прозрению. Идя на страшный подвиг, Иисус Христос тоже не питал надежду на немедленное прозрение толпы, оравшей у подножия Голгофы: «Распни!» Николай Михайлович был убеждён: христианин обязан содействовать «очеловечиванию жизни и нрава людей», каким бы длительным путём не пришлось идти к прозрению каждому человеку и человечеству в целом. Христианин, писатель и историк, он был верен главному догмату православия: совесть должна присутствовать везде и всегда. Его обращение к «обитателям всех стран света» было напоминанием им о том пути к счастью, который был обозначен Иисусом Христом во время его земной жизни. Очевидец кровавых событий во Франции, Карамзин сомневался в том, что «они его послушают»: он видел и понимал – очень далеко идея европейской «исключительности» увела европейцев от Бога. Но он надеялся на их возвращение к Богу, надеялся на то, что тогда они сами предупредят доверчивых «обитателей всех стран света» о лживой сущности идеи европейской «исключительности». Поэтому в 1792 году Карамзин опубликовал своё обращение к доверчивым народам мира.
Он писал: «Если бы я был старшим братом всех братьев сочеловеков моих и если бы они  послушались, то я собрал бы их   на какой-нибудь большой равнине, стал бы на каком-нибудь большом холме и сказал: братья, обнимите друг друга с пламенною, чистейшею любовью, которую небесный Отец наш, творческим перстом своим, вложил в чувствительную грудь сынов своих; обнимите и нежнейшим лобзанием заключите священный союз священного дружества, и когда бы крики дружелюбия загремели   и дикий Американец, забыв всё прошедшее, назвал бы Гишпанца (испанца) своим родственником, когда бы все народы земные погрузились в сладостное, глубокое чувство любви: тогда бы упал я на колена, воздел бы к нему руки свои и воскликнул: Господи! Ныне отпущаеши раба твоего с миром!»
До Н.М. Карамзина идею священного союза выдвинул французский аббат Сен-Пьер (1658-1743). В 1716 с «Проектом вечного мира» французский аббат обращался к правительствам. Н.М. Карамзин с идеей заключения «священного союза священного дружества» обращался к «обитателям всех стран света» без исключения, но в первую очередь – к россиянам. Обязательным условием, делающим возможным заключение такого союза и обеспечивающим прочность его, Карамзин и его окружение считали осознание каждым народом сущности своей национальной жизни. Единомышленники Николая Михайловича сетовали ему на то, что россияне забыли своих Владимиров и Ярославов. Они и он с ними понимали, что в своей стране для продвижения идеи «всемирного дружества» нужно, чтобы россиянин «имел историю своей страны», историю, которая «сделает его человеком истории, творцом её, сделает его гражданином». Этот путь приобщения к собственной истории Карамзин и его окружение считали спасительным для любого народа мира. Народ, познавший СЕБЯ, – уже с БОГОМ! Значит, такой народ на пути к «священному союзу всемирного дружества», на пути к спасению, на пути к истинному счастью и благополучию, не только собственного, но и своих соседей, - на пути к истинной свободе честно жить, честно трудиться, честно служить, честно творить каждого индивида среди «обитателей всех стран света» без исключения. Каждого индивида снизу доверху!
Приступая к изданию журнала «Вестник Европы», Карамзин одновременно изучал документы, которые освещали историю России, и убеждался в том, что Россия располагала тем историческим опытом, который она могла использовать для предупреждения общественных явлений, подобных нидерландской, английской, теперь - французской революции. На его глазах зачинщики французской революции из глашатаев «свободы, равенства и братства» превращались в воинственных «учредителей» своей «исключительности» в странах Европы. По мере такого перевоплощения, как в зеркале отражалось целеустремлённое превращение Наполеона Бонапарта (1769-1821) из артиллерийского капрала-служителя знамени революции в бригадного генерала и командующего армией, в 1799 ставшего первым консулом, в 1804 году объявившего себя императором Франции, в 1805 – королём Италии. «Наполеон поменял славу на корону», - так оценил Н.М. Карамзин окончательное превращение Наполеона в императора. Славой Наполеона Карамзин считал короткий период служения его народу: им были предприняты некоторые меры, направленные на реализацию того, что обещали зачинщики революции в своём призыве: «свобода, равенство и братство». В процессе своих превращений (раскрытия своей сущности) служение народу (славу) Наполеон (не он один) заменил служением короне – СЕБЕ, своему тщеславию. Не в один день происходит такое превращение индивида, отказывающегося от своих обещаний, предварительно отказавшегося от главного нравственного измерителя качества своей жизнедеятельности: от Бога. Пособники известных миру таких индивидов называют такое превращение вершиной их «просвещённости» и даже «гениальностью».
Не будет преувеличением следующее наше утверждение: на эти, происходившие во Франции превращения, тогда же серьёзное внимание обращали лишь россияне, её «умные и честные люди, умевшие размышлять, предвидеть, в итоге: объединяться вокруг знамени, некогда водружённом на Голгофе». В превращениях зачинщиков и целенаправленных участников французской революции они видели постепенную УТРАТУ ею заявленной в её лозунге славы. По мнению А.С. Пушкина, по советам знатоков углублённо изучавшего историю приближения Франции к революции, которую он считал катастрофой, инициаторы её изначально, отрекаясь от Ветхого и Нового Заветов, шли к утверждению безнравственности, к своему бесславию.
Под воздействием на него этих внешних обстоятельств и собственного углубления в изучение исторических документов, Карамзин всё острее ощущал необходимость восстановления и широкого освещения истории России. Для осуществления поставленной перед собой задачи, в 1803 году он уединился в своём кабинете. Чем более углублялся он в изучение документов, тем твёрже убеждался в отсутствии исторически обусловленной необходимости замены созданной предками программы устроения России утвердившейся в ней к концу XVIII века системой самовластья. После смерти Карамзина самовластье и его окружение предало забвению воссозданную Карамзиным действительную историю России, как представляющую опасность для сформированных и уже признанных ими незыблемыми «устоев». После 1917 года сокрытие действительной истории России выражалось в том, что её наличие либо не афишировалось, либо её интерпретация приспосабливалась к запросам большевистской диктатуры. За пределами России господствующим оставалось веками сложившееся намеренное игнорирование изучения действительной её истории. Такое игнорирование облегчало сочинителям мифов искажение её. В результате, сочинённые на Западе и большевистскими «интеллектуалами» в СССР мифы в настоящее время используются как информационное средство сдерживания России и запугивания этими мифами «обитателей всех стран света». И много раз: между 1792-2017 годами жизнь выдвигала перед Россией задачу незамедлительного изъятия из забвения её действительную историю как надёжное средство сохранения Отчизны и сбережения её народа. Сохранения и сбережения того, что на протяжении более тысячелетия стояло перед Западом непреодолимой стеной.
В качестве подтверждения сказанного нами - приводимое ниже стихотворение. Иеромонах Роман (Александр Матюшин) написал его 10 декабря 1994 года. В «лихие 90-е» годы, когда в очередной раз великороссов учили быть похожими на Европу и послушными – Западу, он напоминал нам о нашей национальной гордости и об остро назревшей необходимости её сохранения и защиты.
«Великоросс! Какая высота
В одном именовании твоём!
Но помни, ты без Бога – сирота.
Ужели и теперь не сознаём?

Великоросс! Сорви с себя ярмо,
Заморский хлам, личины, бубенцы!
Доколь плутать? Иди стезёй прямой,
Которой шли и деды, и отцы.
Святые наши прадеды – отцы!
 
Великоросс! Хулу и грязь сотри,
Охальников своих перешагни!
Пусть ад кругом! Россия – Миру Мир!
И соль земли, и свет! Молись! Храни!

Великоросс! Куда ещё нас бить?
От головы до пят сплошная боль
Решай, не медли, быть или не быть?
Кто на тебя, когда Господь с тобой».

2) План разлома России Европой в 1789-1815 годах
и его результат.
Этот путь России начинали те, кто с конца XVIII века, преодолевая внутренние и внешние попытки сдерживания продвижения России к «всемирному дружеству», важнейшим условием считал восстановление завещанной прошлым программы устроения России через обеспечение «связи мысли, веры и искусства, - с одной стороны, с государственными делами – с другой ». Они решали проблему единения народа. В первую очередь обратимся к памяти об А.С. Пушкине, к напоминанию о том, когда и как он шел к постижению этой общечеловеческой проблемы. Великий поэт родился, взрослел и служил отчизне и миру будущего в России самовластья. Система, основанная на принципе «разделяй и властвуй», окончательно утвердилась в ней к концу XVIII века. Автором политической прозы, историком великий поэт России становился в общении с «умными и честными людьми, которые умели думать, предвидеть» и служить объединению россиян, находясь у власти или без неё: так, как делал это Пётр великий и птенцы его гнезда. Не случайно в 1931 году Марина Ивановна Цветаева обратила внимание на общие свойства характеров Петра великого и Пушкина. Она напомнила нам связующую нить между Петром и Пушкиным:
«Был негр ему истинным сыном (Ганнибал Ибрагим Петрович),
Так истинным правнуком – ты» (Александр Сергеевич Пушкин)

Гигантова крестника правнук
Петров унаследовал дух».

«Уж он бы с тобою – поладил! (Пётр с Пушкиным)
За непринуждённый поклон
Разжалованный – Николаем,
Пожалованный был бы – Петром!»
М.И. Цветаева справедливо видела в А.С. Пушкине:
«Последний – посмертный – бессмертный подарок России – Петра».
Всех, принимавших участие в замене системы единения системой самовластья, она называла «недостойными потомками – подонками – опёнками Петра». А.С. Пушкин, его «вечные опекуны» - братья Тургеневы и Н.М. Карамзин, его «конституционные друзья» - декабристы начинали борьбу за восстановление завещанной прошлым программы устроения России: программы единения власти, религии и местного самоуправления. Эта программа была тем «общественным порядком», который английский поэт Мильтон назвал «основанием человечества». Будущие декабристы шли к восстановлению «вечного закона», предложенного Иисусом Христом во время Его земной жизни. Этот Закон единственный мог обеспечить сохранение восстановленного «общественного порядка – основания человечества». Успешное восстановление этого «общественного порядка» в новых условиях они видели в обеспечении «связи мысли, слова, веры и искусства, - с одной стороны, с государственными делами – с другой». Будущие декабристы и Пушкин с ними положили начало этой работе, заплатив за неё своими  жизнями. В этом состоял подвиг жизни умных и честных единомышленников А.С. Пушкина, вместе с ним являвшихся авторами художественного, политического, военного творчества и практического служения государству и миру настоящего и будущего.
Мы не оговорились. Сейчас трудно встретить человека, который не имеет хотя бы общего представления о художественном творчестве великого поэта. Но осведомленных о нём как об авторе политической прозы и историке - немного. Ещё меньше тех, кому известно о том, что историком и автором политической прозы поэт становился в тесном общении с теми, кто умел размышлять, сопоставлять, предвидеть и делать дело, несмотря на страшные противодействия их усилиям системы самовластья. Мне политическая проза поэта стала известна лишь в начале 2000-х годов. В разделе «Черновое, неизданное» она впервые была опубликована в 5-томном собрании сочинений поэта и историка, осуществлённом в 1999 году в Красноярске. Художественное и политическое творчество Александра Сергеевича Пушкина – ценнейший пример его личного служения этому делу, образец служения делу «очеловечивания жизни и нравов людей» любой национальности и любой религиозной веры. Он был основателем русской литературы, искусства и культуры преодоления и определения условий, необходимых для становления и сохранения национальной жизни любого народа. Поэтому его художественное наследие - понятно и ценимо народами мира. Его эпистолярное и творческое наследие – лакмусовая бумажка, по которой безошибочно проверяется правдивость свидетельств и основательность предвидений будущего его современниками, которые руководствовались принципом: каждый выбирает для себя – дьяволу служить или пророку. Его научно-политическое наследие – тоже общечеловеческое достояние и тоже заслуживает серьёзного внимания и глубокого изучения.
Глубокое и всеобъемлющее изучение наследия АС. Пушкина сохраняет актуальность потому, что этот РОССИЯНИН был истинным сыном России и мира. Он был хранителем и продолжателем ценнейшей в дореволюционной традиции научного исследования: с самого начала своего становления, какие бы внутренние проблемы ни решала Россия, - она всегда, в отличие от Европы и сейчас - Запада, сопрягала их рассмотрение и изучение в сопоставлении с проблемами своих исторических попутчиков в мире. Как вспоминал Пушкин, он и его друзья, А. В. Дельвиг (1798-1831) и В. К. Кюхельбекер (1797-1846), еще в Царскосельском Лицее догадывались о том, что Россия не всегда была такой, какой она предстала перед ними в сознательные годы их юности. Подобные размышления возбуждали такие преподаватели лицея, каким был словесник А.И. Галич (1783-1848), и сочинения: В. К. Тредиаковского (1703-1768), М. В. Ломоносова (1711-1765), Я. Б. Княжнина (1742-91), И. Ф. Богдановича (1743-1803), Г.Р. Державина (1743-1816), Д. И. Фонвизина (1744-92), Н. И. Новикова (1744-1818), А. Н. Радищева (1749-1802), И.И. Дмитриева (1760-1837), И. А. Крылова (1769-1844), В. А. Жуковского (1783-1852), Н.И. Гнедича (1784-1833), П. А. Вяземского (1792-1878).
Трудно переоценить значение личного участия в жизни А.С. Пушкина Н.М. Карамзина, братьев Александра Ивановича (1784-1845) и Николая Ивановича (1789-1871) Тургеневых. В 1829 году впервые после многолетней ссылки А.С. Пушкин посетил места своей юности и написал второй вариант «Воспоминания в Царском селе». В сопутствующих стихах к этим воспоминаниям содержится очень важное признание поэта. Он писал: «День каждый, каждую годину привык я думой провождать…
Меж них стараясь угадать …, узнать сердечну глубь
В могуществе и немощах её».
Раннее пробуждение духовных сил поэта, превратившееся в стойкую привычку к раздумью, не ускользнуло от внимания А.И. Тургенева, рано увидевшего в растущем мальчике будущего гения. А.И. Тургенев был директором департамента духовных дел, председателем Библейского общества, членом комиссии для устройства евреев и вдохновителем мероприятий по изгнанию иезуитов из России, членом литературного общества Арзамас. В зарубежных архивах он собрал документы по древней истории России. В 1811 году Александр Иванович содействовал зачислению Пушкина в Царскосельский лицей. Разносторонне образованный и чуткий человек, он неназойливо направлял развитие духовных сил юного поэта.
С 1816 года покровителем и другом Пушкина был другой знаток древних документов и словесности России, Европы и мира – Н.М. Карамзин. Повзрослев, А.С. Пушкин признал: А.И. Тургенев и М.Н. Карамзин определили его судьбу. Когда поэт был отправлен в ссылку, со своими покровителями он поддерживал постоянную переписку: с Карамзиным - через П.А. Вяземского, с Тургеневыми – напрямую. Повелением Николая I ему было запрещено покидать место последней его ссылки – село Михайловское. Из-за этого запрета Пушкин не смог проститься с Н.М. Карамзиным, умершим 26 мая 1826 года. Последнюю записку А.И. Тургеневу поэт написал накануне своей роковой дуэли.
Пушкин и его друзья были внимательными наблюдателями и уже в лицее размышляли, насколько оправданной была ревнивая «забота» власти и её элиты о сохранении «устоев»: ставшее приоритетом утверждение «авторитета трона» при заметном ослаблении их внимания к судьбам отечества и целостности её народа. Они знали о том, что по указанию «просвещённой» императрицы осуществлялась расправа над известными и малоизвестными людьми. В «посягательстве на устои» был обвинён и наказан драматург Княжнин . Фонвизина от расправы спасла его популярность. А вот автора «Путешествия из Петербурга Москву» Радищева и просветителя Новикова по распоряжению императрицы пытал палач Шишковский. Потом Радищев был отправлен в Сибирь, а Новиков – в Шлиссельбургскую крепость. Во имя демонстрации своей приверженности европеизму проделывала это российская императрица?
Взрослению Пушкина и его друзей, превращению их размышлений и догадок в убеждения способствовали события, свидетелями которых в России и в Европе они оказались в 1812-15 годах. Лицеисты, среди них был и юный Пушкин, в 1812 году провожали войска, шедшие на войну. Многие важнейшие детали этих исторических событий Пушкин постепенно узнавал в непосредственном общении с их участниками, с теми, которые «умели размышлять, понимать, предвидеть, - которые понимали и умели всё». Напомним эти исторические события. Они многое прояснили и определили в жизни и творчестве великого поэта, в деятельности честных единомышленников его и его будущих последователей.
Россиян, как и их европейских собратьев рождения 1770-80-х годов, в течение ряда лет восхищал лозунг французской революции: «свобода, равенство и братство». Они тоже восторгались «полководческим талантом» «великой личности» - Наполеона. Но постепенно, «глубоко религиозные» россияне прозревали раньше отрёкшихся от Бога европейцев. Россияне оказались свидетелями того, как после превращения Наполеона в императора (1804), - государства центральной и западной Европы одно за другим прогибались перед ним. В 1806 - 1812 годах они послушно участвовали в организованной и возглавленной Францией континентальной блокаде Англии. Решительность в сопротивлении завоевательным устремлениям Наполеона проявляли тогда лишь россияне. А.С. Пушкин об этом в 1814 году, обращаясь к XVIII веку:
«Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали.
Их смелым подвигам, страшась, дивился мир».
С 1799 и до войны 1812 года воины А.В. Суворова, М.И. Кутузова, Л.Л. Беннигсена, моряки Ф.Ф. Ушакова имели основание сомневаться в «величии» и славе «непобедимого» Наполеона-полководца. «Ты помнишь ли, как за горы Суворов, перешагнув, напал на вас врасплох? Как наш старик трепал вас, живодёров, и вас давил на ноготке, как блох?» - в октябре 1827 года в «Рефутации Беранже» А.С. Пушкин напоминал это и нам, его потомкам, и своему современнику - французскому поэту Беранже (1780-1857), поэту с намеренно укороченной памятью. Индивида, на 19 лет старше него, русский поэт назвал фальшивым песнопевцем, а «исключительным» европейцам намекнул: «Не завирайтесь!» И отправил их «память» далеко вглубь истории:
«И встарь мы вас наказывали строго».
Обратимся к запискам Н.И. Тургенева «Россия и русские» (1789-1871). «Пышные дни Эрфуртского свидания (15 сентября-2 октября 1808 года) показали Наполеона во всём блеске его славы и его величия!», - писал этот очевидец демонстрации Наполеоном «своего» «величия и славы». У Н.И.Тургенева эта демонстрация Наполеоном СЕБЯ не вызвала восторг. Он, по его признанию, испытал огорчение и сожаление: на фоне этой «демонстрации» поведение Александра I показалось ему неоправданно унизительным для России. Чутьё не обмануло Николая Ивановича. Именно эту цель – унизить Россию в лице её императора – преследовал тогда самодовольный Наполеон. Унижение себе подобного – самый распространённый признак, свидетельствующий о нравственной ущербности любого индивида. Николай Иванович увидел, почувствовал и понял это, наблюдая поведение Наполеона в присутствии российского императора.
Последующие наблюдения показали ему, что скрывалось за показным «величием» Наполеона. «Именно в это время (октябрь 1808), - продолжал он, - я в первый раз приехал во Францию и под влиянием впечатлений, полученных мною в Германии, наблюдал с некоторым ужасом грозную власть, распоряжавшуюся тогда судьбами французской нации и, казалось, в равной мере, державшую в своих руках судьбы всей Европы... На Западе явственно собиралась страшная буря, грозящая нам (России) порабощением и истреблением… Все предвещало неизбежную войну. На глазах у всех Франция производила огромные приготовления: она стягивала под свои знамёна страны западной и центральной Европы, чтобы нанести решительный удар последней континентальной державе – России». Ситуация в Европе демонстрировала Н.И. Тургеневу окончательное превращение революции в войну, а недавнего «революционера» - в «победоносного генерала» - завоевателя. Другой русский словесник в европейских войнах Наполеона указал на последующее продолжение французской революции: в случае победы над Россией, Франция «грозила овладеть полвселенной». Этот словесник в 1811 году присутствовал на зачислении первых учащихся в Царскосельский лицей. Среди них он впервые увидел юного Пушкина, с которым общался до конца дней поэта.
Не последнюю роль в приготовлении Франции к войне, - отмечал Н.И. Тургенев, - играла система «политического воспитания народов» завоёванных Наполеоном стран Европы. Он хорошо знал творчество известных представителей европейской словесности, сыгравших значительную роль в этом «воспитании». Их сочинения повествовали о наполеоновской «исключительности» и «просвещали» ею и Россию. Россияне зачитывались французской литературой. Но в «великих замыслах» Наполеона, прославлявшихся в этой литературе, они быстро почувствовали угрозу. В российском обществе в предвоенные годы «пристрастие к Европе приметно стало ослабевать. Любовь к отечеству приметно возрастала с очевидностью увеличивавшихся для него опасностей». Так русские словесники, немало содействовавшие этому прозрению, отмечали возрастание готовности набожных россиян к сопротивлению, к самосохранению. Безбожная Европа презрительно игнорировала эту «тонкость», считая её показателем «дикости» и «варварской ограниченности» россиян, без особых усилий якобы преодолимой объединёнными её усилиями, которые она сосредотачивала в общеевропейской армии.
С 983 года она проявляла открытую заинтересованность своего проникновения на территорию Руси и России и пыталась осуществить его, но безуспешно. В XVIII веке возможность такого проникновения казалась ей осуществимой – ведь предводителем её армии выступал «победоносный генерал» - Наполеон. Угождая его тщеславию, завоевательные устремления Наполеона «исключительная» Европа объявила его «великими замыслами». Наполеоновские войны она считала беспроигрышным шансом в достижении своей давней цели. Поэтому одна за другой её страны прогибались перед объявленным ею «великим полководцем». Принцы и короли Европы, «гордясь» своим превращением в рабов «великого» Наполеона, из своих подданных формировали для него армию, а сами становились её корпусными командирами. «Одаривая» Польшу лоскутами захваченных им соседних территорий, Наполеон объявил о создании «своего» нового владения - Варшавского герцогства. Благодарная Польша объявила свою территорию плацдармом для нанесения Наполеоном последнего удара объединённой им Европы – по России. 16-28 мая 1812 года, работая над составлением Бухарестского договора, М.И. Кутузов следил за сосредоточением наполеоновской армии у границ России и советовал Александру I не вступать с Наполеоном ни в какие переговоры. Умудрённый ветеран, ученик А.В. Суворова, и молодые, честные соратники Кутузова, умевшие размышлять и предвидеть, уже знали, с кем им вскоре придётся иметь дело.
11 июня 1812 года армия Наполеона форсировала Неман. Её штаб разместился в Вильно в том дворце, который накануне покинул российский император. Кабинет Александра I стал кабинетом Наполеона. В этот, хорошо знакомый ему кабинет, французские офицеры ввели русского государственного деятеля А.Д. Балашова (1770-1837), которому Александр I поручил передачу его письма Наполеону с предложением о заключении мира при условии освобождения занятой им территории России. А.Д. Балашова сопровождал полковник Михаил Фёдорович Орлов (1788-1842). Очевидцем подготовки, хода и исхода этой поездки был близкий ко двору чиновник Е. Ф. Комаровский (1769-1843). Ему были известны детали этой поездки, он и А.Д. Балашов рассказали о ней.
После продолжительной проволочки со стороны французов А.Д. Балашову была организована встреча с Наполеоном, и он выполнил поручение Александра I. Прочитав послание российского императора, Наполеон заявил русским парламентёрам: «Я не могу согласиться на требования вашего императора. Когда я что занял, - это моё… И вам мудрено защищать вашу границу, столь обширную, с таким малым числом войск». Конечно, «мудрено»: войскам одной страны противостоять войскам, сформированным из подданных почти всей Европы. Но. Вот мнение участника защиты этой границы Н.Н. Муравьёва: «Если бы эту границу защищали австрийцы, а не русские, - война бы кончилась в несколько дней». Уже на младшем курсе лицея Пушкин понял глубину этого различия и всегда помнил о нём. В 1827 году для просветления «забывчивой» памяти французского поэта Беранже А.С. Пушкин написал:
«Ты помнишь ли, как всю пригнал Европу
На нас одних ваш Бонапарт – буян?»
«Когда я что занял, это – моё», - заявил Наполеон на предложение Александра I отказаться от продвижения вглубь России. Наполеону уже «принадлежала» почти вся Европа. Считая «своей» и Россию, - её императора и его генералов Наполеон уже «видел» своими рабами. Демонстрируя безразличие к полученному посланию Александра I, обращаясь к Балашову и указывая на своих маршалов (рабов из европейских принцев и королей?), он заявил: «Вы думаете, генерал, что сии господа что-нибудь у меня значат? Ничуть не бывало. Они только исполнители моих приказаний». Наполеон был уверен в том, что, следуя примеру принцев и королей Европы, и русский император с его генералами очень скоро тоже будут «лишь исполнителями его приказаний». Напомнив А.Д. Балашову о том, что скоро «моей» будет и Москва, Наполеон пренебрежительно заявил: «Москва – большая деревня, где видно множество церквей – к чему они? В теперешнем веке перестали быть набожными». – «Я не знаю, ваше величество, набожных во Франции, но в Испании и в России много еще есть набожных». Таким возражением А.Д. Балашов напомнил Наполеону о сопротивлении испанцев-католиков, которое ему пришлось преодолевать, чтобы провозгласить королём Испании Жозефа Бонапарта. Этим напоминанием он деликатно дал понять Наполеону, что набожная Россия, управляемая православным императором, может сопротивляться его намерениям решительнее испанцев-католиков. Едва ли Наполеон «не знал» о том, что «и встарь мы вас наказывали строго». Не без содействия «исключительной» Европы Наполеон, уже уверовавший в своё «величие», пренебрёг предупреждением русского государственного деятеля и заявил А.Д. Балашову: «Увидим, чем всё это кончится». Первыми об этом заявлении Наполеона узнали от А.Д. Балашова – М.Ф. Орлов (охрана не пропустила его в кабинет Наполеона) и Е.Ф. Комаровский.
Восхищённая «величием» своего полководца «туча гладоносных насекомых» Европы двинулась вглубь России. Русская армия, не принимая сражений, отступала. «Иностранцы были в восторге от этого отступления» (Н.И. Тургенев). Они были уверены в победе «великого» Наполеона над Россией и ждали её с нетерпением. А Наполеон от того, что видел на пути к Москве, – только мрачнел: он «не нашёл в России ни изменников, ни даже льстецов». «Русские набожные рабы не пали так низко, как это обыкновенно думают в Европе»… В отличие от «свободных» европейцев наполеоновской армии свободными показали себя российские крепостные крестьяне.  «При виде неприятеля крестьяне, по собственному почину, взялись за оружие. На всём протяжении следования армию неприятеля сопровождали партизаны и мужественно бились». (Н.И. Тургенев). Руководили партизанскими отрядами офицеры: И.С. Дорохов (1762-1815), А.С. Фигнер (1787-1813) и М.Ф. Орлов. Начиная с 12 июня 1812 года, полковник Орлов близко наблюдал контрасты деятельности безбожной и набожной армий и их полководцев. Безбожная армада Наполеона, - рассказывали партизаны М.Ф. Орлову, И.С. Дорохову (погиб в Германии) и А.С. Фигнеру – «проявляла все неистовства, какие только изобрести могут одни «просвещённые» французы». Насильников и грабителей А.С. Фигнер в плен не брал, наказывал «по заслугам». За голову этого отважного разведчика Наполеон назначил огромную награду. Погиб Александр Самойлович после форсирования реки Эльба.
«Неистовства» солдат и офицеров армии «свободных» европейцев Наполеон считал «нормальным» явлением. От перехода российской границы каждому из них, как и их предводителю, всё, что оказывалось в поле их зрения, – становилось «моим». Они же шли и пришли в «варварскую» Россию «извлекать свою пользу любыми способами». Действия же набожных партизан сильно прогневили «победоносного» полководца, и он направил Кутузову возмущённое письмо с протестом против ведения войны способами, которые, считал Наполеон, противоречили «правилам военного искусства». Выражая ему «сочувствие», Кутузов написал в своём ответе: «Весьма трудно удержать в пределах умеренности народ, готовый жертвовать собою за Отечество и неспособный различать, что принято или воспрещается в войнах обыкновенных». Наполеон пренебрёг и указанием Кутузова на то, что россияне ведут отечественную войну и будут самоотверженно защищать своё отечество. В начавшейся 26 августа Бородинской битве погибло свыше ста тысяч солдат и офицеров с обеих сторон. Но панорама завершившейся на Бородинском поле битвы не «впечатлила» Наполеона. Он ещё не достиг желаемого - не «увидел» поверженной России, и продолжил свой путь на Москву.
2 сентября 1812 года Наполеон во главе своей армии вошёл в Москву. «Французы вели себя при взятии Москвы как народ дикий и необразованный. В сущности, из таких людей и было большею частью составлено их многочисленное войско», - писал Н.Н. Муравьёв об армии, далёкие предки которой у подножия Голгофы орали: «Распни!» «Великого» предводителя этих «цивилизованных» бандитов три недели наблюдал и потом рассказал о нём пленённый французами русский финансист Фёдор Иванович Корбелецкий. Его записки самые ценные - они написаны по свежим следам – после освобождения его из плена. Разрешение на публикацию этих записок цензор дал 17 марта 1813 года. Фёдор Иванович рассказал о том, как на его глазах 2 сентября 1812 года вырисовывался истинный, не придуманный образ истеричного индивида. Он оказался единственным, кто воспроизвёл эту любопытную сцену. В его присутствии Наполеону и его окружению было доставлено сообщение о том, что в объятой пожаром Москве нет ни жителей, ни русской армии. Надменный поляк, адъютант Вельсович, подбежал и голосом, полным неудовольствия, спросил Корбелецкого: «Г. секретарь! Что это значит?».
Услужливый поляк понимал, что это значит. По-настоящему вопрос его звучал так: «Как посмели?! - Армию с её Великим полководцем в столицах Европы встречали торжественно и с почестями, - а в России, вопреки правилам, принятым в цивилизованных странах, «дикие варвары», псякрев по-польски, обрекли на голод и холод?!» Воспроизведём то, что Ф.И. Корбелецкий увидел в тот день и час: «Весть об отсутствии в горящей Москве русской армии и жителей поразила Наполеона, как громовым ударом. Негодование было написано на всех чертах Наполеонова лица. Он даже не брал на себя труда скрывать то, что происходило в душе его. Он оглядывался в разные стороны, трясся, цепенел, щипал себя за нос … Он представлял собой человека, беснующегося или мучимого жестокими конвульсиями, что продолжалось битый час: и во всё это время окружавшие его генералы (рабы из европейских принцев и королей?) стояли перед ним неподвижно, как бездушные истуканы, и ни один из них («свободных» титулованных европейцев) не смел пошевелиться». «Сверху донизу – все добровольные рабы?».
За три недели пребывания в плену Фёдор Иванович хорошо рассмотрел «великого» учредителя европейской «исключительности». Он писал: «У Наполеона вид важный, говорит он тихо и мало. С маршалами и генералами своими обращается равнодушно… и никаким знаком почести их раболепию не ответствует». И наблюдательный набожный пленник констатировал: «Французы попали в безвыходное положение: к концу сентября они оказались на грани голода». Через 15 лет Пушкин напоминал Беранже: «Ты помнишь ли, как царь ваш от угара вдруг одурел, как бубен, гол и лыс, как на огне московского пожара вы жарили московских наших крыс?»
Так общеевропейская армия начала расплачиваться за то, что для её предводителя «ничего не значили», по его собственному признанию, ни маршалы, ни офицеры, ни рядовые солдаты. 23 сентября адъютант Наполеона К. Лоренстон передал М.И. Кутузову предложение своего хозяина о заключении мира. «Я - не зачинщик какой бы то ни было сделки: такова воля нашего народа», - ответил Кутузов отказом. 8 октября Луи Бертье, начальник штаба армии, передал Кутузову ещё одно письмо Наполеона, тоже с предложением о заключении мира. В июне Бертье присутствовал во время беседы Наполеона с А.Д. Балашовым и слышал, как его самоуверенный хозяин заявил: «Увидим, чем всё это кончится». Увидел, но так и не понял, что для россиян «незваный гость хуже татарина». От переговоров Кутузов вновь отказался. 11 октября 1812 года (ровно три месяца спустя после форсирования реки Неман) французы выступили из Москвы. 12 октября 1812 года генералы Д.С. Дохтуров и Н.Н. Раевский под Калугой повернули отступление армии Наполеона по ею же разорённой Смоленской дороге.
Пушкин французскому поэту Беранже: «Не помнишь ли, фальшивый песнопевец?», как продолжилась ужасная расплата армии Наполеона за его неосуществимые «великие замыслы» и за не удовлетворённые ею желания «исключительных» вельмож Европы? Сам предводитель в сопровождении своих маршалов, покинув армию, отбыл в Париж. 25 марта 1814 года в Париже капитуляцию 45-летнего безбожника принимал глубоко религиозный россиянин – 26-летний уже генерал-майор Михаил Фёдорович Орлов. Тот самый Орлов, тогда полковник, который принимал участие в попытке предупредить роковой поход безбожной общеевропейской армии, возглавляемой безбожным Наполеоном, вглубь набожной России. Наполеон, в июне 1812 года презрительно демонстрировавший русским парламентёрам «величественность» своей особы, в марте 1814 года перед М.Ф. Орловым сидел поверженным капитулянтом.
Очень далеко от Михаила Фёдоровича находился тогда юный А.С. Пушкин. Они ещё не знали друг друга. И живого Наполеона учащийся младшего курса Царскосельского лицея никогда не видел до и не увидел после. Но сущность этого претенциозного индивида юный художник слова в том 1814 году изобразил очень близко к оригиналу. Он рано осознал своё дарование и очень серьёзно относился к своему служению поэзии. На это служение, признавал Пушкин, его направили А.И. Тургенев и родной дядя – В.Л. Пушкин. В августе 1814 года в послании своему однокурснику, будущему выдающемуся дипломату князю А.М. Горчакову о предназначении своего творчества Пушкин писал: «Я петь пустого не умею высоко, тонко и хитро». Это понял чуткий его воспитатель, преподаватель словесности в лицее – Александр Иванович Галич. По его поручению в октябре-ноябре 1814 года для переходного экзамена с младшего на старший курс Пушкин написал стихотворение - первый вариант «Воспоминания в Царском селе». Оно было результатом раздумий юного поэта о стремлениях и превратностях судьбы Наполеона и его армии. Опубликованное, стихотворение стало известно и Н.М. Карамзину. «О, галлы хищные», - обращался он к солдатам наполеоновской армии,
 - «которых трепетали Европы сильны племена» и перед вами они
«Знамёна чести преклоняли», - но в России «вы в могилы пали».
А ваш «любимый» сын войны в стремлении к славе «презрел и правды глас, и веру, и закон». Такой юный поэт видел главную причину трагедии Наполеона и его армии. А.А. Дельвиг, однокурсник поэта и тоже поэт, откликнулся на шумный успех друга стихотворением, в котором обратил внимание на его мудрое предвидение: «Он уже видит священную истину и порок, исподлобья взирающий». Пятнадцатилетние мальчики, они понимали то, что оставалось недосягаемым для претендента на исключительное «величие». Более того, разъяснение истинной причины поражения общеевропейской армии в России Пушкин считал обязанностью словесности как российской, так и европейской. В отрывке из поэмы «Бова» в январе 1815 года он заявил о своей готовности содействовать этому: «Я хочу, чтоб меня поняли все от мала до великого».
В стихотворении «Воспоминание в Царском селе» (1814) юный поэт поспешил, полагая, что в марте 1814 года Наполеон был «в ничтожество низвергнут» окончательно и что он уже понял причину своего поражения и осознал глубину своего унижения. Между тем ни сидевший перед М.Ф. Орловым, ни оказавшийся на Эльбе Наполеон не считал себя «низвергнутым» окончательно. Появление Наполеона во Франции в марте 1815 года подтвердило это. В июне 1815 года в стихотворении «Наполеон на Эльбе» Пушкин рассказал о том, что, пребывая в ссылке, Наполеон: «Новую в мечтах Европе цепь ковал»…, «и троны в прах низвергнуть» обещал, и «видел» «мир в оковах пред собой». Вот тогда стремление к славе юный поэт назвал «роковой страстью», а индивидов, подверженных этой страсти – безбожниками, утратившими разумность и лишенными способности к покаянию. В последующие годы Наполеон подтвердил догадку русского мальчика, великого поэта.
Совершив побег с острова, «в стремлении к славе» Наполеон «царствовал» ещё «сто дней».
Но «грянул мести гром».
22 июня 1815 года он подписал второе отречение от французского престола и был отправлен на остров «Святой Елены»
коротать время пожизненной ссылки в грёзах о былой «славе». «Он был просто честолюбцем, который жил и действовал с тем, чтобы передать СВОЁ имя потомству», - это было мнение о Наполеоне М.Ф. Орлова, который с 15 июня 1812 года в боевых действиях 1812-14 годов видел и хорошо узнал, кем был «победоносный» генерал на самом деле. Простого честолюбца Н.И. Тургенев увидел в Наполеоне в сентябре 1808 года. Даже окончательно поверженный, он не считал себя ничтожеством. Безбожник, он презирал всё и всех и лично подтвердил справедливость мнения о нём русского экономиста, русского генерала и юных учеников Царскосельского лицея. От пленника острова Святой Елены собеседник Наполеона Адольф де Бальмен однажды услышал: «Мне следовало бы умереть в Москве, чтобы спасти свою славу. Тогда в несчастиях Франции обвинили бы моих генералов». Умный человек винит в своих промахах себя, глупый – кого угодно. Как известно, «генералами» (корпусными командирами) армии Наполеона были короли и принцы прогнувшихся перед ним стран центральной и западной Европы. Осенью 1808 года, по служебным делам посещая эти страны, Н.И. Тургенев видел, как усердствовали безбожные «мои» генералы Наполеона, восхваляя своего предводителя; как вместе с ними усердствовало новое поколение расчётливых вельмож «исключительной» Европы, готовивших «новую» попытку порабощения и истребления России. Делая ставку на «простого честолюбца», они лицемерно провозглашали наполеоновские войны «великими замыслами» «великого полководца». Не смог «победоносный генерал» сыграть присвоенную им самим и предписанную ему «исключительными» вельможами роль: 15 июня 1812 года простым честолюбивым капралом представил он себя русским парламентёрам, когда, указывая им на своих «генералов», презрительно назвал их «ничего для него не значащими простыми исполнителями» его приказаний». И на острове Святой Елены «мои генералы» по-прежнему для него «ничего не значили». Но теперь они представлялись Наполеону ещё и «простыми виновниками поражения его похода в Россию», и они, а не он, «бесславные» и не «великие», обязаны были отбывать бессрочную ссылку, - считал Наполеон.
В 1812-1815 годах безбожному Наполеону пришлось увидеть, как молодые, глубоко религиозные русские генералы и их набожные солдаты убедительно доказывали мифическую сущность его «величия» и его «славы». Но он был лишён внутреннего зрения, поэтому не способен был признать этот неоспоримый факт. Не признал он и то, что вместе с «ничего не значащими» для него «своими генералами» и солдатами он сам являлся «простым исполнителем» желаний «исключительных» вельмож Европы, которые намеренно стимулировали, спонсировали и направляли его поход в Россию. В 1815году, размышляя о судьбе Наполеона, юный поэт понял, что отринувшие Бога индивиды, и в перспективе, тем более в момент трагедии, - способны лишь вне себя искать оправдания своим поступкам и винить в превратностях своей судьбы кого угодно, но только не себя. Роль услужливых поэтов, закреплявших подобные заблуждения «великих» личностей, Пушкин считал неблаговидной.
В 1815 году юный поэт оказался свидетелем того, как после поражения Наполеона «исключительные» вельможи Европы «перенаправляли» свои усилия. Недавно преклонявшаяся перед Наполеоном, теперь, провозгласив Александра I «царём-освободителем», перед ним «ветхую главу Европа преклонила». Пушкин писал об этой «переориентации» Европы в декабре 1815 года. Голова Европы, по мнению юноши, оказалась «ветхой» потому, что сердце её было без «глуби» – в нём не было Бога. В 1970-80е годы эту зависимость разума и сердца научно подтвердила выдающийся нейрофизиолог Н.П. Бехтерева. Пушкин почувствовал и понял эту зависимость, размышляя над событиями 1812-15 годов в России и в Европе. Стремления «хищных галлов», «надменного» Наполеона и «исключительных вельмож» Европы юный поэт объяснял подверженностью их «роковым страстям»: славе, зависти, наживе, господству приоритета плоти над мыслью. Пушкину стало ясно: во имя достижения диаметрально противоположных целей в 1812-15 годах на поле брани сошлись: безбожная общеевропейская армия и набожная армия россиян. 22 декабря 1815 года А.С. Пушкин – баронессе М.А. Дельвиг: «Верьте мне – мы спасены лишь верой». Об этой веками формировавшейся духовной силе российского народа 15 июня 1812 года Наполеона предупреждал А.Д. Балашов, а при подходе общеевропейской армии к Бородино – М.И. Кутузов. Не один Наполеон пренебрёг этим предупреждением.
Но в 1814-15 годах дважды был наказан он один. Европа поспешила «похоронить» память о своей причастности к авантюре, реализацию которой по её наущению возглавил Наполеон. Начавшийся после 1815 года период забвения «героического полководца» «исключительные» вельможи Европы длили потаканием лжи в ожидании очередного выдумщика «великих замыслов» относительно России. Дождались. Приговором Нюрнбергского процесса были, наконец, серьёзно наказаны нацистские претенденты на «исключительность», но и тогда была наказана только верхушка этих претендентов. Сейчас, как и прежде, запад тоже «живёт» потаканием лжи. Он ожидает появления следующего «великого выдумщика»? После Наполеона и Гитлера – кто следующий выдумщик «великих замыслов»? А пока в «ожидании» воинственного мессии запад напрягается в ставшем привычным забвении важнейших итогов и наполеоновских, и гитлеровских войн в Европе.
В отличие от Европы, россияне, выпроводив из России остатки общеевропейской армии, позаботились о том, чтобы «застолбить» в исторической памяти то, ЧТО забывать было нельзя. Но позаботилась не власть. Молодых и честных, умевших наблюдать и предвидеть, война сделала мудрыми. Они увидели и поняли: из заграничных походов русский император вернулся с выраженным стремлением к славе. «Роковая страсть» уже проявлялась в Александре 1, еще рельефнее в его брате – Николае. В 1814 году наш, не по возрасту наблюдательный, великий поэт в словесности видел надёжный способ преодоления «исподлобья взирающего порока» - «роковой страсти»: стремления к славе, зависти, предательства. По его признанию, он постоянно «беседовал» с теми, чьи книги стояли на его книжных полках, а ценные мысли, рождавшиеся при изучении их творчества, он заносил в сафьяновую тетрадь, которую хранил в тайнике. Он продолжал осмысливать назначение своего таланта. В стихотворении «Городок. К***» (ноябрь 1814) Пушкин отметил, что даже именитые поэты Европы, у которых он учился, либо игнорировали последствия проявления важнейшего свойства характера индивидов, как пристрастие к «славе – роковой страсти», либо, и довольно часто, - ограничивались поверхностным описанием проявлений этой страсти и их последствий. В отрывке из поэмы «Бова» Пушкин, сопоставлял направленность творчества европейских и русских поэтов. «Ты, который на Радищева кинул, было, взор с улыбкою», - обращался он к глубокомысленному Вольтеру и предпочтение отдал русскому писателю, сомневаясь: «Но сравнюсь ли я с Радищевым?» Восхищаясь Мильтоном, о немецком поэте Клопштоке юный поэт заметил: «Не хотел я воспевать, как он». Сравнивая баснописцев француза Лафонтена и Крылова, - предпочтение Пушкин отдал русскому баснописцу. «Холодным» и «туманным» он считал описание процесса превращения Наполеона из «революционера», причастного к провозглашению лозунга «свобода, равенство и братство», - в жестокого тирана. Отказываясь писать «темно» и «мудрено», он хотел, чтобы читатели его произведений поняли различие последствий самостоятельного выбора каждым индивидом: дьяволу служить (роковой страсти») или пророку – Истине и Знамени Христа.
«Надменный, кто тебя подвигнул?
Кто обуял твой дивный ум?
Как сердца русских не постигнул
Ты с высоты отважных дум?»
А.С. Пушкин. «»Наполеон».
Кишинёв. 12 ноября 1821.

3) Будущие декабристы о способах спасения народа
во имя сохранения России.

Задолго до отечественной войны 1812 года они уже не считали ум Наполеона «дивным», думы его – «отважными», а воспетые Европой его замыслы – «великими». Тогда же, в ноябре 1821 года в дискуссиях будущие декабристы разъяснили А.С. Пушкину его заблуждение относительно «отважных» дум Наполеона и его предсмертных пожеланий миру.
В нашей историографии сохраняется, ставшее традиционным, утверждение, будто участники заграничных походов российской армии в 1813-15 годах «восхитились свободной» Европой» и её «передовым» общественным строем. «Позаимствовав» идеи европейской свободы и «образец» её общественного устройства, они, якобы, попытались использовать европейский опыт для общественного переустройства России. Их выступление на Сенатской площади в Петербурге 14 декабря 1825 года было принято считать первой практической попыткой русских «революционеров» осуществить такое переустройство, но, по мнению Ленина, они «были страшно далеки от народа», поэтому погибли. Это миф, которым была искажена история первого выступления честных и умных людей России против системы самовластья. Декабристами их именуют по названию месяца, в котором они совершили своё выступление.
Будущие декабристы не были галломанами, бездумными и слепыми подражателями европейской «исключительности». Они имели иное представление о своей «пользе» и пользе своего отечества. Они знали о преимуществах своего отечества перед Европой. «Жить с пользою для своего отечества и умереть, оплакиваемым друзьями, - вот что достойно истинного гражданина», - таким был М.Ф. Орлов, такими он видел своих друзей. «Они не отступали от закона, ими самими над собою признанного», - такими видел декабристов А.С. Пушкин. В отличие от безбожных создателей наполеоновской армии, состоявшей из «свободных» европейцев, - россияне были христианами, поэтому будущие декабристы были истинно свободными личностями - они понимали всё. Выпроваживая из России остатки дошедшей до переправы на Березине наполеоновской армады, будущие декабристы «смотрели на них с тоской первых христиан», - писал русский словесник. Этот словесник засвидетельствовал факт, как набожные служители Истине сострадали так и не прозревшим жертвам безбожного обмана.
Представление о СВОБОДЕ как о Служении Истине россияне проявляли в самоотвержении, с 1799 года принимая участие в борьбе против «великих замыслов» Наполеона. Об этих возможностях и готовности набожных россиян самоотверженно защищать отечество А.Д. Балашов и М.Ф. Орлов предупреждали Наполеона 15 июня 1812 года. Наполеон пренебрёг этим предупреждением. Пренебрёг потому, что был «дивно умён»? И «разум» его имел «исключительное» понимание идеи СВОБОДА?
В 1812-15 годах массовым проявлением самоотвержения в защите СВОБОДЫ отечества россияне помогли будущим декабристам увидеть те великие результаты, которые в условиях свободной жизнедеятельности могли быть достигнуты ими после войны в труде, в служении, в творчестве. Готовность россиян также самоотверженно служить отечеству после войны увидел и Н.И. Тургенев. Экономист, проявленное россиянами самоотвержение, он считал важнейшим для России итогом испытания отечественной войной 1812 года «исключительного национального характера россиян». Он и его друзья, будущие декабристы, видели перспективу успешного продвижения России к её могуществу, обеспечиваемое усилиями собственного народа, но при создании верховной властью условий для его свободной жизнедеятельности. В первую очередь – отменой крепостного права.
На острейшую необходимость решения этой проблемы в России указали российские солдаты, возвращавшиеся из заграничных походов. В своём стремлении обрести такую свободу жизнедеятельности, они «голосовали» ногами. Во время возвращения русской армии из заграничных походов, - вспоминал Н.Н. Муравьёв, - более шестисот солдат остались в Европе. Много это или мало? Для таких, каким был Н.Н. Муравьёв, каждый солдат «много значил». У будущих декабристов такой отход вызывал тревогу за судьбу России: в Европе оставались главным образом молодые и предприимчивые крестьяне, способные осуществить обустройство своей жизни и на чужбине. Далеко вперёд смотрели будущие декабристы. Распространение такого отхода на другие сословия и превращение его в традицию – это будущие декабристы считали серьёзной опасностью для России. Прежде такие крестьяне выкупали себя и свои семьи, уходили от помещика без земли и становились купцами и предпринимателями в России: Строгановы и Морозовы, например. Но закон 1675 года был отменён. Возможность обустройства самостоятельной жизнедеятельности на родине для солдат из крестьян исключалась - слишком длительным был срок солдатской службы – 25 лет.
Блеск европейского фасада не ослепил будущих декабристов, не притупил их способности видеть, умения размышлять и предвидеть. Они не были обольщены «передовым», не являвшимся таковым, общественным строем Европы, - вопреки утверждению большевистских интерпретаторов, будто лицезрение «нового общественного строя» в Европе послужило побудительной причиной их выступления 14 декабря 1825 года. Чтобы скрыть истинную сущность своей диктатуры, большевики назвали декабристов революционерами и своими предшественниками. Декабристы не были ни революционерами, ни провозвестниками большевизма. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться хотя бы к мемуарам Н.Н. Муравьёва, С.П., Трубецкого, И.Д. Якушкина, А.В. Поджио, к запискам Н.М. Карамзина и наследию А.С. Пушкина. Слишком усердное провозглашение Александра I освободителем Европы заставило их внимательно присмотреться к европейским вельможам, недавним спонсорам Наполеона, критически прислушаться к их рекомендациям и понять: потаканием лжи Европа, как и прежде, стремилась длить служение своей многовековой цели – порабощению и истреблению России.
В связи с окончанием войны «приободрились» и российские приверженцы европейской «исключительности», особенно среди представителей отечественной словесности. Бездумное подражательство европеизму российских словесников Пушкин считал очень опасным для России – на их «творениях» могли формироваться только индивиды, подобные «хищным галлам». Среди подражателей европеизму, поэтов и писателей, преобладали те, кто не знал даже ближайших своих предшественников и откровенно пренебрегал изучением их творчества. Пушкин назвал их «безграмотным собором» и решил напомнить им об ответственности словесников перед отечеством и его народом в деле формирования национального характера россиян. В своё время на такой ответственности настаивал Д.И. Фонвизин. Пушкин помнил об этом. Полностью поддерживая требование Фонвизина, юный поэт служил этим требованиям своим творчеством. Он решил напомнить об этом требовании «безграмотному собору» и в ноябре 1814 года написал поэму «Тень Фонвизина» - это описание «путешествия» умершего писателя по известным ему при жизни местам и «встреч» его с известными и новыми писателями. Пушкин напоминал:
«То был писатель знаменитый…
Денис, невежде бич и страх…
Мертвец в России очутился,
Он ищет новости какой,
Но свет ни в чём не применился…»
Поэтому он захотел
«Певцов российских посетить
Иных лозами наградить,
Других – венком увить свирели»…
Уже в пятнадцатилетнем возрасте А.С. Пушкин оказался причастным к тем проблемам, которые собирались решать в России будущие декабристы. Он и они «шли» навстречу друг другу и были самостоятельными в своём решении служить России и содействовать сохранению народа, с которым молодые генералы прошли Европу от Москвы до Парижа, Ватерлоо и Вены. Это решение стало для будущих декабристов ЗАКОНОМ, который они «сами над собой признали и от которого не отступали» (А.С. Пушкин) до конца своих дней. Знающим, дальновидным их единомышленником давно уже был Н.М. Карамзин. К возвращению русской армии из заграничных походов Н.М. Карамзин завершил своё повествование о России первых семнадцати веков её жизни и развития. Он был удовлетворён. 7 декабря 1815 года Николай Михайлович написал предисловие к 8 томам «Истории Государства Российского», в котором указал на главное её преимущество: «Или вся новая история должна безмолвствовать, или Российская имеет право на внимание». Имеет право на внимание потому, что она явила пример лучшего: пример жизни в государстве народов разной веры, языка, обычаев, культуры. Таким же было отношение к истории России будущих декабристов. В 1823 году, начиная работу над романом «Евгений Онегин», Пушкин писал о них: «Одну Россию в мире видя, преследуя свой идеал…». Свой идеал. Но не тот «общественный порядок», который выпестовал «политический порядок» с его лидером в лице Наполеона. «Авторитет» этого лидера будущие декабристы уже отвергли. «Политический порядок», возглавленный Наполеоном и прогнувшимися перед ним королями, который они увидели в Европе, не мог и не был их идеалом. И не тех индивидов, которых они выпроваживали из России, представляли они «своим идеалом».
К великому сожалению, декабристам (и нам до сих пор) приходилось «одну Россию в мире видеть». Россия действительно была и пока остаётся единственной страной, явившей многовековой пример лучшего во взаимоотношениях между народами разных национальностей, религиозной веры, обычаев и культуры. Выше была отмечена особенность россиян – их «быстрое взросление», обусловленное их глубокой религиозностью, широкими контактами с другими народами и умелым заимствованием их достижений (Фонвизин, Карамзин, Екатерина II, Пушкин). Вопреки невежественным утверждениям нынешних либералов, Россия никогда не отличалась склонностью к изоляционизму. Но заимствование и весьма широкое не означало для неё – прогибаться перед любым навязыванием «национального величия» кем угодно. Поэтому и сама Россия, развиваясь и заимствуя, никогда не объявляла себя «исключительностью», как это после Франции Наполеона пыталась утверждать Германия Гитлера, а после второй мировой войны «обитателям всех стран света» навязывает «своё величие» политическая элита Запада в целом и США – в особенности.
Мы – другие, и не только мы. Это поныне не желает понять и признать «исключительный» Запад. По его желанию и его «повелением» нам и многим народам мира исстари положено быть «дикими варварами» во имя присвоенного прежде Европой, теперь – Западом «права» извлекать свою пользу отовсюду» и любыми способами. Основанием этой претензии Запада было и остаётся элементарное невежество. Поэтому этих невежественных претендентов на «исключительность» в прежние века волновали даже едва приметные признаки возрастания силы России. Теперь их волнуют признаки возрастания силы Китая, Индии и других стран мира. От возрастания силы России сегодня претенденты на «исключительность» впадают в истерику.
Восьми вековым историческим опытом российского примера лучшего был продиктован призыв России к объединению «обитателей всех стран света», независимо от исповедуемой ими религиозной веры. Для нынешних «обитателей всех стран света», в том числе и для россиян, - эти размышления, начатые Н.М. Карамзиным, продолженные после него А.С. Пушкиным, А.И. Герценом, П.А. Столыпиным - остаются актуальными и поныне. Поэтому и сегодня История России имеет право на внимание и на серьёзное изучение. На рубеже XIX – XX веков во Франции на это обратил внимание писатель Поль Клодель, по его рекомендации тогда же – писатель Франсуа Мориак. Встреча патриарха Кирилла с римским папой Франциском в Гаване в 2017 году во имя того же – «во имя священного союза всемирного дружества» «обитателей всех стран света». Историческим опытом объединения разных народов в IV-XV веках располагала Византия. В настоящее время пока располагает только Россия. Желаете спасения? Учитесь на наших успехах и ошибках! Но прежде всего - нам самим нужно хорошо знать и помнить свою историю.
В процессе работы над «Историей Государства Российского», Николай Михайлович старался донести до своих читателей и слушателей мысль о значении исторического опыта России по организации и обеспечению национальной жизни любого народа. Он выступал в печати со статьями и в публичных чтениях с отрывками из неё. С 1816 года – и с чтением написанного им предисловия. Будущие декабристы обратили самое серьёзное внимание на выступления Н.М. Карамзина. По мнению Н.И. Тургенева, Карамзин «убеждал нас в том, «чем мы (Россия) можем быть, не прибегая к насильственным преобразованиям», к таким насилиям, какие знали Нидерланды, Англия и какие недавно проявила Франция под лозунгом «свобода, равенство и братство». Наблюдения и выводы этого экономиста о современном ему состоянии России совпали с научными выводами историка об исторически созданных Россией в предшествовавшие столетия условиях, делавших возможным успешное продвижение её к своему могуществу на эволюционном пути её развития - без революций и связанных с ними войн.
По свидетельству декабриста С.П. Трубецкого, он и его друзья «стремились поставить Россию в такое положение, которое упрочило бы благо государства, оградило бы его от переворотов, подобных французской революции»… С уточнением о том же П.А. Вяземский: «Кровавые фазы французской революции поочерёдно видели гибель и жертв, и притеснителей, и мучеников, и мучителей… Одни безумцы могут затевать революции на своё иждивение и для своих барышей. Первые затейщики революции бывают и первыми жертвами», - П.А. Вяземский - ученик и воспитанник Н.М. Карамзина.
Эти суждения будущих декабристов об их отношении к революции можно продолжить. Чтобы убедиться в правдивости их наблюдений и выводов, засвидетельствованных много лет спустя после пережитых ими страданий, - их можно сопоставить с эпистолярным и творческим наследием А.С. Пушкина. Это не трудно сделать. Остановимся на этих примерах, но подчеркнём: это были заявления умных и честных людей, умевших наблюдать, сравнивать, размышлять, предвидеть и объединяться вокруг знамени, некогда водружённом на Голгофе. С какого боку можно прислонить революцию к Голгофе? Лишь слева. В 1844-45 годах Трубецкой повторил своё отрицательное суждение о революции, заявленное им в 1816 году: «К несчастью, такая революция продолжает еще угрожать России в будущности». Вспоминая обстановку, предшествовавшую выступлению декабристов, он напомнил об упущенных тогда возможностях предотвращения революции: «Нынешнее государственное устройство не может всегда существовать, и горе, если оно изменится через восстание народное. Обстоятельства, сопровождавшие восшествие на престол ныне царствующего государя ((Николая I), были самые благоприятные для введения нового порядка в государственном устройстве и безопасного участия народного... в этом устройстве», - утверждал не только Трубецкой. О том же писал русский итальянец, декабрист А.В. Поджио: «Иди он с нами, отдайся нам или возьми нас с собой путём права, мы повели бы его к славе России, а его – к бессмертию… Мы хотели ограничения его власти, вы же (обращался А.В.Поджио к элите) – её расширения…Вашим путём он медленно пошёл на смерть, нашим же путём пошёл бы он к бессмертию и остался бы незабвенным при ином значении». В роли государя, управляющего страной при торжестве «вечного закона», предложенного Христом во время его земной жизни; закона, охраняющего общественный порядок-основание человечества. В отличие от Европы, Россия располагала историческим опытом такого устроения. В 1815-25 годах выбор обязан был сделать российский император, - дьяволу служить или пророку? Так считали будущие декабристы. В 1844-45 С.П.Трубецкой указал на тех, кто был виновником упущенных возможностей: «Но высшие государственные сановники или не постигли того или не желали его введения». С.П. Трубецкой и его друзья знали и тех, кто был особенно заинтересован в этом.
Обратимся к объяснениям других участников событий тех лет, чтобы понять, кто был наиболее заинтересован в том, чтобы предотвратить реализацию этих возможностей – ненасильственных преобразований России после 1812-15 годов и успешного продвижения её к своему могуществу.
8 декабря 1815 года, Н.М. Карамзин отправил письмо императору Александру I, в котором писал: «Всемилостивейший Государь! Мы спасены, прославлены, враг истреблён, Европа свободна, и глава АЛЕКСАНДРОВА сияет в лучезарном венце бессмертия. ВЫ счастливее всех земнородных!» Днями раньше восторженными одами встретили возвращение из Парижа Александра I поэты В.А. Жуковский и А.С. Пушкин. Карамзин, как и поэты в написанных ими одах, был искренен в каждом слове своего восторженного письма. Пресечением завоевательных войн Наполеона в Европе, по его мнению, Россия выполнила свой долг перед «обитателями всех стран света» - она показала им реальный пример противодействия идее «европейской исключительности» - «самой чёрной формуле насилия» по мнению И.Гердера. Россия показала пример сохранения каждым народом своей национальной жизни. Как Россию, так и себя Н.М. Карамзин считал счастливым тем, что он тоже выполнил взятый на себя долг перед россиянами – завершил восстановление действительной истории России с древнейших времён - важнейшего средства в становлении гражданственности россиян. В «Священном союзе» европейских государств, акт о создании которого был подписан в сентябре 1815 года, - Карамзин увидел шаг к заключению «священного союза всемирного дружества», о необходимости которого он писал в 1792 году. Поэтому Карамзин поверил в искренность псалмов, в которых Европа прославляла российского императора как своего освободителя. Поэтому и он присоединил свой голос к восхвалению Александра I. Поэтому с именем Александра I он и читатели его «Истории Государства Российского» связывали возможность осуществления ненасильственных преобразований в стране. Продолжали связывать! Хотя повод, чтобы усомниться в этом, уже имелся: руководитель комиссии, созданной Александром I в 1808 году для разработки программы либеральных реформ, - М.М. Сперанский, - в 1812-1816 годах находился в сибирской ссылке.
Итак, 8 декабря 1815 года восторженное письмо российскому императору писал пленник переживаемого Россией искреннего восторга завершением наполеоновских войн в Европе. Возвращавшиеся из заграничных походов будущие декабристы уже знали о развороте Александра 1 к европеизму и причине отстранения им Сперанского и приближения к трону Аракчеева и Бенкендорфа. Карамзин ещё не ведал причины такой перестановки, и восторженные «признания» Европой Александра I освободителем считал искренними.
Первым «освободил» Николая Михайловича от «плена» его невольных заблуждений его адресат - Александр I. В марте 1816 года (через 3 (!) месяца после своего восторженного письма) Николай Михайлович отправился с визитом к Александру I – император обещал издать написанные Карамзиным 8 томов его истории на средства казны. После долгого ожидания обещанного приёма Карамзину было объявлено о том, что в аудиенции ему отказано до того момента, пока он не сделает предварительного визита к всесильному временщику Аракчееву (как в «Золотой орде» – к хану только через «очистительный» огонь?). Карамзин понял: в аудиенции ему отказал не тот Александр I, который в 1803 году благословил его на изложение «Истории Государства Российского». Сообщая в письме к жене об этом факте и о своём отказе посещать царский дворец, Николай Михайлович выразил уверенность в том, что «в России – он, к счастью, не один такой с непротивной Богу гордостью». Верно – он был не один такой, далёкий от возвеличивания собственной персоны над Заповедями Бога. До своей явки на приём к царю, Карамзин посетил Царскосельский лицей, встретился с Пушкиным (он следил за творчеством юного поэта) и познакомил его со своим воспитанником Петром Вяземским. Пушкину 16, Вяземскому – 21 год. Юноши стали друзьями. Карамзин убедился: подрастало новое, надёжное поколение тоже «с непротивной Богу гордостью». Последствия этой встречи отразились на содержании письма А.С. Пушкина к дяде – В.Л. Пушкину. Письмо датируется 6-11 апреля 1816 года. Преимущества «священной истины» - веры, избранной Русью много веков назад, по свидетельству А.А. Дельвига, его юный друг – Пушкин «уже видел» и глубоко понимал в 1814. В 1816 году этот выбор Пушкин называл «добродетелью предков», а отступления от неё он считал утратой разума, очень опасной для России. После возвращения Александра I из Парижа такие отступления с очевидной откровенностью превращались в забвение «добродетели предков». А.С. Пушкин поделился своей тревогой с дядей. Были дни Святой Пасхи, и поэт выразил в письме следующие далеко не сугубо личные и не только российские пожелания:
«Христос воскрес, питомец Феба!
Дай Бог, чтоб милостию неба
Рассудок на Руси воскрес;
Он что-то, кажется, исчез.
Дай Бог, чтобы во всей вселенной
Воскресли мир и тишина…
Чтоб в наши грешны времена
Воскресла предков добродетель;
Чтобы Шихматовым назло воскреснул новый Буало - расколов, глупости свидетель.

Но да не будет воскресенья
Усопшей прозы и стихов.

И все, которые на свете
Писали слишком мудрено,
То есть, и хладно и темно,
Что очень стыдно и грешно».
Обратим внимание на выделенные мной из послания поэта строки. В признаках «исчезновения рассудка на Руси» Пушкин увидел подражание русского императора Наполеону, который в своём стремлении к славе, «попрал и глас правды, и веру, и закон» - то есть уничтожил нравственные скрепы сначала во французском обществе, потом – в завоёванных странах центральной и западной Европы. Российские самовластители в подражании европеизму ограничением самостоятельности Церкви закрепили в России пороки, глубоко возмутившие «тень Фонвизина», при жизни нещадно их клеймившего. В 1815 году Пушкин стал свидетелем не только «исподлобья взирающего порока» - стремления к славе. Он узнал и о другой «роковой страсти» - зависти, предтечи предательства: «Предатели друзья невинное творенье украдкой в город шлют и плод уединенья тисненью предают – бумагу убивают», - писал он в декабре 1815 года А.А. Дельвигу. Увидел юноша и как «исподлобья взирающий порок» - «безграмотный собор» ощетинился злобной реакцией на его стихотворение «Тень Фонвизина». Юный поэт сначала оторопел: «Гонение терпеть ужели мой удел?», - спросил, но собрался. А.С. Пушкин - В.А. Жуковскому. Сентябрь-октябрь 1816.
«Сокрытый в веках священный судия – Карамзин
Приветливым меня вниманьем ободрил».
До Карамзина его уже ободрили: Галич, Державин, Дмитриев, Жуковский. Поэтому
гордый Пушкин «русской глупости отказался бить челом», заявив:
«Их злобы не страшусь; мне твёрдый Карамзин,
Мне ты пример. Что крик безумных сих дружин?
Пускай беседуют отверженные Феба;
Им прозы, ни стихов не послан дар от неба.
Их слава – им же стыд; творенья – смех уму;
И в тьме возникшие низвергнутся во тьму».
О том же – А.М. Горчакову. Апрель 1817:
«Но что?.. Стыжусь!.. Нет, ропот – униженье.
Нет, праведно богов определенье».
Ноябрь 1817 к неизвестному: «Не спрашивай, зачем унылой думой среди забав я часто омрачён». Омрачён потому, что: «День каждый, каждую годину привык я думой провождать…», - объяснил Пушкин в 1829 году. А пока в ноябре 1817 года о себе: «Краёв чужих неопытный любитель и своего всегдашний обвинитель». «Неопытный» - потому что в «чужие края» не пускали. «Чужие края» помогали узнавать книги и находившиеся рядом опытные наблюдатели и знатоки этих краёв: братья Александр и Николай Ивановичи Тургеневы. «Всегдашний обвинитель» в этом стихотворении писал о себе, ищущем: «Я говорил: в отечестве моём,
Где верный ум, где гений мы найдём?
Где гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно свободной?»

«Где разговор найду непринуждённый,
Блистательный, весёлый, просвещённый?
С кем можно быть не хладным, не пустым?»
Понятно, почему юный поэт «своего всегдашний обвинитель» - не хотел быть «хладным» и «пустым». Он уже – серьёзный обвинитель самовластья, из-за которого «рассудок на Руси исчез». Он – «всегдашний обвинитель» и писателей, которые «писали слишком мудрено, и хладно, и темно». Пока – у него отсутствует чёткое представление о «добродетели предков», но всё-таки он верит в спасение России только через воскрешение именно «добродетели предков» и, осознанно, не желает «пробуждения» «усопшей» «грешной» словесности, за которую юному поэту «стыдно». «Всегдашний обвинитель» – уже состоявшийся представитель благородно независимой российской словесности. Он не одинок. Наблюдательный «вечный обвинитель» не критикан-пустослов. Такого превращения не допустили его «вечные покровители». Они дополняли и углубляли его «обвинения» научной основательностью, образностью и убедительностью.
В том же ноябре 1817 года Пушкин написал «Послание: Тургенев - вечный покровитель». Несмотря на характер своей профессиональной деятельности, Александр Иванович - «вечный покровитель» Пушкина не был сухим и унылым ментором. В проявлениях широкой натуры своего покровителя Пушкин отметил главное: не осуждая, Александр Иванович тонко направлял духовное развитие поэта и терпеливо ждал его взросления. Другой покровитель поэта - Н.М. Карамзин вёл его на путь правдивого воскрешения и честного служения сохранению памяти о «добродетели предков». Были у юного поэта друзья, которые, несмотря на усложнявшиеся обстоятельства, тоже взрослели «с не лишённой Богу гордостью» и тоже готовились служить «воскрешению и сохранению памяти о добродетели предков». К нему, к этому молодому поколению уже прислушивались. Прислушивался и Н.М. Карамзин – с его мнением Пушкин сверял свои сочинения. В общении с юными и с теми, кто постарше Карамзин «прозревал» и освобождался от своих невольных заблуждений. Юные поэты, в свою очередь, взрослея и общаясь с ним, - становились знающими и мудрыми.
После 1815 года научно обоснованное представление Н.М. Карамзина о преимуществах исторической России было дополнено современными наблюдениями и сопоставлениями молодых русских генералов современной России с современной Европой. Среди них были и поэты, знатоки европейской словесности, истории Европы и её дипломатии. Они продолжили освобождение Н.М. Карамзина из плена его заблуждений на счёт «возможностей» и намерений российского самовластья в осуществлении ненасильственных преобразований в стране. Обратим внимание на то, что перспективные возможности России, выявленные в 1812-15 годах и отмеченные Н.И. Тургеневым, - «исключительные» вельможи Европы, недавние спонсоры Наполеона, - увидели и поняли тоже. Тогда же они продолжили свои усердия по сдерживанию очевидных признаков продвижения России к её могуществу. Будущие декабристы были свидетелями этих усердий «исключительных» вельмож Европы. «Воскрешение добродетелей предков» означало обеспечение успешной  жизнедеятельности народов России и предотвращение катастрофы, подобной французской революции и последовавших за нею наполеоновских войн.
В «Записках декабриста» А.Е. Розена читаем объяснение: «Александр I в последнее десятилетие своего царствования (в 1816-1826) свалил всё бремя государственного управления на плечи Аракчеева, на слугу ему верного, но не государственного мужа, а сам подчинился наущениям Меттерниха (1773-1859)», министра внутренних дел и канцлера Австрии в 1809-21 годах. «По наущениям Меттерниха он начал подавлять всякое народное движение к вещественному и умственному улучшению. Стал умалять льготы, данные Польше; по козням Аракчеева увольнял неугодных»… «И не только в своих странах (Польше и Финляндии – Е.Е.), но и в других странах останавливал ход вперёд и отказал в помощи грекам».
В том же 1816 году князь С.П. Трубецкой, вхожий во дворец императора, констатировал главное в метаморфозе российского императора: «Он (Александр I) ищет более своей личной славы, нежели блага подданных». Как некогда Наполеон, - Александр I не пожелал управлять Россией в «ином значении» - при ограничении полномочий единодержавия местным самоуправлением, самостоятельностью Церкви и равенством перед Законом всех сословий. Трубецкой оказался невольным свидетелем эксклюзивной беседы Александра I с председателем Государственного совета П.В. Лопухиным. В этой беседе речь шла о намерении российского императора отменить в России крепостное право. На предупреждение П.В. Лопухина о том, что такое решение не одобрят дворяне, прозвучала угроза императора со своей семьёй уехать в Польшу и оттуда принуждать россиян делать то, что он считает нужным. В заявленную Александром I готовность отменить крепостное право Трубецкой и его друзья уже не верили, но их возмутило следующее: «Управлять Россией из Польши, значит ввергнуть страну в хаос. Жертвовать страной ради сохранения авторитета трона - это – предательство». Недавние соратники Александра I в 1812-15 годах увидели в этом поступке русского императора подражание Наполеону вплоть до повторения им заявлений «победоносного» генерала: «Все, кто ниже меня, для меня ничего не значат. Они, мои подданные, - только исполнители любых моих приказаний». Проявлением принципа - «личная воля – закон» - Александр I демонстрировал тождественность воспринятых им в Европе понятий «либерал» и «тиран». Российский император начинал действовать в соответствии с рекомендациями безбожных его европейских советчиков.
О том же воспроизведём мнение Павла Ивановича Пестеля (1793-1826). В 1813-15 годах – полковник штаба русской армии, участник заграничных походов, он близко наблюдал происходившую в Александре I метаморфозу, но решился рассказать о ней только 18 ноября 1825 года и только в доверительной беседе с Николаем Ивановичем Лорером (1795-1873). Он хотел предупредить Александра I о планах своих друзей, чтобы он, как глава государства, все-таки осуществил обещанные им «ненасильственные преобразования» и этим предотвратил бы готовящееся против системы самовластья выступление. Пестель рассказал Н.И. Лореру о том, что во время пребывания в Париже и в Вене после победы над Наполеоном Александр I «изменил своё либеральное направление, поддавшись совершенно Меттерниху, который напевает ему, что добротою, снисходительностью можно только потрясти троны и разрушить их…». Вхожие в царский дворец князья, тоже соратники российского императора по заграничным походам, передавали друзьям «изречения» Александра I, в которых презрение к своим русским подданным российский император сопровождал заявлениями: «каждый из них плут и дурак». И это о тех, кто прошёл с ним Европу от Москвы до Парижа, Ватерлоо и Вены и одержал победу над объединённой армией Европы во главе с её «великим полководцем». Недопустимое высокомерие!
Александром I уже при Аустерлице (1805), когда русская армия, действовавшая по плану императора, потерпела поражение, владела «роковая страсть» - стремление к славе. Может быть раньше? Когда он являлся косвенным соучастником покушения на отца? Задолго до того, как он стал императором, и Николаем владела та же страсть – поэтому он собирал остатки недобитой армии Наполеона и формировал из неё преданную ему «гвардию». «Роковая страсть – стремление к славе» «направила» Наполеона в ряды зачинщиков французской революции. Пребывание обоих сыновей Павла I в Европе в 1813-15 годах стимулировало открытое превращение их в тиранов. Там укрепились они в своём предпочтении служить царской короне. Там укрепились они в своём самовластном пренебрежении к подданным и в окончательном отказе от служения их интересам. Как и Наполеон, Александр и Николай Павловичи принцип «личная воля-закон» начали утверждать способами и средствами принуждения, посягательством на достоинство и жизнь тех, кого отличала «непротивная Богу гордость». По-разному, но с 1820 года и до конца своих дней они «ломали» «не противную Богу гордость» не только Пушкина. Намеренно объявляемый в Европе либералом, по возвращении на родину из заграничных походов Александр 1 уже являл себя тираном. М.И. Цветаева хорошо знала русскую историю и её самодержцев, поэтому справедливо утверждала: «За непринуждённый поклон разжалованный Николаем I Пушкин был бы «пожалованным» Петром I. В 1931 году, как Шатобриан и Пушкин сто лет назад, М.И. Цветаева знала: любому народу не безразлично, кто возглавляет политический порядок в стране: Наполеон или Вашингтон. Не безразличие пережил и Н.М. Карамзин в марте 1816 года на приёме его Александром I. Он понял: в душе российского императора уже пробита чёрная брешь, в которую с неизбежностью хлынут клеветники и доносчики. Кто из двух монарших братьев решится на последний решительный шаг - поднимет руку на тех, кто, как и он, - были РАВНЫ перед БОГОМ?
Умные и честные единомышленники Н.М. Карамзина, «молодые генералы, которые увидели и поняли всё», - объяснили историку, что приближение Аракчеевых и Бенкендорфов к трону являлось реализацией рекомендаций европейских вельмож по сохранению и возвеличиванию авторитета трона самовластителей. Будущие декабристы показали историку, что россказни европейских вельмож о способах утверждения в Европе самовластья уводили Александра I от служения отчизне и, главное, от служения её народу, намеренно уводили от такого служения, которое веками делало Россию непобедимой и готовой к ненасильственным преобразованиям. Карамзин знал об этом многовековом служении по документам, и ему пришлось согласиться с доводами, рождёнными современными наблюдениями его молодых просветителей.
Во время заграничных походов будущие декабристы были свидетелями льстивого влияния европейских вельмож на Александра I и его окружение и наблюдали происходившее в них пробуждение на время войны заснувших их прежних отступлений от христианской нравственности. После пребывания в Европе власть и её элита открыто проявляли склонность к алчности и властолюбию. Меттерних и другие участники Венского конгресса нашли способ разбудить дремавшее до поры тщеславие российского императора и его приближённых. То, что на протяжении столетий не удавалось сделать Европе и католицизму для проникновения вглубь России, - с начала 19 века они начали осуществлять своё давнее намерение через целенаправленное воздействие на её власть и элиту проверенным «оружием» - разжигая дремавшую «роковую страсть – стремление к славе» - тщеславие. Очень скоро в сопровождении Аракчеевых и Бенкендорфов Карамзин и его молодые единомышленники увидели новых опричников: «тучи гладоносных насекомых», хлынувших к трону российского самовластья. Н.М. Карамзин вынужден был признать: власть и её окружение вновь были готовы «преступить Святыню». «Этим путём Россия медленно пошла на смерть», - в 1816 году, одновременно с Трубецким и Поджио, констатировали Н.Н. Муравьёв и И.Д. Якушкин. Но пошла на смерть не Россия: её почти тысячелетие формировавшийся духовный стержень до сих пор Запад не может сломать. После окончания наполеоновских войн в Европе и в России началось не на жизнь, а на смерть противостояние между тщеславными индивидами и теми, в ком «мысль над плотью была властна». Во все времена и при любых обстоятельствах в России оставалось ядро тех, кто умел думать, размышлять, предвидеть и объединяться вокруг знамени, некогда водружённом на Голгофе во имя утверждения обитателями всех стран света у себя того общественного порядка, который Мильтон-Шатобриан-Пушкин называли основанием человечества, «вечным законом». Сейчас этот порядок именуют многополярным миром.
Уничтожение или, хотя бы, существенное ослабление России – продолжали преследовать безбожные европейские вельможи до и, особенно, после победы России над Наполеоном. Воспроизведём мнение премьер-министра Англии У.Ю. Гладстона (1809-98), высказанное им с удовлетворением после поражения России в Крымской войне. В 1880 году он советовал: «Кто хочет иметь дело со слабой Россией, должен стремиться к тому, чтобы она оставалась деспотической». К такой России не для одной чопорной Англии выражения культивированного презрения стали способом воздействия на власть России и на её околовластную элиту, чтобы, понуждая их быть «похожими» на европейцев, сдерживать развитие той, которую им веками не удавалось одолеть или хотя бы приручить силой. В 1818 году Н.Н. Муравьёв так объяснял сущность навязываемой России системы управления: «…в самовластном правлении деспот есть душа правления и всякая его, даже, по-видимому, незначащая черта, имеет уже большое влияние, как на народ, так и на его управление… В таком правлении никто не может достигнуть истинного счастья, каждый гражданин есть раб, - счастие его – избегнуть гонения властителя и вместе с тем быть угнетателем других». Все индивиды с деспотическим характером, отвергнув нравственные ограничители, - становятся одновременно господами и рабами, - справедливо отмечал Н.Н. Муравьёв. И мы тоже убедились в этом: независимо от того, стоит ли каждый из них на социальной лестнице на полступеньки выше или ниже него стоящего, все: господа и одновременно – рабы. Поэтому молодые почитатели Карамзина тоже уже понимали неизбежность превращения громкоголосого либерала в тирана. У будущих декабристов была возможность наблюдать это воочию.
Н.Н. Муравьёву пришлось увидеть подтверждение своим и своих друзей предвидениям 1816-18 годов. В 1854 году он констатировал: «Находясь в столице близ государя и первенствующих лиц, я видел ничтожность многих. Ещё раз убедился в общем упадке духа в высшем кругу правления, в слабости, ничтожестве правящих. Я видел своими глазами то состояние разрушения, в которое приведены  нравственные и материальные силы России тридцатилетним безрассудным царствованием человека необразованного, хотя, может быть, от природы не без дарований, надменного, слабого, робкого, вместе с тем мстительного и преданного всего более удовлетворению своих страстей, наконец, достигшего как в своём царстве, так и за границею высшей степени напряжения, скажу, презрения, и опирающегося, ещё без сознательности, на священную якобы преданность народа русского духовному обладателю своему, - сила, которой он не разумеет и готов пользоваться для себя лично в уверенности, что безусловная преданность сия относится к лицу его, нисколько не заботясь о разрушаемом им государстве».
Характеристика исчерпывающая и в комментариях не нуждается: европейским вельможам удалось убедить презираемых ими российскую власть и её элиту не проводить в России никаких перемен. Премьер-министр Англии У.Ю. Гладстон своим советом всем жаждущим сделать Россию слабой подтвердил: Европа нашла внутренние силы сдерживания России. Она долго искала их. После поражения Наполеона Европа нашла и научилась их использовать для удовлетворения своих давних интересов. Но Россия, преодолевая сопротивление власти и её элиты, находила в себе заложенные предками духовные силы и выживала. «Не из иных мы прочих» - А.С. Пушкин. «Сохранение России требует, во-первых, осознания русскими, своей отличности от западной и иных цивилизаций, а во-вторых, понимания тех конкретных особенностей, которыми мы от них всех отличаемся». – В. Владимиров. «Смысл русской жизни». Поэтому напомним особенную историю обеспечения сохранения народов России.

4) Кому Россия обязана ставить памятники.
«Да возвеличится Россия,
да сгинут наши имена».
Л.И. Бородин. Без выбора. 2003.

При сложившихся в начале XIX века внешних и внутренних обстоятельствах особое значение приобретала необходимость определения способов сохранения той России и того народа, которые на протяжении восьми веков успешно отстаивали свой выбор способа жизни, движения и развития. В 1816 году, когда постепенно стало проясняться отступление Александра I от ранее заявленных им либеральных реформ, будущие декабристы предприняли первый шаг – они попытались взять на себя эту главную заботу. По силам ли ноша, подъёмна и осуществима ли она? Сомневающихся в возможности создания условий для успешной жизнедеятельности народа, минуя усилия власти, - было немало. Н.И. Тургенев тогда заявил: «Если всего сделать нельзя, это не значит, что делать ничего не надо». Решено было начать с продвижения к решению главного вопроса – об отмене в России крепостного права. Н.И. Тургенев – экономист, Н.С. Мордвинов - председатель ВЭО и князь С.П. Трубецкой попытались организовать «Общество освобождения крестьян». В романе «Евгений Онегин» А.С. Пушкин писал о них:
«Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в той толпе дворян
Освободителей крестьян».
Пушкин был свидетелем того, как в 1817 году Н.И. Тургенев сделал первый практический шаг – он освободил принадлежавших ему крестьян. В момент предоставления крестьянам воли от одного из них Николай Иванович услышал: «Я неплохо служил вам до сих пор. Отныне я буду служить вам во стократ лучше». Крестьянин убедил своего хозяина-экономиста: на Руси крестьяне издавна понимали значение и назначение свободы в обеспечении их успешной жизнедеятельности. Крестьяне на Руси понимали, что это – основное условие в защите и укреплении своей отчизны. Сто лет спустя из этого исходил П.А. Столыпин, разрабатывая и проводя реформы, на которые претендовали, но не смогли осуществить его предшественники. Тоже важно. Ещё важнее: Н.И. Тургенева Николай I осудил на казнь отсечением головы, Столыпин был убит. В чьих интересах?
Желая последовать примеру Н.И. Тургенева, будущий декабрист И.Д. Якушкин обратился к министру внутренних дел со следующим прошением: «Желая отпустить на волю доставшихся мне по крестьян Смоленской губернии Вяземского уезда…, предоставляя им их имущество, строение и землю, находящуюся под усадьбами, огородами и выгонами, не требуя с них никакой за это платы, принимаю на себя смелость просить Ваше превосходительство, могут ли люди сии получить освобождение на означенном положении». Министр, естественно, отказал. Назначенный секретарём Государственного Совета, Николай Иванович Тургенев помогал таким дворянам и, как вспоминал он потом, весьма успешно.
Общество, которое было ими создано, они назвали «Союзом благоденствия». Деятельность свою, направленную «на упрочение блага государства», они начали с изучения важнейших вопросов политической экономии. Организатором такой учёбы был Н.И. Тургенев. Он нашёл нужных лекторов. Откуда пришло противодействие их, осуществляемому в интересах отечества, начинанию? Для ответа передаём слово С.П. Трубецкому: «Вскоре государь потребовал сведений от полковых командиров о тех офицерах, которые слушали курс, и по хорошим отзывам о них нашёл очень странным это необыкновенное явление и несколько раз повторил: «Это странно! Очень странно! Отчего они вздумали учиться?» - В ответ на это удивление своего царствующего брата будущий Николай I посоветовал ему внимательно и критически присмотреться к своим бывшим соратникам по заграничным походам. Сам он уже «присмотрелся». Лавры победителей Наполеона - молодых русских генералов и полковников вызывали у его высочества, Николая, так и оставшегося капралом, - зависть, опасения за сохранение авторитета царя и самого трона. Лавры Орловых и Пестелей лишали его сна. Писавший об этом Н.Н. Муравьёв хорошо знал Николая до того, как тот стал императором. Поступавшие на имя его царствующего брата предложения будущих декабристов о необходимости и условиях отмены в России крепостного права, - раздражали Николая. На такой записке МФ. Орлова по прочтении её он начертал: «Дурак, не в своё дело влез». Так до своего восшествия на трон Николай Романов собственноручно расписался в том, что он был из тех, из-за кого «рассудок на Руси исчез». Справедливость этого утверждения Пушкина Николай I сам подтверждал до тех пор, пока великий поэт не ушёл в мир иной.
Герои 1812 года уже в час торжества их победы над Наполеоном для будущего императора России «ничего не значили» - им уже было предназначено только «выполнять его приказы», какими бы бессмысленными они ни были, и какая бы трагическая судьба не явилась бы результатом выполнения приказов правителя, «всего более преданного удовлетворению своих страстей». Как и Наполеон, – Александр и Николай Павловичи избрали служение СЕБЕ. В отличие не только от этих русских монархов, по чьей вине «рассудок предков на Руси исчез», - будущие декабристы отдавали предпочтение другим индивидам: «Блажен, в ком мысль над плотью властелин!» И «да не будет воскресенья усопшей прозы и стихов». Не будет воскресенья той словесности, которая, по мнению Пушкина, «будила похоть и гасила мысль». В своё время Пушкин и его друзья далеко смотрели и пророчески выступали против влияния на народ такой словесности, которая, усыпляя мысль, направленно стимулировала похотливость. В XX веке такая словесность, которая три века назад «будила похоть и гасила мысль», - в Европе утонула в прославлении порнографии, в XXI веке – она погрязла в поддержке однополых браков. Стоит обратить внимание и на то, что в 1990-е годы «воспитание» подрастающего поколения россиян «новые русские» начали с включения в школьную программу уроков «полового воспитания».
Сознавая равную опасность последствий намеренной концентрации внимания на половых инстинктах и на разжигании революционного радикализма, будущие декабристы и Пушкин с ними отстаивали иное назначение словесности. А.С. Пушкин писал об этом ещё в лицее в 1814-1816 годах. Напоминали об ином назначении словесности: М.Ф. Орлов (1817), И.Д. Якушкин (1820)К.Ф. Рылеев (1825), Е.П. Оболенский (1825), четырнадцатилетний М.Ю. Лермонтов (1828), А.И. Одоевский (1829), С.П. Трубецкой (1844), Н.Н. Муравьёв (1854) и многие другие из тех, кто начинал и до конца своих дней служил восстановлению завещанной прошлым программы устроения России через установление «связи мысли, слова, веры, искусства, - с одной стороны, с государственными делами – с другой». Николай, ещё не став императором России, знал и об этой направленности деятельности Пушкина и его друзей и уже тогда готовился к жестокой расправе.
Поэтому, наряду с первоочередной задачей – отменой крепостного права - будущие декабристы обратили особое внимание вовлечению словесности в процесс предупреждения революции в России и хаоса в умонастроениях её граждан. Они знали о той роли, которую сыграла французская словесность в приближении революционной катастрофы во Франции. Состояние российской словесности внушало им веру в возможность использования её для предотвращения подобной французской катастрофы. Н.И. Тургенев вспоминал, что в России после войны противостояли одно другому два общества: «одно из них было проникнуто духом самоотвержения, жаждущего лучшего будущего, другое общество, литературное, отличалось крайним легкомыслием». Именно в это общество – «Арзамас» - 22 апреля 1817 года вступил М.Ф. Орлов. Он был свидетелем нравственного преимущества россиян в их противостоянии «свободным» европейцам, основному составу армии Наполеона. В Европе ему, Н.Н. Муравьёву и их друзьям пришлось наблюдать и зафиксировать в своих мемуарах ужасающее невежество безбожных европейцев по сравнению с народом, с которым они пришли в Европу. В своём служении сохранению этого народа они считали необходимым привлечение к этой работе как можно большего круга умных и честных людей России. Необходимость такого привлечения диктовало преднамеренное ограничение самостоятельности Церкви, угрожавшее сокращением масштабов работы духовенства по формированию особого национального характера россиян, по воспитанию духовного стержня России. Было очевидно – без подключения к этой работе мастеров словесности задачу укрепления отечества и сохранения его народа не решить.
Передаём слово Н.И. Тургеневу. 22 апреля 1817 года М.Ф. Орлов «выступил с серьёзной речью, в которой указывал членам общества «Арзамас», как мало вяжется с достоинством разумных людей занятие пустяками и литературными спорами, когда положение страны открывало такое широкое поприще для приложения ума всякого человека, преданного общему благу…Орлов предлагал преобразовать общество, дав ему серьёзное направление. Он говорил арзамасцам, что ждёт того счастливого дня, когда они общим согласием определят нашему обществу цель, достойнейшую их дарований и тёплой любви к стране русской. «Тогда-то просияет между нами луч отечественности (так в передаче выступления Орлова Тургеневым. – Е.Е.) и начнётся для «Арзамаса» тот славный век, где истинное свободомыслие могущественной рукой закинет туманный пуризм предрассудков за пределы Европы». Присутствовавший на этом заседании П.А. Вяземский вспоминал: «Дабы дать занятие уму каждого, Орлов предложил завести журнал, коего статьи новостью и смелостью идей побудили бы внимание читающей России к распространению наук в разных уголках России». Вот к такой направленности литературного творчества направляли А.И. и Н.И. Тургеневы, Н.М. Карамзин, М.ф. Орлов оканчивающего в 1817 году лицей А.С. Пушкина, тоже члена общества «Арзамас». Ответом на обращение М.Ф. Орлова к арзамасцам можно считать его оду «Вольность», над которой поэт работал в июле-декабре 1817 года. Ода «Вольность» - это обобщение размышлений поэта, которые отражены в его произведениях, написанных им в 1814-1817 годах.
«Владыки! Вам венец и трон даёт закон, а не природа
 Стоите выше вы народа, но вечный выше вас закон».
Под «вечным законом» Пушкин имел в виду тот общественный порядок – основание человечества, который был предложен Иисусом Христом людям во время его земной жизни. Сломанный английской революцией общественный порядок – основание человечества английский поэт Мильтон назвал «потерянным раем». Поэтому в оде «Вольность» Пушкин предупреждал: «Горе, горе племенам, где закон дремлет неосторожно (?). В смысле – дремлет по принуждению, поэтому – одинаково опасно:
«Где иль народу иль царям законом властвовать возможно!»
«Властвовать» «законом», установленным Конвентом от «имени народа», как во Франции; либо властвовать «законом», в который превращена личная воля монарха или диктатора. В обоих случаях истинный «вечный закон от Бога дремал» преднамеренно, по воле виновников и зачинщиков революции.
Пушкин напомнил в оде о «мучениках ошибок славных»: о французском народе, позволившем зачинщикам революции обмануть себя, и о его короле, превратившем «личную волю в закон» и давшем зачинщикам революции повод казнить себя. Этим напоминанием Пушкин указал на то, что из-за ложного закона, утверждённого революционным Конвентом, стало возможно утверждение якобинской диктатуры с её неограниченным террором, стал возможен выход из зачинщиков революции «самовластительного злодея», «поправшего и голос правды, и веру, и закон», - выход Наполеона с неизбежным распространением насилия за пределы Франции и «правом» на всеобщее присвоение: «все, что я занял – это моё». «В этом «величие» французской революции? – В обесчеловечивании? Остальные революции заимствовали и «повторили» и повторяют именно это!
Свою оду поэт закончил обращением ко ВСЕМ властителям мира. Их, стремящихся к славе любой ценой, но неизбежно роковой, - он призывал:
«И днесь учитесь, о, цари».
И предупреждал:
Защитников знамени, некогда водруженном на Голгофе, не остановят:
«ни наказанья, ни награды,
Ни кров темниц, ни алтари,
Ни верные для вас ограды».
И советовал владыкам любого из «обитателей всех стран света»:
«Склонитесь ПЕРВЫЕ главой
Под сень надёжную закона,
 И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой».
К слову будь сказано: российские крестьяне, попавшие под жернова коллективизации, смею утверждать – не знали пушкинской оды «Вольность». Но именно эти заключительные слова оды произнёс крестьянин, противник коллективизации, оказавшийся из-за этого в ОГПУ. Я читала его заявление, когда занималась «сдуванием пыли с большевистских спецхранов». Мудрость нашего народа удивительна! И всего-то требуется от крикунов всех политических партий – научиться вслушиваться! И учиться, учиться, учиться у этого народа жить и делать дело.
Как Шатобриану, Карамзину, Пушкину и его «конституционным друзьям было неважно, как будет называться в России установленный над «общественным порядком – основание человечества» «политический порядок». Важно было, чтобы его возглавляли личности типа Пётра великого или Вашингтона, способные обеспечивать свободную жизнедеятельность народов многонационального мира.
На фоне только того, что мною процитировано из наследия Пушкина и декабристов, сколь невежественными предстают передо мной «творцы» февраля-октября 1917 года и те, кто с «гордостью» объявляют себя их наследниками. Так много можно было узнать, чтобы предупредить и даже полностью избежать… собственные преступления. И не только нам – россиянам. Самым страшным в этом поколении «освободителей» человечества, оставившем свой кровавый след в XX веке, - является то, что безнравственная сущность их натур исключала возможность тормозящего влияния на их стремления обращение их к наследию Пушкина, его друзей и кого бы то ни было ещё. Они уже были людьми с «неподавленной в детстве врождённой агрессивностью». В 1856 году Огюст Конт, оглядываясь на последствия французской революции, сказал: «Надо дисциплинировать мятежные умы». Умы ли только?
Декабристы и Пушкин, достойные наследники «добродетели предков», смотрели на проблему глубже – они не сводили её лишь к «дисциплинированию мятежных умов». Решением этой проблемы они считали обеспечение «связи между мыслью, верой, словом, искусством, - с одной стороны, с государственными делами – с другой». В этой работе они сами приняли самоотверженное участие. Государству, по их планам, предписывалось создание условий для свободной жизнедеятельности граждан страны и обеспечение равенства всех сверху донизу перед Законом. Они продолжили формирование духовной стены, оказавшейся непреодолимой для зачинщиков двух мировых войн; стены, до фундамента расшатанной большевизмом, но, безусловно, подлежащей и годной для восстановления, начиная хотя бы с возрождения исторической памяти о «добродетели предков». Наполнение памяти о действительной истории России! Ведь это реальный способ сохранения любого народа!
После отечественной войны 1812 года ценнейшим, документально оснащённым пособием в обеспечении такой связи явилось издание «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. Как и обещал Александр I, 300 экземпляров первых восьми томов истории всё-таки были изданы на средства государственной казны. В феврале 1818 года они вышли в свет и стали важным общественным событием и событием лично для А.С. Пушкина. Он получил долгожданное и документальное освещение того, в чём состояла «предков добродетель». Он вспоминал: «Это было в феврале 1818 года. Первые восемь томов Русской истории Карамзина вышли в свет. Я прочел их в моей постели (Пушкин был болен – Е. Е.) с жадностью и со вниманием. Появление сей книги (как и надлежало, быть) наделало много шуму и произвело сильное впечатление, 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин) – пример единственный в нашей земле. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего Отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Русь, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили. Когда, по моем выздоровлении, я снова явился в свете, толки были во всей силе… - Молодые якобинцы негодовали, несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опрокинутые верным рассказом событий, казались им верхом варварства и унижения. Они забывали, что Карамзин печатал Историю свою в России; что Государь, освободив его от цензуры, сим знаком доверенности некоторым образом налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности. Он рассказывал со всею верностью историка, он везде ссылался на источники – чего же более требовать было от него? Повторяю, что «История Государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека»: от него россияне и с ними А.С. Пушкин впервые узнали о «добродетели предков», о том, что им следовало знать и помнить, чтобы быть достойными гражданами своей страны.
Но надежды на «ненасильственные преобразования», на то, «чтобы рассудок на Руси воскрес», - рассеялись, как «дым, как утренний туман». Ситуация в стране и то, что он узнал от участников заграничных походов – будущих декабристов, диктовали Карамзину необходимость продолжения исследования истории России. Первоочередной своей задачей он считал: возвращение к разработке нравственной проблемы о моральной ответственности верховной власти России за принимаемые ею решения, за публично объявляемые и не выполняемые ею обещания, перед самой ответственной обязанностью верховной власти – перед необходимостью сохранения отчизны и её народа. Н.М. Карамзин приступил к изложению следующего, IX тома своей истории, посвящённого истории царствования Ивана Грозного. По ходу работы над ним Карамзин вновь выступал в публичных чтениях с изложением отрывков из этого тома. 5 декабря 1818 года на торжественном заседании Академии Наук России он выступил с речью. Как М.Ф. Орлов в «Арзамасе», Карамзин в своей речи говорил нравственной ответственности всех и каждого перед отечеством и его народом.
Он обратил внимание на фундаментальное отличие замыслов России от замыслов Французской империи, которые продолжали называть «великими». Но пока ещё помнили о том, что, конкурируя с «замыслами» Османской империи, «великие замыслы» Наполеона Французская империя «распространяла» на штыках общеевропейской армии. На этом фоне Карамзин сказал тогда: «Жизнь наша и жизнь Империй должны содействовать раскрытию великих способностей души человеческой; здесь всё для души, всё для ума и чувства; всё бессмертно в их успехах». Это было обоснованное противопоставление знающего и честного историка и мыслителя преимуществ того, что Российская империя в перспективе могла противопоставить  выше названным империям: стойкий духовный стержень народа. Могла, не «заболей» её владыки и их элиты роковыми страстями – славой, завистью, подражательством.
Содержание IX тома «Истории Государства Российского», которое Карамзин тоже освещал в публичных чтениях (только!), вызвало негодование царских особ - братьев Романовых: Александра I и будущего Николая I. Эти цари, уже одержимые «роковыми страстями», - не захотели учиться, отказались содействовать тому, чтобы «рассудок на Руси воскрес». Попросту – отказались от малейшего ограничения самовластья, сосредоточив все усилия на его сохранении. Честную интерпретацию Карамзиным опричнины Ивана Грозного они сочли посягательством на авторитет царской власти. В беседе, состоявшейся между ними 17 октября 1819 года, Александр I высказал своё негодование Карамзину. В ответ Николай Михайлович напомнил императору о том, что большая часть областей, отнятых у Польши (1772, 1793, 1795), были русского происхождения и были «захвачены поляками во время бедствий, постигших Россию». Именно этими территориями Александр I делал «подарки» Польше, наместником которой был тогда его брат Николай. Карамзин указал императору на недопустимость произвольного распоряжения территориями, возвращение которых России было осуществлено не его усилиями. Во время беседы он дал понять императору, что за всё своё царствование он не сделал главного: не предпринял ни одной меры, чтобы улучшить внутреннее состояние своей собственной страны и своего народа.
После этой «беседы» с соответствующим случаю настроением шёл Карамзин в тот день в Российскую Академию Наук на чтения отрывков из IX тома своей истории. На этом чтении присутствовал митрополит Филарет (в миру - Василий Михайлович Дроздов. 1783-1867). Вот что вспоминал он об этом чтении 48 лет спустя: «Читающий и чтение были привлекательны: но читаемое страшно. Мне думалось тогда, не довольно ли исполнила бы свою обязанность история, если бы хорошо осветила лучшую часть царствования Грозного, а другую более бы покрыла тенью, нежели многими мрачными резкими чертами, которые тяжело видеть, положенными на имя русского царя». Не тем же ли самым руководствовалась Франция, отказавшись от правдивого определения цены, уплаченной Европой за участие её в реализации «великих замыслов» Наполеона? А Зюганов Г.А., упорно защищающий «великие замыслы» Ленина и его соратников, подвигами российского народа пытаясь закамуфлировать преступления своих учителей? Решиться хотя бы сожаление высказать…
Н.М. Карамзин рисковал, но он был мужественным человеком и умел размышлять. В 1816-19 годах, осмысливая историю царствования Ивана Грозного, задолго до митрополита Филарета думая о том же, писал: «Царские его заслуги столь важны, что Русскому Патриоту хотелось бы сомневаться в сем злодеянии: так больно ему гнушаться памятью человека, который имел редкий ум, мужественно противоборствовал государственным бедствиям и страстно хотел заслужить любовь народа! Но что принято, утверждено общим мнением, то делается некоторого рода святынею; и робкий Историк, боясь заслужить имя дерзкого, без критики повторяет летописи. Таким образом, История делается иногда эхом злословия…». Так история напоминает правду. Для чего? – спрашивал и отвечал Карамзин: «Чтобы как можно лучше мыслить, чувствовать и действовать, любить добро, возвышаться душою к его источнику…». Возвышаться сверху донизу каждому, познавая правду, какой бы горькой она ни была, - во все времена! Настроение тех, кто тогда желал и готов был творить добро, Пушкин выразил в послании «К Чаадаеву». Как М.Ф. Орлов и Н.М. Карамзин, он призывал своих друзей «содействовать раскрытию великих способностей души человеческой»:
«Пока свободою горим, пока сердца для чести живы,
Мой друг! Отчизне посвятим души прекрасные порывы!
Товарищ, верь! Взойдёт она – звезда пленительного счастья!
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья напишут наши имена!»
29 октября 18 19 года Н.М. Карамзин изложил содержание своей беседы с Александром 1 в заметке «Для потомков». Упомянутую нами выше беседу он завершил словами: «Государь, Вы слишком самолюбивы… Я не боюсь ничего. Мы все равны перед Богом. То, что я сказал Вам, я сказал бы Вашему отцу… Государь, я презираю однодневных либералистов, я люблю лишь свободу, которой у меня не может отнять никакой тиран… Я более не прошу Вашего расположения. Может быть, я обращаюсь к Вам в последний раз». Важно: Свобода для Н.М. Карамзина – служение Истине, служение «вечному закону», знамени, водружённом на Голгофе. Поэтому он ставил знак равенства между либералами и тиранами, напоминая императору о том, что «мы ВСЕ равны перед Богом» и все СВОБОДНЫ в выборе способов осуществления заложенных в каждом из нас способностей и возможностей. Но при этом, считал Карамзин, каждый индивид обязан сознавать назначение своего пребывания на этой Земле. Об этом писал Пушкин в 1816 году и повторил в 1833, когда знакомил россиян с творчеством Шатобриана. «Либералов», называя их «однодневными», Карамзин презирал. Он был убеждён в неизбежном превращении любого либерала в тирана, потому что СВОБОДА для каждого либерала означала отречение от нравственных ограничений веры, стремление каждого либерала и тирана возвыситься над людьми, себе подобными, в итоге – возвыситься над Богом. Российских «либералов» Карамзин презирал за их бездумную болтовню о европейской «свободе». Потаканием лжи либералы прикрывали своё стремление извлекать свою пользу отовсюду, в том числе и из России. Европейцы убедительно продемонстрировали это в 1799-1815 годах. В громогласных выступлениях российских либералов Карамзин презирал языковую и какую угодно распущенность, он презирал их невежество, презирал самолюбование, их бесстыдную ложь, которая с неизбежностью вела их к преступлению.
 Кто из них – митрополит Филарет или историки Карамзин и Пушкин в исторической перспективе оказались ближе к Истине Христа о необходимости очищения жизни и нрава людей? Напомним: На протяжении X - XVIII веков православное духовенство внушало прихожанам Христианский догмат о том, что «высшим судьёй каждого человеческого поступка является Сам Христос, что Его оценка обнаруживается в нашей совести и что поэтому каждый истинный христианин обязан соотносить свои поступки с собственной совестью, а не оправдывать их доводами разума». Решимся продолжить: особенно «доводами» либерального, коммунистического, фашистского, националистического – любого толка. Можно ли назвать «разумом»: индивидуального или коллективного, из перечисленных толкований, если каждый из них претендует на роль истины в последней инстанции и навязывается принуждением и насилием?
Прошедшие после Голгофы две тысячи лет истории человечества показали, насколько опасны для него последствия претензий «разума», принадлежащего индивидам, представляющим деспотическую власть всех её уровней. Пушкин Наполеону: «Надменный, кто тебя подвигнул?» - в июле 1821 года. «Кем ты послан был? Кто тебя послал?» – в июле 1824 года. «Не Бог», - заявил сам Наполеон А.Д. Балашову в июне 1812 года. Таких честолюбивых индивидов на социальной лестнице любого уровня отличает виртуозная способность использования щелей, образующихся сокрытием правды; отличает виртуозная способность наполнения таких щелей бесстыдной ложью. «Больших» и «малых», «великих» и безвестных лжецов на этой лестнице – немало. Ведь и основанием для появления фальшивых стихов французского поэта Беранже, в которых он прославлял «подвиги» Наполеона в сражениях с русской армией, - послужили лживые реляции Наполеона о его «победах» на театре военных действий в России. Пушкин был прав, остро и беспощадно высмеивая фальшивые творения Беранже и других его современников.
А уж как стараются «защищать» лживую власть её лживые угодники сегодня, - «ни словом сказать, ни пером описать». Посмотрите, как на телеэкранах, рискуя сорвать голосовые связки, Ковтуны, Дрындины, Якобы, Гончаровы взрываются от своего лживого и невежественного крика, принимая позу «правдолюбцев». Даже В.В. Жириновскому не удаётся перекричать украинского Ковтуна. Но обратите внимание на отсутствие убедительности в любых поношениях, на бессилие крика всяких тонов: Ковтунами, Карибами, Ворониными и прочими немедленно овладевает безмолвие, когда начинает доказательно разоблачать их угодническую ложь тоже украинец Ростислав Ищенко. Или, как замолкают словоохотливые «либералы» в возрасте Окары, когда выступает В.В. Путин. Хотелось бы увидеть и услышать реакцию В.В. Путина на «возвышенные» крики российского подражателя Наполеону: В.В. Жириновского. Чем выше крик, тем быстрее утрачивается убедительность любого выступления. Так ясно!

5) Выход за пределы столиц.
 
Всё выше сказанное о потомках Петра Великого на российском троне подтверждает правоту М.И. Цветаевой, назвавшей их «недостойными потомками, подонками – опёнками Петра». В царстве Александра и Николая Павловичей Пушкин сокрушался: «В отечестве моём, где верный ум, где гений мы найдём? Где гражданин с душою благородной, возвышенной и пламенно свободной?... Где разговор найду непринуждённый, блистательный, весёлый, просвещённый? С кем можно быть не хладным, не пустым?» Где? С кем?
После выхода в свет «Истории Государства Российского» околовластная элита, научившаяся угадывать намерения своего уже по-европейски настроенного хозяина и служить ему в соответствии со своими догадками, обрушилась на Карамзина потоком эпиграмм. «Глупыми и бешеными» назвал эти эпиграммы Пушкин, а их авторов - «свиньями, подкапывающими корни дуба» - России. Безосновательными считал он и выступления «молодых якобинцев» - российских приверженцев французской революции. Отныне в России их стали называть западниками. Следуя совету своего брата – будущего императора Николая I, - Александр I с 1816 года стал «присматриваться» к своим недавним соратникам по заграничным походам и, слушаясь «советов» «исключительных» вельмож Европы, - вместо служения России, отдал предпочтение служению короне и укреплению трона, освобождая себя от заботы о своих подданных. Александр I со своим догадливым окружением и послушными подручными начал «ломать» своих недавних соратников принуждением к обслуживанию его «роковой страсти – славы». Принуждение началось с создания «тишины» в обеих столицах: он отправлял «возмутителей» столичной «тишины» на службу в отдалённые уголки России. Особенно «самостоятельные» и «гордые» отправляемы были в многолетнюю ссылку и тоже подальше от столиц.
В письмах, отправленных П.А. Вяземскому из ссылки, Пушкин писал, что в 1819-20 годах он жил в ожидании ареста. Он был свидетелем того, как по велению Александра I Бенкендорф разбрасывал подальше и в разных направлениях военачальников: командующим 16-ой пехотной дивизией со своим адъютантом В.Ф. Раевским в Кишинёв был отправлен М.Ф. Орлов. Вятским полком в дивизии Орлова командовал П.И. Пестель. В полку Пестеля служили И.Д. Якушкин, Н.И. Лорер и другие будущие участники выступления 14 декабря 1825 года. На Кавказ отправлялся А.П. Ермолов. Заехав в Москву, он предупредил членов «Союза спасения», созданного вместо распущенного «Союза благоденствия», о том, что за каждым из них повелением императора и усердиями ревностных проводников внутренней политики Александра I - Аракчеева и Бенкендорфа - учреждено пристальное наблюдение.
Российское общество сознавало, что за очевидным отказом Александра I от «ненасильственных преобразований» воспоследует царская немилость – преследования в первую очередь приверженцев уничтожения системы крепостничества. Тогда испугались многие, особенно испугались «весёлые» шутники литературного общества «Арзамас». Оно «тихо заснуло на века», – писал один из его участников. Но тех литераторов, кто не «отступил от закона, ими самими на себя наложенного», на века связала твёрдая дружба. «Они продолжали оказывать великие услуги государству, в век обмана и златолюбия оставаясь примером чести и бескорыстия». Они служили сохранению России, сохранению её народа.
Дождался своей «очереди» и Пушкин. «За что недостойным потомком» - Александром I - 6 мая 1820 года А.С. Пушкин «был сослан в румынскую область»? - спрашивала М.И. Цветаева. Она знала ответ на свой вопрос. В защиту поэта к властям обратились тогда: Е.А. Энгельгардт (директор Лицея), Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, Н.И. Гнедич, П.Я. Чаадаев. Чтобы «смягчить» свой отказ просьбе защитников поэта, ссылку Пушкина Бенкендорф назвал «командировкой» по службе с оплатой в 700 рублей. «Я принимаю эти 700 рублей, - писал Пушкин, - не как жалованье чиновнику, но как паёк ссыльного невольника». «Ссыльный невольник» далеко за пределами столиц нашёл тех, кого искал ещё в лицее: просвещённых и непринуждённых собеседников, тех, с кем он смог быть не «хладным» и не «пустым». В их окружении начал он прохождение разностороннего и полнейшего курса университета жизни. Кто являлся ПРЕПОДАВАТЕЛЯМИ в этом университете жизни?
Александр I уделял постоянное внимание «пополнению» их состава. В октябре 1820 года Семёновский гвардейский полк императорского подчинения отказался подчиняться вновь назначенному полковнику Ф.Е. Шварцу, проявлявшему крайнюю жестокость по отношению к подчинённым. Событию местного значения была предана общеевропейская значимость. Европейские вельможи воспользовались присутствием Александр I на конгрессе в Троппау: их волновали тогда революционные события в Италии, Испании, в Германии. В этот ряд, горестный для европейского абсолютизма, были поставлены волнения в элитном Семёновском полку в Петербурге. Больше всех «взволновался» Меттерних. Он узнал о нём на два часа раньше русского императора и воспользовался ситуацией. Меттерних настойчиво советовал русскому императору «принимать решительные меры», иначе, говорил он, «все троны будут поколеблены». Послушно исполняя советы «исключительных» европейских вельмож, Александр I элитный Семёновский полк расформировал, солдаты полка были наказаны, офицеры - отправлены служить в войсковые соединения, расположенные в разных отдалённых районах страны. Но Европа опять просчиталась: знающие изгнанники становились одновременно преподавателями и учащимися университетов истории и жизни России и Европы. «Нет худа без добра».
По ещё одной иронии истории, предполагаемая самовластьем со всем его окружением «ссылка как дорога в ад» явилась началом традиции, сначала принудительного, потом добровольного, – «выхода за пределы столиц» способных мастеров слова, мысли, искусства, науки. Там, за пределами столиц такими талантами, каким был Пушкин, его единомышленники и последователи, создавалась русская литература преодоления. Эта литература была результатом непосредственного общения русских мыслителей и мастеров слова с россиянами разных национальностей и религиозных верований в самых отдалённых уголках огромной страны. Во взаимном общении, во взаимном изучении страны и её народов одновременно с литературой создавались основы искусства преодоления. Вскоре к этому процессу присоединилась и наука постижения. Российскими мастерами мысли, веры и слова воссоздавалась общая картина состояния умов и настроений не только в России. У основания этой традиции стояли умные и честные люди, способные размышлять и предвидеть. У истоков этой традиции творчество словесников направлял авторитет великого поэта России – А.С. Пушкина. На протяжении XIX столетия деятели науки, литературы и искусства нашей страны изучали Россию, включались, дополняли и продолжали работу по формированию особого национального характера россиян. Веками эта работа являлась главной заботой священнослужителей. С полным подчинением Церкви государству такая работа оказалась под угрозой значительного сужения её масштабов, переориентации её направленности и, в конечном итоге – существенного ослабления духовного стержня России. Этого не случилось потому, что основная масса священнослужителей не изменила своему назначению. Ещё и потому, что усилия священнослужителей во - время были поддержаны в России сознававшими своё назначение деятелями науки, мастерами слова, искусства, начиная с 1830-х годов – еще и предпринимателями и благотворителями. Изучением этого важнейшего в истории России обстоятельства пренебрегла Европа. В настоящее время, обусловленное этим игнорированием непонимание России, превратилось в трагическую болезнь (боязнь-страх) Запада в целом.
9 мая 1821 года вышел в свет IX том «Истории Государства Российского». В «Записках» декабриста Н.И. Лорера передано свидетельство, которое ему и его друзьям было известно до 14 декабря 1825 года, до их выступления против самовластья. «9 мая 1821 года Николай, стоя у окна Аничкова дворца и увидев на Невском проспекте знакомую фигуру, произнёс: «Это Карамзин? Негодяй, без которого народ не догадался бы, что между царями есть тираны». Вопреки намерениям приверженцев европейской «исключительности» всех рангов, народ России не был «дураком и пройдохой», каким его хотели видеть владыки Александр и Николай Романовы. Народ России тяготел к правде, справедливости, к единению: так его воспитали религии. По свидетельствам современников, в мае-июне 1821 года Петербург онемел, в городе было пусто и тихо: «дураки и пройдохи» сидели по домам, читали девятый том истории Карамзина и поэмы Пушкина: «Руслан и Людмила» и «Бахчисарайский фонтан». Михаил Павлович Бестужев-Рюмин (1801-1825), один из пяти повешенных декабристов, получив в крепости во время следствия девятый том истории Н.М. Карамзина, восклицал: «Ай да Карамзин! И перечитывал – и читал снова каждую страницу». Кто они, эти российские «дураки и пройдохи» в представлении не Николая 1, а Пушкина?
В конце мая 1820 года из места первой приписки ссыльного невольника – из Екатеринослава (Днепропетровск) – Пушкина вытащил Николай Николаевич Раевский и подарил ему 4 месяца путешествия по Кавказу, Кубани и Крыму. В сентябре в письме к брату - Л.С. Пушкину он сообщал: «Счастливейшие минуты жизни моей провёл я среди семейства почтеннейшего Раевского. Я не видел в нём героя, славу русского войска, я в нём любил человека с ясным умом, с простой, прекрасною душой; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только способен понимать и ценить его высокие качества».
В сентябре 1820 года Александр Сергеевич вернулся из путешествия в место своей «командировки» - в Кишинёв под начало Ивана Никитича Инзова (1768-45), исполнявшего обязанности наместника Бессарабской области в 1820-23 годах. «Старичок Инзов сажал меня под арест…, но приходил меня навещать и побеседовать со мной об испанской революции». Наместник с большим участием относился к своему подопечному – к сосланному Пушкину. По его разрешению в ноябре месяце Александр Сергеевич отбыл в Каменку Киевской губернии в имение братьев Давыдовых. 4 декабря 1820 года в письме Н.И. Гнедичу: «Вот уже восемь месяцев, как я веду странническую жизнь … Был я на Кавказе, в Крыму, в Молдавии и теперь нахожусь в Киевской губернии, в деревне Давыдовых, милых и умных отшельников, братьев генерала Н.Н. Раевского». В Каменку, в имение Давыдовых, съезжались, по свидетельству Пушкина, «мои конституционные друзья» и проводили время в дискуссиях: М.Ф. Орлов, В.Ф. Раевский, П.И. Пестель, И.П. Липранди, В.Л. Давыдов, К.А. Охотников и другие. В марте 1821 года Пушкин из Каменки вернулся в Кишинёв. Встречи и дискуссии с «конституционными друзьями» продолжались. Пушкин: «Мои конституционные друзья – это весёлая смесь умов оригинальных…». В их среде поэт нашёл, наконец, «разговор непринуждённый, блистательный, весёлый и просвещённый». С ними у него появилась возможность «быть не хладным, не пустым». Он оказался, по его словам, среди «людей, известных в нашей России». И не только.
На исключительный ум полковника штаба русской армии П.И. Пестеля в 1814 году парижские вельможи обратили внимание Александра I. «Вот такие в моей армии  полковники», - ответил им на их восхищение русский император. Из всех своих «конституционных друзей» и Пушкин выделял П.И. Пестеля: «Умный человек во всём смысле этого слова… Мы имели с ним разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю». С ноября 1820 года в их кругу находился знаток истории, географии, эстетики и математики – И.Д. Якушкин, пострадавший из-за волнений в Семёновском полку. Он был из тех, - вспоминал Е.П. Оболенский, - «кто всей своей жизнью осуществил нравственную цель и идею общества – идею пользы и добра». Иван Дмитриевич осуществил эту идею во время своей военной службы, в выступлении 14 декабря 1825 года и в ссылке в Сибири. Центром этого круга был обожаемый Пушкиным М.Ф. Орлов. Наконец, они встретились. Пушкин о Михаиле Фёдоровиче: «Голова его тверда, душа прекрасная».
Прошёл год пребывания Пушкина в ссылке. Он не считал ссылку адом, хотя и тосковал: 7 мая 1821 года в письме к «вечному покровителю» Александру Ивановичу Тургеневу: «Без Карамзина, без вас двух (А.И. и Н.И. Тургеневых), да ещё без некоторых избранных соскучишься и не в Кишинёве, … - замёрзнешь под небом Италии». Но он не замёрз. «В нашей Бессарабии во впечатлениях недостатка нет. Здесь такая каша … Революция в Греции, Италии, Испании…». И окружением своим поэт был доволен – «блажен, кто вдали». Вдали от столиц, в глубинке России, в уединении и там: «В уединении мой своенравный гений познал и тихий труд, и жажду размышлений». Размышлений о весьма важных проблемах: революция – война – мир и их вдохновители. Каковы они и что их подвигало? Характеры и нравы вдохновителей и участников войн, революций и мира наблюдал, размышлял, запоминал и духовно взрослел великий русский мыслитель и гениальный художник слова.
С некоторыми вдохновителями и участниками революций Пушкин встречался в Кишинёве. В июле 1821 года в Кишинёве стало известно о смерти Наполеона, личности, имевшей прямое отношение к проблемам, над которыми его нынешние «конституционные друзья» задумывались с самого начала своих контактов с «победоносным генералом». От них Пушкин узнал, каким был на самом деле Наполеон и чем были опасны индивиды подобного типа. Известие о смерти Наполеона напомнило поэту обращение Карамзина к «обитателям всех стран света» о необходимости заключения «священного союза всемирного дружества», о котором Николай Михайлович писал в 1792 году. Свое отношение к проблемам революция-война-мир Пушкин отразил в «Заметке по поводу суждения о «Проекте вечного мира» Сен-Пьера» и в оде «Наполеон». «Мы очень часто видим Пушкина, - сообщала в письме родным Е.Н. Орлова (Раевская), - который приходит спорить с мужем (М.Ф. Орловым) о всевозможных предметах».
Герои войны 1812 года: М.Ф. Орлов, П.И. Пестель, Н.Н. Раевский, И.Д. Якушкин и Пушкин с ними заявляли себя противниками войны. Они считали её затеей «людей с сильными характерами и страстями, с предприимчивым духом». Участники дискуссий обратили внимание на то, что тех зачинщиков войны, которых они недавно знали и помнили, – принято было называть «великими людьми» … Но они сами и, по их мнению, «общество вовсе не обязано любоваться великими замыслами победоносных генералов». Участники событий 1812-1815 годов, ответ России на «великие замыслы» «победоносного генерала» Франции считали справедливым и отказывались от почитания его «величия». Заявленную ими в дискуссиях оценку «победоносного генерала» Пушкин передал в оде «Наполеон». Но в последней строфе своей оды Пушкин приписал Наполеону свойства, которые тому не были присущи. С ними не могли согласиться его собеседники и в первую очередь – М.Ф. Орлов. Через год, после того, как перед ним предстал в реальном обличии живой тиран пусть не самого высокого ранга, - М.С. Воронцов, - Пушкин понял и согласился со своими оппонентами. 1 декабря 1823 года уже из Одессы в письме к А.И. Тургеневу он объяснил своё отношение к последней строфе оды «Наполеон»: «Эта строфа не имеет смысла. Она написана в начале 1821 года (точнее – в середине). Впрочем, это мой последний либеральный бред, я закаялся…». Он отказался от либеральной интерпретации идеи свобода и написал стихи: «Свободы сеятель пустынный, я вышел рано до звезды…». Пушкин продолжал размышлять о свойствах характера и натуры индивидов, некогда бывших героями войн или зачинщиками революций и превращавшихся в тиранов-властителей. Он задавался вопросом: нужно ли было выходить из революции так, как «вышел» Наполеон? Повинна ли была Франция в его последующих «свершениях?» Своё осуждение «великих замыслов» Наполеона – «свой последний либеральный бред» Пушкин выразил в том, что при публикации снял имевшийся в черновом варианте оды эпиграф: «неблагодарное отечество». Пушкин ошибся: Франция не предавала забвению своего недавнего «кумира» ни в год его смерти (1821), ни позже. Она не напряглась в определении истинной цены приписанного ему «величия».
Франция не была повинна в выборе Наполеона, как, впрочем, и в выборе вождей французской революции тоже. Не одна Франция пострадала от выбора её «великих сынов». Но она, как и Наполеон, не захотела признать, что её «великие сыны», как и общеевропейские «исключительные» вельможи, участвовали в поощрении «великих замыслов» зачинщиков революции и последующих за нею войн. Революции и войны – страшные затеи страстных и честолюбивых натур в любой стране. Проявляемый индивидами любой нации «революционный энтузиазм» Пушкин и Якушкин назвали тогда бессмысленным. Будущие декабристы продолжали выступать противниками революций. В этих дискуссиях «конституционные друзья» Пушкина существенно дополнили его представления о влиянии словесности на «сердечную глубину» индивидов, зачинщиков революций и войн и в «порождении» ими своих «героев».
В ходе обсуждения проблемы революция-война-мир аргументацией его собеседников проблема становилась для Пушкина художника и мыслителя захватывающе интересной. Для решения её требовалось углубленное и в сопоставлении изучение истории европейского и российского самовластья и обоснования места и роли в этой истории Православия, Католицизма и словесности. Требовалось глубокое знание Библии. Благо у его «конституционных друзей» по этим проблемам были знания, наблюдения, опыт и много книг. Но обстоятельства вынуждали Пушкина и его друзей спешить: в их планы вновь вмешались власти. 6 февраля 1822 года был арестован адъютант М.Ф. Орлова – В.Ф. Раевский, обвинённый в пропаганде в войсках. Вслед за В.Ф. Раевским в принудительную отставку был отправлен М.Ф. Орлов. Поворота в своей судьбе и не в лучшую сторону пришлось ждать и Пушкину. Он ждал, продолжая размышлять и работать.
2 августа 1822 года поэт написал «Заметки по русской истории 18 века». Это было обобщение результатов политических и исторических дискуссий с «конституционными друзьями», результатом их советов, консультаций с ними, с Н.М. Карамзиным, А.И. Тургеневым, И.Д. Якушкиным…
И хотя это был первый опыт его обращения к политической прозе, он был удачен. Пушкин краток и убедителен. Три с небольшим страницы «Заметок» Пушкина актуальны и сегодня. Примечательно, что в полном собрании его сочинений издания 1999 года они включены в состав раздела: «неопубликованное и черновое». В этих «Заметках», к сожалению, остающихся «черновыми», он обратил внимание на итоги пути, пройденного Православием в России и Католицизмом – в Европе после раскола Христианства в 1054 году. Он подтвердил правоту французского сатирика Никола Буало (1636-1711) – «расколов, глупости свидетеля», свидетеля преступных войн религиозного общества в Европе. «Там оно, признавая главою своею Папу, составляло особое общество, независимое от гражданских законов, – писал Пушкин, – и вечно полагало суеверные преграды просвещению», «религиозному и историческому».
«У нас, – продолжал поэт, – напротив того, завися, как и все прочие состояния, от единой власти, но огражденное святыней религии, оно (православное духовенство – Е. Е.) всегда было посредником между народом и государством, как между человеком и божеством. Мы обязаны монахам нашей историею, следственно и просвещением». «Наше духовенство до Феофана (глава учрежденного Петром Церковного Синода) было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма и, конечно, никогда не вызвало бы Реформации в тот момент, когда человечество больше всего нуждалось в единстве»!!!
И народ, просвещаемый православным духовенством, «никогда не мечтал о мировом господстве», – это еще в 1777 году отмечал Иоганн Гердер, а в 1822 году в «Заметках» Пушкин уточнил: «Даже в самые темные времена Россия тяготела к сближению с Европой», тяготела к единению, к «священному союзу всемирного дружества». Она пристально наблюдала за ее развитием и, в отличие от Европы, внимательно изучала её и достойное в её жизни и развитии использовала для заимствования. Россия училась. Поэтому, утверждал Пушкин, «при Петре I - Россия входила в Европу, как спущенный корабль».
В «Заметках» 1822 года Пушкин обратил внимание на самый главный итог пройденного Россией после 988 года пути: «Греческое вероисповедание» в религиозном просвещении народа православным духовенством, – объяснял великий поэт, – «дает нам особый национальный характер». Это был его ответ приверженцам католицизма и поклонникам европеизма – западникам. Когда-то Курбский в споре с Иваном Грозным пытался усомниться в значительности Православия по сравнению с Католицизмом. Теперь ставший поклонником запада Чаадаев, пытаясь оспорить утверждение Пушкина, объявил принятие Византией Православия показателем её отсталости и главной причиной её гибели, предрекая этим неизбежность скорой гибели и России, если она не откажется от Православия и не пойдёт путём, избранным и пройденным Европой. «Многие обстоятельства привели Византию к гибели», - парировал Александр Сергеевич и объяснил Петру Яковлевичу: «У греков мы взяли Евангелие и Предания, но не дух ребяческой мелочности и словопрений». С умом заимствовали. Думается, это было первое порицание русскими мыслителями подмены европейскими парламентами конкретного дела бессмысленными, «мелочными словопрениями».
Университет братьев Тургеневых, Орлова, Пестеля, Раевского, Карамзина и собственное изучение русской истории XVIII века существенно углубили представления Пушкина о главной «добродетели предков»: об устроении ими России на основе единения власти, Православия и местного самоуправления. Он понял: утверждение самовластья в России не было исторически обусловленной необходимостью, не было оно и результатом завоевания. В своих «Заметках» поворот властителей России от Алексея Михайловича до Павла, включительно, к системе самовластья Пушкин объяснил свойствами характера и натуры властителей и их окружения: чрезмерным самолюбием и властолюбием их и (слаб человек, даже облеченный немалой властью) их примерным «угождением духу времени», бездумным (после Петра I) подражанием Европе. Как влияние моды, свою роль в повороте российских властителей к европеизму сыграли «блестящий фасад» и «сладкозвучная словесность» Европы: именно это возбуждало стремление власти и её элиты к подражанию. Подражание европеизму было превращено в витрину, якобы тождественного уровня просвещённости российского и европейского самовластья. Правящие индивиды российского самовластья подражание европейской «просвещённости» считали достаточным условием для признания их членами общей европейской семьи властителей. Своеобразной платой за это признание явилось недальновидное сначала ограничение, потом и лишение Православной Церкви её самостоятельности. Это был шаг к потаканию лжи с опасными последствиями для России. Об этом Пушкин предупреждал в 1822 году в своих «Исторических заметках».
В «Заметках» Пушкин писал: «Екатерина явно гнала духовенство» Гнали православное духовенство и ее предшественники. Гнали, «угождая духу времени», – писал Пушкин. «Жаль!» – так завершил он перечисление отрицательных и опасных для России последствий гонения духовенства властью. Екатерина II предпочла не замечать этих последствий. На ее глазах философствующая Европа отказывалась от Старого и Нового Заветов. Служение Заповедям Христа «просвещенная» Европа объявила суеверием, открытый отказ от Служения истине – она считала показателем европейской «просвещенности» и «высокой» культуры. Екатерина II жаждала прослыть Императрицей, соответствующей европейскому эталону, ее элита – тоже, а писатели старались славить ее «просвещенность» и «высокую культуру» как в России, так и за ее пределами. «Подлость русских писателей для меня непонятна», – в 1822 году в «Заметках» писал об этих представителях русской словесности Пушкин. В 1816 году он заявил о своём нежелании воскрешения такой словесности в России и в Европе. Понимая и прощая намерения Екатерины, «просвещенную» Императрицу Пушкин в своих «Заметках» все-таки назвал «Тартюфом в юбке».
«Заметки» Пушкин заканчивал фразой: «Россией управляет самовластье, ограниченное удавкой». Удавкой, самими властителями сотворенной, он считал политику самовластья по отношению к Церкви: близоруким лишением Церкви самостоятельности единодержавие России лишало себя важной опоры и собственными руками приближало свое удушение. Католическая «левизна» могла испытывать удовлетворение от такой политики российских властителей – такая политика облегчала ей осуществление давнего намерения – подчинения православной Церкви папскому престолу и облегчения её прохода в Россию, но просчиталась. Отечественная Война 1812 года показала значительность восьми вековой работы православного духовенства по религиозному просвещению россиян, перечеркнуть которую даже лишением Церкви самостоятельности российскому самовластью так и не удалось. Поэтому перед участниками политических дискуссий в Каменке и в Кишинёве М.Ф. Орлов вновь заострял вопрос о роли мастеров русской словесности в обеспечении словесностью сохранения народа при господстве в стране тиранического самовластья. Пушкин помнил об этом. Он продолжал работать и после отставки М.Ф. Орлова, сознавая неизбежное усложнение обстановки не только для себя лично.
1 сентября 1822 года А.С. Пушкин – П.А. Вяземскому: «Люди, которые умеют читать и писать, скоро будут нужны России, тогда надеюсь с тобою более сблизиться». 30 января 1823 года Пушкин получил первый номер «Полярной звезды», изданный К.Ф. Рылеевым и А.А. Бестужевым. «Эта книга заслуживает всякого внимания», - писал он Н.И. Гнедичу. 6 февраля 1823 года – П.А. Вяземскому: «Презрение правительства к русским писателям нестерпимо… Дайте нам цензуру, но не бессмысленную… Нам не должно ничем пренебрегать… Должно печатать благонамеренные замечания на всякую статью – политическую, литературную, - где только есть немного смысла». Так поэт заявил о необходимости постановки литературной критики, способной формировать общественные вкусы и мнения. П.А. Вяземскому: «Кому, как не тебе взять на себя скучную, но полезную должность надзирателя наших писателей… Твое мнение должно быть законом в нашей словесности…». В 1856-58 годах П.А. Вяземский возглавлял цензурный комитет России. 13 июня 1823 года Пушкин – А.А. Бестужеву о «Полярной звезде»: «Жалуюсь тебе об одном: как можно в статье о русской словесности забыть Радищева? Кого же мы будем помнить? Это умолчание непростительно…». Непростительно – забвение. И опасно…
Но близорукая власть, её осведомители и охранители не дремали. Осведомители Бенкендорфа и Аракчеева исправно «присматривались» и «прислушивались» к бывшим соратникам Александра 1 по заграничным походам и к тем, кто находился «вдали от столиц». Полиция и почта следили за их перепиской и сообщали властям об их настроении и планах. В августе 1823 генерал-губернатором Новороссийской губернии с резиденцией в Одессе был утверждён М.С. Воронцов, полная противоположность его предшественнику, наместнику Бессарабии – И.Н.Инзову. Ссыльный А.С. Пушкин был отправлен под наблюдение недрёманного ока М.С. Воронцова. Был отправлен «в Европу», - иронизировал поэт. И о своём первом впечатлении, исключая Одесский оперный театр, о мнящих себя «европейцами» одесситах: эти «европейцы» - «разбойники и лавочники». 25 августа 1823 года брату Л.С. Пушкину о своём переводе под наблюдение Воронцова: «Мне стало жаль моих покинутых цепей. О Кишинёве вздохнул…». Он вздохнул, сожалея об утраченной свободе. Она была в «цепях» в виде ограничений со стороны наместника Бессарабии И.Н. Инзова, но терпимых потому, что «свобода» кишинёвского периода ссылки не препятствовала «тихим размышлениям и спокойному труду» поэта. Тоскуя об утраченной свободе, он написал романс «Не пой, красавица, при мне
Мне песен Грузии печальной,
Напоминают мне оне другую жизнь и берег дальний».
Генерал-губернатору Новороссии М.С. Воронцову очень скоро А.С. Пушкин вынужден был напомнить о том, о чём в октябре 1819 года Н.М. Карамзин напомнил императору Александру 1 – «мы ВСЕ равны перед Богом» и «духовно свободны от произвола тирана» любой величины и значимости. На политические преследования его Воронцовым в июне 1824 года Пушкин ответил эпиграммой:
«Полу-герой, полу-невежда,
К тому ж ещё полу-подлец!..
Но тут, однако ж, есть надежда,
Что полным будет, наконец».
14 июля 1824 года А.И. Тургеневу: «Воронцов – вандал, придворный хам и эгоист». Перед Пушкиным-художником стойко обрисовывался типаж тирана. В общении с тираном «местного значения» - М.С. Воронцовым, - по аналогии перед поэтом вновь возник облик тирана общеевропейского масштаба. Имея в виду замыслы Новороссийского генерал-губернатора М.С. Воронцова, а они, несомненно, были, и уже ставшую ему очевидной общность натур тиранов разных национальностей, - Пушкин дал оценку их «деяниям», беря за основу последствия деяний крупномасштабного тирана – Наполеона. Обращаясь к любому тирану, он спросил: «Зачем ты послан был, и кто тебя послал?» Зачем? Чтобы «перед тобой тревожились цари»? чтобы «отечество рабы в отчаянье забыли?»; чтобы «за злато продал брата брат?», чтобы при тебе «добро и зло - всё было предано забвенью?». Сейчас наши наблюдения «деяний» тиранов географически гораздо обширнее. Но именно такой шлейф последствий их «подвигов» тянется за всеми тиранами в любой точке нашей планеты. За этим и для этого был «послан» в страны Европы и вместе с ними в Россию - Наполеон, но послан не Богом. Он сам заявил это А.Д. Балашову и М.Ф. Орлову в июне 1812 года. Он сам сделал этот выбор, движимый «роковой страстью – славой». И в этом случае невольно приходит на память Ф.М. Достоевский, который побудителем этой страсти называл «жажду интриги и власти» и «болезненно раннюю потребность выказать личность». В XX веке это наблюдение русского писателя научно подтвердят психоаналитики. Подробнее их разъяснения будут приведены ниже.
Без малого год под началом Воронцова Пушкину пришлось «удаляться от зла» и спасаться в творчестве, начиная с романса «Не пой, красавица, при мне». В XX веке академик Н.П. Бехтерева научно подтвердила, что этот, интуитивно избранный опальным поэтом способ спасения от самодурства тирана, был верным: мозг и сердце поэта работали согласованно потому, что в сердце его был Бог. На целенаправленные стремления тиранов обрезать крылья «непротивной Богу гордости» поэт ответил тихими размышлениями, вдохновенным творчеством и спокойным трудом. Он продолжал изучать историю европейской словесности и состояние словесности в России. В 1823 году в Одессе Пушкин начал писать роман в стихах «Евгений Онегин». Но о тиранах, продолжавших «трудиться» над крыльями поэта «с непротивной Богу гордостью», он вынужден был признать: «Злобно мной играет «счастье»: давно без крова я ношусь, куда подует самовластье», - писал он Н.М. Языкову. В августе 1824 года самовластье «выдуло» поэта из Одессы. Он был лишён жалованья – «пособия ссыльного невольника», ссылка его была продлена до 1826 года. В сентябре 1824 года Пушкину было указано и место его продолжающейся ссылки - село Михайловское без права посещения Петербурга, Москвы и выезда за пределы России.

6) А.С. Пушкин о роли словесности в разломе 1789-1815 годов.


Изученные им источники показали поэту-историку, что инициаторы раскола Христианства с самого начала своих захватнических войн использовали словесность для возведения на свои грабежи и насилие ореол доблести и геройства. В результате этих войн в Европе сформировались два общества: религиозное и светское. Каждое приспосабливало словесность к обслуживанию своих претензий на главенство во власти, на главенство в распоряжении захваченными странами, народами и награбленными у них ценностями. К каждому из этих двух обществ тяготели индивиды, жаждущие извлекать свою пользу отовсюду и готовые «извлекать» её любыми способами. Лидерами их становились индивиды с «болезненно ранней потребностью выказать личность». Мне пришлось близко наблюдать жизнь такого индивида. Исток (побуждение к «подвигу») и итог были идентичными.
Религиозное общество для утверждения себя в этой роли использовало «свободное» толкование Священного Писания своими адептами и принуждало признавать это толкование единственно «верным» жесточайшими средствами инквизиции и контрреформации. Светское общество в целях своего утверждения у власти над собственными и завоёванными народами других стран использовало возможности литературы и искусства, соблазнив их деятелей «свободой слова». Эталоном для подражания во всей Европе считалась словесность Франции.
«В начале 18 столетия французская литература обладала Европою, - писал Пушкин.- «Она должна была иметь и на Россию долгое и решительное влияние». Она имела это влияние и немалое. Повествуя о похождениях «героев-европейцев» на суше и на море, французская литература изображала легкость преодоления трудностей, «соблазнительными картинками будила похоть, гасила мысль» - будила одно из самых острых человеческих влечений. Французская литература привлекала к себе внимание способностью приспосабливаться к вкусам господствующей аристократии. «Отселе, – объяснял Пушкин, – вежливая, тонкая словесность, блестящая, аристократическая, – немного жеманная, но тем самым понятная для всех дворян Европы, ибо высшее общество <…> составляет во всей Европе одно семейство». Быть причисленным к этому «семейству» с конца XVIII века мечтало и светское общество в России. Пушкин напомнил о путешествии по странам Европы Д.И. Фонвизина и о его сочинениях, в которых он воссоздал образы российских любителей европейского «счастья».
Словесность Европы, в первую очередь – французская, способствовала укреплению отчуждения светской и религиозной аристократий от интересов и чаяний подчиненных, то есть – от чаяний народа, оправдывала, поощряя такое отчуждение. «Несмотря на ее видимую ничтожность», – которую, по мнению Пушкина, не мог не сознавать политический гений Франции Ришелье (1585-1642), – «чувствуя важность литературы», – он привлек её к обслуживанию самовластья. Подобным образом действовал и кардинал Мазарини (1602-61). «Писатели (класс бедный и насмешливый, дерзкий) были призваны ко двору и задарены пенсиями, как и дворяне». Были «ободрены», - скажет Пушкин в 1825 году. Людовик XIV (1638-1715) следовал системе кардинала. «Вскоре словесность сосредоточилась около его трона. Все писатели получили свою должность <…>. Академия первым правилом своего устава положила: хвалу великого короля». Академия Франции утверждала ложь под видом «свободы слова». Ослепленные подарками и блеском королевского двора писатели Франции послушно воспевали хвалу безбожному королю и «одаривали» сатирическими эпиграммами духовенство. Не этой ли «давностью» проявления «свободы» слова, отмеченной молодым Пушкиным, бравирует современная Европа? Выступающие на телевидении приверженцы европейской «свободе» слова исключительно демонстрируют произвол словоизвержения.
Были у Европы давних времен и другие представители словесности. Именно им своим быстрым взрослением обязана Россия. Это подтверждал Пушкин. «Вдруг, – продолжал он свои наброски, – «каким-то чудом <…> вслед за толпою бездарных, посредственных и несчастных стихотворцев, заключающих период старинной французской поэзии, тотчас выступают Корнель (1606-1684), Паскаль (1628-1662), Боссюэ (1627-1704), Фенелон (1651-1715), Буало (1636-1713), Расин (1639-1699), Мольер (1622-1673) и Лафонтен (1621-1695)… – гордость французской словесности. Владычество их над умами просвещенного мира», – признавал Пушкин, – было огромным. «Европа, оглушенная, очарованная славою французских писателей, преклоняет к ним подобострастное внимание». Но, как и предполагал Ришелье, «приближая» писателей к королевскому двору, к особому обществу – светской аристократии удалось-таки «напудрить и нарумянить и Мельпомену Расина и даже строгую лиру старого Корнеля», удалось «навеять холодный лоск вежливости и остроумия на все произведения писателей XVIII столетия». Исключение, по мнению Пушкина, составили лишь бедный дворянин Лафонтен, епископ-писатель Фенелон и их произведения. Оба умерли в бедности.
Талантливые, именитые и успешные французские собратья по перу наряду с восхищением одновременно вызывали у Пушкина большую горечь и сожаление. Он знал, что история будет помнить и чтить их талантливое творчество и предаст забвению их человеческие слабости. Слабость их, объяснял наш гений, состояла в том, что «ни один из них не сумел отказаться, как это сделал Мильтон, от прижизненной славы». Более того, «воспевая хвалу безбожному королю и безбожной аристократии», они, вместе с философами Франции, считал Пушкин, «тоже оказались участниками поругания святынь Ветхого и Нового Заветов, вечного источника поэзии у всех народов», из-за чего «французская поэзия быстро истощилась и превратилась в мелочные игрушки остроумия, а роман – в скучную проповедь или галерею соблазнительных картин». А писатели, наследники этих великих, когда у них исчезла возможность «толпиться по передним вельмож, они, дабы взойти в доверенность, обратились к народу, лаская его любимые мнения, или фиглярствуя независимостью и странностями, но с одной целью: выманить себе (репутацию) или деньги! Сословие писателей потому только не ползает перед министрами, что публика в состоянии им дать больше денег. Зато как бесстыдно ползают они перед господствующими модами <…> перед толпой, требующей грязи и крови». «Эпиграммами этих писателей подготовлены для толпы крики:  «Аристократов к фонарю! Аристократов повесим – повесим! Жалкий народ!» - заключает Пушкин. Не могу отказаться от аналогии сегодняшнего дня. В программе «Место встречи» почти ежедневно выступает «писатель» А.П. Гончаров. Любопытно наблюдать, как его подогревает американский журналист российского происхождения Грэг Вайнер. «Дрессируя» «энтузиазм» «писателя», «американец» сотрясает воздух около этого «писателя» словесным мешком с долларами. И «русский медведь» с восторгом поддаётся дрессировке. Жалкий индивид!
Боже правый! Современным «оппозиционерам» в литературе и искусстве России и Запада, прежде чем спешить с выражениями «собственного» скороспелого мнения, обратиться бы прежде к изучению наблюдений наших и европейских классических дедов и прадедов, хотя бы к изучению труда Н.И. Гнедича и 16 томов истории искусства Европы Владимира Васильевича Вейдле (1895-1979).
Или обратиться к эпистолярному наследию А.С. Пушкина с его глубокими размышлениями 1825 года. В этом 1825 году, преодолевая удары судьбы, поэт подводил итоги своего духовного развития.
Из состава французских поэтов, своих современников, свидетелей французской революции и немало пострадавших от нее и ее последствий, Пушкин и его друзья, преследуемые тиранами, сострадали и чтили других служителей словесности: Андре Шенье (1761-94), Лафонтена, Шатобриана. Они чтили память и творчество талантливых и мужественных французов. На судьбу возвышенного галла», так Пушкин назвал французского поэта Адре Шенье, он обратил внимание в 1817 году в оде «Вольность». Созвучие собственной судьбы с судьбой французского поэта в стихотворении «Андрей Шенье» Пушкин подчеркнул замечанием: «Хоть и был я печальным пленником, всё же моя лира пробуждалась». Лира помогала Пушкину преодолевать страдания, которыми тирания российского самовластья пыталась сломать поэта, приспособить его талант к обслуживанию самолюбования тиранов. Во французском собрате по перу - Андре Шенье – наш поэт воспевал пример преодоления творчеством насилия революционной тирании. Андре Шенье, приговорённый якобинской диктатурой к смертной казни, своё последнее стихотворение написал в тюрьме перед казнью. Своё пророческое стихотворение, посвящённое ему, А.С. Пушкин писал в июле 1825 года, ровно за год до казни пяти декабристов, которая была совершена российским самовластьем 13 июля 1826 года. Может быть, с одним предназначением для любого читателя его произведения: однажды осознав предназначение своего пребывания на этой земле, - служить ему честно при стечении любых обстоятельств и любого состава крикунов. При этом - как бы яростно ни кричала толпа крикунов на разных наречиях: «Распни!» А.С. Пушкин напоминал об Андре Шенье:
«Заутра казнь, привычный пир народу;
Но лира юного певца
О чём поёт? Поёт она свободу:
Не изменилась до конца!»
Как не изменилась и лира Рылеева. Перед казнью на кленовом листе он выколол стихотворение «Блажен, в ком мысль над плотью властелин».
Устами героя своего стихотворения Пушкин назвал французскую революцию позором и предупреждал о возможном повторении подобного позора в других странах:
«Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О, ужас! О позор!
И, как истинный христианин, по воле Пушкина Андре Шенье произнёс:
«Но ты, священная свобода, богиня чистая,
Нет, не виновна ты»:
«Священный твой сосуд завешен пеленой кровавой» зачинщиками революции.
Они – виновники позора, ещё виновница - доверчивость поэта. Эту вину Шенье признал за собой,
но в назидание другим подчёркнул ничтожество тех, кому поверил:
«Куда, куда завлёк меня враждебный гений?»
«Вы, буйные невежды, презренные бойцы,
Вы завлекли меня!»
Голос из толпы:
«Ты, слово, звук пустой…».
«О, нет!»- защищая своего героя, Пушкин грозно требует:
«Умолкни ропот малодушный!
И поддерживая казнимого:
«Гордись и радуйся, поэт:
Ты не поник главой послушной
Перед позором наших лет;
Ты презрел мощного злодея;
Твой светоч, грозно пламенея,
Жестоким блеском озарил
Совет правителей бесславных;
Твой бич настигнул их, казнил
Сих палачей самодержавных;
Твой стих свистал по их главам,
Ты звал на них, ты славил Немезиду;
Ты пел Маратовым жрецам
Кинжал и деву Эвмениду!»

«Вот плаха. Он взошёл. Он славу именует…
Плачь, муза, плачь!..»
В 1817 году в оде «Вольность» Пушкин предупреждал тиранов мира о том, что они ничем не смогут остановить защитников правды, веры и закона. Он повторил своё предупреждение в июле 1825 года в стихотворении, посвящённом памяти Андре Шенье. А ты, муза, свидетельница расправы, - плачь и помни! В 1827 году он повторил свой призыв обращением к декабристам в Сибирь: «Храните гордое терпенье» - в поколениях «не пропадёт ваш скорбный труд!» В 1829 в поэме «Полтава»: «Ложась безвинным под топор, врага весёлый встретить взор и смерти кинуться в объятья,
Не завещая никому вражды к злодею своему»!
Но остающимся людям своим и своих друзей примером поэт советовал: учиться жить, не утрачивая честь и гордость.
А. С. Пушкин прав: подменой служения Истине жаждой власти, стремлением к славе «враждебный гений» тиранов при содействии услужливой словесности ослеплял доверчивых и вёл их на плаху реальную или символическую. В назидание: так было: когда светская и религиозная аристократии приближали Францию к катастрофе; так было, когда власть Франции содействовала движению страны к катастрофе забвением своих обязанностей и ответственности перед народом. Это было предупреждение Пушкина российскому самовластью, отказавшемуся от «ненасильственных преобразований», от обеспечения свободной жизнедеятельности своего народа, одержавшего победу над Наполеоном и подтвердившего свою готовность к результативной жизнедеятельности. Это было обвинение поэтом литературы и искусства Франции: обслуживанием ими самовластья, потаканием лжи и оправданием грабежа и насилия, освящаемых религиозной аристократией и направляемых аристократией светской, - своим услужливым «творчеством» служители словесности приближали революцию, её террор и последовавшие за революцией наполеоновские войны. Так политический порядок Франции был подготовлен для великого разрушения. Светская и религиозная аристократии подготовили народ Франции к роли главного разрушителя. Они лишили его не только прав, но и достойного религиозного просвещения. «Народ (Господин Великий) властвует со всей отвратительной властью демократии – в нем все признаки невежества – презрение к чужому – яркий решающий признак». Чтобы понять это и написать о том, как «демократические» писатели своими эпиграммами приготовили для народа - «господина революции» - лозунги: «Аристократов к фонарю! Повесим! Повесим!», – Пушкину не потребовалось путешествие по Франции. Даже в условиях опалы ему хватило французской литературы, ежедневной печати и сообщений Карамзина. Николай Михайлович был свидетелем французской революции. Он лично знал многих лидеров ее, слушал их выступления в Конвенте, наблюдал за результатами их практической деятельности, за толпами народа, с любопытством взиравшего на «работу» гильотины. Внесли свою лепту в прозрение поэта и братья А.И. и Н.И. Тургеневы, внесли и его «конституционные друзья».
В стихотворении «Андре Шенье» Пушкин подтвердил то, что лидеры революции влекли народ к установлению в стране политического порядка, основанием которого оказывался, как и прежде, принцип: личная воля – закон, но представленная Робеспьером, Маратом или Наполеоном. Насилие – главный принцип самоутверждения подобных индивидов у власти. Они – хамелеоны. Уже тогда, когда, казалось, было еще спокойно, – голос Мирабо (1749-1791), недавнего популярного обличителя абсолютизма, потом – тайного агента королевского двора, – «уже гремел из глубины темницы», - рассказывал Пушкин, обнаружив подтверждение этого в записках Карамзина, посвящённых этому политическому хамелеону, одному из «лидеров» французской революции. Рассказывал Николай Михайлович поэту и о судьбе народа - «господина» революции, для которого лидеры-хамелеоны уже подготовили фальшивое знамя: «Свобода, равенство, братство!», в которое ими была уже завёрнута припасённая для него гильотина.
Для всех правых, в России и в Европе, восхищавшихся творчеством Корнеля, Расина, Паскаля, Мольера - якобинская диктатура с её гильотиной явилась потрясением. Настроение их, Карамзина и Пушкина в их числе, - вскоре передал А.А. Фет: «Что жизнь и смерть? …жаль того огня, что просиял над целым мирозданьем. И в ночь идет, и плачет, уходя», повторяя: позор, позор! Заявленная якобинцами готовность к великому подвигу (во имя ОГНЯ революции РАВЕНСТВА) обернулась гильотиной для собственного народа и ужасами наполеоновских войн для всех народов Европы: поэтому «мирозданье божественной свободы», глубоко разочарованное, «и в ночь идет, и плачет, уходя…»; поэтому и Бетховен отказался от посвящения своей «Героической симфонии» Наполеону… Не отсюда ли в поэзии Пушкина фраза: «Нас возвышающий ОБМАН» - покрывало для всех лжецов мира? И всех времен тоже: «украинская революция достоинства» 2014 года - не то же ли самое?

7) А.С. Пушкин о главном назначении словесности России.

Поэт мира изучение европейской словесности начал с выяснения роли в ней: Алигьери Данте, Франческо Петрарки, Ариосто Лудовико, Торквато Тассо в Италии; Вего Гарсиласо, Сааведра Сервантеса, Кальдерона дела Барка, Лопе де Вега – в Испании; Уильяма Шекспира, Джона Мильтона, Александра Попа – в Англии; Франсуа Рабле, Мишеля де Монтеня, Жана де Лабрюйера – во Франции. В результате, Пушкин получил еще одно подтверждение мысли Карамзина о быстром взрослении русских: словесность в Европе развивалась веками, в России – десятилетиями. Почему? Хорошо училась, вопреки обратному утверждению русских западников. Но не только. Пушкин глубже объяснил причину быстрого взросления русской словесности. Он видел его (взросление) в открытости русской словесности поэзии мира и не зубрежкой и «списыванием», а подражанием из любви к той, у которой было чему поучиться. Только такое подражание он считал творческим и объяснял: «В нашей словесности слилось чувство религиозности, коим мы обязаны христианству, романтическая любовь – подарок арабов и варваров; уныние – душа севера и зависимости; всякого рода фанатизм, необходимый плод борьбы вековых неустройств Европы с порывами к улучшению; наконец, перевес мысленности над чувствами и оттуда стремление к единству и сосредоточению». В соответствии с самостоятельным, отличным от Запада выбором способа жизни, развития и религиозной веры, - и в словесности, по мнению Пушкина, мы оказались «не из иных мы прочих». Мы – россияне, - считал поэт, - иначе, чем европейцы, видели и понимали назначение и религиозной веры, и словесности в нашей жизни и в жизни нашего народа. Мы были и остаёмся другими. Это до сих пор не ведают наши современные либералы, «горделиво» демонстрируя своё невежество.
Рубеж мая-июня 1825 года А.С. Пушкин – А.А. Бестужеву: «Мы можем праведно гордиться: наша словесность, уступая другим в роскоши талантов, тем пред ними отличается, что не носит на себе печати рабского унижения. Наши таланты благородны, независимы. С Державиным умолкнул голос лести – а как он льстил?… Прочти послание к Александру Жуковского 1815 года: вот как русский поэт говорит русскому царю… Иностранцы нам изумляются – они отдают нам справедливость, не понимая, как это сделалось (до сих пор не понимают – Е.Е.). Причина ясна … - мы не хотим быть покровительствуемыми равными (мы все равны перед Богом. Е.Е.). Вот чего подлец Воронцов не понимает. Он воображает, что русский поэт явится в его передней с посвящением или с одою, а тот является с требованием на уважение… - дьявольская разница». Вот эту разницу утратили наши нынешние либерально настроенные «подмастерья инженеров человеческих душ».
Эту дьявольскую разницу А.С. Пушкин постигал, начиная со своего поступления в Царскосельский лицей. В те годы постигать её ему помогали преподаватели лицея, братья Н.И. и А.И. Тургеневы и Н.М. Карамзин. 17 октября 1819 года на эту «дьявольскую разницу» Н.М. Карамзин обратил внимание Александра 1, надеясь напомнить императору о необходимости уважать достоинство всех – вместе с ним равных перед Богом. С мая 1820 года эту «дьявольскую разницу» А.С. Пушкин наблюдал и постигал лично. Продолжали помогать постижению этой разницы «вечные покровители» - братья Тургеневы, Карамзин и «конституционные друзья» в личном общении и в ходе переписки. После 14 декабря 1825 года на эту «дьявольскую разницу» Карамзин попытался раскрыть глаза и Николая 1. В ситуации, воспоследовавшей после 14 декабря, император, полагал Карамзин, мог ограничиться личной беседой с заключёнными в крепости декабристами и даровать помилование молодым и талантливым победителям Наполеона, «виновных» лишь в том, что они верили в возможность ненасильственного ограничения самовластья принятием в России конституции. Карамзин и в этот раз был не один «с непротивной Богу гордостью». После окончания следствия с подобными объяснениями обратился с письмом к императору и Пушкин. Они оба не знали о том, что физическое уничтожение недавних соратников Александра 1 было давней целью Николая I. Поэтому он организовал и осуществил нужный ему сценарий «судопроизводства». Это был один из «показателей» «погружения» «недостойных потомков, подонков, опёнков Петра» в глубины европеизма.
И по отношению к словесности они уже давно отдавали предпочтение «ободрению» - приручению мастеров слова к обслуживанию желаний и настроений властителей трона. В 1820-25 годах Александр I приручал Пушкина к почитанию трона унижением и ссылкой. Тем же способом попытался «приручить» Пушкина и Новороссийский генерал-губернатор М.С. Воронцов. Какими способами «ободрения» приручал великого поэта Николай I – об этом ниже.
Для нас важно, как противостоял этой тенденции самовластья великий поэт – противник революции. «Писатели – народ чуткий…». Поэтому и в России, - отмечал Пушкин, – словесности не удалось избежать периода бездумного подражания, вызванного существенным давлением на нее французской словесности и поощрением (ободрением) таких словесников со стороны власти. Давление, мягче не скажешь, французской словесности испытывала словесность всех стран Европы. Следование инструкциям, выработанным французской словесностью, всюду воспринималось как общеобязательное, как свидетельство приверженности высокому стилю – европейскому. В свою очередь, писал Пушкин, аристократия французской словесности никогда не изучала поэзию своих соседей, ограничиваясь лишь сравнением, насколько поэтические произведения соседей соответствуют предложенным ею инструкциям. Русскую словесность она не удостаивала даже такого «внимания». Аристократию в словесности, французскую или любую другую, Пушкин считал очень опасным явлением в мировой общественной мысли. «Аристократия самая мощная, самая опасная, – писал он, – есть аристократия людей, которые на целые поколения, на целые столетия налагают на словесников свой образ мыслей, свои страсти, свои предрассудки». И к читателям: «Уважайте писателей, – призывал Пушкин, – но не подчиняйтесь им абсолютно!» Под прессом такой аристократии от словесности в условиях самовластья оказалась и русская словесность. Подражая французской словесности, она «унаследовала от нее манерность, жеманство, бледность, робость, бескрылость. Привыкнув к ее правилам, утвержденным ее критикой, русская словесность неохотно смотрит на всё, что не подходит под законы французской словесности», – с сожалением констатировал Пушкин.
Больше всего он опасался превращения русской словесности в салонную, обслуживающую лишь интересы знати. Он установил, что уже в годы правления Петра I предпринимались подобные попытки наступления на русский язык. «Но тут, – писал Пушкин, – явился Ломоносов» и спутал все планы элиты. Соединением славянского книжного с русским разговорным языком Ломоносов положил начало созданию русского литературного языка, он первым утвердил правила общественного языка. Его дело продолжил и завершил К. Н. Батюшков (1787-1855). «Богатство языка улучшает моральную физиономию общества, – любил повторять Батюшков. – Богатство языка, тесно сопряженное с образованностью гражданскою, с просвещением – это благоденствие страны, славнейшей и обширнейшей в мире». По утверждению Пушкина, К.Н. Батюшков для русского языка сделал то же, что Петрарка сделал для итальянского. Пушкин ликовал: «Все можно творить в этой России, на этом русском языке». Даже в условиях тиранического самовластья. Русский литературный язык, формировавшийся Ломоносовым, Батюшковым и утверждавшийся в творчестве Пушкина, - с этого времени становился важнейшим средством сохранения национальной сущности россиян от любых на неё посягательств.
Не удалась попытка превратить русскую словесность в игрушку и Екатерине II: русская словесность не пошла за нею. Среди тех, кто противостоял намерению Императрицы, Пушкин назвал: Державина, Богдановича, Дмитриева, Фонвизина, Радищева, Новикова, Карамзина. Но в начале XIX века подражание сластолюбивой обмелевшей французской словесности все-таки проявилось в творчестве некоторых молодых русских поэтов, и Пушкин назвал следующие их имена: Батюшкова, Вяземского, Давыдова, Пушкина и Баратынского. Ошибался Ф. М. Достоевский, который в своей знаменитой «Пушкинской речи» в 1881 году утверждал: «Поэты Европы имели великое влияние на развитие его гения, да и сохранили влияние это на всю его жизнь». Не все и не на всю жизнь. У кого учился, чье и какое влияние он испытал на себе, Пушкин рассказал сам в неопубликованных во времена Достоевского набросках. Влияние на Пушкина французских поэтов, творивших во времена колониальных войн Франции и после: Вийона, Парни, Ваде, Бомарше и Гюго, – А.С. Пушкин категорически отрицал.
Поводом для отрезвления русских поэтов и отказа их от подражания, по мнению Пушкина, послужило талантливое творчество Жуковского, его переводов немецких поэтов, и войны 1812 года. 27 августа 1822 году Пушкин в письме Н. И. Гнедичу: «Английская словесность начинает иметь влияние на русскую. Думаю, что оно будет полезнее влияния французской поэзии, робкой и жеманной». Конечно, в Англии творили Шекспир и Мильтон. 6 февраля 1823 года А.С. Пушкин - П. А. Вяземскому: «Французская болезнь умертвила бы нашу отроческую словесность». И 19 августа 1823 года ему же: «Стань за немцев и англичан – уничтожь этих маркизов классической поэзии, мелких, салонных поэтов». «Пока французский язык будет господствовать в России больше других языков, в русском стихосложении будет господствовать условность и «краесловие», и не появятся у нас Мильтоны, Шекспиры или Вольтеры».
По признанию самого Пушкина, смелости он учился у Кальдерона, Шекспира, Мильтона и Державина. Даже такие французские поэты, как Расин, Корнель, Мольер и другие из плеяды, представителей которой Пушкин называл великанами, не проявили, по его мнению, этой смелости. Они позволили элите, по его словам, «напудрить себя». Но талантливые произведения великанов французской словесности, считал Пушкин, независимо от личностных качеств их создателей, будут востребованы и будут служить до тех пор, пока живо человечество. «Гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества». О себе Пушкин писал, что он учился, кроме смелости, еще и народности у Шекспира и Карамзина.
Среди своих современников выразителями настоящей народности он назвал французов: Андре Шенье (казненного якобинцами), Шатобриана, Фенелона, Лафонтена. Между Лафонтеном и Крыловым Пушкин ставил знак равенства, отдавая все-таки предпочтение русскому баснописцу. Достойными внимания он считал сочинения Вордсворта, Колриджа, Соути в Англии. «Произведения английских поэтов исполнены глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдина», – писал Пушкин. В Италии он выделял произведения Сильвио Пеллико, в Германии – Шиллера и Гете, в Польше – Мицкевича, в России – Дмитриева, Баратынского и Богдановича.
В июле 1825 года великий поэт подвёл итог своего постижения истории России и Европы, определения места и роли в ней словесности, дипломатии и религии и в своём становлении как личности и художника слова: «Я чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития и что я могу творить», - писал он Н.Н. Раевскому, младшему сыну героя отечественной войны 1812 года – Н.Н. Раевского. Именно тогда написал он своё пророческое стихотворение «Андре Шенье». Чтобы получить убедительное подтверждение этому заявлению великого поэта, достаточно изучить всё, что им было написано после лета 1825 года и до его гибели в 1837 году.
Александр I после 1820 года практически уже полностью отошёл от государственных своих обязанностей. Может быть, таким был способ его покаяния? Что-то в этом роде почувствовал П.И. Пестель – и в ноябре 1825 года он намеревался пойти навстречу исканиям императора. Не получилось. Что касается судьбы А.С. Пушкина, то обязанность «ободрения» и «приручения» поэта с «непротивной Богу гордостью» и его единомышленников взял на себя ещё до смерти Александра 1 его брат – Николай. В «ободрённых» он превращал не только поэтов и писателей, как и «отверженными» по его ещё не монаршей воле уже становились все приверженцы ограничения самовластья. За ними велось тщательное наблюдение. Накануне 14 декабря 1825 года Николай имел на руках списочный состав тайных обществ в России. Ему были известны имена и тех, кто не состоял в этих обществах, но сочувствовал планам будущих декабристов. Он мог предотвратить их выход на Сенатскую площадь. Но ему был нужен повод для физической расправы над теми, к кому он «присматривался» со времён отечественных и заграничных походов русской армии. С 14 декабря 1825 по 13 июля 26 года «дьявольская разница» между декабристами и приверженцами системы самовластья обозначилась дьявольской пропастью. Это была духовная пропасть между величием личностной сущности первых и ничтожностью – вторых.
После смерти Александра 1, воспоследовавшей 27 ноября 1825 года, Николай, ставший наследником престола, отсрочил, но не отказался от физической расправы над теми, кого считал конкурентами своей претензии на трон единовластья. Он делал всё, чтобы увидеть в глазах оказавшихся в камерах Петропавловской крепости декабристов страх перед физической расправой над ними и перед ним лично. Страхом перед физической расправой Николай 1 надеялся полностью подчинить своей монаршей воле тех, чьей славе и талантам он завидовал уже много лет. Он понимал, что ему необходимо иметь на руках «обоснование» для обвинения тех, кого он давно ненавидел, в покушении их на цареубийство, не менее. Но ничем не обоснованному приговору о заранее намеченной будущим императором смертной казни наиболее выдающихся декабристов он стремился «придать законный вид и толк». Поэтому Николай 1 лично давал следователям рекомендации по «методике» проведения допросов арестованных участников выступления 14 декабря 1825 года. По завершении следствия, режиссёром которого являлся лично император, комиссия предоставила его величеству заключение. Читая его в присутствии членов следственной комиссии, Николай 1 высказал сожаление о том, что среди приговорённых к повешению нет М.Ф. Орлова, М.М. Сперанского и Н.И. Тургенева. Относительно последнего комиссия исправила свою «оплошность». Но Николай Иванович Тургенев с 1824 года находился за границей. Поэтому гнусное желание Николая 1 осталось не реализованным. М.Ф. Орлов был арестован и, повелением царя, был водворён в ту камеру Петропавловской крепости, в которой до  казни находился К.Ф. Рылеев. Брату Михаила Фёдоровича – А.Ф. Орлову, адъютанту Николая 1, клятвой самоотверженно служить императору до конца своих дней удалось вымолить у Николая 1 помилование М.Ф. Орлову. До конца дней М.Ф. Орлов находился в ссылке.
2 января 1826 года А.С. Пушкин – В.А. Жуковскому: «В журналах правительство объявило опалу и тем, которые, имея какие-нибудь сведения о заговоре, не объявили о том полиции. Но кто же, кроме полиции и правительства не знал о нём? О заговоре кричали по всем переулкам». В этом письме Пушкин перечислил тех, кого из декабристов он знал лично, и с кем имел переписку. Его не арестовали. Но продолжали не выпускать из Михайловского. 26 мая 1826 года скончался Н.М. Карамзин. 27 мая – П.А. Вяземскому: «Грустно мне, что не прощусь с Карамзиным». «Читая в журналах о смерти Карамзина, бешусь. Как они холодны, глупы и низки. Неужто ни одна русская душа не принесёт достойной дани его памяти? Отечество вправе от тебя того требовать. Напиши нам его жизнь. Это будет 13-й том Русской истории; Карамзин принадлежит истории»… 10 июля – П.А. Вяземскому: «Я писал царю тотчас по окончании следствия»… «Я был в связи почти со всеми и в переписке со многими заговорщиками… Но меня оставили в покое, и кажется это не к добру…»…14 августа – П.А. Вяземскому: «Повешенные – повешены пятеро… Каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна».
А.С. Пушкина действительно «оставили в покое» и действительно оставили не к добру. Относительно великого поэта Николай 1 планировал неприемлемое для него: ободрение, обласкивание и приспособление таланта великого поэта к «прославлению» трона. В сентябре 1826 года за Пушкиным в Михайловское прибыл фельдъегерь, который доставил поэта в Москву в царский дворец. 15 сентября А.С. Пушкин – П.А. Осиповой: «Государь принял меня наилюбезнейшим образом». 9 ноября 1826 года А.С. Пушкин – Н.М. Языкову об этой встрече с Николаем 1: «Царь освободил меня от цензуры. Он сам мой цензор. Выгода, конечно, необъятная». – Ирония? Конечно. Н.И. Лорер так описал диалог царя и поэта на этой сентябрьской 1826 года встрече: Царь – Пушкину: «Брат мой, покойный император, сослал вас на жительство в деревню, я же освобождаю вас от этого наказания с условием ничего не писать против правительства»… «Я позволяю вам жить, где хотите» и, взяв его (Пушкина) за руку, вывел в смежную комнату, наполненную царедворцами: «Господа, вот вам новый Пушкин, о старом забудем».
Не знаю, как кому, но мне эта последняя фраза царя, передаваемая Н.И. Лорером, говорит о том, что именно Николай 1 мог произнести её – она созвучна с его натурой и со всем тем ужасом, который он устроил судилищем над декабристами. Эту фразу мог произнести властитель, уверенный в том, что ему этим ужасом удалось через осуждённых друзей Пушкина «сломать» и гордого поэта, приручить его, позволить себе «ободрить» его и, обрезав крылья «непротивной Богу гордости», сделать его послушным самовластью, себе лично. Близорукость или слепота… 1828 год: «Снова тучи надо мною собралися в тишине; рок завистливый бедою угрожает снова мне…». Так констатировал и реагировал А.С. Пушкин на «ободрение» его Бенкендорфом и Николаем I: «Сохраню ль к судьбе презренье? Понесу ль навстречу ей непреклонность и терпенье гордой юности моей?» Поэт писал эти строки в стихотворении «Предчувствие». О сохранении и служении гордости поэту пришлось думать «день каждый, каждую годину» в течение всего периода своего духовного развития - с 1812 года.
Можно, предполагая, представить, о чём на сентябрьской 1826 года встрече с царём думал Пушкин. Накануне этой поездки поэт отвёз в Москву три своих стихотворения, направленные против Николая 1. Одним из трёх был его «Пророк». В опубликованном варианте этого стихотворения отсутствуют следующие строки:
«Восстань, восстань, пророк России,
В позорны ризы облекись,
Иди, и с вервием на выи
К у.г. явись».
Иди, Пророк, иди по России АПОСТОЛОМ! И к совести убийцы гнусного явись – так расшифровывали понятливые читатели последнюю фразу стихотворения Пушкина. Если учитывать всё сказанное о нём выше, о его отношениях с декабристами и с его Посланием в Сибирь в 1827 году, - появление такого «Пророка» после 13 июля 1826 года (день казни декабристов) – логично. Образы друзей, братьев, товарищей, повешенных и сосланных на каторгу, образы их палачей побуждали Пушкина к углублённому осмыслению «дьявольской разницы» их характеров и натур от натур антиподов им. «Духовные силы» поэта с 1812 к 1825 году действительно «достигли полного развития». Поэт действительно «мог творить». Он обратился к созданию больших литературных произведений. В 1823-1827 годах почти одновременно он писал поэму «Цыганы», драму «Борис Годунов» и продолжал работу над романом «Евгений Онегин». Не случайно в галерее образов этих произведений Пушкина оказались исторические личности: Борис Годунов, Василий Шуйский, Дмитрий, Марина, монах-летописец и индивиды российского быта: Алеко, Татьяна и Онегин. Во время работы Пушкина над поэмой «Цыганы» Рылеев и Вяземский предлагали ему изобразить главного героя поэмы – Алеко – кузнецом. А. Н. Раевский, старший сын Н.Н. Раевского, которого Пушкин называл «постоянным учителем нравственности», считал, что Алеко в поэме должен быть чиновником. «Тогда не будет поэмы», – ответил им Пушкин. Его интересовало влияние состояния души и сердца на поступки индивида. Любопытен ответ Пушкина на замечания шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа относительно изображения им персонажей власти и народа в написанной им трагедии. «Борис Годунов отражает историю и не может быть изменен. Это пример народного отражения драмы Шекспиром, а не описание придворной «трагедии» Расиным. Поэтому мне пришлось перейти к грубой откровенности народных страстей, к вольности суждений площади».
Критиков романа «Евгений Онегин» оказалось несчетное множество. Некоторые из них, намереваясь особенно задеть Пушкина, писали в журналах: «Наш век и Россия идут вперед, а стихотворец (имелся в виду Пушкин – Е. Е.) остается на прежнем месте». Александр Сергеевич ответил этим «критикам»: «Век может идти себе вперед, науки, философия и гражданственность могут усовершенствоваться и изменяться – но поэзия остается на одном месте. Цель ее одна, средства те же. И между тем, как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии устаревают и каждый день заменяются другими, – произведения истинных поэтов остаются свежими и вечно юны. Поэтическое произведение может быть слабо, неудачно, ошибочно – виновато, уж верно, дарование стихотворца, а не век, ушедший от него вперед». И так в судьбе каждого индивида с душой живой или мёртвой даже тогда, когда он ещё двигается; с сердцем, в котором есть Бог, или оно от роду было пусто и осталось без совести. В. Набоков: «Живи и радуйся, не числи ни лет прожитых, ни планет…»
В названных сочинениях Пушкин повествовал о судьбах людей, неважно, какого звания или без него (Инзов или Воронцов), у которых в сердце есть Бог (цыганы, летописец, народ в драме «Борис Годунов»); и о других, сердце которых освобождено от Бога (Алеко, Шуйский, Марина или Дмитрий, Онегин и прочие). Пушкин показал, что индивиды без Бога в сердце за малейшее ущемление своего стремления к «извлечению любой пользы» для себя готовы наказывать своего «обидчика» вплоть до лишения его жизни. Этих «героев» своих произведений Пушкин считал неприятными и даже опасными на уровне межличностных общений. Но неизмеримо большую опасность он видел в случае, если этот принцип взаимоотношения утвердится в отношениях между сословиями, народами и государствами. Поэтому он был убежден в том, что словесность обязана писать об этих индивидах, описывать особенности их души и ее движений. В словесности поэт видел надёжного помощника священникам всех действовавших в России религиозных конфессий в их работе по формированию особого национального характера россиян.
Поэтому после 1822 года и до своей гибели он работал над поощрением творчества тех словесников, чьи произведения служили образцом литературы преодоления. Как и две тысячи лет назад при явлении Христа народу, спасение людей Пушкин видел в очеловечивании их жизни и нравов усилиями духовенства, священников всех концессий, системой образования, всех видов искусства, словесности исторической и литературной и в государственных законах, ограничивающих и пресекающих произвол, как мятежных индивидов, так и властителей всех уровней, не исключая и самого высшего. Человек с детства должен учиться видеть таких индивидов, отторгать их влияние; Церковь – помогать ему в этой непростой работе, государство – законом защищать его право быть самим собой. А.С. Пушкин целенаправленно работал над созданием связей «между мыслью, верой и искусством – с одной стороны, и государственными делами - с другой», - важнейшими, по мнению Ф. Мориака, в деле обеспечения национальной жизни каждого народа.
В 1824 году Пушкин констатировал: в России уже имеется такая русская литература, способная выполнять эту задачу, но нет серьезной критики, способной привлечь внимание читателей к произведениям русских писателей. (К современным проблемам – телевидение обязано предоставлять библиографические обзоры о новых книгах.). Критические обзоры литературы в России стали осуществляться с 1823 года. Но по уровню своему они почти не отличались от общепризнанной в Европе французской критики. Поэтому Пушкин отказывался от участия в таких обзорах. И вдруг в 1829 году появляется в печати «Обзор русской словесности» московского литературного критика И. В. Киреевского. Вообще профессиональный уровень московской словесности Пушкин ставил выше уровня петербургской словесности, подчеркивая особенное чутье и близость москвичей к российским корням. Интуиция не обманывала великого поэта – в Москве преобладали славянофилы.
На «Обзор» Киреевского Пушкин ответил обстоятельной рецензией. Он включил в нее многочисленные извлечения из статьи Киреевского, дополнил обзор Киреевского и собственными размышлениями на тему о том, как поворачивали Россию к Европе и к миру те, кого у нас называли просветителями. Обратимся к свидетельству Пушкина в его рецензии о Николае Ивановиче Новикове (1744-1812), ПРОСВЕТИТЕЛЕ, издателе, писателе. Александр Сергеевич писал: Новиков «подвинул на полвека образованность нашего народа, всю свою жизнь он употребил на благо отечества <…> Он умер недавно, почти всеми забытый, близ той Москвы, которая была свидетельницею и средоточием его блестящей деятельности <…> Он познакомил нас с поэзией арабского востока, с историей, наукой и литературой Европы. Благодаря ему, Россия узнала Омара Хайяма, Вергилия, Мильтона, Расина, Вольтера, Шиллера, Тассо». Свое суждение о Новикове Пушкин продолжил извлечением из обзора Киреевского, который писал: «Новиков не распространял, а создал у нас любовь к наукам и охоту к чтению. Были в Москве две книжные лавки, продававшие ежегодно на 10 тысяч рублей, через несколько лет их было уже 20, и книг продавалось на 200 тысяч рублей. Кроме того, Новиков завел книжные лавки в 16 и самых отдаленных городах России, распускал почти даром те сочинения, которые почитал особенно важными, заставляя переводить книги полезные <…> и скоро не только вся Европейская Россия, но и Сибирь начали читать. Тогда Отечество наше было, хотя ненадолго, свидетелем события <…> – рождения общего мнения». Общее мнение формировали журналы с символическими названиями: «Трутень», «Кошелек» и «Живописец». После его гибели единомышленники продолжали дело Н. И. Новикова. В 1829 году, писал Киреевский, они «выпустили 100000 экземпляров азбуки русской, около 60000 азбуки славянской, 60000 экземпляров катехизиса, около 15000 азбуки французской, и вообще учебные книги расходились в этом году почти целою третью более, нежели в прежнем. Вот что нам нужно, чего недостает нам, чего по справедливости требует публика». Киреевский сообщал в обозрении о том, что в 1829 году последователи Новикова перевели и издали сочинения Гете, Шиллера, Шекспира, Байрона, Мура, Мицкевича, 12 томов «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина. Завершая свое «Обозрение русской Словесности», Киреевский спрашивал: «Какими произведениями мы можем гордиться перед Европою?» И отвечал: «Мы укажем на Историю Государства Российского Н. М. Карамзина, на несколько од Державина, на несколько стихотворений Жуковского и Пушкина, несколько басен Крылова, несколько сцен из Фонвизина и Грибоедова, и – где еще найдем мы произведения достоинства европейского?» Киреевский полагал, что Россия располагает очень малым количеством литературных произведений, достойных европейского уровня. Пушкин был иного мнения.
«Мы улыбнулись, прочитав сей меланхолический эпилог», – писал Пушкин, завершая свою рецензию. То, что в 1829 году И. В. Киреевскому казалось «малым», Пушкин увидел настоящее, значительнее европейского ВЕЛИЧИЕ русской словесности еще в 1818 году – в «Истории Государства Российского» Карамзина. В 1830 году в заключение своей рецензии Пушкин писал об И. В. Киреевском: «Там, где двадцатитрехлетний критик мог написать столь занимательное, столь красноречивое обозрение Словесности, там есть словесность – и время зрелости оной уже недалеко». В европейской словесности такого уровня критической статьи ему читать еще не приходилось. Пушкин был очень доволен. К его удовлетворению, он оказался свидетелем того, что не только русская история, но и русская словесность, доказывая: «мы взрослели не веками, а десятилетиями», – при его жизни уже не ходила в учениках.
Важным условием прохождения литературы к читателям Пушкин считал ее народность и советовал: «Вслушивайтесь в простонародные наречия, молодые писатели – вы в них можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах. Читайте простонародные сказки, молодые писатели – чтобы видеть свойства русского языка». 25 августа 1831 года он оказался свидетелем того, как наборщики типографии реагировали на книгу Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки». Пушкин сел и тут же в письме к Гоголю написал: «Поздравляю вас с первым вашим торжеством». И в 1833 году: «Как изумились мы русской книге, которая заставила нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Его начало достойно Вальтера-Скотта. Г. Гоголь идет еще вперед!» После того, как Гоголь прочитал Пушкину «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», поэт смог убедиться в том, что уже «наступило время зрелости русской словесности». Тогда Пушкин благословил Гоголя на создание большого литературного произведения». Вскоре им стал роман «Мёртвые души».
А.С. Пушкин чувствовал: дух времени требовал от него большего и понимал, как он своим личным участием сможет удовлетворить требование времени. В марте 1830 году Пушкин в письме Вяземскому: «Я думаю пуститься в политическую прозу», потому что «дух века требовал важных перемен». Через год – шефу жандармов А. Х. Бенкендорфу: «С радостью взялся бы я за редакцию Политического и Литературного Журнала», чтобы формировать общественное мнение в России. И в этой работе Пушкин собирался опираться на точные документальные материалы. Поэтому к тому же шефу жандармов он писал: «Более соответствовало моим занятиям и склонностям дозволение заняться историческими изысканиями в наших государственных архивах и библиотеках». Он получил такое разрешение.
Пушкин знал, что среди главных российских западников относительно России господствует мнение: «Что же тут подлежит изучению? Это лишь страничка географии». Пушкин замечал, что это мнение уже разделял любимый им друг его юности П.Я. Чаадаев. В 1821 году Чаадаев вступил в «Северное общество» декабристов. В 1823 году он покинул Россию и до 1826 года странствовал по Европе, чтобы издалека глазами просвещённого европейца «обозреть» своё отечество и узнать «истинную» цену и размер его вклада в культуру мира. Не замечать появления в русском обществе индивидов подобного типа Пушкин не мог. Работая над романом «Евгений Онегин», Чаадаева Пушкин называл «мой второй Евгений». Распространение в обществе настроений таких индивидов побудило Пушкина в 1830 году «пуститься в политическую прозу» и организовать издание литературно-политического журнала. Подготовку к выполнению роли редактора журнала Пушкин начал с изучения стиля работы редакторов и сопоставления содержания материалов, публикуемых в ведущих, оппозиционных друг другу журналах Франции и Англии. С 1837 года начал выходить журнал «Современник».
На настоящее и будущее России, в отличие от своего давнего друга, Пушкин смотрел не издалека, не из Европы – ему хорошо был известен исторический взгляд Европы на Россию. И всё-таки поиск современного ответа на центральный дискуссионный вопрос о дальнейшем пути развития России и Европы в 1831-1837 годах Пушкин искал в государственных архивах и библиотеках. Из всех французских историков Александр Сергеевич отдал предпочтение трудам Огюста Тьерри (1795-1856), Адольфа Тьера (1797-1877) и Франсуа Гизо (1787-1874). В 1834 году он высказал свое мнение о пути, пройденном Францией и Европой в целом. Изучив бесчисленные и самые разнообразные произведения французских поэтов до конца XVII века, воспевавших «доблесть» и «мужество» участников колониальных походов Франции, – Пушкин назвал их сочинения ничтожными, отметив: У французов «царствовал Виньон (1431-1463) и воспевал в площадных куплетах кабаки и виселицы и почитался первым народным поэтом». Поэзию великанов французской словесности, пришедших на смену поэзии ничтожеств и творивших в XVII веке, он тоже изучал. Оставаясь самостоятельным в своих суждениях, Пушкин восхищался поэзией «великанов» французской словесности: «Они владычествовали над умами просвещенного мира». Но проходит время. Оглушенная «великими замыслами» Наполеона, Европа преклонилась перед революционной Францией. И завистливая словесность «Европы, оглушенная, очарованная славою французских писателей, преклоняет к ним подобострастное внимание. Германские профессора с высоты кафедры провозглашают правила французской критики. Англия следует за Францией на поприще философии, поэзия в отечестве Шекспира и Мильтона становится суха и ничтожна, как и во Франции. С. Ричардсон (1689-1761), Г. Фильдинг (1707-54) и Л. Стерн (1713-1768) поддерживают славу французского прозаического романа. Италия отрекается от Данте, П. Метастазио (1690-1782) подражает Расину».
Со второй половины XVIII века в самой Франции на смену «великанам» во французскую словесность пришли новые поэты. Бесчисленное множество их сочинений Александр Сергеевич тоже изучал и, учитывая суждения своих именитых современников, писал: Это «словесность отчаяния» (как говорит Гете), «словесность сатанинская» (как говорит Соти – английский поэт), словесность гальваническая, каторжная, пуншевая, кровавая, цыгарочная и пр.». Словесностью площадей называл ее Пушкин. Ее поэты оказывали влияние и на общество, и на публику площадей. Их влияние, – объяснял Пушкин, – «должно приписать их старанию приноравливаться к господствующему вкусу и мнениям публики <…> Ни один из них не дерзнул быть самобытным, ни один, подобно Мильтону, не отрекся от современной славы <…> Легкомысленная, невежественная публика была единственною руководительницею и образовательницею этих писателей <…> В них нет и не было бескорыстной любви к искусству и к изящному». Ими, по его словам, была «осмеяна Святыня обоих Заветов». Они провозглашали превосходство французов над всем человечеством. В их «сочинениях» обмельчала французская словесность – считал Пушкин.
Но когда академик российской Академии Наук М. Е. Лобанов в 1836 году обмельчание французской словесности попытался обосновать «ничтожностью» французской нации, Пушкин ему возразил: «Можно ли на целый народ изрекать такую страшную анафему? <…> Ужели весь народ должен ответствовать за произведения нескольких писателей, большею частью молодых людей, употребляющих во зло свои таланты и основывающих свои корыстные расчеты на любопытстве и нервной раздражительности читателей…Нравственное чувство, как и талант, дается не всякому». Защищая французскую нацию, Пушкин, сожалея, признал, что именно такие писатели внесли свою лепту в продвижение Франции к революции. Они «вышли на площадь и обратились к народу, лаская его любимые мнения или фиглярствуя независимостью и странностями, но с одной целью: выманить себе репутацию или деньги. Жалкий народ!» – обобщает Пушкин изученную историю Франции до 1789 года и сделал вывод: «Общество созрело для великого разрушения». Революция – это разрушение. Представление западников о ней как о созидательной силе Пушкин считал ошибочным.
Собирая новый документальный материал по истории России, Пушкин вникал и сопоставлял исторические концепции А. И. Татищева (1763-1833), М. Н. Карамзина, М. П. Погодина (1800-1875), Н. А. Полевого (1796-1846). С 1831 до начала 1837 года Пушкин собрал значительный материал, посвященный жизни и деятельности Петра I. Опубликованный в его ПСС в виде подробного конспекта, этот материал чрезвычайно интерес. Петр в материалах Пушкина представлен человеком, личностью. Пушкин привел в конспекте несколько интересных фактов, характеризующих такого Петра. Узрев однажды, как в грязь не мощеных петербургских улиц бросаются пред ним на колени его подданные, Петр издал указ, запрещавший коленопреклонение. Он плакал, участвуя в погребении убитых с обеих сторон во время Полтавской битвы солдат. И как повел он себя с побежденным под Полтавой шведским королем Карлом XII и далеким от последовательности королем Польши Августом?
Но вот оценка Пушкиным деяний этого Петра: «Достойна удивления разность между государственными учреждениями Великого Петра и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или по крайней мере для будущего, вторые вырвались у нетерпеливого, самовластного помещика. Это внести в историю Петра (обдумав)». Рассказать ли исчерпывающую правду о Петре Великом? Александр Сергеевич оказался перед тем же вопросом, перед которым в своё время остановился, задумался Н.М. Карамзин и рассказал правду об опричнине Ивана Грозного, вызвав на себя негодование верхов власти и Церкви. Поэт знал – подготовленные им материалы о Петре I - не будут опубликованы… и сказал об этом А.В. Никитенко, будущему цензору, от придирок которого пришлось страдать потом Н.А. Некрасову.
В подготовленном Пушкиным для печати его «Путешествии из Москвы в Петербург» перед читателем предстает существенно отличающаяся от Европы Россия. Воспроизводя сцену рекрутского набора, Пушкин не скрывает, что это тяжелое явление сопровождается в России еще и обманом, и коррупцией, но отмечает: набор в армию проходит не легче и в Европе. Не отрицая наличие в России коррупции, уголовщины, несправедливости, бюрократического произвола (явлений «нечистых» – Р. К.), Пушкин выражает сожаление о том, что с подобным приходится иметь дело повсюду. Обе стороны, Россия и Европа, переживают одинаковые сложности, в ряде моментов – очень неприятные, тяжелые. Но как отличается переживающая эти сложности Россия в лице ее народа! Он писал о России и о её народе, руководствуясь своим правилом: «Нет истины без любви!» Пушкин спокоен и убедителен в опровержении критики Чаадаевым истории России. Критика Пушкина всегда спокойна и убедительна потому, что у него есть еще одно правило: «Нет убедительности в поношениях!». Своей политической прозой Пушкин убеждал, что, как нет убедительности в поношениях, так нет ее и в необоснованном возвеличивании фактической и духовной истории Европы. Пушкин и в политическом материале краток, точен и убедителен. Например, Сперанскому 2 апреля 1834 года он сказал: «Вы и Аракчеев – вы стоите в противоположных дверях этого царствования, как гении зла и блага». Или: «Дворянство притязает в России на власть и богатство. Этой страшной стихии мятежа нет и в Европе». Как надо было знать одних и других!
В материалах, посвященных истории французской словесности, Пушкин затронул важный вопрос – о свободе пропаганды на площади. Выступления французских поэтов на площадях, заканчивавшихся призывами: «Аристократов на фонари! Повесим! Повесим!» – Пушкин справедливо считал безрассудными, бесчеловечными и утверждал: «Всякое правительство вправе не позволять проповедовать на площади, что кому в голову придет». Автор «Истории Пугачева», он хорошо знал силу воздействия на толпу слова, произносимого «героем», и последствия смуты, им разжигаемой. Проблема «герой и толпа», поднятая Пушкиным, получит развитие в трудах русских социологов. В начале 1860-х годов освещению ее в журнале «Отечественные записки» несколько статей посвятит Н. К. Михайловский. В начале 1890-х годов ее будет разрабатывать французский социальный психолог Густав Лебон.
Обобщая свои изыскания в архивах и библиотеках, в документальных набросках «Путешествие из Москвы в Петербург» о пути дальнейшего развития России Пушкин писал: «Должны произойти перемены, но не должно торопить времени и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества. Нужна перемена Духа». Это путь долгой и трудной работы. Но этот путь – единственно спасающий. Политическое и художественное наследие Пушкина убеждало в том, что путь развития и спасения человечества, предопределенный Божиим Промыслом две тысячи лет назад, через очеловечивание жизни и нравов всех людей оставался в силе для всех стран и народов. Пушкин, как и его учителя: Мильтон, Шекспир, Ломоносов, Карамзин, Державин и Шатобриан, – убеждал читателей своего наследия в том, что единственным путем, ведущим человечество к истинному прогрессу (к «очищению» – Р. К.) является возвращение его к «общественному порядку» – к «основанию человечества», к утверждению «вечного закона». Религии и словесности, художественной и исторической, Пушкин предназначал служение нравственному очищению общества. В 1837 году он успел записать, что хранителями нравственной традиции в российской словесности после него останутся: Дмитриев, Одоевский, Вяземский и Жуковский. Двое первых не на много пережили поэта.
Европа продолжала игнорировать изучение русской истории и русской словесности. В 1834 году не поношением ответил Пушкин на этот факт: «Если русская словесность представляет мало произведений, достойных наблюдения критики литературной, то она, сама по себе (как всякое другое явление в истории человечества), должна обратить на себя внимание добросовестных исследователей истины». Такого же отношения, по его мнению, заслуживала история и культура других стран и народов. Он сам являл пример такого отношения. Значит, в отличие от представителя «варварской» России - Пушкина Европа не отличалась ни высокой культурой общения, ни исследовательской добросовестностью. Соответственным образом действовали и российские приверженцы европеизма. Собственно, не только в оценке России, но и в оценке Европы они, в отличие от Пушкина, руководствовались не знаниями, а впечатлениями. Это именовалось философским осмыслением. В 1836 году Чаадаев передал издателю Н. И. Надеждину для публикации такое осмысление – рукопись первого «Философского письма». Пушкин очень сожалел о том, что Чаадаев, прежде, чем передать рукопись издателю, не показал её ему. В ответном письме Петру Яковлевичу Пушкин писал: «Что касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться». Презрительное отношение Чаадаева, завсегдатая светских салонов, к православным священникам, Пушкин считал необоснованным и поверхностным, вызванным тем, что священники «ходят в рясах, носят бороды и не принадлежат к хорошему обществу, вот и все».
В тот же день, 19 октября 1836 года П. А. Вяземский – А. И. Тургеневу и В. А. Жуковскому о первом «Философском письме» Чаадаева: «Как философское исповедание оно парадоксально, не имеет корней и не может дать плода». Точнее не скажешь. К концу жизни Чаадаев не изменился, он по-прежнему смотрел на Россию сквозь европейские очки с неистребимым для Европы желанием: «Извлечь из России пользу для себя». Продолжим извлечение из выступления Чаадаева в печати в 1854 году. Он утверждал: «было бы полезно не только в интересах других народов, а и в её (России) собственных интересах заставить её перейти на новые пути», на пути, проторенные Европой. Принуждение России «перейти на новые пути» в 1854 году началось с высадки английских и французских войск в Крыму, чтобы сначала, как это пыталась сделать Европа с 1240 года, сократить «эту страничку географии» (по Чаадаеву) до размеров Московского княжества. Чаадаев приветствовал их высадку. Не имеет значения, какой национальности тот или иной индивид, группа таких индивидов или нация, души которых, однажды лишившиеся Бога, будут нацеливаться на «извлечение пользы отовсюду» для себя любой ценой, не останавливаясь перед убийством любого количества себе подобных или адресуя исполнение этой кровавой миссии тем, кто способен уничтожать миллионы. С этого, очевидно, и начинается бесовство. Первые приметы этого Пушкин увидел в тех, кто отказался принять и признать правоту «Истории Государства Российского» Карамзина в 1818 году. В 1824-30 годах Пушкин показал пример осмысления этого явления в своем художественном творчестве, в 1830-1837 годах еще и в творчестве политическом.
Пушкин был основателем русской литературы преодоления, литературы художественной и политической (публицистической, скажут сейчас). Она предназначалась для преодоления дремлющих в каждом человеке инстинктов, которые стимулируют властолюбие, корысть, агрессивность. Католическая «левизна» именно эти «качества» веками старалась пробудить в каждом, кто оказывался в сфере ее влияния. В отличие от нее, православные Ломоносов, Карамзин, Жуковский, Вяземский, Пушкин цель Российской империи видели в «содействии раскрытию великих способностей души человеческой». Нравственному очищению русского общества предназначалась русская литература преодоления. К такому служению готовил Пушкин молодое поколение русской словесности. Творчеством и нравственным обликом великого русского поэта объясняется ее популярность и бессмертие.
Исследования Пушкина, представленные в его ПСС в разделе «Критика. История. Публицистика», о которых мы ведем речь, «подрумяненные» и ужатые цензурой, впервые увидели свет в 1841 году, в СССР – в 1934 году. Но даже если бы они были изданы при жизни Пушкина, едва ли они стали бы холодным, отрезвляющим душем для любителей европейского «счастья». Чаадаевых и Онегиных всех времен и народов таким способом не изменить. Результаты исторических изысканий Пушкина нужны были его единомышленникам и последователям для того, чтобы учить людей распознавать «левизну» и преодолевать распространение и проявление ее в себе и в других. Пушкин знал о том, что его исторические изыскания, которым он придавал большое значение и отдал много времени и сил, – будут преданы преднамеренному сокрытию от приобщения к ним кого бы то ни было, потому что он, как и Карамзин, помогал народу «додумываться до того, что среди властителей есть тираны».
Тираны и «верные» им служители разных рангов из «тучи гладоносных насекомых» не оставляли поэта в покое до конца его дней. Попыткой при жизни Пушкина сломать гордость поэта было «дарение» ему Николаем 1 должности камер-юнкера – низшей придворной должности, которую российские монархи «даровали», как правило, юным карьеристам. В дневниковых записях от 10 мая 1834 года А.С. Пушкиным сделана запись о перлюстрации его письма к жене – Н.Н. Гончаровой, в котором он отрицательно отозвался о «посвящении» его в камер-юнкеры. Письмо оказалось в руках царя. «Какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства», - «восхитился» поэт тем, что «царь не постыдился признаться в том, что прочитал письмо» и «дал ход ему». И о себе: «Я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного». Вот она «дьявольская разница» между индивидами! Царь – холоп своей страсти.
Чем бы ни была эта страсть – жаждой славы или элементарной завистью, - последующие властители из холопского страха утратить власть, действительно, надежно закрыли политическую прозу Пушкина. К неудовольствию всех любителей власти и наживы, Пушкин, как и его учителя: Карамзин, Мильтон и Шатобриан, – документально подтверждал и подтверждает сейчас, что главами политического порядка, республика это или монархия, бывают и Джорджи Вашингтоны, и Адольфы Гитлеры. Как сейчас говорят: Гитлеры бывают «легитимно избранными», поэтому они «имеют право» на любой произвол. Своим примером отношения к тиранам, как и Карамзин, Пушкин учил видеть, понимать и стараться предупреждать их проход к власти. Додумавшийся народ, переживший нравственное очищение, это может сделать. Додуматься может каждый, если помочь каждому, помочь напоминанием, честным и постоянным.
Интересный факт: в 1837 г., когда погиб Пушкин, срок посмертного авторского права в царской России составлял 25 лет. Как предполагается, по ходатайству вдовы поэта государь увеличил названный срок в этом отдельном случае сразу в два раза, до 50 лет! – публикация произведений Александра Сергеевича в эти годы резко сократилась! Вознамерься Его Величество в «левизне» своих взглядов «похоронить» Пушкина совсем, вычеркнуть его из истории, всего-то и нужно было указать чуть больший срок: не 50, а, предположим, 75 лет; и мы бы сегодня были уверены в том, что нет никакого Пушкина; «и (если процитировать булгаковского черта – Р. К.), прошу заметить, не было». Этого не произошло… к общему счастью. Но, к величайшему сожалению, продление временной дистанции от одного до другого срока напоминания об уроках и опыте пережитого, - только возрастает. Мы три столетия идём к тому, чтобы продолжить начатую Н.М. Карамзиным систематизацию собственной истории…
Через 10 лет после гибели А.С. Пушкина следующий после него итог пройденного Россией пути в соответствии с её выбором подвёл А.И. Герцен. Одновременно в этом прохождении Россией её пути Герцен отметил роль литературы преодоления, основателем которой был великий поэт России – Александр Сергеевич Пушкин. «Западная цивилизация, - считал Герцен, - такая, какой она выразилась во время Реставраций, - оправдана (она пришла к тому, к чему шла – Е.Е.). Славяне (Россия – Е.Е.) решили вопрос иначе. В их решении лежало верное сознание живой души в народе. Чутьё их было проницательнее их разумения. Они поняли, что современное состояние России (начало XIX века), как бы тягостно оно ни было, - не смертельная болезнь. В то время  как у Чаадаева слабо мерцает возможность спасения лиц, а не народа, - у славян ясно проглядывает мысль о гибели лиц (декабристы), захваченных современною эпохой, и вера в спасение народа» (по Карамзину – и не только российского. Е.Е.). Со времён Святого Владимира Русь была озабочена проблемой – сохранения своего народа.
После выхода в свет «Истории Государства Российского» Н.М. Карамзина сокрытием правды верховная власть препятствовала приобщению к результатам поисков и размышлений многих поколений российских мыслителей. В результате, многовековая история содействия России сближению народов в «священном союзе всемирного братства» мало известна. Противники такого союза, раздосадованные тем, что им так и не удалось сократить Россию до размеров Московского княжества, своей способностью к перевертышам сопротивляемость России их намерению они назвали агрессивностью ее и придумали на эту тему миф. Широким распространением мифа об «агрессивности» России им удается, пока, вводить в заблуждение многие народы мира. Чтобы переубеждать других, мы сами должны знать о себе и своей истории гораздо больше, чем знаем сейчас. Провалы в таких знаниях таят в себе разного рода опасности, касающиеся жизни индивида, нации, человечества. Поэтому продолжим наши напоминания о тех, кто после Пушкина и декабристов служил делу спасения российского народа для сохранения России.

IV. XIX век. История дальнейшего утверждения Россией эволюционного пути её развития.

1) А.И. Герцен о «теории» грядущего чудовищного разлома,


Со времён Голгофы левые продолжали изощряться в обеспечении забвения предложенного Иисусом Христом нравственного принципа деления людей на тех, кто справа, и на тех, кто слева. Левые изощрялись в изобретении ширм для сокрытия своих истинных намерений и истинных целей. В 40-е годы XIX века теорией о классах и классовой борьбе был утверждён социальный, классовый принцип деления людей и создаваемых ими политических партий на левых и правых. Своим рождением этот принцип обязан учреждению Национальной Ассамблеи, впервые созванной 17 июня 1789 года накануне событий французской революции. Представители и защитники монархии сидели на Ассамблее справа, их противники – якобинцы сидели слева. Народ, защитниками интересов которого объявили себя якобинцы, оказался за «сценой». На ложь опирались те, кто сидел справа. «Вечный закон» об «общественном порядке – основание человечества» они заменили ложью – «личная воля – закон», - и оказались на гильотине тех, кто пожелал потеснить их у власти. Ложная ипостась являлась основой ставшего привлекательным лозунга французской революции «свобода, равенство и братство» - лозунга левых – якобинцев. Одна ложь шла на смену другой. Ложь этого лозунга с самого начала его провозглашения была понята Н.М. Карамзиным. Ложная сущность лозунга якобинцев стала понятной юному А.С. Пушкину с самого начала обучения его в Царскосельском лицее. Наполеоновские войны в Европе обнажили и лживую сущность французской революции. Осмысливаем её истории, личностной сущности её «героев» и последствий их «великих замыслов» - сопровождалось духовное взросление великого поэта России.
С самого начала революционных событий во Франции последовательными противниками и разоблачителями лживой сущности французской революции выступали будущие декабристы. С начала отечественной войны их единомышленником стал А.С. Пушкин. При содействии будущих декабристов Пушкин воссоздал образы зачинщиков революций и войн. Будущие декабристы и Пушкин с ними предложили способы предотвращения революций и появления их зачинщиков в России. Главным в их предложении было: создание таких условий для жизнедеятельности всех граждан страны, которые могли обеспечить продвижение России к могуществу на эволюционном пути её развития. Именно этого больше всего опасалась Европа. Поэтому расправа Николая I над теми, кто был гордостью России - например, П.И. Пестель (в 1814 году европейцы восхищались умом этого полковника штаба русской армии), - была желанной для «исключительных» вельмож Европы мерой сдерживания развития России изнутри. Декабристы расправу над ними считали признаком продолжающегося «исчезновения рассудка на Руси». Поэтому и сопротивлялись самовластью, которое не хотело понимать, что Европа намеренно лишает его зрения и понимания. Большевики не были замыкающими в этом строю предателей России – были до них предтечи, были и наследники… Один из этих наследников – Г.А. Зюганов в пятый раз пытается стать президентом России??? Боже правый… А мы, которые не желаем знать – Кто мы? Ведь достаточно обратиться к внимательному изучению «добродетели предков», чтобы понять СЕБЯ и помнить – КТО Мы!
Имена некоторых жертв якобинской тирании выше были упомянуты. Синими дьяволами называли якобинцев их противники. В 1831 году Альфред де Виньи (1797-1863) опубликовал роман «Синие дьяволы или Стелло». Дьяволами, но красными, были большевики России. Дьяволами представлялись приверженцы социального принципа деления людей на правых и левых русскому протопресвитеру Александру Дмитриевичу Шмеману (1921-83), сыну русских эмигрантов первой послереволюционной волны. В феврале 1975 года он записал в дневнике: «Дьявол на лице «Jaw and order», дьявол на лице революционеров», революционеров всех цветов и оттенков. На протяжении XIX - XX веков человечество имело в своей среде немало ясновидящих и вперёд смотрящих, умеющих размышлять и предвидеть. Но левым удавалось и поныне удаётся нейтрализовать их усилия. Почему? Стоит задуматься…
Со времён французской революции и поныне социальный принцип деления людей и создаваемых ими политических партий на левых и правых является надежной маской для сокрытия истинных намерений, желаний и целей левых, независимо от их национальной принадлежности и от занимаемой каждым из них ступеньки в социальной иерархии. За этой маской левым удаётся скрывать свои истинные намерения, прятать совершаемые ими преступления и даже «превращать» их в свои «достоинства» и мнить себя «великими» и «победителями». Подверженными влиянию многоликого и изощренного обмана левых оказывались и оказываются люди на любом уровне общественной иерархии – ведь две тысячи лет правые и левые шли и продолжают идти по жизни рядом. «Исторической попутностью» называл это явление Александр Иванович Герцен, указывая на опасность распространения левизны и на необходимость активного противодействия ей. Как? «Апостолы нам нужны, а не сапёры разрушения!», - провозглашал Герцен. «Пророки» нам нужны, - в 1826 году заявил Пушкин после казни декабристов. Его друзья и сам Пушкин только и были АПОСТОЛАМИ и ПРОРОКАМИ. И левые накинули на них удавку так же, как преследовала Европа первых христиан после Вознесения Христа.
На выбор самого Герцена определяющее влияние тоже оказала глубинка России – правительством ему был устроен принудительный выход за пределы столиц – в ссылку. Российская глубинка поколебала его веру в величие Европы, страстным приверженцем которой он был до неё. Творчество Н.В. Гоголя, тоже пережившего такое влияние российской глубинки, закрепило родившееся в душе Герцена сомнение относительно европейской «исключительности». Роман Гоголя «Мертвые души», «благословение» на который Николай Васильевич получил от Пушкина, - Герцен так и принял - как истинное учебное пособие для изучения настоящей России. В 1847 году покидая родину, Александр Иванович уже был готов согласиться с правотой своих оппонентов - славянофилов. После одного года пребывания в Европе (1848!), он убедился в том, что не в Европе, а там, в России, (дома!) остались «сила мысли, сила правды, сила слова».
В 1848 году этот знаток России обнаружил, что обман лозунга якобинцев «свобода, равенство и братство» «Франция вышвырнула в 1830-е годы». Вышвырнула и забыла авторов его? И вслед за ней, подражая её примеру – весь мир выбросил? Нет, не предал забвению, не усвоил уроков её. До сих пор восхищается ложью! А тогда, в 1842 году Европа оказалась в плену другого лозунга левых: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Обнаруженный им скрытый в этом призыве обман Герцен счёл непреднамеренным и деликатно назвал «плодом воображения» авторов «Коммунистического манифеста» - Карла Маркса и Фридриха Энгельса. В 1848-52 годах на глазах А.И. Герцена европейские революции полностью обнажили обман, скрытый в лозунге новых левых – коммунистов. Обнажая условный характер социального принципа деления людей на левых и правых, революции 1848-52 годов в Европе показали ему, как теория о классах и классовой борьбе превращалась в страшную и опасную маску сокрытия грядущих преступлений новых левых – не синих, отныне - красных дьяволов и в преступлениях неизмеримых масштабов и во многих странах мира! Уже в 1850 году европейские революции убедили Герцена в том, что «пролетарий будет мерить в ту же меру, в которую ему мерили. Коммунизм пронесётся бурно, страшно, кроваво, несправедливо, быстро. Середь грома и огня явятся новые заповеди, крупно наброшенные черты нового символа веры». В общении с некоторыми провозвестниками «нового символа веры» российского происхождения ему стали очевидны преимущества СИМВОЛА ВЕРЫ, сохранение исторической памяти о котором там, в России обеспечивали православные монастыри и храмы, в обществе – славянофилы, деятели литературы и искусства. Поняв то, что предложенный ХРИСТИАНСТВОМ 18 веков назад способ продвижения человечества к справедливому общественному порядку и прогрессу является единственно истинным, незадолго до смерти он написал в 1869 году: «Когда бы люди ЗАХОТЕЛИ вместо того, чтобы спасать мир, - спасти себя; вместо того, чтобы освобождать человечество, - себя освободить, - как много они бы сделали для спасения мира, для освобождения человечества». К чести Карла Маркса будет отмечено: он понял это к 1881 году. Рано понял и Фридрих Энгельс: в 1889 году он публично признал: «Мы ошибались. Наши взгляды были иллюзией». Уходить от ошибок своей молодости они начали после 1870 года. Ускорили этот их уход от собственных заблуждений общение с русскими мыслителями и общественными деятелями, изучение российских научных исследований и события Парижской коммуны. Этот, пройденный им путь, Маркс называл «обретением теоретической ясности понимания». С этого и начинать бы всем «освободителям» человечества.
Но такое прозрение и поныне не коснулось многих приверженцев (не их теории) – их имён. Условный по своей сущности социальный принцип деления людей на левых и правых является надежной ширмой, за которой можно скрыть лень к постижению нелегкого, правда, «пути обретения теоретической ясности понимания». 100 с лишним лет спустя, мысли Пушкина и Герцена, не ведая этого, с глубоким сожалением повторил А.Д. Шмеман. В феврале 1976 года он записал в дневнике: «Мне всё кажется, что, если бы люди чуть-чуть уступили в своих «идеях» и «убеждениях», было бы лучше, светлее в мире». Было бы…! Но и поныне слишком много остаётся в мире мнимых «освободителей» человечества, изменяющих только цвета своих одежд и «революционных» знамён…, но продолжающих оставаться невеждами.
К концу жизни А.И. Герцен признал единственным способом спасения человечества явленное Христом во время Его земной жизни в притчах, проповедях, в деланиях, - это очеловечивание жизни и нравов людей. Он писал: «Христианство проповедовалось чистыми и строгими в жизни апостолами и их последователями…». Герцен повторял Карамзина, Пушкина, Одоевского, Лермонтова и Гоголя: «Я не верю в серьезность людей, предпочитающих ломку и грубую силу развитию и сделкам. ПРОПОВЕДЬ нужна людям, - проповедь неустанная, ежеминутная, - проповедь, равно обращенная к работнику и хозяину, к земледельцу и мещанину. АПОСТОЛЫ нам нужны прежде авангардных офицеров, прежде саперов разрушения, - апостолы, проповедующие не только своим, но и противникам… ». Герцен явился продолжателем дела, начало которому было положено Пушкиным и декабристами: обеспечению «связи слова, мысли, веры, - с одной стороны, с государственными делами – с другой». Вот на какую РАБОТУ могли бы быть направлены усилия всех ныне существующих политических партий, если бы каждая из них действительно жаждала благополучия и могущества России и всему человечеству.
СПАСЕНИЕ россиян и человечества в целом Н.М. Карамзин, А.С. Пушкин, А.И. Герцен и иже с ними и многие после них видели не в революциях, как бы они ни назывались и в какие бы цвета ни окрашивались их знамёна. Герцен предупреждал: «Разгулявшаяся сила истребления уничтожит вместе с межевыми знаками и те пределы сил человеческих, до которых люди достигали во всех направлениях… с начала цивилизации». После 1917 года, подвергнув преднамеренному искажению философское наследие Герцена, большевики приспособили его к своей мифической философии и мифической истории России. В ленинском мифе («Памяти Герцена») о «русской революционной традиции» Герцен был превращён в её «родоначальника».
Социальный, классовый принцип деления людей и создаваемых ими политических партий на правых и левых – продолжает оставаться либо продуктом абстрактных размышлений оторванных от жизни людей, либо преднамеренным способом сокрытия левыми индивидами или их группами их истинных намерений и целей. О проявлении этого обмана и способах противодействия ему на рубеже 1860-70-х годов со статьями под рубрикой «Герои и толпа» в журнале «Отечественные записки» выступал русский социолог и журналист Николай Константинович Михайловский. Во все времена левым удавалось вводить в заблуждение доверчивых индивидов.
Главным инструментом околдовывания левыми доверчивых во все времена было сокрытие или наглое извращение ими историчиеской правды, могущей разоблачить их «нечестивые» намерения и свершения. Последствия намеренного сокрытия большевиками от народов СССР истинной истории России Александр Дмитриевич Шмеман обнаруживал тогда, когда встречался в Европе и в США с изгнанниками из нашей страны в1960-80-е годы. Не к мщению за пережитые Россией и в XX веке страдания призывал он новое поколение российских изгнанников. Они не знали истории той страны, в которой им пришлось пережить немалые страдания. Они не знали историю и принявших в них участие стран Европы и Запада в целом. В этом была их трагедия. А.Д. Шмеман понимал это. Желающим услышать его он говорил: «На каждом из нас, русских христиан, лежит долг подвига – в меру своих сил, кто здесь (вне родины), кто там (на родине), кто больше, кто меньше, но способствовать тому, чтобы духовная судьба у России БЫЛА. И чтобы эта духовная судьба хотя бы в какой-то мере соответствовала тому удивительно чистому и светлому определению, которое кто-то когда-то произнес, и которое осталось, как мечта и чудо, - как замысел, как желание: Святая Русь. Мы должны уметь анализировать, изучать, любить». В подтверждение того, что духовная судьба России, несмотря ни на что, не умирала, - ответное стремление на его родине высказал доктор Живаго в одноимённом романе Б.Л. Пастернака: «Во всем мне хочется дойти до самой сути – в работе, в поисках пути, в сердечной смуте». Дойти «до сущности прошедших дней, до их причины – до основанья, до корней, до сердцевины». Нельзя предавать забвению историю России.

2) Обстоятельства возврата к восстановленной Н.М. Карамзиным
 и А.С. Пушкиным исторической памяти.

Наше повествование о деле многовековой давности вновь начнем с истоков, с того, что россияне, те, что справа, никогда о нем не забывали, и в обстановке начатых Александром II реформ в полный голос заговорили о необходимости научного обоснования «проблемы, до сих пор нас занимающей». Это требование части российского общества свидетельствовало о том, что многовековую традицию утверждения Русью и Россией предопределенного Божиим Промыслом общественного порядка, несмотря на все усилия, системе единовластья и её элите похоронить не удалось. Но память требовала обновления.
В 1864 году на дискуссию по проблеме, ей не известной и не понятной, первой обратила внимание великая княгиня Елена Павловна. У нее, внимательно изучавшей и хорошо знавшей историю России, вызвало недоумение недовольство общества реформой 1861 года и указом Александра II от 1 января 1864 года об учреждении в России, за исключением западных губерний, земств – органов местного самоуправления. С просьбой разрешить ее недоумение она обратилась к Юрию Федоровичу Самарину. Ее просьбу Ю. Ф. Самарин передал профессору Московского университета, Ивану Дмитриевичу Беляеву (1810-73), в 1862-63 годах научного руководителя В.О. Ключевского (1841 – 1911). Передал не случайно. От первой публикации, состоявшейся в 1851 году, И.Д. Беляев освещал в своих исследованиях различные аспекты проблемы, «до сих пор нас занимающей». Ему не потребовалось много времени для разработки подробного плана будущей книги. В том же 1864 году Беляев предложил великой княгине план книги «История земщины и выборного начала на Руси». Она одобрила предложенный Иваном Дмитриевичем план.
Название книги и подробный план ее свидетельствовали о том, что проблему, «до сих пор нас занимающую», Ю.Ф. Самарин, И.Д. Беляев и иже с ними видели в необходимости восстановления без урезывания «завещанной прошлым программы устроения России», содержание которой было им известно. Проводимые Александром II реформы они считали не соответствующими этой программе, поэтому выражали свое недовольство ими. Были и другие недовольные. Эти считали реформы Александра II преждевременными. Кто они? Первые и вторые? О них подробно далее.
И.Д. Беляев завершил работу над книгой в 1866 году. «Вторые», представленные околовластной элитой, позволили Беляеву сделать устное сообщение в Историческом обществе университета, университет издал часть книги, полная же рукопись ее была надежно спрятана. Приверженцы восстановления завещанной прошлым программы устроения России первое ее издание смогли осуществить только в 1905 году. В 2008 году второе издание книги осуществил редактор журнала «Москва» Л. И. Бородин. Он тоже был озабочен необходимостью восстановления завещанной прошлым программы устроения России - программы единения власти, Церкви и местного самоуправления.

3) Русская словесность после Пушкина.

Отсутствием доступа к исследованиям Пушкина и многих других мыслителей России властям удалось существенно удлинить срок взросления нового поколения русской словесности. Благодаря Карамзину, Пушкину на взросление потребовалось 4 года. Н. Я. Данилевскому пришлось взрослеть 40 лет. Изучению последствий влияния европейского «счастья» на Россию Данилевский посвятил исследование «Россия и Европа». Подражание и «угождение духу времени, как установил Н. Я. Данилевский, совпало с «самым тяжелым периодом крепостничества. Тогда понятия о роскоши и европейском комфорте проникли из столицы в губернии и уезды <…> Из этой среды вышли общественные деятели, которые, “стыдливо” сетуя на “отсталость” России, беспрестанно оглядываются и прислушиваются к тому, что скажет Европа, признает ли она их действия достойными просвещенного европеизма». Именно так. Немало таких «общественных деятелей» в нашей жизни и сейчас. Посмотрите на них и прислушайтесь к их выступлениям в телевизионных студиях Романа Бабаяна и Владимира Соловьева, Дмитрия Киселёва и Андрея Ноткина с Ольгой Беловой, Евгения Попова тоже с Ольгой, но Скабеевой.
В процессе утверждения крепостнической системы для околовластной элиты (тех, кто «слева») становилось традицией поклонение чину, богатству и власти. Им уподоблялись те «левые», кто обслуживал желания и цели элиты и питал надежду на свое приобщение к сановности. По наблюдениям Ф. М. Достоевского (1821-1881), «левыми» опять становились индивиды с «многосложнейшей по происхождению» и «болезненно ранней потребностью выказать личность».
В отличие от «левых», у «правых», как и прежде, стремлением узнать и понять сопровождался весь процесс их взросления. Добросовестно делать дело – таким было определение ими своего места и роли в собственной жизни и в жизни России. Отстаивание прав и достоинства личности россиян составило смысл жизни многих «правых». Русская литература преодоления и искусство, хранители нравственных устоев общества, чутко реагировали на этот процесс, углубляясь в изучение и отображение особенностей психического склада индивидов, особенно тех, кто склонен к «левизне», или уже состоялся в ней. Протопресвитер Александр Шмеман справедливо отмечал в 1973 году, что традиционной направленностью русской литературы было – ПРЕОДОЛЕНИЕ нравственного разлада каждым в самом себе. Преодоления нравственного разлада, порожденного, во-первых, воздействием на духовную составляющую человека системы государственного устройства, утверждающей себя насилием и ложью, и, во-вторых, отказом самого человека от Заповедей Бога. На протяжении 74 лет (1917-1991) целенаправленному отторжению человека от Бога, от корней, советская власть приложила громадные усилия. Деятельность литературы преодоления в эти долгие десятилетия была существенно затруднена, но она не прерывалась.
Рождению и становлению традиции преодоления «нечистоты» особенно способствовали годы царствования Николая I (1825-1855), ставшие апофеозом системы самовластья. В последующие десятилетия вплоть до 1917 года на распространение влияния «левизны» внутри и за ее пределами Россия отвечала углубленным изучением происходящего у себя и в мире. Поэтому научно-литературное наследие выдающихся российских мыслителей этого времени является важнейшим источником по изучению этой истории.
Начнем с воспоминаний Александра Ивановича Герцена «Былое и думы», которые он начал писать в 1852 году. Читаем: «Мы много говорили о застое после перелома в 1825 году. Нравственный уровень общества пал, развитие было перервано, все передовое, энергическое вычеркнуто из жизни. Остальные – испуганные, слабые, потерянные – были мелки, пусты; дрянь александровского поколения заняла первое место; они мало-помалу превратились в подобострастных дельцов, тратили дикую поэзию кутежей и барства и всякую тень самобытного достоинства; они упорно служили, они выслуживались, но не становились сановитыми. Время их прошло», – считал Герцен, явно сгущая краски и преувеличивая. И, к сожалению, ошибся. По молодости Герцен сам страдал тогда «левым» углом обозрения. Отсутствие доступа к тому, что было сделано их предшественниками, принуждало его и его друзей начинать свои поиски с нуля, значит, блуждать и ошибаться. Прав был Герцен в том, что околовластным дельцам действительно удалось сорвать попытку декабристов ограничить самовластье Законом – Конституцией. Прав был он и в том, что совершенствованием подобострастного угождения власти эти дельцы продолжали обеспечивать самосохранение. Герцен продолжал: после расправы правительства над декабристами «между этой крышей (властью – Е. Е.) и этой основой (народом – Е. Е.) дети первые подняли головы <…> этими детьми ошеломленная Россия начала приходить в себя». Пушкин заметил этих «детей». Наблюдательность помогала ему не утрачивать оптимистичность и веру. «Дети», которых имел в виду Герцен, – это «правые» рождения 1800-1820 годов. В их числе был и Беляев И.Д., о его главном труде сказано выше. Здесь обратим внимание на то, что первая публикация, которая привела его к разъяснению сущности «завещанной прошлым программы устроения России», состоялась в 1851 (!) году. Исследование Беляева, которое было завершено в 1866 году и могло содействовать пробуждению России, как и публицистическое наследие Пушкина, тоже было подвергнуто преднамеренному сокрытию. Оно впервые увидело свет лишь в 1905 году. Второй раз тиражом в 1000 экземпляров оно было издано в 2008 году в Москве. Так долго и трудно Россия «приходит в себя», пытаясь возвратить россиянам историческую память и подвигнуть, наконец, Европу и Запад к глубокому и всестороннему изучению истории, традиций и культуры любого народа, чтобы прийти, наконец, «к всемирному братству и дружеству».
«Внутренней работой» называл Герцен «взросление» детей этого поколения. Их «внутренняя работа» падает на 1831-1837 годы, когда Пушкин, в поисках «лучшего способа осуществления общественных перемен», занимался изысканиями в архивах и библиотеках. В 1831 году Герцен был ровесником Пушкина 1818 года. «Мы, – вспоминал Александр Иванович себя в 19-летнем возрасте – мечтали о том, как начать в России новый союз по образцу декабристов, и самую науку считали средством». «Союз по образцу декабристов», полагали они, мог исключить привлечение широких слоев населения к участию в деле переустройства государства, мог предупредить САМОВОЗГОРАНИЕ таящихся в этой среде искр, мог предотвратить бунт и хаос.
«Из искры возгорится пламя!» – предупреждая, пророчествовал в 1829 году поэт-декабрист Александр Иванович Одоевский (1802-1839). Об опасности неизбежного последствия самовозгорания – ХАОСА – писал современник Одоевского – Федор Иванович Тютчев (1803-1873). Мальчиком, которому было всего 15 лет, Михаил Юрьевич Лермонтов (1814-1841) в качестве предупреждения написал в 1829 году «Предсказание»:
«Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пищей многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать.
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек:
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь – и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож:
И горе для тебя! – твой плач, твой стон
Ему тогда покажется смешон;
И будет все ужасно, мрачно в нем,
Как плащ его с возвышенным челом».
Чьей наукой «поднявшие головы дети» надеялись предотвратить самовозгорание и хаос? В Москве, был убежден Пушкин, в 1830-е годы успешно работала группа талантливых журналистов-славянофилов. Но славянофилов «поднимавшие головы дети» сторонились, собираясь действовать решительнее их.
Близорукая власть – «крыша», по Герцену, увидела в их поисках подготовку к бунту. «Правительство постаралось закрепить нас в революционных тенденциях наших», – раздумывая о былом, писал Герцен. То же самое в их поисках «увидели» то, что хотели увидеть, - большевики. Не углубляясь в изучение научно-литературного наследия Герцена, Ленин «приспособил» его к роли «родоначальника» «революционной традиции» России. Зачем одним настоящим и другим будущим властителям понадобилась выдуманная «революционность» молодежи рождения 1800-1820 годов? Как и в 1820 году, «спасаясь» от выдуманной «опасности», царское правительство отправляло выдуманных «врагов» в ссылку, а самых «опасных» для себя – на каторгу. Но, как и в начале 1820-х годов, оказываясь у отечественных корней, выдуманные «враги» проходили школу ускоренного взросления. Такая школа безошибочно определяла, кто есть кто на самом деле. В 1820-1824 годах при Александре I Пушкин отбывал ссылку в Екатеринославле, на Кавказе, в Крыму и Кишиневе. «Взрослым» Пушкин был уже в 1818 году. Значит, в годы первой ссылки он обретал мудрость и подарил России: «Руслана и Людмилу», «Кавказского пленника», «Бахчисарайский фонтан» и множество чудесных стихотворений. В 1824-1826 годах, во время ссылки в Михайловское появилась поэма «Цыганы», драма «Борис Годунов», 7 глав романа «Евгений Онегин».
В ссылке на Кавказе «взрослел» М. Ю. Лермонтов, там же набирался мудрости Одоевский…
Герцен взрослел, отбывая ссылку в Вятке, Перми, Владимире и в Новгороде. Там он изучал провинциальную Россию. Во время отбывания первого срока ссылки в Вятке Александр Иванович столкнулся с государственным чиновничеством. Он назвал их «вертепом официально признанных воров, которых никакая ревизия, никакая реформа изменить не может». Встречались ему такие чиновники и в других городах, в которых ему пришлось отбывать ссылку. Между ссылками – встречал он таких чиновников в Москве и в Петербурге. Было в те годы немало и других государственных чиновников, таких, например, как Ю. Ф. Самарин и Н. Я. Данилевский. Но чтобы «увидеть» и признать их наличие в России, Герцену пришлось съездить в Европу. Он признал их наличие в России в 1848 году, когда оказался в Европе. В Европе продолжал оставаться Чаадаев и умирал в 1848 году Белинский – эти двое питали презрение к «невежественному» русскому народу и «жили» надеждами «заставить» Россию европеизироваться.
Из ссылки «через пять лет (в 1835-1840 годах), – вспоминал Герцен, – мы возвратились, закалёнными испытанным. Юношеские мечты сделались невозвратным решением совершеннолетних <…> Когда мы возвратились из ссылки, уже другая деятельность закипала в литературе, в университете, в самом обществе. Это было время Гоголя и Лермонтова, статей Белинского, чтений Грановского и молодых профессоров <…> Именно тогда статьи Белинского начинали обращать на себя внимание всех. В горячих спорах о прочитанном и узнанном, в обмене полученными знаниями совершеннолетние дети размежевывались на западников и славянофилов» (Герцен). Александр Иванович тоже зачитывался статьями Белинского, тоже заслушивался его выступлениями, но у него уже был выработан иммунитет – он уже знал российскую глубинку, корни России. Спорили, главным образом, об итогах глобальных преобразований, осуществленных Петром Великим (1672-1725), точнее, выясняли – на какой путь последующего развития поставили Россию преобразования Петра. И в споре по этому вопросу разделились на западников и славянофилов. Все признавали основным итогом реформ то, что «Россия была возведена в ранг европейских держав». Объединяло западников и славянофилов неприятие крепостного права, признание необходимости демократизации общества, признание необходимости социальных реформ и предотвращение революции – бунта и хаоса. Расходились в определении путей продвижения России к прогрессу. Западники, к числу которых относились, например, П. Я. Чаадаев (1794-1856), В. Г. Белинский, А. И. Герцен, И. С. Тургенев (1818-1883), В. С. Печерин (1807-1885), Н. П. Огарев (1813-1877) и другие, считали, что России следует развиваться по западноевропейскому пути и, следовательно, оценивали «дело Петра» в целом положительно, но ошибочно. Материал, подготовленный Пушкиным о Петре Великом, был преднамеренно закрыт и им не доступен. Однако будь политическая проза Пушкина доступна им, - они не обратились бы к ее изучению: за исключением А.И. Герцена, Россия не интересовала западников.
Основоположником противоположного лагеря, лагеря славянофилов, можно считать Алексея Степановича Хомякова (1804-1860). Теоретиками этого направления признаны И. В. Киреевский (1806-1856) и братья Аксаковы. Славянофилы были убеждены в том, что Россия имела многовековой опыт продвижения к прогрессу на ином, отличном от европейского пути. У России был свой путь развития, – обоснованно утверждали славянофилы. О том, кто и как сворачивал Россию с этого пути, пришлось не продолжать, а начинать заново Ю. Ф. Самарину, И. Д. Беляеву и Н. Я. Данилевскому. Спасением страны эти знатоки истории России считали восстановление «завещанной прошлым программы устроения России». Не самобытность составляла основу их представлений – это даже Марксу пришлось признать после того, как он изучил работу И.Д. Беляева «Крестьяне на Руси» и «Письма без адреса» Н.Г. Чернышевского. Но в обобщениях Самарина, Беляева и Данилевского уже было заметно незнание того, что до них было сделано их предшественниками, особенно Пушкиным.
В представлениях этого поколения русской словесности смешалось все; у кого-то смешалось абсолютно, у кого-то – с надеждой на прозрение. Для иллюстрации обратимся к наследию Белинского, об огромной популярности которого среди молодежи 1835-1840 годов рассказывает в своих воспоминаниях Герцен. Надеемся, что читатель еще помнит о том, что только 4-5 лет назад писал Пушкин о Франции, о роли французской словесности в приближении революции и роли насилия в утверждении «нового порядка» во Франции. Обратитесь, уважаемый читатель, к стихотворению А.С. Пушкина «Рефутация Беранже», написанного им в 1827 году и сравните с восприятием этого французского поэта В.Г. Белинским. В 1841 году в письме к В. П. Боткину (1811-1869) Белинский восторженно объявлял: «Через Плутарха <…> я понял (?) французскую революцию <…>, понял кровавую любовь Марата к свободе (по общности натуры?). (Чтобы понять «любовь Марата к свободе», можно ограничиться стихотворением А.С. Пушкина «Андре Шенье». Е.Е.) <…> Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную». Вот так и не иначе. Еще Чаадаев полагал: если народ не удастся заставить перейти на «новый» (сейчас – на западный) путь, – следует уничтожить такой народ. В 1825 году устами Андре Шенье таких «освободителей народа», как Белинский и якобинцы, Пушкин называл «буйными невеждами с дикими страстями». Они такие всюду до сих пор и до сих пор уничтожают «неугодный» им народ… О том, что «невежественный» народ может ответить ближневосточной и африканской миграцией ни тогда, ни теперь – никто не хотел и не хочет задуматься.
Белинский был в восторге от тех, кого осуждал не оторванный от корней Пушкин. Постигая ту же литературу, но презирая русские корни, Белинский восторгался теми, кто своим «творчеством» приблизил «великое разрушение общества» – революцию. Он писал: «Я боготворю Беранже – это французский Шиллер, это апостол разума… это бич предания. Это пророк свободы гражданской и свободы мысли. Его матерные стихотворения на религиозные предметы – прелесть, его политические стихотворения – это дифирамбы… Мои герои – разрушители старого – Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы… Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью». Были такие «глашатаи счастья» и во времена юного Пушкина. 11 апреля 1816 года он, прося у Бога наказания предтечам Белинского, писал: «Дай Бог! Чтобы Шихматовым назло воскреснул новый Буало – расколов, глупости свидетель»! Шихматовых Пушкин называл «невежественным собором» - против него ему нужен был остроумный насмешник «новый Буало». Никола Буало – французский писатель (1636-1711) - Давно начиналось невежественное словесное цунами.
Антипод Белинского - Пушкин: «День каждый, каждую годину привык я думой провождать…». Он досконально изучал всё, о чём потом высказывал свои суждения. Пушкин знал Россию и ее народ, он любил их. «Властитель дум» Белинский выражал в письме к Боткину презрение к «глупому» и «тёмному» народу России: «Мне отраднее кощунства Вольтера, чем признание авторитета религии, общества, кого бы то ни было! Мне приятнее XVIII век – эпоха падения религии, когда на гильотине рубили головы аристократам, попам и другим врагам Бога, разума и человечности». Этот «неистовый Виссарион» уже был «бесом», уже был приверженцем «нечистых»? «Если вести людей к счастью насилием, они лишаются чувства долга, чувства обязанности и ответственности». Это мнение А. С. Пушкина, но В. Г. Белинский не знал и не узнал его никогда. Узнав, не сумел бы понять, - не та порода… Как давно мы должны были учиться всматриваться, вслушиваться, вдумываться …Начать бы сейчас…
И вот еще о том же самом времени и о тех же самых французских (пожалуй, и о русских) «властителях дум» наш Пушкин: «Новые мысли, новое направление отозвалось в умах, алкавших новизны. Дух порицания начал проявляться во Франции (как и у нас ещё до Пушкина). Умы, пренебрегая цветы словесности и благородные игры воображения, готовились к роковому предназначению XVIII века. Ничто не могло быть противоположнее поэзии, как та философия, которой XVIII век дал свое имя. Она была направлена против господствующей религии, вечного источника поэзии у всех народов, и любимым орудием ее была ирония, холодная и осторожная, бешеная и площадная <…> Смерть Вольтера не останавливает потока. Бомарше влечет на сцену, раздевает донага и терзает все, что еще почитается неприкосновенным <…> Общество созрело для великого разрушения». Слово в слово написано Пушкиным не только против Белинского. И ещё: в 1814 году у Пушкина Наполеон - «надменный» галл» со своим утверждением июня 1812 года: «Всё, что я занял – это моё» и пусть глупцы будут счастливы. В.Г. Белинский о том же: «Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью». Так Александр и Николай Романовы «вели» к счастью декабристов и Пушкина… «Галлы хищные» - 15 лет было А.С. Пушкину, когда он так назвал французов, «принёсших» России в 1812 году европейское «счастье». «Галлы хищные» тоже были почитателями Вольтера и Бомарше… Почему их «надменностью», «хищничеством» и нагло-лживым песнопением начал восторгаться смертельно больной Белинский? Из-за болезни? Зависти? Или – хотел быть европейцем? Очевидно, стремление к недосягаемой славе подтолкнуло его к бесовству. Пушкин современен, как всегда!
Белинскому, когда он излагал этот сумбур своих представлений, было 30 лет. А.С. Пушкин в этом возрасте написал «Полтаву». В.Г. Белинский «по ошибке» раньше большевистского «века» родился? Задолго до них он сообщил В. П. Боткину о том, что его «обуревает» жажда сделать усвоенные им «научные и единственно ему известные мысли обязательными для всех и каждого». Автор этого сумбура открыто претендовал на свою исключительность и намерен был «учить» уму-разуму всех. Значит, по недостатку образованности (таланта – скажет Достоевский) Белинским «совершенно овладела французская словесность», но, в отличие от Пушкина, в весьма ограниченном числе ее конкретных имен и имён неадекватно направленных. Как объяснял Пушкин: «природа» таких индивидов была без «глуби» сердца, а сердце было пустым – без Бога. Неизлечимая болезнь усугубляла его умонастроение…
Едва ли приведенное ранее письмо Белинского В. П. Боткину, датированное 1841 годом, было известно Достоевскому. Но Федору Михайловичу были известны эти мысли Белинского… Значит, эти мысли Белинский излагал не только в письме к Боткину, но и устно пусть не на площади, как это накануне революции проделывали французские поэты, но перед собранием тех, кто видел в нем кумира, кому пришлось слушать его, в том числе и Ф. М. Достоевскому. Отголоски этих высказываний Белинского слышатся в речах Раскольникова в романе Достоевского «Преступление и наказание». А вот и любопытная реакция самого Федора Михайловича на способ Белинского «вести глупых людей к счастью». Достоевский писал в дневнике: «Я именно возражал ему, что желчью не привлечешь никого, а только надоешь смертельно всем и каждому, хватая встречного и поперечного на улице, останавливая каждого прохожего за пуговицу фрака и начиная насильно проповедовать ему и учить его уму-разуму». Прервем Достоевского и представим себе, как Белинский «хватает за пуговицу фрака» Рогожина или кого-нибудь из братьев Карамазовых, да даже князя Мышкина, - и начинает их «учить уму-разуму». Князь Мышкин пожалел бы Белинского. За остальных – трудно ручаться. Реакция таких «ораторов» на подмеченную несуразность их речи кем-то из его слушателей обычная: «Белинский рассердился на меня, – вспоминал Достоевский, – и, наконец, от охлаждения мы перешли к формальной ссоре, так что и не видались, наконец, друг с другом в продолжение всего последнего года его жизни».
Судя по всему, речь идет о 1847 годе. Достоевскому – 26, Белинскому – 36. Значит, и к концу жизни Белинский остался тем, кем он был в 1841 году, возможно, еще более ожесточившимся. Это подтверждает его письмо от 15 февраля 1848 года П. В. Анненкову (1813-1887), первому издателю сочинений А. С. Пушкина. У Достоевского был серьезный повод именно в 1847 году перейти от Белинского к М. В. Петрашевскому (1821-1866). Как Пушкин, Фёдор Михайлович искал тех, с кем можно быть «не хладным», «не пустым»? Такими поисками был озабочен и Герцен. «В том, 1847 году, Александр Иванович сменил ориентацию: он покинул Россию, отправляясь для обретения «ясности» в Европу.
В том же году произошло расхождение с Белинским и Гоголя. Они тоже были нравственными антиподами. В отличие от Белинского, Гоголь смотрел, как в зеркало в себя, замечал нравственные «мерзости» в собственной душе и предпочитал сам преодолевать их. Поэтому торжествовал Пушкин, читая первые его произведения. По собственному признанию Гоголя, после публикации «Вечеров на хуторе близ Диканьки», в произведениях, написанных им в 1835-1842 годах, он очищал собственную душу. И Герцен о Гоголе этого времени: «Он взялся не за правительство, не за высшее общество; он расширил рамки, понизил ценз и вышел за пределы столиц». Именно в этом – в выходе за пределы столиц – Пушкин увидел в 1831 году «первое торжество Гоголя» – приближение его литературы к читателю из простого народа. Гоголь обратил «все внимание на толпу, на массу, изобразил людей обыкновенных <…> великий писатель своими дивно-художественными, глубоко-истинными творениями могущественно содействовал самосознанию России, давши ей возможность взглянуть на самое себя как будто в зеркале». Это тоже Белинский о Гоголе, но с иным, чем у Пушкина и Герцена, «отраженным» в зеркале образом. Белинский хотел, чтобы «самосознание России» в творчестве Гоголя отображало отторжение народом своего «бича» – религии и предания. Но Гоголь увидел не то, что ожидал Белинский. «Заглянув, как в зеркало», в душу России, он увидел, что она ЖИВА, и написал: «Я решил собрать все дурное, какое только знал, и за одним разом над ним посмеяться <…> Это было мое первое произведение (комедия «Ревизор» – Р. К.), замышленное с целью произвести доброе влияние на общество». Собрать все дурное в себе, передать его своим героям, – таким образом показать своим читателям и зрителям возможность преодоления нравственного разлада каждым в самом себе». Таким представлялся Гоголю путь нравственного очищения каждого человека и общества в целом. Это понял в нем Пушкин, объявляя: «Гоголь идет вперед!» Как и надеялся Пушкин, на рубеже 1830-1840-х годов такие писатели обеспечивали созревание русской словесности и ее превращение в истинно народную. Вот почему необходимо не только наше напоминание…
Продолжая «выходить за пределы столиц», общаясь с людьми «лесов и полей, с мелкими дворянчиками, чернильными душами, провинциальными чиновниками и их странными самками», – Гоголь написал роман «Мертвые души», опубликованный в 1842 году. «Гоголь почувствовал – и многие другие почувствовали вместе с ним, – что за мертвыми душами в России есть души живые». Наряду с поэзией Лермонтова, погибшего в 1841, «Мертвые души» Гоголя стали «практическим курсом изучения России» (Герцен). По признанию Герцена, увиденное Гоголем и отображенное им в «Мертвых душах», помогло им, «совершеннолетним детям», понять: «Пришел наш черед заняться наукой, и сами мы принялись за Гегеля и немецкую философию» (Герцен). Пушкин начинал «взрослеть», приобретая надежный иммунитет в изучении корней – в изучении России по «Истории» Карамзина, после – отбывая ссылки и постигая корни. Будущие российские мыслители, Герцен в их числе, начинали взрослеть, изучая российские корни в провинциальной глубинке. С приобретенным там иммунитетом они «принялись за Гегеля и немецкую философию» и не только – изучали каждое новое слово европейской науки во всех ее областях. Те, кто увлекался немецкой философией, «с неизбежностью перешли в немецкий доктринаризм, живые люди из русских оказались к нему не способны», - подчеркнул Герцен причину неприятия немецкого доктринёрства. Уточним: «живые люди из русских» оказались не способными щеголять показной салонной просвещенностью, выражавшейся в жонглировании малопонятной, якобы, научной терминологией. «Живые люди из русских» проявили способность к сопоставлению европейской и российской научной мысли. Эти интуитивно шли дорогой, намеченной Пушкиным. «Дьявольская разница», - гордо воскликнул бы Пушкин, увидев «живых людей из русских». Это смог понять Маркс, изучив русский язык по работам А.И. Герцена…и с 1870 года, встречая и общаясь с «живыми людьми из русских». Андрей Окара, если ты – русский, не умирай раньше времени в паутине «научной» терминологии…
Прервем наше повествование о Гоголе и обратимся к его попутчику на пушкинском пути – к Достоевскому. К Пушкину молодого Достоевского вела интуиция. Это подтверждает его первый роман в письмах «Бедные люди». В рукописном виде он оказался в руках сотрудников журнала «Современник» Н. А. Некрасова и Д. В. Григоровича ранним летом 1845 года. Не случайно герой этого романа Макар Девушкин пишет своей подопечной Вареньке: «Ведь вот скажу я вам, маточка, случается же так, что живешь, а не знаешь, что под боком там у тебя книжка есть, где вся-то жизнь твоя как по пальцам разложена. Да и что самому прежде невпопад было, так вот здесь, как начнешь читать в такой книжке, так сам все помаленьку и припомнишь, и разыщешь, и разгадаешь… Это читаешь, – словно сам написал, точно это, примерно говоря, мое собственное сердце, какое уж оно там ни есть, взял его, людям выворотил изнанкой, да и описал все подробно – вот как». «Такими книжками» по воле автора (Достоевского) у Макара Девушкина оказались «Станционный смотритель» (1830) Пушкина и «Шинель» Гоголя. Девушкин читал литературу уже зрелой русской словесности. Пушкин был бы счастлив, узнай он об этом.
Уже признанные писатели Некрасов и Григорович не смогли оторваться от чтения полученной редакцией журнала рукописи романа Достоевского «Бедные люди». Передавая рукопись Белинскому, Некрасов и Григорович с восторгом объявили: «Новый Гоголь явился!». «Бедные люди» вызвали восторг и у признанного властителя дум – у Белинского. «Когда Некрасов опять зашел к нему вечером, то Белинский встретил его «просто в волнении»: «Приведите, приведите его скорее!» – просил Белинский. В тот вечер он признал писательский гений Достоевского и благословил его. Наверное, Белинскому показалось, что появился в России еще один талантливый писатель, который, «заглянув как в зеркало» в душу России, «увидел» то же, что, не всматриваясь в это зеркало, он уже описал в 1841 году. В 1845 году автору романа «Бедные люди» было 24 года. Пушкин непременно бы поздравил Федора Михайловича, как и Гоголя в 1831 году, с «первым его торжеством». Гоголю было 22 года, когда Пушкин поздравил Николая Васильевича с его торжеством…
Справедливости ради стоит заметить, что значение Виссариона Григорьевича Белинского (1811-1848) для «золотого века русского романа все же велико (несмотря на всю «левизну» мировоззрения критика). В статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» именно он, как теоретик, наметил основные черты реалистической литературы. Белинский писал: «Отличительные черты характера произведений г. Гоголя составляют: простота вымысла, совершенная истина жизни, народность, оригинальность». Белинскому мы обязаны образцами классического прочтения художественных произведений А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова (1795-1829), М. Ю. Лермонтова (1814-1841), А. В. Кольцова (1809-1842). И, может быть, даже сохранением этих имен в нашей памяти и в сокровищнице нашей культуры. Наконец, именно Белинского в значительной степени можно считать наставником целого поколения «прогрессивно» мыслящих, талантливых молодых людей того времени. Кроме уже названных Некрасова и Достоевского, достаточно вспомнить, например, И. С. Тургенева (1818-1883), М. Е. Салтыкова-Щедрина (1826-1889) и многих других. Но именно Гоголь с Достоевским окажутся теми литераторами, в общении с которыми до конца, исчерпывающе раскроется натура Белинского. Сострадание к болезни и ранней смерти критика, продолжительная закрытость полного доступа к его наследию способствовали созданию мифа о его личности. Освобождение от мифов и есть один из способов нравственного «очищения» общества и индивидов, его составляющих. Учить правилу, указанному Пушкиным: «Любите писателей, но не покоряйтесь им абсолютно». Именно так.
Гоголь, «выйдя за пределы столиц», «заглянув, как в зеркало» в душу России, но «увидел» там не то, что грезилось Белинскому. В душе русского народа оказались результаты многовековой работы Православной Церкви по духовному воспитанию россиян. Прав был Герцен, кроме «мертвых», вдали от столиц Гоголь увидел огромное множество живых душ. Согласно свидетельству Гоголя в очерках «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847), души эти были «живы» верой в «Священное писание» и тем, что они не только помнили, но и старались сверять свои мысли, поступки и дела с Заповедями Христа. В «Переписке» Гоголь подчеркивал значительность работы Православной Церкви по духовному воспитанию народа. Он признался, что в общении с такими людьми он почувствовал «потребность внутреннего очищения» – преодоления в первую очередь в себе тех особенностей своей натуры, которые, явно не совпадая с Заповедями Христа.
В обыденной жизни такой, весьма важный момент назвали бы пробуждением совести. В связи со сказанным вспоминается один эпизод. Однажды в 2014 году телеканал «Россия-1» транслировал встречу В. В. Путина с писателями. Каждый из них буквально требовал от Президента признания права на свободу творчества. «Свобода – непременное условие для результативного творчества, – заявил Путин. – Но ведь и совесть нужна», – подчеркнул он. Для чего, по мнению Гоголя? И по мнению Пушкина: «Чтобы в таинственную грудь родины, как в сердце друга заглянуть» и потом увиденное там, самое, что ни на есть, честно и смело отобразить в своих сочинениях на русском литературном языке.
По мнению Гоголя, совесть писателям и деятелям культуры в целом нужна: чтобы «произвести доброе влияние на общество», пробудить у каждого «потребность внутреннего очищения»; чтобы каждый мог найти свое истинное место в жизни и добросовестно служил бы избранному делу. Примерно так, как Макар Девушкин в «Бедных людях» Достоевского «нашел» себя в «Шинели» Гоголя и в «Станционном смотрителе» Пушкина. Так в «Переписке» Гоголь объяснял назначение своего творчества. Очевидно, полагая увидеть положительный результат воздействия своих произведений на общество и не увидев его, Гоголь писал с сожалением: «Но эксперимент не удался». Не каждый сознавал, что очеловечивание жизни и нравов людей – это многовековая работа.
Белинский не принял гоголевского понимания назначения творчества писателя из-за того, что понимание Гоголя основывалось на Вере в Бога. Западник и атеист, Белинский подверг объяснение Гоголя яростной критике. За такое видение пути спасения России Белинский назвал Гоголя в 1847 году «проповедником кнута», «апостолом невежества», «поборником мракобесия». «Нет убедительности в поношениях», – сказал бы Пушкин на этот выпад Белинского против Гоголя. Это был прием поношения православного христианина истинным западником. Белинский не считал себя атеистом, он верил в Бога, но не в того, о котором читали молитвы православные священники. Как и Чаадаеву, православные священники не нравились и Белинскому. Он презирал их за то же самое, что и Чаадаев: за то, что они ходят в рясе, носят бороды, верят в предания, а в высшее общество, в отличие от Чаадаева, и Белинский не был вхож. Для иллюстрации того, что вызвало такую яростную реакцию Белинского, позволим себе извлечение из «Переписки» Гоголя. Николай Васильевич воспроизвел в ней способ, которым православные священники советовали помещику разговаривать с его крестьянами: «Возьмись за дело помещика (за любое дело и кого угодно), как следует за него взяться в настоящем и законном смысле. Собери прежде всего мужиков и объясни им, что такое ты и что такое они. Что помещик ты над ними не потому, чтобы тебе хотелось повелевать (!) <…> Покажи им, что заставляешь их трудиться и работать вовсе не потому, чтобы нужны были тебе деньги на твои удовольствия, и в доказательство тут же сожги ты перед ними ассигнации, чтобы они видели действительно, что деньги тебе нуль, но что потому ты заставляешь их трудиться, что Богом повелено человеку трудом и потом снискивать себе хлеб, и прочти им тут же это в Святом писании, чтобы они это видели. Скажи им всю правду: что с тебя взыщет Бог за последнего негодяя в селе и что по этому самому ты еще больше будешь смотреть за тем, чтобы они работали честно не только тебе, но и себе самим <…> Негодяям же и пьяницам повели <…> чтобы, еще завидевши издали примерного мужика и хозяина, летели бы шапки с головы у всех мужиков и все бы ему давало дорогу; а который посмел бы оказать ему какое-нибудь неуваженье или не послушаться умных слов его, то распеки тут же при всех». «Распекация» по Гоголю появится в «Бедных людях» и у Достоевского.
Сравним с рассуждениями Гоголя рассуждения на ту же тему известного предпринимателя В. П. Рябушинского (1873-1955). «В суровую экономическую жизнь, – писал Владимир Павлович, – Церковь вносила оздоровляющую струю. Она убеждала, что функции хозяина вовсе не заключаются в выжимке соков из его рабочих – не кровопийцы наживают капиталы, а талантливые организаторы. Русское православное настроение внушало прихожанам: богач, хозяин многих рабочих, могущий постоянно согрешать несправедливостью, находится, с точки зрения спасения души, гораздо в более опасном положении, чем его служащие. Церковь напоминала хозяину о его обязанностях по отношению к рабочим. Мой духовный отец меня часто спрашивал: не обидел ли я рабочих и служащих? Отношения между хозяином и рабочими не должны представлять собой отношения паука и мухи».
За демонстрацию способности хозяина организовать людей честно и достойно делать дело Белинский назвал Гоголя «поборником кнута» и «мракобесия». На месте того помещика, которого описал Гоголь, «просвещенный» Белинский стал бы слезоточить «сочувствие» угнетенным и призывать их к протесту. Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» описал сходный эпизод: отправляемому в рекруты крестьянину сострадающий «культурный» барин подал деньги, чтобы «смягчить» подозреваемое наличие в его душе недовольства, – крестьянин брезгливо отверг деньги, но с благодарностью принял платочек с завязанным в нем хлебом от крестьянки.
В описанных Гоголем и Рябушинским эпизодах поставьте на место помещика и предпринимателя – священника (например, Иоанна Кронштадтского), или учителя (например, К. Д. Ушинского), или любых самых различных людей, для которых достижение истины во взаимоотношениях между людьми, невозможно, по Пушкину, без любви и добра. Если поставите, вы поймете, на что, самое важное, в 1847 году в «Переписке» обращал внимание Николай Васильевич Гоголь, почему в том же 1847 году Достоевский отверг навязываемый Белинским «путь к счастью» или к простому порядку через грубость и насилие «умного» меньшинства над «умственно ограниченным» большинством. Белинский не прочь был это большинство уничтожить. Герцен поехал в 1847 году в Европу, чтобы там найти ответ на этот вопрос.
Необходимость формирования ответственности каждого (хозяина и работника, земледельца и рабочего, купца и чиновника, деятеля литературы и искусства) перед Богом вслед за Гоголем понял, принял и начал проводить в первом же своем произведении Достоевский. Как отмечено выше, роман «Бедные люди» Белинский принял с восторгом. Но уже вторую попытку Достоевского («Двойник», 1846) ставить своих героев во всякие ситуации и показывать специфику движения их живых душ, – Белинский подверг резкой критике. Не поняли намерений Гоголя и Достоевского и Некрасов с Тургеневым, особенно после появления «Хозяйки» Достоевского (1847). На это произведение, близкое по духу (и фабуле) балладе Жуковского «Светлана», в отзыве Белинский писал: «Что это такое – злоупотребление или бедность таланта, который хочет подняться не по силам и потому боится идти обыкновенным путем и ищет себе какой-то небывалой дороги? <…> Странная вещь! Непонятная вещь!» – признавался Белинский. Достоевский шел дорогой Пушкина и Жуковского. Непонимание этого Белинским, как и незнание – не аргумент. И по Пушкину: «Нет убедительности в поношениях». Н. В. Гоголя Белинскому удалось сломать – он заболел.
Достоевский оказался сильнее. В 1871 году он вспомнил этот отзыв Белинского на его «Хозяйку». В письме к своему современнику, известному публицисту, критику и философу тех лет Н. Н. Страхову (1828-1896) Федор Михайлович писал: «Смрадная букашка Белинский (которого вы до сих пор еще цените) именно был немощен и бессилен талантишком, а потому и проклял Россию и принес ей сознательно столько вреда». Обратимся к эпизоду, который имел место в 1846 году, раньше публикации «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя. В «Дневнике писателя» за 1873 год о нем рассказал человек, уже давно освободившийся от всех сомнений относительно значения Священного Писания и Заповедей Христа в формировании духовного стержня любого индивида. В статье «Старые люди» Федор Михайлович приводит отрывок диалога с участием «неистового Виссариона». «В этот вечер мы были не одни, присутствовал один из друзей Белинского, которого он уважал и во многом слушался; был тоже один молоденький, начинающий литератор, заслуживший потом известность в литературе.
– Мне даже приятно смотреть на него, – прервал вдруг свои яростные восклицания Белинский, обращаясь к своему другу и указывая на меня, – каждый-то раз, когда я вот так помяну Христа, у него все лицо изменяется, точно заплакать хочет… Да поверьте же вы, наивный вы человек, – набросился он опять на меня, – поверьте же, что ваш Христос, если бы родился в наше время, был бы самым незаметным и обыкновенным человеком; так и стушевался бы при нынешней науке и при нынешних двигателях человечества.
– Ну н-е-е-т! – подхватил друг Белинского. (Я помню, мы сидели, а он расхаживал взад и вперед по комнате). – Ну нет; если бы теперь появился Христос, он бы примкнул к движению и стал бы во главе его…
– Ну да, ну да, – вдруг и с удивительною поспешностью согласился Белинский.
– Он бы именно примкнул к социалистам и пошел за ними».
А вот фрагмент  из разговора Коли Красоткина и Алеши в романе «Братья Карамазовы» (1880): «Я не против Христа. Это была вполне гуманная личность, и живи он в наше время, он бы прямо примкнул к революционерам и, может быть, играл бы видную роль… Это даже непременно.
– Ну где, ну где вы этого нахватались! С каким, это, дураком вы связались? – воскликнул Алёша.
– Помилуйте, правды не скроешь <…> но <…> Это еще старик Белинский тоже, говорят, говорил».
Белинский в 1841-1848 годах не мог знать, что такое «социализм», теорию о классах он считал вершиной человеческой мысли, а капитализм – огромной организующей силой, способной сплотить человечество. Как бы ни назывался общественный порядок, англичанин Мильтон, француз Шатобриан, русский Пушкин, – при любом общественном порядке главным считали нравственное состояние общества, при котором каждый человек имел бы возможность реализовать свои способности в том или ином деле. Достоевский был их последователем. На утверждение Белинского об объединяющей роли капитализма он ответил: «Кто, кроме отвлеченного доктринера, мог бы принимать комедию буржуазного единения, которую мы видим в Европе, за нормальную формулу человеческого единения на Земле». Достоевский, судя по реплике его персонажа Алеши Карамазова в приведенном диалоге, в 1880 году – оставался противником революционного переустройства общества. Радетели революции продолжали оставаться для него «бесами».
Как гоголевский (1847) помещик считал необходимым подвергать «распекации» «негодяев и пьяниц», так и Алеша Карамазов (в 1880 году) у Достоевского считал необходимым подвергать «распекации» всех «дураков» (вроде Белинского?) и следующих за ними их «учеников». Макар Девушкин в «Бедных людях» эту меру противодействия всем «дуракам» считал необходимой, крайне важной еще в 1845 году. В очередном письме своей подопечной Вареньке он пишет: «Отчего же не распечь, коли нужно нашего брата распечь. Ну да положим и так, например, для тона распечь – ну и для тона можно; нужно приучать; нужно острастку давать; потому что – между нами будь это, Варенька, – наш брат ничего без острастки не сделает, всякий норовит только где-нибудь числиться, что вот, дескать, я там-то и там-то, а от дела-то бочком да стороночкой. А так как разные чины бывают и каждый чин требует совершенно соответствующей по чину распекации, то естественно, что после этого и тон распекации выходит разночинный, – это в порядке вещей! Да ведь на том и свет стоит, маточка, что все мы один перед другим тону задаем, что всяк из нас один другого распекает. Без этой предосторожности и свет бы не стоял, и порядка бы не было». Достоевский в 1845-1847 и Гоголь в 1847 (в «Выбранных местах из переписки с друзьями») – едины. От пушкинской идеи нравственного очищения общества во имя «священного союза всемирного дружества» Достоевский не ушел и в 1880 году, как бы мы ни относились к его «Пушкинской речи».
Распекация – это предосторожность, предупреждение опасности для жизни и порядка, считает Макар Девушкин, которую порождают имеющиеся у каждого человека разного рода амбиции и желания. Между Макаром Девушкиным и братьями Карамазовыми Достоевский имел возможность наблюдать движение своей собственной живой души, которая сочла необходимым перейти из кружка Белинского в кружок Петрашевского. В этом кружке он наблюдал разных типов во время их деятельности в кружке, на следствии, в суде, во время процедуры казни. Чрезвычайно богатыми были его наблюдения на каторге и последовавшей после нее ссылке. Достоевский пережил и собственные увлечения, и смену доверия обманом, и поклонения с последующим разочарованием. Его верноподданнические вирши, написанные на каторге, – тоже одно из проявлений живой (то есть, неоднозначной – Р. К.) души. Сколько подобных примеров дадут узники сталинских лагерей во славу Никиты Сергеевича Хрущева, «освободившего» их! Сколько было бывших репрессированных, знавших о том, что и он был причастен к их несправедливой и горестной участи, и все-таки простивших его!
Гоголь с Достоевским поняли пушкинское назначение литературы преодоления, Белинский – нет. Безбожник, атеист, сущий западник, но не такой лощенный, как Чаадаев, – оба они были оторваны от корней России. В череде образов, прототипов которых писатель встретил и наблюдал в 1847-1869 годах, Достоевский выделил в 1869 году тех, кого, по его наблюдениям, отличала «многосложнейшая по происхождению жажда власти и интриги и болезненно ранняя потребность выказать личность». В них одновременно с Достоевским увидел серьёзную опасность для России К.Н. Леонтьев (1831-91). Оба они  подчеркнули основную особенность россиян, формировавшихся в условиях «примера лучшего» -всемирную отзывчивость, которую Фёдор Михайлович объяснял следующим образом: «Они (европейцы) несвободны, а мы свободны… Всякий француз может служить не только своей Франции, но даже и человечеству, единственно под тем же условием, что останется наиболее французом, равно как англичанин и немец. Один лишь русский, даже в наше время, то есть раньше, чем будет подведён всеобщий итог, получил уже способность становиться наиболее русским именно лишь тогда, когда он наиболее европеец. Это и есть самое существенное национальное различие наше от всех… Я во Франции – француз, с немцами – немец, с древними греками – грек и, тем самым, наиболее русский, тем самым я настоящий русский и наиболее служу России, ибо выставляю ее главную мысль». Именно это национальное своеобразие, по словам К.Н. Леонтьева, позволяло россиянам называться великой нацией и искать пути и способы сбережения этого своеобразия, как это в своё время делал Пушкин и его «конституционные друзья». «Надо дорожить этим своеобразием, - писал Леонтьев в 1869 году, - и не обращаться с ним торопливо, дабы не погубить своей исторической физиономии, не утратить исторических прав на жизнь и духовный перевес над другими». О том же писал в это время и русский социолог Н. К. Михайловский. В таких индивидах видели опасность для России русские словесники: Фонвизин, Крылов, Княжнин, Карамзин ещё до войны 1812 года. Пушкин увидел эту опасность для России в 1816 году и тогда написал стихотворение «Тень Фонвизина».
Напомним, заслугу Гоголя (вскоре и Достоевского) Белинский увидел в том, что он первым «обратил внимание на толпу, на массу, изобразил людей обыкновенных» и дал «возможность России взглянуть на самое себя, как будто, в зеркале». В центре внимания убежденного западника Белинского – толпа и вся Россия, которых надо «одаривать» сверху обретенными знаниями и уже освоенной европейской культурой, «вносить» это «знание» в сознание извне, – скажет Ленин в 1902 году. Гоголя и Достоевского, вслед за Карамзиным, Жуковским, Вяземским и Пушкиным, интересовал каждый человек, его ставшее мудростью ЗНАНИЕ, его внутренний мир - состояние его души, от особенностей наполненности которого зависело движение каждого индивида влево или вправо; движение к истинному прогрессу или к разрушению. Зеркалом, в которое сначала Гоголь, потом и Достоевский, начиная с первого его романа «Бедные люди», Гоголь и Достоевский предлагали всматриваться каждому, был Иисус Христос. Нравственным кредо для каждого они считали – Его Заповеди. Публичное признание ими и их многочисленными единомышленниками, о которых речь пойдет ниже, значения Священного Писания в развитии самосознания россиян, в освобождении и спасении их, – свидетельствовало о том, что в отличие от западников, начиная с Белинского, в понятия просвещенность, гуманность, цивилизация они вкладывали иное содержание. Из советских литературоведов это понял М. М. Бахтин (1895-1975). Поэтому и в ссылке оказался?
А что Герцен, углубленно изучавший немецкую философию? Вспомним Чацкого, героя комедии А. С. Грибоедова (1790-1829) «Горе от ума». Насмотревшись на «всеобщую придворную грамматику» в действии, с возгласом: «Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок!», – он убегал … в Европу. В январе 1847 года Александр Иванович Герцен навсегда покидал Россию. В Европу уезжал мыслитель, знавший Россию далеко за пределами ее столиц. Убежденный западник хотел увидеть, чтобы сопоставить узнанную им Россию с тем, что представляла собой на самом деле его кумир – Европа. Он уже задумывался над вопросом: имелись ли серьезные основания для непримиримой полемики между западниками и славянофилами. В один из последних дней его прощания с Россией во время прогулки мимо него промчалась карета и вдруг остановилась. Из кареты вышел один из лидеров славянофилов Константин Сергеевич Аксаков. Он подбежал к Герцену, «чтобы проститься». Обменявшись рукопожатиями, Аксаков вернулся в карету – Герцен продолжал стоять на месте. Не успела карета тронуться, как Аксаков выскочил из нее, подбежал к Герцену – они обнялись и оба заплакали, слезами прощая друг другу беспочвенную полемичность, разделившую их.
Сходный эпизод имел место в 1974 году. Исключенного из всех Союзов Александра Галича (1918-1977) власть отправляла в принудительную эмиграцию. Юрий Нагибин, талантливый и обласканный властью писатель, постоянный критик Галича, несколько лет отказывавшийся от общения с ним, – первым примчался к Александру Аркадьевичу, чтобы пожать ему руку, выразить сочувствие и помочь очень популярному человеку, но уже продолжительное время лишенного средств к существованию. Россия, Россия, – свои истинные ценности она продолжала познавать и понимать в сравнении… и с огромным опозданием.
Герцену хватило одного года (1848 – !) чтобы познать, понять и разочароваться в «просвещенном» европеизме. Он признал, что там, в России, в отличие от «просвещенной» и «гуманной» Европы, осталась «сила мысли, сила правды, сила слова». Там, в Европе Герцен нашел ответ на свой вопрос, который встал перед ним накануне отъезда, который позже он воспроизвел в «Былом и думах». Не со всеми суждениями Герцена в его ответе можно согласиться, но главное он заметил верно. В «Былом и думах» Александр Иванович писал: «Западная цивилизация, такая, какой она выразилась во время реставраций, оправдана. Славяне решили вопрос иначе. В их решении лежало верное сознание живой души в народе, чутье их было проницательнее их разумения. Они поняли, что современное состояние России, как бы тягостно ни было, – не смертельная болезнь (Достоевский произнесет это в 1880 году). В то время, как у Чаадаева (у западников – Е. Е.) слабо мерцает возможность спасения лиц, а не народа, – у славян (славянофилов) явно проглядывает мысль о гибели лиц, захваченных современной эпохой, и вера в спасение народа» (А. И. Герцен). Нить от Карамзина продолжала тянуться.
Остававшиеся в России правые «силу мысли, силу правды, силу слова» относительно своих корней - народа обретали в результате изучения России. Далеко «за пределами столиц» собирал материал В. И. Даль (1801-1872) для толкового «Словаря живого великорусского языка»; заволжское старообрядческое купечество изучал П. И. Мельников-Печерский (1818-1883); С. В. Максимов (1831-1901) исследовал сочетание язычества и христианства в народной религиозности, изучал историю славянской колонизации и роль в ней монастырей. Очень далеко за пределы России – к островам «Новой Гвинеи» - отправлялся в эти годы Н.Н. Миклухо-Маклай (1846-88), чтобы научно опровергнуть теорию расизма и доказать возможность «всемирного дружества».
«Книги Максимова, – писал М. Е. Салтыков-Щедрин, – должны быть настольными для всех исследователей русской народности наравне с трудами Даля, Мельникова и других», например, Миклухо-Маклая…
«Потребность внутреннего очищения», потребность преодоления в себе нравственного разлада вслед за Гоголем и Достоевским своим творчеством вызывали у читателей: М. Е. Салтыков-Щедрин (1826-1889), И. А. Гончаров (1812-1891), И. С. Тургенев (1818-1883), А. Н Островский (1823-1886), Л. Н. Толстой (1828-1910), Н. Г. Помяловский (1835-1863), Г. И. Успенский (1843-1902), В. Г. Короленко (1853-1921). Они создавали впечатляющие образы «левых» в составе купечества, чиновничества, дворянства и духовенства. Но властвующая элита предпочитала не вникать в подробности ни истории, ни географии России, ни, тем более, в подробности психологии подданных российской империи. Она довольствовалась отрицательными литературными образами, считая их «истинным» лицом россиян, в ее представлении темных, грубых и невежественных, живущих в экономически и культурно отсталой стране, «остро нуждающейся» в заимствовании «достижений» европейской цивилизации и в насаждении этих «достижений» в России. «Каждый выбирает для себя». Как определяли свой выбор многочисленные персонажи произведений Достоевского?

4) Правые – кто они в России XIX века.

Персонажи «правых» в художественном творчестве российских писателей встречались реже. О них пойдет речь ниже, в повествовании об их делах. В процессе «внутренней работы над собой» и исследованиями правых рождения 1800-1820-х годов была создана солидная основа для последующей углубленной научной разработки проблемы Россия и Европа следующим поколением правых – рождения 1820-1830-х годов. В 1869 году вышла из печати работа Николая Яковлевича Данилевского с аналогичным названием. «Россия и Европа». В предисловии к книге ее издатель Николай Николаевич Страхов (1828-1896) писал: «Эта книга о духовной самобытности славянского мира. Это новый взгляд на всю историю человечества, новая теория всеобщей истории». Еще суждение: «Нигде еще доселе эти теории не развиты так полно, обстоятельно и широко, как в книге, нас занимающей». Это суждение о работе Данилевского принадлежит академику АН России Константину Николаевичу Бестужеву-Рюмину (1829-1897). Н. М. Карамзин, С. В. Максимов, И. Д. Беляев подчеркивали, что особенностями славянской колонизации Русь и Россия обеспечивала успешную сопротивляемость всем притязаниям извне и относительную стабильность ее внутренней жизни.
Тем, кто «сетовал» на «отсталость» России от Европы, Н. Я. Данилевский и К. Н. Леонтьев (1831-1891) объясняли: «Россия отличается от Европы не в степени, а в самом типе развития». Из сопоставления России с Европой именно это понял А. И. Герцен в 1848 году. Эту истину много лет изучал профессор исторического факультета Московского университета И. Д. Беляев. Он освещал ее в исследованиях, опубликованных в 1851, 1855 и в обобщающем труде – «Крестьяне на Руси» (1859). «На основании памятников», по его словам, он старался показать «стыдящимся»: то, что они называют «отсталостью» России есть в корыстных целях искусственно внедренная их предшественниками всеохватывающая система опеки и в тех же целях сохраняемая ими, их потомками». Рецензиями на работу И. Д. Беляева «Крестьяне на Руси» В. И. Вешняков и Ю.Ф. Самарин в 1859 году подтвердили, что и им эта истина была известна и понятна.
Об отличии России от Европы в самом типе развития, кроме названных нами исследователей, в 1850-1870-е годы писали: Н. Н. Страхов, Ф. И. Тютчев, А. А. Киреев, В. И. Ламанский, К. Н. Бестужев-Рюмин, А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой. Они напоминали своим читателям о необходимости восстановления «завещанной прошлым программы устроения России». Вслед за ними в XIX об этом напоминали: В. А. Кокорев, К. Н. Леонтьев, А. А. Пороховщиков, Н. К. Михайловский, В. В. Розанов, Н. С. Трубецкой; в XX веке: Н. А. Бердяев, В. В. Зеньковский, Ф. А. Степун, Г. В. Вернадский, П. Н. Савицкий, С. Н. Прокопович, И. А. Ильин, П. А. Сорокин. Изучению типа российской цивилизации посвятил свою жизнь Л. Н. Гумилев. Дело его продолжили его ученики и последователи. С трудами стольких исследователей следует познакомиться, чтобы иметь не скороспелое представление о России. Потрудимся прежде, чем выразим «собственное» мнение. «Право» голоса – не стоит спешить с его реализацией…
Достойны преклонения Иван Александрович Ильин и Федор Августович Степун, хотя и они не были свободны от заблуждений. В страшные послереволюционные десятилетия И. А. Ильин писал: «Русская интеллигенция не увидела и не постигла глубокое своеобразие России», не поняла, что Россия может строиться только самобытным творчеством, а не слепым заимствованием у Запада, не уразумела, что русский национальный духовный акт иной, чем у западного европейца». Освещению этой же проблемы Ф. А. Степун посвятил большую статью «Пролетарская революция и революционный орден русской интеллигенции». Она была написана им в 1927-1928 годах. В памяти у всех, принудительно отправленных в 1922 году в эмиграцию, еще очень свежи были воспоминания о недавно пережитом. «Забыть так скоро, Боже мой», – невозможно. Иван Сергеевич Шмелев потерял в огне гражданской войны единственного сына, и все-таки нашел в себе силы возразить своим известным и авторитетным коллегам. «Не вся интеллигенция русская была такою», – возражал Иван Шмелев (тоже Ивану) Ильину. Он уточнял: «Были и верные направления, законнейшие течения русской мысли, здравомыслящие государственно-национально». Как Гоголь с Достоевским против Белинского, который, по мнению Федора Михайловича, «проклял Россию». Не всякого, способного прочитать некоторое количество книг, следует именовать интеллигентом.
Напомним: Герцен (дворянин), Кокорев (третье сословие), Чернышевский (из духовенства), Лавров (мещанин), Ковалевский (дворянин), – ну и довольно. О каком классом принципе можно говорить в оценке их творчества? Попытки представить абстрактную интеллигенцию виновницей российской трагедии XX века имеют место и сегодня. Это подтверждает одно: мы никак не можем отказаться и освободить себя от пут классовой теории. Между тем интеллигенцией можно считать лишь «правых». Они своей научной и разносторонней практической деятельностью обеспечивали восстановление величия России, осуществляли очеловечивание жизни и нравов людей. Тех же, кто не понял отличие России от Запада и вверг ее в разрушительную революцию, – невозможно назвать интеллигенцией. Это – «нечисть», это левые, это – дьяволы с точки зрения веры. Среди них действительно не было тех, кто знал, что «русский народ не отставал в вопросах цивилизации, что он имел иной тип цивилизации». Эти, «левые», не хотели раньше, не желают признавать и сегодня принципиальное, два тысячелетия назад определившееся отличие российской цивилизации от европейской.
Примечательно, что именно незнающими национальной духовной традиции России оказывается одинаково востребованным миф об отсталости России, о «темноте» и «невежестве» россиян: этим мифом довольствовалась монархическая элита до февраля 1917 и номенклатурная элита коммунистической диктатуры после октябрьского 1917 года большевистского переворота. Еще живущими ветеранами коммунистической номенклатуры и воспитанной ими молодежью миф об «отсталости» России остается востребованным и поныне. Как и полтора столетия назад (согласно свидетельству Н. К. Михайловского), им для «усвоения» этого мифа не нужно было ни знаний, ни усилий критической мысли.

5) Предприниматели о сохранении России созданием условий для нормальной жизнедеятельности россиян.

До октября 1917 года они прилагали усилия к возрождению завещанной прошлым программы устроения России разносторонней научной и практической деятельностью. Среди них были хранители ядра русской духовности: из купечества и предпринимательства, участники земского движения и крестьянство, из числа научной и творческой интеллигенции. Нас в наших суждениях часто подводит недостаточная информированность. Так в 1928 году, осмысливая причины постигшей Россию в октябре 1917 года катастрофы и ища виновных в ней, Ф. А. Степун утверждал: «Властные древние дворянские роды догнивали на корне… Буржуазия только еще слагалась из недавних Тит Титычей и Африкан Савичей, самодуров и англоманов, и, не представляя собою настоящей политической силы, шла в последнем счете на поводу у обреченного гибели дворянства». Это утверждение Ф. А. Степуна – пример определяющего влияния на серьезного мыслителя мертворожденной классовой теории. С точки зрения мертворожденной классовой теории (сословной), к его утверждению не придерешься. Для абстрактного анализа эта «теория» очень подходит. Жизнь сложнее. Многие умозрительные утверждения в очень интересном сборнике его статей «Чаемая Россия» Федор Августович Степун имел возможность избежать, обратившись к выступлениям в эмигрантской печати своих товарищей по несчастью, хотя бы таких, как И. С. Шмелев, В. П. Рябушинский, С. Е. Крыжановский, В. В. Зеньковский и многие другие. Сказалась разобщенность эмиграции и в значительной мере то обстоятельство, что история научной и разносторонней практической деятельности правых по возрождению «завещанной прошлым программы устроения России» знатоки этой истории еще не успели представить в обобщающем виде, как большевики даже память о ней постарались надежно спрятать или вовсе уничтожить. «Буржуазия только еще слагалась» – это Ф. А. Степун в 1928 году. Собранные Л. Н. Краснопевцевым в музее предпринимательства и благотворительности материалы рассказывают о другой русской буржуазии, уже состоявшейся и весьма деятельной с начала XIX века. Но ведь и сейчас можно услышать от наших экономистов: «Россия живет в условиях первоначального накопления капитала». Боже правый! Просвети их, заблудившихся в беспочвенных «умствованиях» и плохо видящих!
В то время, когда в столицах в словопрениях выявлялись истинные сыны Отечества и будущие бесы, в первой половине XIX века далеко за пределами столиц громко и энергично заявили о себе повзрослевшие «живые», «чистые» души из числа купцов и предпринимателей. О них и об их делах уже тогда знали и писали. Например, о Мальцовых. Иван Сергеевич Мальцов (1807-1880), один из членов миссии А. С. Грибоедова в Персии, по возвращении в Россию в 1830-е годы увлекся предпринимательством. Дворянин, крупный земельный собственник (238 тысяч десятин земли), он был противником отмены крепостного права и демократических тенденций в системе управления страной. В то же время он резко выступал против бюрократического самовластья и рекомендовал в послании Николаю I (!) «нынешние самовластные министерства отдать под контроль выборных русских людей (но!) исключительно дворянского происхождения». Все-таки – контроль! Иван Сергеевич был основателем завода по производству российского хрусталя – от этого завода получил свое наименование город Гусь-Хрустальный. Понимая значение цивилизованных условий для развития производства, понимая зависимость частного богатства от благосостояния создающих это богатство людей, он начинал с создания благоприятных условий для жизни и результативной работы подчиненных ему людей, начинал с бесплатного обучения взрослых и детей. И. С. Мальцов строил каменные дома для рабочих, открывал школы, основал техническое училище для подготовки специалистов-рабочих. За обширную программу обучения преподаватели называли созданное им техническое училище местным университетом. Рабочие в его поселениях были поголовно грамотными. Для украшения Храма, построенного в городе на средства Мальцова, был использован хрусталь, произведенный его рабочими. Для детей, старцев, сирот и больных была разработана и осуществлялась целая система общественного призрения. Очевидцы свидетельствовали, что за 50 лет, даже во время крепостного права никто из мальцовских рабочих не испытал телесного наказания, никто не был лишен работы за уклонения и проступки. Не очеловечиванием ли жизни и нравов людей занимался этот представитель русской буржуазии? Что в нем от Тит Титычей и Африкан Савичей? До сих пор сохраняется необходимость учиться всматриваться, вслушиваться и понимать, почему русская литература создавала образы Тит Титычей и Африкан Савичей. Гоголь собирался рассказать о других, таких, какими были Мальцовы. Не успел… Иван Сергеевич и его двоюродный брат Сергей Иванович (1810-1893), тоже Мальцов, были создателями одного из первых универсальных промышленных районов, целой промышленной империи со своими заводами и фабриками, своими законами и деньгами, с особой формой одежды для рабочих и своей полицией. Этот универсальный промышленный район располагался на территории Брянской, Орловской, Тульской, Калужской и Смоленской губерний. В недрах этого промышленного района получалось все необходимое для жизни: строительные материалы, посуда, мебель, сельскохозяйственные продукты и т. п. Извне покупали только мануфактурные и колониальные товары… На мальцевских заводах производились паровозы, вагоны, рельсы, пароходы. Они поставили первую мартеновскую печь. На территории их промышленного района действовал первый частный телеграф, телефон и железнодорожная узкоколейка. Для сбыта готовой продукции своих предприятий Мальцовы учредили торговые дома со служащими в Риге, Минске, Петербурге, Москве, Киеве, Чернигове, Херсоне, Одессе, Екатеринославе, Нижнем Новгороде и Ростове-на-Дону. С. И. Мальцов хотел создать тяжелую отечественную индустрию, современное машиностроение, сделать рывок к техническому прогрессу. В самый разгар железнодорожного строительства, когда стране потребовался подвижной состав на многие миллионы, переплачиваемые за границу, правительство в лице трех министров: Валуева (МВД), Мельникова (путей сообщения) и Рейтерна (финансов) обратилось к русским заводчикам с призывом организовать производство паровозов и вагонов. Отозвался один С. И. Мальцов. Его примеру последовали два петербургских завода – Полетики и Путиловский. Не останавливаясь перед затратами, справился со всеми условиями контракта один С. И. Мальцов. Правительство обещало ему долгосрочные заказы, и он вложил в дело более двух миллионов рублей. Но заменивший П. П. Мельникова на посту министра путей сообщения ГРАФ (не «русский интеллигент»? – Е. Е.) В. А. Бобринский предпочел заказывать подвижной состав в Европе, отказавшись от услуг заводов и специалистов, подготовленных Мальцовым. Ущерб, причиненный Мальцовым государственным чиновником, был огромным, но братья-предприниматели продолжали действовать.
При ином отношении царских министров к инициативам и самоотверженной деятельности таких предпринимателей, какими были братья Мальцовы, Россия могла освоить не только производство железнодорожного подвижного состава, но и производство техники для многих отраслей народного хозяйства, в том числе и для аграрного сектора. Не стоит забывать и того, что наследником их богатства было осуществлено финансирование строительства музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве. Дерзость и масштабность замыслов этих двух капитанов промышленности, способность идти на личный риск во благо процветания дела, вызывала зависть некоторых коллег по роду их деятельности и серьезные противодействия со стороны чиновников дворянско-помещичьего правительства. До 1854 года от чиновничьих удавок их спасало благоволение к ним Николая I. Чтобы процветать и далее, после 1854 года им и многим другим инициативным предпринимателям приходилось полагаться на свой характер, волю и деньги. И. С. и С. И. Мальцовы своей деятельностью в отдельно взятом районе подтверждали результативность иной системы устроения России. Вот что удалось спрятать большевикам. Мы до сих пор расплачиваемся за незнание своей истории, заменяя факты черными дырами «аналитических» обобщений.
А. Субботин, по поручению ВЭО посетивший в 1892 (!) году этот промышленный район, писал: «Самое развитие этого района представляет такие самобытные черты, какими рельефно выражается предприимчивость русских людей, временно подавляемая искусственными условиями жизни. Ярко оттеняется все то, на что эти люди способны в области экономического и культурного развития, если им не мешает излишняя регламентация и другие стеснения, выработанные крепостнической административной системой, не приноровленной к жизни».
Одновременно с Мальцовыми «крупным знатоком промышленного мира России» был признан тогда и Василий Александрович Кокорев (1817-1889). «Он был глубоко предан этому миру, – писал о нем Н. И. Мамонтов. – Он пионерствовал в разных предприятиях, создавал их широкою рукою и с большим предвидением. Его неистощимой энергии немыслима была осторожность и колебания! Кокорев создавал веру в себя, был искренен в своих начинаниях и ясновидчески предусматривал свое торжество над недомыслием окружающих». По совету и при помощи Д. И. Менделеева В. А. Кокорев построил первый в России нефтеперегонный завод. Он был первым организатором картинной галереи с правом бесплатного посещения ее для малоимущих граждан. Кокорев много ездил по России, много видел, много узнал и понимал ее проблемы. С него портрет Африкан Савича точно не напишешь…
Самым крупным благотворителем среди этого поколения именитых купцов и предпринимателей был Гаврила Гаврилович Солодовников (1826-1901). На его средства было построено здание Московской консерватории. Он строил театры, больницы, училища, дешевые квартиры. 20 миллионов оставил Гаврила Гаврилович на благотворительные цели. Треть из них предназначалась на строительство в российской глубинке мужских и женских училищ и профессиональных школ. Это ли не очеловечивание жизни и нравов людей в русском понимании просвещенности и гуманности.
Близким другом В. А. Кокорева был Козьма Терентьевич Солдатёнков (1818-1901). «Высокого ума, широко образованный, чрезвычайно приветливый, он превосходно умел ценить и сплачивать вокруг себя культурные силы, поддерживать начинающих литераторов и ученых». Это мнение о Солдатенкове князя В. М. Голицына. Козьма Терентьевич рано усвоил взаимосвязь между личным и общественным богатством. Он разделял идеи об ответственности богатства и необходимости служения его общественным нуждам. На его средства была построена Боткинская больница в Москве, он учредил стипендию малообеспеченным студентам Московского университета. Солдатенков поддерживал материально семью Н.Г. Чернышевского, издавал его книги и сочинения В. Г. Белинского, Н. И. Зибера, В. О. Ключевского, Г. Спенсера и др.
Представитель знаменитой купеческой династии Ляминых, известной с конца XVIII века, Иван Артемьевич (1822-1894), будучи городским головой Москвы, открыл пять городских училищ для мальчиков, Политехнический музей, построил первую детскую больницу Св. Владимира, крупные суммы жертвовал во время Крымской войны. Более 30 лет поддерживал он Церковь Пресвятой Богородицы на Ордынке, на его средства был построен храм Святителя Тихона Задонского и приходская школа в Сокольниках.
Их современниками и единомышленниками были: братья Сергей и Павел Михайловичи Третьяковы, представители купеческой династии, известной с XVIII века. С того же времени были известны купцы из крепостных крестьян: братья Федор и Василий Федоровичи Набилкины, братья Герасим и Алексей Ивановичи Хлудовы. В 1820 году из крепостных выкупил себя и своих сыновей Савва Васильевич Морозов; несколько десятков крепостных с семьями выкупили братья Ефим и Иван Федоровичи Гучковы.
Это были несколько десятков именитых фамилий верхов купечества и предпринимательства. Не Тит Титычами, не самодурами и англоманами были они. Еще менее можно было назвать англоманами и самодурами представителей среднего и низшего купечества, «не меньшей, а часто и большей духовной ценности, чем так называемое именитое купечество. Их деятельность может служить ценным материалом для истории русской культуры и, более того, для истории русской экономики», – писал о них В. П. Рябушинский. Кто решится усомниться в том, что по делам своим они были истинными интеллигентами? Если бы это было известно И. А. Ильину, неужели он утверждал бы, что «русская интеллигенция не увидела и не постигла глубокое своеобразие России»? Или Иван Александрович утверждал это потому, что среди именитых и неименитых немало было купцов и предпринимателей, давно и недавно вышедших из крепостных крестьян? Но ведь именно они уже в первой половине XIX века самостоятельным хозяйствованием достигли заметных результатов в металлургии, машиностроении, текстильной и перерабатывающей промышленности, в строительстве и горном деле. Именно они радели о превращении России в самостоятельную мощную индустриальную, культурную и просвещенную державу, способную конкурировать с европейской культурой и цивилизацией, и не останавливались перед огромными затратами на эти дела. Они резко критиковали безоглядные заимствования самодержавной элитой «достижений» западноевропейской цивилизации. От их имени в 1858 году В. А. Кокорев взывал к верховной власти и ее элите: «Пора вернуться домой!», чтобы, вовлечь в жизнь и в развитие России самую многочисленную часть населения страны – крестьянство. Они знали, какие огромные созидательные силы таило в себе это сословие россиян. С очеловечивания жизни и нравов людей начинали они, с корней начинали, им обеспечивали жизнь и развитие, этим же служением завершали свою жизнь. «Первоначальное» или иное это было «накопление» капитала? Использование же накопленного капитала российскими предпринимателями действительно существенно отличалось от использования капитала европейцами.

6) «Судьбе русского крестьянства я придаю ВЕЛИЧАЙШЕЕ значение».
 И. А. Ильин (1882-1954) о сохранении России.

О крестьянстве Ф. А. Степун судил не по материалам газет или литературы. Он наблюдал его с детства. В 1928 году в «Чаемой России» он писал о нем: «Старый русский дореволюционный хлебороб-хозяин был высококультурным человеком в самом подлинном и строгом смысле этого слова». Но стал он таким лишь к началу XX века – в период взросления Степуна. В результате утверждения системы крепостничества Россия задолго до Крымской войны оказалась в тупике: осложнились отношения между народами, населявшими эту территорию, росла и усиливалась рознь между сословиями, вызывая озабоченность российских мыслителей, талантливых предпринимателей и дальновидных государственных деятелей. Выход из тупика они видели в отмене крепостного права с целью, в первую очередь, достижения гражданского согласия в стране. Российские императоры: Павел и Александр I тоже сознавали необходимость отмены крепостного права и даже предпринимали шаги к этому. Министр внутренних дел (1841-1852) в правительстве Николая I Лев Алексеевич Перовский настаивал на необходимости отмены крепостного права и предлагал осуществить ее постепенно. Верхи не спешили и протянули еще несколько десятилетий! И все потому, что никто из приближенных российских императоров не считал крепостное право болезнью страны, тем более никто из них не склонен был считать эту болезнь результатом многовековой политики верховной власти. В окружении престола немного было тех, кто сознавал остроту и размеры опасности для страны болезни, называемой крепостничеством. Даже после того, как Россия потерпела поражение в Крымской войне. Понять это могли лишь те, кто, изучая Россию, становился хранителем, защитником ее традиций и приверженцем возрождения ее могущества. «Крымская война открыла надобность изменить неудовлетворительное устройство России», – писал Н. Г. Чернышевский в журнале «Современник» в 1856 году. Основанное на крепостничестве неудовлетворительное устройство России являлось главной причиной поражения ее в Крымской войне – утверждал Николай Гаврилович и замену этого устройства он не сводил лишь к ликвидации крепостной зависимости крестьян от помещика.
Помимо верхов, в остальной России с 1856 года ни одна дискуссия – в печати или в собраниях – не обходилась без того, чтобы речь не зашла о необходимости всеохватывающего «изменения неудовлетворительного устройства» России. «Да обновится Русский человек новой привязанностью к России и всему русскому!». Этот тост провозгласил известный предприниматель Василий Александрович Кокорев (1817-89) на встрече моряков – героев обороны Севастополя, состоявшейся 18 февраля 1856 года в его имении. Тост Кокорева перекликался с заявленным в 1836 году требованием Пушкина: «Дух надо менять!».
Чтобы понять требовавшие решения российские проблемы, не в Европу ездил В. А. Кокорев. В 1858 году он писал: «Мне довелось изъездить Россию вдоль и поперек, многое услышать (от русских людей! – Е. Е.), многое подметить и умолчать об этом я считал делом противоестественным». В этой России он «услышал и подметил» главное – недопустимость и опасность полумер в решении крестьянского вопроса, затрагивающего интересы всех сословий страны.. «Если однажды крестьянский вопрос поднят, – писал В. А. Кокорев в 1858 году, – то остановить его уже нельзя, потому что он имеет свойство самовозгорания, и чем более будут гасить, тем сильнее будет гореть… Когда новый порядок сообщит довольство крестьянам, тогда вся торговля разовьется и примет другие размеры, значит и мы, купцы, будем иметь новую огромную выгоду». И предприниматели тоже, – вскоре подчеркнул он заинтересованность деловых россиян всех сословий в исчерпывающем решении крестьянского вопроса.
Отвечая участникам оживленной дискуссии об общине (ее противникам и сторонникам), он обратил внимание на важность предоставления крестьянам права хозяйственной самостоятельности: «Скажем в ответ на это и тем и другим: взмилуйтесь и дайте, ради Бога, хотя немного пожить без всякой опеки; одним словом, возвратите жизни жизнь, и тогда все правила, какие нужно, выработаются сами: они будут  живучи и многоплодны. Навязывать для сельской жизни общинное поле – есть насилие, продолжал он, – навязывать собственное землевладение каждому тоже насилие. Дайте право при общинном землевладении заводить починки на пустопорожних казенных землях или на приобретенных покупкою от частных владельцев и тогда каждый крестьянин распорядится устройством своего положения, как ему выгоднее». Вот он 1858 года вариант решения аграрного вопроса, рожденный СНИЗУ и подмеченный человеком, который «изъездил Россию вдоль и поперек». С первой половины XIX века осмысливались и определялись, в том числе и представителями третьего сословия (русской буржуазией – Е. Е.) основные принципы будущей аграрной реформы П. А. Столыпина. В такую Россию верили Ломоносов, Карамзин, Н.И. Тургенев и Пушкин, в середине XIX века – Кокорев.
Успешный предприниматель, В. А. Кокорев рассуждал как человек дела, прекрасно знавший, какое влияние может оказать на человека самостоятельное хозяйствование и как положительно оно может сказаться на благополучии страны в целом. В случае предоставления реформой такого права, надеялся Кокорев, «дворяне, перейдя от душевладельцев в землевладельцев, поймут важность устройства земледелия по способу европейскому и сделаются представителями выгод, от земли получаемых (!). Равно и крестьяне, сделавшись владельцами и арендаторами земли, примутся за обработку ее внимательнее, зная, что результаты их труда все принадлежат им». Через 50 лет в первой Государственной Думе в 1906 году объяснял это своим коллегам Н. С. Волконский. Такие мы тихоходы! Таким было представление российских предпринимателей, формирующейся буржуазии (!), середины XIX века о путях восстановления могущества России на эволюционном пути ее развития. Герцен был прав: здесь, у него на Родине работала «сила мысли, сила правды, сила слова». Нам бы знать и помнить об этом! Опять – напоминание.
Управленческая бюрократия была далека от понимания истинной сущности стоявшей перед Россией проблемы. Ее заботили иные проблемы. Предприниматель Кокорев, обвиняя ее в незнании российских условий, в необдуманном переносе на российскую почву западных экономических моделей, в отказе исходить из российского народного опыта писал: «Пора государственной мысли прекратить поиски экономических основ за пределами России, пора возвратиться домой и познать в своих людях свою силу, без искреннего родства с которой никогда не будет согласованья экономических мероприятий с потребностями народной жизни». Боже правый! И редакционной комиссии по составлению Положения об отмене крепостного права В. А. Кокорев советовал обратить внимание на самостоятельную разработку этого Положения: «Не подражать ни Европе, никому, освобождаясь и от канцелярщины, и от бюрократии времен Петра I». Он настаивал на уравнении крестьян в правах с другими сословиями. В статье «Миллиард в тумане» Кокорев утверждал: «Неужели в наше время нужно еще доказывать, что без общечеловеческих прав люди не могут рассуждать ни о чем открыто и безболезненно <…> Очевидно, что, прежде всего, надобно дать крестьянам общечеловеческие гражданские права», – справедливо настаивал этот спаситель отечества до 1861 года.
В отличие от управленческой бюрократии, истинные защитники Отечества специально изучали Россию, ее внешние и внутриполитические проблемы и знали их лучше власти предержащей. В 1843-1853 годах Н. Я. Данилевский (1822-1885) изучал Россию, работая в Тульской губернии. В 1853-1857 годах он состоял в комиссии, которая по заданию ВЭО изучала границы территории ЦЧО. С 1857 по март 1861 года в качестве чиновника Департамента сельского хозяйства он занимался поиском решений аграрных проблем. Пореформенное развитие хозяйства России Данилевский наблюдал в годы, когда изучал состояние рыболовства на Волге и Каспии, на Азовском, Черном, Белом и морях Ледовитого океана, на Чудском, Псковском и на озере Рица на Кавказе. Работая на Кавказе, Николай Яковлевич написал труд о культуре, традициях хозяйствования кавказских народов. Работая в Крыму, он составил карту водопользования на полуострове, занимался совершенствованием виноградарства. Посещая Норвегию и Персию, он имел возможность сопоставлять их организацию хозяйства с организацией хозяйства в России. Он хорошо знал Россию и предупреждал, что во внутреннем ее состоянии таится грозная опасность, которая может сказаться отрицательно на сопротивляемости притязаниям извне на ее целостность. Этот россиянин видел глубже и дальше правителей России. Он хорошо узнал Россию прежде, чтобы написать труд «Россия и Европа». По словам Н. Н. Страхова, Н. Я. Данилевский – «этот неизвестный праведник, был солью земли русской, которыми спасается наше отечество». «Фразерство и дело – непримиримые противоположности».
Таким же спасителем отечества был и Юрий Федорович Самарин (1819-1876). Детство и юность его прошли в придворной среде. До конца дней его одаривала своим вниманием императрица Мария Федоровна. Западник, Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885), так характеризовал своего друга славянофила: «Непреклонное убеждение и цельный нравственный характер, не допускавший никаких сделок с совестью, чего бы это ни стоило и чем бы это ни грозило. Чужд властолюбия и честолюбия, широко терпим к чужим мнениям. Имел громадный авторитет во всех слоях общества». Потому что тоже хорошо знал Россию. После окончания Петербургского университета (1838) и защиты диссертации (1844) он служил в Киевской губернии, в Прибалтийском крае (1844-1853) и отразил свои наблюдения в очерках «Окраины России» и в «Письмах из Риги». За эти письма он был наказан двенадцатидневным пребыванием в Петропавловской крепости. После 1853 года Самарин работал в Самарской губернии. В результате появилась его книга «О крепостном состоянии и о переходе к гражданской свободе». В этом переходе он видел спасение Отечества. После марта 1861 года Юрий Федорович осуществлял освобождение крестьян Самарской губернии от крепостной зависимости.
Научные интересы тесно связывали его с профессором, правоведом и историком Московского университета Иваном Дмитриевичем Беляевым (1810-1873). О его исследованиях, освещавших историю происхождения крепостного права и утверждения его на Руси и в России, сказано выше. Отметим только, что в заключении к работе «Крестьяне на Руси», изданной в 1859 году, Иван Дмитриевич выражал надежду написать другой труд, когда осуществится действительное исцеление русского общества от этой болезни, от крепостничества.
В своих рекомендациях о путях решения крестьянского вопроса В. А. Кокорев, Н. Я. Данилевский и Ю. Ф. Самарин основывались на собственных наблюдениях и опыте хозяйственной и административной деятельности. В. И. Вешняков, И. Д. Беляев, Ю. Ф. Самарин, Н. Г. Чернышевский – на изучении документов, материалов и петиций, поступавших в Редакционную комиссию из разных мест России. Они настаивали на освобождении крестьян обязательно с землей, без выкупа и в размере не меньше того, которым крестьяне пользовались до реформы. Они настаивали на уравнении крестьян в правах с другими сословиями; они настаивали на восстановлении утраченной в XVII веке системы местного самоуправления, в конечном итоге – на восстановлении «завещанной прошлым программы устроения России». В 1895 году эту политическую линию Л. А. Тихомиров назвал истинным консерватизмом. Основанием человечества считал такое устроение общества Мильтон в XVII веке, Шатобриан и Пушкин в 1833 году, устроением, полностью совпадающим с идеей продвижения человечества к прогрессу. В случае удовлетворения этих требований при отмене крепостного права, Россия могла сделать существенный шаг приближения к правде-истине, к очеловечиванию жизни и нравов людей, к полному раскрытию человеческих способностей. В апреле 1973 году протопресвитер Александр Шмеман записал в дневнике чрезвычайно удивившее его «действительно поразительное пророчество русских». А ведь не только ему многое из давних пророчеств русских еще не было известно… Не напоминание, усвоение требуется…
В серии статей, публиковавшихся с 1858 года в журнале «Современник», Чернышевский, настаивая на удовлетворении требований, поступавших в редакционную комиссию от крестьян и значительной части помещиков, писал: «Думающие помещики объявляли о том, что они не хотят отделения личности от земли и не могут хотеть этого, потому что иначе, вредя народу, они сами подвергались бы опасности». Обращался Чернышевский и к тем помещикам, которые сопротивлялись освобождению крестьян. Как и В. А. Кокорев, пытаясь убедить их, он писал: «Пусть только освобождение произойдет на основаниях, льготных для поселян, и вы увидите, что они будут вернейшими охранителями ваших интересов <…> В большей части дворянских поместий крестьяне не жалуются на нынешний надел, и потому надобно принимать его общей нормой. Все находят выгоду себе в отмене крепостного права на личность без вознаграждения, то есть – без выкупа, и обязательно в уравнении крестьян в правах с другими сословиями». Боже правый! Н.И. Тургенев писал, говорил об этом и осуществлял освобождение своих крестьян еще в 1817 году, а Пушкин – в 1823! Чтобы при разработке Положения эти предложения были учтены, Данилевский, Самарин, Кокорев, Беляев, Вешняков, Чернышевский предлагали включить в состав Редакционной комиссии выборных представителей от крестьян.
На включении в Положение некоторых из названных выше требований в Редакционной комиссии настаивал ее председатель Яков Иванович Ростовцев. Он писал: «Исход крестьянского вопроса представляется мне в радужном свете: крестьяне получат свободу полную и зачнут они богатеть». Но, не выдержав сильнейшего противодействия своим намерениям со стороны почти полного состава Редакционной комиссии, в феврале 1860 года Я. И. Ростовцев скончался от сердечного приступа. Ю. Ф. Самарину одному пришлось настаивать на включении этих требований в Положение об отмене крепостного права. «Самарин занимал в комиссии самостоятельную, оригинальную, но <…> обособленную позицию», – писал его друг, но не поддержавший его требования, член редакционной комиссии К. Д. Кавелин. Согласно утверждению К. Д. Кавелина, в редакционной комиссии, решавшей судьбу почти 80% населения России, только один Юрий Федорович Самарин признавал, что Россия являет собой другой, отличный от Европы, тип развития. И этот тип развития уже настоятельно требовал иного ее устроения. Но и это отказывались услышать и признать коллеги Самарина по редакционной комиссии, уже имевшие огромный опыт «извлекать пользу для себя», используя привилегии своего положения в обществе.
Согласно Положению, подготовленному Комиссией, крестьяне при освобождении получали урезанный надел за огромный выкуп. В течение обозначенного Положением длительного переходного периода помещикам разрешалось принуждать крестьян к отработкам на барщине или к уплате оброка. Требования об уравнении крестьян в правах с другими сословиями и о восстановлении системы местного самоуправления в проекте Положения отсутствовали. Даже такие знатоки России, какими накануне 1861 года были: Николай Алексеевич Милютин, в 1851-1861 годах товарищ министра внутренних дел; Яков Александрович Соловьев (1820-1876), Александр Иванович Кошелев (1806-83), К. Д. Кавелин (1818-1885), – не смогли, в отличие от В. А. Кокорева, Ю. Ф. Самарина, Н. Г. Чернышевского, Н. Я. Данилевского, И. Д. Беляева и других патриотов увидеть в удовлетворении исключенных из Положения требований запросы времени и потребности страны. Более того. В требованиях, не включенных в Положение, комиссия усмотрела поползновения на существующие устои, поэтому и отвергла их. Не ведая того, они «трудились» над «удовлетворением» давнего стремления Европы – сдерживать развитие России, если не удаётся её покорить. И Александр II оказался в их числе. Поэтому оказались «не услышанными» им голоса ни Ростовцева, между прочим, своего любимца, ни Самарина, одного из своих приближенных, если не дальнего родственника. Не прочитал Александр II в печати призывов ни В. А. Кокорева, ни Н. Г. Чернышевского, не поинтересовался просьбами, поступавшими в редакционную комиссию со всей России от крестьян и помещиков. Александр II прислушался к собственному голосу, к придворным поддакиваниям, догадливо озвученных основным составом Редакционной комиссии, и подписал подготовленное ею урезанное Положение, обнародованное 19 февраля 1861 года. В важнейшей, жизнеутверждающей реформе победили тогда прихоти жизни элиты, бюрократия и казенщина, победила та «интеллигенция», которая (по И. А. Ильину) действительно «не увидела и не постигла глубокого своеобразия России». Можно ли ее назвать интеллигенцией, если иметь в виду интеллект?
В 1895 году в книге «Борьба века» эту политическую линию самодержавия и его элиты Л. А. Тихомиров обоснованно назвал ложным консерватизмом, «который из боязни поколебать основы общества, сковывал их, не давал им возможности расти и развиваться». Лев Александрович справедливо указал на то, как прихоти жизни приверженцев ложного консерватизма отдаляли Россию от правды-истины, от прогресса и приближали ее к революции. Чтобы понять это, Тихомирову, бывшему идеологу «Народной воли» первого призыва, потребовалось 25 лет изучения российских реалий и активного участия в общественной жизни внутри страны и за ее пределами. Не напоминать, это изучать и помнить надо.
3 марта 1861 года Н. Я. Данилевский записал в дневнике: «Уверенность в спокойном освобождении крестьян в обществе поколебалась, когда введение реформы поручено было лицам от дворянства, предлагаемых предводителями дворянства и утверждаемых губернаторами без участия депутатов со стороны крестьян, без всякого влияния их на выбор посредников, которые могли бы представлять и защищать их интересы». Маркс напишет о том же, но только через 20 лет – в марте 1881 года.
С адресом протеста обратился тогда к Александру II и к предводителям дворянства всех губерний России Василий Васильевич Берви-Флеровский. Одновременно он отправил обращение к посольству Англии. Царя он предупреждал о том, что репрессивная политика правительства приведет к революции. Предводителей дворянства Василий Васильевич просил выступить в защиту прав их сословия и крестьян. Английского посла он просил известить народ своей страны, что «деспотические действия русского правительства» не «остаются без возражения со стороны притесненных крестьян». Он не знал о том, что Англия была заинтересована в том, чтобы Россия оставалась крепостнической и деспотической, то есть – слабой. Премьер-министр Англии Гладстон нашёл внутри России пособников в реализации его идеи…И В.В. Берви-Флеровский оказался невольным его пособником…
Форма выступления Берви-Флеровского, юриста по специальности, не давала повода для судебного преследования. Однако его арестовали и поместили в психиатрическую больницу. В декабре 1862 года его отправили в ссылку в Астрахань. До 1887 года в течение 25 лет после Астрахани он прошел ссылку в Казани, Кузнецке, Томске, Вологде, Твери, Шенкурске, Костроме. Постоянные скитания дали ему богатейший материал, с которым он выступал в российских журналах: «Отечественные записки», «Дело», «Знание», «Слово». Не наводит ли судьба В. В. Берви-Флеровского на мысль о том, что власть исторически уходящая (российская монархия) и власть исторически приближающаяся (большевистская диктатура) были сходными? И «теоретический» Монблан о «кардинальной» смене строя – беспочвенная фантазия «бесов»?
Одновременно с Берви-Флеровским выступил Н. Г. Чернышевский. «Можно молчать – но я не могу молчать», – 5 февраля 1862 года этими словами Чернышевский начал первое, а 16 февраля написал последнее из своих «Писем без адреса», фактически предназначенных Александру II. Поводом для выступления Николая Гавриловича послужила петиция 13 тверских дворян – мировых посредников, не согласных с опубликованным Положением. Еще в пору подготовки крестьянской реформы тверские дворяне во главе с губернским предводителем А. М. Унковским представили Александру II свой проект отмены крепостного права. Их предложения редакционная комиссия проигнорировала. И 13 тверских дворян, в составе которых выступали братья М. А. Бакунина, Александр и Николай, в адресе Александру II выразили свое несогласие с крепостническими сторонами реформы и потребовали созыва представительного собрания из всех сословий. Они настаивали «на праве русской земли иметь своих выборных для совета верховной власти, на включении народа в участие заниматься национальными делами, самостоятельными действиями по своим делам с окончательной целью увенчать здание русской государственности учреждением постоянного органа всенародного представительства». Ф. М. Достоевский своим творчеством этого времени тоже говорил: «Позовите серые зипуны на всероссийский Земский Собор. Пусть скажут серые зипуны, и мы впервые услышим правду от серых зипунов». Но и он не был услышан. Не услышаны были и историки, профессора Московского университета И. Д. Беляев и В. И. Вешняков. Они сожалели о том, что первая, основная реформа вышла урезанной. И главным виновником этого был глава российского политического порядка и тогдашний же главный «левый» – царь Александр II с особенностями его характера. Руководствуясь классовой теорией, разве можно объяснить эти факты?
Чернышевский взял на себя труд объяснить российскому Императору, что просмотрела Редакционная комиссия, в чем была существенно урезана крестьянская реформа. В первом письме перечисляя всех, кто в России был заинтересован в отмене крепостного права, первой Чернышевский назвал ВЛАСТЬ. За ней в его перечне шли просвещенные люди всех сословий, потом крепостные крестьяне, государственные крестьяне, мещане, купцы, духовенство. Противниками реформы Николай Гаврилович назвал лишь часть «помещиков, желающих отсрочить отмену крепостного права из-за опасения за свои денежные интересы. Разве это вся Россия?» – спрашивал он и уже не в первый раз отвечал: «Огромное большинство помещиков составляли люди вовсе не злые и не преступавшие прав, какие давались им над крестьянами законом или утвердившимся под влиянием закона обычаем <…> Освобождение, проведенное на основаниях, льготных для поселян, могло сделать их вернейшими охранителями помещиков и государства» (!!!). Это понимал рядовой гражданин России и не хотел понять и принять глава государства. Это знать и помнить надо, чтобы не блуждать в «догадках».
Используя статистические данные, собранные комиссиями до и после реформы в 11 губерниях с уездами, Чернышевский писал далее о просчетах, подписанного Александром II Положения. «Реформа изменила только формы отношений между помещиками и крестьянами с очень малым, почти незаметным изменением прежних отношений, внеся существенные осложнения в хозяйствование крестьян: земельный надел крестьян был урезан, выросли сумма денежного оброка и размер подушной подати. Непомерным бременем на плечи крестьян легли выкупные платежи», – писал Чернышевский. Неудовлетворительный результат земельной реформы он объяснял «засилием бюрократических порядков, при которых совершенно бесполезны ум, знания, опытность людей, которым поручено дело. Люди эти действуют как машины, у которых нет своего мнения. Они ведут дело по случайным намекам и догадкам. Эти люди не только не включили в свой состав выборных от крестьян, но и материалы свои рассылали только начальникам губерний и губернским предводителям дворянства. Разве они целая Россия?» – еще раз спрашивал Чернышевский. Его «Письма без адреса» в 1872 году явились для Маркса просветляющим документом, пробудившим у него интерес к России и к необходимости ее изучения. К «Письмам без адреса» Чернышевского он обращался до конца своей работы над третьим томом «Капитала». Маркса привлекла личностная сущность Чернышевского, который предупреждал самодержца тактично, корректно, честно и открыто.
Именно за «Письма без адреса» Николай Гаврилович пострадал немедленно. Что в них грозило существованию российской монархии? Напротив, в этих письмах Чернышевский обращал внимание своего адресата на условия, при которых, в первую очередь, могло быть упрочено положение российской монархии и управляемой ею страны. В ответ в июле 1862 года он был арестован. Три года до суда Чернышевский провел в одиночной камере Петропавловской крепости, после суда – 18 лет на каторге и в каторжной ссылке. С. М. Соловьев рассказывал сыну Владимиру: «В деле Чернышевского не было ни суда, ни ошибки, а было только заведомо неправое и насильственное деяние с заранее составленным намерением… Искали поводов, поводов не нашли, обошлись без поводов… В постигшей его беде его характер представляется в наилучшем свете. Никакой позы, напряженности и трагичности; ничего злобного и мелкого; чрезвычайная простота и достоинство. Нравственное качество его души было испытано великим испытанием и оказалось полновесным. Над развалинами беспощадно разбитого существования встает тихий, грустный и благородный образ мудрого и справедливого человека». Живое участие в судьбе Н. Г. Чернышевского и его семьи принимал известный предприниматель и издатель Козьма Терентьевич Солдатёнков. Неужели Чернышевского и Солдатенкова имел в виду И. А. Ильин, когда утверждал, что «русская интеллигенция не увидела и не постигла глубокое своеобразие России»? Между тем именно русская интеллигенция помогла Марксу постичь и признать «глубокое своеобразие России» и отличие ее цивилизационного пути от западноевропейского.
Через три года одно из урезанных Положением требований все-таки было удовлетворено («нечистая» история дала сбой?): Указом Александра II от 1 января 1864 года повсеместно в России, за исключением западных губерний, вводились органы местного самоуправления – земства. И. Д. Беляев перечислил 14, «подлежавших ведению земских учреждений», дел. По направленности перечисленных Беляевым дел эта реформа была заявкой на серьезную хозяйственную организацию России, на создание условий для самостоятельного хозяйствования крестьян и предпринимателей. (Интересующихся этим перечислением отправляем к его работе «Судьбы земщины и выборного начала на Руси», М., 2008, стр.164-165.) Учреждение в России местного самоуправления Беляев справедливо считал «вернейшим средством сближения сословий, серьезным шагом к восстановлению значения земщины в делах общественных», в целом – к восстановлению «завещанной прошлым системы устроения России». «Как пойдут земские учреждения по новости дела, в настоящее время ничего еще нельзя сказать определенного», – писал он весной 1866 года и продолжал: «Но судя по строю целого института земских учреждений, кажется, нельзя сомневаться, что выборное начало в нынешних земских учреждениях не подвергнется той участи, которой оно подвергалось в реформах Екатерины II. Какие бы неудачи на первых порах не встретили настоящий институт, его вынесет сродство его с древним историческим институтом земщины на Руси. Это сродство поможет ему укорениться в русском народе и принесет большие плоды на благо Русской земли. Молчаливые и терпеливые ожидания Русской земли начинают сбываться: правительство, наконец, постигло истинную свою задачу. Теперь черед обществу правильно исполнить свои обязанности», – выражал свою надежду И. Д. Беляев в 1866 году. Ключевскому, Волконскому, Карееву и другим студентам Московского университета мысли И. Д. Беляева стали известны в 1867 году. Маркс поддержал идеи И. Д. Беляева в марте 1881 года.
Доступный в настоящее время разнообразный круг источников позволяет проследить: «постигло» ли правительство свою «истинную задачу»; «правильно» ли «исполнило общество (по Беляеву – представители всех сословий, – Е. Е.) свои обязанности».
На первый вопрос И. Д. Беляева в 1868 году В. А. Кокорев ответил отрицательно. По роду его деятельности ему часто приходилось иметь дело с правительственными чиновниками, имевшими колоссальный опыт извлекать пользу для себя из своего положения в государстве. О своих впечатлениях он писал: «Взяточничество, личные денежные расчеты, обходы законных путей и прочее дошли в Петербурге до крайних пределов. Всего можно достигнуть, и вместе с тем в справедливейшем, в законнейшем можно получить отказ <…> Безнравственность, бессовестность и бессмыслие высшей администрации превзошли все мошенничества и нелепости губернских и уездных чиновников». Нравственное очищение общества тормозилось сверху. Может быть, правительство постигло «свою истинную задачу» в другом, в реагировании на «исполнение обязанностей обществом» по организации им местного самоуправления?

7) Земство 1864-1904 годов в создании нормальных условий
 для жизнедеятельности крестьян.


До 1917 года историю деятельности земств – местного самоуправления можно было изучать по выступлениям в печати А. А. Исаева, М. М. Ковалевского, Ю. С. Гамбарова, Д. И. Шаховского. После 1917 существенным дополнениям к их материалам явилась публикация Д. Б. Рязановым в 1929 году большой статьи Б. И. Николаевского в IV сборнике «Архив К. Маркса и Ф. Энгельса». Большевики считали местное самоуправление буржуазной химерой и с декабря 1917 года осуществляли повсеместную ликвидацию земств. Документы и материалы об истории местного самоуправления были надежно спрятаны, обруганные имена земских деятелей упоминались лишь в сочинениях Ленина и в справочных разделах его ПСС. Исследователи института истории РАН изучали преимущественно историю, связанную с подготовкой и проведением аграрной реформы П. А. Столыпина, но и об этом они смогли рассказать в печати лишь в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Возможность для изучения истории деятельности земств в 1864-1904 годах появилась после того, как стала доступна литература русского зарубежья – в 1990-е годы.
Согласно воспоминаниям ветеранов земского движения, свою деятельность по восстановлению местного самоуправления они начали с преодоления «нелепостей губернских и уездных чиновников». По их собственному признанию, первые шаги их деятельности отличались полной беспомощностью. «Земству пришлось все заново создать и вызвать к жизни – и руководящие начала, и практические пути, и формы деятельности, и приемы для осуществления последней», – писал ветеран земского движения Федор Андреевич Щербина. Постепенно земцы выработали верный взгляд на земскую деятельность, «как на цельную и обширную систему, обнимающую всю жизнь населения», сельского и городского; его деятельность в промышленности и сельском хозяйстве, в просвещении и образовании, в культурном и духовном воспитании народа. Как и предприниматели, они строили школы и храмы по всей России. Научная и практическая деятельность земств началась организацией ими статистических бюро и «сплошным, экспедиционным, подворным обследованием всех сторон жизни населения».
Начало такой форме обследований было положено в 1870 году заведующим статистическим бюро Тверского земства Василием Ивановичем Покровским. В процессе таких обследований было выяснено, что статистики-специалисты справляются с этой работой результативнее. Первым к такому выводу пришел Василий Иванович Орлов, сам принимавший участие в обследованиях, а в 1875-1885 годах заведовавший статистическим бюро Московского губернского земства. Имена многих, кто принимал в этих обследованиях участие почти до 1917 года, намеренно называем полностью. Это были люди последовательной нравственной ориентации, честной научной и добросовестной практической деятельности. Наблюдая работу своих коллег, окончивших университеты: Николая Алексеевича Каблукова, Николая Александровича Карышева, Константина Антоновича Вернера, Ивана Петровича Боголепова, Андрея Алексеевича Исаева, – с 1876 года Орлов привлекал к этой работе только специалистов. Любопытно, что А. А. Исаев в гимназии учился в одном классе с В. С. Соловьевым, религиозным философом, и Н. И. Кареевым, социологом. Все трое окончили гимназию с золотыми медалями, а Московский университет – с красными дипломами. Принимая участие в обследовании, А. А. Исаев писал: «Население привыкло к статистикам-специалистам и помогало собирать реальные данные». «Статистики проявляли бережное отношение к интересам населения и не допускали ни одного случая ужасающего впечатления», – это свидетельство ветерана земского движения Алексея Васильевича Пешехонова. По методу В. И. Орлова Пешехонов лично обследовал 8 российских губерний.
Экономисты, принимавшие участие в таких обследованиях, явились основоположниками различных направлений отечественной статистики. Федор Андреевич Щербина разработал теорию бюджетной статистики. Александр Иванович Чупров – теорию земской статистики. Оба являлись членами-корреспондентами Петербургской АН. А. И. Чупров создал школу земской статистики, был бессменным председателем статистического отдела при Московском юридическом обществе. Начала текущей сельскохозяйственной статистики, служившей несколько десятилетий, разработал Владимир Иванович Вешняков. Николай Федорович Анненский разработал методику оценки земель с учетом почвенных особенностей и экономического состояния хозяйств. Методическое пособие по обработке статистических данных разработал В. И. Орлов. В соавторстве с А. А. Исаевым и Н. А. Каблуковым он издал восемь томов обследований хозяйств Московской губернии. В. И. Покровский, заведуя статистическим бюро Тверского губернского земства, собрал 20 томов результатов обследования своей губернии. Потом много лет он возглавлял статистический отдел Вольного экономического общества России (далее ВЭО). Специалистом по истории земской статистики стал Василий Николаевич Григорьев, составитель первого в России «Предметного указателя материалов в земско-статистических трудах с 1860 до 1917 года». Проблемы местного самоуправления, деятельности отделов народного просвещения при земствах до начала 1880-х годов разрабатывали Александр Илларионович Васильчиков и Василий Юрьевич Скалон. Деятельность земств касалась всех проблем, на решении которых в 1860-е годы настаивали Самарин, Данилевский, Беляев, Вешняков. По результатам обследований, проводившихся по системе «обнимающей всю жизнь населения», земцы выработали реальную практическую политику, которой руководствовались с 1878 до 1917 года.
В течение десяти лет (1868-1878) правильную, чисто практического свойства земскую статистику при участии В. И. Орлова смогли организовать земства Смоленской, Саратовской, Рязанской, Полтавской, Таврической, Екатеринбургской и Пермской губерний. Десятью томами трудов В. И. Орлова руководствовались при создании статистических бюро земства Тамбовской, Курской, Орловской, Воронежской, Самарской и Вятской губерний. В указанные годы, рассказывал А. А. Исаев, выступая с лекцией в Ярославле, «мы имели 34 губернии с земским самоуправлением и 20 с губернскими статистическими бюро». Совершив лекционные поездки по Германии, Бельгии и Франции и возвратившись в Россию, А. А. Исаев рассказывал в лекции: «На Западе никогда не проводились исследования, столь далеко идущие вглубь, как это сделано нашими земствами. Благодаря трудам таких людей, как В. И. Орлов, В. И. Покровский, Ф. А. Щербина, Николай Николаевич Романов, В. Н. Григорьев, Иван Маркович Красноперов, Егор Иванович Красноперов, Герард Иосифович Минейко, Н. А. Каблуков, Н. А. Карышев, Василий Васильевич Докучаев, Юлий Эдуардович Янсон, Александр Сергеевич Посников, Семен Яковлевич Капустин, Леонид Семенович Сабунеев, А. А. Исаев, – русская статистика поставлена на высоту, не известную ни в одной стране Западной Европы». Это была русская интеллигенция, которая, видя и изучая, «ПОСТИГЛА глубокое своеобразие России» и обеспечивала утверждение и развитие этого своеобразия.
Серьезным подспорьем в деятельности земств по «изучению всех сторон жизни населения» являлись труды ученых. Изложению системы организации податного обложения, предусмотренного Положением 19 февраля 1861 года, Алексей Адрианович Головачев посвятил пятитомный труд «Десять лет реформ. 1861-1872». Александр Илларионович Скребицкий написал четыре тома «Крестьянское дело в царствование императора Александра II». Эти труды были подробным комментарием к Положению об отмене крепостного права. Авторы их не обошли вниманием и просчеты крестьянской реформы. По мнению Скребицкого, главные выгоды от реформы получило не крестьянство, а царское правительство. Он отмечал, что с отменой крепостного права оно получило возможность: 1) беспрепятственно повышать налоги, 2) облегчило для себя набор рекрутов, 3) переложило значительную часть экономических забот на земство. Э. Ю. Янсон, профессор Петербургского университета, член-корреспондент Академии Наук, член Географического и ВЭО, – в работе «Опыт статистических исследований о крестьянских наделах и платежах» на просчетах крестьянской реформы остановился более подробно. Он воссоздал убедительную картину экономической зависимости крестьян после реформы 1861 года от их прежних хозяев. По мнению Э. Ю. Янсона, основанному на статистических данных, эта зависимость состояла в неравномерном и несправедливом распределении выкупных платежей, существенно превышавших реальную стоимость полученной крестьянами земли и получаемых с этих земель доходов. Сопоставляя налоги, которые взимались с крестьян при покупке ими земель, Янсон доказывал, что с помещиков при такой покупке налоги взимались в несколько раз меньше, чем с крестьян.
Сведения Скребицкого и Янсона дополняли исследования Федора Павловича Скалдина (Еленева). Он показал, что для уплаты непомерных налогов, крестьяне широко использовали побочные, не связанные с работой на земле, доходы; что помещики произвольно повышали выкупные платежи в тех случаях, когда крестьяне изъявляли желание досрочной оплаты выкупных платежей с целью досрочного окончания переходного периода.
Исследования Головачева, Скребицкого, Янсона, Скалдина и Покровского подтверждали справедливость критики крестьянской реформы, прозвучавшей в ее адрес сразу же после 19 февраля 1861 года. «Александр II с самого начала решил дать помещикам возможно больше (а крестьянам возможно меньше), чтобы примирить их с формальной отменой крепостного права». Этот вывод Маркса совпал с ранее высказанным справедливым замечанием Петра Александровича Гейдена: «Александр II объявлял реформы, а потом считал за благо их урезать». «Урезанные» предложения Ростовцева и Самарина явились теми просчетами реформы 1861 года, которые вплоть до Столыпинской аграрной реформы пришлось преодолевать земствам. Бесспорное ухудшение положения крестьян, даже существенно ограниченная самостоятельность хозяйствования крестьян сопровождалась, однако, ощутимым ростом поступлений в казну государства. Ученые назвали этот факт чудовищной несообразностью. Скребицкий эту «чудовищную несообразность» видел в том. что платежи крестьян 37 губерний России обеспечивали 92,75% поступлений в казну. На долю крестьян, составлявших большую часть населения страны, оставалось лишь 7,25%. Подушная подать, составлявшая в 1852 году 18,5 миллиона рублей, в 1867 – 40,5, в 1880 году уже составляла 94,1 миллиона рублей. В результате за счет крестьян дореформенный бюджет страны с 292 вырос до 626 миллионов рублей в 1878 году. Правдивость использованных Скребицким данных подтверждали в своих исследованиях Янсон, Скалдин и заведующий Тверским губернским статистическим бюро В. И. Покровский. Эти данные, демонстрируя отрицательные последствия просчетов крестьянской реформы, подтверждали то, что окончательный выход сельского хозяйства России из тупика в создании условий для полного самостоятельного хозяйствования «сеятеля нашего и хранителя» (по Некрасову). Приведенные Скребицким данные о росте поступлений в казну от крестьянства были, безусловно, и результатом преодоления земствами нелепостей в управлении сельским хозяйством на местах. (Вместо губернских и уездных чиновников, которые до 1861 и 1864 года занимались сбором налогов и злоупотребляли этой обязанностью в своих интересах, в ходе реализации реформ эту обязанность выполняли земства, обеспечивая честное распоряжение налоговыми сборами .) А. А. Исаев, вспоминал, что статистическая деятельность земств «причиняла невыгоды отдельным лицам, которые уклоняются от своих обязанностей относительно земства и государства <…> или же эксплуатируют беднейших соседей». Он и его коллеги-статистики в преодолении этих явлений обходились без кандалов и армии.
В 1876 году были опубликованы десять томов «Трудов податной комиссии» и «Свод отзывов губернских присутствий по крестьянским делам». В этих трудах были отражены результаты разносторонней деятельности земств, направленные на преодоление просчетов реформы 1861 года. В «Своде отзывов» имелось выступление Э. Ю. Янсона. Опыт работы заведующим статистическим отделом Петербургской губернской управы и в МВД подсказал ему выход из тупика, в котором оказалось сельское хозяйство после реформы 1861 года. Он предлагал: создать условия для увеличения крестьянами своего земельного надела при: 1) правильной оценке покупаемых земель, 2) организации и обеспечении дешевого кредита, 3) справедливом налоговом обложении, 4) справедливом перераспределении выкупных платежей и возможности использовать эти платежи на дальнейшее развитие поземельной общины. Рекомендации Э. Ю. Янсона являлись ответом на запросы кооперативного движения, становление которого происходило одновременно с возрождением местного самоуправления и тоже СНИЗУ. Организация кооперативов и создание системы дешевого кредитования явились надежными средствами стимулирования хозяйственной самостоятельности как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Такой способ хозяйственной организации России способствовал утверждению гражданского согласия между сословиями.
Своим зарождением российская кооперация обязана в Петербурге князю Александру Илларионовичу Васильчикову (1818-1881), в Москве, выходцам из дворянства и духовенства – В. И. Орлову, социологу С. Н. Кривенко и экономисту А. И. Чупрову. В Костромской губернии становление кооперации обязано богатым и не очень помещикам – братьям С. Ф. и В. Ф. Лунгиным и Н. П. Колюпанову, в Твери – И. И. Петрункевичу и В. И. Покровскому. На Петровском заводе Забайкалья принимал участие в создании потребительской кооперации бывший декабрист И. И. Горбачевский, в Киеве – профессор политэкономии Н. И. Зибер, в Казани – профессор гигиены А. И. Якоби, в Харькове – А. А. Бриллиантов, Н. П. Баллин, В. С. Козлов, академик Н. Н. Бекетов и др. Названные зачинатели кооперативного движения в России были весьма образованными людьми и истинными патриотами России. Князь А. И. Васильчиков, например, уже в 1860-е годы был известен как крупный общественный деятель. После окончания юридического факультета Петербургского университета он отдал предпочтение древней традиции лучших из «больших людей» – занял скромную выборную должность гласного Новгородского земства. В 1870 году Александр Илларионович участвовал в создании Петербургского комитета сельских и промысловых ссудосберегательных товариществ. С 1872 и до конца своих дней (1881) Васильчиков являлся председателем этого комитета, ставшего одним из научных и общественных центров российской кооперации.
Зачинатели кооперативного движения в Костромской губернии братья Владимир Федорович и Святослав Федорович Лунгины были богатыми помещиками. В начале 1860-х годов несколько лет они провели за границей, пополняя свое образование в университетских центрах Англии, Германии, Франции и попутно изучая опыт организации зарубежной кооперации. Вернувшись на Родину, С. Ф. Лунгин, бывший офицер и участник Севастопольской кампании, в 1865 году основал в своем имении в селе Дароватове Рождественской волости Ветлужского уезда Костромской губернии первый в России сельский кредитный кооператив – паевое ссудосберегательное товарищество. После его смерти дело продолжал его брат Владимир Федорович (1834-1911), известный как талантливый химик и пропагандист-практик кооперации. Их земляк Н. П. Колюпанов (1827-1894), тоже помещик, и тоже получивший солидное образование, после окончания юридического факультета Московского университета повышал свое образование в Западной Европе и под руководством известного немецкого кооперативного деятеля Шульце-Делича Франца Германа изучал теорию и практику народного кредита. Вернувшись из-за границы, Нил Петрович служил уездным предводителем дворянства, принимал активное участие в работе местного земства, часто выступал в печати, ратуя за насаждение в России кооперативов. Как отмечал Н. П. Колюпанов, росту интереса к кооперативам в России способствуют «самый характер нашего народа, весь строй сельской жизни: крестьянский мир, община, привычка объединяться в артели и, с другой стороны, – самый характер нашей промышленности вообще и сельского хозяйства в частности (кустарная промышленность, промыслы)». Как видим, у этих дворян «корни не гнили».
Проблемы дешевых кредитов и кооперации освещал агроном-практик Михаил Васильевич Неручев в исследовании «Русское землевладение и земледелие». Это был итог его практической работы в Петровской сельскохозяйственной академии в Москве, в статистическом комитете в Бессарабии, в земледельческих хозяйствах Херсонской губернии. Неручев доказывал возможность и результативность применения новейшей агротехники и дешевых кредитов в отнюдь не крупных хозяйствах. Доводы Неручева подтверждал Александр Николаевич Энгельгардт, автор «Писем из деревни».
С целью преодоления просчетов крестьянской реформы кооператоры и земские статистики участвовали в исследованиях, посвященных обоснованию необходимости и возможности снижения выкупных платежей, сокращению переходного периода, установлению обоснованной системы налогообложения и нормальных цен для приобретения крестьянами земель при содействии ссудосберегательных товариществ. В 1879 году В. И. Орлов представил в Московское губернское земство подкрепленный статистическими данными доклад «О содействии крестьянам в приобретении земли» и убедил его открыть для этой цели дешевый кредит, что и было сделано без обращения за содействием к правительству.
«Изъездив Россию вдоль и поперек», предприниматель В. А. Кокорев в 1858 году взывал: «Верните жизни жизнь», предоставляя крестьянину возможность, самому решать, оставаться ли ему в общине, артели, или создавать единоличное хозяйство. Земские статистики, в 1868-1878 годах «вдоль и поперек» обследовавшие Россию по «системе, обнимающей всю жизнь населения», «подметили» то же, что и Кокарев в 1858 году. Обобщающее исследование С. Я. Капустина подтверждало их вывод об отсутствии в России возможности для организации сельского хозяйства страны единственным способом – через национализацию земли. Из этих наблюдений исходили статистики и кооператоры, определяя основные направления своей «реальной практической политики». К 1878 году они уже имели опыт решения самых злободневных проблем, в том числе и преодоления деструктивных настроений в селах и уездах. Необходимость преодоления таких настроений сохранялась: общество продолжало выделять из своей среды индивидов «страстных с болезненно-ранней потребностью выказать личность» (по Достоевскому) и с «мало изученной способностью повелевать» (по В. В. Шульгину). Нельзя было не считаться с этим. Верховная власть признавала один способ «общения» с этой частью населения страны – беспощадные репрессии, которые, в конечном итоге, способствовали лишь продвижению России к разрушительной революции.
Александр II, видя результативность деятельности земств и не только в области экономической или фискальной, надеялся использовать их растущий и крепнущий авторитет и в противодействии правительства «мятежным умам». Он лично обратился к земствам с просьбой поддержать правительство в его борьбе с крамолой. Весной 1878 года 20 известных земских деятелей Харьковской, Полтавской, Черниговской, Самарской и Тверской губерний отказались быть соучастниками правительственных репрессий, так как не всякую оппозицию правительству они считали крамолой. В ответной петиции Александру II земства обратили его внимание на возможность выхода из ситуации на правовом поле. И. И. Петрункевич, помещик, представитель земства Черниговской губернии, с этой целью встречался с землевольцами. Для выхода из серьезно страшившей Александра II ситуации земцы и землевольцы предлагали конкретные меры: созыв Земского собора и принятие конституции России. Необходимость этих мер А. И. Чупров, Сергей Андреевич Муромцев, В. Ю. Скалон обосновали экономически в «Записке о внутреннем состоянии России». Записку подписали: М. М. Ковалевский, В. А. Гольцев, И. И. Иванюков. В петиции и Записке земцы призывали правительство к сотрудничеству с прогрессивно мыслящей оппозицией. Отказ от репрессий, от административной опеки и регламентации, уравнение в правах всех сословий, – они считали надежными средствами предупреждения распространения крамолы. Петиция и Записка содержали предупреждение специалистов о неизбежности сползания России к катастрофе, в случае отказа правительства от проведения указанных в них мер. Александр II, как в 1861-1862 годах, пренебрег и этим предупреждением специалистов.
Михаил Александрович Стахович (1862-1923) с 1881 года был внимательным свидетелем зарождения и развития российской драмы. На рубеже веков, став активным общественно-политическим деятелем и сопоставляя царствования трех последних российских монархов, вину за катастрофу, постигшую Россию в начале XX века, он возлагал на двух последних российских монархов. Отдавая предпочтение Александру II, он утверждал, что в годы его царствования Россия будто бы жила «в состоянии взаимной поддержки власти и общества». В начале XX века так думал не один Стахович, многие склонны так думать и сейчас. Источники опровергают это утверждение. Общество действительно жило надеждами. Надежды общества продолжали оставаться «молчаливыми и терпеливыми», но, как вспоминал С. А. Муромцев (какой ИНТЕЛЛИГЕНТ! – Е. Е.), надежды общества не были бездеятельными. Общество верило в скорые перемены и даже готовилось к ним. 23 февраля 1881 года выступая с лекцией в одной из популярных московских организаций, С. А. Муромцев сказал, что в «образованных кругах как московского, так и провинциального общества начинают понимать необходимость подготовиться к ведению не только земского дела и что надо запастись на этот конец необходимыми сведениями, готовым планом идей и даже законопроектами» (это же поразительная русская интеллигенция! – Е. Е.) Общество, представлявшее интересы легальной и нелегальной оппозиции, было заинтересовано в утверждении доверия между ним и властью. Оно предлагало Александру II систему мер, которые в 1895 году Л. А. Тихомиров назвал истинным консерватизмом. К сожалению, надежды и ожидания общества не оправдались. Александр II еще раз оказался на стороне приверженцев ложного консерватизма. Предметом особого внимания (слежки) «высших сфер» продолжали оставаться все слои населения страны и все сферы его деятельности.
Уравнение в правах всех сословий и предоставление им полной хозяйственной самостоятельности влекло за собой изменение статуса монархии в стране. Александр II понимал и не желал ущемления прихотей своей жизни. Не желали такого ущемления и ближайшее окружение царя и отправляющие функции охраны монархии. Они знали, что с изменением статуса монархии будет утрачена востребованность их в роли советчиков и охранителей престола со всеми вытекающими из этого неприятными для них последствиями. Поэтому из предложенных ему трех вариантов возможного ответа на петицию и Записку земств в 1878 году Александр II подписал самый консервативный. Монарх разрешил лишь увеличение численного состава Государственного Совета, но лишь из числа высшей знати. В это время советчики из высшего эшелона власти уже разрабатывали антидемократические мероприятия в области просвещения и образования. К марту 1880 года министр народного просвещения Д. А. Толстой при участии И. Д. Делянова, тогда директора публичной библиотеки Санкт-Петербурга, подготовили проект университетского устава. Тогда же известный публицист М. Н. Катков, убеждая Александра II «содействовать утверждению» этого проекта, объяснял: «Успешным выполнением этой реформы смута была бы поражена в одном из главнейших источников». В отличие от монархической элиты, земства и предприниматели настаивали на просвещении и образовании, не скупясь выделением средств на это. С момента подписания Положения об отмене крепостного права в России Александр II продолжал прислушиваться к небескорыстным советам своего окружения. Он руководствовался советами, которые вели страну во тьму, в бескультурье, застой – и заплатил за это жизнью. Первый свой шаг Александр III сделал в том же направлении. На деле первомартовцев он начертал: «Прекращай образование!». «Нечистая» история набирала обороты…

8) Деловая Россия и власть в 1861-1890 годах.

«Когда высший ПО РОДУ КЛАСС слабел и таял – вспоминал Иван Сергеевич Шмелев, – новая кровь вливалась из низов в верха. Преодолевая противодействия элиты, Россия возвеличивалась снизу. Из глубин народных вышла промышленность, торговля – от мужика. Подлинная драгоценность есть – Россия. Она не кружится, дьявольской силы не проявляет. Много я ездил по России, бродил по глухим углам и узнавал такое… – не поверишь. Ни в Питере, ни в Москве не знали. Знали на местах и не дивились: чему же удивляться, – “добрый человек” – и все. Помню, в Глазове, Вятской губернии, среди лесов и болот, встретил… дворец-гимназию. “На капиталы Солодовникова”. На пустыре, в глуши, во тьме, чудеснейший “дворец света”, воистину – свет из тьмы»; «земства, школа, государственное дело, армия, наука, само искусство – высшая культура – все, получало свежие притоки – от народа. Россия была народней многих демократий». Земцы, кооператоры, купцы и предприниматели достигнутыми результатами подтверждали предвидение Кокорева и Чернышевского о возможных последствиях полной ликвидации крепостничества. В 1858 году они писали: «Когда новый порядок сообщит довольство крестьянам», тогда: «купцы» и предприниматели «получат огромную выгоду»; «все правила, какие нужно, выработаются сами собой, будут живучи и многоплодны»; а «государство получит вернейших охранителей». «Государство и помещики», – подчеркивал Н. Г. Чернышевский. Японский император Мацухито оказался дальновиднее…
Дорога русских предпринимателей к такому устроению России начиналась с приобретения ими самими серьезного образования. Большинство из них полученное в России образование продолжали на Западе, чтобы лучше знать Россию. Осознав свое предназначение, они возвращались в Россию для практического дела и начинали его с создания цивилизованных условий для жизни и работы рабочих. Поэтому к гражданскому согласию и социальному партнерству они приближались быстрее, чем их коллеги на Западе. В 1891 году в работе «Социализм в Германии» Энгельс размышлял о способах и времени преодоления классовых противоречий. Он писал: «С каждой БИТВОЙ рабочих за свои права и интересы уничтожаются классовые противоречия, а полное преодоление их – как оно должно произойти – это, правда, не знали». Православие отрицало БОРЬБУ как способ выяснения отношений между рабочими и работодателями. Издревле Церковь на Руси учила богатых не строить свои отношения с бедными, хозяина с рабочими по принципу «паука и мухи». Чтобы бедные, батраки и рабочие не завидовали богатым, работодатели в России предпочитали создавать для их жизни и работы цивилизованные условия. Изучая рабочее движение во Франции, французский социальный психолог Густав Лебон в 1895 году убеждал, что противоречия между рабочими и работодателями можно снимать участием рабочих в доходах предприятия через продажу акций. А хозяин московской суконной фабрики в Москве С. И. Четвериков в 1870-х годах впервые привлек рабочих к участию в управлении и прибылях своей фирмы. В 1885 году это намерение пытался осуществить на Никольской мануфактуре Савва Морозов. По инициативе В. А. Кокорева, Павла Михайловича Рябушинского и Тимофея Саввича Морозова в 1870-х годах в Москве действовала комиссия по рабочим вопросам. Решая вопросы о сокращении продолжительности рабочего дня, о страховании рабочих, об охране труда вообще и женщин, в особенности, и т. д., комиссия содействовала утверждению гражданского согласия между рабочими и предпринимателями в промышленности, строительстве, даже в торговле.
На речном, железнодорожном транспорте и на промышленных предприятиях Предуралья этими вопросами занимался Николай Васильевич Мешков. В Кинешме – Александр Иванович Коновалов. В одном из своих выступлений он сказал: «Для обеспечения имущественных и личных интересов от произвольного их нарушения нужны: твердое право, законность и широкое просвещение в стране. Таким образом, господа, непосредственные интересы русской промышленности совпадают с заветными стремлениями всего русского общества». Монархия и ее элита так не считали. Наряду с государственным контролем в виде права и законности, на необходимость которых в своем выступлении обращал внимание А. И. Коновалов, специалист по социально-экономической истории России В. А. Мякотин возможность ограничения произвола капиталистов видел в «привлечении рабочих в управление промышленными заведениями». Практика (предпринимательство, земство, кооперация) и наука в России решали общие проблемы, шли в одном правовом направлении в решении хозяйственных, социальных и культурных проблем, заметно опережая в этом Запад. Монархия, ее элита и охранительная система, как обычно, «действовали» в противоположном направлении.
Пермский предприниматель Николай Васильевич Мешков, всем укладом своей жизни, хозяйственной организацией своих предприятий и строением своих отношений с зависимыми от него людьми показывал, что «богатство, капитал не являются орудиями угнетения и эксплуатации, что они могут и обязаны служить благу народа и его культуры». Таким же был московский строитель-подрядчик Сергей Иванович Шмелев. О нем рассказал его сын – Иван Сергеевич. С такими московскими купцами и предпринимателями встречался в своей жизни художник К. А. Коровин. Их узнал после возвращения из эмиграции Л. А. Тихомиров. О перспективе взаимоотношений между рабочими и работодателями в 1896 году он писал: «Капиталист постепенно выработается в простого хранителя орудий производства, то есть получит… полезную социальную функцию, вознаграждаемую, как всякий труд рабочего». Возможность «постепенного достижения такого положения для капиталиста» – превращения его из собственника в «хранителя орудий производства» – не исключал П. П. Рябушинский. Но, наблюдая события первой русской революции, он советовал не спешить с передачей управленческих функций от хозяина рабочему.
В своем большинстве русское предпринимательство отличали образованность, высокая культура и духовность. «Существенной чертой менталитета многих представителей российского «третьего сословия», – смог, наконец, вслух, в печати отметить в 1997 году П. А. Бурышкин, – была идея служения своим богатством делу милосердия и просвещения. Самое отношение предпринимателя к своему делу было несколько иным, чем на Западе. На свою деятельность они смотрели не только, или не столько как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссии, возложенной на них Богом или Судьбой. Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного дела». Не Тит Титычами и Африкан Савичами входили русские предприниматели в XX век.
К сожалению, приходится констатировать, что устремления верховной власти и ее окружения не совпадали с устремлениями и этого сословия. До реформы 1861 года В. А. Кокорев звал верховную власть «вернуться домой и познать в своих людях свою силу». Но в 1878 году «сжимавшими горло обручами» Н. В. Мешков называл «узость и заскорузлость мышления правительства, консерватизм и отсутствие гибкости в его политике, наполненной во всех его комиссиях непониманием и незнанием сил народного миросозерцания». Н. В. Мешков обращал внимание на плохое освоение северо-востока страны из-за «ленивого сомнения безответственных межведомственных комиссий и совещаний, замкнутых от простора действительности, наполненной непонятными для них силами народного миросозерцания, неизведанными богатствами необъятных окраин». «Мешая на каждом шагу возникновению русской промышленности на Севере, – продолжал Мешков, – само правительство и его агенты ничего не сделали для развития края».
В 1880-е годы, как и в 1868 году, В. А. Кокорев подверг беспощадной критике экономическую политику царского правительства, особенно – бюрократическую систему управления экономикой. Он обвинил бюрократию в незнании условий России, в необдуманном переносе на русскую почву западных экономических моделей, в отказе исходить из народного опыта: «Пора государственной мысли прекратить поиски экономических основ за пределами России», – требовал популярный предприниматель и благотворитель.
В некомпетентности и простом копировании западных моделей без учета русских условий царскую бюрократию критиковали тогда многие предприниматели. Государственная власть не проявила желания «познать в своих людях свою силу» и отказалась проявить полную заботу о них – писали они. Савва Тимофеевич Морозов в 1885 году возмущался тем, что «среди органов государственного управления нет ни одного, который защиту русского народного труда считал бы главным своим делом, а не второстепенным». В 1890 году известный строитель-подрядчик Александр Александрович Пороховщиков обвинял власть в «забвении устоев, в измене национальным традициям». «Шаг за шагом, – писал он, – власть теряла и веру, и язык, и предания, и облик… и связь с Родиной своею и сыновнюю любовь к ней». В рекомендациях выхода верховной власти из этого состояния, А. А. Пороховщиков возвращался к советам своих предшественников: Герцена, Кокорева, Чернышевского, Данилевского, Беляева. «Путь к спасению, – писал он, – в укреплении страны путем прямого обращения царской власти к народу и единения с ним через голову бюрократии, опираясь на авторитет церкви и традиций».
Лишь после гибели Александра II (то есть, почувствовав на себе «прелести» «левого» пути) Правительство Александра III вынуждено было предпринять некоторые меры. «На данных Московского, Тверского, Тамбовского и Черниговского статистических бюро правительство услышало нужды села и приняло меры», – писал А. А. Исаев. В 1881 году было отменено временно-обязанное состояние бывших помещичьих крестьян. Частично удовлетворяя экономические требования земских статистиков, в 1881 году Правительство объявило о снижении выкупных платежей, в 1883 году был утвержден закон о переселенческой политике и о расширении землевладений при посредничестве крестьянского банка, созданного в том же году. В 1887 году была отменена подушная подать. В 1881 году в России было открыто шесть сельскохозяйственных школ. 27 декабря 1883 года Александр III утвердил «Нормальное положение о низших сельскохозяйственных школах». Продолжением этого начинания явился «Закон о сельскохозяйственном образовании», подписанный 24 мая 1904 года Николаем II. В 1904 году сельскохозяйственных школ в России было 100, в 1910 – 284, в 1915 – 408.
Продвигаясь на север, юг и восток страны, земские статистики продолжали обследования «всех сторон жизни населения». По поручению ВЭО исследовал и составил карту почв В. В. Докучаев и в 1883 году издал свой труд «Русский чернозем», а в 1886 году – «Классификацию почв». Всестороннее изучение России с 1870-х годов осуществляли ученые Русского географического общества, ВЭО, Общества естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. В экспедициях по изучению народов Кавказа и Закавказья, организованных этим обществом, дважды принимал участие М. М. Ковалевский: в 1883 году с С. А. Муромцевым и В. А. Гольцевым, а в 1885 – с В. Ф. Миллером. В этих экспедициях он нашел более широкое применение метода изучения и сопоставления эволюции разных народов. По результатам этих исследований он сделал очень важный вывод: «Благодаря своему пестрому этнографическому составу и разнообразию интересующих ее вопросов, современная Россия не может быть изучена иначе, как под условием детального ознакомления с разноплеменными народностями, ее населяющими, а также со всем, что волнует близкое ей по крови или религии население соседних с нею стран, начиная от славян Австрии, христиан Турции и оканчивая Китаем». Это всестороннее изучение России земцами-статистиками, предпринимателями и учеными было направлено на осуществление ее хозяйственной организации, на демократизацию политической жизни в стране, на гражданское воспитание россиян всех сословий. Этой деятельности ученых и практиков самодержавие ВСЁ ТАК ЖЕ оказывало активное противодействие. Используя для давления на них все имевшиеся в его распоряжении рычаги, правительство Александра III тормозило активные действия земцев, кооператоров, предпринимателей, благотворителей, деятелей просвещения, образования, культуры, особенно – в области печати. В 1884 году был закрыт самый популярный в России и за рубежом журнал «Отечественные записки». О том, какой значительной была деятельность коллектива этого направленно закрытого журнала, С. М. Кравчинский, повторимся, писал: В России «нет ни одной важной области народной жизни – земледелия, промыслов, податной системы, – которая не обсуждалась бы специалистами в «Отечественных записках». Ибо среди авторов журнала были люди не только теоретически изучавшие эти проблемы, но и воочию видевшие порядки, которые хотели изменить, и зло, которое хотели уничтожить. Это придавало журналу огромный авторитет, и редакции удалось привлечь к сотрудничеству самых блестящих и образованных людей своего времени, одержимых страстным желанием просвещать широкие круги общества и способствовать осуществлению интересов народа».
Окружение ближайших советчиков Александра III старалось закрепить у него те же опасения относительно статуса российской монархии, которые испытывал его отец. Александр III был удовлетворен очевидными положительными результатами, достигаемыми Россией в народном хозяйстве. Ими, собственно, и обеспечивалось относительно спокойное его царствование. И влиянием императрицы Марии Федоровны тоже. Но дальше тех мер, предпринятых его правительством в народном хозяйстве до1887 года, Александр III не пошел. Отказываясь от уравнения в правах всех сословий, мерами, преимущественно ограничительными и репрессивными, его правительство продолжало придерживаться в своей деятельности политики жесткого контроля, опеки и регламентации, преследуя и наказывая проявления самостоятельной творческой политико-правовой мысли и деятельности. В этих условиях в 1887 году права преподавания в российских университетах были лишены социолог, историк и правовед М. М. Ковалевский, экономист-статистик А. А. Исаев, социолог Ю. С. Гамбаров. Менее жестким наказаниям были подвергнуты тогда В. А. Гольцев, Н. К. Михайловский, И. И. Иванюков. Положением от 12 июля 1889 года все сельские кооперативные учреждения были подчинены надзору земских начальников. Это означало, что местной администрации предоставлялось право закрытия и преследования всех общественных организаций и объединений по собственному усмотрению. Такому «контролю» подлежало и кооперативное движение. Оно находилось под подозрением в политической неблагонадежности. В деятельности кооперативов без каких-либо доказательств усматривалась корысть и даже преступные устремления. Институт земских начальников действовал до 1917 года.
В 1959 году в статье «Пролетарская революция и революционный орден русской интеллигенции» Ф. А. Степун задал, на мой взгляд, риторический вопрос: «Неужели у царского Правительства не было никакой возможности вовлечь интеллигенцию в свою работу». Оборвём цитату. Возможность была. У царского Правительства на протяжении всего XIX века имелись огромные возможности использовать для восстановления могущества России все сословия: купечество, предпринимателей, духовенство, крестьянство и состоявшую из выходцев из всех сословий – интеллигенцию. Они сами предлагали свои услуги и наталкивались, в лучшем случае, на «нечистое» правило, исходившее от царского правительства: «Не лезь! Не суйся! Не твое дело!». Чтобы не задавать риторического вопроса, Ф. А. Степун имел возможность проконсультироваться у Зеньковского, Петрункевича, Крыжановского, Кривошеина, Коковцова, Шмелева и узнать у них правду. В сочинениях Тихомирова, наконец, Ф. А. Степун мог узнать о том, как на протяжении XIX века «защитники существовавшего в России строя не давали ему расти и развиваться».
Лев Александрович Тихомиров (1852-1923): с 1871 года – член кружка «чайковцев», участник «хождения в народ» в 1873-1874, в 1874-1878 – в предварительном заключении, в январе 1878 был признан невиновным и освобожден, в 1878-1879 – один из редакторов нелегальной газеты «Земля и воля», 1879-1882 – редактор печатного органа партии «Народная воля» того же названия, автор «Открытого письма» Александру III, отправленному 10 марта 1881 года. С сентября 1882 года он находился в эмиграции и вместе с Лавровым и Ошаниной работал в составе редакции журнала «Вестник “НВ”». Он знал о связях ИК «НВ» с образованной частью русского общества. Тихомиров имел возможность, узнанную еще в России и дополненную в эмиграции, сопоставить правду Лаврова с «правдой» Плеханова. Сопоставив, Тихомиров начал в 1885 году писать брошюру «Почему я перестал быть революционером». Написал, опубликовал свою брошюру, потом написал прошение о возвращении на родину. Получив разрешение Александра III, в 1888 году он вернулся в Россию. Тихомиров много знал, но никого не выдал. Господствовавшую в России систему самовластья он не просто наблюдал четверть века: в этой системе не было органа, влияние которого Тихомиров не испытал бы на себе лично. Его книги «Борьба века» и «Конституционалисты 1881 года» (о «НВ») – это свидетельство современника о жизни, нет, не собственной, а о жизни страны в течение столетия: с конца XVIII и в XIX веке.
Л. А. Тихомиров пришел к признанию того, что ЖИЗНЕСПОСОБНОСТЬ государства обеспечивается так, как некогда удалось осуществить Владимиру Великому. Напомним: это то, что осуществил в XIX веке японский император Мацухито. Восстановление единства и согласия «важно осознать, – подчеркивал Тихомиров, – не может выразиться в мерах репрессивных». Нам должно понять, что разумность состоит не в том, чтобы умерять нелепость, а в том, чтобы СОВСЕМ выйти из нее, отказаться от старых точек зрения в пользу единственно верного понятия – жизнедеятельности» (подчеркнуто нами – Е. Е.). Необходимость восстановления «завещанной прошлым программы устроения России» научно обосновывал в середине XIX века И. Д. Беляев, а вслед за ним все «правые» научной и разнообразной практической деятельностью. Вопреки сопротивлению власти и элиты, они обеспечивали восстановление могущества России на эволюционном пути ее развития. После 14 лет революционной деятельности во имя создания здорового общественного строя Тихомиров пришел к выводу, что ни одна революция в прошлом не привела к качественному изменению общественного строя, что изменения ограничивались одним: одна группа властителей сменялась другой и преимущественно путем насилия и разрушения. Он был уверен в том, что такова судьба всех возможных революций в будущем. Поэтому бывший идеолог «НВ» первого призыва отдал предпочтение истинному консерватизму – эволюционному развитию общества. Ведь в случае удовлетворения требований программы ИК «НВ», Россия могла бы сделать шаг в своем развитии в этом направлении в единении власти с теми, кого уже тогда власть отправляла на виселицы и на каторгу… «При здоровом состоянии общественного строя, – продолжал Тихомиров, – противодействие фанатикам социального мистицизма способны оказывать духовно развитые личности, сознающие, что свобода без дисциплины, и дисциплина без свободы – не имеют в действительности никакого смысла»; «жизнь в семье, школе, в своем сословии, корпорации, общине, служба им и государству, – все это воспитывает личность, научает ее отличать возможное от невозможного, показывает ей на частных примерах действие общих социальных законов и сильнее всего дает привычки дисциплины». В XX веке эти мысли Тихомирова научно подтвердил психоаналитик Э. Фромм. Но своими стремлениями фанатики социального мистицизма продолжают сводить мир с ума и в XXI веке. Пора развитым духовно личностям активизироваться в своем противодействии этому дурману.
Источником нравственной силы, способной к развитию и дисциплине Л. А. Тихомиров справедливо называл религию и объяснял: «В основную задачу развития личности – “познай самого себя” – входит на первом плане выработка некоторого внутреннего глазомера относительно того, что и когда я обязан взять на свою ответственность, не полагаясь ни на кого, кроме себя, в чем и когда, напротив, должен подчиняться, не слушая никаких соблазнов своего я. Непрерывный ряд подчинений и командования, который представляет расслоенная общественная жизнь, дает нам в этом отношении великую школу. Ее значение чутьем схватывается, когда у человека есть религиозное чувство, ставящее перед ним идеал не наслаждения, не власти, не покоя, а развития как миссии своей земной жизни». Несмотря на то, что религия в России продолжала оставаться в зависимости от государства, и в XIX веке были священнослужители, которые делу воспитания религиозного чувства у прихожан отдавали все свои силы и способности. Можно напомнить митрополита Филарета (В. М. Дроздова), Иоанна Кронштадтского (И. И. Сергиева), приходского священника Н. Брянцева. Мы просто не знаем очень многих священников, продолжавших служить делу очеловечивания жизни и нравов людей и в условиях, когда Церковь была починена государству.
О реальных средствах, способных противодействовать активности адептов социального мистицизма писал в 1890-е годы не один Тихомиров. Но их голоса не были услышаны, их труды не были прочитаны: политическая линия элиты и охранительной системы самодержавия оставалась прежней, как и заявил в 1895 году Николай II: «Я буду править так, как правил мой незабвенный родитель»; (добавим от себя – «и как дед»!). В начале 1900-х годов М. А. Стахович справедливо утверждал: «Невозможность в будущем бороться со стихийным движением, все нараставшим в народе, создавало само правительство <…> систематическим и всесторонним преследованием всякого прогресса, постоянно демонстрируемым пренебрежением к общественному мнению, нуждам и желаниям масс». Правда, утверждая это, он имел в виду только деятельность правительств двух последних монархов. Соотнести с этим направленность деятельности и правительства Александра II не одному Стаховичу препятствовал присвоенный этому самодержцу ореол «Царя-Освободителя». Точно также освобожденные при Хрущеве узники сталинских концлагерей будут «прощать» ему его причастность ко всем массовым репрессиям.

9) Общество накануне революции 1905 года

Дальнейшим всесторонним стремительным развитием своим Россия обязана главным образом широкой и талантливой инициативе опытных ветеранов и молодых кадров, пришедших к хозяйственной организации СНИЗУ. Своими стремлениями к реализации «завещанной прошлым программы устроения России» они приближали ее к достижению гражданского согласия между всеми сословиями населения нашей страны. Ветераны и молодые участники земского движения продолжали изучение «всех сторон жизни населения». Молодой С. А Короленко и ветеран земского движения В. И. Вешняков занимались этим в Министерстве государственных имуществ; И. И. Бок, Ю. Э. Янсон и В. И. Ковальский, потом самый доверенный помощник С. Ю. Витте, – в МВД; В. И. Покровский и П. А. Гейден – в ВЭО. Традиции В. И. Орлова в статистическом бюро Московского губернского земства продолжал Н. А. Каблуков. Работая в этом бюро, В. В. Хижняков обследовал Московскую, Петербургскую, Херсонскую и Саратовскую губернии. Не по одной губернии обследовали статистики Тверского земства: В. А. Плетнев – Московскую и Нижегородскую; С. А. Харизоменов – Тульскую и Саратовскую; Н. Н. Черненков – Орловскую и Московскую губернии. К. А. Вернер организовал статистическое бюро в Таврической губернии, руководил им и сам участвовал в ее обследовании. Расширилась и география статистических обследований: статистики дошли до Олонецкой, Новгородской, Смоленской. Псковской, Архангельской, Иркутской, Оренбургской губерний и башкирских земель.
Чтобы составить себе истинную картину состояния крестьянской общины и степень расслоения крестьянства, А. В. Пешехонов, сын саратовского священника, обследовал восемь губерний. Истинную картину положения населения России В. П. Михайловский изучал, участвуя и руководя 34-мя различными переписями. С. И. Шидловский, ветеран земского движения, вспоминал, как он изъездил Россию от Пермской до Волынской и от Оренбургской до Варшавской губернии для того, чтобы увидеть подтверждения о существенном изменении жизни крестьян.
В результате всесторонней научной и практической деятельности, продолжавшейся уже четвертое десятилетие, статистики-экономисты пришли к выводу о жизнеспособности крестьянской общины, об устойчивости и мелкого индивидуального крестьянского хозяйства, слабом и далеко не повсеместном расслоении крестьянства. Они доказали невозможность решения аграрного вопроса повсеместно в России единственным способом, без учета природно-почвенных особенностей, исторически сложившихся традиций и различного состоянии крестьянских хозяйств. Не отказались российские ученые и от метода наблюдения и сопоставления развития России и стран Западной Европы. Вынужденно оказавшиеся за пределами России, в 1890-е годы они изучали и сопоставляли историю решения аграрного вопроса в России и в странах Западной Европы. В результате М. М. Ковалевский доказал, что и Франция не знала единственного способа решения аграрного вопроса. Не было единого способа решения аграрного вопроса и в других странах Западной Европы. Исследованию этой проблемы Н. И. Кареев посвятил солидный труд в семь томов. А. А. Исаев пришел к такому же выводу, изучая эту проблему в Германии и Бельгии.
«Нечистая» стратегия «околдовывания» и в данном случае сработала прекрасно: обо всем этом и о различиях в состоянии сельского хозяйства в России у нас появилась возможность узнать, лишь начиная с 1990 года. Различия в состоянии крестьянских хозяйств в России оказались еще значительнее и не только по черноземной и нечерноземной зонам. Различия эти сохранялись в России и после 1917 года. Наблюдения и выводы своих предшественников в первые годы XXI века по регионам Поволжья и Приуралья подтвердил А. А. Иванов (Марийский университет), По губерниям черноземной зоны, например, по Тамбовской губернии, исследователь А. А. Иванов (Липецк) выделил три различных по состоянию хозяйств части.
История российского предпринимательства и благотворительности в советское время тоже была «спрятанной». Лишь в 1997 году стало известно, что в 1890-е годы промышленное производство России удвоилось. Доля производства средств производства достигла тогда 40%. Топливная (уголь, нефть), горно-металлургическая, машиностроительная, текстильная и пищевая отрасли промышленности были крупнейшими. О тогдашних бизнесменах Ленин как-то презрительно заявил: «Пусть себе занимаются в обществах грамотности, а мы будем делать революцию». Рядом с тем, что ими было сделано, и с их научной, художественной и общественно-политической литературой «Развитие капитализма в России» Ленина и «Портреты» Троцкого предстают «монументами» преднамеренного обмана, бессмыслицы и злобы.
В своем повествовании о деяниях российских предпринимателей в 1861-1917 годах мы предпочтём сообщение И. С. Шмелева и его друзей в книге «Крестный подвиг», которые ездили преимущественно не по Европе, а по России и трудились во благо своего Отечества и его народа. В 1925 году Иван Сергеевич писал: «Много я ездил по России. В каждом городе рассказывали о “добрых людях” и о “чудесах их добрых дел”. Исстари знали Ляпиных, Третьяковых, Бахрушиных, Шинявских, Солдатёнковых, Ляминых, Солодовниковых, Хлудовых, Голицыных, Базановых, Алексеевых, Лепешкиных – перечесть нельзя. А по Сибири! Где было столько благодетелей, стипендий, столько пожертвований от “неизвестных”, капиталов городских и земских – на школы, на приюты, на стариков, на бедных девушек-невест, на бесприютных, на сирот, на вдов, глухонемых, слепых, калечных, инвалидов, матросов? Сколько революционеров вошло в даровые жилища, вскормилось на стипендии “дающих”? Вот это – культура! А верстовые корпуса “домов” – вдовьих, воспитательных? Целые улицы тянулись в приютах и больницах, “клинические городки” <…> А храмы по России? Зачем шуметь? О Божьем Деле не кричат». И далее, сохраняя присущий ему стиль, почти целиком воспроизведём выступление И. С. Шмелева в марте 1930 года. Он лучше нас сказал о том, о чем нам хотелось рассказать. В памятке «Душа Москвы» он писал: «Воистину именитое купечество – “светлое царство” русское – делало государственное и, вообще, великое жизненное дело. Не только в промышленности и торговле: российское купечество оставило добрую память по себе и в духовном строительстве России. Ведь труд и жертва на поприще человеколюбия – дело высокой культурной ценности, и его широта и сила показывают ярко, на какой высоте стояло душевное российское просвещение. Корни его глубоки. Великое древо жизни росло и крепло»; «всему миру известна московская “Галерея Третьяковская” – величайшее из собраний картин русских художников – живая история русской живописи. Все великие мира сего, кто только ни заезжал в Москву, все побывали в этом глухом углу Москвы. Именитые иностранцы по ней о Москве судили, о России, о русском гении. Великую эту галерею всю жизнь собирали Третьяковы, именитые москвичи-купцы. И принесли в дар Москве, – дар бесценный. И еще капитал оставили с завещанием: хранить и продолжать. Рассказывают, что Александр III, думая о музее в Петербурге, сказал: “Посмотрим, что-то оставили купцы Третьяковы на нашу долю”»; «помню еще собрания Цветкова и С. Щукина (музей изобразительных искусств им. Пушкина – Е. Е.). Библиотеку Хлудовых из редкостей по церковному расколу. Собрания древней русской иконной живописи – К. Т. Солдатёнкова, С. П. Рябушинского, Постникова, Хлудова, Корзинкина <…> Картинную галерею И. А. Морозова на Пречистенке»; «К. Т. Солдатёнков. “друг литераторов” – Герцена и Белинского – положил важное начало изданиям “тяжелым”: Адама Смита, Рикардо, Д. С. Милля, Дарвина, Бокля, Спенсера (его Г. А. Лопатин переводил – Е. Е), не говоря уже о томах Всемирной истории»; «московские клиники известны. Немало они способствовали доброй молве по свету о русской медицине, немало придали блеску науке русской <…> Клиники воздвигались, словно по волшебству, в 1880-1890-х годах и все продолжали разрастаться. Жертвователи соревновались, “из-за чести”. Большинство клиник – именные. Гинекологическая клиника имени Т. С. Морозова, клиника по нервным болезням – В. А. Морозовой, клиника по раковым опухолям – “зыковская”. Ее же – детская клиника. Мазурных – по внутренним болезням.»; «а дома дешевых квартир для неимущих Бахрушина, ночлежные дома Крестовниковых и Морозова на 3000-4000 бездомных»; «Коммерческий Институт, коммерческие училища, Практическая Академия, техническое училище имени Комиссарова, Мещанские училища – гиганты, десятки ремесленных училищ и школы рукоделий – все создано купцами. Их обеспечивавшие капиталы составляли перед войной сумму около десяти миллионов рублей»; «родильные приюты, училище для глухонемых, Рукавишниковский приют для исправления малолетних преступников, с мастерскими и сельскохозяйственной школой в собственном имении, прядильно-ткацкие образцовые школы, школы технического рисования, школы фабричных колористов, литейщиков, художественной ковки, слесарей. Монтеров <…> – на все широко давало купечество. Легко давало. Много дел человеколюбия и просвещения остались безымянными, по Слову: “пусть левая рука твоя не знает, что творит правая”. (По Л. И. Бородину в 1968 году: «Да возвеличится Россия, да сгинут наши имена!»); «сотни миллионов разбросал Солодовников по всей России. Школы, больницы, богадельни, приюты, библиотеки, музеи – по городам, по городкам, по селам. Видал я сметы городов и земств. В холодных цифрах, в этих “стипендиях и капиталах” – сколько! А тысячи церквей по всей России!». Об одном из них рассказал елецкий краевед Р. Н. Кузьмин. В Аргамачью рабочую слободку его родного города Ельца в 1893 году был назначен приходским священником отец Николай (Брянцев). В первую очередь он обратил внимание на нравственную сторону жизни своего прихода. В 1894 году он создал в слободке общество трезвости. В церкви Рождества Богородицы он организовал чтение лекций врачами с целью искоренения пьянства. Построил деревянный клуб (стоит и поныне) и устраивал в нем бесплатные театральные представления для рабочих и их семей. В 1911 году отец Николай создал потребительскую кооперацию и приходскую школу. Он был очень популярен, и этим оказался опасным для советской власти. 6 июня 1918 года отряд красноармейцев прибыл в слободу, чтобы арестовать отца Николая, но рабочие предупредили его и помогли ему с семьей скрыться. Сколько их стало мучениками советской власти… Старожилы Ельца с благодарностью вспоминали отца Николая в 70-е годы прошлого века. Много было таких священников, мы знаем только о том, как много их большевики расстреляли и не только в Бутово. Вернемся к запискам И. С. Шмелева: «Московский Биржевой Комитет и Московское Купеческое общество стояли у порога огромных начинаний – для народа. Война задержала их. Революция проглотила все. Скончавшаяся во время войны В. А. Морозова оставила “в помощь жертвам войны” 6 000 000 золотых рублей – 75 000 000 франков. Они пропали»; «Ю. И. Базанова – москвичка-сибирячка, “друг студентов”. За невзнос платы за обучение тысячи бедняков-студентов могли потерять университет. Они его не потеряли благодаря Базановой. И если бы их было десятки тысяч, все бы внесли – из щедрого кошелька ее. В. О. Ключевский сказал когда-то: “Добрые люди есть еще и у Новой Руси, слава Богу <…> доброе семя живо: стипендиальный наш фонд ушел уже за два миллиона! Это было в 90-х еще годах. И как же легко и просто выкладывались деньги! Вот картинка» (из XIX – века! – Е. Е.); «М. Ф. Морозова, строгой жизни, почтенная, богомольная старуха. Ну, какое же ей дело до… театров! К ней заезжает внучка, М. Д. Карпова, говорит, что надо для развлечения рабочих, для отвлечения их от пьянства, достроить, наконец, театр при фабриках в Орехово-Зуеве… стройка давно остановилась, выстроили только стены, срам! – “А много ль надо?” – “Тысяч двести, я думаю”. – “А не маловато будет?” – “Ну, прибавьте”. На зов старухи является лакей: “Миша, скажи в контору… выписали бы чек! да из моих личных, чтобы… да ты не спутай: на двести пятьдесят тысяч”. Это – три миллиона франков. И в две минуты. Выписывали и в миллионах просто»; «мелькают имена – С. И. Мамонтов, Меркушев из Сибири… – всего не помнишь. Какие силы и надежды, какие взмахи души…, делали все без шума, просто. Их надо вспомнить. Надо записать все – и помнить. Это свет из сердца».
О впечатлении, полученном от общения с деятелями земств, после возвращения из эмиграции в 1916 году М. А. Осоргин писал: «Я поражался их работе. Они делали огромное дело, не подозревая, что подобное бескорыстие, преданность такую и такую веру ни в каких Европах не встретишь… Ни один “народный учитель” не будет в Европе работать в подобных условиях, ни один врач не станет объезжать на худой крестьянской лошаденке стоверстные округи. Они истинные подвижники и подлинные герои. Перед ними не было ни карьеры, ни чинов, ни материального благополучия. Напротив – полная уверенность, что так и пройдет вся жизнь в медвежьем углу… И они все-таки успевали читать «толстые» журналы, осведомляться, что делается в этих самых «Европах», слушать лекции приезжих лекторов, толкать свою науку, а благотворители – жертвовать миллионы на искусство, на школы, храмы и библиотеки… Россия росла быстро и подземно».
Такие люди знали Россию. Поэтому политику правительства по отношению к всесторонней деятельности промышленников и аграриев они справедливо критиковали «как не соответствующую национальным интересам России». Московский подрядчик А. А. Пороховщиков, пермский предприниматель Н. В. Мешков, московские предприниматели Морозовы, Рябушинские, Солдатёнковы, Мамонтовы, приверженцы отличного от Европы пути развития России, – как и Кокорев в 1858 году, – справедливо обвиняли Правительство в некомпетентности и слепом копировании западных моделей хозяйствования без учета русских условий.

10) Российская монархия между революцией и эволюцией.

Благодаря деятельности Церкви по духовному воспитанию прихожан, научной и разносторонней практической деятельности земств, самоотверженности предпринимателей и участников кооперативного движения, некоторые просчеты реформ 1860-х годов к началу XX века были преодолены! И хоть о преодолении «нечистой истории» вообще судить было рановато, «Россия богатела, могущества ее страшились» (И. С. Шмелев). Н. Я. Данилевский писал в 1868 году: «Европа извлекала свои выгоды отовсюду: Из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т. д. <…> Хотелось большего. И Европа негодовала. Несмотря на все формы вмешательства во внутренние дела Руси и России, ей не удавалось превратить Россию в такой же материал, из которого так же можно было бы извлекать свои выгоды, который можно было бы формировать и обделывать по своему образцу и подобию своему <…> как особливо надеялись немцы. Поэтому всякое преуспеяние России, всякое развитие ее внутренних сил, увеличение ее благоденствия и могущества Европа воспринимала как общественное бедствие, как несчастье для всего человечества». В 1880 году английский премьер-министр Гладстон прямо заявил: «Кто хочет иметь дело со слабой Россией, тот должен стремиться к тому, чтобы она оставалась деспотической». Это видели и понимали активные представители всех российских сословий, но только не ближайшее окружение трех последних российских самодержцев. Любые инициативы, направленные на осуществление перехода к гражданскому обществу, оно продолжало пресекать немедленно и сурово. Николай II уповал на непоколебимость идеи самодержавия в сознании россиян, но использовать существенные наработки в сельском хозяйстве, в промышленности, в просвещении и образовании, в науке и культуре для закрепления этой веры в сознании народа он не сумел. Как и его предшественники, он продолжал отыгрывать роль всероссийского упыря и игнорировать интересы и терпеливые, но пока все еще молчаливые ожидания народа.
Отказываясь от всеохватывающего преодоления просчетов крестьянской реформы, три последних российских монарха, прислушиваясь к советам своей элиты, все дальше уходили в «левизну» от реализации «завещанной прошлым программы устроения России». Отвергали они и любые разработки профессиональной интеллигенции – российских социологов, популярных в Европе и Америке. «Гражданами мира» называли их там за глубоко научные разработки о человеке, его месте и роли в обществе, правительство же двух последних российских самодержцев лишило их права преподавания в университетах России, а социологию даже отказывалось называть наукой. Раздраженный таким отношением к социологии в России, М. М. Ковалевский писал: «Меня менее поразило бы известие, что в Нанкине или Пекине создана кафедра социологии, чем слух о том, что г. Кассо затевает такую реформу в Москве или Петербурге». Правительство Николая II решительно отвергло и разработанную русскими социологами концепцию перехода России к гражданскому обществу. На этот шаг русские социологи заявили: «Мы ответим Правительству нашей посильной работой и участием в великом труде, который ныне более чем когда-либо, состоит в закладке фундамента для порядка, для продолжительного и морального строя, – строя истинно человеческого». Моральный, истинно человеческий строй страшил элиту Александра II, Александра III и Николая II. Научно-теоретическая несостоятельность и нравственная ущербность, с которой большевики рвались к власти, исключали их готовность принять «моральный, истинно человеческий строй». Моральный, истинно человеческий строй оказался отвергаемым и монархией и будущей большевистской диктатурой. Самодержавие и его элита боялись утратить власть, радикально «левых» – утверждение морального и истинно человеческого строя отдаляло, если не исключало навсегда приближение большевиков к власти. Выручить их могла только война.
И все-таки к рубежу XIX–XX веков, «когда высший ПО РОДУ КЛАСС слабел и таял», когда он слабел и таял уже с очевидностью, – просветление относительно истинных нужд России и способа их удовлетворения коснулось некоторых молодых представителей самодержавной элиты и чиновников, обслуживавших последнего российского монарха. Их было не много, но все-таки они появлялись. Первой «ласточкой», первым таким чиновником, усомнившимся в действенности репрессивных мер в борьбе против распространения крамолы, неожиданно оказался многоопытный начальник Московского жандармского отделения Сергей Васильевич Зубатов. В 1897 году он подал Московскому генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу Служебную записку, в которой в числе результативных мер в борьбе с «мятежными умами», не связанных с репрессиями, он назвал единение всех сил, готовых поддержать монархию, и создание легальных рабочих кружков в качестве противопоставления их революционно настроенным кружкам. Одним словом, полицейский вариант достижения общественного согласия, предусматривавший инициативу сверху, со стороны власти. Конкретную деятельность Зубатова, направленную на реализацию его предложений, российские «марксисты» сочли провокационной. Легальные рабочие кружки они называли «полицейским социализмом», а участников этих кружков – предателями. За что? Объяснение во всех советских энциклопедических изданиях давалось одно. Сошлемся на научно-редакционный совет энциклопедического словаря 1981 года, который, согласно приказу свыше, утверждал, что деятельность созданных полицией кружков «была направлена на пропаганду “бернштейнианства”, “экономизма” с целью отвлечения рабочих от политической борьбы». Лишь последние 20 лет после 1990 года большинству россиян стало понятно, что пропаганда «бернштейнианства» была нацелена на созидание, а привлечение рабочих к политической борьбе преследовало лишь разрушение. С. В. Зубатов был заинтересован в сохранении достигнутого страной. Ленин – в его разрушении, потому что к власти он мог прийти только путем, усеянным трупами, залитым кровью, усыпанным пеплом от неисчислимых пожарищ… Однако и правительство Николая II осудило инициативу Зубатова. Увидевшее в деятельности зубатовских кружков недозволенное просвещение рабочих, оно обвинило Зубатова в «превышении должностных полномочий» и освободило его от должности. Несколько изменив направленность проявленной Зубатовым инициативы, министр внутренних дел В. К. Плеве попытался использовать ее, чтобы найти поддержку своему ведомству и Правительству в целом. Плеве пригласил на прием П. Н. Милюкова и предложил ему в качестве популярного представителя либеральной демократии выступить в печати с оправданием и поддержкой методов борьбы правительства с крамолой. «Иначе мы вас сомнем», – самоуверенно заявил Плеве своему собеседнику. Плеве отстал от жизни – либералы в России уже не боялись угроз, исходивших от охранителей. Милюков не имел той поддержки в среде легальной и нелегальной оппозиции, которой в 1878 году располагал И. И. Петрункевич. И все-таки он отказался поддерживать и Плеве, и правительство в целом. Став в 1902 году шефом отдельного корпуса жандармов, В. К. Плеве пригласил опытного борца с крамолой Зубатова на работу в Департамент полиции. Но интриганы не дали Зубатову удержаться и здесь: в 1903 году его окончательно удалили от участия в деятельности по защите монархии. После отречения Николая II от престола Зубатов застрелился.
Была в составе правительства Николая II еще одна светлая голова – Сергей Юльевич Витте. Возглавив министерство финансов, в 1897 году он провел удачную денежную реформу. Созданная им комиссия разработала и в 1898 году утвердила Новый фабричный закон, который предусматривал ограничение произвола работодателей и пресечение проявлений безответственности со стороны рабочих. Исследователи института истории РАН правы в своем заключении о том, что «ростки нового миросозерцания появились в высшем эшелоне русского общества значительно раньше столыпинских реформ, но они не смогли прорваться наружу», как в случае с Зубатовым или Витте. Вскоре последуют и другие примеры.

11) Служители эволюции и революции накануне 1905 года.

Те, кто оказался в центре, между двумя противоборствующими «левыми» группировками (придворной элитой и набирающими силу большевиками), понимали эти проблемы и продолжали трудиться над разработкой деталей «завещанной прошлым программы устроения России». Лишенные права заниматься этим на Родине, русские социологи нашли способ «посильного участия в великом труде по закладке фундамента для порядка» за ее пределами. В 1900 году Ковалевский, Ю. С. Гамбаров и Е. В. де Роберти создали в Париже Высшую школу общественных наук с целью подготовки квалифицированных обществоведов из россиян для такой работы в России. «Посыпались письма и запросы, – вспоминал Е. Семенов, – от Петербурга и Варшавы до Тифлиса, Кутаиси и даже Владивостока. Слушатели съезжались с берегов Волги и Камы, Терека и Енисея. Были слушатели и из европейских стран». Плата была символической – 10 франков в год. Малоимущих слушателей от платы освобождали.
Лекторами в этой школе были люди разносторонне образованными: Гамбаров – социолог и историк; Кареев – философ, историк, социолог; Муромцев – юрист и социолог; Туган-Барановский – экономист и историк; Чупров – экономист, юрист и статистик; Э. Дюркгейм – философ и социолог; Г. Тард – философ, юрист и социолог; Э. Вандервельде – социолог и юрист; Р. Вормс – социолог и психолог. В школе читали лекции русские профессора: Ковалевский, Гамбаров, Исаев, Карышев, А. С. Постников, Чупров, К. Валишевский, Е. Аничков, В. Ф. Волков, Милюков, Кареев, И. И. Мечников. Читали лекции в этой школе и профессора Сорбонны. На лекциях Карышева, Исаева, Чупрова слушателей всегда было вдвое больше, особенно на лекциях Ковалевского. Он «обладал редким даром излагать свой предмет живо, ярко, интересно». Так отзывались те, кто слушал и записывал лекции Максима Максимовича. Обратим внимание на тематику курса лекций, который читал в этой школе Е. В. де Роберти: «Тридцать лет местного самоуправления в России: земство, его борьба, его победы, его поражения». В программе школы были предусмотрены опросы и дискуссии по изученным курсам, в том числе и таким: «Земство, начало свободной общественной жизни»; «Технический прогресс, начало режима крупной промышленности»; «Новое умственное состояние народных масс. Крестьянин, рабочий». Высшая школа общественных наук, созданная в Париже по инициативе М.М. Ковалевского, готовила обществоведов – созидателей.
В Лонжюмо Лениным была создана школа, которая готовила разрушителей России.
Руководствуясь, как и социологи, чувством долга и зовом совести, продолжали свою самоотверженную деятельность в начале XX века и участники земского движения. Исследованием их деятельности этого времени в институте истории РАН занимались советские историки: Е. Д. Черменский, П. Н. Зырянов, С. М. Дубровский, Г. А. Герасименко. Они использовали материалы: Д. И. Шаховской. «Пятидесятилетие земств. 1864-1914». М. 1914; А. В. Зеньковский. «Правда о Столыпине». Нью-Йорк. 1956; В. А. Маклаков. «Воспоминания современника»; Париж. 1936; В. Н. Коковцов. «Из моего прошлого. Воспоминания. 1903-1919». Париж. 1933; П. Н. Милюков. Воспоминания в 2-х тт. М. 1990. О состоянии русской общественной мысли этого времени стало известно из опубликованного в 1996 году последнего труда Н. И. Кареева «Основы русской социологии»; в 1997 году появился двухтомник сочинений М. М. Ковалевского «Социология» и сборник некоторых текстов известных русских социологов в книге «Социология в России XIX – начала XX веков». В 2006 году партия «Союз правых сил» осуществила интересное издание «Перводумцы. Сборник памяти депутатов первой Государственной думы», но тиражом всего лишь в 200 экземпляров.
По утверждению председателя ВЭО П. А. Гейдена, в начале XX века «большую работу проделали по изучению состояния сельского хозяйства и по районированию страны в зависимости от естественноисторических и производственных особенностей В. А. Мякотин, А. В. Пешехонов, А. И. Скворцов, А. Н. Челинцев». Выступая с целым рядом работ по вопросам организации крестьянского хозяйства, сельскохозяйственного районирования, кооперации и кредита, Челинцев доказывал, что «ведущим началом в организации и эволюции крестьянского хозяйства является семья. Каждому сочетанию сумм потребностей хозяйствующей семьи и запасу ее рабочей силы соответствует тот или иной тип организации сельского хозяйства». Исследования Челинцева не подтверждали социально-экономическую дифференциацию крестьянских хозяйств как результат развития капитализма в сельском хозяйстве России. К такому же выводу пришел и М. Я. Герценштейн, человек отличных от Челинцева политических пристрастий. Он сопоставил статистические материалы ВЭО с тем, что дало ему изучение английских фермерских хозяйств. Выступая в Политехническом музее с докладом, он доказывал возможность превращения российских крестьянских общин в результативные и крупные хозяйства через организацию артелей, товариществ, через кооперирование и дешевое кредитование. «Логика Герценштейна, – вспоминал М. В. Вишняк, – была неотразима, до ясности прозрачна и последовательна. Он убеждал жизненностью своего подхода, политическим реализмом». «Всюду земцы относились к земельному вопросу с поразительным самоотвержением и готовностью к жертвам, – вспоминал П. Н. Милюков. В Литературном фонде их возглавлял В. А. Мякотин, с которым делили общую заботу: Н. Ф. Анненский, В. В. Хижняков, А. В. Пешехонов, С. Н. Прокопович, В. Я. Богучарский, К. К. Арсеньев, Л. И. Латугин. В ВЭО земцы шли за П. А. Гейденом и В. П. Воронцовым. В Ярославле возглавлял земцев Д. И. Шаховской, в Твери – И. И. Петрункевич, в Харькове – Н. Н. Ковальский, в Киеве – И. В. Лучицкий. В Самаре – Н. Н. Львов. «В Москве, этом центре земской статистики России, – вспоминал участник этих событий Милюков, – аграрный вопрос оказался самым злободневным».
Перечисленные Милюковым ученые-аграрии и земцы-практики решительно критиковали программу единомышленников Милюкова об отчуждении земель. Авторы этой программы предпочитали не говорить о вредных последствиях ее. Или не догадывались? Тем, кто с 1864 года занимался обследованиями, «обнимающими всю жизнь населения», объяснять это не нужно было. Обосновывая несостоятельность этой программы, Н. Н. Львов заявил: «Я отвергаю ее, так как она направлена не на поднятие благосостояния населения, а на осуществление абстрактной теории, не только не на пользу, а во вред крестьянству и общему благу страны». Его поддерживал Г. Е. Львов. Согласный с ними Л. И. Петражицкий объяснил: «Программа отчуждения земли и передачу ее в определенных размерах в аренду – это программа прикрепления крестьян к земле со всеми вытекающими из этого, уже известными нам последствиями. Для такой ломки жизни, – продолжал Н. Н. Львов, – вам нужна не Государственная Дума, а диктатура, власть деспотическая! Бойтесь деспотизма, вашего собственного деспотизма голых формул и отвлеченных построений». Об этом в 1872 году предупреждал россиян и Н. К. Михайловский, в 1881 году – Маркс.
Эти общественные деятели, имевшие непосредственное отношение к организации хозяйственной деятельности в аграрном секторе народного хозяйства страны, положение в деревне знали не понаслышке и не из газет. Поэтому, как писал Милюков, они, не считаясь ни с законом, ни с властью, исходили из требования крестьян: «Уравняйте нас в правах со всеми сословиями, определите наши обязанности и не вмешивайтесь больше в наши дела», – требовали российские крестьяне и настаивали на утверждении закона о частной собственности на землю. Еще резче выступали они против радикальной программы по аграрному вопросу – о национализации земли и превращения ее в общественную собственность, предвещавшей российскому крестьянству неизбежную гибель.
Сосредотачивая внимание на вопросе о способах замены самодержавия демократической республикой, Милюков не особенно вникал в полемику вокруг программ о путях решения аграрного вопроса. Как вспоминал В. А. Маклаков, Милюкова в деятельности земств прежде всего интересовала практическая конституционная школа. Этих земцев, ставших активными членами партии кадетов, называли «политиками». С их поддержкой связывал достижение своих целей и П. Н. Милюков. Но крестьяне удовлетворения своих надежд ждали не от них. К ним и к тем органам местного управления, в которых они преобладали, крестьяне относились отрицательно. Считая эти земства дворянскими, крестьяне активно протестовали против проводимых такими земствами обследований, отказывались от уплаты земских сборов, от проводимых ими агрономических мероприятий. Те, кто продолжал служить на благо местного населения, хотя и являлись членами партии кадетов, продолжали борьбу за всеобъемлющее и окончательное решение аграрного вопроса, не считаясь ни с законами, ни с властями. Среди них были горячо нелюбимые Лениным: Черненков, Скалон, Долгоруков, Н. Н. и Г. Е. Львовы, Шаховской, Петрункевич, П. А. Новгородцев и Ф. Ф. Кокошкин. Они направляли свои усилия на умиротворение деревни, Ленин – на «внесение в деревню классовой борьбы».
Для министра финансов С. Ю. Витте эта информация не могла остаться неизвестной. Ведь в его министерстве работали Ю. Э Янсон, И. И. Бок, а самым доверенным был участник обследований «всех сторон жизни населения» В. И. Ковальский. Существо российской аграрной проблемы Витте хорошо была известна. Настоятельную необходимость ее решения он тоже сознавал. Поэтому на совещании, состоявшемся в Кабинете Министров в январе 1902 года, Витте предложил для умиротворения деревни передать крестьянам надельные земли и снять с них оставшиеся выкупные платежи. Но предложение Витте не прошло из-за активного противодействия министра внутренних дел В. К. Плеве. В том же году Плеве был убит эсером Е. С. Созоновым. Ведомство С. Ю. Витте подготовило и опубликовало 12.03.1903 года указ об отмене круговой поруки в общине. Витте предлагал разрешить свободный выход крестьян из общины. 6.06.1904 года последовал его указ об облегчении условий переселения крестьян в Сибирь, Среднюю Азию и Приамурье. В августе 1904 годы было отменено применение телесного наказания по приговорам волостных судов, еще раз сокращены, но не отменены выкупные платежи. Ратуя о ликвидации сословной обособленности, Витте стремился привлечь предпринимателей к сотрудничеству с правительством.
Власть, растерявшаяся после убийства В. К. Плеве, некоторое время колебалась, но решила пойти на уступки, и в августе 1904 года министерство внутренних дел возглавил либеральный князь П. Д. Святополк-Мирский. С первых шагов в новой должности Петр Дмитриевич попытался реализовать лозунг доверия и благожелательности власти по адресу общественных сил, местного самоуправления и таких государственных учреждений, как независимый от администрации суд. Он пытался оказывать активное влияние на политику назначения губернаторов из числа способных организовать практическую работу в губерниях и уездах. Летом 1904 года, новый министр внутренних дел, несмотря на особое внимание «высших сфер» к отбору лиц на пост губернатора Тверской губернии, предложил исполнение этой должности Сергею Дмитриевичу Урусову, благонадежности которого «высшие сферы» не доверяли. Перед отправлением к месту новой службы Сергею Дмитриевичу предстояло получить благословение на аудиенции у Николая II. Во время состоявшейся 3 декабря 1904 года встречи Урусов счел необходимым обратить внимание царя на то, что в составе земских собраний и управ преобладают «самостоятельные и образованные люди, заинтересованные в соблюдении порядка и в спокойном развитии государственной жизни страны. Если многие из них настроены либерально, стремятся к расширению прав общественных учреждений, и являются до некоторой степени оппозицией правительству, то все же надо принимать во внимание, что они не революционеры; способ их борьбы – открытое заявление своего мнения, сделанное в корректной форме. Притом тверское земство не единственное в России, настроенное либерально. Почему же только к нему применена исключительная мера?» – спрашивал Урусов и продолжал: «Многие из тверских земцев, на которых возведено обвинение в крамоле, вошли бы в кабинет Вашего Величества с тем же сознанием верноподданнических обязанностей своих, с каким вошел сюда я. Я убежден, что каждый губернатор, знающий Положение о земских учреждениях и вооруженный предусмотренными законом средствами, сможет остановить и прекратить злоупотребления выборных земских служащих. Для этого нет надобности ломать органы земства – достаточно привлекать виновных лиц к законной ответственности». Без смущения объяснял Урусов монарху, на установление какого способа взаимоотношений между начальствующими и подчиненными он направлял свои усилия, когда выполнял порученное ему дело, «действуя всегда по закону» и обеспечивая спокойствие на территории губернии, вверенной ему Его Величеством. Кстати, будет сказано, таким губернатором в Саратовской губернии был в те годы Петр Аркадьевич Столыпин. Россия большая, были такие губернаторы и в других губерниях, просто мы о них не знаем. Такими губернаторами при определенных условиях могли стать многие земцы-практики. Во время этого монолога, вспоминал позже Урусов, наступил момент, когда по настроению царя он готов был услышать от него отказ о своем назначении. И вдруг Николай II сообщил ему, что помнит о том, как он благословлял его на губернаторство в Бессарабии и остался доволен результатами его работы. Назначение С. Д. Урусова губернатором тверской губернии состоялось. Результатом декабрьской 1904 года этой встречи явилась еще и отмена ограничений в деятельности тверского земства. К такому переходу от административных ограничений и репрессий к доверию и сотрудничеству верховной власти с обществом и общественными организациями старался привлечь внимание царя Сергей Дмитриевич Урусов во время своей беседы с ним 3 декабря 1904 года. Святополк-Мирский стремился склонить монарха к такому переходу с самого начала своего назначения министром внутренних дел. Он неплохо знал прошлое и настоящее земского движения, был в курсе современных требований земств и поддерживал их. Решение проблемы общественного примирения и формирование на этой основе гражданского общества он считал острейшей необходимостью для России. С этой целью в сентябре он поручил своему первому заместителю Сергею Ефимовичу Крыжановскому написать «Всеподданейший» доклад. О Крыжановском ходила молва, что он любит только работу и свою жену.
Основные положения доклада Сергей Ефимович получил от своего шефа. Перечислим не все, лишь те положения, о которых общество напоминало верховной власти с момента окончания бесславной для страны Крымской кампании. П. Д. Святополк-Мирский считал необходимым осуществить: 1) «укрепление в сознании населения права частной собственности на землю путем постепенного упразднения общины; 2) сближение правового положения крестьян с другими обывателями; 3) расширение предельной веротерпимости и свободы совести, прежде всего в отношении старообрядцев, и снять всякого рода ограничения религиозные и национальные, поскольку это не противоречило бы интересам Русской державности; 4) облегчение положения печати с отменой административных кар; 5) ограничить применение исключительных положений и административной высылки; 6) пересмотр Положений о земских и городских учреждениях с целью привлечения к делам местного устройства более широких кругов населения и предоставления этим учреждениям большей хозяйственной самостоятельности; 7) меры о порядке привлечения к участию в законодательной деятельности всех слоев населения». Это были конкретные детали «завещанной прошлым программы устроения России», программы эволюционного продвижения России к ее могуществу, программы реальной возможности достижения в стране общественного согласия, согласия в стране, верил Герцен, отличавшейся от Запада «силой мысли, силой правды, силой слова». Российская монархия сопротивлялась ее реализации уже полвека, а потому велик мартиролог тех, кто пострадал в противостоянии: верховная власть – общество.
В предложенных Святополком-Мирским пунктах будущего доклада в уточнении нуждается категорическое требование об «упразднении общины». Выбор «за общину» или «за индивидуальное хозяйство» должны были сделать сами крестьяне. Такое мнение высказал в 1858 году предприниматель В. А. Кокорев. Так считали ученые-аграрники, участвовавшие в обследованиях, так считали и земцы-практики.

12) Противники эволюции.

Одни вольно, другие невольно противодействовали «очищению» России, становились пособниками революции. Мы обязаны знать и помнить этих людей, какими бы звучными и популярными ни были их имена. Передавая названные положения «Всеподданейшего» доклада Крыжановскому, Святополк-Мирский предупредил своего заместителя, чтобы при написании доклада он был осторожен по отношению к существующему порядку, чтобы не касался вопроса о равенстве сословий, чтобы не употреблял слов «интеллигенция» и «конституция», потому что их не любил Николай II (вот уж, действительно, – сильно свойственный России во все её исторические эпохи и на разных ступенях административного своеволия апофеоз торжества самодурства над здравым смыслом – Р. К.).
Полученный доклад Николай II читал долго. Потом пригласил на совещание С. Ю. Витте и еще некоторых министров, великих князей Владимира и Сергея Александровичей, Э. В. Фриша, графа Д. М. Сольского, А. С. Танеева. Воздержался он от приглашения Победоносцева. Едва только на этом чуть ли не семейном совете Витте неосторожно произнес слово «конституция», как совещание было немедленно закрыто. На второе совещание, состоявшееся через несколько дней, Николай II пригласил и Победоносцева. В записке Константину Петровичу царь писал: «Мы запутались, приезжайте, помогите разобраться». Главным оппонентом на этом совещании оказался все-таки не Победоносцев, а Витте, выступивший против включения в Государственный совет выборных членов от народа. В таком включении Витте видел продвижение к конституционному строю, якобы ведущему Россию к гибели. Через несколько дней подавленный Петр Данилович Святополк-Мирский (КНЯЗЬ!) о судьбе доклада сообщил Крыжановскому: «Не остается ничего более, как приступить к постройке новых тюрем и вообще усилить репрессии». Вместо поддержки эволюции, уже подтвердившей свои преимущества в становлении справедливого общественного строя последний российский монарх ОПЯТЬ невольно стал на «нечистый» революции и войны.
Однако, общение Николая II c Витте, Святополком-Мирским, Урусовым и другими, например, с такими, как Василий Осипович Ключевский, который был вхож в семью Романовых, тоже не оставалось бесследным. Даже отставка в январе 1905 года в обстановке начавшейся революции П. Д. Святополка-Мирского служила подтверждением наметившегося отхода Николая II от традиции царствования, завещанной ему отцом и дедом, принципом которой было: «личная воля – закон». В самом деле, вместо Святополка-Мирского министром внутренних дел царь назначил в январе 1905 А. Г. Булыгина, который по его поручению еще в июле 1903 года уже разработал закон о выборах в Государственную Думу и положение о выборах в нее. В октябре 1905 года как не сумевший погасить разгул революционной стихии Александр Григорьевич был заменен Петром Николаевичем Дурново, который оставался в этой должности до апреля 1906 года.
В то самое время, когда Николай II изучал доклад Святополка-Мирского, прислушиваясь к советам своего окружения, в Париже ноябре 1904 года состоялся объединительный съезд политических партий всех национальных отрядов. Не было на этом съезде только представителей от РСДРП(б). На съезде обсуждался вопрос о «замене самодержавия в России свободным демократическим режимом на основе всеобщей подачи голосов». По инициативе Ленина после съезда в Париже Милюков встретился в Лондоне с вождем большевиков. От роли послушного союзника, которого пытался из него сделать Ленин, Милюков отказался, но понял: отныне они – серьезные конкуренты в борьбе за власть.
После этого съезда ветеран земского движения, участник подачи петиции Александру II в 1878 году И. И. Петрункевич, ставший ближайшим соратником Милюкова, еще раз попытался через Витте, воздействовать теперь на Николая II, чтобы склонить его на принятие Конституции и мирное ограничение полномочий монархии. После аудиенции, в которой, кроме Витте, принял участие и Святополк-Мирский, Петрункевич рассказал Милюкову: «Витте отвечал авторитетно и убежденно: вы не принимаете в расчет, во-первых, что государь относится к самодержавию, как к догмату веры, как к своему долгу, которого ни в целом, ни в части он никому уступить не может. Это его вера, и вы изменить ее бессильны. Во-вторых, – продолжал Витте, – общество русское не настолько сильно, чтобы вступить в борьбу с самодержавием». (Японская монархия оказалась умнее российской). Далее Витте передал Петрункевичу лично ему выраженную уверенность Николая II в том, что «80% русского народа будут со мной, окажут мне поддержку и будут благодарны за такое решение – не отказываться от самодержавных прав». Витте, приложивший немалые усилия к закреплению этой уверенности царя, завершил беседу с Петрункевичем признанием, что, как и Николай II, он «не опасается за самодержавие, которому предан не за страх, а за совесть. И конституции требовать не могу, потому что царь этого не хочет». Назревающая и уже ощутимая угроза свержения самодержавия и усилия тех, кто старался предотвратить ее воплощение, – требовали от Николая II решительного шага – выбора, с кем он и во имя чего.
В декабре 1904 года, за несколько дней до начала первой русской революции, П. А. Гейден писал своей дочери: «В стране все идет не от крамолы и смуты, а смута идет от упорства сверху. В их руках власть, и они ее выпустить не хотят». Осуждая разжигаемую большевиками классовую борьбу, однако, вину за надвигающуюся катастрофу Петр Андреевич возлагал на «глупость Романовых и Треповых, которая мешает им создать оплот порядка в деревне – по существу умиротворить Россию». Так называемые «либералы»: Гейден, Львов, Волконский, Стахович и другие земцы, которых сейчас считают виновниками трагической судьбы Николая II, – знали, что крестьянские бунты не повсеместны, что в большинстве случаев они вызваны искусственно и не обусловлены малоземельем. Н. С. Волконский, земский практик-аналитик в подтверждение привел такой пример: в его рязанских землях было спокойно, хотя крестьяне здесь имели значительно меньше земли, чем бунтовавшие крестьяне Балаковского уезда Саратовской губернии. «Эти грабежи, – выступая в Думе, говорил Николай Сергеевич, – были вызваны особой агитацией. Страстью крестьян к земле воспользовались люди для того, чтобы поднять одну часть населения против другой. Поэтому движение было особенно сильно не там, где всего сильнее нужда в земле, а там, где были налицо такие люди, которые могли поднять население». Вспомним «инструкцию» о «внесении классовой борьбы в деревню», которую Я. М. Свердлов давал агитаторам-большевикам в ходе первой русской революции.
Эти «либералы» были правы: если бы захотели, верхи могли умиротворить деревню. С. Е. Крыжановский объяснял, почему они этого не сделали: «Клейкой замазкой закупоривали они продушины государственной машины, свинцовой тяжестью висели на рычагах и колесах ее, вся и все мертвили, а между тем слова этих старцев почитались за откровения. Усталые телесно и душевно, люди эти жили своим далеким прошлым, они не способны были ни к творчеству, ни к порыву <…> они ко всему были равнодушны». Не самыми радикальными, но они оказались пособниками революции.
Глупость и политическая близорукость, равнодушие ближайшего окружения монархии привели Россию к революции, начавшуюся событиями 9 января 1905 года. «Акулою, которая проглотит старую Россию», – называл революцию П. А. Гейден. С 1872 года японская монархия направляла свои усилия на предотвращение подобного хаоса и до сих пор сохраняет к себе почтение сограждан Страны Восходящего Солнца. Российская монархия при содействии ее «элиты» двигалась к революции.
9 января 1905 года российское самодержавие начало войну против своего народа, убежденное в том, что делает это в его же интересах. Николай II потом утверждал, что он не давал приказа на расстрел толпы, пришедшей к Зимнему дворцу 9 января, но вину за происшедшее брал на себя. В условиях революционного хаоса последний российский император изменил, наконец, свои желания. Летом 1905 года была создана комиссия для разработки Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка». Комиссию возглавил Сергей Юльевич Витте.
Большевики готовили вооруженное восстание с целью свержения самодержавия и установления в России демократической республики. Все обещания об установлении «справедливого строя» Тихомиров справедливо считал уловкой авантюристов, словесной маской, за которой скрывается рвение к власти. В случае, если удастся замысел этих авантюристов, в России может быть лишь повторена действовавшая до того система. В мечтах витал тогда и такой знающий политик, как П. Н. Милюков. Устрашающим воздействием на монархию революционной стихии он планировал принудить Николая II к отречению от престола и передаче власти сформированному из признанных и знающих специалистов правительственному кабинету. Милюков в своих планах ассоциировался с «революционной стихией», большевики – с уголовщиной. Либеральная оппозиция – земство, кооператоры и предприниматели – настаивали на установлении конституционной монархии, на созыве законодательного Парламента (Думы) с предоставлением монархии «права вето» в обычной для западных стран форме. Несмотря на давление большевиков, либеральная оппозиция отказывалась от участия в вооруженном восстании, отказывалась даже от финансирования его, продолжая добиваться гражданского согласия.
От кого конкретно исходила инициатива, неизвестно, но именно в этой среде было осуществлено в 1905 году, в нужный момент, первое издание книги И. Д. Беляева «Судьбы земщины и выборного начала на Руси». Исследование И. Д. Беляева, написанное в 1866 году, содержало актуальную информацию. «Горячим умам» и верховной власти она сообщала о том, что в истории России были времена, когда ее внутренние проблемы решались не насилием, а достижением общественного согласия. Книга И. Д. Беляева сообщала и о том, что инициатива такого способа решения внутренних проблем исходила от верховной власти, стремившейся для достижения такого согласия к объединению своих усилий с обществом, местным самоуправлением и Церковью. Тем, кто в условиях начавшейся революции действительно был заинтересован в достижении общественного согласия, книга Беляева могла служить отличным пособием. В условиях революции извлечь из забвения работу, написанную 40 лет назад, могли лишь знавшие о ней, понимавшие ее актуальность, отрицавшие возможность достижения общественного согласия через насилие. Примечательно и то, что книга была издана в то время, когда работала комиссия по составлению Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка». В составе комиссии работал Василий Осипович Ключевский. Он был студентом, когда наряду с другими, на историческом факультете Московского университета лекции читал и профессор Иван Дмитриевич Беляев. Одновременно с Ключевским студентом этого факультета был Николай Сергеевич Волконский, к поступлению которого на этот факультет готовил в 1862 году второкурсник Василий Осипович Ключевский. Основные положения книги Беляев изложил в своей речи на торжественном акте Императорского Московского университета 12 января 1867 года. Она была напечатана в № 4 Московских Университетских Известий в 1866-1867 годы.
Основные положения «завещанной прошлым программы устроения России» с 1869 года на этом факультете узнавал Николай Иванович Кареев, с 1880 – Дмитрий Иванович Шаховской, с 1881 – Сергей Дмитриевич Урусов, с 1884 – Петр Дмитриевич Долгоруков. На всей их научной и практической деятельности сказалось влияние духа этой программы. Возможно, приверженцев реализации этого плана было больше. Просто они старательно преданы забвению…
Опубликованный 17 октября Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка» провозглашал гражданские свободы и создание Государственной Думы. «Мы переживаем такой момент, – заявил Н. И. Кареев, откликаясь на выход Манифеста, – когда только полное единение монарха и нации может вывести страну из того исторического тупика, в который она попала. В России должен установиться принцип равноправия народов, ее населяющих, и государство должно основываться на их братстве и взаимовыгодном партнерстве». Манифест, по мнению М. А. Стаховича, подтверждал возможность «восстановления взаимного доверия царя-реформатора и народного представительства – Государственной Думы». Он надеялся на то, что Дума безболезненно укрепит в России конституционный порядок и призывал своих коллег содействовать этому. М. А. Стахович считал преждевременной немедленную передачу народным представителям функции определения состава министров в правительстве, установления контроля над их деятельностью и немедленной замены их в случае любого провала.
Россия менялась. О дне публикации проекта Конституции, вспоминая, А. А. Кизеветтер писал: «Русскую провинцию нельзя было узнать. Исчезла эта вялая монотонность <…> теперь здесь бурлила жизнь, хотя нажим администрации чувствовался в провинции гораздо сильнее, нежели в столице. Чем ближе подходили к выборам, тем сильнее разгоралась предвыборная кампания». Во время предвыборной кампании, вспоминали В. В. Шульгин и Н. А. Бердяев, ни одного кандидата в депутаты от крестьян не удалось уговорить уступить свой голос кому-либо из представителей других сословий. Очень серьезно относились крестьяне к выборам, к избранию в депутаты и к работе в Думе. А. А. Кизеветтер: «Март прошел уже прямо в каком-то вихре. 20 марта конституционно-демократическая партия одержала блестящую победу». Фракция кадетов составляла в Думе большинство.
В изменившейся обстановке в стране знающие правоведы и влиятельные общественные деятели С. А. Муромцев, М. М. Ковалевский, И. В. Гессен и П. Н. Милюков подготовили Критическую записку по содержанию проекта Конституции и в апреле 1906 года направили ее в Правительство. Согласно проекту, Конституция, в случае ее принятия, предусматривала лишь незначительное ограничение прав самодержавия. Ключевые аспекты жизни государства оставались прерогативой монархии, а кадеты, инструктируемые Милюковым, спешили: им скорее хотелось быть похожими на европейских парламентариев. Трудно устоять перед тем, чтобы не вспомнить здесь Герцена. В книге «С того берега» в 1850 году он писал: «Европа ныне догадалась, что представительная система – хитро придуманное средство перегонять в слова и бесконечные споры общественные потребности и энергическую способность действовать». И напомнить чутье крестьян, отрицательно воспринимавших земства, в которых преобладала политическая направленность деятельности единомышленников Милюкова. В такой обстановке Николай II воспользовался своими прерогативами для того, чтобы сделать следующий шаг к проведению давно назревших реформ – в состав представителей верховной власти он ввел саратовского губернатора Петра Аркадьевича Столыпина. Он сделал шаг от политических фразеров в сторону приверженцев дела.
Повелением Николая II 15 апреля 1906 года С. Ю. Витте, автор проекта Конституции, был освобожден от должности Председателя Совета министров; Петр Аркадьевич Столыпин в апреле возглавил Министерство внутренних дел. Изучая персональный состав Думы, Петр Аркадьевич пытался определить тех, кто индивидуально или фракцией мог оказать поддержку его начинаниям. Изучал и все больше убеждался в том, что от этого состава Думы ему следует ждать не поддержки, а обструкции. И он пригласил в министерство активных руководителей губернских земств. А. В. Зеньковский, вспоминая об этой первой встрече, писал: «Всем действительно активным, а не политическим земским деятелям, после их докладов ему (Столыпину – Е. Е.), как министру внутренних дел, – стало решительно ясно, что Столыпин определенно против той неправильной политики в отношении земств со стороны правительства и губернаторов, которая имела место до его назначения. Для всех не политиков, а настоящих земских деятелей было также ясно, что Столыпин придает исключительно большое значение широкому развитию земской деятельности по всем отраслям».
27 апреля в Георгиевском зале Зимнего дворца состоялось торжественное открытие заседаний первой Государственной Думы. Слева, «первые места, ближайшие к трону, – вспоминал В. Н. Коковцов, – занимали депутаты в рабочих блузах, рубашках-косоворотках, а за ними толпа крестьян в самых разнообразных костюмах, некоторые в национальных уборах, и масса членов Думы от духовенства. Справа от трона блистали золотом шитые мундиры членов Государственного Совета ». «В этих лицах история, казалось, раскрывала встречу прошедшего и будущего, отмирающего с оживающим, покорностью судьбе с уверенностью в будущее», – такими первые часы первой государственной Думы отложились в памяти Ивана Ильича Петрункевича. С особым вниманием всматривался в лица народных представителей, сиявших азартом дозволенной политической борьбы, министр внутренних дел П. А. Столыпин. Он не верил в их способность и готовность к законотворческой работе. Не верил в это и его заместитель – С. Е. Крыжановский.
В 1891 году С. М. Кравчинский, предвидя возможность появления такого органа в России, предлагал будущим партиям стремиться к созданию союза, союза нравственного, основанного на взаимном понимании и доверии, на сознании общности интересов». Но не получилось. Именно в этот торжественный день, глядя на народных избранников, С. Е. Крыжановский сказал себе: «Дума – собрание дикарей». Он оказался прав, несмотря на то, что большинство в этой Думе было представлено партией кадетов, состоявшей из знающих профессионалов, популярных и уважаемых политических деятелей. Каждый отдельно взятый депутат Думы являл собой достойную, неординарную личность. Но соединенные вместе они продемонстрировали себя действительно «собранием дикарей». Даже партия большинства – кадеты – не представляла собой общность единомышленников. Дума в целом не стала работающим органом, способным объединенными и согласованными усилиями отстаивать и обеспечивать принятие решений по самым злободневным вопросам. Депутаты от сформировавшихся после объявления Манифеста партий превратили трибуну Думы в площадку оппозиционных игр. Каждая партия и депутаты в отдельности использовали трибуну Думы для демонстрации своей исключительности и «утонули» в дискуссиях. В предисловии к сборнику «Перводумцы» Никита Белых об исторической значимости этой Думы пишет: «Первая Государственная Дума была площадкой, на которой велись острые политические дискуссии, где конкурировали политические партии и соревновались в ораторском мастерстве крупнейшие политические деятели России». «Соревновались» на погибель себе и России? Никита Белых восхищается превращением трибуны первой Государственной Думы «в площадку для соревнований в ораторском мастерстве». Инициатива подобного использования трибуны Думы исходила от лидера партии кадетов П. Н. Милюкова. Не являясь депутатом, он руководил фракцией кадетов, являвшейся в Думе большинством, его влияние распространялось на другие фракции и на нефракционных депутатов. «Задача партии, – инструктировал Милюков фракцию, – разоружить РЕВОЛЮЦИЮ, ЗАИНТЕРЕСОВАВ (?) ее в сохранении нового порядка». С трибуны Думы ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ Ленина «политическими дискуссиями и соревнованием в ораторском мастерстве??? Ленинской революционной стихии в своем плане – замены самодержавия демократической республикой, – Милюков отводил роль «погремушки»: когда депутаты Думы «политическими дискуссиями и соревнованием в ораторском мастерстве» будут принуждать российского монарха уступить свое место демократической республике, революция будет выполнять миссию «устрашающей революционной стихии». «Мы играем на сцене, а шум за сценой создают другие», – любил повторять Павел Николаевич. Подчиняясь партийной дисциплине, депутаты-кадеты встречали обструкцией любую инициативу, исходившую от правительства – такова была «игра» на сцене. Вот и доигрались…
В это время «нечистые» из «конкурирующей фирмы» не теряли время зря: проинструктированные Свердловым исполнители воли большевиков разъезжались по территории России, чтобы возбуждать и расширять гражданскую войну в деревне. Таким был не мифический, а реальный «шум за сценой» первой Государственной Думы. Оппонент думских кадетов М. А. Стахович справедливо заметил: «Из государственного установления Дума превращала себя в оружие революционной стихии». Дума не пошла на соглашение с правительством по вопросу об амнистии: настаивая на амнистии политзаключенных, она отказалась принять закон, запрещающий политические убийства, террор, беспорядки, творимые приверженцами революционной стихии. Продолжая войну против самодержавия и его правительства, она отказывалась замечать более страшную угрозу России со стороны левых радикалов.
Либералы в Думе не были слепыми наблюдателями происходящего. М. А. Стахович настаивал на принятии Думой закона, запрещающего политические убийства и стимуляцию беспорядков. Ни первая, ни вторая Дума не приняли такого закона. При обсуждении этого вопроса 17 мая 1907 года во второй Думе М. А. Стахович произнес пламенную речь против террора, которую закончил словами: «Если Государственная Дума не осудит политических убийств, она совершит его над собой!». Действительно, в изданном 3 июня высочайшем указе о роспуске второй Думы прямо было сказано: «Уклонившись от осуждения убийств и насилий, Дума не оказала в деле водворения порядка нравственного содействия правительству».
Были в первой Думе депутаты, которые «соревнования в ораторском мастерстве» не считали ее достоинством. «Пора сойти с почвы митингов и встать на почву организованного собрания», – призывал спикер той Думы С. А. Муромцев тех, кто переходил на личные пререкания и допускал оскорбительные выпады в своих выступлениях против оппонентов. «Гражданская смута начинается в головах обменивающихся оскорблениями представителей «элиты», потом думская борьба с огромной силой резонирует в народной толще», – заявил М. А. Стахович. Каково! Это в условиях, когда он и его коллеги не располагали теми техническими возможностями, какими владеют депутаты нынешней Государственной Думы. Подумать бы. «Если тот минимум требований, который должен удовлетворить говорящего с трибуны, будет зависеть от усмотрения лиц, сидящих там (сидящих слева), или каких бы то ни было групп, или даже всей Думы, а не закона, то Дума будет неработоспособна; нынче вы сгоните одного, завтра другого, и работа станет невозможной, и вместо порядка, для которого мы созваны, вы зальете страну такой кровью, какой она еще не видала», – заявил Николай Сергеевич Волконский. Его поддержал П. А. Гейден. Он заявил: «Мы пришли сюда бороться с произволом, понятно, не произволом должны бороться, а законом и внушением уважения к нему. Мы обязаны уважать свои права. Но также и прежде всего мы должны уважать чужие права. Я думаю, что в этом и заключается свобода». В Государственной Думе с такими депутатами нуждалась Россия. Опять школа Герцена: «Нам нужны апостолы, проповедующие своим и противникам!». Смогли ли на исходе XX века народные депутаты стать такими «апостолами»? А сейчас уже можно увидеть признаки превращения нынешних депутатов Государственной Думы в апостолов России? Или и они увлечены «соревнованием в ораторском искусстве» и еще не научились «уважать чужие права»…? Кажется, научились… или нет?
Столыпин не пропускал те заседания Думы, в обсуждении аграрного вопроса которых принимали участие заинтересовавшие его депутаты. На программу отчуждения земли, предложенной левыми и кадетами, буквально обрушился Лев Иосифович Петражицкий. Всем тем, кто ссылался на социалистический идеал – на национализацию земли, – он напомнил, что «тот фараон, который скупил все земли, пользуясь голодовкой, и всех людей превратил в единое хозяйство, – он по внешнему виду ввел социализм, но это не был социализм, это было рабство. Социализм предполагает равенство и свободу не с виду, а по существу», не в говорильне, а в практических делах…
Наверное, очень заинтересованно слушал Петр Аркадьевич выступление М. А. Стаховича, который заявил: «Я, категорически и не колеблясь, стою за увеличение площади крестьянского землевладения. Я считаю его возможным и БЕЗОТЛОЖНЫМ… Государственная нужда состоит в том, что нельзя существовать дальше, НЕ ПОДНЯВ НАРОД ИЗ НИЩЕТЫ. Русское государство нуждается в том, без чего ни одно государство не живет: НАРОД ДОЛЖЕН СТАТЬ ПЛАТЕЛЬЩИКОМ И ПОТРЕБИТЕЛЕМ… Я не скрываю, что принадлежу к тем староверам, может быть, смешным, которые продолжают считать, что поджог, грабеж, насилие – грех и безобразие и что о них нельзя говорить сочувственно, чуть не ласково… И страшную ответственность кладут на Думу все те, кто с кафедры призывает к самоуправству народному. Говорят сегодня, что надо перейти к силе и пусть «падет-де эта кровь на виноватых». Эта пролитая нами и братьями нашими русская кровь прольется не за родину, а в ущерб ей и в горе! Пусть же ляжет она на совесть тех, кто прославляет насилие, подбивает омраченных, нетерпеливых и раздраженных». К напоминанию прошлым и нынешним оппонентам: это ведь говорил либерал и русский интеллигент!
И еще одна выдержка. Из выступления знатока обследований «всех сторон жизни населения» – Николая Сергеевича Волконского. Настаивая на передаче земли крестьянам в частную собственность, он предлагал учитывать при этом «конкретную местную специфику». «Дайте крестьянину в собственность 10 десятин пустыря, – говорил Волконский, – и через 10 лет он из них сделает 10 десятин сада и огорода. А сдайте ему в аренду эту землю, поставьте еще чиновника, который бы смотрел за тем, кто будет обрабатывать эту землю – сам хозяин или батрак, то из 10 десятин огорода получите 10 десятин пустыря». «Прирезать придется, конечно, за счет государства, и взять эту землю тут же, возле, если добром можно, то добром, а если не добром, то принудительно… И отпуская с приданным, сказать: “Ступайте, работайте на своей земле, отвечайте во всем сами за себя: хорошее будет хозяйство – твое дело, плохое – на себя пеняй!”. Где существенно земли добавить невозможно, необходима плановая работа по переселению крестьян на свободные земли, которые также должны быть им переданы в полную частную собственность». Вот она аграрная программа Столыпина, вот она реальная поддержка ему. Столыпин разделял общественно-политические взгляды Н. С. Волконского и поддерживал с ним связи.
В Думе он прислушивался к выступлениям Г. Е. и Н. Н. Львовых, Л. И. Петражицкого, П. А. Гейдена, С. Д. Урусова, М. А. Стаховича, С. А. Муромцева, М. М. Ковалевского, М. М. Винавера, Д. И. Шаховского. За тот способ решения назревших проблем, на котором они настаивали в Думе, их и Столыпина с ними Милюков называл «приспособленцами». Что лучше? Приспосабливаться к российским корням или переносить на русскую почву парламентский «опыт» Европы «перегонять в слова и бесконечные споры общественные потребности и энергичную способность к действию»? Этот парламентский «опыт» Европы еще в 1850 году Герцен считал неприемлемым для России. В 1985 году В. Е. Максимов: «Демократия в ее традиционном понимании начинает медленно, но верно изживать себя». О чем «тоскуют» Белых, Навальные, Удальцовы, Рыжковы, Касьяновы, Каспаровы, Прохоровы и пр.? Про себя – о «затруднениях» их приближения к власти; вслух под усилители – трубят о «незаконности» сопротивления нынешней власти в России попыткам насаждения у нас «передового» европейского опыта «демократизма». Значит, им не известно о том, что «идеи», которые они называют «передовыми» и которыми будоражат толпы на Болотной – везде, где придется – российские мыслители 150 лет назад отвергали, считая их устаревшими и не пригодными для России. Не только у нас в России, «левые» всюду жаждут попасть в парламент, чтобы, как на митингах, «перегонять общественные потребности в слова и в бесконечные споры». Чем и занимается Рада в Украине.
К сожалению, оторванных от запросов жизни выступлений в дореволюционной российской Думе тоже было немало. Были в ней Навальные и Удальцовы образца 1906 года, приближавшие роспуск Думы. На их обструкцию Столыпин однажды бросил: «Не испугаете!». Были в ней Касьяновы и Немцовы тоже образца 1906 года и тоже приближавшие разгон Думы. Своими обструкциями они смыкались со смутой, продолжавшей «революционный террор», сопровождавшийся экспроприациями, планами по печатанию фальшивых денег. Поэтому в активе первой Думы не оказалось наработанных законопроектов. Она сама готовила неизбежность своего роспуска. Чтобы переломить ситуацию, правительство пыталось заручиться поддержкой со стороны партии кадетов, популярность которой в 1904-1905 годах заметно выросла. На слуху общественности было имя ее лидера – П. Н. Милюкова. И в мае-июне 1906 года состоялись переговоры С. Ю. Витте, Д. Ф. Трепова и П. А. Столыпина с Милюковым. Но каждая из сторон в этих переговорах преследовала свои интересы, и их старалась удовлетворить. Цели, которые преследовал в этих переговорах Милюков, не могли совпадать с тем, зачем в них принимал участие Столыпин. «Если не смогу убедить высших, то двину Ахерон», – говорил Милюков своим ближайшим коллегам по ЦК партии кадетов. В чем хотел он убедить «высших» переговорщиков? Рассказывая в своих воспоминаниях об этих переговорах, Милюков, мягко говоря, не искренен. Чтобы скрыть свою двойную игру, он неизменно характеризует Столыпина отрицательно. Верил ли Столыпин в возможность сотрудничества с Милюковым или изучал истинные его намерения? Не Милюков убеждал «высших». «Высшие» в лице Д. Ф. Трепова в своих интересах использовали амбиции Милюкова, и он согласился войти в планируемый Треповым состав Правительства, но без Столыпина.
В 1905 году россияне отказались от «молчаливого и терпеливого» ожидания перемен. В такой ситуации «правые» могли переломить положение в стране постепенной реализацией «завещанной прошлым программы устроения России». В первую очередь, они настаивали на законодательном утверждении хозяйственной самостоятельности низов, чтобы таким способом погасить «революционную стихию». В это время партия большевиков – флагман левизны ориентировала своих приверженцев на разжигание революционной стихии, а Свердлов инструктировал активистов, как вносить классовую борьбу в деревню. Милюков, лидер партии кадетов, планировал переломить ситуацию созданием команды специалистов, способных при устрашающем воздействии «революционной стихии» довести страну до созыва Учредительного Собрания и замены самодержавия демократической республикой. «Революционной стихии», которую Милюков называл «погремушкой», он отводил роль «Майдана». Что потом? Новый «Дракон» (то есть – Кощей)? Прекрасно сыгранный Олегом Янковским в известном фильме Марка Захарова. Л. А. Тихомиров предрекал такой исход в 1895 году в книге «Борьба века». Боже! Сколько в нашей истории поучительных уроков, и мы продолжаем пренебрегать ими…

13) П.А. Столыпин – «отпор революции во имя великой России»

9 июля 1906 года депутаты, пришедшие к Таврическому дворцу, увидели на дверях замок. Это означало роспуск Думы. Возмущенные, исполненные благородного гнева депутаты отправились в Выборг, чтобы выступить с организованным протестом против роспуска Думы. Манифест протеста писал П. Н. Милюков, не являвшийся депутатом Думы. В случае наказания протестантов, в отличие от них, он не мог быть лишен права участия в выборах и быть избранным в следующую Думу. Содержанием Выборгского воззвания депутаты, теперь уже бывшие, подтверждали правомерность решительности не своей, а П. А. Столыпина. Их деятельность в Думе существенно тормозила проведение назревших реформ. Выборгский манифест стимулировал их оппозиционную активность, а все население страны их манифест призывал поддержать протест народных избранников отказом платить налоги, отказом от рекрутского набора и игнорированием государственного займа. Л. И. Петражицкий, кадет, резко осудил Манифест как антиконституционный, нарушающий закон и опасный. Отказываясь поддержать Выборгский манифест, авторитетный в России и в Европе М. М. Ковалевский объяснил: «Иное решение лишило бы меня перед собственной совестью права считать себя доктором по государствоведению. Никто из специалистов этой науки не может допустить призыва подданных к неплатежу налогов и к отказу нести воинскую повинность». Отказались поддержать Выборгский манифест либералы, были среди них и кадеты: Н. С. Волконский, П. А. Гейден, Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский, Л. И. Петражицкий, С. Д. Урусов, М. А. Стахович, Н. Н. Львов, Г. Е. Львов, А. И. Гучков, Е. Н. Трубецкой, М. Я. Капустин, Н. Я. Хомяков, Д. Н. Шипов и другие. Были и такие, например, С. А. Муромцев и Д. И. Шаховской, которые не соглашались с Выборгским манифестом, но подписали его из чувства товарищеской солидарности.
Объединившись в «Партии мирного обновления», противники Выборгского манифеста выпустили другое воззвание, в котором говорилось: «В силу ст. 105 Основных законов Государю несомненно принадлежит право роспуска Думы. Мы считаем себя обязанными подчиниться не только по долгу подданных, но и по глубокому сознанию, что было бы преступно среди переживаемых Россией опасностей и смут колебать государеву власть… Поэтому первое слово наше, на ком лежало народное доверие, наше первое слово ко всем избирателям – призыв к спокойствию и противодействию каким бы то ни было насилиям… Всякие насилия, беспорядки и нарушения законов представляются нам не только ПРЕСТУПНЫМИ, но и среди переживаемой смуты прямо БЕЗУМНЫМИ». На всем протяжении своей жизни эти люди были последовательными приверженцами восстановления «завещанной прошлым программы устроения России» – эволюционного устроения России СНИЗУ. Это ЛИБЕРАЛЫ: земцы-статистики, ученые-аграрии, предприниматели и благотворители – РУССКИЕ ИНТЕЛЛИГЕНТЫ, которых принято считать виновниками трагической судьбы последнего российского монарха. Не будь урезанными в Положении об отмене крепостного права требования, на которых они настаивали задолго до 19 февраля 1861 года, русские крестьяне и помещики, как и предполагал В. В. Кокорев в 1858 году, к началу XX века уже могли бы превратиться в просвещенных и культурных фермеров с дизелями и тракторами… И судьба русской монархии могла быть иная. Ну кого можно винить в этом? Каждый, в том числе и монарх, самостоятельно выбирал для себя, кому и чему служить…
В июле 1906 года П. А. Столыпин был назначен председателем Правительства России, С. Е. Крыжановский – министром внутренних дел, В. Н. Коковцов – министром финансов. Крыжановский о Столыпине: «Блеском своего таланта и обаянием своей личности, умением идеализировать свою деятельность, подымать идеи на пьедестал, Столыпин вдохнул жизнь в завещанную прошлым программу устроения России, сумел освоить ее и слить со своею личностью». В лице Столыпина российские правые обрели лидера государственного, даже международного масштаба. Это был лидер, который мог видеть, подмечать, понимать, принимать решения и нести за их последствия исчерпывающую ответственность. Впереди мы попытались показать, сколько и как давно Столыпин имел искренних, самоотверженных и надежных помощников своим начинаниям. В том числе и в верхах, таких, как П. Д. Святополк-Мирский, С. Е. Крыжановский, В. Н. Коковцов, А. В. Кривошеин и многие депутаты первой Государственной Думы. Осуществленные в течение 40 лет их наработки явились той основой, которая обусловила успешную и в короткий срок реализацию многих начинаний Столыпина. Казалось, в лице этого почтенного мужа Солнце начало снова всходить над Россией и призраки рассеивались….
На поддержку своего плана окружением царя Петр Аркадьевич не надеялся. Даже в условиях уже разразившейся в стране революции правительство Николая II не спешило «умиротворить деревню» окончательным решением крестьянского вопроса даже в условиях охватившего страну революционного пожара. В октябре 1905 года профессор П. П. Мигулин представил Николаю II проект, в котором предполагалась безвозмездная передача крестьянам около половины частновладельческих земель. Вопроса об окончательной отмене выкупных платежей профессор не касался. В Совете министров проект Мигулина был отклонен. В ноябре Совет министров вынужден был вернуться к обсуждению этого вопроса. На этот раз рассматривался проект отчуждения частновладельческих земель, разработанный под руководством главноуправляющего землеустройством и земледелием Н. Н. Кутлера. Но и этот проект был отклонен.
О том, что оба этих проекта не могли принести крестьянам существенной пользы, писал тогда ЛИБЕРАЛ, экономист-статистик, ученый-аграрий А. И. Чупров. В своих статистических обследованиях он и его коллеги ушли далеко в разработке аграрного вопроса от полумер власти предержащей и склонной к этим полумерам партии кадетов. На предложение партии кадетов и ее единомышленников в первой Думе А. И. Чупров отвечал: «Как мера для последующих преобразований в сельском хозяйстве отчуждение частновладельческих земель оправданно и даже необходимо». Только – как предварительная мера, но которую уже пятый десяток лет правительство не решалось предпринять. Столыпин и многочисленные помощники его среди земцев и кооператоров готовы были к действительным и немедленным преобразованиям в сельском хозяйстве и не только.
После нового назначения П. А. Столыпина земцы впервые после 40 лет своей деятельности услышали из уст не кого-нибудь, а Председателя Правительства России заявление: «На очереди главная задача – укрепить низы. В них вся сила страны. Их более 100 миллионов! Будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте – и слова Русского Правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед целым миром… Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!». Объявленная премьер-министром России первоочередная задача «о необходимости поднять благосостояние основного земледельческого класса посредством предоставления ему хозяйственной самостоятельности» полностью совпадала с содержанием и направлением деятельности земств, с требованиями крестьян, с рекомендациями ученых-аграриев и экономистов-статистиков. Земцы давно нуждались в поддержке правительства.
В «обеспечении благосостояния основного земледельческого класса» Столыпин не был склонен к тотальной благотворительности». Он связывал его «не с беспорядочной раздачей земель и не с успокоением бунта подачками. – «Бунт погашается силою, – объяснял Столыпин, – а признание неприкосновенности частной собственности и, как следствие, отсюда вытекающее, создание мелкой земельной собственности, реальное право выхода из общины и разрешение вопросов улучшения землепользования. – вот задачи, осуществление которых Правительство считает вопросами бытия русской державы». Прервём Столыпина… Именно об этом писали в 1858 году Кокорев и Чернышевский, на этом настаивал Данилевский, а в редакционной комиссии – Самарин. Именно этим можно было освободить Россию от «самовозгорания» крестьянского вопроса, как об этом писал в 1858 году В. А. Кокорев, «объездивший Россию вдоль и поперек». Он смотрел на Россию не из западноевропейского окна. Петражицкий, Стахович и Волконский на том же настаивали в первой Государственной Думе, предупреждая об опасности самовозгорания крестьянского вопроса от полумер в его решении. Далее Столыпин объяснял: «На устойчиво заложенном таким образом основании Правительство предложит вам строить необходимые для страны преобразования посредством расширения и переустройства местного самоуправления, реформы местного управления, развития просвещения и введения целого ряда усовершенствований в строе местной жизни, в числе которых – государственное попечение о неспособных к труду рабочих, страхование их, обеспечение им врачебной помощи». Реализации последнего существенную и бескорыстную поддержку своей благотворительностью оказывали предприниматели. Это была программа очеловечивания жизни и нравов народа. В пику этой программе Ленин уже подготовил «программу обесчеловечивания» жизни и нравов тех же людей России и для реализации ее в качестве «удовольствия» ожидал Мировую Войну. Господи, ну когда мы прозреем…
«Истинные русские начала заключались в развитии земщины, в развитии, конечно, самоуправления, передачи ему части государственных обязанностей: государственного тягла и в создании на низах крепких людей земли, которые были бы связаны с государственной властью», – писал Столыпин. В 1858 году на этих мерах настаивал Кокорев, в 1858-1862 годах – Чернышевский, в 1866 – Беляев, в марте 1881 года – таким виделся Марксу выход России из тупика.
В ноябре 1906 года был утвержден закон о проведении подготовленного под руководством Столыпина проекта аграрной реформы. Разъясняя ее направленность, он не уставал повторять, что «не собирается насильственно разрушать общину, но не намерен и искусственно ее поддерживать». Для реализации реформы с самого начала и до конца Столыпину пришлось опираться на меры как мирные, так и силовые. В качестве «погремушечного» шума за сценой его реформ «революционная стихия» Столыпину не требовалась. Она представляла собой серьезную опасность для продолжения развития России в уже апробированном направлении. Существенно мешала реализации начатого им дела показная оппозиционность и межпартийные тяжбы в Государственной Думе. Столыпин был прав: такие выступления демонстрировали неспособность «ораторов» к практическому делу. Опыт работы в должности губернатора и министра внутренних дел убедил Столыпина в том, что в подобных ситуациях необходимо опираться еще и на вверенную ему власть и силу, поэтому на «страшилки» Навальных и Удальцовых образца 1907 года он знал, как ответить. Однако в Думу Столыпин все-таки внес законопроект, запрещающий революционный террор, экспроприации и организацию общественных беспорядков. Большинство депутатов сочло проект незаконным «ущемлением прогрессивной революционной активности масс» и проголосовало против принятия закона.
В феврале 1907 года начала работу II Государственная Дума. Ее состав, по словам П. А. Гейдена, представлял собой «политический муравейник всех партий». Этот «муравейник» «старался влиять на Столыпина, чтобы он не смахивал в “реакцию”». Каждая партия, представленная в Думе, а лидеры их – в особенности – в понятие «реакция» вкладывали свой смысл. И в этой Думе на каждое предложение Столыпина, не вникая в его существо, «дальновидные» кадеты отвечали обструкцией. Милюков часто выступал в различных собраниях и в печати и как-то бросил фразу: «У нас и у всей России есть враги слева». Ими были партии большевиков и эсеров. Но, как и  в 1905 году, Милюков отводил этим партиям роль «погремушки», за пределами Думы якобы оказывающих устрашающее давление на самодержавие во имя «мирной» замены монархии демократической республикой. По совету Милюкова фракция кадетов и во второй Думе обеспечила срыв принятия закона, запрещающего революционный террор, экспроприации и организацию общественных беспорядков. Невзирая на обструкции в Думе, при поддержке земцев быстрой реализацией аграрной реформы Столыпин сумел пригасить «революционную стихию», применяя против нее и власть, и силу.
В поддержке же Мироновых и Глазьевых образца 1907 года в лице Мякотина, Мануйлова, Петрункевича, в том числе и Милюкова, знавших не только проблемы, главным образом политические, стоявшие перед Россией, но и видевшие способы их разрешения, – Столыпин нуждался. В мае 1907 года Петр Аркадьевич предпринял попытку использовать в борьбе Правительства с радикальной оппозицией авторитет и популярность партии кадетов. Он пригласил Милюкова к себе на дачу и в беседе сказал: «Если Дума осудит революционные убийства, то я готов легализировать партию народной свободы». Обаяние его личности было настолько сильным, что Милюков почти согласился с предложением Столыпина выступить в печати в поддержку Правительства. Но окончательное свое решение он обещал дать Петру Аркадьевичу после согласования его предложения с коллегами по партии. Первым оказался Иван Ильич Петрункевич. «Живой совестью партии» называли его коллеги. Петрункевич резко осудил готовность Милюкова оказать поддержку Правительству Столыпина. Он не забыл, как в 1878 году на его договоренность с землевольцами не мешать Правительству подготовить обдуманный ответ на петицию 20-ти представителей земств, Правительство ответило шестью виселицами. Он не верил ни одному Правительству трех последних российских монархов, в том числе – и правительству Столыпина. Кто мог дать ему гарантию, что и П. А. Столыпин не поступит по отношению к ним так же, как поступили в 1870-1880-е годы правительства Александра II и Александра III с союзниками земств?
В 1921 году в эмиграции Иван Александрович Ильин спросил у Александра Аполлоновича Мануйлова, члена ЦК партии кадетов, о его отношении к реформе Столыпина, и тот ответил: «Столыпин был, конечно, прав. Это-то и было нужно». По адресу своей прежней критики законопроекта Столыпина, направленного против «революционной стихии», Мануйлов добавил: «Это было несправедливо с нашей стороны. Но у нас тогда была кадетская директива: критиковать и отвергать все, что идет от Правительства». В эмиграции прозрел И. И. Петрункевич, прозрели оставшиеся в живых и принудительно высланные из России не только кадеты. «Непонимание этой истины Временным правительством привело Россию к большевизму. Важно в такой ситуации только одно: НЕ ИДТИ ПРОТИВ ВОЛИ НАРОДА и защищать его интересы с применением и НЕДЕМОКРАТИЧЕСКИХ МЕТОДОВ БОРЬБЫ, как это делал Столыпин», – писал в 1928 году Ф. А. Степун. Что это? Неотъемлемая черта нашего национального характера – оставаться задним умом крепкими? Отвергать всякую инициативу Правительства, не вникая в ее существо, только потому, что она исходит от Правительства или от партии большинства в Думе? Оппозиция ради оппозиции в виде фракции Г. А. Зюганова в современных Думах? За «партийную принципиальность» кадетов дорого заплатила Россия, за «партийную принципиальность» большевиков – еще дороже. Не достаточно ли? Наука, практика и трагический опыт XX –XXI веков подтверждает актуальность единения власти, религии и местного самоуправления, то есть возобновления насильственно прерванной 1917 годом работы по возрождению «завещанной прошлым программы устроения России», работы по очеловечиванию жизни и нравов людей.
До указа от 5 октября 1906 года гласных в волостях назначали губернаторы из числа кандидатов, намеченных крестьянскими сходами. С 1907 года крестьяне сами избирали своих гласных. Д. И. Шаховской рассказал в своих воспоминаниях о том, как Столыпин поощрял деятельность кооператоров и земств. При Столыпине, – подтвердил Г. А. Герасименко – «земства были освобождены от расходов и дел, не относящихся к их компетентности. Они стали получать значительные средства и от казны: от 2, 4 миллиона рублей в 1907 году до 40, 8 миллиона – в 1913. Расходы на местное самоуправление возросли за этот период с 124 миллионов 185 тысяч до 253 миллионов 826 тысяч рублей (Земское самоуправление в России. М.: «Наука», 1990).
«Благодаря тому, что Столыпин при каждом приеме губернаторов, земских деятелей и членов землеустроительных комиссий непременно твердо указывал на крайнюю необходимость энергичной деятельности на местах по проведению закона 9 ноября 1906 года, – в первые же годы проведения реформ ему удалось добиться сравнительно значительных результатов», – вспоминал В. В. Зеньковский. Столыпин лично контролировал осуществление на местах переселенческой политики Правительства, посещал новые поселения, заинтересованно вникал в детали и результаты хозяйствования переселенцев. В целом в 1908-1910 годах практическая деятельность организаций местного самоуправления шла на подъем. В 1908-1914 годах земцы-практики существенно расширили такой вид деятельности, как экономическое и агротехническое содействие крестьянским хозяйствам в прежних и новых поселениях крестьян.
В Думе Столыпин собирал для бесед депутатов трудовиков, членов «Партии мирного обновления», прогрессистов. Он сумел заставить Думу работать. Напряженно и заинтересованно работали в стране и крестьяне, и предприниматели – страна работала, крестьяне, наконец, богатели! Как мечтал об этом в 1860 году Яков Иванович Ростовцев! Удовлетворенный Николай II писал императрице Марии Федоровне: «Слава Богу, все идет к лучшему и к успокоению. Это всем ясно, и это все чувствуют! Только это и слышишь от приезжих из деревни. Как давно мы это не слышали. Как приятно знать, что на местах люди ожили, потому что почувствовали честную и крепкую власть, которая старается оградить их от мерзавцев и анархистов. Ты, наверное, читаешь в газетах многочисленные телеграммы Столыпину со всех концов России. Они все дышат доверием к нему и крепкою верою в светлое будущее!».
В 1911 году Столыпин пытался ввести земства и в губерниях Северного и Юго-западного краев. С. Ю. Витте – Николаю II: «Земства вообще несовместимы с самодержавием. Вместо обслуживания местных нужд, они тянутся вырасти и подорвать монархию». Раздумывая над тем, к кому прислушаться, последний российский самодержец ОПЯТЬ склонился «влево»: к тому, чтобы «не распространять далее земства». В результате подготовленный Столыпиным проект провалили в Государственном совете П. Н. Дурново и Д. Ф. Трепов. По этому поводу Мария Федоровна писала сыну: В случае, если удастся отправить Столыпина в отставку, «и он окажется не у дел… – это будет жаль и для Государя и для всей России, его уход будет большим горем для всех нас <…> он умный и энергичный и сумел ввести порядок после того ужаса, который мы пережили всего 6 лет тому назад, – вот этого человека толкают в пропасть и кто же? Те, которые говорят, что они любят Государя и Россию, а на самом деле губят и его и родину. Это просто ужасно». Сын не внял даже увещеваниям матери.
Со своими начинаниями Столыпину пришлось пробиваться сквозь круговой частокол препятствий: противостоять министерским, думской и революционной оппозициям. Козни строила ему охранка, догадываясь о далеко не благожелательном к нему отношении российского самодержца. Сколько ни внушала Николаю II его мать, императрица Мария Федоровна, о необходимости опираться на честное и самоотверженное служение ему Петра Аркадьевича, ее сын с трудом терпел председателя своего правительства. Не один С. И. Шидловский, были и другие, кто считал очень странным выбор Николаем II своего окружения. Не без ревности относился последний русский монарх и к тому, как он выглядел на фоне министров своего правительства, особенно когда премьером его правительства был П. А. Столыпин. Заменяя впоследствии погибшего Петра Аркадьевича его бывшим первым заместителем Владимиром Николаевичем Коковцовым, Николай II обратился к нему: «У меня к вам <…> просьба: пожалуйста, не следуйте примеру Петра Аркадьевича, который как-то старался все меня заслонять, все он и он, а меня из-за него не видно было». В результате, писал Шидловский, Коковцова и «самого в Совете Министров не стало видно»…
Аграрная реформа Столыпина была глубоко продуманным мероприятием, учитывавшим интересы тех, для кого она проводилась. С. Е. Крыжановский о Столыпине: «Он работал для будущего России, России великой, и немало успел для этого сделать. Он открыл выход для накопившихся в крестьянстве деятельных сил и направил их на путь хозяйственного развития и нравственного укрепления. Он разрушил этим и главную преграду – обособленность прав, отделявшую крестьянские массы от слияния с остальными слоями народа в одно национальное целое». Национальное целое – это результат воспитания в нашем народе гражданственности и духовности, того, чему отдали свои жизни те, кто по призыву «Исторических писем» П. Л. Лаврова начинал служение этому делу с «хождения в народ». С 1864 года служили этому делу И. И. Петрункевич и 20 представителей от 5 губернских земств, служили земцы-статистики, обследовавшие «все стороны жизни населения» России с севера на юг, с запада на восток. Несмотря на преследования, подвижники воспитания гражданственности и духовности, от религии или от системы земских школ, одинаково самоотверженно служили делу воспитания и больше всего воспитания характера и дисциплины. Огромное содействие этому делу оказала русская литература, не оставившая не воспетым ни одного медвежьего уголка России.
Работая над созданием единого национального целого, Столыпин использовал результаты работы земств во всех сферах, в том числе и, в особенности, в системе воспитания, просвещения, специального среднего и высшего образования. Педагог-ветеран А. Горелик в 1920 году вспоминал: «Воспитание и школа были в России самым жгучим вопросом дня за последние полстолетия. До революции 1917 года школа и воспитание стояли не только на должной высоте, они служили немало общему мировому делу воспитания человека человеком». Русская школа готовила своих учеников к жизни. Оказавшись после революции в эмиграции, Г. И. Газданов вспомнил речь своего учителя русского языка на выпускном акте и воспроизвел ее в одном из своих романов. Его учитель обратил внимание своих питомцев, вступавших в жизнь, на три вида борьбы за существование: на поражение, на уничтожение и на соглашение. «Помните ВСЕГДА, – говорил учитель, – что самый гуманный и самый выгодный вид – это борьба на СОГЛАШЕНИЕ . И если вы из этого сделаете принцип всей вашей жизни, то это будет значить, что та культура, которую мы старались вам передать, не прошла бесследно, что вы стали настоящими гражданами мира и что мы, стало быть, тоже не даром прожили на свете. Потому что, если бы это оказалось иначе, это значило бы, что мы только потеряли время». Русская школа и православная церковь не теряли время. Учащимся и прихожанам они передавали, – утверждал протоиерей И. И. Восторгов в книге «Христианство и социализм», – «культуру Карамзина, Пушкина, Гоголя, Тургенева, Гончарова, Достоевского, Хомякова, Страхова, Соловьева, Грота, Трубецкого». Школа и церковь в России ориентировали учащихся и прихожан на жизнь по СОГЛАШЕНИЮ.
Значительную роль в этой работе сыграли издательства Ф. Ф. Павленкова, М. В. и С. В. Сабашниковых, А. М. Калмыковой, особенно Н. А. Рубакина. В воспоминаниях «Бывшее несбывшееся» Ф. А. Степун, рассказывая о своих лекционных поездках по российским провинциям, утверждал, какой огромный интерес проявляли его слушатели к литературе, искусству и образованию. М. М. Ковалевский, еще глубже оценивая значение и роль воспитания, утверждал: «Процветание, именно процветание всякого народа гораздо больше зависит от системы воспитания, чем от учреждений, или от образа его правления». На том же настаивал его современник Л. А. Тихомиров. Еще на один аспект воспитания, небезынтересный для деятельности Столыпина, обратил внимание Густав Лебон. В 1909 году в России была издана его книга, посвященная проблемам воспитания. Школьное воспитание, по его мнению, необходимо было строить так, чтобы дети «захотели защищать себя от вожаков», обретая навыки самостоятельного мышления и поведения.
Так реализации аграрной реформы, нацеленной, наконец, на «умиротворение деревни», на достижение общественного согласия, – Столыпин подчинял все. Реформа предусматривала передачу крестьянам надельной земли без выкупа. Были отменены оставшиеся выкупные платежи. Крестьянам предоставлялось право самим решать вопрос за или против общины, за создание коллективов, вызываемых лишь необходимостью. Столыпинская аграрная реформа признавала за крестьянами право выбора, но сам Столыпин делал ставку на сильных крестьян, на тех, кто наиболее был способен к работе на земле. Столыпин поддерживал выделение сильных хозяйств на хутора, последовательно проводил политику переселения малоземельных в неосвоенные или малоосвоенные районы России. Во время первой Мировой Войны солдаты, которыми командовал офицер Ф. А. Степун, возмущались: «Зачем мне брать эту высотку, если ее распахать нельзя? То ли дело простор моей земли в Сибири!» Ну, где здесь «классовый» и «партийный» подход? Без этого пресловутого «подхода» аграрной реформой Столыпина обеспечивалась результативная хозяйственная организация России.
Руководствуясь достойными источниками во время работы над романом «Красное колесо», А. И. Солженицын писал: «В первые же месяцы своего премьерства Столыпин стал энергично восстанавливать земское дело. Восстановил отмененные при Александре III прямые выборы уездных земских гласных на крестьянских волостных сходах, открыл крестьянам свободный путь в уездное земство. Отменил контроль губернаторов над расходными земскими сметами. Обязал министерство просвещения к ежегодным значительным дотациям на земские школы (еще через два года провел закон о переходе ко всеобщему начальному образованию). Другие дотации земствам полились из главного управления земледелия-землеустройства для разновидной агрономической помощи крестьянским хозяйствам: содержать опытные поля, станции по борьбе с оврагами, ветеринарные, прокатные машинные, и целую армию землемеров, землеустроителей и агрономов. Столыпин поддерживал кредитные кассы, товарищества и сельскохозяйственные кооперативы, противопожарные меры в сельских местностях – и собирал всероссийские съезды специалистов всех направлений. Характер земских съездов при Столыпине изменился, стал дружелюбен Правительству. Приведя к расцвету земскую деятельность, Столыпин надеялся через это основательно поднять по всей России культуру крестьянского земледелия – поднять крестьянскую Россию». Результативность реформы Столыпина показал научный анализ, проведенный Б. Д. Бруцкусом, А. Н. Челинцевым, С. Н. Прокоповичем, Н. Д. Кондратьевым. В наше время их выводы подтвердил обстоятельными исследованиями в 1998-2002 годах А. А. Иванов (Липецк). Используя статистические данные, он показал, что в 1907 году доля крупных хозяйств в России составляла всего 10,9 % от общего количества крестьянских хозяйств, и они давали лишь 15 % товарной продукции. Основную сельскохозяйственную продукцию поставляли средние и мелкие крестьянские хозяйства, подтверждавшие свою жизнеспособность, которая в свое время так удивила Маркса и заставила его заняться обстоятельным изучением истории аграрных отношений в России. Крестьяне сами доказывали жизнеспособность своих хозяйств, хотя тяга к сохранению общины в их среде была еще сильна, а чувство собственника земли оставалось пока слабым. Этим можно объяснить противодействия крестьян в ряде районов страны аграрной реформе Столыпина. В исследовании экономиста-агрария С. С. Маслова приводится пример, как в 1911 году крестьяне деревни Андреяновки Новоторжского уезда Псковской губернии при помощи земского агронома выдержали упорный бой за сохранение общины. Эта деревня имела 15 сеялок и применяла новую технологию сельскохозяйственного производства. В 1918 году крестьяне этой деревни уже тяготились общиной и требовали созыва Учредительного собрания для решения вопроса о земле. Не на «черном переделе» они настаивали. В 1920 году они уже требовали раздела общинной земли в частную собственность, используя в качестве предлога выход на хутора. Но основным мотивом сопротивления этих крестьян в 1920 году был их отказ идти в бесправный колхоз или совхоз, в который превращали их добровольную общину. Б. Д. Бруцкус отмечал, что накануне войны крестьяне получали доход на 20-25 % больше, чем в конце XIX века. Накануне войны крестьяне поставляли 4/5 товарного хлеба. Растущее развитие сельского хозяйства вызвало промышленный подъем. В 1909-1913 годах промышленное производство выросло в 2/3 раза. В работе «Сельскохозяйственная организация географии России», изданной в 1916 году, Челинцев писал, что и в годы войны сельское хозяйство страны успешно справлялось со своими обязательствами перед государством и воюющей армией. Не было ни сокращения посевных площадей, ни сокращения производства всех видов продукции полеводства и животноводства. «Положительным сдвигам в хозяйственной деятельности крестьян, – отмечал А. А. Иванов, – способствовало распространение сельскохозяйственных знаний и интереса к ним в крестьянской среде, к техническому перевооружению части хозяйств. Благодаря деятельности земской агрономической службы земледельческое население приобщилось к передовым аграрным технологиям, а передача наделов в собственность развязала хозяйственную инициативу, скованную ранее общинными рамками. Землеустройство, индивидуальное и групповое, избавившее крестьян от узкополосицы, тоже содействовало улучшению полеводства». Суммарно все это повлияло и на самого крестьянина. Изменился его облик. Способствовал этому и Манифест 17 октября, согласно которому гражданам России были дарованы демократические свободы, и крестьяне, наконец, были уравнены в правах со всеми другими сословиями. С большим достоинством и твердостью отстаивали крестьяне свои права во время избирательных кампаний и очень серьезно относились к исполнению своих депутатских обязанностей. Об этом рассказали в своих воспоминаниях В. В. Шульгин, С. И. Шидловский, Ф. А. Степун и другие современники этих событий. О том, с каким знанием дела в 1917-1918 годах крестьяне боролись за подлинную народную власть, рассказали ставшие доступными документы, подготовленные к публикации С. В. Федоровым.
Изменились и политические партии и их отношение к реформе Столыпина. Поутихли обструкции и в Думе. «Все демократические партии, включая кадетов, – писал в своем исследовании Н. Н. Рутыч, – признавали необходимость передачи помещичьей земли крестьянам. Ни одна партия, кроме большевиков и части “левых” эсеров, не собирались разрушать те становящиеся на ноги крестьянские хозяйства, которые с таким трудом, с таким судьбоносным историческим запозданием вырвались, благодаря Столыпинской реформе, из нищеты».
Дело было не только в реформе Столыпина. Сказалось то, что история России веками творилась народными верованиями и убеждениями. Народ сохранил память о полезной, «чистой»  правде – о правде свободного хозяйствования. Никакими усилиями «левых» вытравить эту память не удалось. Живучесть ее была установлена земцами в процессе изучения «всех сторон жизни населения». Реформа Столыпина успешно встраивалась в проделанную земствами, предпринимателями, деятелями культуры и искусства, просвещения и образования работу и завершила длительный процесс исправления серьезных просчетов реформы 1861 года. Авторитет земств был настолько высоким, что крестьяне западных губерний, на которые не распространялось положение от 1 января 1864 года, стали требовать учреждения органов местного самоуправления и в своих губерниях. Выступая в Совете министров и в Думе, Столыпин настаивал на необходимости удовлетворения этих прошений, которые получало его Правительство от представителей власти западных губерний. После его гибели В. Н. Коковцов был готов продолжить реформу местного самоуправления, но Государственный Совет в марте 1913 года закрыл его разработки. Вскоре под давлением «усталых телесно и душевно старцев» хронически больного «нечистотой» Государственного совета Николай II, В КОТОРЫЙ РАЗ (да что ж такое!) оказавшийся пособником «левизны», уволил В. Н. Коковцова с постов Председателя Совета Министров и министра финансов. По поручению Академической группы 4 февраля 1914 года на открытии заседаний Государственного Совета с речью выступил последовательный приверженец эволюции М. М. Ковалевский. Он выразил глубокое сожаление по поводу увольнения В. Н. Коковцева. По работе в Думе он знал сущность индивидов, претендовавших на место Коковцова и на трон Николая II. Подписав увольнение Владимира Николаевича, Николай II императрице Марии Федоровне, своей матери сказал: «Тяжело сознаваться в том, что этого не следовало делать». Сын сознался матери в том, что В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ ПРИХОТИ «старцев» (то есть, придворной «элиты») взяли над ним верх. В феврале 1914 года Мария Федоровна писала В. Н. Коковцову: «Государь слушает только льстецов и не видит, что под его ногами нарастает что-то такое <…> Мы идем верными шагами к катастрофе». Имея в виду власть и ее так называемую «элиту», В. Н. Коковцов писал в воспоминаниях: «Ни у кого не было никакого представления о надвигающейся катастрофе». Вследствие ставших хроническими слепоты и глухоты, власть, намеренно отгороженная элитой непроницаемой стеной от реалий жизни, оказалась не в состоянии опереться в свою защиту на достигнутые независимо от нее успехи полувекового развития страны.
«До революции 1917 года, – писал С. Е. Крыжановский, – Государство Российское шло гигантскими шагами к благополучию и расцвету во всех областях национальной жизни, оставив по себе грандиозное национальное наследие». На фундаменте, заложенном славянофилами, земцами-статистиками, предпринимателями и благотворителями, приходскими священниками, Пушкиным, Гоголем и Достоевским, Толстым и Чеховым, Столыпиным и его единомышленниками, – могла быть воссоздана-таки «завещанная прошлым программа устроения России». У протопресвитера Александра Шмемана, изучавшего эту историю во Франции и США, она вызвала возглас: «Поразительно пророчество русских! Ф. М. Достоевский не только предсказал, но подлинно явил суть “бесов”, завладевших западной душой, А. С. Хомяков предсказал крах западного христианства. Н. Ф. Федоров предсказал и определил суть и механизм, злую опасность западной “экономики”. Поразительно!».
Но приходится напоминать главную причину приближения России к катастрофе XX века это – слом системы единения власти, Церкви и местного самоуправления и замена её самовластьем. Следует отметить, что на протяжении столетий на все обещания россиянам европейского «счастья», они неизменно отвечали срывом планов разлома России Европой. В течение нескольких столетий народы России надеялись на то, что власть ответит заботой на их самоотвержение и терпеливо ждали от неё это заслуженное к себе внимание. На необходимость такой заботы о подданных властям напоминали декабристы, народники, народовольцы, земцы, предприниматели и благотворители. Власть проводила реформы, но постоянно их урезывала, стремясь удовлетворять в первую очередь требования элиты. Не веривший обещаниям чужаков, народ России откликнулся на обещания своих, отечественных обманщиков – большевиков. До 1905 года большевики усиленно занимались кружковой пропагандой. Во время репетиции 1905 года Ленин первый понял бессмысленность кружкового талмудизма и необходимость замены его обучением партийцев технике манипулирования настроением толпы. Сам он постиг эту технологию ещё в 1896 году по работам французского социального психолога Гюстава Лебона, но продолжал верить в технологию «внесения знания и сознания извне» по красным книжечкам. К 1917 году большевики усвоили эту технологию, поэтому им удалось обмануть своими обещаниями народ России.
После захвата власти они постарались глубоко и надёжно спрятать правду о дореволюционной России. Приходится, к сожалению, признавать: они основательно отбили у нас охоту постигать истинную её историю. Запад никогда не знал и не желает знать действительной истории России. Более того, Запад и большевики вместе с ним были чрезвычайно заинтересован в том, чтобы россияне оставались как можно дольше в неведении относительно действительной истории нашего Отечества. Народ, не знающий своих корней, легче подчинить влиянию любого проходимца. Столыпин заботился о корнях и этим наводил страх и на большевиков, и на всех остальных, с 983 года мечтавших о разломе Руси и России.
Вильгельм II (1859-1941), германский император, вспоминая о своем разговоре со Столыпиным, говорил, что Петр Аркадьевич был дальновиднее и выше Бисмарка». Осенью 1911 года Правительство Столыпина готовилось обратиться к Европе и миру с меморандумом, целью которого было оздоровление международных отношений через признание права каждого народа на самостоятельный выбор системы хозяйствования, культурной жизни и политического устройства. В случае признания этого положения меморандума в качестве основополагающего, исключалась возможность силового навязывания кому бы то и чьих бы то ни было «исключительных ценностей». В меморандуме содержалось предложение о необходимости создания международной организации – Международного Парламента, способного предупреждать проявление и распространение «левизны» в международных экономических, политических и культурных отношениях. Столыпин предлагал создание этой международной организации задолго до Лиги Наций, ООН и Евросоюза. Он понимал, что отказ от его предложения, – это война и революция, это путь самоубийства Европы.
Слушать чьи-то советы, особенно от России? 9 столетий всеми доступными, мыслимыми и немыслимыми средствами Европа стремилась, если не подчинить, то, хотя бы, не допустить превращения России в сильное и самостоятельное государство. И вдруг перед ее взором оказалась «возвышающаяся мощь России, которая, – писал Крыжановский, – крайне беспокоила Англию и Германию». Не только их. Шедшая к восстановлению своего могущества Россия вызывала обоснованную озабоченность не только ее перманентных внешних врагов. Одновременно происходившее в России становление гражданского общества вызывало серьезную озабоченность конкурирующей группировки «левых», Ленина и его партии. Окончательное утверждение гражданского общества исключало возможность «переделать мир» России по Ленину, да и по Милюкову тоже.
Наращивая свое могущество, Россия шла к тому, чтобы приближать мир к «священному союзу всемирного дружества», о котором в 1792 году писал Н. М. Карамзин. Противники такого союза тоже наращивали силы, чтобы не допустить такого союза, да еще с центром в России. Заинтересованных в устранении Столыпина было немало, как внутри, так и вне России. «Нечистая» история не желала сдавать свои позиции – убийство Петра Аркадьевича в сентябре 1911 года было первым в XX веке громким преступлением российской и европейской «левизны» против «правых». С начала XIX века до 1911 года правые доказывали возможность восстановления византийских ценностей в России, доказывали возможность очеловечивания жизни и нравов людей, осенью 1911 года П. А. Столыпин собирался предложить миру меморандум о «союзе международного дружества», не суждено…
С гибелью Столыпина российским и европейским «левым» удалось несколько замедлить скорость продвижения России к своему могуществу, благополучию и расцвету, к «очищению». Но остановить это движение полностью уже не смогли ни внутренние, ни внешние враги. Поэтому в 1913 году в письме А. М. Горькому возможность реализации его планов относительно грядущей Судьбы России будущий главный Кощей Бессмертный  эпохи, Ленин, связывал только с войной. С войной связывала свои планы и Германия. Группа немецких экономистов, в 1913 году анализировавшая состояние сельского России, отметила: «Если реформа Столыпина впредь будет идти тем же темпом, как она идет ныне, то через 25 лет Россия будет непобедимой». Спешил Ленин, спешили Германия, Англия, Франция, спешили «левые» всех оттенков «извлечь свою выгоду» страшным насилием и грабежом. Европа уже давно определяла потенциальные разрушительные силы в России, на которые она могла опереться и которые могла использовать в своих многовековых экспансионистских целях.
Пособницей их стремлений оказалась самодержавная элита, которая продолжала «работать» против Столыпина и после его гибели. В мае 1914 года Государственный совет 77 голосами против 72 похоронил законодательное наследие Столыпина. Широким фронтом она вела наступление на земства: с 1912 года с каждым годом сокращалось государственное финансирование на их деятельность. Однако корни, которые удалось оздоровить и укрепить земствам и Столыпину с его единомышленниками, продолжали приносить те плоды, на которые Петр Аркадьевич возлагал все свои надежды. Даже начавшаяся Мировая Война не смогла похоронить полностью все, что было сделано в России без и со Столыпиным с 1864 по 1917 годы. Все 74 года своего господства, особенно в годы ВОВ, большевики держались на плаву благодаря живучести этих корней.
«Нечистая» история России XIX века полна уроков, справедливость которых подтверждена историей XX века. К величайшему сожалению, уроки так нами и не были усвоены. На нашем незнании собственной истории как результате информационного «околдовывания» спекулировали наши противники в XX веке и продолжают использовать это незнание в своих интересах в веке XXI. Помимо выше сказанного, история России XIX-XX веков доказала, что истинная сила государства зависит не от формы его правления в виде монархии или республики. Дестабилизирующая сила может появиться в любом государстве и быть представлена кем угодно. И об этом успела нас предупредить не очень чтимая часть либералов, те из них, кого, как Ф. И. Родичева, П. П. Рябушинского, А. И. Коновалова и А. И. Гучкова, уважал Столыпин и с мнением которых считался. Были среди «либералов» и другие. Организатор партии мирного обновления М. А. Стахович «деятельность» таких «либералов» (!) и «демократов» (!) (ну не вымирают они, как динозавры! – Е. Е.) считал «заигрыванием со стихией», проявлением «наркоза возбуждения», «стихийного вихря». Пожалуйста, люди, вглядитесь в лица этих современных «ребячливых крикунов», вслушайтесь в их «пламенные» речи, вспомните их кровавые деяния в XX веке! Не то же ли самое наблюдаем мы повсюду последние четверть века?!? А последние 2014-2017 годы? Когда они говорят, – продолжал М. А. Стахович в 1907 году свое выступление в Думе (более ста лет назад!), – что «хотят «правду и свободу», но не любят революцию, то обыкновенно забывают, что революция не зависит от воли отдельных лиц; она даже не зависит от общей воли. Она имеет свойство САМОВОЗГОРАНИЯ не только против желания, но иногда против ожидания её участников или свидетелей. Оттого-то надо об этом всегда ДУМАТЬ и СТАРАТЬСЯ О ПРЕДУПРЕЖДЕНИИ этого губительного свойства, которое я назвал САМОВОЗГОРАНИЕМ».
Большинство депутатов дореволюционных российских Государственных Дум показали себя «достойными» продолжателями традиции, проявившей себя в Европе уже в первой половине XIX века, покрывать словесным туманом истинные намерения и цели уже приближенных к власти или стремящихся к такому приближению индивидов. Так же проявляли себя у нас многие избранники на съездах народных депутатов и на заседаниях первых Государственных Дум нашего времени. В условиях обретенной, наконец, гласности, проявлять свою оппозиционность становилось модой. Подтверждая необходимость оппозиции для здорового развития общества, в книге «Без выбора» (2003) Л. И. Бородин видел опасность в той оппозиции, которая рвется к власти. Политикам, становящимся свидетелями проявления своей сущности современной оппозицией всех цветов и оттенков в Думе и за ее пределами, знать бы об этой уже долгой истории и помнить бы ее. Старушкам, чемпионам и просто крикунам на трибунах и в толпах, которые, участвуя в оппозиционных беспорядках, кричат в камеру тележурналистов: «Свободы хочу!», – следует популярно объяснять, что такое свобода. Какая «свобода» нужна крикунам? Такая «свобода», при которой можно прятать свою неспособность к энергичной организационной деятельности в митинговом многословии? Возьмитесь за дело сейчас и покажите пример своей продуктивной деятельности. Перефразруем Салтыкова-Щедрина: «Лезьте в дело! Суйтесь в дело! Это ваше дело – очеловечивание жизни и нравов людей».
Реформа Столыпина коснулась всех сторон жизни россиян. «Вплоть до 1917 года были все основания считать российских граждан огражденными от произвола властей земскими учреждениями <…> гласностью и независимым судом», – вспоминал Олег Васильевич Волков, пройдя крестный путь «Погружения во тьму» ГУЛага длиною в 17 лет. Проведенные накануне Первой Мировой Войны реформы, разносторонняя практическая деятельность земств и демократических партий способствовали существенной стабилизации внутренней обстановки в стране. 18 октября 1913 года чиновник особых поручений М. Е. Бронецкий в докладе директору Департамента полиции С. П. Белецкому констатировал, что среди революционеров «теперь не существует особых приверженцев террора». Однако недостаточная осведомленность руководящего эшелона политической полиции об истинном положении внутри страны и изменениях, которые произошли в общественном движении, была причиной того, что они направляли свои усилия не в ту сторону, откуда исходила действительная для внутренней жизни России опасность. Даже самые способные в их среде, каким можно по праву считать А. И. Спиридовича, поняли это лишь после революции. По его признанию, жандармский мундир он надел и носил «по велению сердца и по зову совести», читал Маркса и не увидел у него террора. У настоящего Маркса террора, действительно, не было. Но от российских «марксистов» он много слышал и читал в их литературе о «диктатуре пролетариата». После революции он досадливо сожалел о том, что «упустил очевидное: диктатура невозможна без террора, что террор целого класса (бесчисленной толпы убийц – Е. Е.) неизмеримо ужаснее террора группы бомбистов», особенно, если их возглавляют Ленины, Сталины, Гитлеры, Франко, Муссолини, Мао Цзэдуны и стимулируемые президентами США Порошенки, Тимошенки, Яроши, Коломойские и т. д.
Годы Первой Мировой Войны доказали особенную значимость в России органов местного самоуправления. Американский журналист Монтгомери Шайлер в своей корреспонденции, отправленной на Родину в марте 1917 года, сообщал: с начала войны «при каждом земском собрании были образованы специальные комитеты, и, работая совместно, как умеют делать только русские, если их объединяет общая цель, они взяли на себя практически все заботы по снабжению солдат продовольствием и вещами <…> Вскоре стало ясно, что комитеты должны заняться вопросами крупных закупок и перевозки припасов туда, где они были нужны. Земцы создавали обувные и швейные фабрики, помогали в производстве необходимых солдатам вещей, и понемногу местные органы самоуправления взяли на себя почти все функции департамента правительства, занимавшегося снабжением армии и флота». Заканчивая свою корреспонденцию, он отметил: «То, что Россия в последнее время боролась и с внутренними, и с внешними врагами, свидетельствует о ее мощи и несокрушимости».
Накануне первой Мировой Войны Россия успела продемонстрировать предпочтительность жизни по закону перед жизнью «по личной воле», «чистого» пути – «нечистому». Она успела увидеть, как благодаря хозяйственной самостоятельности богатело крестьянство, а с ним – и вся страна. Она успела увидеть и понять, как ее противников извне пугали результаты не ограничиваемой деловой активности ее предпринимателей и ее крестьянства. С начала XX века мир начал восторгаться глубиной русской литературы, значительностью российского искусства и культуры. Накануне войны Европа узнала о том, что Россия прекратила веками продолжавшееся изъятие и уничтожение интеллектуального ядра нации. Россия успела сделать первые шаги по возвращению самостоятельности деятельности религиозных концессий, в первую очередь – Православию. Но ослабленную в предыдущие века и частично восстановленную в XIX веке религиозную веру закрепить Россия не успела, не успела соединить религиозность с хозяйственной, политической и культурной жизнью своего народа. Тех 20 лет спокойного развития, о которых мечтал П. А. Столыпин, – не дали ей внутренние противники эволюционного развития страны, Мировая Война и революция.
«Мифологемы «распределительной» справедливости, многократно усиленные тяготами Мировой Войны, возобладали в национальном менталитете», – писал П. П. Рябушинский. Назревал момент самовозгорания. Даже в условиях Мировой Войны самовозгорание можно было предотвратить. «Будь российское самодержавие дальновидней, умнее и гибче, не разложись оно внутри ближайшего к нему круга лиц, Россия могла бы избежать катастрофы 1917 года», – справедливо утверждал экономист-аграрник С. С. Маслов. Николай II понял это в момент отречения его от престола, когда около него не оказалось ни одного из тех, кто клялся в любви к нему и к России.
В феврале 1917 года потерпела крах «левая» система, построенная на принципе «личная воля – закон». Причину ее краха еще в 1895 году правильно определил Л. А. Тихомиров. В книге «Борьба века» он писал: «В течение XVIII – XIX веков, среди защитников существующего строя нередко (всегда – Е. Е.) господствовал тот ложный консерватизм, который из боязни поколебать основы общества сковывает их, не дает им возможности расти и развиваться». В противопоставление этой системе: «истинный консерватизм в этом случае совершенно совпадает с истинным прогрессом в одной и той же задаче: поддержание жизнедеятельности общественных основ, охранение свободы их развития, поощрение их роста. В этом – все содержание общественной жизни, в этом же и главное средство борьбы с духовною болезнью века». «Идея эволюции никакого места революции не дает. Жизнь действительно не знает революции как творческого начала с ее первых якобинских стадий», – писал Тихомиров, бывший идеолог «Народной воли» первого призыва. «Народной воли» А.И. Желябова и А.Д. Михайлова. Активному участнику освободительного движения в России в XIX веке пришлось непосредственно наблюдать и понять бесперспективность революций, как в России, так и в Европе. Российский опыт и этого плана мог стать серьезным предупреждающим уроком для Европы. Европа привыкла учить, но не учиться, особенно у России…
В течение 5 лет, слушая в Женеве и в Париже рассуждения российских и европейских «ребячливых крикунов» (особенно Плеханова с его «верными соратниками») о «будущем строе» и наблюдая их деятельность во имя торжества этого «строя», Тихомиров понял, что о «новом строе» они не имеют ни малейшего представления. Наблюдая за этими глашатаями «будущего строя», Тихомиров предрекал: если революция победит эволюцию, наступит не будущий строй, а разложение человечества. «Победители», писал Тихомиров, – повторят прежний строй, только в наихудшем варианте, так как провозвестников этого строя «снедает действительная болезнь, требующая самого настоятельного и разумного противодействия». Эту болезнь в 1869 году диагностировал Ф. М. Достоевский: «многосложнейшая по происхождению жажда интриги и власти». В XX веке научно подтвердил этот диагноз специалист психоанализа Эрих Фромм. В 1917 году в поучение себе и миру Россия не смогла оказать «настоятельного и разумного противодействия» очевидному бессмыслию. 74 года очевидное бессмыслие господствовало над Россией. И вот, через 50 лет увидев и услышав наследников этих «провозвестников бессмыслия» вблизи, в окружении Л.И. Брежнева, Галина Павловна Вишневская писала: «Эти опьяненные властью, самодовольные, отупевшие от еды и питья люди, в сущности живут в другом государстве, построенном ими для себя, для многотысячной орды, внутри завоеванной России, эксплуатируя на свою потребу ее нищий обозленный народ <…> У всех – безбородые, обрюзгшие лица, грубые голоса, простецкое, вульгарное обращение между собой <…> Бесчисленные царедворцы есть в каждом городе страны Советов. Не верят они ни в Бога, ни в Маркса, ни в черта, ни в дьявола, а только в свою ненасытную утробу и пользуются теми же привилегиями, что и вожди в Кремле»! «Нечисть» предстала перед ее глазами! Разве не их явление предрекал Тихомиров в 1895 году? Какой «социальной» принадлежностью можно объяснить его прозрение?
И «Тит Титычей» тоже? В XIX и в XX веках русские предприниматели, сознававшие международную значимость общественных явлений, имевших место в России, жили одними заботами со страной. В 1920 году П. П. Рябушинский писал: «Многие из нас давно предчувствовали катастрофу, которая теперь потрясает всю Европу, мы понимали роковую неизбежность внутреннего потрясения в России. – но мы ошиблись в оценке размаха событий и их глубины и вместе с нами ошибся весь мир <…> В наступивший роковой час стихийная волна жизни перекатилась через всех нас, смяла, разметала и разбила». В оценке опасного размаха деятельности артистов-революционеров не ошибался Герцен, понимали это Лопатин и его друзья в России и предупреждали Маркса с Энгельсом об опасности, исходившей от нечаевщины и бесовства, как российского, так и мирового: «от Калифорнии до Москвы» по словам Маркса, которые он высказал 16 февраля 1881 года. Понимал возможность такого исхода и Столыпин, поэтому намеревался осенью 1911 года высказать предупредительные слова Правительства России Европе и всему миру. Об общечеловеческой опасности последствий октябрьского 1917 года переворота предупреждали русские мыслители, выдворенные из России большевиками в 1922 году. «Разрушительное движение, созданное крайними левыми партиями, превратилось в открытое разбойничество и выдвинуло вперед все противообщественные преступные элементы, разоряя честных тружеников и всюду развращая молодое поколение» – это утверждал А. И. Солженицын в «Красном колесе».
Как это ни прискорбно и даже стыдно, в октябре 1917 года «победила» группа авантюристов, отлично овладевшая навыками манипулирования настроением толпы. Их способ самоумножения, подмеченный Степуном в 1917 году, первым заметил Э. Бернштейн. В 1896 году он спросил у Плеханова, как им, маленькой группе, удалось заставить себя услышать. «Мы громко (и грубо – Е. Е.) кричали, и всем казалось, что нас много», – последовал ответ. На втором съезде РСДРП в 1903 году свойство самоумножения большевиков отметил Ю. О. Мартов, во время революции в 1905 году – М. М. Ковалевский, в 1917 году – Ф. А. Степун. Назвать группу Ленина интеллигенцией как-то не получается. Хотя сама она, став «правительством» России, объявила себя в 1918 году «самым образованным правительством в Европе». Присваивать себе чужие заслуги, даже заслуги своих противников, – это стиль поведения «левых» радикалов. Присваивал же Плеханов, считавший себя и своих соратников «спевшимися радикалами», популярность народовольцев в Европе, когда это было ему выгодно.
«Победила» эта группа авантюристов потому, что, несмотря на усилия земства, предпринимательства, духовенства, системы просвещения и образования, литературы и искусства и некоторых представителей верхов, – воспитать из каждого россиянина гражданина не удалось, значит – не удалось создать единое национальное целое, не удалось сформировать гражданское общество. Не удалось восстановить единение хозяйственной и творческой самостоятельной деятельности россиян с религиозностью. Именно поэтому прообраз политической системы, созданный после революции 1905-1907 годов и проявивший себя до 1917 года в деятельности Государственной Думы, – оказался повторением того, что в 1850 году А. Герцен увидел в Европе. Ничего нового не могли и не принесли России и большевики. «Считаю советскую власть исторически неизбежным оформлением общественно-духовного недуга, назревавшего в России в течение нескольких сот лет», – справедливо, как и Тихомиров в 1895 году, в 1922 году подводил итог И. А. Ильин. «Левизну» следовало изживать давно, настойчиво, бескомпромиссно так, как предлагал А. С. Пушкин.
Под влиянием Первой Мировой Войны произошла серьезная переориентация жизни значительной части населения России. Однако «правые» оставались жить во всех слоях россиян, а крестьянство и приходское духовенство еще долго продолжали жить верованиями и убеждениями, усвоенными ими до войны от старшего поколения. Об этом в воспоминаниях рассказали: П. А. Сорокин – «Долгая дорога», Ф. А. Степун – «Бывшее несбывшееся», М. А. Осоргин – «Времена». Но большевики не остановились на захвате власти. Удержание захваченной ими власти возможно было лишь с коренным уничтожением прежнего миросозерцания россиян. Подобные попытки российского самовластья в конечном итоге оказались безуспешными. Руководствуясь ленинизмом, большевики решили уничтожить духовный мир России способом своих (тоже «левых») предшественников, но с ужесточающей поправкой. Лишив церковь самостоятельности, самодержавие не смогло полностью исключить ее воздействие на души людей. Большевики попытались стереть с лица земли церкви и храмы, вытравить из сознания россиян веру, заменяя религиозную веру некоей мертворожденной идеологией. В последующие годы системой специальных мероприятий они создали условия для отравления «волшебным», «трупным» ядом большевистской идеологии всего без исключения населения России. Вместе с тем среди россиян и других народов мира немало оказалось тех, для кого большевистский яд стал бальзамом. Это – левые. Для них он остается таковым и поныне. Старшее поколение левых, всепрощением освобожденное от покаяния, до сих приобщает к большевистскому яду, как к наркотику, молодое поколение, послушно внимающее призывам митинговых «героев оппозиционной и революционной фразы».
На Голгофе добро и зло соседствовали с Христом, который олицетворял между ними ЗАКОН жизни: ЗАПОВЕДИ. Усвоение их и руководство ими КАЖДЫМ способно остановить зло и сохранить жизнь на ЗЕМЛЕ. На Кресте Спаситель так же находился на грани двух миров, и он прошел через Тьму «ЧИСТЫМ»!!! Но Иисус Христос он – Бог! А мы сможем?
После Голгофы человечество воспроизвело чудовищную «практику» своего деления на тех, кто «справа», и на тех, кто «слева», особенно в XX веке. Для многих первым в XX веке жестоким, но отрезвляющим опытом обретения ясновидения явилась Первая Мировая Война. Русский православный богослов и философ Василий Васильевич Зеньковский (1881-1962), наблюдая русскую послереволюционную эмиграцию, писал: «Великая война внесла немало изменений в духовную жизнь России, заострила отношение к Германии; целый ряд писателей и философов очень резко отмежевались от прежнего своего «западничества». По удачному выражению В. Ф. Эрна (1882-1917) (соратника Зеньковского – Е. Е.) «само время славянофильствовало, возвращало к идее славянского объединения». Запад своим откровенным презрением к славянству не понял того, что именно этим отношением вызывал ответное стремление – единение славян. Оказавшись в Германии, один из 225 изгнанников – Ф. А. Степун писал об увиденном: «Мир в озлоблении, в осатанелом состоянии, он упорствует в своем желании длить затянувшийся период войн и революций. В нем так мало готовности к христианскому смирению, что невольно кажется, что христианству, как политической силе, придется обагрить себя кровью, или не услышанным сойти со сцены исторического действия». Чтобы не произошло это, - славяне ответили единением. «Единое, безжалостно правдивое понимание происходящего с нами может дать шанс на спасение. Это фактор НАЧАЛА, фактор личного поступка и личного действия» (Искандер Валитов).
«Каждый выбирает для себя: дьяволу служить или пророку!»
КАЖДЫЙ!


V. ИСТОКИ и РЕАЛИЗАЦИЯ ЧУДОВИЩНОЙ ПРАКТИКИ «ЛЕВЫХ»
В XX-XXI ВЕКАХ.

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».
П.Герман. «Всё выше».
.
1)Революция в контексте «нечистой» истории.

С начала времен и поныне в каждом поколении людей живут и действуют одновременно одни «слева», другие – «справа». Каждый, объединяясь с единомышленниками по интересам в группы, называемыми партиями, союзами или ассоциациями, – «выбирает для себя – дьяволу служить или пророку». Ни социальный статус, ни национальная или партийная принадлежность в этом выборе не имели и не имеют определяющего значения. На рубеже XVIII-XIX противостояние между одними и другими превратилось в противоборство между приверженцами эволюционного и революционного путями продвижения человечества к прогрессу, к свободе, то есть эволюционный путь = «правый», «чистый»; революционный = «левый», «нечистый».
В переводе с позднелатинского языка революция – это переворот. Российский энциклопедический словарь дополняет: «глубокое качественное изменение в развитии». Все, начиная от октябрьского 1917 года переворота и последующие цветные «революции» XX и начала XXI века опровергают это утверждение. О революциях XIX века речь пойдет ниже. Приверженцы революционной замены системы власти, основанной на принципе: личная воля – закон, – объявляли свой «путь» к прогрессу самым коротким и результативным. А. С. Пушкин очень метко назвал эту систему «Самовластьем». Вместо уничтоженного в 1789 году революционным путем «Самовластья» основой новой системы власти французские «левые» провозгласили идеи свободы, равенства и братства. Этим провозглашением они снискали себе исключительную популярность в Европе и в России. Отныне революционность стали считать показателем высоты и чистоты нравственных побуждений индивида, а приверженность идеям французской революции – вершиной благородства. «Околдовывание» умов и в этот раз сработало безупречно. Провозглашение Наполеона Императором, явившееся фактом восстановления системы самовластья, ход и исход войн наполеоновской Франции не поколебал популярности идей свободы, равенства и братства, но уже тогда было очевидно, хотя и далеко не для всех, различие, которое вкладывали в понятие СВОБОДА приверженцы Наполеона и его противники. Стоит вдуматься в провозглашение Пушкиным: «Пока свободою горим, пока сердца для ЧЕСТИ живы, – мой друг, ОТЧИЗНЕ посвятим души прекрасные порывы», – писал противник российского самовластья. Он поддержал декабристов, отправив им на каторгу послание «Сибирь». Основу пушкинского понимания свободы составляли личностные качества индивида, не отвергающего истину, и целенаправленность его деятельности.
Понадобилось не одно десятилетие, чтобы стала очевидной исключительная способность революционеров к мимикрии, чтобы стало очевидным действительное содержание идей «свобода-равенство-братство» в интерпретации революционеров. Пушкин это понял и сумел объяснить природу мимикрии революционеров в одно время с декабристами. Когда Пушкин, сознавая истинное назначение выступления декабристов, написал и послал на каторгу свое послание, его современник, французский писатель – Альфред де-Виньи (1797-1863) – работал над романом «Синие дьяволы, или Стелло». Его роман лишен пушкинской глубины анализа, но образы вершителей и противников революции воспроизведены им очень живо. «Синие дьяволы» в романе – это под своими именами Робеспьер, его сподвижники и пособники. Дьявольской сущности этих индивидов А. де Виньи противопоставил не образы свергнутых монарха и его окружения, а НРАВСТВЕННУЮ чистоту и МУЖЕСТВО поэта Андре Шенье (1762-1794) и его товарищей по заключению, приговоренных к гильотине. Справедливость наблюдений Франсуа Шатобриана и Альфреда де Виньи в 1850 году подтвердил философ Огюст Конт (1798-1857), который писал: «Правительство Конвента, созданное Дантоном, выродилось благодаря Робеспьеру, пожелавшему вернуть человечество к культу Верховного Существа в собственном обличии». Все для СЕБЯ! В таких условиях было неизбежно явление нового Кощея - Наполеона Бонапарта.
В знамя «синих дьяволов», на котором был начертан призыв: «свобода-равенство-братство», – оказалась завернута личная воля Робеспьера, затем – Наполеона. «Нечистое» понимание свободы в сознание французов Робеспьер внедрял гильотиной, Наполеон – в сознание народов Европы и России – войнами. Революция, осуществленная «левыми» в обличии французских «синих дьяволов», явилась началом ПРОТИВОБОРСТВА между «правыми» и «левыми», началом подготовки левыми преступления против человечества, которое с того времени в разных уголках мира они совершают по сей день.
Истории известны попытки протянуть связующую нить между якобинцами и русскими декабристами, якобы заимствовавшими у французских революционеров идеи свободы. Со времен Петра I взоры русского общества – декабристы являлись частью этого общества – действительно были повернуты на Запад, в особенности – на Францию. Но «французская революция породила в русском обществе реакцию отторжения Запада», – справедливо утверждал богослов В. В. Зеньковский в книге «Русские мыслители и Европа» (Париж, 1926). Высокообразованные декабристы в походах против Наполеона определили свое и узнали отношение «освобожденной» Европы к утверждавшейся Робеспьером и Наполеоном «свободе». Нам еще предстоит глубоко вникнуть в истинную цель выступления против самовластья, состоявшегося в декабре 1825 года на Сенатской площади в Санкт-Петербурге.
В 1826 году А. А. Дельвиг, поэт, друг Пушкина, пытался объяснить графу А. Х. Бенкендорфу, что декабристы, выйдя на Сенатскую площадь, добивались ТОЛЬКО утверждения равенства всех перед законом и равной ответственности всех и каждого за свои решения, деятельность и поступки перед таким законом. Что означает принцип «личная воля – закон», шеф жандармов, главный начальник III отделения объяснил тогда Дельвигу: «Законы пишутся для подчиненных, а не для начальства». Вот так русская элита училась понимать назначение законов у элиты французской. Но такое «понимание»  оказывается доступным и индивидам, весьма далеким от аристократии – черта не интересует социальная принадлежность души, поступки которой он направляет. Ни до, ни на каторге, ни после нее, – декабристы не были «синими дьяволами». К ним, провозвестникам действительной свободы, обращался Пушкин со своим «Посланием в Сибирь». Друзья пятерых повешенных, они нашли применение своим душам с прекрасными порывами, обосновавшись после каторги на поселении в Сибири. Их соучастник, поэт А. И. Одоевский (1802-1839) в своем пророчестве: «Из искры возгорится пламя!», прозвучавшем в 1829 году, имел в виду ту искру, которая приверженцами российского самовластья была оставлена тлеть в сердцах миллионов крепостных крестьян, искру, опасную для России самовозгоранием. В том же году страшные последствия пожара от самовозгорания этой искры в стихотворении «Предсказание» описал тогда еще пятнадцатилетний мальчик – Михаил Юрьевич Лермонтов.
Неизвестно, как Ленин измерял расстояние между декабристами и русским народом, однако он утверждал: «Страшно далеки они были от народа». В отличие от Ленина, декабристы понимали и знали чаяния русского народа, поэтому в декабре 1825 года предприняли попытку удовлетворить его чаяния. Умозрительно утверждение Ленина и о том, что «декабристы разбудили Герцена». Александр Иванович Герцен и декабристы были «разбужены» любовью и верой в народ России. «Народ русский для нас больше, чем родина», – ответил Герцен в 1850 году отказом на требование царского Правительства вернуться из эмиграции в Россию.
«Когда бы люди захотели вместо того, чтобы спасать мир, – спасти себя; вместо того, чтобы освобождать человечество, – себя освободить, – как много они бы сделали для спасения мира, для освобождения человечества» – писал А. И. Герцен в 1869 г. Эта его мысль была ответом на собственный вопрос, который он задал новому поколению западноевропейских «левых» 1 января 1868 года. 20 лет Александр Иванович наблюдал, изучал и анализировал их деятельность в Европе. Свободный от влияния на него классовой теории различие между «синими дьяволами» и поколением «левых» первой половины XIX века Герцен увидел только в том, что знамена их обрели красный цвет, и они взывали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». В главном красные «левые» в Европе демонстрировали себя прямыми наследниками «синих дьяволов» – они продолжили подготовку преступления против человечества. Поняв это, Герцен обратился к ним с вопросом: «Неужели цивилизация кнутом, освобождение гильотиной составляет вечную необходимость всякого шага вперед?» Ему было известно о том, что на Родине, поставив перед собой цель восстановления могущества России, правые уже предпочли содействовать продвижению к этой цели на эволюционном пути ее развития.
Активным участником деятельности правых по восстановлению могущества России в 1864-1914 годах был Иван Ильич Петрункевич (1843-1928). Он знал о значительных результатах, достигнутых Россией к 1914 году. В 1922 году, выдворенный из России большевиками, он писал: «Сейчас, когда преемники первого большевика Нечаева постоянно ссылаются на Герцена, прикидываются его последователями, прикрывают его именем свои идеи политического каннибализма, кажется, не лишне напомнить, что все это – не более чем постыдная профанация. Герцен был не только великим политическим мыслителем и деятелем: он был великим русским гуманистом. На его руках нет ни одной капли крови, на его совести – ни одного преступления против Родины». Так Петрункевич осудил преднамеренный срыв эволюционного процесса октябрьским 1917 года переворотом. Так ответил он на фальсификацию большевиками истории эволюционной тенденции развития России с начала XIX века и до 1917 года. Так ответил он на физическую расправу большевиков над ее участниками.
Среди тысяч расстрелянных большевиками в 1918 году был протоиерей Иван Иванович Восторгов. В 1905 году он объездил Россию от Владивостока до Петербурга, от Мурманска до Москвы. Оказавшись свидетелем широкого распространения кроваво-красных брошюрок, содержавших миф о «социализме», он написал книгу «Христианство и социализм», изданную в 1906 году. Западноевропейским «левым», авторам кроваво-красных брошюрок, и их пропагандистам – российским «левым» он противопоставил научную и практическую деятельность российских экономистов, социологов, историков, приверженцев эволюции: А. И. Чупрова, А. А. Исаева, И. И. Иванюкова, А. И. Северцева, Н. И. Зибера, Н. М. Карамзина и других приверженцев эволюции и гражданского согласия.
Важной составляющей нашего повествования является проблема выяснения сущности «левизны». На протяжении веков образы «левых» воспроизводились в художественной, богословской и философской литературе. С перерастанием противостояния в противоборство в деятельности «левых» проявлялись такие особенности, простого описания которых становилось явно недостаточно. Возникла необходимость выяснения сущности «левых» с целью – нет, не уничтожения – а выявления истоков зарождения «левизны» и определения наиболее эффективных способов предупреждения активности ее приверженцев. С середины XIX века постижению правыми истинной сущности «нечистых» значительную помощь оказывали становившиеся самостоятельными такие науки, как антропология, этнография, психология, социальная психология, социология. Выдающийся русский этнограф Н.Н. Миклухо-Маклай в 1864 году отправился в путешествие на острова Новой Гвинеи, чтобы научно опровергнуть господствовавшую в Европе расистскую теорию европейской исключительности.
Вывод честных ученых, работавших в области перечисленных выше наук, был однозначным: «левых» объединяет общность природы, общность психического склада, такого склада, который человечество в целях своего самосохранения игнорировать не может – оно обязано изучать природу левизны любого цвета и оттенков и находить способы противодействия ей. В XX веке исследованием «левизны» занимались психиатры и специалисты по психоанализу. Без учета этих исследований освещение проявления левизны в прошлом, обостряющееся ее влияние сегодня и жизнеобеспечивающее противодействие ей в настоящем и будущем – невозможно. Становилось очевидно, что противодействие левизне «дисциплинированием мятежных умов», о необходимости которого в 1856 году говорил Огюст Конт, - должно осуществляться средствами воспитания, обучения, образования, социальной и юридической политики государств, средствами медицины, в том числе и принудительной.
Документы, становившиеся доступными с середины 1960-х годов, постепенно подтверждали догадку о том, что на протяжении XIX века «правые» осуществляли научно-теоретические поиски альтернативы революционной тенденции «левых». К началу XX века передовые мыслители Европы и России уже имели научно-теоретические наработки, подкрепленные значительным практическим опытом. Эти наработки подтверждали преимущество эволюционной тенденции в продвижении человечества к прогрессу, к свободе, в преодолении деструктивных настроений среди склонных к левизне индивидов и в достижении общественного согласия. Заметное усиление эволюционных настроений вызывало серьезную озабоченность у Ленина и его соратников. Приверженцы эволюции становились серьезными и опасными противниками «левых» в России, в Европе и в Америке. С середины 1890-х годов «левые» объявляли их «оппортунистами» и «ревизионистами» и подвергали жесточайшему третированию. Тогда еще «бесов» было немного, но они так громко и грубо кричали, что «правым» они представлялись огромным большинством.
Захватив власть в октябре 1917 года, большевики немедленно перешли от третирования ложью к физическому уничтожению своих главных противников – дореволюционных интеллектуалов, приверженцев «чистого» пути развития России. К трагическим событиям октября 1917 года части из них уже не было в живых. Утверждая свое «право» на кровавые фантазии, одних, еще живых знатоков этой истории, большевики расстреляли, остальных, которых не решились расстреливать, – осенью 1922 года отправили в принудительную эмиграцию. Их научные труды, философские и социологические исследования и архивные документы, освещавшие историю их научной и разносторонней практической деятельности, были надежно спрятаны. Таким способом была обеспечена ими возможность для «научной» разработки масштабной клеветы – мифа об экономической и культурной отсталости России до 1914 года. В героизированном мифе о «революционной традиции» России была спрятана история подготовки «левыми» преступления против человечества. Не будет преувеличением утверждение о том, что последствия влияния большевистских мифов наукой не преодолены до сих пор.
В 1922 году большевики приступили к подготовке специальных кадров для «научной» разработки мифов, канва для которых была подготовлена Плехановым, унаследована Лениным, Троцким, Бухариным и реализована под руководством Сталина. «Мы будем штамповать новых интеллектуалов», – объявил Н. И. Бухарин после выполнения им поручения Ленина о высылке дореволюционных интеллектуалов за границу. Н. И. Бухарин возглавил штамповку «новых интеллектуалов», готовя их к «потаканию лжи». Прошедшие школу штамповки по Бухарину стали величать себя «диалектически мыслящими интеллектуалами». В 1927 году ЦК ВКП (б) утвердил предложенное Сталиным решение, согласно которому институту Маркса-Энгельса-Ленина (ИМЭЛ) при ЦК ВКП (б) (законодательному учреждению и цензору в науке – Е. Е.) «категорически запрещалось не только заниматься разработкой марксизма, но и вообще заниматься теорией». Согласно этому запрету, были надежно спрятаны документы и сочинения Маркса и Энгельса, изобличавшие абсолютную научно-теоретическую и нравственную несостоятельность «ленинизма». «Марксизму» в «ленинизме» отводилась лишь роль авторитетной приставки, авторитетной маски, целое столетие надежно скрывавшей ложь ленинизма. На опустошенную такими способами научную и историческую сцену проштампованным «диалектически мыслящим» «интеллектуалам» было приказано выводить лишь «героев» революционной тенденции, наполняя их «деятельность» «содержанием», сведения о котором имелись в строго ограниченном круге источников, отобранном Сталиным лично. В грубейшем третировании противников этих «героев» «новые «интеллектуалы», составители комментариев ко всем разрешенным Сталиным к изданию сочинениям Маркса, Энгельса и Ленина, если паче чаяния приходилось упоминать имена «врагов народа», ограничивались единственным «аргументом»: «Их критиковал Ленин». Этим «аргументом» руководствовались и авторы статей и заметок в БСЭ и в энциклопедических словарях, издававшихся в СССР до 1985 года.
Даже в 2000 году, когда были уже доступны ранее скрытые большевиками разнообразные документы и материалы, российские коммунисты продолжали руководствоваться историей революционной тенденции, написанной под эгидой ВКП (б) = КПСС. А. Н. Яковлев, весьма просвещенный член ЦК КПСС, в 1987 году отказавшийся от ленинизма, в 2000 году продемонстрировал «верность» усвоенной им преднамеренно искаженной истории о дореволюционной России и о роли в этой истории Маркса с Энгельсом. Он утверждал: «В сущности, Россия была вне поля научных и политических интересов Маркса и Энгельса. Она представлялась им неким жандармом Европы, резервом реакции, источником постоянной опасности для Европы, беременной революцией. Больше того, в поисках “вероучителей” (иронически именует Маркса и Энгельса Яковлев – Е. Е.) проскальзывают сомнения в “полноценности” славян, в их способности добавить что-либо существенное в копилку цивилизации». Еще круче «звучала» ложь В. В. Большакова. В 2005 году в книге «Убийство советского человека», возлагая на Маркса вину в этом не им совершенном преступлении, он утверждал: «Маркс патологически ненавидел русских и если изучал Россию, то только для того, чтобы на российском материале решать западноевропейские противоречия». Изворотливыми были проштампованные «интеллектуалы»!
В начале 1990-х годов демонстрация коммунистами «незыблемой веры» в мифический «марксизм» с ленинизмом позволяла им по-прежнему выгодно использовать старые мифы себе на материальную потребу. Сегодня «незыблемость» такой «веры» внушает молодежи КПРФ и ее лидер Г. А. Зюганов. Как он это делает, Геннадий Андреевич рассказал 9 августа 2013 года. Вечером того дня центральное телевидение демонстрировало эпизод вручения Зюгановым красных дипломов молодым коммунистам, окончившим организованные КПРФ курсы «марксизма-ленинизма». При этом лидер КПРФ сообщил, что он изучал сию «теорию» «два года в университете и три года в аспирантуре», изучал, подчеркну, в одно время с Анатолием Тихоновичем Марченко. Зюганов изучал ее под руководством проштампованных «интеллектуалов». Анатолий Тихонович Марченко в возрасте 28-29 лет от первого до последнего тома ПСС Ленина изучал САМОСТОЯТЕЛЬНО – в мордовских лагерях ГУЛага. После освобождения друзья дали ему том сочинений Плеханова. В 1967 году Марченко писал: «Прочитав несколько статей, я убедился, что Ленину было, у кого поучиться беспринципности». Таково было мнение о родоначальниках русского «марксизма» – Плеханове и Ленине – человека, «счастливо» избежавшего внедрения в его сознание проштампованными «интеллектуалами» мифических «марксизма», ленинизма и сталинизма. Продолжая вручение красных дипломов, Зюганов удовлетворенно заявил, что молодым его коллегам для  «глубокого» усвоения этой «теории» потребовалось всего две недели «обучения» на курсах КПРФ. Особо талантливой оказалась молодежь? Или «марксизм-ленинизм» оскудел? Ни то и не другое. Истинное назначение краткосрочных курсов «марксизма-ленинизма» Г. А. Зюганов объяснил в своем вступлении. Он указал на тождество этих курсов КПРФ с «курсами молодого бойца», действовавшими в СССР в начале ВОВ. Точнее было бы объяснить этот факт выводом, сделанным Лениным еще в 1905 году. «Великий» вождь объяснил: чтобы митинговать и восставать, не нужны глубокие знания ни Маркса, ни Энгельса, ни Плеханова, ни еще кого бы то ни было. Для революционной баррикады он предпочел иметь рецидивистов. Другой «великий вождь» – Сталин – организовал краткосрочные «курсы молодого бойца», чтобы жизнями миллионов молодых солдат заплатить за просчеты, допущенные им и его партией накануне ВОВ. Краткосрочные курсы, организованные КПРФ, – что это? Подготовка «кадров» («бойцов»?) для современной коммунистической борьбы на поражение и даже на уничтожение? Кого? Во имя чего? – «Во имя защиты интересов человека труда», – заявил г. Зюганов. Чьи же «интересы» «защищала» его партия в течение 74 лет ее господства у власти?
Что изучать – дело добровольного выбора каждого индивида. Но в этой истории, которой посвящено данное исследование, имеется одно «НО». Оно состоит в том, что изначально для сокрытия своих преступлений против человечества «левые» распространяли фальсифицированную информацию и навязывали ее усвоение принуждением. «Опомнись, друг! – взывал в 1906 году протоиерей И. И. Восторгов, прочитав содержание кроваво-красных брошюрок, распространявшихся в России от Владивостока до Петербурга. – Припомни твои страдания в прошлом; смотри, ты повторяешь старые гибельные ошибки». Его обращение к россиянам в 1906 году злободневно звучит сегодня не только к нам: «Припоминайте себе то время, когда вы были без Христа». После Второй Мировой Войны отходчивые души среди правых призывали человечество к достижению гражданского согласия под лозунгом: «Все понять, все простить». Читая лекции в разрушенном Дрездене студентам, выходцам из разных стран Европы и из России, русский религиозный философ Ф. А. Степун повторял тогда фразу, ставшую афоризмом: «Все простить, значит – ничего не понять. Есть вещи, которые простить нельзя». Он знал: «левизну», источник войн и революций. «Нечистую» историю простить нельзя! Поверхностное объяснение ее сущности («понять и простить») чревато ее страшными повторами сейчас: у мусульман – ИГИЛ, у христиан – Югославия и Украина. Независимо от национальности и веры, «левизна» – это отказ людей от Бога для оправдания своего стремления к власти и наживе. «Левизну» надо изучать, чтобы знать, как противостоять её «чарам», её распространению, обеспечивая сохранение жизни на Земле.
Левые, выступающие сегодня в любом уголке нашей планеты под знаменами любого цвета или в полутонах, обязаны знать, какие их поступки и деятельность в противоборстве между жизнью и смертью не подлежат прощению человечеством. Необходимо научить индивидуальному знанию абсолютного неприятия «левизны» в любой форме ее проявления, в любой области жизни общества во всех странах мира. В связи со сказанным напомним мысль Герцена, который в конце своей жизни справедливо утверждал: чтобы освободить человечество и спасти мир, каждый человек должен освободить СЕБЯ от живущего в нем зла и, спасая себя, освободить от зла мир. Учить этому, – писал Ф. А. Степун, – нужно с церковного амвона, с университетской кафедры и, дополним, в семье и школе. «Левизна многолика».
Данная книга повествует о том, в чем состояло зло «левых» и их пути, их истории, их свершений как культивированием его в себе они занимались подготовкой и осуществлением «черных дел» всесветного масштаба. В этот материал включен рассказ о действительных Марксе и Энгельсе, в контактах с российскими мыслителями переживших превращение из «левых» в «правых». История их превращения является убедительным примером того, как, в процессе «очищения» от воображаемых представлений и ошибочных теоретических построений, с неизбежностью рождающих зло, каждый человек может изжить в себе «нечистоту»!!!

2)От иллюзорных и ошибочных представлений «отцов» к их прозрению.

Не «классовая принадлежность» сына адвоката Маркса (1818-1883) и сына фабриканта Энгельса (1820-1895), получивших прекрасное воспитание и образование, в молодости сделала их теоретиками и идеологами «нечистой истории». Не «классовая принадлежность» сделала их авторами «Манифеста коммунистической партии» и участниками революции 1848-1849 годов в Европе. Но уже в их творчестве 1842-1847 годов просматривались свидетельства их неизбежного перехода от тех, кто «слева», к тем, кто «справа». В «Немецкой идеологии» (1845-1847) они утверждали, что «революционная практика – это совпадение изменения обстоятельств с нравственными стремлениями людей, с их поступками». Неотъемлемым правилом собственной творческой и практической деятельности обоих друзей было постоянное изучение «изменяющихся обстоятельств». Это правило являлось показателем искренности их нравственных побуждений и стремлений. Именно нравственные побуждения Маркса и Энгельса предопределяли неизбежность освобождения их от иллюзорных представлений их молодых и даже зрелых лет в процессе постоянного изучения изменяющихся обстоятельств. По молодости лет они полагали, что этому правилу будут следовать все, кого увлечет «революционная практика». Такое увлечение индивидов они склонны были считать показателем высокой нравственности их стремлений и целей. «Революционная практика» 1840-х годов в странах Западной Европы опровергла эти предположения авторов «Немецкой идеологии». Ни знания обстоятельств, ни должного уровня моральности своей деятельности и поступков преобладающая часть практиков этих революций не продемонстрировала. Но эти реалии тогда оказалось вне поля зрения Маркса и Энгельса. Их сумел увидеть, отметить и понять Александр Иванович Герцен. И не потому, что он был старше Маркса на 6 лет. Его нравственные побуждения и стремления формировала русская литература. Наблюдая, как теоретические построения авторов «Коммунистического манифеста» преломляются в деятельности их приверженцев, о Марксе (30 лет ), Энгельсе (28 лет) этого их возраста Герцен писал в 1849 году: «Они «ВООБРАЖАЮТ, что идут с пролетариатом заодно и представляют во всей чистоте его стремления». Если «воображают» вожди, их добровольные приверженцы будут «воображать» еще больше. Чем дальше от источника «воображения», тем шире круг тех, кто «изучение изменяющихся обстоятельств» подменял и подменяет провозглашением своей верности популярным идеям и лозунгам, исходящим от «отцов».
Что касается молодого Маркса, то продолжая «воображать» и после поражения революций 1848 года, в 1849-1867 годах в Лондоне он занимался экономическим обоснованием теоретических положений, выдвинутых им вместе с Энгельсом в «Манифесте коммунистической партии» (1848).
Правилом Герцена было: самому увидеть, изучая сопоставить и обрести опыт. В молодости его научил этому Гоголь. В 1849-1869 годах тоже в Лондоне Герцен, личность тоже не пролетарского происхождения, занимался изучением, анализом, осмыслением и освещением событий 1848-1849 годов во Франции и Италии и их последующего влияния на развитие Западной Европы и России, в том числе – и на него лично. В сочинениях Герцена этих лет освещены важнейшие социологические проблемы, которые не без причины оказались вне поля зрения Маркса и Энгельса. «Письма из Франции и Италии» он писал четыре года (1847-1851). В окончательном варианте этих писем, свободный от иллюзий на счет роли пролетариата в грядущих революциях левых, Герцен писал: «Пролетарий будет мерить в ту же меру, в которую ему мерили. Коммунизм пронесется бурно, страшно, кроваво, несправедливо, быстро. Середь грома и молний, при зареве горящих дворцов, на развалинах фабрик и присутственных мест – явятся новые заповеди, крупно набросанные черты нового символа веры». В отличие от авторов «Манифеста», «пролетариат» виделся Герцену не безликой массой, а огромной армией, состоящей из индивидов – носителей и добра, и зла – носителей искры неизбежного (в определенных обстоятельствах) пожара. Неизбежность, самовозгорание такого пожара предвидели Лермонтов, Одоевский, Тютчев, Герцен и многие рядом с ними и после них. Наши деды и отцы сгорели в пламени этого ПОЖАРА. ОЖОГОМ отразился этот пожар на судьбах миллионов детей рождения 1930-х годов, в том числе и на судьбе автора этого определения – Василия Павловича Аксенова, автора романа «Ожог». Как известно, Герцен покидал Россию в 1847 году крайним западником. Он надеялся позаимствовать в просвещенной Европе опыт удовлетворения чаяний русского народа. «Париж в один год отрезвил меня – зато этот год был 1848», – писал он в «Письмах противнику». Именно в этом 1848 году он навсегда утратил веру в «единоспасающую» (его определение – Е. Е.) роль Западной Европы. В предисловии отмечено, что идея о единоспасающей роли Европы служила маской, скрывавшей экспансионистские планы Европы. Рожденная в XI веке, к концу XVII века, как утверждал немецкий философ Иоганн Гердер, она уже господствовала в сознании европейцев. Эта идея о роли Европы со времен Петра I была популярна в среде около властной элиты России. Но Д.И. Фонвизину (1744-1792) хватило одного путешествия по Европе, чтобы понять истинную её суть. Пушкина и его друзей просветила Отечественная Война 1812 года. Герцену хватило одного 1848 года пребывания в Европе, чтобы разочароваться в приписываемой ею самой себе роли «спасительницы» мира. Лицезрение Европы, признавался Александр Иванович, «снова привело меня домой». Лицезрение Европы и сопоставление ее с Россией вернуло его к российским проблемам и к поискам способов их разрешения на российской, национальной почве. Герцена спасли его знание России, вера в нее, в ее народ. Высокий уровень образованности, творческая самостоятельность, сопоставление России с Европой вызвали в нем острую реакцию отторжения Запада и определили его стремительный и решительный переход от тех, кто «слева», к тем, кто «справа». Западная Европа потрясла его не только безрассудным, неудержимым вандализмом участников революций-переворотов, но и тем, в особенности, что и «там», в цивилизованной Европе, которую он до этого любил, оказался «не разрешенным вопрос, около которого сосредоточилась теперь вся человеческая деятельность, вопрос об отношении лица к обществу и общества к лицу». Герцен был глубоким мыслителем. Ему было известно о том, что над проблемой определения прогрессивного направления развития жизни человечество задумывалось давно. Усилиями философов, социологов и психологов в XX веке было выяснено, как давно: между 1500 и 500 годами до н. э. Этой проблемой был озабочен египетский фараон Аменхотеп IV, внимание к ней прослеживается в учении Моисея у евреев, Лао-Цзы в Китае, у Будды в Индии, Заратустры – в Персии. Тех, кого занимала эта проблема в России, он знал лично. В лидерах «освободителей» пролетариата, каковыми считали себя участники переворотов 1848-1849 годов в Европе, Герцен увидел элементарных невежд.
Единомышленники Герцена в России и он вместе с ними знали, что предупреждение «пожара» и обеспечение социальной устойчивости возможно только при целенаправленном обеспечении связи между хозяйственной, культурной, политической жизнью и религиозностью, в целом – в очеловечивании жизни и нравов людей. Объясняя причины утраты этой взаимосвязи, они указывали на отрицательные последствия такой утраты. Европа, как отметил Герцен, этими проблемами не занималась. Американские социологи Альфред и Макс Веберы только родились – в 1864 и 1868 годах. Пройдет еще не один десяток лет, прежде чем они разработают «учение о предопределении» – учение о полной социальной устойчивости. Их современники скажут, что братья Веберы «первыми заговорили о связи между хозяйственной жизнью и религиозностью». Необходимость взаимосвязи между хозяйственной деятельностью и религиозностью, во имя которой Великий Владимир Крестил Русь в X веке, современники братьев Веберов считали, будто первыми в мире эту необходимость обосновали указанные американские братья-социологи, увидевшие в ней (во взаимосвязи – Е. Е.) «признак избранности» и основную причину «удачи в делах» в XVII веке первых английских переселенцев на территории нынешних США. Как видим, толкование современников Веберов грешит отсутствием информированности, проще – элементарным незнанием. К тому времени, когда братья Веберы обратили внимание на проблему воспитания нравственной устойчивости индивидов, в России уже имелись теоретические наработки, основанные на результатах разносторонней практической деятельности.
Проблемой воспитания нравственной устойчивости индивидов занимались русские писатели и духовенство. Герцену были известны их усилия, многих из них он знал лично, следил за их творчеством. Отсутствием своевременной информации можно объяснить тот факт, что человечество до сих пор продолжает наступать на уже неоднократно опробованные грабли вместо того, чтобы, пусть с запозданием, все-таки заглянуть в глубину общечеловеческих поисков. Последователями Герцена в России выступали: Н. Г. Чернышевский (1828-1889), Н. А. Добролюбов (1836-1861), П. Л. Лавров (1823-1900), Н. К. Михайловский (1842-1904), С. Н. Южаков (1849-1910). Русские социологи с самого начала ставили и решали вопросы социальной, коллективной психологии, вопросы взаимодействия между людьми, соединенными по интересам в группы и соединенными случайно в толпы. С этим психологизмом была тесно связана и этическая ориентация первых русских социологов, что российскими «марксистами» ненаучно было названо «субъективным методом», а школа – школой «субъективной социологии». Внимание русских социологов было сконцентрировано на разработке проблем: индивид и общество, частичное и полное подавление индивидуальности и их последствия, «герои» и толпа, принципы формирования групповой солидарности, в терминологии Маркса – «классов». Русские социологи были противниками классовой теории, они доказывали ее надуманность.
В Европе разрешением нравственного, психологического и социологического содержания проблемы личность и общество занимались современники Маркса Адольф Виктор Эспинас, Фюстель-де-Куланж, Альфред Фулье. Они исследовали эволюцию общества и человека как многогранный процесс, не сводимый к влиянию лишь способа производства материальных благ. Занимался этой проблемой и французский философ Огюст Конт (1798-1857). Изучив положительные и отрицательные результаты человеческой деятельности, в 1850 году он сделал вывод: «Надо дисциплинировать наиболее мятежные умы». «Теоретическими» постулатами «Коммунистического манифеста» эта цель не преследовалась. Постановка молодым Марксом политических задач при игнорировании нравственных составляющих для их решения подвергалась резкой критике, особенно со стороны россиян.
Россия же работала над решением этой проблемы не только теоретически, но и практически. Как «дисциплинировать мятежные умы и сердца» в середине XIX века уже показывали Константин Дмитриевич Ушинский (1824-1871), Василий Иванович Водовозов (1825-1886), Лев Николаевич Толстой (1828-1910) и Христина Даниловна Алчевская (1841-1920). Они разработали и реализовывали такую систему воспитания, просвещения и образования, но превратить ее в обязательную общегосударственную образовательную систему Россия не спешила. Не спешила с такой перестройкой и Франция. Спешили англичане. Группа английских социологов во главе с Гербертом Спенсером (1820-1903) к 1860 году разработала систему воспитания, просвещения и образования, направленную на формирование внутренней дисциплины на уровне рефлексов и подготовку думающих и знающих специалистов-практиков. Поэтому в течение последующих полутора столетий англичане смогли продемонстрировать способность защищать себя и свои интересы от влияния «революционных вожаков», «героев» толпы, заведомых «волшебников», мистификаторов чувствами и настроением толпы.
Поспешила далекая от европейских проблем Япония. В конце 1860-х годов проблемой предупреждения возможной и в Японии революционной смуты со своими советниками занимался японский император Мацухито (Мэйдзи). В 1872 году он утвердил подготовленный ими указ об уравнении перед законом представителей всех сословий. За излишки отбираемой у собственников земли была предусмотрена выплата из казны государства, названная в Японии «пенсией». Одновременно в стране была проведена реорганизация всей системы просвещения и образования по образцу, действовавшему в Англии и Германии. В 1888 году в Японии была принята Конституция, в 1889 – избран Парламент. Кичащийся своей «цивилизованностью», мир Европы не придал значения этим мероприятиям японского императора. И Александр II, несмотря на наличие серьезных, научно обоснованных рекомендаций подобного плана в России, пренебрег этой возможностью.
Велика сила человеческого предубеждения, особенно если оно порождено безосновательным преувеличением значимости европейской цивилизованности. Приведём пример такого преувеличения французским социальным психологом Густавом Лебоном, который в 1890-е годы писал: «Можно легко сделать бакалавра или адвоката из негра или (!) японца; но этим ему дают чисто внешний лоск, без всякого воздействия на психическую природу, из-за которой он не может усвоить формы мышления, логики и, главным образом, характер западных людей. Этот негр или японец могут получить сколько угодно дипломов, но никогда им не подняться до уровня обыкновенного европейца». На этом утверждении Густава Лебона сказалась, помимо предубеждения, и ограниченность того материала, которым располагал этот французский социальный психолог в 1896 году. Тот же психолог, о тех же японцах, опровергая самого себя, в 1909 году писал: «Предпринятыми мерами за сорок лет Япония достигла существенных результатов в промышленности, в военном деле, в науке». Вот так. Могла Россия пойти этим путем? Верные традиции, берущей начало от правления Алексея Михайловича, три последних российских монарха привели Россию к трем российским революциям. А Япония? Еще сто лет спустя после 1909 года, «этот японец» поднялся выше уровня, как сейчас говорят, самого продвинутого европейца. Поднимается сейчас и «этот негр». Прав Л. Н. Гумилев: поспешность и предвзятость в объяснении возможной эволюции этносов – плохие советчики.
О современной системе воспитания, просвещения и образования в Японии А. Н. Яковлев рассказал в книге «Постижение» (1998). Он писал: «В детских садах в первую очередь учат переносить трудности. В начальных классах дети овладевают умением терпеливо работать. В старших классах учат добиваться поставленных целей, несмотря на препятствия и неудачи. В университетах требуют всего того, чему учили в детском саду и школе, т. е. умения упорно учиться, не лодырничать, быть аккуратными, пунктуальными, следовать традициям старших поколений».
Но вернемся к А. И. Герцену. Участников революций 1840-х годов, пытавшихся воплотить в жизнь теоретические построения авторов «Коммунистического манифеста», Александр Иванович назвал «артистами-революционерами», их путь к свободе и прогрессу – «к цивилизации кнутом», к «свободе гильотиной». Ленин с присущим «левым» передергивания истинного содержания понятий назвал этих же артистов-революционеров «социалистическим пролетариатом», «революционность которого еще не созрела». Когда Владимир Ильич писал это (ПСС. т. 21, с. 256), эталоном «революционной зрелости» руководимой им партии «нечистых» являлась ее готовность для совершения чудовищного преступления против человечества. По сравнению с ними артисты-революционеры 1840-х годов, продолжая «дело» «синих дьяволов», действительно были еще «подготовишками». Они потерпели поражение, которое Герцен считал неизбежным и объяснил, почему: потому что 1) их «безнравственные побуждения с неизбежностью вели к насилию» и 2) «отсутствие знаний они заменили фанатической верой в доктрину». «Дело они хотели взять грудью, усердием, отвагой, торопливостью, насилием, простой ломкой старого и шли зря, на авось». Не то же ли самое в наше время демонстрируют во всех уголках земли артисты-революционеры-оппозиционеры красного, черного, бордового, оранжевого, болотного и других цветов? В 1848-1869 годах Герцен решительно отмежевался от «революционности» «еще не зрелых» преступников, первых приверженцев лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
Вспомним Пушкина: в 1833 году он утверждал: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества». В статье «Революция в России» Герцен отдал предпочтение тому же пути продвижения к прогрессу и свободе. Он утверждал: «Мы от души предпочитаем путь мирного, человеческого развития пути развития кровавого». «Я не верю в серьезность людей, предпочитающих ломку, грубую силу развитию и сделкам». «Наша сила – в силе мысли, в силе правды, в силе слова, в исторической попутности». В исторической попутности добра и зла, движения и застоя, жизни и смерти, – служения дьяволу или пророку. Для утверждения жизни-развития-движения, писал Герцен, «проповедь нужна людям, – проповедь неустанная, ежеминутная, – проповедь, равно обращенная к работнику и хозяину, к земледельцу и мещанину. Апостолы нам нужны прежде авангардных офицеров, прежде саперов разрушения, – апостолы, проповедующие не только СВОИМ, но и ПРОТИВНИКАМ». 9 января 1870 года этого апостола мирного продвижения России к ее могуществу не стало.
«Правые» рождаются, живут и действуют в каждом поколении людей. Они могут не знать своих провозвестников, как наверняка не знали советов Герцена апостолы крымчан, но действовали так, как советовал более полутора веков назад Александр Иванович, и привели их 18 марта 2014 года к воссоединению территории Крыма с Россией. Апостолы Новороссии, проповедующие способность и возможность каждого человека участвовать в спасении ее территории от фашизма и национализма, припоздали. Но главная причина затянувшейся и принявшей острейшую форму борьбы новороссиян за самостоятельный человеческий путь своего развития состоит в том, что еще не каждый человек Новороссии, Европы и мира осознал глубину опасности утверждения «левизны» на этой территории Украины. Каким дремучим невеждой смотрится на этом фоне нобелевский лауреат Барак Обама – кукловод украинских «революционеров»!
После двух мировых войн и многочисленных «освободительных» революций в исследовании «Душа человека» Эрих Фромм писал: «Свобода означает не что иное, как способность следовать голосу разума, здоровья, благополучия и совести против голоса иррациональных страстей». В отличие от «синих» и «еще не созревших» «красных» дьяволов, А. И. Герцен был свободен от иррациональных страстей, от влияния на него «воображений» общепризнанных авторитетов Европы. Ни живой, ни мертвый, – такой Герцен не нужен был ни Ленину, ни его партии. Но, обозвав его «утопистом», Ленин оставил себе на потребу лишь его имя, «превратив» Герцена в «первопроходчика» в поисках «единственно правильной революционной теории», которой будто бы с 1840-х годов занималась Россия. Вот таких россиян, каким был Александр Иванович Герцен, следует извлекать из-под завалов большевистского «чаромутия», лжи, из тьмы забвения, повествуя о подготовке и осуществлении «левыми» чудовищной практики в XX-XXI веках, к сотворению их истории.

3)«Правые» и «левые» после 1848-1850 годов.

После поражения «революций» названного десятилетия первоочередное изучение изменяющихся обстоятельств не стало правилом, предваряющим «революционную практику» «левых». Правда, познавательная «работа» старшего и молодого поколения «левых» осуществлялась. Но она была сведена к усвоению, казалось, уже готовых теоретических положений «Манифеста коммунистической партии» о классах, об «объективном процессе общественного развития», предопределяющем якобы неизбежность обострения классовой борьбы, крах капитализма и победу социализма. Авторитет авторов «Коммунистического манифеста» в их окружении был очень высоким. «Мы никому не навязывали своих идей. Попытка влиять на людей против их воли принесла бы нам только вред», – писал в 1875 году Энгельс. И был прав. Однако независимо от воли и намерений Маркса и Энгельса, индивиды, вольно или невольно отказывавшиеся от самостоятельной познавательной работы, которым, по словам Михайловского, «не нужны ни знания, ни критическая мысль», – воспринимали их идеи как «пророческое предвидение», заучивали их как безусловную истину, восторгались сами и начинали принуждать восторгаться ими и других. Идеи теории о классах и превращались в догму, приверженцы их – в доктринеров, в провозвестников двойной морали.
Доктринерство с неизбежностью рождало исключительную нетерпимость ко всякому инакомыслию. Отвергающих отдельные положения доктрины, являвшейся «знаменем» их выступлений в 1848-1850 годах в Европе, тем более – доктрину в целом, – «левые» подвергали бескомпромиссной критике. Очень удобным для такой критики оказался тезис об «одной реакционной массе». Этот тезис, предложенный в свое время Ф. Лассалем, Маркс подверг резкому и обоснованному «нападению». Несмотря на разъяснение ошибочности и опасности названного тезиса Марксом, а после его смерти Энгельсом, – эту идею «левые» использовали до тех пор, пока Ленин не трансформировал его сначала в тезис «друзья народа» (1894), после 1917 года – в тезис «враги народа».
Вслед за Герценом русские социологи критически отнеслись к доктрине «левых», иронически назвав ее, как и он, «единоспасающей». Они были свидетелями того, как на выход в свет работы Маркса «К критике политической экономии» (1859) и первого тома «Капитала» (1867) «бесы» ответили не углубленной познавательной работой, а приспособлением совпадающих с их представлениями и подходящих для их доктрины положений экономической теории Маркса и его имени. В немалой степени этому способствовал ученый мир, который объявил эти сочинения Маркса вершиной политэкономической мысли, а объективный метод исследования общества – основополагающим. Такой способ популяризации любого учения, как правило, освобождает нетворческие умы от самостоятельной познавательной работы, рождая пренебрежение к ней. Русские мыслители, социологи и писатели, обращали внимание своих читателей на то, что поклонение авторитету без углубленного изучения его творческого наследия – это один из способов утверждения собственного «авторитета» индивидами, отличающимися (по Достоевскому) «жаждой интриги, власти и болезненно-ранней потребностью выказать личность».
Понадобилось время, чтобы сначала сам Карл Маркс, потом и Энгельс поняли, как это понял в 1848 году Герцен, что их теоретические построения в значительной их части являются плодом воображения, что одним их читателям и почитателям их труды служат стимулом для дальнейшего научного поиска, другие (коих большинство) ограничиваются доктринерским восприятием их. К середине 1870-х годов их отношение к одним и другим почитателям их творчества определилось. Русские мыслители сыграли в этом значительную роль.
Много позже этих лет, хорошо знавший Маркса русский социолог Максим Максимовича Ковалевский (1851-1916) в воспоминаниях о Марксе, которого называл «дорогим моим учителем», писал: «Большинство имеет неверное представление о психологии человека, который проповедовал классовую борьбу, как единственное средство для рабочих достигнуть общественной справедливости. На самом деле это был в высшей степени воспитанный англо-немецкий джентльмен, вынесший из тесного общения с Гейне веселость, связанную со способностью к остроумной сатире. Человек жизнерадостный <…> он был «самым крупным выразителем прогрессивных течений общественности»; «великий тип», он был «умственным и нравственным вождем человечества». Но Максим Максимович никогда, даже в годы своего ученичества, не абсолютизировал значение теории своего учителя.
В отличие от западноевропейских почитателей Маркса, российские социологи не согласились с абсолютизацией его теории. Не признали они основополагающим и объективный метод исследования. В объяснении общественной жизни, в которой, по наблюдениям Чернышевского, проявляется «множество разнородных явлений», они признали объективный метод односторонним. «Искать этот критерий одним объективным путем – значит складывать аршины с пудами», – объяснял сотрудник «Отечественных записок» Н. К. Михайловский. От Михайловского до выступления П. А. Сорокина (1889-1968) в феврале 1922 года русские социологи не отрицали наличия рационального зерна в теории Маркса. И в 1870 году Михайловский писал: «Благодаря трудам Маркса гораздо лучше выяснены отдельные фазы капиталистического развития, и ученый мир России не замалчивал экономическое учение этого великого экономиста». Но никогда все стороны жизни общества и человека русские социологи не объясняли одним объективным методом. Чтобы подчеркнуть односторонность объективного метода исследования, молодой М. М. Ковалевский сопоставил подходы социолога Спенсера и политэконома Маркса. «Один настаивал, быть может, чрезмерно, на автономии личности, другой – доводил общественную солидарность до тех пределов, при которых индивид становится бессознательным орудием производства, действующего с какой-то стихийной силой. Оба видели истину, но, может быть, не всю», – так деликатно объяснил односторонность объективизма молодой исследователь, оставляя за собой право самостоятельного продвижения к истине путем изучения множества факторов, влияющих на жизнь общества и человека. И Маркс сумел оценить эту самостоятельность. К критике молодого Максима Максимовича в свой адрес он прислушивался и считался с нею. Вспоминая годы своего обучения в Лондоне (1874-1875), Ковалевский подчеркивал отсутствие третирования старшими младшего за способность «сметь свое суждение иметь». Старшими, его учителями в Лондоне, кроме Маркса, были: Г. Спенсер, Д. Льюис, Г. С. Мэн, Ф. Энгельс.
Учитывая многие факторы, влияющие на развитие общества и личности, русские социологи своими исследованиями на рубеже 1860-1870-х годов продолжили начатое Герценом наступление на теорию Маркса и Энгельса о классах и классовой борьбе. На основе выявленного ими разнообразия темпераментов и характеров индивидов и национальных традиций, деление общества на классы они считали искусственно надуманным. П. Л. Лавров первым в «Исторических письмах» (1868-1869) ответил на вопрос о том, какую роль в эволюции общества может и должна играть «цельная человеческая личность, физико-психологический тип», независимо от ее отношения к орудиям производства, от ее места и роли в общественном производстве, от ее социальной принадлежности. «Цельность человеческой личности, – считал Лавров, – характеризуется единством морально-этических симпатий с приверженностью ее передовым идеям». Отступления от этого целого Лавров, С. Н. Южаков, Н. К. Михайловский и их соратники не позволяли, в первую очередь, себе. Они первыми предложили совмещать анализ теоретических построений мыслителя и теоретика с его приятием или отрицанием общечеловеческих нравственных критериев.
Считая теорию о классах и классовой борьбе искусственно надуманной, русские социологи исключали возможность и научной разработки общезначимой политико-экономической системы, в том числе и великим экономистом. В прокрустово ложе «единоспасающих доктрин» всех не уложить, – справедливо утверждали они. Поступки проповедников таких доктрин они объясняли личным расчетом, их претензиями на лидерство, их стремлением подчинять людей своей воле, навязывать им свою систему ценностей, стремлением «управлять людьми». Индивидам такого психологического склада, российским и западноевропейским, Н. К. Михайловский рекомендовал в 1869 году: «Незачем прикрываться объективностью, а должно выяснять без остатка свою личность, дать себе полный отчет в своих желаниях, побуждениях и целях». В своих статьях, которые на рубеже 1860-1870-х годов публиковались в журнале «Отечественные записки», Михайловский учил молодежь присматриваться к «героям», выступающим со своими фантазиями перед группой или толпой, и выяснять – не являются ли они больными. Сто с лишним лет спустя «героев» подобного психического склада А. Н. Яковлев встретил в составе советской номенклатуры. В желаниях, побуждениях и целях их он увидел то же самое: «откровенный карьеризм, вульгарную корысть и алчность». В советской номенклатуре его, как когда-то Герцена в артистах-революционерах, поразила «агрессивность, нетерпимость, бескомпромиссность, рассчитанные не на творчество и разум, а на слепое подчинение и поклонение». «Левые» оставалось такими же, какими их увидел Иисус Христос, увидел Герцен, какими их изучали выдающиеся психоаналитики мира в XX веке. Они остаются таковыми и в XXI веке. Творческой, созидательной части человечества – «правым» – необходимо знать симптомы проявления своими попутчиками болезни, именуемой «левизной».
Изучая морально-психологическое воздействие личности на развитие общества, П. Л. Лавров писал: «Реальны в истории лишь личности. Лишь они желают, стремятся, обдумывают, действуют, совершают историю, ибо исторические события сами собой не происходят. Общество может развиваться лишь действиями на него более развитого меньшинства». Музыкант, дирижер В. Т. Спиваков в 1990-е годы справедливо назвал это меньшинство локомотивом нации. Родоначальники русской социологии Лавров, Михайловский, Южаков, начиная от Пушкина, вслед за Герценом, считали нравственность важным условием социального прогресса и явлением более значительным, чем борьба за существование, чем борьба за так называемый «технический прогресс». Не подавленные, частично или полностью, а нравственно развитые личности, утверждали они, способны окончательно изгнать борьбу одних за существование, других – за карьеру и привилегии, – из отношений между людьми в обществе в целом. «Психологическими факторами цивилизации» назвал нравственные принципы американский социолог Лестер Уорд (1841-1913), но к разработке их он приступил позже Лаврова и Михайловского – лишь в начале 1880-х годов.
«Исторические письма» Лаврова, опубликованные в 1869 году, стали нравственным кодексом большей части поколения «правой» российской молодежи, рожденной в конце 1840-х и в десятилетие 1850-х годов. Воспитанная на нравственно-этических принципах русских социологов, эта молодежь руководствовалась в своих поступках чувством долга и ответственности за последствия своей деятельности. Именно они наиболее пострадали в России от репрессий в 1870-1890-е годы. Их историческими попутчиками были индивиды диаметрально противоположного психологического типа. Герцен успел увидеть представителей обоих типов: в 1866 году состоялась его встреча с Германом Александровичем Лопатиным (1845-1918), спасителем Лаврова, его и Маркса почитателем. В 1869 году Герцена посетил антипод Лопатина, ярко выраженный русский «артист-революционер» Сергей Геннадьевич Нечаев (1847-1882). Свое пренебрежение к общепринятым правилам общежития Нечаев выразил тем, что при своем появлении в лондонской квартире Герцена высмаркался на ковер, которым был устлан пол в гостиной. Перед Герценом предстал индивид, продемонстрировавший наихудшее завершение подверженности заблуждениям и иллюзиям его друга Н. П. Огарева (1813-1877) и хорошо ему известного М. А. Бакунина (1814-1876). От Нечаева и подобных ему русских индивидов Герцен отмежевался так же скоро и решительно, как и от европейских «артистов-революционеров».
Этот тип индивида привлек внимание русских писателей. Самый чуткий из них Федор Михайлович Достоевский (1821-1881) назвал их «бесами». В 1869 году он начал работу над романом, прообразами героев которого стали нечаевцы, Этому типу «спасителей» человечества Достоевский дал исчерпывающую характеристику. Вплоть до наших дней в ней можно заменять фамилию Нечаева на фамилии других, известных нам «героев» из стана «нечистых» любой страны мира, и мы не ошибемся. Достоевский писал: «Из Нечаевых могут быть существа весьма мрачные, весьма безотрадные и исковерканные, с многосложнейшей по происхождению жаждой интриги, власти, со страстной и болезненно-ранней потребностью выказать личность». Эти характерные психологические черты «бесов», отмеченные Достоевским, замечательная плеяда практиковавших психиатров и психоаналитиков мира в XX веке назвала «иррациональными страстями».
Известный психиатр Альфред Адлер (1870-1937), кстати, одного года рождения с Лениным, обследуя таких индивидов, считал их больными с основным диагнозом: «Ошибочный стиль жизни». Выдающийся немецко-американский теоретик и практик психоанализа Эрих Фромм, подтверждая наблюдения Достоевского, писал: «Это зачинщики насилия, войны и разрушения и их «верные сторонники». Среди них только тяжело ущербные открыто провозглашают свои истинные цели или даже полностью осознают их (как, например, лидеры нынешнего украинского путча – Е. Е). Сначала они пытаются представить свою установку, как любовь к Родине, долг, дело чести и т. д. Но во время мировых и гражданских войн у них нет больше необходимости угнетать свои самые глубокие желания. Тогда они поют гимны ненависти. Когда они могут служить насилию и смерти, они как раз вырастают до уровня жизни и развивают всю свою энергию. Война и атмосфера насилия, несомненно, являются теми ситуациями, в которых человек с «синдромом распада» полностью становится самим собой». Точнее трудно сказать. Э. Фромм научно подтвердил предположения своих российских и западноевропейских предшественников об истинной психической природе «левых». Такие индивиды в любом уголке мира становились и становятся откровенными мерзавцами. Такими их увидели и описали О. Конт, Г. Спенсер и А. И. Герцен в 1840-1860-е годы в Европе; Ф. М. Достоевский, И. С. Тургенев, П. Л. Лавров и Н. К. Михайловский тогда же в России.
К характерным чертам «бесовства», выявленных Ф. М. Достоевским, в начале XX века В. В. Шульгин добавил еще одну примечательную черту, проявленную Лениным, но, по словам Шульгина, «пока слабо изученную – потребность повелевать». Такое «бесовство» не было сугубо российским явлением. В XX веке это подтвердили социологи, психиатры и психоаналитики мира. Для противодействия «бесовству» в 1850 году О. Конт считал необходимым направлять усилия общества на то, чтобы «дисциплинировать наиболее мятежные умы и сердца». Французский социальный психолог Густав Лебон в конце XIX века рекомендовал с детства формировать иммунитет противодействия «вожакам». Практиковавший в XX веке психоаналитик Э. Фромм для противостояния «бесовству» в составе любой нации находил достаточным, «если бы нормальные люди среди нас поняли их изуродованное состояние и злокачественность их устремлений, скрытых за благочестивыми проповедями. Нужно, чтобы эти нормальные люди, – писал он, – могли выработать в себе (вспомним англичан и японцев – Е. Е.) известный иммунитет против их патологического влияния». Нормальным людям, в том числе и в составе россиян, он советовал «научиться не принимать их слова за реальность и видеть насквозь их обманчивые суждения». Не «все простить», по Степуну, а изучая понять и найти способ неприятия, противодействия и лечения левизны. С детства и всю жизнь! Вот на что должны быть направлены усилия современных СМИ и религии, литературы и искусства, системы просвещения и образования: на оказание поддержки противостоянию правых оранжевым и прочих цветов «левым» из стана «артистов-революционеров-оппозиционеров ».

4)От прозрения к теоретической ясности понимания.

Долгим был путь Маркса и Энгельса от прозрения к теоретической ясности понимания, и начался он с изучения ими русского языка. Энгельс, полиглот, начал изучение в 1852 году, так как, объяснял он, его «заинтересовало развитие социальных институтов славянских народов, особенно России». Маркс к изучению русского языка приступил в 1867 году после завершения работы над первым томом «Капитала», чтобы, объяснял он, «со знанием дела судить об экономическом развитии России». Маркс овладевал русским языком по работе Герцена «Тюрьма и ссылка». 9 января 1870 года в письме Энгельс хвалил успехи друга в овладении трудным для европейца языком. В тот же день, 9 января 1870 года в Париже А. И. Герцен умер. Достигнув определенных успехов, Маркс приступил к регулярному чтению русского эмигрантского журнала «Народное дело» и выходивших в России журналов: «Отечественные записки», «Современник», «Дело» и др. В русской литературе Маркс обнаружил самостоятельные теоретические поиски и находки россиян и увлекся их тщательным изучением. Интересующиеся деталями этого процесса познания Марксом России могут обратиться к следующим источникам: Б. И. Николаевский. «Русские книги в библиотеке К. Маркса». – Архив Маркса и Энгельса. М., 1929, кн. IV; К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т.18.
В январе 1870 года Маркс прочитал книгу Василия Васильевича Берви-Флеровского (1829-1918) «Положение рабочего класса в России» и поставил ее на один уровень с книгой Энгельса «Положение рабочего класса в Англии». В том же году он прочитал, по его признанию, «превосходные экономические работы Чернышевского». Во время изучения сочинений Чернышевского Маркса заинтересовали его рассуждения о будущем. Напротив фразы: «Надо видеть цель и не предугадывать, сколько на это потребуется времени», – Маркс написал: «Браво!» В продолжении мысли Чернышевского он выделил: «Историческое движение совершается под влиянием такого множества разнородных явлений, что видно только бывает, по какому направлению оно идет». Постоянное изучение «множества разнородных явлений» по Чернышевскому и «изменяющихся обстоятельств» по Марксу, – оба считали основным условием научного определения направления и цели развития общества теоретиками и успешной политической деятельности практиков. Совпадение представлений о магистральном направлении развития общества Герцена, Берви-Флеровского, Чернышевского и Маркса объяснялось сходством их нравственных побуждений. Это подтвердили ближайшие встречи Маркса с россиянами.
С 1870 года во «множестве разнородных явлений» стойкий интерес Маркса вызвала эволюция России, представленная ему пока только отдельными сочинениями Герцена, Чернышевского и Берви-Флеровского. Закреплению интереса Маркса к стране и к личностям, подобным Герцену и Чернышевскому, способствовала его встреча с Германом Александровичем Лопатиным (1845-1918). Последний прибыл в Париж в марте 1870 года вместе с П. Л. Лавровым, которого он вызволил из Вологодской ссылки в феврале. В мае 1870 года на основании материалов, собранных его друзьями, Лопатин «атаковал» в Женеве С. Г. Нечаева и М. А. Бакунина с Н. П. Огаревым. В привезенных Лопатиным материалах разоблачались мистификации Нечаева и содействие этим мистификациям его «подельниками». 3 июля эти материалы Лопатин доставил в Лондон. 5 июля состоялась первая встреча Лопатина с Марксом. Марксу – 52 года, Лопатину – 25, Маркс – на вершине популярности. С 1842 года он продолжает настаивать на примате способа производства материальных благ, на его определяющем влиянии на все стороны жизни и развития общества и человека. Он убежден в исторической неизбежности распространения принципов организации промышленного производства на производство сельскохозяйственное, обусловливающего якобы историческую неизбежность гибели крестьянской общины и мелкого крестьянского хозяйства. Крестьянское хозяйствование он продолжает считать «идиотизмом деревенской жизни». Он, как писал Герцен, еще «воображает, что понимает интересы пролетариев и правильно их отображает». Он еще верит в просветляющую роль своих научных сочинений. Но он уже отказался называть «самобытничеством» утверждения россиян об отличии эволюции России от эволюции Западной Европы. Перед Лопатиным предстал серьезный ученый, деятельный политик и обаятельная личность.
Герман Александрович – ученик, единомышленник и последователь Герцена, Чернышевского, Лаврова. Он владеет несколькими языками, образован, начитан как в области русской, так и западноевропейской литературы. Он считает важным то, что труды Г. Спенсера будят мысль, трогают сердца и пробуждают нравственные поступки. Поэтому Лопатин перевел для русских читателей труды Спенсера: четыре тома «Оснований психологии», два тома «Оснований социологии», том «Оснований науки о нравственности». Первая и весьма продолжительная беседа (она началась в полдень и закончилась за полночь) сделала Маркса и Лопатина друзьями и единомышленниками на всю последующую жизнь. Лопатин обратил внимание Маркса на отсутствие в «Капитале» анализа особенностей социально-экономического развития и истории аграрных отношений в России, в особенности. Согласившись с замечаниями Лопатина, Маркс обещал осуществить такой анализ в следующем томе «Капитала». Удовлетворенный недогматической интерпретацией его первого тома «Капитала» Лопатиным в тот же день Маркс сообщил Энгельсу: «Очень ясная, критическая голова». Такое впечатление произвел на него Герман Александрович. И Глеб Иванович Успенский (1843-1902) восхищался тем, что Лопатин «смог объяснить великому Карлу Марксу, что у него должно полагаться в следующем томе «Капитала». Маркс говорил потом, что Лопатин – единственный человек, которому он доверил бы популярное изложение своего главного труда. Стоит обратить внимание на то, что ясное, критическое восприятие россиянами первого тома «Капитала» оказалось для Маркса важнее шумного восхваления в Европе после выхода его в свет в 1867 году.
Встреча Лопатина с Марксом раскрыла еще одну, очень важную сторону личности и Маркса, и Энгельса. Материалом о Нечаеве, привезенным Лопатиным, россияне побуждали обоих обратить внимание на «нечаевщину» западноевропейского происхождения, на возможное присутствие ее и в среде их почитателей. В их реакции отражены нравственные критерии, которыми руководствовались в своей деятельности двое этих популярных мыслителей и политиков. Маркс и Энгельс использовали привезенный Лопатиным материал в своих выступлениях на конгрессе I Интернационала. Осуждая Нечаева, Энгельс заявил: «Одним из его главных принципов является утверждение, что верность своему слову и тому подобные вещи – просто буржуазные предрассудки, которыми истинный революционер в интересах дела должен всегда пренебрегать». Маркс смотрел глубже и видел дальше. Обратив внимание, как и Энгельс, на ущербность морально-личностных качеств Нечаева, Маркс предупредил об опасности превращения «нечаевщины» с ее жаждой интриги, власти и потребностью заставить окружающих признать исключительность своей личности в общепартийное явление. Еще опаснее считал он последствия распространения «нечаевщины» на будущее общество. В выступлении Маркс отметил: «Если принять такие основания для будущего общества, то будущее общество далеко превзойдет Парагвай преподобных отцов-иезуитов». «Парагвай отцов-иезуитов, – пояснял Ю. В. Давыдов в своей книге о Лопатине, – это теократическое государство, существовавшее в XVI – XVII веках, было круто замешано на демагогии и обмане <…> оно обрекало индейцев на рабский труд с паузами скучнейшего отдыха». Герцен и Достоевский, Лавров и Михайловский, Лопатин и его друзья в России, Маркс и Энгельс, – были единодушны не только в неприятии «Нечаевых» в роли «спасителей» человечества, но и в признании необходимости противодействия влиянию «нечаевщины» (как явления явно «нечистого» порядка1) в межличностных отношениях в партии, на развитие общественных отношений в мире в целом.
Маркс, Энгельс, Лопатин и его друзья тогда еще полагали, что приданием «нечаевщины» гласности можно пресечь распространение ее как в России, так и в Западной Европе. Но осенью 1870 года Лопатин получил письмо от своих друзей в России, в котором они сообщали: «Нечаев устраивает свой лагерь и, о, удивление, еще находит честную молодежь, соблазняющуюся его фокусами». В ближайшие годы Марксу и Энгельсу пришлось увидеть «соблазняющихся «фокусами» нечаевщины» и среди европейской молодежи.
Два типа вождей: Нечаев и Маркс с Энгельсом. Нечаев уже проявил способность приспосабливать для удовлетворения своих желаний имена и человеческие жизни, в том числе и насилием. Даже в одиночке Петропавловской крепости Сергей Геннадьевич сумел распропагандировать группу охранявших его солдат, из-за него оказавшихся на каторге. Своим неприятием Нечаева и «нечаевщины», заявленным на встрече с Лопатиным и в выступлении на конгрессе I Интернационала, Маркс показал себя личностью, которую Ковалевский с полным основанием мог назвать «великим типом», «умственным и нравственным вождем человечества». Но назвать через много лет. А пока в переписке Энгельса с женой Маркса, Женни, заявлены такие качества натуры Маркса, которые не исключали возможность превращения его в тип вождя, близкого к «бесам». Оба, Женни и Энгельс, жаловались на отсутствие в натуре Маркса таких качеств, как отзывчивость и сопричастность даже по отношению к такому самоотверженному другу, каким всю жизнь по отношению к нему был Энгельс. Эта переписка подтверждает проницательность Герцена, заявившего в 1848 году, что Маркс «воображает», будто он во всей полноте отражает интересы пролетариата: Энгельс обижался на друга за то, что тот откровенно игнорировал его первую и вторую жену. Сестры – они обе были работницами манчестерской фабрики, то есть представительницами пролетариата. Проявляя и другие сословные пристрастия, Маркс сам давал повод для сомнений в научной обоснованности его классовой теории. Правда, чтобы понять умозрительный характер теории классов и классовой борьбы, Н. К. Михайловскому, М. М. Ковалевскому, А. И. Чупрову, Ф. А. Щербине, А. А. Исаеву, Б. Д. Бруцкусу, Е. В. де-Роберти, Н. И. Карееву, И. А. Ильину и многим другим русским ученым и мыслителям достаточно было изучения только сочинений Маркса. В переписке Энгельса и Женни, Маркс предстает перед читателем личностью, которой «все человеческое не чуждо». В сталинские времена эта переписка впервые была проанализирована П. С. Виноградской. Первое издание книги Виноградской было отправлено в спецхран, а ее автора – в концлагерь. Существенно приглаженная второй раз книга увидела свет в 1986 году. В партии Ленина было запрещено «переходить на личность». Даже в 2004 году в сборнике «РКП (б). Внутрипартийная борьба в 20-е годы» в качестве недопустимой причины фракционной борьбы в партии названа – «перешли на личность».
Значительность личности Маркса социолог Ковалевский объяснял счастливыми семейными обстоятельствами, предотвратившими «бесовское» превращение Карла Маркса. Кроме счастливого детства и содержательной юности в «счастливых семейных обстоятельствах» значились: умная и терпеливая жена – Женни и умный, преданный и терпеливый друг – Энгельс. Основы, заложенные в нем в процессе воспитания, – оказывали существенное влияние на выбор им своего окружения, которое при всех жизненных обстоятельствах помогало Марксу сохранить в себе нравственное начало и не превратиться в Кощея-узурпатора. Россияне, лично или заочно оказавшиеся в окружении К. Маркса, сыграли в этом немаловажную роль. Достаточно отметить, что прием в кружок «чайковцев» мог не состояться, если хотя бы один из кружковцев выражал сомнение в искренности исповедуемого претендентом нравственного кредо. А ведь в этом кружке состоялись как личности такие общественные деятели, как: Д. Клеменц, С. Кравчинский, Л. Тихомиров, П. Кропоткин, С. Перовская, В. Фигнер и другие активные участники «хождения в народ». Нечаевых к своему кружку они даже близко не подпускали. Не стал «Нечаевым» и К. Маркс!!!
В России «фокусами» Нечаева «соблазнялись» близкие ему по психическому складу и неприятием общепринятых нравственных критериев молодые люди. Имевшие нравственный иммунитет землевольцы и народовольцы первого призыва успешно исторгали из своей среды индивидов, проявлявших «страстную потребность выказать личность». Л. А. Тихомиров, бывший «чайковец», потом землеволец, потом член ИК «НВ», объяснял: «Мы искали ответы не в социализме, а в социальной науке <…> В массе своей народовольцы были убеждены, что действия людей обусловливаются психологическим состоянием (состоянием души – Е. Е.), а не экономическими условиями».
«В своей массе» друзья Тихомирова и он, в том числе, были знающими людьми, нравственно последовательными, самостоятельными и свободными от заискивания перед авторитетами. Перед такими личностями индивидам, страдающим «страстной потребностью выказать личность», удовлетворение их потребности исключалось. Землевольцы и народовольцы знали Маркса, почитали его, но учились у своих, российских социологов. В своих поступках, как и их учителя, они руководствовались не желаниями и побуждениями, а чувством долга и ответственностью за принимаемые ими решения и обусловленную этими решениями деятельность. Таким предстал перед Марксом Лопатин. Поэтому они оба получали взаимное удовлетворение от своих встреч, которые с перерывами продолжались до 1877 года. После отъезда Лопатина в Россию, ареста и ссылки его, Маркс ожидал внезапного появления Лопатина на пороге своего дома, но не довелось…
Научный и нравственный заряд несли в себе последующие знакомства и встречи Маркса с россиянами. В начале 1871 года состоялось его знакомство с русскими экономистами: Николаем Ивановичем Зибером (1844-1888), Илларионом Игнатьевичем Кауфманом (1848-1916), Николаем Францевичем Даниельсоном (1844-1918). Эти знатоки прочно вошли в круг общения Маркса. После Парижской Коммуны постоянным заинтересованным собеседником Маркса постепенно становился участник Коммуны Петр Лаврович Лавров. Постепенно, потому что Маркс несколько лет не соглашался с многими оценками Лаврова. Социолог и специалист по истории мысли, чтобы быть убедительным, Лавров сам приступил к изучению сочинений Маркса и наблюдению за практической деятельностью его приверженцев. Сознавая потребность в достоверной информации в России о том, что он изучал и наблюдал в Европе, Лавров вместе с Лопатиным решил возобновить издательское дело Герцена. Приступая к изданию журнала «Вперед», Лавров писал в 1873 году: «Я буду следить за деятельностью марксистов по нескольким газетам, за деятельностью анархистов – по одной или двум и никоим образом не собираюсь ослаблять внимание к общим вопросам мирового социализма», в первую очередь к вопросам нравственным. По утверждению Энгельса, лишь после 1875 года они с Марксом уже не предъявляли претензий к интерпретациям Лаврова, уже не сомневались в добросовестности и правдивости его суждений и оценок, особенно оценили они, наконец, его анализ хода и исхода Парижской Коммуны. Контакты Лаврова с Марксом продолжались 12 лет. «Мне было приятно беседовать с Марксом», – вспоминал Петр Лаврович, рассказывая в 1889 году о том, «как много труда затратил Маркс на изучение России». С 1871 года Даниельсон снабжал Маркса легальными, Лавров – с 1873 года эмигрантскими и нелегальными российскими изданиями. С 1878 года новейшей русской научной литературой снабжал Маркса его бывший ученик М. М. Ковалевский.
Летом 1870 года, давая Лопатину обещание осуществить анализ аграрных отношений в России, Маркс, полагаясь, вероятно, на свой многолетний опыт исследовательской работы, надеялся, что эта работа не отнимет у него много времени и не изменит уже утвердившегося его представления о путях решения аграрного вопроса через национализацию земли во всех странах. В исследованиях Ю. Ф. Самарина в 1847-1853, Чернышевского в 1856-1862, И. Д. Беляева в 1851-1859, В. И. Вешнякова 1851-1867 и других, опубликованных до 1870 года, уже научно обосновывался иной путь решения не только аграрного вопроса в России. Но до овладения русским языком эти исследования Марксу были недоступны. Принципиально подход этих исследователей совпадал с тем, которого придерживался Герцен. По публикациям его сочинений в Европе на немецком, французском и английском языках в 1849-1869 годах Маркс мог составить себе представление об этом. Сказалось предубеждение Маркса. Тогда он еще продолжал иронизировать по поводу утверждения российских мыслителей об особой роли крестьянской общины и местного самоуправления в истории России. Ироническую улыбку вызывало у Маркса утверждение россиян о том, что всеобъемлющее, без «урезываний», уничтожение крепостничества в России явится для нее настоящей социальной революцией, но революцией без Марсельезы, без разрушений, без «рабочего вопроса». Поэтому он усомнился тогда в справедливости оценки Лавровым хода и исхода Парижской Коммуны.
Оставаясь при своем мнении, Маркс не прекратил изучения русской научной литературы. Зимой 1870-1871 года после изучения статьи Чернышевского «Об общинном землевладении в России» и материалов на ту же тему в эмигрантском журнале «Народное дело» Маркс понял сложность проблемы, на разработку которой он дал свое согласие. Оценки Лавровым уроков Парижской Коммуны еще более усилили его раздумья над расхождением проблем, которые, казалось, достаточно убедительно им были уже освещены в его сочинениях и освещением тех же проблем Герценом, Чернышевским, Берви-Флеровским. В мае он получил письмо В. В. Берви-Флеровского от 11 мая 1871 года, укрепившее его раздумья над справедливостью суждений россиян. В начале июня 1871 года по его просьбе Даниельсон прислал ему журнал «Современник» со статьями Чернышевского, публиковавшимися в журнале до 1861 года, и отдельное издание «Писем без адреса» Николая Гавриловича. 13 июня 1871 года Маркс сообщил Даниельсону о своем намерении подробно изучить «Письма без адреса». Содержание, написанных Чернышевским «писем», определил протест против «урезывания» реформы 1861 года Берви-Флеровского и 13 тверских дворян, мирских посредников. Петиция 14 дворян и «Письма без адреса» Чернышевского, выходца из духовного сословия, указывали Александру II на то, что, подписывая Положение об отмене крепостного права, он пренебрег требованиями, поступавшими в редакционную комиссию от всей России. Много поездивший по России предприниматель В. А. Кокорев очень темпераментно выразил в 1858 году ее желание. Он взывал: «Дайте, ради Бога, хотя немного пожить без всякой опеки! Одним словом, возвратите жизни жизнь, и тогда все правила, какие нужно, вырабатываются сами: они будут живучи и многоплодны». В «Письмах без адреса» Чернышевский объяснял самодержцу, что «урезанное» Положение он подписал в угоду меньшинства помещиков. Подписал в силу привычки, ставшей традицией российских самодержцев прислушиваться и учитывать мнение только своего ближайшего окружения, своей элиты, которая, в свою очередь, приучилась «вести дело по намекам и догадкам». «Разве это вся Россия?», – спрашивал Николай Гаврилович. Из его выступлений Маркс узнал о том, что вся Россия ждала от реформы: 1) освобождения крестьян с землей и без выкупа, 2) уравнения крестьян в правах со всеми сословиями, 3) созыва Земского Собора, представленного всеми сословиями, 4) восстановления местного самоуправления. Лавров и Лопатин во время встреч с Марксом дополнили и уточнили в общих чертах известные ему сведения о том, что все, выступившие в защиту интересов всех сословий всей России, оказались в Петропавловской крепости, потом на многолетней каторге и в ссылке. Выступления Чернышевского и Берви-Флеровского подтверждали мнение Герцена о том, что представления Маркса о классах, классовой борьбе и об особой роли в ней пролетариата были воображаемыми. Их ученик, Лопатин, первым подверг сомнению представление Маркса об «идиотизме деревенской жизни» и не только российской. Эту жизнь Лопатин знал не по книгам. Во время ссылки он работал землемером в Ставропольском крае, и губернатор края был удовлетворен тем, как Герман Александрович разбирал конфликты между землевладельцами. Сочинения Н. Г. Чернышевского вообще заставили К. Маркса отказаться от его предубеждения относительно смысла сельской жизни.
Берви-Флеровский, Чернышевский, Лопатин и Лавров подвергли сомнению и утверждение авторов «Немецкой идеологии» о том, что «революционная практика» определяет «нравственную деятельность людей, их поступки». Скорее наоборот, считали они, нравственные побуждения, искренние или неискренние, определяют содержание «революционной практики» и даже отказ от нее, если ее содержанием становится насилие. В процессе изучения российских официальных и неофициальных источников перед Марксом все отчетливее вырисовывалась картина двойственного восприятия его теории. Об одних он мог сказать: «ясная, критическая голова». Были и другие.
Способу восприятия другими их сочинений в немалой степени способствовало то, что и после показательной революционной практики 1871 года Маркс и Энгельс продолжали оставаться в плену своих иллюзорных представлений. Это подтверждали их выступления в печати. В газете «The International Herald» в Лондоне 15 июля 1872 года появилась статья Маркса «Национализация земли», в которой он утверждал: «Не зная ничего о социальном движении вне своего ограниченного поля деятельности, крестьянин является антагонистом промышленных рабочих, питательной средой для мелкобуржуазной реакции. Этим утверждением Маркса руководствовались российские «правоверные марксисты». Ведомые Лениным и Сталиным, они уничтожили российское крестьянство под корень. «Если национализировать землю, – продолжал фантазировать Маркс в указанной статье, – тогда исчезнут классовые различия и привилегии, а жизнь за счет чужого труда канет в прошлое». Доживи Герцен до этого года и имей возможность изучить все, что было написано Марксом, – плодом воображения он назвал бы эти утверждения Маркса, а мы – той иллюзией, которую «правоверный марксист» Ленин превратил в главную посылку своих смертоносных фантазий.
На эту иллюзию откликнулся голос разума из России. В августе того же года в «Литературных и журнальных заметках» Михайловского, опубликованных в «Отечественных заметках», Маркс мог прочитать в достойной форме выраженное Николаем Константиновичем возражение его иллюзорному представлению, который писал: «Личная инициатива возможна в экономическом порядке вещей только для собственника». Обращаясь к российским читателям, он предупреждал их: «Бойтесь прежде всего и больше всего такого общественного строя, который отделит собственность от труда. Он именно лишит народ возможности личной инициативы, независимости, свободы». «Отечественные записки» Маркс читал постоянно. Эту статью Михайловского он мог и не прочитать. Однако… 15 августа 1872 года, ровно через месяц, Маркс вновь обратился к «Письмам без адреса» Чернышевского и увидел расхождение своего и Чернышевского представлений о путях решения аграрного вопроса. Чернышевский писал: «Та форма поземельной собственности есть наилучшая для успехов сельского хозяйства, которая соединяет собственника, хозяина и работника в одном лице <…> Каждый земледелец должен быть землевладельцем». После изучения «Писем без адреса» и статей Чернышевского, с которыми он выступал в «Современнике» в 1850-е годы, Маркс понял и записал: «Александр II с самого начала решил дать помещикам возможно больше (а крестьянам возможно меньше), чтобы примирить их с формальной отменой крепостного права». Россияне, труды которых к середине 1872 года Маркс успел изучить, убедили его в необходимости более глубокого изучения того способа решения аграрного вопроса, на котором они настаивали. Первое письмо Чернышевского Маркс перевел на немецкий язык и попытался его опубликовать, остальные тщательно законспектировал. К «Письмам без адреса» Маркс обращался неоднократно, пока работал над третьим томом «Капитала». 12 декабря 1872 года он сообщил Н. Ф. Даниельсону о том, что «намерен заняться подробным изучением русских материалов об аграрных отношениях в России для более полной разработки теории поземельной ренты». Эта исследовательская работа стала основным содержанием его жизни с января 1873 года до весны 1882 года. Изучая российские официальные и неофициальные источники, Маркс, продвигался к теоретической ясности понимания и постепенно освобождался от своих иллюзорных представлений, нашедших отражение в его сочинениях 1842-1872 годов.
Как и утверждения Маркса в заметке «Национализация земли» (1872), иллюзорными и таившими в себе серьезную опасность оказались и утверждения Энгельса в статьях «К жилищному вопросу» и «Об авторитете» (1875). В статье «К жилищному вопросу» Энгельс утверждал: «Крупное производство и уничтожение капиталистического производства в состоянии вырвать сельское хозяйство из изолированности и отупения, в котором оно почти неизбежно прозябает в течение тысячелетий <…> Передача земельной ренты государству равносильна уничтожению индивидуальной собственности (увы, не только на землю – Е. Е.) <…> Желать низвергнуть современное буржуазное общество, сохраняя крестьянина как такового – чистейшая утопия <…> Восстановление индивидуальной собственности каждого отдельного лица на его жилище (даже! – Е. Е.) было бы шагом назад». Именно этими иллюзорными представлениями Маркса и Энгельса руководствовались их современники, европейские социалисты. Именно усвоение этих иллюзорных представлений Маркса и Энгельса Ленин считал признаком «революционной зрелости» и теоретической ортодоксальности ближайших своих сподвижников, именно эти иллюзорные представления Маркса и Энгельса Ленин и его последователи считали «научным» оправданием своих преступлений против российского крестьянства.
Даже этот фрагментарный обзор показывает, что в 1840-1875 годах Россия, страны Европы и Япония коснулись общечеловеческой проблемы определения направления дальнейшего прогрессивного развития жизни – определения нравственного содержания целей и способов обеспечения продвижения человечества к прогрессу, свободе, к жизни, наконец. Российские мыслители раньше других обосновали историческую обусловленность решения этой проблемы на эволюционном пути развития. Раньше Европы Япония предпочла встать на этот путь развития. «Правым» в России и в эти десятилетия пришлось преодолевать наибольшие препятствия и сопротивления ее решению. Маркс и Энгельс, на теорию которых ориентировались «левые» в странах Европы, в эти десятилетия еще находились в плену своих иллюзорных представлений, но уже предприняли первые шаги к приобретению знаний жизни и о жизни. Знаний, приобретенных в процессе их воспитания, в процессе образования и даже значительной исследовательской работы оказалось для их ищущего ума недостаточно. Заложенные в процессе воспитания нравственные принципы не дали уснуть их уму. Они подвигли их к необходимости обретения теоретической ясности понимания собственной жизни и в определении направления развития общества. На этом пути переход их от революционности к признанию преимуществ эволюционного развития общества (то есть, от «нечистой» истории к ее преодолению) был неизбежен!!! Когда-нибудь… Важно было, чтобы кто-то в семье, в партии, в любой корпорации, в обществе, в стране, наконец, как, например, в Англии и Японии, начиная с десятилетий второй половины XIX века, действовал решительно и практично. Так в эти десятилетия действовали Англия и Япония, поэтому и преуспели.

5)«Правые» и «левые» в 1870-е годы.

От прозрения к теоретической ясности понимания шли Маркс и Энгельс через изучение и сопоставление российской и западноевропейской цивилизаций. В январе 1873 года началась эта долгая и многотрудная работа Маркса. К изученным ранее сочинениям А. И. Герцена, В. В. Берви-Флеровского, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Н. И. Зибера, И. И. Кауфмана, – с начала 1873 года прибавились новые исследования. Назовём их авторов: А. А. Головачев (5 томов), А. И. Скребицкий (4 тома комментариев к Положению 19 февраля 1861 года), Э. Ю. Янсон, Ф. П. Скалдин, В. И. Покровский, Н. В. Калачев, В. И. Сергиевич, К. А. Неволин, Б. Н. Чичерин, А. И. Северцев, И. Д. Беляев. Эти исследования и особенно книга Беляева «Крестьяне на Руси», изданная в 1859 году, убедили Маркса в том, что русская крестьянская община и местное самоуправление действительно играли особую роль в истории России. Исследование И. Д. Беляева подтверждало историческую обусловленность требований, которые россияне предъявляли Редакционной комиссии во время ее работы над Положением об отмене крепостного права. Исследование И. Д. Беляева подтверждало справедливость протеста Берви-Флеровского, 13 тверских дворян и Чернышевского против «урезывания» крестьянской реформы. В дискуссии, которая состоялась в российской печати между Б. Н. Чичериным, с одной стороны, и И. Д. Беляевым с В. И. Северцевым – с другой, – Маркс поддержал точку зрения И. Д. Беляева и А. И. Северцева.
В библиотеке Маркса было немало книг русских писателей: А. С. Пушкина, Н. А. Некрасова, А. П. Щапова и других. В 1873 году, читая очерк Салтыкова-Щедрина «Монрепо-усыпальница», К. Маркс отчеркнул фразу: «Еще в нашем отечестве говорят: “Не суйся! Не лезь! Не твое дело!”» В его конспектах немало выписок из произведений названного русского писателя. Он пользовался этими выписками в своих сочинениях и в устных выступлениях. Исследования названных ученых, художественные произведения русских писателей убеждали Маркса в необходимости продолжать углубленное изучение всех составляющих российской эволюции. В 1874 к этим именам прибавились исследования А. Ефименко, Н. Эдемова, Н. Белова. К 1873-1874 годам русские экономисты-социологи, согласно указу Александра II от 1 января 1864 года участвовавшие в восстановлении органов местного самоуправления, определили конкретное содержание и направленность своей научной и практической деятельности. С середины 1870-х годов уже можно было изучать первые результаты их исследований. В 1875 году российские финансы Маркс изучал по исследованию И. И. Патлаевского. С декабря 1875 по февраль 1876 года Даниельсон прислал ему из России 10 томов «Трудов податной комиссии» и «Свод отзывов губернских присутствий по крестьянским делам». В «Своде отзывов» Маркс обнаружил материалы, подготовленные уже хорошо ему известным Ю. Э. Янсоном. В том же 1876 году Маркс получил из России сборники статистических обследований, подготовленные к изданию заведующим Тверским губернским земством В. И. Покровским, и два тома статистических обследований Московского губернского земства, подготовленные к изданию В. И. Орловым и А. А. Исаевым. В них был отражен результат 10-летней разносторонней практической деятельности Тверского и Московского губернских земств, направленной на преодоление просчетов реформы 1861 года. И. И. Петрункевич вспоминал, что к середине 1870-х годов участники земских обследований уже «выработали реальную практическую политику» обеспечения хозяйственной самостоятельности и создания условий для духовного и умственного развития нации.
Земские сборники Лавров и Маркс изучали одновременно – в 1876–1877 годах. Эти сборники и сочинения П. А. Соколовского, М. В. Неручева, А. Н. Энгельгардта вкупе с ранее изученными трудами российских ученых-аграриев окончательно избавили Маркса от утверждения «об идиотизме деревенской жизни». Они показали несостоятельность идей Маркса об «исторической неизбежности гибели крестьянской общины» и о национализации земли как единственном способе решения аграрного вопроса во всех странах. В результате изучения этих материалов в 1876 году в журнале «Вперед» Лавров писал: «В России быстро и пышно развивается капиталистический строй со всеми его последствиями». И Маркс заявил в 1877 году: «Россия за последние годы немало потрудилась, чтобы стать капиталистической нацией по образцу наций Западной Европы». Россия становилась капиталистической нацией, но своим путем. Этим она привлекала внимание Маркса и Энгельса к себе, к необходимости изучения особенностей ее эволюции, в том числе и особенностей общественного движения в этой стране.
С 1873 года Маркс и Энгельс изучали развитие революционного движения в России по материалам издававшихся Лавровым журнала «Вперед» (1873-1877) и того же названия газеты (1875-1876). По этим изданиям и рассказам Лаврова и Лопатина им стала известна история «хождения в народ» российской молодежи, в 1873-1874 годах охватившего глубинку 37 российских губерний. Преобладающее большинство этой молодежи начинало свое общественное служение в кружках. Здесь приобретаемые ими знания уводили их от бунтарства, анархизма и прочих «нечистых» методов. Из кружков молодые люди уходили познавать жизнь. В. Н. Фигнер вспоминала, как она со своей сестрой Евгенией по 18 часов ежедневно принимала из ближайших к тому селу, где они поселились, больных крестьян Царицынской губернии. Участников «хождения в народ», как и экономистов-статистиков, интересовали «все стороны жизни населения». Они работали одновременно. Интересы и цели их совпадали. Несчастная Россия – использовать бы ей этот благой порыв и самоотверженность ее молодых сынов и дочерей. Из 4000 арестованных после многолетнего предварительного заключения перед судом в 1878 году предстало 193 подсудимых. В числе освобожденных по решению суда в январе 1878 года оказался Лев Александрович Тихомиров.
О впечатлении, которое производили на Маркса ученики таких учителей, как Герцен, Чернышевский и Лавров, Энгельс писал в 1874 году: «Если даже принять во внимание все различие эпох и существенную разницу в окружающей среде, она (русская молодежь) все же стоит гораздо выше, чем стояла когда-либо наша немецкая молодежь, даже в лучшую ее пору, в начале 1830-х годов». По многочисленным признаниям участников «хождения в народ», потом организаторов поселений, – именно тогда они уловили «инстинкт жизни», поняли «требование момента» и осознали, что главное противодействие духовному и умственному развитию нации оказывает система, сверху донизу действующая по принципу: «Не суйся! Не лезь вперед! Не твое дело!». М. А. Натансон и Н. А. Чарушин подтвердили в воспоминаниях, что в 1876 году уже была группа, признавшая борьбу за завоевание политических свобод ближайшей и насущнейшей задачей. Политические свободы, – вспоминала участница этой группы А. П. Корба, – «мы хотели использовать для того, чтобы освободить духовные силы, дремлющие в народных массах, дать возможность развиться народу духовно и умственно». «Вызвать к жизни дремлющие в народных массах возможности и направить их на очеловечивание собственной жизни и нравов собственными усилиями»! Они старались прививать крестьянам первые навыки жизни в гражданском обществе. И не отчаивались перед утверждением Некрасова: «Нужны не годы, нужны века, чтобы человека воспитать из раба». «Завоевание свободы интеллектуального и политического развития нации», – так Энгельс понимал цель, которую ставила перед собой эта политически повзрослевшая молодежь.
Со знанием дела и самостоятельно приступала эта молодежь к созданию организации «Земля и воля». Прежде чем сформировать ее и выработать ее программу, Александр Дмитриевич Михайлов со своим сокурсником по технологическому институту Людвигом Варыньским (в 1875) и Валерианом Осинским в 1876 году посетили Киев – там действовали кружки бунтарей. Затем они объездили революционные центры юга и севера России. С того времени, – писал А. Д. Михайлов в «Автобиографических заметках» и об этом говорил на следствии, – он со своими ближайшими товарищами решительно выступал против террора. Предвидя в свое время неизбежность такого «взросления» революционной молодежи в российских условиях, Герцен писал: «Их действия могли быть преждевременными, необдуманными, даже ложными, но не могли не быть, потому что никакая религия, никакая общественная теория не доходит до полноты сознания прежде начала осуществления. В приложении она узнает свои односторонности, восполняет их, отрекается от них». Именно так, освобождаясь от «школьнического нигилизма», бунтарства и анархизма, эта часть российской революционной молодежи шла к созданию организации «Земля и воля».
Деятельность нелегальной и легальной оппозиции против самовластья Маркс изучал по новейшим официальным и нелегальным российским источникам и с удовлетворением отмечал соответствие содержания политической деятельности этой группы российской революционной молодежи и участников земского движения тому уровню социально-экономического состояния России, к которому она пришла после 1861 года. Маркс восхищался самостоятельностью поисков россиян и самодостаточностью российской научной мысли. Изучая российскую научную мысль, он констатировал «наличие в ней критической мысли и самоотверженных исканий в области чистой теории, достойных народа, давшего Добролюбова и Чернышевского».
Освобождению Маркса от его иллюзорных представлений, начатого им в возрасте 52 лет, в значительной мере, способствовал его метод приобретения теоретической ясности понимания. Сопоставление эволюции Западной Европы со всесторонне изучаемой эволюцией России помогло Марксу и Энгельсу обнаружить различие между реальными представлениями и научными концепциями, с одной стороны, и иллюзорными представлениями, в том числе и собственными, – с другой. Этот метод научил их прислушиваться к различным мнениям и считаться с ними. К 1877 году стало очевидно, что метод изучения и сопоставления разных эволюций научил их терпимому отношению к инакомыслию и решительному неприятию «научной» лжи, клеветы и фальсификации. В 1877 году «раздумье взяло» Маркса, когда он обнаружил в «Отечественных записках» упрек в свой адрес за, якобы, присущее ему желание установить для всех стран общий шаблон развития. Упрек исходил от экономиста Ю. Г. Жуковского. В 2000 году в книге «Мой 20 век. Омут памяти» «упрек» Жуковского в адрес Маркса А. Н. Яковлев дополнил своим «обвинением» Маркса в том, будто он считал свою теорию откровением, а себя – мессией. Господин Яковлев «обвинял» Маркса тогда, когда документы, опровергающие это его утверждение, с 1961 года уже были известны и доступны. В 1877 году их еще не было, и Ю. Г. Жуковский руководствовался в своих суждениях о Марксе его сочинениями 1842-1872 годов. Однако, руководствуясь теми же сочинениями, Н. К. Михайловский смог увидеть в них другого Маркса, мыслителя и серьезного исследователя. В статье «Карл Маркс перед судом г. Ю. Жуковского» он защитил тогда Маркса от необоснованных упреков не только Жуковского.
Марксу, конечно, было известно недогматическое восприятие российскими исследователями его сочинений даже раннего периода. Уважая их суждения, Маркс решил объясниться. В 1877 году он отправил в «Отечественные записки» письмо, в котором писал: «Поразительно аналогичные события, но происходящие в разной исторической обстановке, привели к различным результатам. Изучая каждую из этих эволюций в отдельности и затем сопоставляя их, легко найти ключ к пониманию этого явления, но никогда нельзя достичь этого понимания, пользуясь универсальной отмычкой в виде какой-нибудь историко-философской теории, наивысшая добродетель которой состоит в ее надысторичности». В том числе и – собственной теории. Это публичное заявление свидетельствовало об отказе Карла Маркса от теоретических установок, освещенных им в сочинениях 1842-1872 годов. Отныне и до конца своих дней на многочисленные и с годами все более увеличивавшиеся случаи спекулятивного использования его сочинений этих лет и его имени, не желая бесполезно тратить время на их опровержение, он ограничивался заявлением: «Во всяком случае, я – не марксист»!
В «Автобиографических заметках» и в показаниях на следствии А. Д. Михайлов подчеркивал, что в 1877-1878 годах, когда происходило становление организации «Земля и воля», основной состав ее уже признавал главный политический лозунг. Этот демократический лозунг требовал ограничения абсолютной монархии народным представительством, но не в той форме, которая была господствующей в Европе. Такова была позиция декабристов и Герцена. Еще в 1850 году в книге «С того берега» Александр Иванович писал: «Французская демократия – т. е. фактически равенство в рабстве – есть самая близкая форма к самовластью». И еще там же: «Европа ныне догадалась, что представительная система – хитро придуманное средство перегонять в слова и бесконечные споры общественные потребности и энергическую деятельность». Не о такой представительной системе радели последователи Герцена. К сожалению, именно такой «работой» занималась некоторая часть депутатов первой дореволюционной государственной Думы. На эти же грабли долго и настойчиво наступали депутаты нашего современного Парламента.
Оппонентами «политиков» в «Земле и воле» оставались бунтари, вскоре объявившие себя «деревенщиками». Историческая память сохранила имена самых активных из них: Л. Г. Дейча, Я. В. Стефановича, И. В. Бохановского, В. И. Засулич, О. В. Аптекмана. Как и почему их лидером вскоре оказался Г. В. Плеханов, – речь пойдет ниже. Главной идеей «деревенщиков», по утверждению Дейча, была «крестьянская социалистическая революция» с последующим «черным переделом». Первым их практическим шагом, направленным на реализацию их главной идеи, была мистификация: в 1877 году Дейч, Стефанович и Бохановский подложным манифестом попытались поднять крестьянское восстание в Чигиринском уезде Киевской губернии. От мистификации и лжи можно было перейти только к насилию. «Политики» «Земли и воли» этот способ деятельности отвергли. Они надеялись, что мистификация и ложь в ближайшее время «отживут и умрут». Здесь начинается наше повествование об индивидах, отличавшихся склонностью к бесконечным словопрениям и «страстной потребностью выказать личность»; и о их противоположностях – о личностях энергичных, деятельных, способных понимать общественные потребности и находить способы их удовлетворения. Пойдет повествование об индивидах и личностях, проявивших себя как в России, так и в Европе…
В 1878 году «Земля и воля» формировала редколлегию своего печатного органа того же названия. На роль редактора претендовал Плеханов. Организация поручила редактирование своей газеты Д. А. Клеменцу, С. М. Кравчинскому и Л. А. Тихомирову. Эти трое существенно отличались от Плеханова: талантливые писатели, они с 1871 года входили в состав литературной группы кружка «чайковцев», уже написали не по одной популярной брошюре и показали себя успешными пропагандистами среди рабочих. Возможности индивида Плеханова были не сопоставимы с талантом и опытом Клеменца, Кравчинского и Тихомирова, не говоря уже об опыте многолетней практической деятельности. Инициаторы создания новой организации знали об этом. На счету Плеханова было лишь одно «дело»: весной 1878 года организация направила его в Донскую область с целью придать организованный характер происходившему там крестьянскому восстанию. Он не справился с заданием. Вместо него в Донскую область срочно отправился А. Михайлов. Неудовлетворенная «страстная потребность выказать личность», страстная жажда лидировать в организации породила в душе Плеханова страшную обиду. К началу 1879 года в редколлегии газеты оставался один Тихомиров: Д. А. Клеменц был арестован, С. М. Кравчинского друзья спасли от ареста, переправив его за границу. На обращенную к нему просьбу А. Михайлова войти в состав редакции, Плеханов ответил решительным отказом. Хорошо разбиравшийся в людях и знавший каждого члена организации, Михайлов заявил: «Жорж, если организация поручит мне писать для газеты, я буду писать, но я напишу хуже тебя». На этот аргумент Плеханов сдался.
К лету 1879 года, – объяснял А. Д. Михайлов на следствии, – стало очевидно, что главный политический лозунг является не только лозунгом социалиста, но и каждого честного русского гражданина». Этот политический лозунг, – подтверждал в 1882 году на следствии народоволец М. Ф. Грачевский, – совпадал «с желаниями всех слоев русского народа». На необходимости удовлетворения «желаний всех слоев русского народа» предприниматель В. В. Кокорев, объездив всю Россию, настаивал в печати еще в 1858 году, одновременно с Чернышевским. Деятельность партии «Народная воля» была следующим шагом в борьбе за удовлетворение «желаний всех слоев русского народа». Решение о ее создании принималось на Липецком съезде летом 1879 года. В состав «НВ» вошли: А. Д. Михайлов, Н. А. Морозов, А. И. Баранников, В. Н. Фигнер, М. Ф. Фроленко, Л. А. Тихомиров, А. И. Желябов и другие личности, признание которыми лидерства Плеханова над ними исключалось. Как вспоминала О. С. Любатович, начавшая свое служение «желаниям всех слоев русского народа» в 1871 году, Плеханов, в отличие от ее друзей, проявил «непонимание истины жизни», «непонимание требований момента».
Вот тогда Плеханов объявил себя «деревенщиком». Признав его своим лидером, деревенщики, давние мистификаторы, в пику «НВ» объявили о создании ими группы «Черный передел». Плеханов был не одинок в непонимании и неприятии главного политического лозунга и нового направления борьбы. Не понимали и не принимали этого и бывалые активные участники революционного движения, находившиеся длительное время в эмиграции. Сказалось на них влияние господствовавшей в европейском обществе классовой теории, хотя они никогда не были марксистами. Н. В. Чайковский, например, заявлял, что единомышленники Михайлова и Желябова хотят «похоронить, замуровать революционное движение в буржуазной могиле». Соглашаясь с ним, Л. Б. Гольденберг недоумевал: «Стоило за это умереть на виселице?» Уразумев истину жизни за семь лет общения с россиянами города и села, С. М. Степняк-Кравчинский нашел способ спустить друзей с небес на землю. Он помог им преодолеть непонимание, сумел сохранить дружбу с ними и приобщить их к согласию и сотрудничеству. «Трудно нам, социалистам, пожимать руки буржуазии, – соглашался он с ними, – но ничего не поделаешь, брат: ирония, горькая, обидная, ирония истории, но, несомненно: истории, против которой, как против рожна, трудно прати». Вот с какой легальной и нелегальной Россией знакомился Маркс, изучая официальные и неофициальные российские источники.
Сопоставлением российских «изменяющихся обстоятельств» с политической ситуацией в странах Западной Европы к концу 1870-х годов Маркс и Энгельс выяснили общедемократическое содержание первоочередных задач политической деятельности, как в странах Западной Европы, так и в России. Российские научные исследования, особенно результаты земских статистических обследований по системе, обнимающей всю жизнь населения, убедительно демонстрировали возможность постепенного решения общедемократических задач эволюционным путем, без катастроф, разрушений, без классовой борьбы. На фоне изученных и сопоставленных «множества разнообразных явлений» в России и в странах Западной Европы перед Марксом и Энгельсом все отчетливее вырисовывалась мистифицированная сущность западноевропейской революционной практики как прежних, так и настоящих лет.
Это подтвердили выступления в 1878 году тех «левых», которые грезили «подвигами» парижских коммунаров. В Лондоне Иоганн Мост со страниц газеты «Freiheit» и его единомышленники в Германии, Италии и Испании призывали в 1878 году к «пропаганде фактами» и немедленной «социалистической революции огнем и мечом». Это были западноевропейские нечаевцы (по Достоевскому). Надежной маской, за которой они скрывали эти свои иррациональные страсти, служили имена Маркса и Энгельса. «Революционной трескотней» справедливо назвали их пропаганду Маркс и Энгельс, а их самих – «школьническими пародистами», «ребячливыми крикунами», «героями революционной фразы». В России в 1877 году впервые заявили себя «ребячливыми крикунами зачинщики «Чигиринского дела»: Дейч, Стефанович и Бохановский. Случайным ли было признание ими в 1879 году своим лидером Плеханова? Как бы то ни было, это был первый реальный шаг сближения Плеханова с «ребячливыми крикунами» – «героями революционной фразы».
В 1878 году правительство Германии ответило на выступления «ребячливых крикунов» принятием «Исключительного закона против социалистов». На основании этого закона было арестовано 1500 и выслано из страны 900 социалистов. Большая группа немецких изгнанников, в составе которой были К. Каутский, А. Бебель, Э. Бернштейн, – поселилась в Цюрихе и организовала там издание партийного органа газеты «Социал-демократ». Чтобы подчеркнуть свое отличие от приверженцев эволюционного пути развития, они объявили себя радикалами. Маркс и Энгельс отказались тогда от сотрудничества в их газете.
Пока увлечение «нечистых» радикалов традиционно «левым» «околдовыванием» коммунаров не выходило за рамки маленьких групп и отдельных лиц, Маркс и Энгельс не придавали им значения. Маркс сосредоточил свои силы на работе над третьим томом «Капитала» и продолжал изучение российских материалов. В 1878 году он изучал историю, теорию и статистику российских финансов по работам Ф. А. Щербины, Н. Ф. Даниельсона, И. И. Кауфмана. Новейшие, недавно вышедшие работы Кауфмана прислал Марксу бывший его ученик М. М. Ковалевский. Появление же в серьезных изданиях фальсификаций о «достижениях» коммунаров потребовало освещения истинных уроков Парижской Коммуны. Первым прервал молчание Лавров. В сентябре 1879 года П. Л. Лавров, участник Коммуны, рассказал об этих уроках в книге, при издании в Женеве получившей название «18 марта 1871 года». Как Лопатина, Зибера, Ковалевского, Щербину и многих других россиян, – Лаврова отличало недогматическое восприятие теории Маркса. Он испытывал искреннее уважение к нему как личности, умевшей трудиться, чтобы освободиться от своих заблуждений, и имевшей мужество исправлять их. Лавров был честен в оценке уроков события 18 марта 1871 года. Он не считал Тьера главным виновником поражения ее. Судя по книге Лаврова, поражение Коммуны было неизбежным. Коммунары повторили в 1871 году ошибки «революционной практики» 1840-х годов. Лавров писал, что коммунары намеревались реализовать самые передовые идеи, но на практике показали рутинное поклонение старым революционным идеям, продемонстрировали теоретическую неподготовленность, практическую неумелость, безнравственность и насилие. Особенно неприглядными, по мнению Лаврова, явились неприкрытая борьба лидеров Коммуны за власть, неосторожное и вредное распоряжение этой властью. «Парижская Коммуна, – сделал вывод Лавров, – пала под разлагающим влиянием революционно-якобинской рутины». Связующую нить от «синих дьяволов» к «красным» 1848-1849 годов показал Герцен. О связующей нити от красных артистов–революционеров к коммунарам публично заявил Лавров, впервые указав на то, что в поднятое коммунарами красное знамя было завернуто якобинство. Участник Парижской Коммуны, он навсегда отказался от поддержки «якобинского социализма».
Осенью 1879 года в эту работу включился Маркс. Не от него, не из его сочинений, – писал Маркс в рецензии на учебник политэкономии немецкого экономиста А. Вагнера, – исходил призыв к немедленному и любой ценой осуществлению идеи социалистической революции. От идеи он не отказывался, но считал ее теоретически еще не разработанной. Над этой весьма популярной идеей, по его мнению, предстояло еще серьезно и долго работать. Приписывание ему авторства теории социалистической революции и системы социализма ОСЕНЬЮ 1879 года он назвал «фантазией Вагнера, Шеффле и им подобным». Отрицательно отозвавшись о работе А. Э. Шеффле «Сущность социализма», Маркс подчеркнул, что, являясь противником фантазий, он «НИКОГДА В СВОИХ СОЧИНЕНИЯХ НЕ ВОЗВОДИЛ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ».
Желающим знать истину эти признания Маркса тогда же были доступны. Во всяком случае, признания Маркса были известны Лаврову, а от него тем россиянам, которые тяготели к познанию правды. В специфических условиях России землевольцы, повторимся, самостоятельно признали борьбу за конституцию и политические свободы в качестве первоочередной задачи своей деятельности. Именно они летом 1879 года объявили о создании партии «Народная воля».
В одно время, осенью 1879 года Маркс выступил против «ребячливых крикунов» в Европе, Желябов – в России. Российские «ребячливые крикуны» называли себя «деревенщиками». На собраниях, где особенно остро дебатировался вопрос о политической направленности деятельности «НВ», А. И. Желябов провозглашал в адрес своих оппонентов: «Кто отрицает значение конституции, тот культурник, резонер, бескровный “революционер”, не понимающий значения свободы слова, собраний и возможности более открыто вести пропаганду». Тем народовольцам, которые не совсем ясно представляли себе характер политической борьбы при отсутствии или при наличии конституции, – разъяснения в «Письмах социалиста» давал Н. К. Михайловский. Тогда же преимущества конституционного режима по сравнению с режимом самовластья в легальной аудитории научно обосновывал социолог и правовед М. М. Ковалевский. В возрасте 27 лет он стал самым популярным лектором Московского университета. Его лекции приходили послушать студенты, профессора и преподаватели со всех факультетов. Посещали эти лекции и слушатели со стороны. Актовый зал университета не вмещал всех желающих послушать лекции Ковалевского. Назревшую в России необходимость провозглашения демократических свобод подтверждал результатами изучения «всех сторон жизни населения» А. А. Исаев, участник этих обследований.
«Герои революционной фразы» в Европе предпочли «фантазии Вагнера, Шеффле и им подобных» «теоретиков». Число таких «героев» и их «верных соратников» заметно росло. Впервые Лавров увидел их в 1871 году в Париже, в последующие годы он встречал их во Франции и Англии. Они продолжали находиться под «разлагающим влиянием революционно-якобинской рутины». Чтобы предотвратить сползание своих учеников к этой рутине, Лавров написал, опубликовал и в начале 1880 года отправил в Россию книгу «18 марта 1871 года». В сопроводительном письме он обратил внимание народовольцев на то, что «научный социализм современности есть не случайный продукт местных столкновений и условий; это – продукт общего исторического развития и долгой работы мысли». Специалист по истории мысли в прямых контактах с Марксом Лавров с 1871 года наблюдал эту «долгую работу мысли» над «продуктом общего исторического развития». Вместе с Лавровым до 1877 года эту «долгую работу мысли» действительного Маркса наблюдал Лопатин, далеко в России – Ковалевский и его единомышленники. Не с революционно-якобинским переворотом эти россияне связывали возможность реализации идей социализма на практике в будущем, а с научно разработанной теорией.
В начале 1881 года, получив послание Плеханова, Маркс вынужден был констатировать рост влияния «героев революционной фразы». Ему вновь пришлось обратиться к урокам Парижской Коммуны. 28 февраля 1881 года в письме своему старому приятелю нидерландскому социалисту Ф. Д. Ньювенгейсу Маркс, детализируя мысли, высказанные им в рецензии на учебник А. Вагнера, писал: «Затруднения правительства, внезапно возникшего в результате победы народа (не пролетариата – Е. Е.), вовсе не представляет собою чего-то специально «социалистического», наоборот». Далее Маркс развивал мысль о том, почему оно не могло быть социалистическим. Победа НАРОДА Парижа 18 марта 1871 года, национальное достоинство которого было ущемлено поражением Франции во франко-прусской войне, действительно была «внезапной». «Левые» воспользовались этим обстоятельством, установили свою власть, назвав ее «Коммуной». «Большинство Коммуны вовсе не было социалистическим и не могло им быть», – подчеркнул Маркс 28 февраля 1881 года в письме Ньювенгейсу. Почему? По результатам собственных наблюдений участник Парижской Коммуны П. Л. Лавров еще в 1871 году рассказывал Марксу о том, что большинство Коммуны находилось под «разлагающим влиянием революционно-якобинской рутины» и не было социалистическим. Маркс согласился с ним лишь в 1875 году и подтвердил его правоту в феврале 1881 года, но не публично, а в частной переписке. К 1881 году оба, Маркс и Энгельс, поняли, что и меньшинство, которое, как и большинство, заявляло, что своей практикой реализует социалистическую идею Маркса, тоже не было социалистическим. Так незнание правды постепенно превращалось в непреднамеренную ложь. Пресечь ее утверждение и распространение можно было лишь гласным опровержением. Маркс не сделал этого. В результате у «спевшихся радикалов» появилась возможность для постепенного превращения непреднамеренной лжи в стойкую клевету, а теоретическую работу, которую Маркс считал настоятельной необходимостью, свести к подмене понятий и навешивание на оппонентов клеветнических ярлыков.
Через 20 лет в среде «спевшихся радикалов» такая форма «теоретической работы» уже преобладала, и прикрывалась она популярным и авторитетным именем Маркса. В 1891 году Энгельс вынужден был вернуться к настоящим мыслям Маркса о социализме, высказанным им в 1879-1881 годах. Подтвердить и детализировать мысли Маркса ему помог значительный опыт, накопленный в процессе наблюдений и изучения международного общественного движения. В Парижской Коммуне, – по Марксу – большинство, по Энгельсу – бланкисты – захватили власть силой и старались удерживать ее силой, не останавливаясь ни перед чем. Ничего социалистического в их деятельности не было, – подтверждал Энгельс мысль Маркса. В деятельности меньшинства, которое тоже заявило о себе в марте 1871 года, Энгельс подчеркнул в 1891 году значение нового момента: эта группа коммунаров впервые предпринимала заметные шаги к организации выборов в органы власти на основе широкой прозрачной агитации с предоставлением избирателям права отзыва депутатов, не оправдавших их доверия. Однако и эта группа, интуитивно определяя верное направление своей практической деятельности, тоже не была, по мнению Энгельса, «чем-то специально социалистическим».
С 1879 года Маркс, Энгельс и Лавров неоднократно заявляли себя противниками якобинского захвата власти СВЕРХУ и учреждения «социалистами» временного правительства, согласно уточнению Плеханова – «из наших лучших товарищей». Приписывание Марксу и Энгельсу определения Парижской Коммуны как «первого опыта диктатуры пролетариата» является фантазией Ленина. Его фантазии обязаны своим рождением идея социализма-мечты и термины: «гегемония пролетариата», «диктатура пролетариата» и все положения так называемой «ленинской теории социалистической революции». Давняя «нечистая» ложь, порожденная незнанием правды, была превращена усилиями Ленина в «единственно правильную революционную теорию».
К 1881 году первые признаки отхода от «левизны», перехода к «правым» «спевшихся радикалов» и признания ими преимуществ эволюционного пути продвижения к прогрессу жизни вслед за Марксом и Энгельсом в составе немецких изгнанников в Цюрихе проявили: А. Бебель, Э. Бернштейн, Э. Давид, К. Каутский, Ф. Меринг, Г. Фольмар. Отметив этот факт, в декабре 1881 года Энгельс дал согласие на сотрудничество в их газете «Социал-демократ». Это было поколение «правых» рождения конца 1840-х и десятилетия 1850-х годов. С деятельностью этого поколения во Франции были связаны Ж. Жорес, Ж. Гед, А. Мильеран; в Австрии – Ф. Герц, В. Адлер, в Бельгии – Г. Дени, в Нидерландах – Ф. Ньювенгейс. В России к этому поколению, отдававшему предпочтение эволюционному пути продвижения к социализму, но обстоятельствами вынужденному действовать нелегально, принадлежали: Г. А. Лопатин, А. И. Желябов, С. М. Кравчинский, А. П. Корба, А. Д. Михайлов, С. Л. Перовская, Л. А. Тихомиров, В. Н. Фигнер. В «исторической попутности» одновременно с ними легально действовали «правые»: А. А. Исаев, М. М. Ковалевский, Н. И. Кареев, В. И. Орлов, И. И. Петрункевич, В. И. Покровский, А. И. Чупров, И. И. Иванюков, Ф. А. Щербина и многие другие, в том числе и предприниматели, священники, деятели культуры, искусства, просвещения и образования. К этому же поколению по рождению принадлежали государственные деятели: С. Е. Крыжановский, А. В. Кривошеин и В. Н. Коковцев – в скором будущем ближайшие помощники П. А. Столыпина, приложившие усилия к реализации того, на чем настаивала Россия со времен декабристов и Герцена. У них не было необходимости скрывать свои истинные намерения. Они обходились без масок. Первые результаты деятельности этого поколения россиян с 1870 по 1882 год изучал К. Маркс, обретая теоретическую ясность понимания и переходя от революции к эволюции, от «левых» к «правым».
В трудах российских ученых Маркса привлекало совпадение их и его метода исследования, добросовестное и убедительное сопоставление эволюции России и стран Западной Европы, освещение общности в решении проблемы продвижения человечества к прогрессу жизни. Пособиями, которыми Маркс пользовался постоянно в процессе работы над третьим томом «Капитала», были труды: А. И. Скребицкий, «Очерки по истории крестьянства в Западной Европе». – Бонн, 1866; В. И. Вешняков, «Обзор сельскохозяйственных учреждений в Англии, Франции, Бельгии, Голландии, Германии, Италии». – Лондон, 1873; А. И. Васильчиков, «Землевладение и земледелие в России и в других европейских странах», СПБ, 1877. В конце 1879 года он изучал работы молодых талантливых исследователей: Н. И. Кареев – «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII века»; М. М. Ковалевский – «Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения». После смерти Маркса эти исследования были перенесены в 1883 году в библиотеку Энгельса, который неизменно восхищался ими и настоятельно рекомендовал их для изучения всем россиянам, посещавшим его в Лондоне до 1894 года. Земских материалов из библиотеки Маркса не было даже в библиотеке Британского музея.
Доверие Маркса к добросовестности русских исследователей было столь значительным, что осенью 1880 года, советуя Даниельсону написать обобщающую статью о русском пореформенном хозяйстве, он разрешил Николаю Францевичу использовать в его работе и свои письма к нему. В течение 1880 года наряду с прежними трудами Маркс изучал новые исследования Ю. Э. Янсона, К. Д. Кошелева, П. В. Анненкова, Н. И. Костомарова (о Степане Разине), Н. А. Каблукова, А. С. Постникова, А. И. Васильчикова, В. И. Покровского. Особенно заинтересовала его работа С. Я. Капустина «Формы землевладения у русского народа в зависимости от природы, климата и этнографических особенностей». Работа С. Я. Капустина была первой, в которой автор, обобщая результаты земских обследований, доказывал, что единственного, применимого во всех районах страны, способа решения аграрного вопроса в России не было и быть не может. В январе 1881 года Н. И. Зибер представил Марксу автора «Очерков хозяйства частных землевладельцев» Н. А. Каблукова. Маркс в это время работал над заметкой «Русское на моей книжной полке» и составлял резюме «К вопросу об отмене крепостного права в России». Во время этой работы 16 февраля он получил послание, подписанное Верой Ивановной Засулич (ее имя было известно в Европе), но написанное пока не известным ему Плехановым. Последнее подтверждает письмо Л. Г. Дейча, который 10 марта осведомлялся не у Засулич, а у четы Плехановых, получили ли они ответ Маркса. Свой вопрос Дейч сопроводил припиской: «Хорошо бы нет»…

6)«Правые» и «левые» в 1880-е годы.

Марксу была известна причина расхождения между «Народной волей» и группой «Черный передел» Плеханова. Программу «Народной воли» Маркс получил в 1880 году и подчеркнул в ней те требования, которые «НВ» считала первоочередными: провозглашение демократических свобод, принятие конституции и минимум экономических реформ – правильная нарезка земли крестьянам за счет помещичьих земель и установление аграрного и фабричного законодательства». Состоявшая из представителей всех сословий, в названии своей организации – «НАРОДНАЯ ВОЛЯ» – партия заявляла о своей готовности бороться во имя удовлетворения интересов всех сословий. В провозглашенном в программе основном требовании народовольцы выразили давнее и главное желание россиян: утвердить РАВЕНСТВО всех перед законом с обязательным отражением в Конституции ОТВЕТСТВЕННОСТИ за последствия принимаемых КАЖДЫМ решений, совершаемых поступков и практической деятельности. Программа «НВ» предусматривала в первую очередь отмену всеобъемлющей регламентации сверху всех сторон жизни и деятельности населения России. «Дайте, ради Бога, хотя немного пожить без всякой опеки!» – еще в 1858 году взывал к властям известный предприниматель В. В. Кокорев. «Народная воля» не стала просить «ради Бога». Она переступила через требования: «Не суйся! Не лезь вперед!» Удовлетворение «желаний всех слоев народа» России «НВ» сочла своим делом, ДЕЛОМ очеловечивания жизни и нравов людей.
Народовольцы веско оговаривали преходящую обусловленность своего террора. ИК «НВ» заявил протест против покушения анархиста Ш. Гито на президента США Д. Гарфилда. «В стране, где свобода личности дает возможность честной идейной борьбы, где свободная народная воля определяет не только закон, но и личность правителей, – разъяснял ИК, – в такой стране политическое убийство как средство борьбы есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей. Деспотизм личности и деспотизм партии одинаково предосудительны, и насилие имеет оправдание только тогда, когда оно направляется против насилия». Сознавая моральную и политическую предосудительность террора, народовольцы допускали его лишь как вынужденное, крайнее средство. «Террор – ужасная вещь, – говорил С. Кравчинский, – есть только одна вещь хуже террора: это безропотно сносить насилие». Изучая документы и материалы, исходившие от ИК «НВ», Маркс убедился в том, что не от народовольцев исходило признание террора и цареубийства «теорией» и «панацеей».
Программные требования «НВ» совпали с теми, о которых Александр II читал в изданиях Герцена, но они оказались «урезанными» в Положении 1861 года. На опасность ущемления интересов народа таким «урезыванием» в «Письмах без адреса» в феврале 1862 года обращал внимание Александра II Чернышевский. Программные требования народовольцев совпадали с теми, за которые 13 тверских дворян в феврале 1862 года оказались в Петропавловской крепости. И это было известно Марксу. Требования народовольцев совпали и с требованиями участников земского движения. Это отметил Маркс, изучая результаты обследований земцами-статистиками «всех сторон жизни населения». В исследованиях участников земского движения и в программных документах землевольцев и народовольцев были отражены интересы «всей России», которые могли быть удовлетворены более или менее мирной эволюцией. О реальных возможностях и способах удовлетворения интересов всей России Маркс писал в марте 1881 года в своем ответе на послание Плеханова. В 1927-1928 годах Ф. А. Степун напишет: «Сделай это Александр II, Россия, если не избежать, то могла бы существенно смягчить последствия катастрофы 1917 года». Но…
В «хоре», непрерывно звучавшем в 1854-1862 годах, Александр II предпочел выделить лишь голос участников земского движения и использовать его, но отнюдь не в интересах всей России. Осведомленный об ощутимых результатах изучения земцами-статистиками «всех сторон жизни населения», в 1878 году Александр II обратился к ним с личной просьбой оказать поддержку правительству в его борьбе с крамолой. В ответ 20 представителей Харьковского, Черниговского, Самарского, Тверского, Полтавского губернских земств, отказываясь поддерживать Правительство, изложили в петиции требования «всей России» и предъявили ее правительству. На петицию земцев правительство «ответило» умолчанием. Тогда участники земского движения созвали и провели 1-2 апреля 1879 года свой первый съезд. Требования, изложенные в петиции, были утверждены решением этого съезда в качестве требований всей оппозиции. Землевольцам же Правительство ответило казнями: в мае 1879 года в Киеве были повешены В. Осинский и двое его друзей. Во время их казни киевский военный прокурор В. Д. Стрельников приказал оркестру играть «Камаринского». В августе того же года в Одессе с двумя его товарищами был повешен Дмитрий Лизогуб, богатейший помещик, передавший свое состояние «Земле и воле».
Обоснованные статистическими данными требования первого земского съезда определили содержание Записки о состоянии народного хозяйства, которую составили А. И. Чупров, С. А. Муромцев и В. Ю. Скалон. Записку подписали видные общественные деятели России. В их числе были М. М. Ковалевский, В. А. Гольцев, И. И. Иванюков. В январе 1880 года Записка была передана министру внутренних дел М. Т. Лорис-Меликову. Из трех возможных ответов на полученную Записку, предложенных Лорис-Меликовым, Александр II выбрал самый консервативный: он подписал указ об увеличении численного состава Государственного совета, но представителями только от дворян. Александр II мог, но И В ЭТОТ РАЗ не захотел пойти по «чистому» пути очеловечивания жизни и нравов своих подданных.
Напомним японского императора Мацухито. Мероприятия, на которых настаивала легальная и нелегальная русская оппозиция, отражая интересы всех слоев населения, – японский император провел СВЕРХУ без подсказки японских «земцев», «народовольцев», экономистов, социологов и журналистов. Он не испугался конституции. Этим способом Мацухито предупредил возможное появление народовольцев и в Японии. Советские энциклопедические издания назвали мероприятия японского императора буржуазными, то есть «вредными».
К созданию Плехановым группы «Черный передел» А. И. Желябов отнесся терпимо. «Россия большая – всем дела хватит», – заявил он, хотя хорошо знал о том, что до создания «Черного передела» на личном счету Плеханова «практических дел» было не густо. Не вырос этот его счет и в роли лидера организации «ЧП». Народоволец Сергей Иванов вспоминал: «О «деревенщиках», организаторах «Черного передела», Желябов отзывался очень иронически и желчно, в особенности указывал на несоответствие программы и практической постановки дела. Пропагандируя идею о деятельности среди крестьянства, они сидят в больших городах, где и облика крестьянского не увидишь». «От дела-то бочком да стороночкой», – писал о таких субъектах 24-летний Ф.М. Достоевский в первом своем романе «Бедные люди» в 1845 году. Способность Плеханова уходить от дела в нетерпимое многословие еще ярче отметил Желябов. «Экое жало ваш Жорж», – говорил он чернопередельцам. В среде первой «НВ» нетерпимость к чужому мнению и фразерство не были в ходу. Дела и заботы организации были общими: будь то лидер или рядовой ее член. Летом 1880 года штаб «Черного передела» во главе с Плехановым покинул Россию. В России было страшно: за год деятельности «НВ» было осуждено более ста народовольцев. Трое из них были казнены, четверо – осуждены на вечную каторгу, 36 получили разные сроки каторги, остальные были отправлены в ссылку в Восточную Сибирь. Плеханов уезжал из России, презирая народовольцев, сподобившихся не признать его исключительность. Обосновавшись в Женеве, он и его «верные соратники» вдруг узнали о популярности народовольцев в Европе и начали присваивать себе заслуги, подвиги во имя которых они не совершали. «Женевцы, – писал о них Маркс дочери Женни Лонге, – старались убедить Европу в том, что это они (подчеркнуто Марксом), в сущности, руководят движением в России». Этим излюбленным способом присвоения себе чужой популярности, как, впрочем, и приписыванием совершаемой ими подлости своим оппонентам, – «левые» занимаются до сих пор. Посмотрите, как это проделывают апологеты киевской хунты Карасев, Ковтун, Яхно и их западные и внутри российские единомышленники на российских телевизионных каналах в течение 2014-2015 годов.
Ближайшими соседями Плеханова с его штабом оказались немецкие изгнанники, обосновавшиеся в Цюрихе. В компании «ребячливых крикунов» Плеханов обрел, наконец, родственную стихию. Обнаружив, что их идея «крестьянской революции с последующим черным переделом» – нонсенс, плехановцы мигом отказались от нее и начали усердно усваивать «идеи» «ребячливых крикунов». О том, что за 3-4 месяца обучения у «героев революционной фразы» в Цюрихе усвоил Плеханов и его «верные соратники», Маркс рассказал лидеру американских социалистов Ф. А. Зорге. В ноябре 1880 года он писал: «Россия должна одним махом перескочить в анархо-коммунистически-атеистический рай. Чтобы пропагандировать эту идею в России, они уезжают в Женеву, – иронизировал Маркс. – Пока они подготовляют этот прыжок нужным доктринерством». Фразерством! Маркс был прав. В угоду своим цюрихским учителям отныне они стали именовать себя «спевшимися радикалами». Они – это: Г. В. Плеханов (1856-1918), В. И. Засулич (1849-1919), П. Б. Аксельрод (1850-1928), Л. Г. Дейч (1855-1941) и Я. В. Стефанович (1854-1915), тоже из поколения рождения конца 1840-х и десятилетия 1850-х годов. «Каждый выбирает для себя – дьяволу служить или пророку». В России и в Европе «левизна» продолжала, как магнит, притягивать в свои ряды индивидов с определенной ущербностью психического склада. Так было в далеком прошлом, то же самое наблюдается и сейчас.
Доктринеры «Черного передела», усвоившие «идеи» «героев революционной фразы», в том числе и идею о магическом воздействии на публику популярного имени, – отныне и всю последующую жизнь объявляли себя «учениками» Маркса, чтобы в лучах этого популярного имени принудить признать и собственную «авторитетность» и «популярность». Ведь они из Европы! Оттуда плехановцы начали учить народовольцев смотреть на Россию глазами «просвещенных» европейцев. То же самое, но находясь в России, пытаются «проделывать» сейчас Надеждины, Рыжковы и прочие «ясновидящие». В ответ на первую попытку этого плана плехановцев ИК «НВ» потребовал: «не вникать в дела социально-революционной партии, пока они за границей, пока они БЕСПОЧВЕННИКИ». Молодцы народовольцы!
Тогда, чтобы осуществлять «воздействие» своего «европейского» «авторитета» на ИК «НВ», Плеханов со своими «спевшимися радикалами» попытался вовлечь в свою группу популярного в Европе и уважаемого Марксом Лаврова. Лавров на их просьбу ответил решительным отказом. Личность – не толпа. Воздействовать на духовно состоявшуюся ЛИЧНОСТЬ – во все времена было невозможно. В наше время это прекрасно продемонстрировал В. Н. Войнович в романе «Москва 2042». Плеханов и Дейч личностями не были, поэтому причину отказа Лаврова они не поняли. «Живи мы в Париже, мы привлекли бы Лаврова на свою сторону», – уверенно заявил профессиональный клеветник Дейч, словно Париж был так же далек от Женевы, как Москва от Владивостока. После отказа Лаврова они попытались «воздействовать» на народовольцев подтверждением, будто их поддерживает лично Маркс. Плеханов написал Марксу послание. В отправленном Марксу послании Плеханов, изложив основные положения усвоенной им у «ребячливых крикунов» «теории», объявил себя его приверженцем и обещал содействовать распространению усвоенной им «теории» в России.
Вместе с Энгельсом Маркс еще в 1875 году заявил о том, что россиянам, «слишком большому народу», у которого «было слишком своеобразное развитие», нельзя «навязать извне какое-либо движение. Да этого вовсе и не требуется». Это понимали продолжатели традиции Герцена: Лавров, Лопатин и Кравчинский: «Вся наша деятельность за границей имеет значение лишь настолько, насколько она откликается, производит действие на умы и чувства людей в России», – считали эмигранты-почвенники. Маркс и Энгельс, Лавров и Кравчинский эмиграции отводили подсобную роль. К тому же Маркс и Энгельс придерживались правила не вмешиваться в дела национальных отрядов социалистического движения. «Мы никому не навязывали своих идей, – писал Энгельс. – ВСЯКАЯ попытка ВЛИЯТЬ на людей против их воли, принесла бы нам только вред». Даже если бы это было известно Плеханову, он не отказался бы от жажды принуждать, направлять, навязывать заимствованные идеи пока только народовольцам – такой «значительной» казалась ему собственная «индивидуальность».
К 16 февраля 1881 года, когда Маркс получил послание Плеханова, у него уже сложилось о нем представление как об «одном из ребячливых крикунов». Он засвидетельствовал это в ноябре 1880 года в письме американскому социалисту Ф. А. Зорге. Мнение Маркса совпало с исчерпывающей характеристикой, которую дал Плеханову Л. А. Тихомиров, общавшийся с ним в 1876-1889 годах. Многократно подтвержденная авторами многочисленных воспоминаний, знавших родоначальника российского «марксизма» в 1876-1918 годах, эту характеристику Плеханов САМ всю свою жизнь дополнял, углублял, подтверждал. Тихомиров писал о Плеханове: «Самостоятельной силы духовного и нравственного он не представлял себе, и сложность человеческого существа для него была чужда»; «все, что его ум воспринимал, впитывал и перерабатывал, относилось к одной идее – экономического материализма, до которой, – свидетельствовал Тихомиров об «откровении» ему Плеханова, – он додумался сам, без влияния Маркса»; «идеалом его были немецкие социал-демократы, у которых он учился усердно и успешно», – подтвердил Тихомиров после того, как наблюдал Плеханова в Женеве. «Если жизнь вырывалась из этого круга его доктрины, – писал далее Тихомиров, – он скорее бы обвинил жизнь, чем свою доктрину, сказал бы, что ошибается жизнь, а не его теория <…> Он совершенно не понимал многозначности истины <…> Полемика его была пропитана доказательством своего превосходства. Она проявлялась и в личных отношениях, особенно в столкновениях с людьми “маленькими”». В сравнении с собой, «маленькими» Плеханов считал всех без исключения. Другими словами, ПЛЕХАНОВ ПОПЫТАЛСЯ СДЕЛАТЬ ТО, ЧТО НЕ УДАЛОСЬ НЕЧАЕВУ, ОТ ЧЕГО ОТКАЗАЛСЯ К. МАРКС – ПРИМЕРИТЬ МАНТИЮ КОЩЕЯ БЕССМЕРТНОГО, СТЯЖАТЕЛЯ БОГАТСТВ, ВЛАСТИТЕЛЯ УМОВ, ВЕРШИТЕЛЯ СУДЕБ, ЛИДЕРА «НЕЧИСТЫХ»-«ЛЕВЫХ». По Ф. М. Достоевскому, Георгий Валентинович был индивид, снедаемый «жаждой интриги, власти, со страстной и болезненно-ранней потребностью выказать личность» (особенно, как отмечено выше – «темные» стороны своего «я» ). Практиковавшие в XX веке специалисты психоанализа назвали бы Плеханова и его «верных соратников» «некрофилами». Согласно собственному признанию Плеханова Тихомирову, в той атмосфере, в которой он рос и воспитывался, мог сформироваться только такой «индивид» .
У Маркса было с кем сравнивать автора полученного им послания. На его книжной полке стояли труды тех, кто в течение 10 лет делился с ним своей «силой мысли, силой правды, силой слова». Среди авторов, книги которых стояли на полке, были те, кто знал первый том «Капитала»: Зибер, Кауфман, Даниельсон, Ковалевский, Кареев, Исаев, Каблуков. Лишь первые трое были существенно старше Плеханова. Остальные – почти сверстники Плеханова, но как они отличались от него! Творческие личности, они не стали бездумными доктринерами, продолжая самостоятельные научные исследования и после знакомства с трудами Маркса. Помнил Маркс и о «ясном, критическом» восприятии своего главного труда Зибером, Даниельсоном, Лопатиным, Лавровым и Ковалевским. Лопатину было 25 лет в момент его первой встречи с Марксом. Автору полученного Марксом (Плеханову) послания тоже тогда было 25 лет. Но они были антиподами.
Неделю мучился Маркс раздумьем над бездумьем Плеханова. 22 февраля 1881 года своими неприятными раздумьями он поделился с нидерландским социалистом Ньювенгейсом. Маркс сообщил ему, что «не хочет затрачивать время на опровержения от Калифорнии до Москвы литературной брехни». 28 февраля 1881 года в следующем письме тому же социалисту Маркс указал на важнейшие теоретические положения, интерпретацию которых Плехановым он признал «литературной брехней». Указывая на теоретическую несостоятельность послания Плеханова он, однако, назвал вежливо: «МОЕЙ МНИМОЙ ТЕОРИЕЙ», то есть фантазией, подобной фантазии «Вагнера, Шеффле» и всей кампании «литературных брехунов» от «Калифорнии до Москвы». Маркс отдавал предпочтение личностям вроде Лопатина и Ковалевского. В индивидах «от Калифорнии до Москвы» его отталкивала не только склонность к «литературной брехне», но и их нравственная ущербность. Жалея время на опровержение их, по отношению к ним Маркс ограничивался заявлением: «Во всяком случае, я – не марксист». Плеханову, россиянину, он все-таки решил ответить. Полагал, что Плеханов, повзрослев, помудреет?
Плеханов, как школьник, ожидал получить от Маркса письменное подтверждение истинности усвоенных им у «ребячливых крикунов» теоретических положений, в первую очередь – об исторической неизбежности гибели крестьянской общины в качестве основного условия продвижения России к социализму. Маркс ответил ему: «Русской крестьянской общине угрожает не историческая неизбежность», а то, что с самого начала она могла, но не была поставлена в нормальные условия РАЗВИТИЯ – в условия САМОСТОЯТЕЛЬНОГО хозяйствования. Это подтверждали научные труды тех, кто специально исследовал эту проблему в России с 1864 года.
Маркс не поддержал фантазии, усвоенные Плехановым у «ребячливых крикунов». Выяснив по научным материалам направление развития России после 1861 года, он писал далее в ответе Плеханову: «Россия – единственная европейская страна, в которой земледельческая община сохранилась в национальном масштабе до наших дней. Она «избегает разложения», так как, «благодаря исключительному стечению обстоятельств <…> может усвоить положительные достижения капиталистического производства». Это утверждение Маркса, даже будь оно известно «правоверным» российским «марксистам», начиная с Плеханова, – они его непременно проигнорировали бы. Не случайно Сталин надежно спрятал его даже от «диалектически мыслящих интеллектуалов» – Е. Е.). И далее не о социализме ведет речь Маркс, а о создании условий для дальнейшего развития того, чем уже располагала капиталистическая Россия. «Русская община избегает разложения, – писал далее Маркс в марте 1881 года, – «потому что Россия не является добычей чужеземного завоевания». Она «избегает разложения» «из-за привычки русских крестьян к артельным отношениям». Вот она демократия СНИЗУ как начало пути к соглашению. Ее имели в виду Герцен, Беляев, Чернышевский, после 1917 года: Л. А. Тихомиров, П. А. Сорокин. В статьях 1990-х годов писал об этом В. Е. Максимов. Вернемся к ответу Маркса Плеханову. Он уточнял: «Община образует естественную основу коллективного производства и присвоения»; «Россия может выйти из тупика, в котором находится ее земледелие, путем развития своей сельской общины; попытки выйти из него при помощи капиталистической аренды на английский лад были бы тщетны. Эта система противна всем сельскохозяйственным условиям страны».
Эти ВОЗМОЖНОСТИ эволюционного развития крестьянской общины в процессе совершенствования капиталистических отношений были выявлены и подтверждены земцами-статистиками в ходе обследования «всех сторон жизни населения». Земцы-статистики не занимались поисками способов предотвращения утверждения капиталистических отношений в России, в чем их огульно обвиняли российские «марксисты». С 1861 года они изучали реальные социально-экономические отношения в России и направление их развития, чтобы содействовать хозяйственной самостоятельности крестьян – «дать жизни жизнь», как некогда желал В. В. Кокарев. Начиная с января 1864 года, согласно указу Александра II, они участвовали в восстановлении местного самоуправления. Через 10 лет появились первые публикации результатов их обследований, как в легальной, так и в нелегальной печати. В 1876 году в эмигрантской газете «Вперед» (Лондон) Лавров писал: «В России быстро и пышно развивается капиталистический строй со всеми его последствиями». В 1877 году, констатируя подтвержденный исследованиями экономистов-статистиков факт утверждения в России капиталистических отношений, Маркс отметил особенности этих отношений. Руководствуясь результатами научных исследований, Маркс собственноручно перечеркнул свой ошибочный тезис об «исторической неизбежности гибели крестьянской общины» как одного из обязательных условий гибели капитализма и победы социализма. Этим признанием он отказался от своего ошибочного утверждения 1872 года, будто крестьянская община «является питательной средой для мелкобуржуазной реакции».
Как и их предшественники «артисты-революционеры» 1840-х годов, «герои революционной фразы» 1870-1880-х годов, грезившие «немедленной социалистической революцией огнем и мечом», не отягощали себя стремлением «к теоретической ясности понимания». Оставаясь, по определению Маркса, доктринерами «от Калифорнии до Москвы», они ограничились заимствованием в его сочинениях, написанных до 1872 года, подходящих для их доктрины положений – доктрины словесного и физического уничтожения всех, отказывающихся от признания ее в качестве «единоспасающей». Доктрина «левых» с ее стержневым тезисом «о мелкобуржуазной реакции», направленной против крестьянства, совпала с истинными побуждениями и целями Плеханова. Заимствовав ее у Плеханова, Ленин «углубил» «смысл» этого тезиса утверждением: «мелкобуржуазная реакция» «рождает капитализм ежедневно, ежечасно и в массовом масштабе». Поэтому, – утверждал с первых шагов своей политической деятельности вождь «штурмовиков» октябрьского 1917 года переворота, – «против общины мы всегда будем бороться».
Вернемся к Марксу начала марта 1881 года. «Русскому крестьянину нужен кооперативный труд, организованный в широком масштабе», – соглашаясь с разработками А. И. Васильчикова, писал Маркс в ответе Плеханову. – «Нужно оборудование, удобрение, агрономические методы», – в этом Маркса убедили своим практическим опытом Энгельгардт, Неручев, Орлов, Покровский, Исаев, Минейко, Каблуков. «ОБЩЕСТВО (не мифический «рабочий класс» – Е. Е.) должно дать источник возрождения сельского хозяйства», – писал Маркс в ответе Плеханову в марте 1881 года, а И. Д. Беляев – в 1866 году. – «Нужно создать средний сельский класс из более или менее состоятельного меньшинства крестьян, а большинство крестьян превратить просто в пролетариев», – советовал Маркс. Просвещенная мысль знающего П. А. Столыпина вела его в том же направлении, когда он разрабатывал и реализовывал аграрную реформу в 1906-1911 годах. Его девиз – «укреплять корни» России, то есть создавать нормальные условия для самостоятельного хозяйствования ее основных тружеников. Разве не на то же самое обращали внимание российской монархии в 1856-1861 годах Кокорев, Берви-Флеровский, Чернышевский, 13 представителей тверского дворянства, Самарин, а с 1864 года – участники земского движения и Маркс в 1880-1881 годах? После гибели Столыпина его дело продолжал прекрасный специалист и неординарная личность А. В. Кривошеин. Таковыми были побуждения и цели личностей, как в Европе, так и в России.
Последователи доктринеров «от Калифорнии до Москвы», Ленин и его «верные соратники», в процессе самоутверждения у власти под корень уничтожили именно средний сельский класс и состоятельное меньшинство крестьян, способных к работе на земле.
Соглашаясь с теми, кто уже в процессе работы над Положением об отмене крепостного права настаивал на необходимости восстановления на селе самоуправления, Маркс писал в своем ответе Плеханову: «Следовало бы заменить волость, учреждение правительственное, собранием выборных от крестьянских общин, которое служило бы экономическим и административным органом, защищающим их интересы». На этом настаивали все дальновидные россияне в период подготовки крестьянской реформы 1861 года, все, кому с января 1864 года пришлось преодолевать просчеты этой реформы, кто боролся за удовлетворение интересов «всей России». Это был отличный от западноевропейского путь демократизации России, достижения гражданского согласия и возрождения могущества страны на эволюционном пути ее развития.
Марксу было 52 года, когда он приступил к изучению особенностей российской эволюции, потребовавшей от него значительного напряжения сил. Через 10 лет в результате этой нелегкой работы Маркс из приверженца революции стал приверженцем эволюции. Он согласился с российскими теоретиками и практиками в том, что в случае проведения Александром II объявляемых им реформ без осуществленных им «урезываний», он мог, как писал ему Чернышевский, рассчитывать на поддержку его начинаний всем народом России. Тогда бы и почва для крамолы исчезла?
С конца 1870-х годов Александр II мог рассчитывать на поддержку особенно той части общества, которая, преодолевая просчеты реформ, к этому времени выработала реальную практическую политику и приобрела опыт преодоления деструктивных настроений в народе без насилия. Российские исследователи и практики земского движения убедили Маркса в том, что Россия могла осуществить демократическое переустройство страны эволюционным путем, без катастроф, разрушений, революций, без казней, каторги и ссылки. Александр II оказался неспособным понять преимущества эволюционного пути развития России и сделать решительный шаг в том направлении «направо», в котором в те же самые годы двигал страну японский император Мацухито.
В марте 1881 года Маркс завершил работу над «Ответом Плеханову» и начал писать «Заметки о реформе 1861 года и пореформенном развитии России», обращаясь к исследованиям новых для него авторов: Г. И. Минейко, А. А. Исаева, М. И. Семевского и к трудам уже хорошо ему известным: Скребицкого, Неручева, Покровского. Они достаточно убедительно, всесторонне, в доступной для каждого россиянина форме решали ту проблему, освещению которой был посвящен его ответ на послание Плеханова. В этой литературе и Плеханов, и его «верные соратники», в последующие годы и его ученики при иных намерениях имели возможность получить исчерпывающий ответ на тот вопрос, который, в категорической форме ставя перед Марксом, Плеханов назвал вопросом «жизни и смерти русских революционеров». Маркс догадался, зачем Плеханову нужен был именно его ответ на вопрос о «жизни и смерти русских революционеров»: «благословением» Маркса «жизнь» Плеханов предназначал себе, а «смерть», пока только идейно-теоретическую, – народовольцам. Ни тени смущения не сквозило в послании Плеханова Марксу от того, что он оказался в одной кампании палачей, уже много лет «даривших» землевольцам и народовольцам физическое уничтожение. Вот так: по трупам собирался восходить на «социалистический» олимп Плеханов, вслед за ним – «старшее поколение русских марксистов», среди которых, по словам Троцкого, «не было ни одного, кто не учился бы на сочинениях Плеханова». Марк не был указателем на этом их восхождении.
«Письмо К. Маркса в журнал «Отечественные записки» (1877) и его «Ответ Плеханову» (1881) впервые опубликовал П. Л. Лавров в журнале «Вестник “Народной воли”» летом 1886 года. В 1912 году Э. Бернштейн включил их в четырехтомное издание эпистолярного наследия Маркса и Энгельса. В 1924 году «Ответ Маркса Плеханову» Д. Б. Рязанов опубликовал в книге I «Архива К. Маркса и Ф. Энгельса». Становится понятно, почему с 1927 года Сталин надежно прятал эти материалы даже от проштампованных интеллектуалов. «Заметки о реформе 1861 года» Маркса впервые были опубликованы в нашей стране в 1952 году. Эти «Заметки» и впервые резюме «К вопросу об отмене крепостного права» лишь в 1961 году были включены в 19 том второго издания собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса. Ф. А. Степун, П. Тольятти, М. Джилас, Диль Карл, А. А. Зиновьев и многие другие – даже не подозревали того, как давно и глубоко большевики подрезали крылья их умных и догадливых мыслей.
Советские исследователи, приученные при Сталине к использованию только разрешенного круга документов и материалов, как и их властители, тоже проигнорировали эти материалы. Не апробированные материалы настораживали и даже пугали многих . В ограниченном и специально подобранном материале этих сборников перед читателем все-таки возникал иной образ Маркса, чем тот, поклоняться которому нас приучали с детства. Этот Маркс, как личность, заслуживал искреннего уважения и почтения.
Вернемся к 10 марта 1881 года, к еще одному перекрестку. В этот день в Лондоне Маркс завершил работу над «Ответом Плеханову». «Народная воля» в Петербурге в этот же день направила Александру III «Открытое письмо». Письмо написал Л. А. Тихомиров, просмотрел и отредактировал – Н. К. Михайловский. В письме было сказано: «Мы положим оружие только тогда, когда правительство искренне и навсегда откажется от угнетения народа, созовет свободно избранных всей русской землей людей земских и вверит им судьбы государства. Мы боремся исключительно против неограниченной царской власти и призываем помочь нам все общество». ПОЧВЕННИКИ призывали Александра III прислушаться, наконец, к голосу ВСЕЙ России, а не только к голосу своего ближайшего окружения, к голосу только своей элиты. Это заявление, по словам Маркса «написанное в исключительно выдержанном тоне», было заявлением зрелых политиков. На это же обратил внимание Энгельс и в беседе с Г. А. Лопатиным сказал: «И я, и Маркс находим, что письмо Комитета Александру III положительно прекрасно по своей политичности и спокойному тону. Оно доказывает, что в рядах революционеров находятся люди с государственным складом ума». То же мнение высказали сенаторы, судившие пятерых «первомартовцев», и все-таки наказавшие их казнью через повешение. С. М. Кравчинский сообщал тогда народовольцам: «Публикация материалов судебного процесса, включая и «Открытое письмо Александру III», произвели очень выгодный оборот общественного мнения в нашу пользу. Это может засвидетельствовать всякий, следивший за иностранной прессой». Даже консервативная лондонская газета «Таймс» в передовой статье от 16 апреля 1881 года признавала, что в требованиях «НВ» «нет ничего недопустимого и неосновательного». 10 марта 1881 года имел место еще один перекресток. В этот день чета Плехановых получила письмо от Дейча, который спрашивал у них, «получили ли они ответ Маркса?» К этому вопросу Дейч приписал свой ответ: «Хорошо бы нет». Почему? Ответ на этот вопрос – в письме Маркса дочери Женни Лонге. 11 апреля 1881 года Маркс писал ей: После 1 марта 1881 года ложь, будто они «руководят движением в России», «ими же самими распространявшаяся, подхвачена Бисмарком и Ко, и когда она становится для них опасной, они утверждают обратное и тщетно пытаются убедить весь мир в своей невиновности. На самом деле они лишь доктринеры, путанные анархо-социалисты, и их влияние на русском “театре военных действий” равно нулю». Манера «петербургского комитета, – продолжал Маркс в своем письме дочери, – очень далека от мальчишеской манеры Моста и ребячливых крикунов, проповедующих цареубийство как “теорию” и “панацею”»; «народовольцы – «это, действительно, дельные люди, без мелодраматической позы, простые, деловые, героические. Фразерство и дело – непримиримые противоположности», – писал Маркс 11 апреля 1881 года. Желябов и Маркс назвали имена реальных «героев революционной фразы» из России и дистанцировались от них.
И нынешние, подобные Плеханову оппозиционеры (упыри – Р. К.), свою неспособность организовать ДЕЛО, свою неспособность брать на себя даже малейшую ответственность за последствия своих «пламенных» речей и поступков, тоже стараются скрывать фразерством. Характеристика, данная Достоевским, Желябовым и Марксом индивидам, склонным к фразерству, оказалась общей для словоохотливых «оппозиционеров» на все времена. Посмотрите и послушайте, как сегодня в программах российского телевидения, ведомых Владимиром Соловьевым, Романом Бабаяном, Андреем Ноткиным с Ольгой Беловой и Евгением Поповым с Ольгой Скобеевой. демонстрируя незнание истории России и презирая ее народ, они «настаивают» на удовлетворении их претензии на «свободное» и безграничное словоизвержение.
Итак, изучая Россию и сопоставляя ее с Европой, Маркс подтвердил свое отторжение от европейских и российских «спевшихся радикалов» – «ребячливых крикунов», «школьнических пародистов». Их «теоретические» и идеологические писания он назвал «литературной брехней», безнравственную практику «от Калифорнии до Москвы» уподобил клеветническому фразерству. То зло, которое имело место в его сочинениях, написанных до 1872 года, он пропустил через себя. Подтверждением окончательного освобождения Маркса от собственной «нечистоты» должен был стать III том «Капитала». Маркс знал о безнадежности попыток доказывать приверженцам «литературной брехни от Калифорнии до Москвы» ошибочность их «теорий» и безнравственность их поступков, поэтому воздержался отправлять свой готовый ответ Плеханову. Отсутствие широкой информации об истинных намерениях западноевропейских и российских «ребячливых крикунов» способствовало закреплению «левизны», как в России, так и в Европе. Визитной карточкой повсеместного самоутверждения левых становилась клевета на все и на всех без исключения. В 1912 году в опубликованном Э. Бернштейном четырехтомнике переписки Маркса и Энгельса Плеханов в возрасте 56 лет прочитал, наконец, их личное мнение о себе. В ответ, как все «левые», собственную беспринципность и безнравственность он приписал Марксу, назвав его «безнадежно больным», и Энгельсу, обозвав его «оппортунистом». Так первыми «пациентами» будущей коммунистической психиатрической клиники в 1912 году Плеханов объявил Маркса и Энгельса.
Иной читатель скажет: «Зачем вспоминать давно прошедшие времена и пережитые подлости одних и страдания других?». Почитайте БИБЛИЮ! Там описаны взаимоотношения между людьми во времена, куда более отдаленные от нашего времени, но с проблемами, которые мы переживаем и сегодня! Стали мы лучше наших далеких предков? Все знать невозможно. Да и каждому свидетелю времени открываются разные стороны Бытия. Однако ни один свидетель времени не может не увидеть «исторической попутности» (по Герцену) в противоборстве тех, кто «справа», с теми, кто «слева». То, что удалось узнать, диктует нам насущную необходимость рассказать о том, как 1) предавая забвению Заповеди Христа, одни «индивиды» рода человеческого, каждый на свой лад, все глубже погружался в трясину «левизны», становясь реальной угрозой для сохранения жизни на Земле, втягивая все историческое Бытие России и целой Европы в загробный мир, во тьму; и 2) восстановить, хотя бы частично, намеренно попранные и преданные забвению усилия «правых», направленные в соответствии с Заповедями Христа на очеловечивание, «очищение» жизни и нравов людей, на утверждение, наконец, на Земле «вечного закона»!!!

7)Ординарный «вождь» за «работой».

Несмотря на обнаруженный в Европе обман, будто они «руководят движением в России», Плеханов и его «верные соратники» не утратили уверенность в том, что им удастся утвердить свой «авторитет» среди европейцев. Они решили представить письменное «подтверждение» ИК «НВ», будто он признает эту их роль над собой. Плеханов спешил воспользоваться благоприятными, как он полагал, обстоятельствами, уловить момент. В составе «Народной воли» произошли существенные изменения. В 1880 году были казнены: И. О. Млодецкий, М. П. Лозинский, И. И. Розовский, А. А. Квятковский, А. К. Пресняков. 3 апреля 1881 года были повешены: А. И. Желябов, С. Л. Перовская, Н. И. Кибальчич, Т. М. Михайлов, Н. И. Рысаков. На вечную каторгу был осужден Н.В. Клеточников. Один из лидеров «Земли и воли» и «Народной воли» Александр Михайлов с ноября 1880 года находился в Петропавловской крепости. Если не казнь, то вечная каторга ему была гарантирована.
Выше приведена цитата из письма Маркса своей дочери Женни Лонге, в котором он обратил ее внимание на лицемерие «ребячливых крикунов» и в их числе Плеханова. Ему было известно о том, что уже наказанных, тем более еще остававшихся на свободе народовольцев, – Плеханов считал «маленькими людьми» и презирал их, хотя их популярность в Европе беззастенчиво объявлял своей «заслугой». Но о масштабах готовившейся Плехановым циничной клеветнической интриги против «НВ» Маркс не мог даже предположить. Именно весной 1881 года Плеханов и Дейч подготовили письменное «подтверждение» о «согласии» «НВ» на союз и на руководство ею из-за границы группой Плеханова. Автором «согласительного» письма они сделали Тихомирова, идеолога «НВ». Оставалось переписать это письмо-фальшивку кем-нибудь из членов ИК «НВ», если удастся, обеспечить подписание его Тихомировым и отправить из России обратно в Женеву. На языке интриганов это «мероприятие называлось «взорвать “Народную волю” изнутри».
Одновременно Плеханов приступил к работе над статьей «Социализм и политическая борьба», чтобы, писал он о ее назначении, «разделать народовольцев под орех». «Взрывать “НВ” изнутри» в сентябре 1881 года в Россию отправили Я. В. Стефановича. Провожая своего друга в Россию, Дейч вручил ему письмо-фальшивку, которое Стефановичу предстояло превратить в «Письмо ИК “НВ”» заграничным товарищам», написанное якобы рукой Тихомирова. Открытое обсуждение членами ИК «НВ» привезенного Стефановичем письма исключалось. Переписать его согласился народоволец И. И. Романенко. Фальшивка была отправлена в Женеву, а на столе в конспиративной квартире остался лежать оригинал. Его и обнаружили пришедшие в квартиру М. Н. Ошанина и А. П. Прибылева-Корба. В воспоминаниях, озаглавленных «Мнимое письмо ИК “НВ” заграничным товарищам», Анна Павловна Корба сообщила, что Стефанович признался им в назначении фальшивого письма, покаялся, и после этого вел себя прилично.
В советской историографии приезд Стефановича в Россию представлен как вступление его в партию «НВ». Отправленную им в Женеву фальшивку советские исследователи использовали в качестве «доказательства» состоявшегося, якобы, в марте 1882 года «соглашения» между заграничной группой Плеханова и ИК «НВ» о необходимости, мол, осуществления в России немедленного «государственного переворота» с целью «захвата власти». Понятно, почему «идея о захвате власти» импонировала Ленину. Назвав эту идею «дерзновенной», Ленин утверждал, что «партия большевиков идет к цели, ясно намеченной еще старой «Народной волей». Ложь разрасталась. С. С. Волк, признанный в ИМЛ при ЦК КПСС «специалистом» по истории «НВ», даже «провел» графическую экспертизу фальшивки Плеханова-Стефановича-Романенко. Эта «экспертиза» «подтвердила» «принадлежность» ее ИК «НВ». Таким способом «научно» обосновывалась «историческая обусловленность и необходимость» октябрьского 1917 года переворота. То есть, одни «левые» много лет спустя воспользовались трудами других «нечистых», притом, что намерения и тех и других во всем «волшебстве» – исключительно корыстные, исключительно для блага только своей группировки.
Эту ложь опровергли документы архива П. Л. Лаврова. Часть из них находилась в составе коллекции Народного дома в Праге. В 1945 году правительство Чехословакии передало эту коллекцию в дар ЦГАОР СССР. Другую часть Б. Сапир опубликовал в 1974 году в двухтомнике «Лавров. Годы эмиграции». Признанным «специалистам» в ИМЛ при ЦК КПСС это издание было ДОСТУПНО. Но «законодатели» и цензоры в исторической науке после появления этих и многих других документов еще воинственнее отстаивали заданную Лениным мифическую «концепцию».
Итак, как сообщила в своих воспоминаниях А. П. Корба, в ноябре 1882 года «беспочвенник» Стефанович рассказал членам ИК «НВ» о назначении привезенного им письма, покаялся и после этого вел себя прилично. Но 6 февраля 1882 года он был арестован в Москве. В начале марта Дейч получил от него депешу: телеграмму и подробное письмо из тюрьмы (!). Кравчинский, которому Дейч дал прочитать депешу Стефановича, обратил внимание на дату: письмо и телеграмма были отправлены 15 февраля, – через 10 дней после ареста (!). Кравчинский заявил Дейчу о том, что Стефанович вступил в сотрудничество с тюремщиками. Дейч прикрыл клеветника, превратившегося в провокатора. 15 февраля 1882 года был последним днем «Процесса 20» над членами и агентами ИК «НВ». В этот день тюремная охрана перевозила Стефановича из Москвы в Петербург, в Петропавловскую крепость под начало главы секретной агентуры Петербургской охранки П. Г. Судейкина. Стефанович и Судейкин «нашли общий язык». Судейкин немедленно предоставил Якову Васильевичу послабления. Поэтому написанные Стефановичем послания тюремная охрана услужливо отправила за границу 15 февраля  – через 10 дней после его ареста: она знала, кого и зачем перевозит в Петропавловскую крепость. Там начались многомесячные ночные собеседования Стефановича с Судейкиным. Однажды в них принял участие и шеф отделения корпуса жандармов В. К. Плеве. Помимо содержания «доверительных» собеседований, секретная агентура Петербургской охранки имела в своем распоряжении все письма, которые Дейч отправлял из Женевы в Петербург на имя Стефановича.
Дейч продолжал реализовывать задуманную Плехановым интригу. В начале марта 1882 года он передал Кравчинскому и Лаврову письмо-фальшивку, на котором его рукой было написано: «Прислано из России с перечнем следующих лиц, которым только нужно дать его на прочтение». В числе первых перечисленных Дейчем лиц, были названы те, кому еще в конце 1880 года ИК «НВ» запретил «вникать в дела социально-революционной партии, пока они за границей, пока они беспочвенники». У Лаврова уже имелось другое письмо «ИК “НВ” заграничным товарищам». В письме, полученном Лавровым, в отличие от фальшивки, народовольцы, не называя себя радикалами, просили его организовать за границей издание журнала «Вестник “Народной воли”» (далее – «ВНВ»). Редактирование журнала ИК «НВ» поручал Лаврову и Кравчинскому. Прочитав врученное ему Дейчем письмо, Лавров заявил Кравчинскому: «Если деятели “НВ” в Петербурге ЗАХОТЯТ, чтобы социалистическое знамя было завернуто в “ВНВ” в неопределенную (в смысле идеи) вуаль “государственного переворота”, то я участвовать в редакции не буду» – он усомнился в истинности полученного от Дейча письма. Диаметрально противоположные намерения и цели излагались в этих двух письмах. Лавров и Кравчинский имели основание заподозрить ИК «НВ» в переориентации своей программы: очень серьезные утраты понес он за два с половиной года своей деятельности, существенно изменился его состав. Кравчинский решил написать ИК «НВ» подробный критический ответ на врученное ему Дейчем письмо. В состоянии предельного возмущения, он не обратил внимания на то, что речь в полученном им от Дейча письме-фальшивке велась от имени Тихомирова, являвшегося автором «Открытого письма ИК “НВ”» Александру III» и многих других письменных заявлений и манифестов, которые ИК «НВ» отправлял за границу. Как и Лавров, Кравчинский заявлял себя приверженцем комитета и той «НВ», которая направила Александру III «Открытое письмо». В своем критическом ответе на полученное от Дейча письмо Кравчинский писал: «Письмо к Александру III действительно великий исторический документ, вполне верно уловивший и прекрасно передавший смысл современного момента в деятельности нашей партии. Это ЕДИНСТВЕННЫЙ документ, под которым подписываюсь обеими руками и на основании которого готов вступать в какие угодно соглашения». Так Лавров и Кравчинский отделили Тихомирова – автора «Открытого письма Александру III» от «Тихомирова», «превращенного» в «автора» фальшивки.
Наша последующая реконструкция действительных событий основывается на документах, которые оказались доступными лишь с конца 1960-х годов. Тихомирова, до 1885 года, продолжавшего оставаться идеологом «НВ», автор фальшивки заставил «заявить», будто он и все народовольцы считают теорию Маркса «принудительной клеткой». В действительности именно 15 ФЕВРАЛЯ 1882 года (по воле провидения – ?), в нелегальной типографии был отпечатан подготовленный именно ТИХОМИРОВЫМ № 8-9 газеты «Народная воля». В этом номере было напечатано «Предисловие» Маркса ко второму русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии», в котором насильственный элемент общественного переустройства был существенно сглажен. В заметке «От редакции» (!) было сказано: «С удовольствием печатаем “Предисловие”, имея в виду глубоко научный и практический интерес затронутых в нем вопросов». Редакция в том же номере выражала надежду на скорое появление «продолжения знаменитого труда Маркса “Капитала”, в котором русские читатели ожидают увидеть материал о России». Мимо цели бил автор фальшивки: народовольцы – русские читатели – были заинтересованы в обретении «теоретической ясности понимания», знали Маркса и уже 11 лет ждали продолжения «Капитала» с обобщенными общепризнанным мыслителем материалами о России. Мимо цели бил автор фальшивки, осенью 1881 года приписывая свое деяние Тихомирову.
«Немедленный социализм» через «государственный переворот», приписанный Тихомирову, вызвал у Лаврова подозрение и возмутил его. С момента своего участия в Парижской Коммуне Лавров был противником революционно-якобинской рутины и прилагал свои усилия к тому, чтобы не допустить сползания к ней тех, кого он знал, любил, кому верил с начала 1870-х годов, кого поддерживал до конца, отрицательно относясь только к террористическим делам «НВ». Последнее П. Л. Лавров скажет в записках «О самом себе» в 1890-е годы. Идея «государственного переворота» с целью захвата власти СВЕРХУ силами революционной партии возмутила и Кравчинского. В письме он резко критиковал ее, не подозревая о принадлежности этой «идеи» Плеханову и его «верным соратникам», позаимствовавшим ее у немецких изгнанников в Цюрихе.
Осенью 1879 года приписывание ему теории социализма Маркс назвал «фантазией Вагнера, Шеффле и им подобным». За призыв к «немедленной социалистической революции огнем и мечом» Маркс назвал европейских социалистов «героями революционной фразы». От этих фразеров он отделил деловых людей – народовольцев. В программе «НВ», полученной Марксом в ноябре 1880 года, не было ни слова о «немедленном социализме» через «государственный переворот». И в «Открытом письме» ИК «НВ» не пугал Александра III «государственным переворотом». Иные цели преследовали организации «Земля и воля» и «Народная воля» первого призыва. О них говорил в своем выступлении на судебном процессе 27 марта 1881 года А. И. Желябов. Не о «немедленном социализме» через «государственный переворот» напоминал своим товарищам А. Д. Михайлов 15 ФЕВРАЛЯ 1882 года. В этот последний день судебного процесса, выслушав приговор, осудивший его и 11 его товарищей на вечную каторгу, А. Д. Михайлов, один из лидеров ИК «НВ», сумел передать своему защитнику Е. И. Кедрину записку, в которой писал: «Все отдаленное, все недостижимое должно быть на время отброшено. Социалистические и федеративные идеалы должны отступить на второй план дальнейшего будущего, а лозунгом настоящего должно стать земское собрание при общем избирательном праве, при свободе слова, печати, сходок»!!!
Начав весной 1881 года, Плеханов продолжал «трудиться» над «разделыванием народовольцев под орех» и тогда, когда шло следствие по делу 120 народовольцев. По наводке Стефановича они были арестованы в Петербурге в ночь с 4 на 5 июня 1882 года. В составе этих 120 оказалось 17 членов и агентов ИК «НВ», в том числе и А. П. Корба. Накануне «Процесса 17», состоявшегося с 28 марта по 5 апреля 1883 года, А. П. Корба через адвоката передала товарищам на воле записку, в которой писала: «После коронации нечего рассчитывать на немедленное дарование Конституции, но если будут даны такие вольности, при которых будет возможна деятельность в народе в смысле поднятия его умственного уровня и проведения в его среду сознания прав человека и гражданина, словом – если БУДЕТ возможно ВЕРНУТЬСЯ К ЗАДАЧАМ, которые преследовались организацией «Земля и воля», то следует объявить: практика заговора и террора отставляется как НЕСВОЕВРЕМЕННАЯ. Заняться, возможно, более тщательно делом литературы и организовать местные группы». Эта записка А. П. Корба объясняет, почему в ноябре 1881 года ИК «НВ» не мог не отвергнуть привезенную Стефановичем фальшивку. Арестованные по наводке Стефановича, они проводили эту линию на следствии и на «Процессе 17». После завершения этого процесса член суда сенатор И. И. Глазунов иронизировал: «Подсудимые беспрестанно вдавались в рассуждения о необходимости дарования России конституции». Плеханов и его «верные соратники» оказались единомышленниками сенатора И. И. Глазунова: в благополучной Женеве выступления членов ИК «НВ» на следствии и на суде с обоснованием необходимости принятия в России конституции они назвали «недозволенным политиканством». Им нужна была ВЛАСТЬ. Скрывая это вожделенное желание под фразерством о социализме, они провоцировали действовавший в России ИК «НВ» на осуществление «государственного переворота». Интрига Плеханова не удалась, провокация провалилась.
На «Процессе 14», проходившем в сентябре 1884 года, политическую линию ИК провели 14 членов военной организации «НВ». На этом суде последний член ИК «НВ» первого призыва В. Н. Фигнер заявила: «Собственно, я не придаю значения тому, стоит ли у нас в программе республика или конституционная монархия. Воплотится в жизнь лишь та форма государственного устройства, к которой общество окажется подготовленным»! В. Н. Фигнер и ее товарищи с 1871 года шли к пониманию того, что такое истинная свобода и для чего она необходима. Очеловечивание жизни и нравов россиян было основной целью жертвенной деятельности «Народной Воли» первого призыва.
Итак: Весь состав ИК «НВ» первого призыва продолжал придерживаться линии, обозначенной еще «Землей и волей». Такие лидеры партии «НВ», как Желябов, Михайлов, Квятковский, Ширяев, Кибальчич, Суханов, Корба, Фигнер, Грачевский и другие со скамьи подсудимых пропагандировали идею завоевания демократических свобод для решения вопроса о форме государственного устройства СНИЗУ. Они не верили в возможность «одним махом перескочить в анархо-коммунистически-атеистический рай». Требования «НВ» Плеханов считал мизерными. За их отказ от «немедленной социалистической революции огнем и мечом» он называл их «мелкобуржуазной реакцией» и обещал им за это гильотину. Александр III, его элита и охранители опередили желание Плеханова: уже несколько лет они «одаривали» народовольцев виселицами, вечной и срочной каторгой.
На «Процессе 20» (февраль 1882 года) за требование конституции и Земского собора на смертную казнь был осужден офицер Н. Е. Суханов. Вечную каторгу получили 12 его товарищей, в том числе и А. Д. Михайлов. Трое – получили по 20 лет каторги. 16 из 20 зрелых политиков на этом процессе были изъяты из жизни. В угоду противникам эволюции: Александру III и Плеханову? Первому – во имя сохранения власти, второму – для приближения к ней. И оба «слева»?
На «Процессе 17» (весна 1883) 7 радетелей конституции и Земского собора суд отправил на вечную каторгу, еще 7 – на различные сроки каторги (в их числе 8 лет каторги получил Стефанович). Троих – в ссылку в Восточную Сибирь.
На «Процессе 14» (октябрь 1884 года) двое радетелей конституции и Земского собора были осуждены на смертную казнь, 11 получили вечную или длительные сроки каторги, 1 – ссылку в Восточную Сибирь. Не во имя «захвата власти» и передаче ее (по Плеханову-Ленину-Сталину) «лучшим нашим товарищам» или (по мнению нынешних фантазеров) – «команде специалистов» действовали они на «театре военных действий», как сказал Маркс. Они покидали «театр военных действий», не в Женеву уезжая, а поднимаясь на эшафот и отправляясь на каторгу. Не вина их, а БЕДА, в том числе и последующих за ними поколений XIX века, заключалась в том, что за первый шаг к очеловечиванию жизни и нравов людей признанием и утверждением равенства всех перед законом, – им и России пришлось расплачиваться большой кровью.
15 февраля 1882 года в возрасте 27 лет А. Д. Михайлов был осужден на вечную каторгу. В тот же день под впечатлением от поведения его на судебном процессе Е. И. Кедрин, защитник Михайлова, писал его отцу: «Объяснения, данные им на суде, заставляли самих врагов удивляться его уму и характеру. Не только все защитники признали его самой выдающейся личностью в процессе, это же признали его судьи – сенаторы. Скажу более. Министр юстиции Н. Д. Набоков высказал мне, что по его убеждению, Александр Михайлов по характеру, дарованиям и личным качествам был бы полезным членом общества. Ему известны его сыновние чувства и личные качества. Но, отдавая дань уважения умственной силе Вашего сына, невольно приходится поклоняться перед его мужеством, энергией и непоколебимой твердости воли. Нет сомнения, что если бы на Руси было побольше таких людей, судьба отечества была бы иная, и мы не переживали бы столь тяжелых событий». Кому мешали их «государственного склада умы? Л. А. Тихомиров об А. Д. Михайлове: «Я не видел человека, который умел бы в такой степени группировать людей не только вместе, но и направлять их, хотя бы помимо их воли, именно туда, куда, по его мнению, нужно было. Он не имел ни самолюбия, ни тщеславия, не требовал ничего для себя, лишь бы дело шло, куда нужно. Всякий талант, всякая способность в других радовала его. Он умел вызывать к жизни возможности, заложенные в каждом члене руководимой им организации, и направлял эти возможности туда, где они реализовывались наиболее полно. Я не знал, был ли он о себе высокого мнения, но, во всяком случае, не гордился и, конечно, просто не интересовался этим вопросом». В. Н. Фигнер вспоминала о том, как спокойно Михайлов реагировал на иронию в свой адрес, иногда очень язвительную иронию, но никогда не обижался на нее. В организации не было дела, в котором А. Михайлов не принял бы непосредственного участия в качестве рядового члена партии. Такое поведение было общепризнанным среди членов ИК «НВ» первого призыва.
С гимназических лет и до конца А. Д. Михайлов – весь в своих письмах к родным. Их собрал, сопроводил дополнительными очерками и издал Е. И. Кедрин. Своим нравственным кредо. Михайлов считал монолог Тараса Бульбы о товариществе. Текст этого монолога был приклеен на стену в его конспиративной каморке. Речь на процессе А. Д. Михайлова один из подсудимых назвал «художественной поэмой в защиту чистой и красивой молодой погибающей жизни». 18 марта 1884 года он умер в одиночной камере Петропавловской крепости. Ему было 29 лет. Г. В. Плеханов и А. Д. Михайлов, как «тьма» и «свет» – антиподы во всем.
Вернемся к критическому письму Кравчинского на врученное ему Дейчем письмо-фальшивку. Письмо Кравчинского, действительно, было отповедью, но не «НВ» первого призыва. Кравчинский резко протестовал против якобинской направленности письма. Он не предполагал, что такую направленность письму мог придать только Плеханов. Вот сам Плеханов в минуты откровения со своими «верными соратниками»: «А мое якобинство? Нужно же, чтобы вы меня сдерживали, чтобы вы имели право сдерживать мои централистские и якобинские тенденции», – кокетничал Георгий Валентинович, никогда не допускавший ни малейшего сомнения кого бы то ни было в своей абсолютной «правоте». Зная, что именно за склонность к якобинству и централизму землевольцы и народовольцы в свое время отказались признать лидерство Плеханова над собой, в фальшивке он приписал проявление этих порочных «тенденций» Тихомирову, намереваясь таким способом «взорвать ИК “НВ” изнутри».
Пункт письма, посвященный обоснованию необходимости централизации в партии ради осуществления «государственного переворота», вызвал особенное возмущение Кравчинского. Настаивая на этом организационном принципе, составитель фальшивки по существу претендовал на право нравственного давления на рядовых членов организации, он добивался ограничения свободы мысли для них и подчинения их воли воле «вождя». Возмущенный Сергей Михайлович писал: «Претендуя на то, чтобы ваши мысли признавались не потому, что они хорошо доказаны, а потому, что они высказаны ВАМИ, вы никогда не добьетесь их признания массой публики, как не добились ни папы, ни короли, ни императоры. Таким стремлением вы добьетесь другого: вы оскопите мысль своих собственных сторонников <…> Возмущаясь всяким несогласием, вы разовьете тот дух рутины, косности мысли и даже придворного поддакивания, который убивает всякую жизнь, заменяя ее официальной мертвечиной». На опасность такого перерождения социалиста в свое время обратил внимание Герцен, в 1870 году эту опасность предсказывал Маркс. В 1882 году, продолжая свое критическое письмо, Кравчинский писал: «Вы смотрите на всяких несогласных как на врагов, подрывающих ваш авторитет <…> Такой страх перед всякой критикой, такая боязнь, что всякое слово, сказанное против вас, подорвет ваш авторитет – разве это признак мощи? Признак веры в себя и свою партию?». Этим критическим письмом Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский подтвердил свою верность принципам «Земли и воли» и «НВ». Он не подозревал, что очень четко и справедливо критиковал в своем письме именно Плеханова, оружием самоутверждения уже давно избравшего ложь, фальсификацию и нетерпимость ко всякому инакомыслию.
Свой критический ответ Кравчинский отправил для прочтения Лаврову в Париж. Этот экземпляр письма Кравчинского остался в архиве Лаврова. Другой экземпляр получил Плеханов и его друзья в Женеве. 7 апреля 1882 года Дейч сообщил Кравчинскому: «Твое письмо к народовольцам нам троим (Вере, Жоржу и мне), которые его читали, по правде сказать, не понравилось»!!! Реакция троицы лицемеров не могла быть иной: они же в письме-ответе Кравчинского, как в зеркале, увидели себя и, в первую очередь, своего «вождя». Не в их интересах было отправлять критическое письмо Кравчинского в Россию. Они вернули ему тот экземпляр, который был у них, и потребовали, чтобы Кравчинский переписал его. Кравчинский выполнил их просьбу, но свое и Лаврова неприятие «государственного переворота» и «захвата власти» сверху оставил. Переписанный Кравчинским на потребу группе экземпляр его критического письма Дейч в Россию не отправил. Оно сохранилось в составе их архива. В 1923 году Дейч готовил к изданию сборники документов «Группа “Освобождение труда”», и «авторство» критического письма Кравчинского он приписал Плеханову в качестве «заслуги» его борьбы против народничества. Ложь бездонная, бездна лжи – с таким «багажом» вползали в историю первые российские «марксисты», точнее – квалифицированные клеветники, вскоре превратившиеся в квалифицированных палачей. Они перекраивали историю, оскверняли ее, окончательно превращали её в «нечистую» историю.
Лавров, прочитав критическое письмо Кравчинского и сопоставив его с настоящим, имевшимся у него письмом ИК «НВ», убедился в том, что врученное ему Дейчем письмо – фальшивка. От оспаривания русских «литературных брехунов» Лавров отказался по той же причине, по которой Маркс отказался отправлять Плеханову свой ответ на его послание. Он отдал на прочтение «Вере, Жоржу, Дейчу» настоящее письмо ИК «НВ». Можно сказать, Лавров плеснул на тлеющие угли горючее. Вспыхнул «пожар», высветивший интриганов и фальсификаторов в полный рост и со всеми потрохами.
Запас слов скуден для описания такой ситуации, неизменно намеренно создаваемой «левыми» и поныне. Посмотрите внимательно на вдохновителей, спонсоров и опекунов нынешней (2014) года «революции» в Киеве! У них одно лицо, общие жесты, мимика, повадки и лексика – одна на всех. Воспользуемся достижениями психологии, науки, обогащенной в XX веке исследованиями психоаналитиков, а именно – творчеством Эриха Фромма. Индивиды, о которых здесь рассказывается, сходны с теми, которых, как врач, практиковал этот выдающийся психоаналитик. В ситуации, вызванной сообщением Лаврова, у Плеханова и его «верных соратников» действительно, как писал Фромм, «исчезла необходимость угнетать свои самые глубокие желания», и они действительно «ЗАПЕЛИ гимн ненависти и ПОЛНОСТЬЮ СТАЛИ САМИМИ СОБОЙ». Попробуем убедиться в этом. Начнем с письма Дейча, которое тот срочно отправил Стефановичу в Россию (точнее – в Петропавловскую крепость). В одиночных камерах этой крепости в это время отбывали вечную каторгу Александр Дмитриевич Михайлов и 35 его товарищей по партии. Такие льготы, какими пользовался Стефанович, на них не распространялись. Понятно, почему. В письме Дейч с возмущением сообщал Стефановичу о том, что «народовольцы продолжают действовать ненадлежащим образом». Дейча возмутило то, что Стефанович не выполнил порученное ему задание – не взорвал «НВ» волю изнутри! «ИК “НВ”» – гневно продолжал свое письмо псевдомарксист Дейч, – игнорируя нашу марксистскую сущность, – «не включил Плеханова даже в число учредителей журнала, доверив редактирование его «презренному эклектику Лаврову и беспринципному невежде Кравчинскому»; им «нельзя доверять такое серьезное дело». Это – ГИМН НЕНАВИСТИ первого российского псевдомарксиста, а САМИМ СОБОЙ он становился с 1877 года, когда вместе со Стефановичем сочинял их «возвышающий обман» – «Чигиринский заговор».
Сравните, дорогие читатели, этот опус Дейча с извлечениями из критического письма Кравчинского, приведенными выше, и вы поймете: кто из них был принципиальным невеждой, кто из них мог быть на Голгофе «справа» от Христа и кто – «слева». Сколько способных, талантливых и даже гениальных личностей погубили «принципиальные» невежды за 74 года своего господства в России! В 1990-е годы Нина Андреева взывала к преемникам «принципиальных» невежд: «Не поступаться принципами!» «Принципами» Дейча и Плеханова? Ленина и Сталина? Свердлова и Вышинского? Принципами всемирной «левизны»?
Так в апреле 1882 года невежда Дейч, «обогативший» свой «опыт» заговорщика заимствованными у немецких изгнанников фантастическими «принципами», настаивал на претензии своей группы «направлять» народовольцев в России на «надлежащую дорогу». Руководствуясь теми же и там же заимствованными «принципами», невежда Плеханов ТРЕБОВАЛ от Лаврова удовлетворения его претензии на роль редактора журнала «ВНВ». Каждым абзацем своего письма к Лаврову он собственноручно подтверждал обоснованность и точность критики Кравчинским автора фальшивки, которым, как тогда догадывался только Лавров, являлся Плеханов. Жаждавший беспрекословного подчинения его воле, он диктовал Лаврову: «Я отдаю вопрос о соредакторстве в «ВНВ» на решение СВОИХ (?) товарищей. Вы (это «эклектик» Лавров), Евгений (это Дейч), Вера (это Засулич) и другие («других» не было) должны произвести окончательный приговор по этому делу». Приверженец единоначалия, Плеханов не стал дожидаться «приговора» означенного «коллектива». Он вынес свой вердикт: исключил Кравчинского из состава редакции и, ставя Лаврова перед фактом, объяснил, почему исключил: «Он что-то вроде прудониста, я – не понимаю Прудона, характеры наши тоже не совсем сходны: он человек, относящийся в высшей степени терпимо ко всем оттенкам социалистической мысли». Каким способом с 1881 года Плеханов собирался «раздавить» Кравчинского и его единомышленников с иными оттенками «социалистической» мысли, чем тот, который исповедовал Георгий Валентинович, считая его «единственно правильным»?
Собираясь утверждать «социалистическое единомыслие», Плеханов сообщил Лаврову: «Я готов создать из «Капитала» Прокрустово ложе для всех сотрудников «ВНВ». Судя по дальнейшему содержанию письма, не только сотрудников журнала Плеханов собирался укладывать в Прокрустово ложе своей доктрины, которую год назад Маркс назвал «моей мнимой теорией». И не всех одинаково. Укладывание не сопротивлявшихся этому Плеханов считал «МИРНЫМ путем ПОВОРАЧИВАТЬ народовольцев на надлежащую дорогу».
В действительности, на только им «видимую» «надлежащую дорогу левые всех цветов и оттенков ВСЕГДА и ВСЕХ силой ПРИНУЖДАЛИ и силой ПОВОРАЧИВАЛИ на «свою» дорогу. Так собирался начинать и Плеханов. В том же письме Плеханов сообщил Лаврову о том, что народовольцам, которые откажутся укладываться в Прокрустово ложе его доктрины, он уже объявил «войну не на жизнь, а на смерть». «По-моему, лучше якобинство, чем эта мелкобуржуазная реакция», – объяснял Плеханов свой выбор Лаврову. Объявляя «войну не на жизнь, а на смерть» действовавшим в России народовольцам, ВОЙНОЙ и ГИЛЬОТИНОЙ Плеханов собирался через «государственный переворот» «одним махом перескочить в анархо-коммунистически-атеистический рай» с господством в нем «единственно правильного» оттенка» «социалистической» мысли», выразителем которого до конца своих дней Плеханов считал только себя. Потом и при его жизни, как известно, появились другие претенденты на эту роль. В отличие от Плеханова, им удалось морем крови утвердить все тот же старый принцип: «личная воля вождя – закон» (ничего не напоминает?).
От имени всей группы «беспочвенников» В. И. Засулич сообщила Кравчинскому: «Мы вышли на поле брани», – и пригласила его включиться в эту войну. Таким был исток будущей большевистской кровавой смуты в России. Долго шли они к ней.
После получения названного письма Плеханова Лавров больше не сомневался в том, что Дейч вручил ему и Кравчинскому фальшивку, сочиненную Плехановым. Лаврову стало ясно, что в журнале «ВНВ» в качестве «единственно правильного оттенка социалистической мысли» Плеханов собирается пропагандировать идеи, которые, наблюдая их «реализацию» в марте 1871 года в Париже, он обоснованно назвал «революционно-якобинской рутиной». Социолог, специалист по истории мысли мира Лавров не стал оспаривать невежд. Он верил в «силу мысли, силу правды, силу слова».
Пока Плеханов демонстрировал отсутствие нравственных начал в своих побуждениях и целях, нравственные критерии, которыми руководствовался Маркс, продолжали вести его к «теоретической ясности понимания». В первой половине 1882 года он продолжал работу над третьим томом «Капитала» и вновь использовал исследования Минейко, Исаева, Скребицкого, Каблукова. С интересом прочитал он работу Л. С. Сабунеева «Очерки Зауралья и степного хозяйства на башкирских землях». Большое количество мест отчеркнул Маркс в заинтересовавшей его брошюре М. П. Драгоманова «Турки внешние и внутренние». Тогда же он проработал и книгу В. П. Воронцова «Судьба капитализма в России».
Тогда же, в феврале-мае 1882 года, Стефанович вел откровенные ночные собеседования с заведующим секретной агентурой Петербургской охранки Г. П. Судейкиным. Письма Дейча из Женевы Стефановичу в Петербург существенно облегчали агентурную «работу» Судейкина. На «Процессе 17» откровения Стефановича Судейкину и возмущения Дейча в письмах к Стефановичу пригодились для обвинения подсудимых народовольцев в заимствовании ими западноевропейских «теорий». М. Ф. Грачевскому пришлось доказывать суду ОТЕЧЕСТВЕННОЕ происхождение взглядов своих и своих товарищей. Он сказал: «До боли в сердце горько становится слышать упреки, которые бросают в лицо русским революционерам, будто они набрались “своих” фантазий и утопий на Западе, что оттуда они вывезли идеи о необходимости борьбы труда с капиталом и поддерживающей его властью, что они их “вычитали”, так как русская жизнь не дает таких идей». Возражая против этих упреков, заимствованных судом у Стефановича с Дейчем, Грачевский утверждал: «Мне дала МОИ идеи САМА РУССКАЯ ЖИЗНЬ». Далее в своем выступлении он подробно остановился на том, как САМА Русская Жизнь просвещала его смолоду. До него кровную связь идей «НВ» с потребностями русской жизни доказывали на следствии и в суде: Желябов, Михайлов, Клеточников, Суханов, Тригони, Лебедева, Корба и многие другие.
Избежать ареста во время облавы, осуществленной по наводке Стефановича, и эмигрировать смогли лишь М. Н. Ошанина и Л. А. Тихомиров. Из состава ИК «НВ» первого призыва летом 1882 года на свободе в России оставалась одна Вера Николаевна Фигнер. Как некогда Нечаев, так и родоначальники российского «марксизма», чтобы заставить признать свою «исключительность», с первых шагов в выборе средств щепетильностью не отличались. Но, как известно, еще никому не удавалось скрыть свою ложь бесследно.
В сентябре 1882 года в Женеву прибыли эмигрировавшие Л. А. Тихомиров и М. Н. Ошанина. Интрига с мнимым «Письмом ИК “НВ” заграничным товарищам» была изобличена. На разоблачение Ошаниной и Тихомировым его фальшивки Плеханов заявил: «Не будь с ними Лаврова, плевать бы на их обвинение». Претензию Плеханова на роль редактора журнала «ВНВ» Ошанина и Тихомиров отказались удовлетворить, подтвердив мнение ИК «НВ» в теоретической несостоятельности и политической близорукости тех, кого еще осенью 1880 года комитет, они были в его составе, назвал «беспочвенниками». Присоединяясь к их решению, Лавров объяснил: «Я уважаю ум Плеханова, но НЕ ДОВЕРЯЮ ЕМУ КАК ЧЕЛОВЕКУ», клеветой и продуманной интригой сеявшему раздор. Лавров знал, что Плеханов не одинок, поэтому решительно выступил против тех, кто, подобно Плеханову, «оскорбляет и раздражает других социалистов», «в полемике употребляет раздражающее оружие личного оскорбления и презрительной насмешки, проявляет нетерпимость и нетоварищеское отношение к другим социалистам, в чем-то с ними не согласных, и обзывая их «мелкобуржуазной реакцией». Одновременно с Марксом и Лавровым против претензий на «ортодоксальность» выступил и Энгельс.
В письме, адресованном одному из редакторов газеты «Социал-демократ», А. Бебелю, которому он доверял, «социалистов», возомнивших себя ортодоксами, Энгельс назвал «невеждами». В его письме от 28 октября 1882 года содержатся важные рекомендации, не утратившие своей актуальности и сегодня, 130 лет спустя. Энгельс писал: «Противопоставление нас социалистов остальной колонне – одной реакционной массе: так не бывает <…> Нужно быть НЕВЕЖДАМИ, чтобы вообразить, будто достаточно назвать их «реакционными», чтобы справиться с ними. Решающими являются условия внутри страны и за границей, а они изменяются (!) <…> Пока идет революционный процесс, двигаться к власти, зная, что до ее утверждения идти долго, – значит, оттачивать свои теоретические принципы (обретая теоретическую ясность понимания – Е. Е.), воевать за массы, участвовать в политической борьбе ВМЕСТЕ СО ВСЕМИ политическими партиями, готовиться к НЕИЗБЕЖНОМУ РАЗМЕЖЕВАНИЮ НАРОДА (!), в котором он (СНИЗУ! – Е. Е.) проявит свое отношение к проявившимся ИСТИННЫМ СТРЕМЛЕНИЯМ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ (!!!)»… Намерения российских и западноевропейских политических невежд и «литературных брехунов» осуществить не только революцию, но даже и демократические преобразования СВЕРХУ при отсутствии поддержки народа, – Энгельс называл революцией «с конца» и предрекал ей бесперспективность. Вот так и Энгельс противопоставил дело фразерству и, как Маркс, дистанцировался от него.
Даже в исключительных политических условиях, при полном отсутствии возможностей для широкой политической деятельности в народе, землевольцы и народовольцы направляли свои усилия на подготовку народа России к самостоятельному выбору им эволюционного или революционного пути продвижения страны к прогрессу жизни. Эту их самостоятельность и политическую зоркость в борьбе, которая, по утверждению Маркса, «будет долгой и трудной», они с Энгельсом приветствовали и поддерживали.
Тому пути продвижения к прогрессу жизни, который Энгельс справедливо считал единственно правильным и о котором в октябре 1882 года писал в письме к А. Бебелю, он вновь уделил внимание в мае 1883 года в письме ко второму редактору газеты «Социал-демократ» – Эдуарду Бернштейну. О том же шла речь и в беседе Энгельса с Г. А. Лопатиным, состоявшейся в сентябре 1883 года в Лондоне. Содержание обсуждавшихся во время беседы проблем Лопатин тогда же изложил в письме к М. Н. Ошаниной. Документ важный. В 1892 году Лавров просил у Энгельса разрешения на публикацию его в листках «С Родины на Родину». Согласие было получено, и Лавров опубликовал его. Воспроизводим письмо Г. А. Лопатина М. Н. Ошаниной с сокращениями. Свое письмо Лопатин начал с приписки: «ЭТО БУДЕТ ПРИЯТНО ДЛЯ ВАС». Этой припиской он напоминал М. Н. Ошаниной о том, что землевольцы, народовольцы и участники земского движения в России самостоятельно и правильно определили главное направление политического и социального возрождения России. Своей припиской Лопатин напоминал М. Н. Ошаниной и о том, что Маркс проявлял симпатию к ее друзьям за их способность и готовность в конкретных обстоятельствах «рисковать собственной шкурой».
В письме к М.Н. Ошаниной Лопатин писал: «Мы много говорили о русских делах, о том, как пойдет, вероятно, дело нашего политического и социального возрождения <…> Сходство взглядов оказалось полнейшее. Он (Энгельс) тоже считает (как Маркс), что задача революционной партии действия в России в данную минуту не в пропаганде нового социалистического идеала и даже не в стремлении осуществить этот далеко ЕЩЕ НЕ ВЫРАБОТАННЫЙ ИДЕАЛ (сентябрь 1883 года!) с помощью составленного из наших товарищей временного правительства».
При иных намерениях Плеханов, да и Ленин со своими «верными соратниками могли прочитать этот документ в 1892 году в лавровских листках «С Родины на Родину!» Но, лишенные личностной сущности, они никогда не утруждали себя стремлениями к обретению «теоретической ясности понимания». Сам Плеханов и все его ученики предпочитали заимствовать у «героев революционной фразы» уже готовые «теории» – в самой Европе рожденные!
Вернемся к письму Лопатина. Далее он сообщал в своем письме, что основную задачу россиян в данный момент Энгельс видел «в направлении ВСЕХ сил к тому, чтобы 1) принудить Государя созвать Земский Собор». Прервём Лопатина. Россияне, выходцы их всех сословий, выдвигали это требование с 1850-х годов. Удовлетворением этого требования, предъявленного Александру II представителями 20 губернских земств в 1878 году, Россия, действительно, могла именно с этого года обеспечивать свое возрождение без революции и насилия. При Александре III Россия могла начать реализацию научных разработок экономистов-статистиков и ученых-аграриев, обобщенных Марксом в ответе Плеханову. Александр II, вслед за ним и Александр III предпочли оставаться в плену своих придворных советчиков, которые, как писал Чернышевский в «Письмах без адреса», привыкли улавливать намеки своих повелителей и делать дела по своим догадкам, сугубо в собственных интересах. Продолжим сообщение Лопатина. Второй путь Энгельс видел в «устрашении государя и т. п.», «вызвать такие беспорядки, которые привели бы иначе к созыву этого Собора или чего-либо подобного». Надо «произвести такой беспорядок, который бы принудил ПРАВИТЕЛЬСТВО и НАРОД (не классы! – Е. Е.) заняться внутренним переустройством, который всколыхнул бы спокойное НАРОДНОЕ море и вызвал бы ВСЕНАРОДНОЕ внимание и ВСЕНАРОДНЫЙ энтузиазм к делу полного общественного переустройства. А результаты явятся сами собой, и именно те, которые возможны, желательны, осуществимы для данной эпохи». Сходную мысль высказала В. Н. Фигнер на «Процессе 14» в сентябре 1884 года.
Вместо того, чтобы поступить так, как поступил японский император Мацухито, и как представители всех сословий предлагали до и после реформы 1861 года, три последних российских самодержца дали возможность нечаевщине «левых» возродиться в плехановщине и на ее почве взрасти ленинизму, чтобы через «устрашение» революцией 1905 года Николай II созвал, наконец, «Земский Собор» в виде Думы, а П. А. Столыпин смог провести «желательные, возможные, осуществимые для данной эпохи» реформы. Столыпин спешил, укрепляя корни (СНИЗУ!), «содействовать эволюции и противодействовать революции».

8)«Правые» и «левые» в 1880-ые годы.

Германские и российские «левые», политические невежды по определению Энгельса, продолжали оставаться теми, кем они были. Это вновь не задержался подтвердить Плеханов. 14 марта 1883 года не стало Маркса. В дни траура по умершему Марксу Тихомиров посочувствовал Плеханову в том, что ему так и не удалось лично познакомиться с великим теоретиком, учеником которого он себя объявлял. Лев Александрович оторопел, услышав ответ Плеханова: «При пропаганде для публики очень важно знать, был ли ученик лично знаком с учителем. Теперь нужно познакомиться с Энгельсом». Как ни старался, Плеханов не получил от Маркса письменного подтверждения на право использовать его имя для популяризации собственного имени. Теперь, откровенно заявил Плеханов Тихомирову, предстояло добиваться возможности приспособить к такому делу имя Энгельса. Заметьте, не постижением трудов одного и другого, а в подобострастной переписке, засвидетельствовав свое почтение выше стоящему авторитету, добиваться такого же «почтения» к себе от всех, признаваемых им «маленькими людьми». «Выказать свою личность» (по Достоевскому) на фоне популярных имен, продемонстрировать свое «усердие» перед «вождем» – это придворное поддакивание начинал внедрять в своем окружении Плеханов. Начиная с Ленина, придворное поддакивание превратилось в традицию коммунистической уже «табели о рангах».
Вот извлечение из речи  на похоронах Маркса человека творческого и иной нравственной ориентации – Лаврова. «Не стало человека, присутствие которого делало работу приятной и долг легким <…> всего этого нет и не будет». И поведение Лопатина: он бежал из ссылки, но на похороны Маркса опоздал. Прибыв в Париж 23 марта, он встретился с Лавровым, сообщил ему об аресте В. Н. Фигнер и о разгроме военной организации «НВ». Затем посетил умирающего И. С. Тургенева. Дочери Маркса Элеоноре Лопатин послал сочувственное письмо, в котором писал, что ее «отца он любил как друга, уважал как учителя, почитал как отца». Индивидуальности… История подтверждает: они – локомотивы наций.
Летом 1883 года Плеханов еще раз подтвердил справедливость суждения о нем Маркса и Лаврова. Он завершил тогда двухлетнюю работу над статьей «Социализм и политическая борьба» и передал ее редакции «ВНВ». Предъявляя многочисленные требования к условиям ее публикации, Плеханов и его «верные соратники» очень желали получить отказ. Отказ им был нужен в качестве повода для публичного третирования редакции журнала «ВНВ», в ее составе ТЕПЕРЬ и Лаврова – надобность в нем для знакомства с Марксом отпала. Редакция «ВНВ» опубликовала статью Плеханова в № 1 журнала без каких-либо правок и изменений, лишь сопроводила эту публикацию комментариями Лаврова и Тихомирова. В комментариях Лавров писал: «Я не нахожу, чтобы автор, как обещал, вывел политическую борьбу из “научного социализма”, то есть из Марксовой теории». Заключением в кавычки термина «научный социализм» Лавров указывал, что «социализм» Плеханова был фантазией невежды. О несостоятельности исторической части статьи в комментариях писал Тихомиров. В тот день, когда «опровергать» его комментарии к нему пришли Дейч и Плеханов, в дневнике Тихомирова появилась запись: «Приходили Жорж и Евгений. Скандалили и даже грозились меня убить». Совсем как в украинской Раде сегодня.
В соответствии со своей самостью, Плеханов признал, что в исторической части статьи он лгал. «Будь я свой, я бы не так написал», – откровенничал первый российский «марксист». Лаврову и Тихомирову. Свидетелям и участникам этих событий не составило труда понять беспринципность, фальсификацию и преднамеренную клевету Плеханова в его статье. Личность, родственная Лаврову по своим намерениям, – Анатолий Тихонович Марченко – в 1967 году увидел в сочинениях Плеханова то же, что увидели в свое время Маркс, Лавров, Кравчинский, Энгельс, Тихомиров и многие из тех «правых», кто прикасался к «литературной брехне» Плеханова с 1881 и в последующие годы…
В октябре 1883 года Лопатин и его товарищи уехали в Россию расплачиваться за свои представления «собственной шкурой». Перед их отъездом Тихомиров не предупредил Лопатина о том, что в мае в Женеву приезжал из России провокатор С. П. Дегаев (1857-1920). После казни «первомартовцев» в 1881 году и до своего ареста (декабрь 1882) он руководил центром военной организации «НВ». После ареста перешел на службу в охранке. В январе 1883 года в благодарность за оказанные услуги Г. П. Судейкин устроил Дегаеву фиктивный побег. Дегаев поспешил в Женеву. Покаявшись Тихомирову в своей провокаторской деятельности, он дал клятву уничтожить Г. П. Судейкина, использовавшего откровения Стефановича и предательскую деятельность его, Дегаева, для своего карьерного взлета. По приезде в Россию Лопатин оказался перед фактом: 16 декабря 1883 года Н. П. Стародворский (1863-1918) и В. П. Конашевич (1859-1915) выполнили обещание Дегаева – расправились с Судейкиным и были осуждены на вечную каторгу. Дегаев благополучно эмигрировал в США и проделал там головокружительную карьеру от грузчика до профессора математики.
Ценой невероятных усилий Лопатину удалось воссоздать «НВ», восстановить типографию и возобновить выпуск газеты «Народная воля». Он успел ответить на критику деятельности «НВ», которую Плеханов позволил себе в статье «Социализм и политическая борьба». В сентябре ответ Лопатина определил содержание передовицы № 10 газеты «Народная воля». Но 6 октября 1884 года восстановленная Лопатиным организация была разгромлена. Благодаря «таланту» Судейкина, умело использовавшего откровения Дегаева и Стефановича, все народовольцы первого призыва, которых Плеханов считал своими конкурентами, к середине 1880-х годов были «изъяты» из сферы активной жизни.
«Мы потрясли революционные ряды от Варшавы до Иркутска и от Архангельска до Крыма», – торжествовал товарищ прокурора М. М. Котляревский. Вслед за предательством Дегаева из остававшихся на свободе народовольцев выделился в 1882 году «гений» сыска – П. И. Рачковский (1853-1911). С весны 1884 и до 1902 года он возглавлял постоянно действующую заграничную агентуру. В марте 1883 года Петербургская охранка завербовала тоже из среды народовольцев еще одного агента – Ландезена (он же Авраам Моисеевич Геккельман, генерал фон-Гартинг, Петровский, Бэр, Михайлов). До весны 1884 года он успел дослужиться до секретного агента заграничной агентуры. Воспользовавшись настроением жгучей неприязни Плеханова к народовольцам, Ландезен сумел войти в круг его общения и заслужить доверие его соратников к себе денежными «пожертвованиями» на издание их литературы. Генерал фон-Гартинг был «достойным» продолжателем дела Рачковского. В 1905-1909 он был начальником русской тайной полиции за границей.
Не преуспевшие ни в теории, ни в идеологии, ни в практической деятельности, – нравственно ущербные Плеханов и его «верные соратники» в октябре 1883 года объявили себя группой «Освобождение труда» и размечтались «соблазнять честную молодежь» в России фокусами «спевшихся радикалов» – фантазиями «якобинского социализма». В ноябре 1883 года Дейч писал Аксельроду: «Отсюда влиять на создание в России нужной нам  группы <…> Надо иметь несколько лиц, обворожив которых прелестями своей группы, можно было бы выпроваживать их в Россию <…> Спровадить несколько человек отсюда, на которых можно положиться в России <…> а затем мне двинуться туда, имея уже какую-нибудь среду, атмосферу там». Как собой дорожили! Как искренне верили, что из Европы в Россию можно привезти идеи, «обворожить» ими россиян и не без гильотины «одним махом» втащить их в «коммунистический рай». «Обвораживать», «выпроваживать», «спроваживать» – это в течение 74 лет внушали нам сначала как «проникновение» «марксизма» в Россию. Ближе к закату КПСС «специалисты» ее ИМЛ «проникновение» заменили – «прорывом» «марксизма» в Россию. «Обвораживание» россиян прелестями своей группы» осталось в мечтах Дейча, но он активно помогал «научной» разработке фальсификации о «проникновении» плехановского «марксизма» в Россию вплоть до своей смерти в августе 1941 года.
Весной 1884 года после того, как не удалось «обворожить» «прелестями» их группы «нескольких лиц» среди эмигрантов, Дейч отправился в Россию сам. «Крышей» ему служил Ландезен. С грузом литературы Дейч был арестован по прибытии в Одессу. Скорый суд над ним одним состоялся 26 октября 1884 года и приговорил его к каторге на 13 лет и 4 месяца. Плеханов этой весной приступил к работе над второй статьей – «Наши разногласия». Засулич сообщила об этом на Карийскую каторгу Стефановичу. В ответном письме очередную, задуманную Плехановым затею, Стефанович назвал несвоевременной, бессмысленной и посоветовал: «Лучше бы он эти десять печатных листов использовал для популярного изложения “Капитала» Маркса”». В конце письма он приписал: «Плеханов здесь со всеми бы перессорился».
Тихомиров знал Плеханова в 1876-1880 годах. Оказавшись осенью 1882 года в эмиграции и поселившись в Женеве, он получил возможность наблюдать «бесов» вблизи и в «действии». У него было, с кем сравнивать своих «новых» соседей. С 1871 года не с ними шел он по жизни. Его спутниками были личности. С ними он провел 4 года в Петропавловской крепости, потом еще 4 года занимался делом «Земли и воли» и «Народной воли». К 1885 году многих его друзей уже не было в живых, другие находились в заточении. Обосновавшихся в Женеве «нечистых» он знал давно и считал их чрезвычайно опасными индивидами. Соседство с ними в Женеве он не выдержал. В 1885 году Тихомиров перебрался в Париж и в том же году начал писать брошюру «Почему я перестал быть революционером». Это был его решительный шаг к нравственному сопротивлению против насилия и лжи. С середины 1880-х годов переход от революции к эволюции совершил не один Тихомиров.

9)Плеханов против тех, кто «справа».

Энгельс начинал свой отход от революционных фантазий в одно время с Марксом. Ускорение окончательного выбора им эволюционного пути продвижения человечества к прогрессу произошло, когда он разбирал рукописи умершего друга. В них он обнаружил рукопись ответа Маркса Плеханову. Из россиян такой Маркс был известен пока только Лаврову и Лопатину. В апреле 1884 года найденный ответ Маркса Плеханову Энгельс отправил по назначению. Плеханов и оставшиеся при нем его соратники использовали этот шаг Энгельса лишь для установления переписки и последующего личного знакомства с ним, чтобы теперь его имя использовать «для воздействия на публику». Вести переписку поручено было Вере Ивановне Засулич, которая в начале 1885 года отправила Энгельсу только что изданную работу Плеханова «Наши разногласия». С первых страниц «Наших разногласий» Энгельс понял, почему в свое время Маркс не отправил свой готовый ответ Плеханову. К этому времени у Энгельса уже была возможность сопоставить и понять истинные намерения и направленность «деятельности» российских «ребячливых крикунов» и не только в лице Плеханова.
В июле 1884 года из Женевы в Лондон перебрался С. М. Степняк-Кравчинский, чтобы средствами вольной русской прессы восстановить основанную Герценом традицию печатной продукцией обеспечивать нравственное сопротивление любым видам «нечисти». Первая встреча Степняка с Энгельсом состоялась 16 июля. «Дьявольски умен и образован», – это Кравчинский об Энгельсе. Перед Энгельсом предстала личность. Несмотря на разницу в возрасте (31 год – !), они стали друзьями. Свою деятельность Сергей Михайлович начал с изучения документов и новейшей российской научной литературы, имевшейся в библиотеке Маркса и в библиотеке Британского музея. Билет в эту библиотеку Кравчинскому помог получить его английский друг литературный критик Эдуард Пиз. О своих планах Сергей Михайлович писал ему: «Мои статьи – дерзновенная попытка заставить англичан узнать и полюбить наших мужиков». Вне родины он продолжал работать во имя удовлетворения интересов ее народа и приступил к изучению материалов, отражавших результаты обследований земцами-статистиками «всех сторон жизни населения».
Почвенники внимательно следили за всем, чем жила Россия. В 1884 году был закрыт самый популярный в России и за рубежом журнал «Отечественные записки». В одном абзаце двухтомной книги «Россия под властью царей», изданной в Лондоне в 1885 году, С. М. Кравчинский сумел показать, какой значительной была деятельность коллектива неоправданно запрещенного журнала. Он писал: В России «нет ни одной важной области народной жизни – землевладения, промыслов, податной системы, – которая не обсуждалась бы специалистами в «Отечественных записках». Ибо среди авторов журнала были люди не только теоретически изучавшие эти проблемы, но и воочию видевшие порядки, которые хотели изменить, и зло, которое хотели уничтожить. Это придавало журналу огромный авторитет, и редакции удалось привлечь к сотрудничеству самых блестящих и образованных людей своего времени, одержимых страстным желанием просвещать широкие круги общества и способствовать осуществлению насущных интересов народа». Когда у ФВРП появилась возможность, он начал издавать для России популярные «Летучие листки», освещая «насущные интересы народа» и остро назревшую необходимость их удовлетворения для достижения в стране гражданского согласия.
…Но ни «одна важная область народной жизни» в России не волновала Плеханова и его «верных соратников». Георгий Валентинович лишь хотел, (подобно сенатору из романа Андрея Белого «Петербург») «возвышаться и безумно парить над Россией», «вызывая у недругов роковое сравнение (с нетопырем)», во всех прочих аспектах Отечество его не занимало. Не изучая Россию, Плеханов считал ее безнадежно отсталой. Оправдывая Плеханова и себя, советские исследователи, которых КПСС обязала сочинять клеветническую историю России, утверждали в 1983 году, что изучение Плехановым социально-экономического состояния России в 1880-е годы «было бы абстрактно-схоластическим занятием». Чего не придумаешь по приказу… Не зная России, отказываясь изучать ее, Плеханов, как истинный европеец, считал себя вправе подвергать грубой критике труды ученых и практиков земского движения. Именно их, вместо погибших народовольцев первого призыва, выдвинул Плеханов «на поле брани» в своей второй статье «Наши разногласия». Как и в третировании народовольцев, отсутствие аргументов в третировании земцев-статистиков Плеханов заменил терминологией, которая ему самому казалась убийственной. Например, либерально-буржуазным, реакционным и утопическим назвал он в «Наших разногласиях» путь развития России, продиктованный жизнью и определенный земцами-статистиками результатами 20-летней их научной и разносторонней практической деятельности. По мнению Плеханова вся их деятельность  свидетельствовала об их деградации, поэтому, начиная со статьи «Наши разногласия», он стал именовать их «одной реакционной массой». В статье «Социализм и политическая борьба» «одной реакционной массой» были объявлены народовольцы. В «Наших разногласиях» в «одну реакционную массу» Плеханов превратил всех приверженцев эволюционного пути продвижения России к ее возрождению. Эту, придуманную им кличку, Плеханов «приклеил» к участникам земского движения в качестве ярлыка и «объявил им войну не на жизнь, а на смерть». Открыто на публике Плеханов грубо третировал их в своих сочинениях и в устных выступлениях, с 1891 года – и в выступлениях с трибуны II Интернационала, а в узком кругу он обещал им: «Когда мы придем к власти, мы их всех перевешаем». Наследники Плеханова кличку «одна реакционная масса» заменили кличкой «враги народа» и, как обещал Георгий Валентинович, жестоко расправились с ними. Похоже, присущая этим индивидам ненависть к жизни, движению и развитию неистребима. Посмотрите внимательно на нынешних фашиствующих «левых» в Киеве. Они ведь тоже продиктованный жизнью выбор народа юго-востока Украины сочли «ненадлежащим», то есть преступным. «Турчиновы» придумали и приклеили к жителям этого региона кличку «сепаратисты-террористы» и за собственную выдумку травят их в СМИ и давят танками, артиллерией и самолетами всех: от младенцев до глубоких стариков.
Вернемся в февраль 1885 года. Прочитав первые страницы, Энгельс отказался от дальнейшего изучения «Наших разногласий». В феврале 1885 года Засулич отправила Энгельсу следующее письмо. В письме она интересовалась впечатлением, которое произвела на него вторая работа Плеханова, и сообщала Энгельсу о том, что в России «одни становятся социалистами в нашем смысле слова, другие все больше усваивают буржуазные взгляды». Не становившиеся «социалистами в нашем смысле слова», по мнению Плеханова и его «верных соратников», пополняли ряды «одной реакционной массы». «Ребячливые крикуны», названные Энгельсом в октябре 1882 года «НЕВЕЖДАМИ», не взрослели, не мудрели. Они по-прежнему оставались невеждами. Значит, и «социалисты в нашем смысле слова» в России приобретали соответствующее «наследие». В апреле 1885 года Энгельс отправил Засулич и Плеханову ответное письмо. Вежливо сославшись на нехватку времени, он писал, что дальше первых страниц обеих статей Плеханова он не смог продвинуться. Буквально повторяя мысль Маркса из его ответа в журнал «Отечественные записки» 1877 года, на реляцию Засулич «о социалистах в нашем смысле слова» Энгельс напомнил ей об условии, выполнение которого Маркс и он всегда считали ОБЯЗАТЕЛЬНЫМ для каждого истинного и деятельного социалиста: «Чтобы действовать по Марксу, необходимо знать экономические и политические условия данной страны, а они изменяются, не являются застывшими», – писал Энгельс. В отличие от советских исследователей, Энгельс, как и Маркс, не считал такое изучение «абстрактно-схоластическим занятием». После Маркса (февраль 1881), Лаврова (лето 1883) и Энгельс в апреле 1885 года указал на то, что «теория» и «практика» Плеханова оставались мнимой теорией Маркса, в откровенной форме – «литературной брехней», а практика – фразерством. В отличие от Маркса, Плеханов, действительно, не знал ни России, ни Западной Европы и не проявил намерения узнать их. В этом пришлось убеждаться и Энгельсу.

10)Энгельс с теми, кто «справа».

Готовя рукописи Маркса к изданию, Энгельс одновременно продолжал практические дела, начатые Марксом. Последовательный противник необоснованного размежевания всех участников протестного движения, в апрельском письме (1885) Засулич и Плеханову Энгельс повторил свою мысль о необходимости объединения усилий всех политических партий и групп в борьбе за демократизацию политических условий и в России, и в странах Западной Европы. Например, СОВМЕСТНЫЕ выступления немецких социал-демократов со всеми политическими партиями Энгельс считал кратчайшим путем к отмене в Германии «Исключительного закона против социалистов». Констатируя возможность преодоления межгрупповых, межпартийных и межличностных противоречий без кровавых столкновений и без насильственных взрывов, он обращал внимание социалистов на преимущества использования парламентской тактики. В качестве убедительного примера он приводил следующий факт: спокойное урегулирование, казалось, непримиримых противоречий между лассальянцами и эйзенахцами состоялось, стоило их представителям стать депутатами германского парламента. Придерживаясь этой тактики, немецкие социал-демократы, противники радикалов, уже в 1885 году смогли провести в парламент 6 своих депутатов. Руководствуясь тактикой совместного выступления, требуя принятия законов, регулирующих и контролирующих взаимоотношения между рабочими и работодателями, американские рабочие смогли добиться в 1885 году удовлетворения части своих требований. В письме к Ф. Вишневецкой и Ф. А. Зорге, отмечая слабое владение лидерами американских рабочих теорией, Энгельс, однако, подчеркивал: «Но на практике они действуют правильно, а это главное».
О возможности преодоления классовых противоречий без насилия Энгельс писал 19 сентября 1885 года в письме Ньювенгейсу. Поддерживая тактику нидерландских социалистов, он объяснил: «Вы совершенно правы, воздерживаясь у себя на Родине от всякого насильственного взрыва. Это привело бы лишь к бесполезным жертвам и отбросило бы движение на десятки лет назад». Поддерживал он и стремления россиян, которые содействовали возрождению России на эволюционном пути ее развития. Подготовив рукописи второго и третьего томов «Капитала» к изданию, в 1886 году не Плеханову, а Даниельсону Энгельс сообщил о новом их содержании.
Работа над рукописями друга окончательно изменила представления и Энгельса. В 1888 году в предисловии к изданию работы Маркса «Гражданская война во Франции» Энгельс писал: «История показала, что мы ошибались, и наши взгляды были иллюзией». Общность нравственных побуждений и целей сделала Маркса, Энгельса, Лаврова, Лопатина и Кравчинского единомышленниками, друзьями и приверженцами пути эволюции. «Затеями Сергея Энгельс очень увлекался», – с оттенком иронии вспоминала В. И. Засулич. Они оставались друзьями до конца своих дней. Оба ушли из жизни в 1895 году. Энгельс – в августе, Кравчинский – в декабре.
Плеханов не мог сделать того, что сделал Кравчинский. Согласно воспоминаниям Аксельрода, даже случайные встречи со швейцарскими крестьянами вызывали у Плеханова раздражение. А к российским крестьянам он испытывал лишь барское пренебрежение. Кравчинский был прав в том, что «вопрос о крестьянстве для русской социал-демократии является чрезвычайно отягчающим обстоятельством». Такого же мнения придерживался на рубеже 1880-1890-х годов и Энгельс. Реализации намерения Кравчинского – заставить Запад «узнать и полюбить наших мужиков» – Энгельс оказывал всякое содействие. В мае 1885 года в Лондоне состоялось первое издание двухтомной книги Кравчинского «Россия под властью царей». В декабре 1885 года в Лондоне было предпринято второе издание этой книги и первое в Нью-Йорке. В 1886 году в Лондоне она была издана в третий раз. В 1887 «Россия под властью царей» была издана во Франции и в Швеции. Это было первое обобщающее научное исследование, посвященное истории становления российского абсолютизма и истории легальной и нелегальной оппозиции ему. В 1886 году в Лондоне была издана следующая книга Кравчинского «Русская грозовая туча», в 1887 году она была переиздана в Швеции и во Франции.
В эмиграции Сергей Михайлович занимался тем, чем занимались его соотечественники экономисты-статистики в России. Он продолжал изучать российские проблемы по их исследованиям, талантливо освещал их в своих книгах и в меру своих сил содействовал решению этих проблем. «Мои книги, – писал он, – существенная часть нашего общего дела». Он призывал к объединению усилий нелегальной и легальной демократии в борьбе за демократическое переустройство России.
В 1888 году в Лондоне вышла третья книга Кравчинского «Русское крестьянство, его экономическое положение, общественная жизнь и религия». Этот фундаментальный труд в двух томах второй раз был издан в Англии в 1890 году. В письме к В. Адлеру К. Каутский сообщал о том, что книги Кравчинского очень хвалил Энгельс и просил Адлера перевести «Русское крестьянство» на немецкий язык. На немецком языке она была издана в Штутгарте в 1892 году. В этой книге Кравчинский подчеркивал нравственный характер русских крестьян: трудолюбие, любовь к земле, патриотизм, правдивость, справедливость. Одновременно он отмечал, что жизнь крестьян состояла из «океана слез, горя, отчаяния и разорения». В его книгах воссоздавалась широкая картина русской жизни, доступная читателям многих стран мира и различных слоев общественности. Его книги переводились на многие языки народов мира. Их и сейчас интересно читать.
Американский журналист Джордж Кеннан, прочитав книгу «Россия под властью царей», усомнился в справедливости утверждений Кравчинского. Чтобы опровергнуть его, он совершил специальное путешествие по местам ссылки и каторги в России. По возвращении из своей поездки, он стал другом и союзником Кравчинского. Нравственная безупречность, честность и мужество привлекательны у всех народов и во все времена. «Вряд ли можно утверждать, что все русские обладают обаятельными манерами, – писал английский писатель Джордж Бернард Шоу, – но, безусловно, все русские революционеры, с которыми я сталкивался, были восхитительно приятными знакомыми. Степняк, Кропоткин, Софья Ковалевская и другие <…>, – все встречали вас с той исключительной человечностью, которая является пределом совершенства в общении с людьми». И подчеркнуто персонально о Степняке-Кравчинском: «Встречаясь со Степняком, я всегда, глядя на него, испытывал чувство радости». Имя Степняка вызывало у Шоу «только светлые ассоциации». Он считал Кравчинского «человеком жизни, действия, развития». Такими были Герцен, Чернышевский, Берви-Флеровский, Лавров, Лопатин, Кравчинский, Кропоткин, Михайловский…

11)Реакция на «плехановщину» в 1880-е годы тех, кто «справа».

В 1886 году Лаврова в Париже посетила Софья Михайловна Гинсбург. Перед своей поездкой она встречалась с Михайловским и привезла Лаврову сообщение от нелегальной и легальной России (от «одной реакционной массы» в представлении Плеханова) о значительном снижении теоретического, в особенности нравственного и интеллектуального уровней освободительного движения в России. Значительная часть молодого поколения народовольцев и их легальные союзники, рассказывала С. М. Гинсбург, объясняли этот факт распространением «плехановщины» – из ее уст Лавров впервые услышал это определение. Она подчеркнула, что это объяснение не является голословным. Следуя примеру старой «НВ», молодые народовольцы не встали по примеру Плеханова в позу грубого третирования инакомыслия. Они составили и распространили в 1885-1886 годах в основных центрах европейской части России «Вопросы для уяснения и выработки программы социально-революционной партии». В охранке они значились как «Вопросные пункты».
Полученные ответы свидетельствовали о наличии среди революционно настроенной молодежи тех, кто, «соблазнившись фантазиями якобинского социализма», вообразили себя «освободителями рабочих». В России выросло и уже начинало заявлять о себе новое поколение «левых». В 1849 году в адрес Маркса и Энгельса Герцен писал: «Они воображают, что идут с пролетариатом заодно и представляют во всей чистоте его стремления». К 1849 году оба, Маркс и Энгельс, были опытными исследователями и авторами солидных сочинений. И положение рабочего класса Англии, о котором написал книгу, Энгельс, сын манчестерского фабриканта, знал не понаслышке и не из книг. Российские «освободители рабочих», согласно сообщению Засулич Энгельсу в 1885 году, были «социалистами в плехановском смысле слова». Начитавшись сочинений Плеханова, они «вообразили, что идут с российским рабочим классом заодно» и уже «представляют во всей полноте его стремления». В тех же брошюрах они «нашли» адресный перечень «врагов» рабочих («одну реакционную массу») и усвоили «приемы» пока только словесного их третирования, не требовавшего особого умственного напряжения. Эти «освободители» рабочих были еще мальчишками, но уже дерзновенно и грубо воинственными.
Лавров и Ошанина с Тихомировым немедленно откликнулись на сообщение С. М. Гинсбург. Весной 1886 года в № 5 ВНВ они поместили письмо Маркса в журнал «Отечественные записки» 1877 года и, впервые, «Ответ Маркса Плеханову». Но агенты Рачковского при негласном содействии Ландезена устроили в Женеве налет на типографию «ВНВ», уничтожили весь тираж № 5 журнала и рассыпали весь типографский набор. Косвенную причастность плехановцев к этому разгрому подтверждает общение с ними Ландезена, знавшего о жгучей неприязни Плеханова к редакции «ВНВ». Ландезен и Рачковский использовали эту неприязнь в интересах русской заграничной охранки. Типографщикам пришлось делать новый набор и заново отпечатать № 5 «ВНВ» летом того же года. В России этот номер журнала распространялся в литографированном виде.
Обеспокоенный упадком нравственного состояния движения, Лавров написал брошюры: «Революция или эволюция», «Знание и революция» «Социальная революция и задачи нравственности», «Российской социально-революционной молодежи». Брошюры были изданы «Социалистическим литературным фондом», созданным по инициативе Лаврова, и широко распространялись в России.
Весной 1887 году Лаврову в Париж из Петербурга привез отчет О. Говорухин от той группы, членом которой был Александр Ульянов. Из Вильно подобный отчет привез Н. Рудевич. Оба отчета были составлены по ответам на «Вопросные пункты». Составители отчетов констатировали, что среди революционной молодежи «одни разделяли воззрения Плеханова, другие воззрения «НВ» (отрицая захват власти), третьи были убеждены (из них, например, Ульянов), что программа «НВ» устарела, не удовлетворяет теперешним взглядам революционеров». После 1881 года молодежь, говорилось в отчете, «занималась серьезной теоретической работой», «особенно серьезно изучали современное экономическое состояние России. Судьба общины, причины и степень ее разложения, причины и величина развития капитализма – это главные вопросы, которые интересовали всех». В такой теоретической работе определялись истинные стремления каждого, каждой группы, и каждая группа предпринимала попытки самостоятельного составления программы.
В отчетах молодые народовольцы отметили нравственную и теоретическую несостоятельность Плеханова. Они писали: «Плеханов, несмотря на свою непопулярность, несимпатичность за его неприлично-резкий и грубый способ полемики, сильно распространяется и читается, но больше всего читают Маркса». «Социалисты в нашем смысле слова» читали Плеханова. Т. е, кто по утверждению Засулич «усваивали буржуазные взгляды», – читали Маркса. Не удовлетворенные навязыванием Плехановым его «догмата веры», они просили эмиграцию осуществить обобщающий анализ научных исследований социально-экономических сдвигов, произошедших в России после 1861 года. При этом подчеркивали, что от такой работы требуется «большая основательность и научность». В 1887 году с этой просьбой россияне обратились и к Плеханову, но он отказался удовлетворять ее, заявив: «Я давно из России и не знаю положения дел там». Так Плеханов сам подтвердил догадку Энгельса (февраль 1885) о том, что он, не зная России и не намереваясь узнать ее, пытался из-за границы «поворачивать на надлежащую дорогу» революционеров-практиков, не прекращавших борьбы за возрождение России и в условиях неведомой Плеханову жесточайшей реакции.
«Мы потрясли революционные ряды»! – ликовала охранка. Торжествовал «победу» Александр III, приступая к проведению серии контрреформ. Одновременно в стране создавалась тотальная система слежки за умонастроением граждан с неотвратимым суровым наказанием за малейшее отклонение от предписанных сверху правил и инструкций. «У нас тихо, только шпионы одолели. Говорят, и в Финском заливе водятся», – мрачно шутил в письме к Н. А. Белоголовому М. Е. Салтыков-Щедрин. Как и в середине 1860-х годов, когда он писал «Убежище Монрепо», во «внутренней политике» России по-прежнему дозволялась лишь «беспрепятственность иллюминаций». В этих условиях дрогнуло нравственное начало и у русского общества. «Поддерживая контрреформы, – писал анонимный автор в эмигрантской газете «Самоуправление» – общество заявляло, что формы общественности, в которых мы живем, суть естественные, вполне отвечающие нашему народному пониманию <…> Эту истину стараются пропагандировать одинаково в полицейских участках и с кафедр реформированных университетов». У нас есть основания предполагать, что автором этой передовицы и нескольких статей в названной газете был Н. К. Михайловский.
С 1878 года и в условиях реакции Михайловский и его единомышленники по легальной оппозиции продолжали требовать предоставления гражданам России демократических свобод и созыва представительного органа власти. Александр II по отношению к их деятельности придерживался тактики умолчания. При Александре III и они подвергались преследованиям и наказаниям, хотя действовали «сообразно со своей совестью и убеждениями, с непременным условием не нарушать правил нравственности и требования закона». Но теперь и на них распространялось: «Не суйся! Не лезь вперед! Не твое дело!» Совесть, знания, убеждения, честность и нравственная безупречность теперь становились уголовно наказуемыми правительством Александра III и грубо третируемыми «освободителями» рабочих. Ученики Плеханова в своих выступлениях против «буржуазных либералов» бесцеремонно использовали усвоенную из его сочинений терминологию клеветы, фальсификации и подмены понятий.
Безнравственность, бесчестность этого отряда антиправительственной оппозиции приверженцы эволюции сочли для России очень вредной и опасной. Решили действовать, противопоставляя клевете «силу мысли, силу правды, силу слова». Но и им пришлось обратиться за содействием к эмиграции. Они включились в начатое Лавровым в эмигрантской печати обсуждение вопроса о нравственной ответственности всех, причастных к борьбе за утверждение в России гражданского общества. Собрав необходимые средства, они весной 1887 года направили за границу Н. И. Кулябко-Корецкого с просьбой к эмиграции организовать на привезенные средства издание газет. Всем, известным в Женеве русским эмигрантам, Кулябко-Корецкий предложил письменно ответить на вопрос, как им видятся ближайшие задачи освободительного движения в России. В ответах точки сближения существенно преобладали над точками расхождения. Для реализации сближения и было организовано издание газет: «Самоуправление», «Свободная Россия» и «Общее дело. «Группа молодых народовольцев Петербурга» передала средства специально на издание газеты «Социалист». Претензию на роль редактора этой газеты заявил тогда Плеханов и еще раз попытался заручиться поддержкой Лаврова. Петр Лаврович ответил отказом. В статье «Роль и формы социалистической пропаганды» он объяснил, с кем и почему отказывается от всякого сотрудничества. «Среди русских социалистов в настоящую минуту важны, по-моему, не теоретические или даже практические разногласия, а то, что мешает сближению групп в одну боевую партию», – писал он. Весной 1887 года Лавров заявил о своей готовности «работать со всякой группой, заявляющую себя громко и ясно социалистами-революционерами и сумевшую фактически, в России, привлечь к себе крупные силы». Поступки Плеханова Лавров считал бесчестными, поэтому продолжал не доверять ему как человеку. «Привлечением к себе крупных сил в России» Плеханов не был озабочен. Он сам признал это. «Я целые годы жил только книжкой <…> и для книжки, работа была отодвинута на будущее», – писал он, подводя итог своего десятилетнего пребывания в эмиграции. Маркс был прав: Плеханов был и оставался фразером.
Соглашаясь с нравственными требованиями Лаврова, анонимный автор одной из заметок в газете «Общее дело» спрашивал: «С чем мы боремся?» И отвечал: «С неправдой и обманом – с теми нравственными потемками, от которых почти ослепла наша бедная земля. Можем ли мы рассчитывать на успех своей деятельности, если в самих себе и в своей среде будем потакать развитию того же недуга? Это бы означало, что слепые берутся водить слепых. Сбившись с общей нам дороги, мы скорее друг друга уничтожим, чем нанесем малейшее поражение нашему общему врагу или принесем малейшую пользу дорогому нам делу». В нескольких номерах газеты «Самоуправление» проблеме нравственной «чистоты» антиправительственной оппозиции были посвящены выступления Н. К. Михайловского. Он и его коллеги, выступавшие в названных газетах, осуждали приверженцев «якобинского социализма» за использование в полемике клеветы, фальсификации и подмену отсутствия серьезной аргументации грубостью. «Левизна», представленная новыми претендентами на власть, откровенно сатанела в своем невежестве и нравственной ущербности.

12)Расправа правительства Александра III с теми, кто «справа».

Сатанела и «левизна» находившейся у власти самодержавной элиты и ее охранителей. После восстания декабристов, в течение десятилетий она не только не утруждала себя изучением требований легальной и нелегальной оппозиции, по своему существу являвшихся либеральными, но и активно сопротивлялась малейшей возможности удовлетворения этих требований. Интуитивно сознавая исходящую от удовлетворения либеральных требований опасность, представители этой «левизны» стремились любыми способами сохранить свое положение у власти. Особенно не церемонились они с нелегальной оппозицией. Усердием в жестокой расправе с ней охранителям удавалось поддерживать у самодержавия не ослабевающий страх перед крамолой, главным образом в образе «НВ». В первой половине 1887 года они расправлялись с последними корифеями «НВ» и молодыми ее последователями. 15-19 апреля 1887 года состоялся процесс над первомартовцами. Александр Ульянов, которому не было и 21 года, на следствии заявил: «Что касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, т. е. все то, которое дозволяли мои способности и сила моих знаний и убеждений». Товарищи по процессу, а их было 15 человек, говорили, что А. Ульянов «готов был дать повесить себя двадцать раз, если бы мог этим облегчить судьбу других». «Чистым идиотом» назвал его Александр III. Из пятерых, осужденных вместе с А. Ульяновым на смерть, самому молодому повешенному, В. Д. Генералову, было только 20 лет; самому старшему – В. С. Осипанову – 26. Генералов и Андрешкин взошли на эшафот с возгласами: «Да здравствует “Народная воля”»! Отраженным светом мученическая смерть Александра Ульянова высветила дорогу к лидерству младшему брату, Владимиру. Она способствовала проявлению им «болезненно-ранней потребности выказать личность» (по Достоевскому) и обнаружить «болезненно-раннюю потребность повелевать» (по Шульгину).
Через месяц, с 26 мая по 5 июня, состоялся «Процесс 21». Более двух с половиной лет провел в предварительном заключении Г. А. Лопатин, осужденный на этом процессе на вечную каторгу. Ему, самому старшему из представших перед этим судом народовольцев, было 42 года. Он заявил на суде: «Пощады не прошу и не желаю. Я сделал мало для того дела, которое было всего дороже мне на земле, и горько сожалею об этом. Но если я не сумею послужить ему моей жизнью, то знаю, что не осрамлю его моей смертью и сумею умереть также твердо и безупречно, как жил». «Ясная, критическая голова», – сказал о нем в 1870 году Маркс. Единомышленника увидел в нем Энгельс осенью 1883 года и подтвердил свое мнение в 1892 году. «Он достоин виселицы», – сказал о нем Александр III. Кто из них «справа», а кто «слева»? Замечательную речь произнес на этом суде рабочий-кузнец П. Л. Антонов, тоже осужденный на вечную каторгу. Поэт П. Ф. Якубович, осужденный этим процессом на 18 лет каторги, ответил за всех подсудимых. До суда он написал поэму «Сын». В ней прокурор объявляет подсудимому: «Я властью облечен большою!» Герой поэмы Якубовича ответил на это: «Над телом только – не душою. Что сделать властны вы со мною? Пытать? – Я пытки не страшусь. Казнить? – Я смертью наслажусь, как высшей радостью земною!».
С 1887 года более пристальное внимание охранители обратили на деятельность либеральной оппозиции. Не потому ли, что и они начинали сознавать общность целей легальной и нелегальной оппозиции? От их внимания не ускользнула заграничная поездка представителя легальной оппозиции Н. И. Кулябко-Корецкого, первым результатом которой явилась активизация издательской деятельности эмиграции. Сообщая об этом по начальству, Рачковский писал, что главная цель издающихся эмиграцией газет состоит в «возбуждении критического отношения к установившейся по их мнению реакционной внутренней политике». В России началось расследование «По делу о лицах, распространявших газету “Самоуправление”». В составе множества арестованных оказались: В. А. Гольцев, Ф. И. Родионов, В.И. Соколов. В деле содержались донесения агентов, сообщавших об их встречах накануне и после состоявшейся поездки с А. И. Чупровым, И. И. Янжулом, С. А. Муромцевым, Ф.И. Родичевым, И.И. Иванюковым. Доносчики сообщали, что на этих встречах шла речь об организационном оформлении либеральной оппозиции.
Начальнику жандармского управления по Москве Н. С. Бердяеву арестованный В. А. Гольцев возмущенно заявил: «Я не думаю, чтобы меня могли преследовать за либеральные убеждения. На Западе, где есть свобода слова и печати, везде, где существуют парламенты, – там злейшие враги революции – либералы». Виктору Александровичу было невдомек, что охранители уже видели опасность для своего положения как в революции, так и в эволюции. Разъясняя «заблуждение» профессора В. А. Гольцева, начальник ГЖУ по Москве заявил: «Требования свободы слова и печати не гармонируют с требованиями российских законов. Единственным ненаказуемым способом воздействия на правительство в России является громкое выражение верноподданнических чувств». В 1887 году все было так, как 25 лет назад. В 1863 при Александре II в «Убежище Монрепо» М. Е. Салтыков-Щедрин о «единственном ненаказуемом способе воздействия на правительство в России» писал: «Внутренняя политика – беспрепятственность иллюминации». Почему так живуча в России эта установка, начальник ГЖУ объяснил профессору В. А. Гольцеву: «Либеральные требования, относятся к задачам “НВ” как часть к целому. Союз либералов с народовольцами по опасности знаменательный, а грустные результаты от него не заставят, как надо полагать, себя ждать в недалеком будущем». Этот союз существовал с момента написания программы «НВ» – с весны 1880 года, но уже в 1879 году охранители ответили на него тремя виселицами в мае и еще тремя – в августе. К моменту беседы Бердяева с Гольцевым на совести охранителей было еще 27 повешенных народовольцев. «Спасая» самодержавие от этого реального и благоприятного для России союза легальной и нелегальной оппозиции, – элита и охранительная система готовили гибель и России, и самой себе. «По делу о распространении газеты “Самоуправление”» в числе сосланных в «не столь отдаленные места» в 1888 году оказался и Н. К. Михайловский. В связи с этим делом права читать лекции в российских университетах были лишены профессора: М. М. Ковалевский, Ю. С. Гамбаров, А. А. Исаев. Недовольство властей они вызвали популярностью своих лекций: экономист-статистик Исаев лекциями о результатах деятельности земств, социолог Гамбаров – на тему «человек и общество». Ковалевский, специалист по истории государства и права, убедительно доказывал преимущества конституционной демократии по сравнению с монархическими режимами. Они были участниками легальной оппозиции самодержавию. Своей деятельностью за пределами России они продолжили традицию нравственного сопротивления любым видам насилия и лжи. Их последователей с середины 1950-х годов стали называть в СССР «диссидентами». За границей эти профессора сблизились с И. И. Мечниковым и с известными учеными научных центров Европы и Америки. Занятие наукой и вне Родины продолжало оставаться их способом сопротивления «левизне». Одновременно с Кравчинским и Лавровым они помогали миру узнавать Россию, ее науку, литературу и жизнь. Располагая богатейшими статистическими материалами и желанием служить «дорогому делу» – российской науке, – профессора-изгнанники внесли существенный вклад во все разделы международного обществоведения, естествознания, медицины, подтверждая своей деятельностью «историческую попутность» в продвижении народов мира к прогрессу эволюционным путем. Периодически наезжая в Россию (не лишенные российского гражданства), они продолжали изучать российские статистические материалы и новейшие научные исследования. К российским источникам они смогли присоединить материал, освещавший интересующие их проблемы в других странах мира. А. А. Исаев провел такую работу, читая лекции в Бельгии, Германии и во Франции. Ковалевский и Гамбаров читали лекции в Париже, Стокгольме, Оксфорде, Брюсселе, Сан-Франциско, Чикаго. «Гражданами мира» называли российских профессоров в научных центрах Европы и Америки. Они сотрудничали с Э. Вандервельде в «Обществе социальных реформ». Их труды изучали: Энгельс, Спенсер, Э. Б. Тэйлор, Г. Тард и другие известные ученые Европы.
Знающие и честные на Востоке и на Западе выбирали эволюцию. Отмеченные отсутствием нравственного начала, в теории и в практике – невежды, – ратовали за революцию для утверждения «якобинского социализма» с коммунистическим самодержцем на троне. И это предвидел Герцен. Коммунизм он считал «самодержавием наоборот».

13)Плеханов – учитель молодых приверженцев разлома России.

Эту молодежь ему удалось «соблазнить фокусами» «якобинского социализма». Они были разными эти молодые люди рождения 1869 и 1870-х годов. Один из них – Ю. Раппопорт – в мае 1889 года привез в Женеву программу той «Группы народовольцев», в которую до своей гибели входил Александр Ульянов, и предложил Плеханову познакомиться с ней. Прочитав программу, Плеханов заявил Аксельроду: «Общий дух ее, несомненно, наш». И далее с восторгом: «Мы можем сказать, что мы победили: о “НВ” в программе нет ни слова». Способность превращать подлость в «достоинства», а бездеятельность – в «достижения» – и это унаследовали от Плеханова его ученики и ныне здравствующие наследники его учеников. От артистов-революционеров 1840-х годов к «красным дьяволам» 1871 года, от них к «героям революционной фразы» и к российским «спевшимся радикалам» с Плехановым во главе в 1878-1889 годы. Таким был «исторический путь» утверждавшегося обмана «левых». Провозглашением в мае 1889 года: «Мы потрясли» Котляревского и «Мы победили» Плеханова – это было признание общности стремлений существующего и будущего самовластья, независимо от цвета «знамен», под которыми шли прежде и идут сегодня его апологеты. На совести российского самовластья второй половины XIX века 27 повешенных народовольцев, 56 народовольцев и 2 чернопередельца, осужденных на вечную каторгу, 573 народовольца, осужденных на разные сроки каторги. (Подсчет осуществлен по книге: Н. А. Троицкий. «Народная воля» перед царским судом». Саратов, 1883). Будущее самовластье устами Плеханова уже откровенно готовило своим противникам – куда более страшную гильотину.
В мае 1889 года вместе с охранителями Плеханов «торжествовал» «победу» над теми, кого в 1848-1889 годах в легальных и нелегальных условиях в России и в эмиграции объединяла «сила мысли, сила правды, сила слова». Они требовали утверждения равенства сверху донизу всех перед законом в самостоятельном выборе хозяйственной, творческой, политической деятельности и равной ответственности каждого за последствия своей деятельности. Они требовали принятия Конституции. У них «идея и совесть не лежали на разных полочках. Они были слиты» (Ю. В. Давыдов). Своей теоретической и разносторонней практической деятельностью они доказали, что Россия не нуждалась ни в советах, ни в инструкциях немецких «мудрецов» в интерпретации Плеханова. Ковалевский назвал Маркса «самым крупным выразителем прогрессивных течений общественной мысли» потому что, изучая и сопоставляя эволюции Запада и России, он показал, как можно перейти от заблуждений молодости к научному творчеству и поддержать «жизнь, развитие, движение». Маркс ушел из жизни «правым».
В 1923 году Дейч оправдывал то, что они с Плехановым начали осуществлять в 1881 году. В условиях набиравшей обороты большевистской мясорубки он писал: «Репрессии и обстановка в лагере революции ДИКТОВАЛИ (Охранке и Плеханову – Е. Е.) НЕОБХОДИМОСТЬ ЛИКВИДИРОВАТЬ утопическую социалистическую идеологию в пользу марксистской (?) или социал-демократической» (?). В пользу какой – не решился сказать, так как большевистская «мясорубка» могла прихватить и его. До августа 1941 года Дейч мог наблюдать, как в «Прокрустово ложе» чудовищной идеологии укладывались миллионы российских граждан. Зло «левизны» исподволь и долго готовилось к реализации своих побуждений, пока оно начало действовать в виде ленинизма, сталинизма, гитлеризма, франкизма и т. п.
Вернемся в май 1889 года. Полученную от Ю. Раппопорта программу молодых народовольцев Плеханов-«победитель над “НВ”» намеревался либо привести ее в соответствие с программой радикального крыла немецкой социал-демократии, либо расстаться с народовольцами окончательно, если объявится возможность – и расправиться с ними.
Вторым представителем новой молодежи, представшим тогда перед Плехановым, был молодой марксист Рязанов Дмитрий Борисович. Он тоже прибыл в мае 1889 года, якобы, на Всемирную выставку в Париже, но главным для него была встреча с Лавровым, Плехановым и его соратниками. Ко времени проведения Всемирной выставки была приурочена работа учредительного конгресса II Интернационала. В процессе его подготовки достойным представителем от России подготовительный комитет посчитал Кравчинского и для участия в его работе прислал ему приглашение. Отказываясь от приглашения, Сергей Михайлович сообщил в комитет, что роль представителя от России больше подходит Плеханову. Повторив приглашение Кравчинскому, комитет прислал такое приглашение и Плеханову. Плеханов принял участие в работе конгресса, но его выступлением практики освободительного движения в России остались недовольны.
Рязанов на всю жизнь запомнил рассказы Лаврова об истинном Марксе и с того времени собирал документы, чтобы поведать об этом всем, кого интересует правда. Рязанов подхватил от Лаврова нить правды о Марксе. Лучом света эта правда была озарена в 1924 году. Но вскоре она была так надежно спрятана, что до сих пор мало кто верит в то, что эта правда когда-нибудь существовала. И все-таки – правда не умирает. Рязанов был критически настроен к группе «Освобождение труда». В беседе с Плехановым и Засулич, вспоминал Дмитрий Борисович, ему пришлось оспаривать их оценку Чернышевского, Зибера, Лаврова и указать им на незнание ими новейшей российской научной литературы. Это был тот случай, писал в воспоминаниях Рязанов, когда такие политики, как Плеханов, «доходят до всего своим умом, и часто видят только заднюю исторического процесса» (выделенная фраза принадлежит Марксу – оговаривался Рязанов). Много лет прошло, прежде чем Рязанову окончательно удалось освободиться от пут инсинуаций Плеханова, Ленина и их приверженцев, но это стоило ему жизни.
После окончания работы конгресса Кравчинский организовал и обеспечил Плеханову и Аксельроду поездку в Лондон. Там и состоялось долгожданное личное знакомство Плеханова с Энгельсом, которое он жаждал «использовать для воздействия на публику».
По возвращении в Женеву, свое первое письмо к общепризнанному среди социалистов кумиру Георгий Валентинович начал с «придворного поддакивания»: «Мой генерал!» Энгельс на это ответил: «Я – не генерал. Мое имя по-русски Федор Федорович». «Мой учитель!» – обратился Плеханов к Энгельсу в следующем письме. Энгельс отверг и это обращение, повторив, какое обращение к себе он считает приемлемым. Эта подобострастность в отношении к общепризнанному авторитету предполагала утверждение в собственном окружении Плеханова подобную же подобострастность по отношению и к нему, Плеханову. Подобострастное отношение Плеханова к живому Энгельсу, после смерти – к его имени, сохранялось до выхода из печати в 1912 году четырехтомного издания эпистолярного наследия Маркса и Энгельса, подготовленного к печати душеприказчиком и хранителем архива Энгельса Эдуардом Бернштейном. Из этого издания Плеханов узнал, наконец, о действительной оценке Марксом и Энгельсом его «теоретической» и практической «деятельности» в эмиграции. О реакции Плеханова на эту правду сказано выше.
Как предупреждал С. М. Кравчинский, и насаждение придворного поддакивания – партийной мертвечины – тоже начинал Плеханов. С момента появления его в составе II Интернационала «партийная мертвечина» превратилась в русской социал-демократии в принцип партийного «этикета» и партийной иерархии.
Опыт использования клеветы и фальсификации для самоутверждения большевики унаследовали тоже у Плеханова. В благодарность за включение его в состав Интернационала, Плеханов изо всех сил старался угодить своим коллегам. Трибуну Интернационала он использовал для дискредитации народовольчества и его идейных вдохновителей. В 1891 году только потому, что конгресс осуждал международный анархизм, свою «причастность» к борьбе против него Плеханов продемонстрировал клеветой. Начиная от Белинского, приверженцами анархизма он объявил Чернышевского, Лаврова и их единомышленников в России и в эмиграции. И так на каждом конгрессе фальсификацией и подменой понятий Плеханов третировал приверженцев «силы мысли, силы правды, силы слова». Кто не поленится, может прочитать его выступления на конгрессах в его собрании сочинений.
Таким был «учитель» «социалистов в нашем смысле слова» поколения рождения 1869-1879-х годов. Из этих первых учеников Плеханова на слуху нашей горестной памяти остались верхи этих «социалистов»: В. И. Ленин, Н. К. Крупская, М. Н. Покровский, Л. Б. Красин, П. А. Красиков, Л. Д. Троцкий, И. В. Сталин, Ф. Э. Дзержинский, Р. С. Землячка, М. И. Калинин, А. В. Луначарский, В. Р. Менжинский, М. С. Урицкий, Н. В. Крыленко. Усвоенную ими по сочинениям Плеханова технологию «околдовывания» (клеветой и фальсификацией) Ленин превратил в «возвышающий обман» легковерных и откровенных искателей карьеры. «Прочитав несколько статей Плеханова, я убедился, что Ленину было у кого учиться беспринципности», – писал в 1967 году участник активного сопротивления любым видам насилия и клеветы А. Т. Марченко. В первые годы XX века воинствующую беспринципность Ленина усвоили и после 1917 года реализовывали: Н. И. Бухарин, К. Е. Ворошилов, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, К. Б. Радек, Я. М. Свердлов, Г. Г. Ягода, Н. И. Ежов, Л. П. Берия, Я.С. Агранов, А.А. Жданов. Это было поколение, рождения 1880-1890-х годов. «Что роднило и до сих пор роднит их?» – прервём негодующий вопрос другого участника сопротивления любым видам насилия и лжи В. Е. Максимова. Он задал этот вопрос в 1979 году. Роднила их всеобъемлющая «левизна»!!!
По-молодости увлекались, но поразились не научностью, а грубой безаппеляционностью сочинений Плеханова и навсегда отвергли «возвышающий обман» Ленина: П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, Н. С. Русанов, Н. А. Бердяев, К. М. Тахтарев, П. П. Рябушинский, С. И. Морозов, М. В. Сабашников, С. В. Сабашников, Ю. О. Мартов, А. Н. Потресов, Ф. И. Дан и громадное большинство их одногодков или близких по рождению с Лениным, Троцким и Сталиным молодых людей. Для сопоставления оставленного следа из того же поколения по рождению, но приверженцами эволюционного пути развития России были экономисты: – Ф. А. Щербина, П. А. Гейден, С. Н. Прокопович, М. В. Вишняк; философы – С. Л. Франк, А. Н. Бердяев, И. А. Ильин, Ф. А. Степун; поэты – А. А. Блок, Н. С. Гумилев, И. А. Бунин; религиозные писатели – И. С. Шмелев, В. В. Зеньковский, С. Н. Булгаков, И. И. Восторгов; предприниматели – В. П., С. П., П. П. Рябушинские, А. И. Коновалов, И. А. Морозов, С. И. Мамонтов; командный состав русской армии – А. В. Колчак, А. И. Деникин, П. Н. Врангель, В. Б. Станкевич, Н. А. Баратов, В. О. Каппель. Этот скорбный список утраченной гордости России можно продолжать до бесконечности.
После октябрьского 1917 года переворота, приступая к всенародному систематическому распространению «возвышающего обмана», Троцкий писал в январе 1918 года, будто через сочинения Плеханова и его устные выступления «российская общественная мысль впервые заговорила языком действительной науки». Будто своим участием в работе II Интернационала Плеханов «установил идейную связь с рабочим движением всего мира». Будто он «раскрыл русской революции реальные возможности и перспективы, найдя для них ОПОРУ (?) в объективных законах хозяйственного развития». Проследим путь их «поисков», посмотрим на их «научные находки».

14)«Правые» и «левые» в 1890-е годы.

Исследователи, обосновывавшие преимущества эволюции, со времен Герцена отличались «силой мысли, силой правды, силой слова». Они не занимались «поисками» не существующих теоретических «кладов». Как Маркс, они изучали «изменяющиеся обстоятельства» и всесторонней теоретической работой и практической деятельностью обеспечивали постепенное возрождение России и продвижение ее к прогрессу мирным путем. Подводя итоги земских обследований по системе, «обнимающей всю жизнь населения», председатель ВЭО Петр Андреевич Гейден писал: «Большую работу по изучению состояния сельского хозяйства и по районированию страны в зависимости от естественноисторических и производственных особенностей проделали В. А. Мякотин, А. В. Пешехонов, А. И. Скворцов, А. Н. Челинцев». Они подтвердили вывод С. Я. Капустина о невозможности решения аграрного вопроса в России единственным способом, без учета природно-почвенных особенностей, исторически сложившихся традиций и различного состояния крестьянских хозяйств.
Ковалевский, Кареев, Исаев располагали значительным опытом научных исследований российских «изменяющихся обстоятельств». Вынужденно оказавшись вне России, они вместе со своими коллегами в странах Западной Европы продолжали заниматься научным обоснованием эволюционного пути продвижения к прогрессу, к социализму и в этих странах. Изучению истории народного хозяйства западноевропейских стран Н. И. Кареев посвятил солидный труд в семь томов. Исследования западноевропейских реалий Ковалевским, Исаевым, Кареевым показали, что именно эти реальные условия исключали, как и в России, возможность решения аграрного вопроса единственным способом – через национализацию земли. Примечательно, что меры по содействию развитию сельского хозяйства, на которых их коллеги настаивали в европейских парламентах, совпали с теми, которые в 1881 году Карл Маркс рекомендовал для вывода из тупика сельское хозяйство России.
По результатам своих исследований и личных контактов А. А. Исаев писал, что представители умеренного крыла немецкой социал-демократической партии Э. Давид и Г. Фольмар требовали от правительства Германии оказания помощи общинам и мелким крестьянским хозяйствам через организацию государственного земельного кредита, в страховании, в создании сельскохозяйственных школ и образцовых хозяйств. Обводнение и осушение они предлагали проводить за счет государства. Ф. О. Герц в Австрии, Э. Вандервельде и Г. Дени в Бельгии, – писал А. А. Исаев, – доказывали в парламентах необходимость поддержки мелкого крестьянского хозяйства. Социалисты Бельгии требовали от правительства выделения 150-ти миллионов франков для покупки земель в собственность общин и безработных. Во Франции на поддержании мелкого крестьянского хозяйства настаивали Жорес и его единомышленники. Отмечая жизнеспособность крестьянской общины, с 1892 года французские социалисты требовали от Правительства ежегодного ассигнования в 40 миллионов франков для поддержания мелкого крестьянского хозяйства и общин. Они предлагали направлять большую часть средств на увеличение площади общинных земель, но без права раздела и отчуждения. В России на праве пользования землей настаивал В. В. Хижняков, теоретик и практик кооперативного движения, позже председатель Всероссийского крестьянского союза. Английские социалисты тоже настаивали в парламенте на необходимости оказания содействия фермерским хозяйствам. Этим путем решения аграрного вопроса пошли США и Австралия. Так в процессе научных исследований и в практической деятельности делался выбор в пользу эволюции, как в России, так и на Западе.
В отличие от них, радикальные «левые» немецкой социал-демократической партии, «герои революционной фразы» по Марксу, продолжали настаивать на социалистической революции «огнем и мечом», на социалистическом преобразовании сельского хозяйства через национализацию земли. Преклоняясь перед лидером этой партии В. Либкнехтом (1826-1900), депутатом I и II Интернационалов, лично знавшего и Маркса с Энгельсом, Плеханов, намерившись показать общность его и своих представлений, решил продемонстрировать ему тождество, – не изучая ни того, ни другого, – социально-экономического состояния России и стран Западной Европы. В качестве «убедительного» примера он использовал голод, свирепствовавший в 1891-1892 годах среди крестьян Самарской губернии. В мае 1892 года в органе немецких социал-демократов газете «Vorw;rts» было опубликовано его «Открытое письмо В. Либкнехту». Гибель голодающих крестьян в Самарской губернии в своем письме Плеханов представил показателем, якобы, подтверждающим «агонию старых хозяйственных условий России. Последняя четверть века, – продолжал Плеханов, – принесла такое разложение старого крестьянского хозяйства, что, кажется, просто пошлостью противопоставление России Западу, как страны, где господствует крестьянское хозяйство». Гибель голодающих крестьян Самарской губернии Плеханов представил Либкнехту в качестве уже происходящей «исторически неизбежной гибели крестьянской общины». «Историческая неизбежность гибели крестьянской общины» – эту догму Плеханов продолжал считать «объективной» предпосылкой социалистической революции в России. Повзрослел Плеханов, но мудрость так и не посетила его.
В это же время на ту же тему фантазировал и ученик Плеханова В. И. Ульянов, тогда самарский помощник присяжного поверенного. В полном соответствии с «информацией», полученной им из сочинений учителя, он бесцеремонно, – вспоминал очевидец В. В. Водовозов, – третировал комиссию по оказанию помощи голодающим крестьянам Самарской губернии. В составе комиссии работали Л. Н. Толстой, П. А. Гейден, князь В. А. Оболенский. Двое последних – участники обследований по системе, обнимающей всю жизнь населения. Ленин, «изучивший» Россию и российских крестьян по «трудам» Плеханова, объявил деятельность комиссии реакционной, якобы искусственно сдерживающей «объективную» обусловленность классового расслоения крестьянства и будто бы намеренно тормозящей «историческую неизбежность гибели крестьянской общины». Для учителя и его ученика гибель крестьян, неважно вследствие чего – голода, революции или гражданской войны – это есть «действие объективного закона хозяйственного развития», «опора» революции. Так в начале 1890-х годов Ленин и его единомышленники по призыву своего учителя вышли на «поле брани» в «войне не на жизнь, а на смерть» против приверженцев эволюции. В пользу «возвышающего обмана» – «социализма через революцию – Ленин разворачивал свою деятельность в России, Плеханов – клеветническими выступлениями на конгрессах Интернационала.
Ульянова Энгельс не знал, а «деятельность» Плеханова была тем обстоятельством, которое побудило его принять личное участие в объединительной деятельности Кравчинского и Лаврова. Продолжая, начатую в июле 1884 года, деятельность по объединению усилий нелегальной и легальной оппозиции в России, в 1891 году в статье «С чего начать» Кравчинский писал: «Партии должны оставаться отдельными, независимыми целыми, как войска разного оружия, входящие в одну армию. Союз между ними необходим, но союз только нравственный, основанный на взаимном понимании и доверии и на сознании общности интересов». В 1892 году в статье «Чего нам нужно и начало конца» он разъяснял: «Социализм не стоял и не стоит препятствием для объединения русской оппозиции. Нам дороги интересы свободы всех русских без различия партий; мы готовы защищать ее во имя общего внеклассового чувства гражданской солидарности, которая существует во всех передовых странах в тем большей степени, чем они культурнее. В вопросе политическом, составляющем злобу дня, наша программа есть именно программа передовой фракции русских либералов». Для содействия такому союзу Лавров, получив согласие Энгельса, опубликовал в 1892 году содержание его беседы с Лопатиным, состоявшейся в сентябре 1883 года и тогда же переданной Германом Александровичем в письме к М. Н. Ошаниной. Используя документы своего архива, Лавров начал издавать «Материалы для истории русского революционного движения». В «Летучих листках» лондонского Фонда вольной русской прессы и в листках «С родины на родину» соратники Кравчинского и Лаврова пропагандировали тогда идею такого нравственного союза.
Относительно российского освободительного движения Плеханов оставался верен однажды избранной для себя роли: «исправлять» россиян под радикально «левых» немецких социал-демократов, или расстаться с ними. Как индивид сугубо авторитарный, он исключал доверие, общность интересов, взаимопонимание и союз с какой бы то ни было организацией в России. Громко провозглашаемой «верой» в объективные законы общественного развития Плеханов скрывал свои истинные «желания, побуждения и цели». Ответить на призыв Михайловского 1869 года – «раскрыть без остатка свою истинную сущность», – инсинуаторы всех времен и народов не способны. Пропасть между приверженцами эволюции и революции становилась непреодолимой. Но именно в том, 1892 году, Энгельс решил предпринять попытку преодолеть эту пропасть.
В течение 50 лет, являясь участником международного социалистического движения, Энгельс отказывался вмешиваться в дела его национальных отрядов. Но ситуация в России заставила его отказаться от своего правила. Кравчинский был рядом. Представителем от Лаврова в Лондон поехал экономист Н. С. Русанов. «О Вашей поездке мне писал мой друг Лавров», – так встретил Энгельс Николая Сергеевича. Начиная беседу, он «выразил надежду, что союз русских марксистов и народовольцев все же состоится на почве борьбы с голодом и оппозицией правительству». Поскольку Русанов был экономистом, Энгельс захотел узнать его мнение о настоящем экономическом состоянии России. Он был приятно удивлен, когда узнал, что перед ним автор статей на эту тему – он с интересом читал их в газете «Vorw;rts». Энгельс сообщил Русанову, что редакция газеты считает его серьезным и добросовестным корреспондентом и доверяет его материалам. Назначая новую встречу, Энгельс пригласил на нее еще и Плеханова с Бебелем. Он полагал, что Бебель сможет воздействовать на немецких радикалов, а Плеханов – на российских «правоверных марксистов». Но в назначенное время на встречу пришел только Русанов.
Обоснованность стремлений Энгельса поддерживать усилия приверженцев эволюции подтверждал опыт политической деятельности, накопленный социалистами Европы после поражения Парижской Коммуны, подтверждали ощутимые результаты деятельности умеренных социалистов. Социально-экономические реалии и состояние общественного движения во Франции, Бельгии и Германии этих лет изучали: А. А. Исаев, М. М. Ковалевский, В. А. Мякотин, Н. И. Кареев, П. Б. Струве, Е. В. де-Роберти. Добросовестности российских исследователей в свое время доверял Маркс, теперь доверял им Энгельс. Их исследования подтверждали, что не радикально настроенные («герои революционной фразы»), а умеренные социалисты своей деятельностью доказывали реальность наблюдений и выводов его и Маркса последних лет его жизни. «Действуя на практике правильно» и в борьбе за демократию «идя вместе со всеми политическими партиями» (по Энгельсу), социалисты Англии и Германии добились принятия конституций, провозгласивших равенство всех граждан перед законом. В 1891 году немецкие социал-демократы смогли провести в Рейхстаг 25 депутатов вместо 6 в 1886 году. Этот результат Энгельс считал несомненным успехом…
Возможности демократической борьбы подтверждала практика социалистов и других стран. Социалисты Англии и США добились к концу века создания комитетов по улаживанию споров между рабочими и работодателями с обязательным участием в этих комитетах рабочих. В Германии социал-демократы отстояли право рабочих на участие в промышленных судах. В Бельгии. Швейцарии, Англии и Франции социалисты успешно участвовали в управлении, в разработке законов и добивались их утверждения парламентами. Результаты практической деятельности уводили от радикализма Э. Вайяна, А. Мильерана, Ж. Жореса, Ж. Геда, Э. Вандервельде, Г. Дени, К. Каутского, А. Бебеля, Э. Бернштейна, а в России: П. Б. Струве, Н. А. Бердяева, М. И. Туган-Барановского, К. М. Тахтарева и других, становившихся стойкими приверженцами эволюционного решения всех проблем развития обществ в России и в странах Западной Европы.
Первые признаки проявления эволюционной и революционной тенденций в социалистическом движении в 1849 году отметил Герцен. В революционной практике последующих десятилетий революционная тенденция отчетливо приобретала черты «якобинского социализма». Отметив в 1878 году активное проявление этой тенденции в деятельности «героев революционной фразы», «ребячливых крикунов», Маркс и Энгельс решительно отмежевались от них и в последующие годы наблюдали становление обеих тенденций: эволюционной и революционной. После смерти Маркса Энгельс продолжал наблюдать процесс утверждения этих тенденций. Не только теория, но даже сама идея социализма продолжала оставаться неразработанной. Однако даже общие представления приверженцев эволюции о социализме и способах продвижения к нему, в отличие от фантазий «якобинских социалистов», согласовывались с запросами жизни, являлись отражением этих запросов. С самого начала идею социализма они не сводили к захвату власти и форме ее. В 1860 году Н. Г. Чернышевский писал: «Сущность социализма относится собственно к экономической жизни. Но не в одном экономическом быте должны произойти коренные перемены. Переменам подвергается вся жизнь человека: и его отношение к другим людям по крови или душевным привязанностям, и его воспитание, и его национальные отношения и т. д.». В тон Чернышевскому: «социальная революция – меньше всего вопрос о завоевании власти. Она больше всего вопрос о возможности осуществления социалистического хозяйства и социалистической общественности» (С. Иванович); «между условиями нынешнего момента и социализмом долгий путь с рядом этапов <…> Социализм должен проникнуть в идеологические, политические, экономические сферы общества постепенно, в результате последовательных реформ, без резких потрясений и катастроф» (В. А. Мякотин); «путь к социализму возможен, если масса народа стоит за новый порядок, и если это есть, его можно установить спокойно, закономерно, пользуясь всеобщим, тайным, равным избирательным правом. Социалистический строй осуществится как следствие ряда подготовительных его перемен, а не как результат насильственного взрыва. Социалистическое общество не может быть создано декретом партии, повелением вождей <…> Оно может быть построено только на основании, которое устанавливают новейшие условия производства. Оно является следствием процессов, которые уже дала цивилизация, всего богатства, которое накопилось в течение веков. Лучшие представители демократии стойко держатся мысли о последовательности развития» (А. А. Исаев); «я за постепенность, как планета, как вселенная против взрыва» (Г. Фольмар, один из лидеров умеренных социал-демократов Германии); его поддерживали Э. Бернштейн, Э. Давид, Ф. Меринг; идею постепенного развития Мякотина и Исаева в России поддерживали: А. В. Пешехонов, М. В. Вишняк, Н. Ф. Анненский, старый народник Н. А. Чарушин, А. В. Чаянов, Н. Д. Кондратьев, А. В. Челинцев, В. В. Хижняков и многие известные специалисты. О таком продвижении к социализму Энгельс писал А. Бебелю 28 октября 1882 года. «Такой социализм победит, если не будет война», – предсказывал Фридрих Энгельс в 1891 году в статье «Социализм в Германии.
«Вообще идея эволюции никакого места “революции” не дает» и войне тоже, – позволим себе продолжить мысль Л. А. Тихомирова, высказанную им в 1895 году в книге «Борьба века». Уже переставший быть революционером, бывший идеолог «Народной воли» в этой книге писал: «Напрасно мечтатели «будущего строя» будут справляться с историей. Чем яснее они в ней укажут нам прогресс (подчеркнуто Тихомировым) человеческих обществ, тем более подрывают они возможность всяких чаяний революции (и войны. – Е. Е.). Прогресс они укажут только в форме эволюции. Если бы мы поверили в силу революции уничтожить эволюцию <…> мы должны будем заключить <…> что наступает разложение человечества». Л. А. Тихомиров в 1895 году не верил в прогрессивную роль революций и войн.
А Энгельс в 1891 году уже предвидел неизбежность Мировой Войны. В той же статье он высказал предположение о возможности победы и «якобинского социализма». Он писал: «Социализм победит, если будет война». Война создаст условия, при которых возможна будет манипуляция сознанием миллионов, и победит «социализм» «героев революционной фразы», «социализм» мистификаторов, отринувших нравственный критерий четкого разграничения добра и зла. «Якобинский социализм» даст сигнал к «разложению человечества» (по Тихомирову) с теми страшными последствиями, о которых еще в 1829 году писал М. Ю. Лермонтов, в 1849 – предупреждал А. И. Герцен.
Развернутую картину «социализма», который победит, «если будет война», в 1895 году представил французский социальный психолог Густав Лебон. В книге, опубликованной в России, он писал: «Коллективизм и коммунизм привели бы нас к первобытному варварству <…> Начался бы грабеж <…> Несколько тысяч эксплуататоров будет расстреляно (в России – больше. Е. Е.). Способности и умение будут замещены посредственностью. Повсюду будет равенство в рабстве. Сойдет на землю ад». Он предупреждал, что иллюзии, посеянные в массах, невозможно будет преодолеть никакими предупредительными мерами – их придется десятилетиями изживать через опыт мистифицированной революции. Приведём еще одно соображение Густава Лебона. Он писал: «Нужно, по крайней мере, чтобы один народ подпал влиянию социализма для того, чтобы дать урок вселенной. Это будет одной из опытных школ; и только такие школы могут теперь просветить ум народов, которые галлюцинируют мечтами счастья, развернутыми перед их глазами жрецами новой веры». И добавлял: «Все наши усилия должны клониться лишь к тому, чтобы этот опыт совершился скорее у наших соседей, чем у нас». Еще в 1870 году, выступая на конгрессе I Интернационала, К. Маркс и Ф. Энгельс выступили противниками такого «социализма».
Дополнительным штрихом, подтверждающим НЕПРИЧАСТНОСТЬ Энгельса к спланированному «якобинскими социалистами» крупномасштабному побоищу, является встреча российского социалиста Алексея Водена с Энгельсом, воспроизведенная Воденом в его воспоминаниях. Перед поездкой в Лондон в марте 1893 года он заехал в резиденцию Плеханова в Женеве. Надменным предстал Плеханов перед своим российским учеником. Аксельрод предупредил А. Водена о том, что по любому вопросу ему будет трудно договориться с Плехановым. Отправляя Водена в Лондон, Плеханов устроил ему суровый экзамен по части его осведомленности в марксизме. Энгельс встретил Водена в Лондоне просто, был исключительно внимателен, а во время беседы, – вспоминал Воден, – проявил способность слушать и прислушиваться к тому, о чем ему поведал новый гость из России. Во время беседы среди множества других вопросов Энгельс спросил о том, как Плеханов трактует вопрос о власти. Воден сообщил ему, что однажды в его присутствии в кругу единомышленников Плеханов заявил: «Когда “мы” будем у власти, никому, кроме “нас”, “мы” никаких свобод не предоставим». В изданных сборниках «Группа «Освобождение труда»» Л. Г. Дейч, издатель этих сборников, выразил эту мысль Плеханова круче. В узком кругу, утверждал Дейч, Плеханов говорил: «Когда мы придем к власти, мы их всех перевешаем». «Перевешаем» «одну реакционную массу». Еще в апреле 1882 года Плеханов обещал в письме к Лаврову расправиться с ней по якобинскому образцу.
В 1870 году Маркс отрицательно отнесся к власти будущего общества, если установление ее будут осуществлять индивиды, сходные с Нечаевым. Выступая на конгрессе I Интернационала, он заявил: «Если принять такие основания (демагогии и обмана – Е. Е.) для будущего общества, то будущее общество далеко превзойдет Парагвай преподобных отцов-иезуитов». Так что сообщение Водена Энгельсу не было ни случайным, ни надуманным, в чем большевики обвиняли его, упрятывая в ГУЛаг. На встрече Энгельса с Воденом присутствовал Кравчинский. Он заметил: «Социализм свыше или якобинский – оба сводятся к одному – к аракчеевщине». Такой же была его реакция на сходные мысли, отраженные в фальшивом письме, якобы присланном ИК «НВ» «Заграничным товарищам» и переданном Дейчем Кравчинскому в начале марта 1882 года.
«Если так, – отреагировал на сообщение Водена Энгельс, – тогда в ближайшее время среди русских социал-демократов неизбежны серьезные разногласия» (смертельное противоборство – Е. Е.). Продолжая свою мысль, Энгельс попросил Водена передать Плеханову, что он «не одобряет стремления без крайней надобности обострять конфликт с революционными народниками, что он (Энгельс) не может симпатизировать намерению скорее добиться осуществления в России противопоставления: здесь правоверные марксисты, там – только оттенками отличающаяся «реакционная масса», считая такое противопоставление нецелесообразным для 1893 года». Энгельс посоветовал русским социал-демократам «воздерживаться от пользования этим отравленным оружием (ядовитым жалом называл его Желябов) и, в частности, от выдавания возможной в будущем эволюции направлений за непосредственную актуальность». Он продолжал верить в то, что определение «непосредственной актуальности» деятельности любой партии является прерогативой народа.
Подводя итоги деятельности Плеханова и его немецких друзей в годы эмиграции, Энгельс отметил: «Вообще из-за границы руководить политическим движением невозможно». Воден попытался вступиться за своего учителя и сообщил Энгельсу жалобы Плеханова на то, что его «обижают эти народники». «Кто Плеханова обидит, не обидит ли всякого сам Плеханов», – парировал Энгельс. На попытку Водена «защитить» Плеханова как первого русского «марксиста», Энгельс ответил: «Если Плеханов – марксист, то я – не марксист». Таким образом, до появления на политической арене Ленина Маркс, Лавров и Энгельс успели указать на непричастность «ребячливых крикунов» и Плеханова в их числе к теории, идеологии и практике Маркса.

VI. Ленинский план разлома России.
1.Плеханов и Ленин. Учитель и ученик разлома России.

«Философы до Маркса различным образом объясняли мир, а задача состояла в том, чтобы его переделать», – утверждал В. И. Ленин (искажая мысль Маркса и посягая на творение Всевышнего).
«Победителю ученику от побеждённого учителя» – такие слова, сказанные когда-то Жуковским Пушкину, следовало бы адресовать Ленину от Плеханова, чтобы соблюсти историческую справедливость. Чаяния всей жизни Георгия Валентиновича его ученик – Владимир Ильич Ульянов – унаследовал, предав забвению праотца, и реализовал только для себя. Неоднократно упоминаемый нами мифический персонаж обрел плоть и «страшная сказка» (почти как в известной советской песне ) стала былью. Россия настолько поддалась чарам «нечистой» истории, что и сама почти стала «нечистой»!!! Но… мы забегаем вперед…
Прикрывая заимствованное у Плеханова чаяние именем Маркса, переделку мира под свою прихоть Ленин начал с наступления на демократов и демократизм. Ветераны КПСС продолжают соблазнять молодежь фантазиями о «гениальности» Ленина, Сталина и выпестованной ими партии. Но даже и те, кто уже давно не верит в их гениальность, продолжают находиться в плену утверждения А. М. Горького о том, что «большевики отравились гнилым ядом власти» и поэтому трансформировались в мерзавцев. Конечно, стыдно сознавать то, что небольшой группе авантюристов, которые изначально были мерзавцами, удалось пленить не только народы России очевидными фантазиями, принудить их так усвоить эти фантазии, что они до сих пор никак не могут освободиться от них окончательно. Русская пословица гласит: «Сказка ложь, но в ней намек – добрым молодцам урок». Большевистская сказка о «социализме» без лица и с «человеческим лицом» не стала, к сожалению, уроком. Не раскрытая до конца ложь сказки Ленина о «переделке мира», оплаченная жизнями россиян по общему количеству, равному половине нынешнего населения нынешней России, помогает современным коммунистам наводить на свою агонию оптимистический грим и разыгрывать из себя деловых партнеров. Не раскрытая до конца ложь сказки Ленина стимулирует активность современных левых всех окрасок во всем мире, своей деятельностью сегодня подтверждающих предвидение протоиерея И. И. Восторгова, высказанное им в 1905 году: левые «всегда будут прорываться к революции и насилию»… С самого начала политической деятельности Ленина «переделка» мира им и его «верными соратниками» означала «войну не на жизнь, а на смерть» миллионов. Это был его и его «верных соратников и последователей» выбор. Ни Маркс, ни Энгельс в этом их выборе не повинны. Утверждение А. Н. Яковлева о том, что «немцы не захотели жить по Марксу и Энгельсу, а нам подсунули», – неверно. Оно свидетельствует о том, что и таких, как он творческих интеллектуалов, большевикам удалось «пленить» фантазиями ленинской доктрины – «единственно правильной революционной теорией». Ответственность за последствия выбора Ленина, Сталина и всех их последователей, вплоть до Г. А. Зюганова, лежит только на них самих. Последователи Ленина и Сталина не опомнились, не изменились. До сих пор, вместо покаяния, преступления своих «прародителей» они стараются представлять их достоинствами и достижениями, а «возвышающий обман» о коммунизме – вершиной «научной мысли».
Пока охранительная система самодержавия «расчищала» Плеханову дорогу к пьедесталу «социалистического» вождя, подрос его соперник – В. И. Ульянов-Ленин. Как и его учитель, он тоже в возрасте 23 лет начал утверждение своей претензии на роль вождя. Мистика – повторяющееся число 23? Первым самостоятельным шагом Ленина было переименование «одной реакционной массы» в «друзей народа». Так начиналось предсказанное Энгельсом противостояние внутри русской социал-демократии. Но «отравленное оружие» («жало» по Желябову) в руках Ленина оказалось смертельным: «друзей народа» он очень скоро превратил во «врагов народа». Уже считая себя лидером российских учеников Плеханова, он объявил в 1893 году: «Русским социалистам давно пора понять <…> неизбежность и настоятельную необходимость полного и окончательного разрыва с идеями демократов». Не только с идеями, но уже тогда и с приверженцами этих идей. Д. Б. Рязанов вспоминал, что выступая с такими заявлениями, Ленин проявлял «намерение немедленно расстрелять всякого демократа». С первых шагов своей политической деятельности Ленин, как и его любимый учитель Плеханов, шел в противоположную сторону от чаяний России и всех приверженцев эволюционного продвижения человечества к прогрессу.
Демократами были тогда известные и многие выдающиеся специалисты в области просвещения и образования, литературы и искусства, экономики и политики, предприниматели и благотворители, статистики и ученые-аграрии, православные священники и миллионы рядовых граждан России. Согласно воспоминаниям И. С. Шмелева, священники в своих проповедях стремились «вырывать из народа занозу зависти, власти и корысти». Они помогали своим прихожанам, богатым и бедным, сознавать свое место в жизни. В проповедях талантливых священников прихожане усваивали важный завет Священного Писания: бедняки не должны завидовать богатым, а богатые, в свою очередь, не должны строить свои отношения с бедными по принципу паука и мухи». В такой одухотворенности складывалась та система российской благотворительности, которая оставила глубокий след в истории России особенно XIX века. В воспоминаниях об И. С. Шмелеве В. П. Рябушинский, сравнивая российскую и американскую благотворительность, писал: «В США благотворительность тоже была очень распространена, и американцы делали это широкой рукой, но, в отличие от россиян, сопровождали ее презрительным отношением к тем, кому оказывали помощь». Эту же особенность отметил в своих воспоминаниях и художник К. А. Коровин. В значительной степени благотворительности обязан своим блеском «Серебряный век русской культуры». Это лишь малое поминание того, с кем и с чем Ленин требовал от своих единомышленников сначала разрыва, потом участия в полном их уничтожении. Чтобы убедиться в этом, не нужно особенно напрягаться: достаточно внимательно вчитаться хотя бы в то, что было написано Лениным до начала революции 1905 года.
Сформулированные В. А. Мякотиным идеи демократов были следующими: полная замена режима наследственной монархии режимом демократическим, конституционным; обеспечение равенства граждан перед законом; всенародное демократическое представительство со всей полнотой законодательной власти; охрана государством личных прав граждан, свобода слова, печати, вероисповедания, демократизация местного самоуправления. Вся Россия настаивала на удовлетворении этих требований уже почти столетие. В случае изъятия этих идей из содержания общественного движения в стране, оставалось: «Когда “мы” будем у власти, никому, кроме нас, “мы” никаких свобод не предоставим», – обещал Плеханов. Его давнему оппоненту – Тихомирову – это было известно. От обещания Плеханова к Ленину с его требованием «полного и окончательного разрыва» «социалистов» с демократами, началась война против самодержавной системы «личная воля – закон» с целью утверждения «коммунистического» самодержавия. Дальновидные, с острым чутьем разного ранга охотники за карьерой первыми почувствовали и поняли: чтобы быть в составе «мы», надо вовремя объявить себя «марксистом». Быть «марксистом» становилось и «модой», и надежной приманкой. К тому же требования к объему познаний таких «марксистов» были весьма не обременительными. Подтверждением того, что социалист «разорвал с идеями демократов» и приобрел «право» называться «марксистом», служило: «Признание творческой исторической работы капитализма, обобществляющего труд и создающего социальную силу, способную преобразовать общество, силу пролетариата, такое признание есть разрыв с народничеством и переход к марксизму» (В. И. Ленин). Всего-то и только? Приверженцев этой «истине» Михайловский обоснованно назвал в 1893 году «марксятами». В назидание им он писал о Марксе: «Этот великий экономист был слишком умен и образован, чтобы думать, что он открыл идею исторической необходимости и закономерности общественных явлений». Ни Плеханову, ни Ленину, потом Сталину и их последователям знатоки типа Ковалевского или Михайловского не были нужны. Их, так ими и не узнанных, они спрятали от интересующихся правдой глубоко и, им казалось, глубоко и навсегда. Для утверждения в роли вождя Ленину и Сталину требовалось окружение, по преимуществу с малым объемом знаний и отсутствием критической мысли. Такому окружению легче было внушить исключительность своей личности и добиться почитания своей персоны. Ковалевский считал российских «марксят» «очень пылкими, но не очень вдумчивыми адептами Маркса», которого он продолжал считать своим дорогим учителем, «умственным и нравственным вождем человечества». Кареев, который тоже был хорошо известен в Европе и лично Марксу и Энгельсу, писал, что Плеханов и Ленин были «не исследователями, а адептами Маркса <…> У нас в России, – объяснял он, – теория Маркса сделалась орудием партийной агитации и была ввергнута в водоворот партий, поэтому о хладнокровном, беспристрастном к ней отношении не может быть и речи». Этот «способ» использования теории Маркса «марксятами» отмечал и В. П. Воронцов. Выступая с лекциями, он говорил: «Гипотеза экономического материализма наибольшим успехом обязана партийным соображениям и расчетам». Даже чиновники Центрального комитета цензуры иностранной отметили различие между Марксом и его российскими «учениками». У «Маркса тон спокойный и объективный, а толкователи его резкие и страстные и сводят роль отдельной личности к нулю». Это писал рецензент и переводчик на русский язык трех томов «Капитала» Маркса русский социолог Евгений Валентинович де Роберти. На вопрос, поставленный перед ним комитетом цензуры иностранной в 1894 году о разрешении или запрещении перевода и издания в России вышедших, наконец, в Англии, Германии и Франции трех томов «Капитала», он ответил: «Запрещение или разрешение “Капитала” не может играть никакой роли в развитии социалистических идей в России <…> Сочинение это настолько серьезно, так трудно и отвлеченно изложено, что доступно лишь немногим завзятым поклонникам марксизма <…> Распространение марксизма опирается в России не столько на серьезную, научную переработку западноевропейских идей, сколько на простое подражание внешним формам западноевропейского политического движения». С ПОДРАЖАНИЯ немецким изгнанникам, «ребячливым крикунам», начинал Плеханов и его «верные соратники». С ПОДРАЖАНИЯ радикальному крылу германской социал-демократии, тем же «героям революционной фразы», начинали свою политическую деятельность Ленин, его соратники и последователи. ВСЕ немцы, как и Энгельс с Марксом, в выборе ни Плеханова, ни Ленина не повинны.
Прав был Михайловский: «марксятам» не нужно было ни научных знаний, ни критической мысли». И сочинения одного из них, Ленина, действительно, демонстрировали отсутствие и научных знаний, и незнание им работ Маркса и Энгельса, написанных ими после 1875 года, в том числе и нового, третьего тома «Капитала», уже изданного в Европе и доступного каждому россиянину, владеющему не только русским языком. По здравом размышлении, цензура решила «снять приманку запретности» и разрешить издание всех трех томов «Капитала», сохранив запрет на два предисловия Маркса к ним и на все популярные изложения «Капитала». Так в 1896-1898 годах были изданы на русском языке три тома «Капитала». Но Лениным они не были востребованы. В его плане разрушения России истинному Марксу места не было. Его необходимо было тоже основательно спрятать.

2)Ленинский план уничтожения российского крестьянства.

Итак, В. И. Ленину было 23 года, когда он начал сочинять свою доктрину, обнаружив при этом большую осведомленность, чем его учитель. Он только что прочитал статью Маркса «О национализации земли» (1872) и две статьи Энгельса «К жилищному вопросу» и «Об авторитете»(1875). Эти работы для Ленина стали программными до конца его жизни. Как известно, до определенного времени Энгельс и Маркс действительно считали мир крестьянина «миром отупения» и «идиотизмом деревенской жизни». «Изменяющиеся обстоятельства» в России и в странах Западной Европы опровергли их ошибочные утверждения, и они успели согласиться с выводами добросовестных исследователей. Ленин не был исследователем творческого наследия Маркса и Энгельса. Он повторял за Энгельсом то, от чего тот успел отказаться: «Крестьяне забитый, загнанный люд, способный только на тупое отчаяние, а не на разумный и стойкий протест и борьбу», – утверждал Ленин в 1898 году, интерпретируя мысль Ф. Энгельса, высказанную им в 1875 году: «Желать низвергнуть современное буржуазное общество, сохраняя крестьянина как такового, – чистейшая утопия». Это утопическое утверждение Энгельса для Ленина стало «истиной». Но Энгельс был исследователем, Ленин – никогда им не был. Но одно обстоятельство заставило его призадуматься: крестьяне составляли большинство населения России – 73,4%. Одним махом их не уничтожить. С разрешения этой проблемы Ленин начал «научную» разработку своей доктрины. Услужливые интерпретаторы назвали эту доктрину «ленинской теорией социалистической революции». Не имея ни малейшего представления об интересах крестьянства, он утверждал: «От гнета капитала мелкое крестьянское хозяйство может избавиться, только примыкая к рабочему движению, помогая ему в его борьбе за социалистический строй, за превращение земли, как и других орудий производства <…>, в общественную собственность». Так Ленин придумал положение «теории социалистической революции» о «союзе рабочего класса с крестьянством». Ни одного крестьянина, который жаждал бы превращения урезанного реформой 1861 года, но ЕГО клочка земли в «общественную собственность», – статистики, обследовавшие крестьянские хозяйства при жизни Маркса не обнаружили. Именно на основании их трудов, напомним, Маркс отказался от превращения земли в «общественную собственность» и дал иное решение аграрной ренты в III томе «Капитала». В «Ответе Плеханову» Маркс ведь обратил внимание на опасность ошибочного толкования аграрной ренты на практике. Он исключал возможность «силой привязать крестьян к их земле, в случае, если у них сверх меры отбирается продукт их сельскохозяйственного труда». А если отобрать всю землю…? И вместо всего силой отбираемого сельскохозяйственного продукта «дать» им на их «трудовые дни» палочки? Экономистам-статистикам в их обследованиях, продолжавшихся и в годы Мировой Войны, крестьян, которые бы мечтали об «общественной собственности на землю», обнаружить тоже не удалось. Напротив, они увидели и услышали, как просветленное крестьянство еще накануне первой русской революции требовало: «Дайте нам одинаковые права с другими гражданами, определите наши обязанности и не вмешивайтесь больше в наши дела». Ленин – не исследователь, не теоретик и не практик жизни: запросы живущих его не интересовали. Как «теоретик» – «обновляя» терминологию, он утверждал доктрину, до него сочиненную «героями революционной фразы». Эта его «способность» писать ослепляла его окружение и обеспечивала ему возможность даже от них тщательно скрывать свои истинные намерения и цели. Следующим этапом в сочинении им его доктрины «социалистической революции», были «поиски» в России капитализма на той стадии его развития, которая являлась бы безусловным предвестником революции. В отличие от своего учителя, Ленин не ограничивался заимствованиями. Даже для заимствованных «теоретических» положений, не говоря уже о придуманных им самим, и в 1893 году Ленин искал «научное» обоснование их и обоснования источниками именно российского происхождения.
Действительно, он искал и изучал труды российских экономистов-статистиков, но с выбором – только такие, в которых содержался бы материал, подтверждающий усвоенную им из сочинений Плеханова идею об утверждении в России буржуазного общества и капиталистического производства, с «исторической неизбежностью» предвещавших гибель общины и с нею крестьянства. В статье «По поводу так называемого вопроса о рынках» Ленин использовал труды В. И. Орлова (умер в 1877 году), около 13 лет заведовавшего статистическим бюро Московского губернского земства. Орлов лично обследовал 5 тысяч крестьянских дворов Московской губернии. Вместе с Исаевым, Карышевым и Каблуковым Орлов издал 8 томов статистических обследований Московской губернии. Ленину хватило одной его работы, той, в которой В. И. Орлов делал вывод о росте внутреннего рынка. Этот вывод Ленин использовал для «научного» обоснования положения об утверждении капиталистических отношений в российской деревне. Рост числа потребителей Ленин посчитал следствием расслоения крестьянства, увеличения численности пролетариев города и деревни, лишаемых собственности и превращаемых в потребителей, то есть в пролетариат. В статье «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни» Ленин использовал исследования В. Е. Постникова. По результатам обследования южных губерний Постников делал вывод о распаде общины и быстром расслоении крестьянства. В 1893 году, когда Ленин писал названные выше две статьи, он исключил из числа источников, результаты обследований К. А. Вернером Таврической губернии, В. В. Хижняковым – Херсонской, И. И. Петрункевичем – Черниговской губернии, тоже относившихся к югу России. Эти исследователи не давали требуемых Ленину «научных» «подтверждений» о наличии вызванных развитием капитализма классовой дифференциации, классовых противоречий и обострения их в деревне. Для вывода о неизбежности при капитализме классовой борьбы в деревне наблюдения В. Е. Постникова Ленин посчитал для себя достаточными и «убедительными». Эти две статьи можно считать черновыми набросками будущей книги Ленина «Развитие капитализма в России». Он о них не вспоминал. «Подзабыли» их и его последователи. Впервые первая была издана в 1923, вторая – в 1937 году. По «запросам» времени?
«Теоретически», казалось, все было готово для того, чтобы «одним махом перескочить» не в анархический, а в автократический «коммунистически-атеистический рай». Но 73,4% крестьян не проявляли желания «превратить землю в общественную собственность». Ждать, когда они проснутся для ленинского «социализма», означало отодвинуть на неопределенное время главное стремление Ленина: «переделать мир» под себя, «направить» его (по Плеханову) на «надлежащую» дорогу, ведущую к захвату власти. Чтобы ускорить «пробуждение» крестьян для революции, в 1895 году Ленин выдвинул идею о «внесении классовой борьбы в деревню». СВЕРХУ! В книге «Детская болезнь “левизны” в коммунизме» (1920), ставшую эталоном «возвышающего обмана», собственную зверскую фантазию о «внесении классовой борьбы в деревню» Ленин представил как результат полувековых (1840-1890) «поисков» Россией «единственно правильной революционной теории». Появлением этой фантазии Ленин датировал и начало становления «теории» большевизма (теории зверства), себя в роли «теоретика» («возвышающего» обмана), вождя российской социал-демократии (преступников) и основателя «исторического опыта большевизма» (опыта преступлений). Ленин продолжил начатую Плехановым традицию самоутверждения фантазиями, с неизбежностью превращавшимися в клеветнические измышления – инсинуацию.
Но в 1895 году на самостоятельную реализацию идеи о «внесении классовой борьбы в деревню» Ленин не решился. С надеждой на одобрение его идеи авторитетом германской социал-демократии летом 1895 года он впервые пересек границу Российской Империи. В Женеве состоялась его первая встреча с Плехановым. Ленину 25, Плеханову – 39 лет. Возраст – не для почтения, хотя Плеханов был убежден в том, что «заслужил» только почтение. Напомним о Плеханове: «Полемика его была пропитана доказательством своего превосходства» (Тихомиров); «В полемике употребляет раздражающее оружие личного оскорбления и презрительной насмешки, проявляет нетерпимость и нетоварищеское отношение к другим социалистам, в чем-то с ним не согласных» (Лавров). Перед Плехановым оказался его ученик, который уже ни к кому не испытывал почтения. Поэтому привычку «мэтра» поучать неофитов молодой Ульянов бесцеремонно оборвал. Обескураженным Плеханову и его соратникам он изложил, что обязан знать русский социал-демократ. На это заявление неофита мэтр презрительно фыркнул, но промолчал. Нашлась В. И. Засулич. Она возмущенно заметила, что все, о чем вещал молодой человек, было освещено их кумиром еще в 1880-е годы. Значит, у обоих ничего не было «освещено»: ни у «меэтра», ни у его ученика. Не лишенная остроумия, Засулич дала Ленину кличку «вскрыватель» и с иронией произнесла: «Он знает, что в каждом случае должен говорить российский марксист». Вспыхнули «прения», породившие многолетнюю взаимную неприязнь. В чем причина? Отсутствие идей, отражавших запросы жизни, у Ленина с Плехановым было общим. Несходство характеров? И в этом они имели сходство – натуру обоих отличала авторитарность: оба претендовали на одну и ту же роль, роль «нечистого» властителя России. Но в ученике уже в 1895 году эта жажда проявилась с большей агрессивностью и с откровенно непреодолимым стремлением повелевать, чем это было присуще Плеханову. Итак, в РСДРП началась борьба за лидерство, о неизбежности которой весной 1893 года предупреждал Энгельс. Прения, вспыхнувшие во время этой встречи, Ленин описал в статье «Как чуть не потухла “Искра”». Как это принято в бесчестной среде, Ленин изобразил себя в этой заметке пострадавшим за «правду».
Но в одном Ленин был прав – Плеханов и его коллеги действительно России не знали. Не знал, однако, России и Ленин. Но оба, Плеханов и Ленин, считали себя лидерами российской социал-демократии, и оба, изначально, не собирались уступать роли Кощея никому и друг другу, в первую очередь. В 1895 году Ленин положил начало традиции соперничества между претендентами на лидерство в партии. Третирование предшественника для утверждения в этой роли каждого следующего «авторитета» в партии с первой встречи Ленина с Плехановым и до самого последнего лидера – М. С. Горбачева (род. в 1931) – оставалось стойкой традицией. Плеханова первого постигла такая участь. Третирование Плеханова продолжалось до 1918 года. После его смерти имя его потребовалось для того, чтобы опровергать звучавшие после октябрьского 1917 года переворота обвинения о беспочвенности большевизма. Творцом мифа о «корнях» большевизма через имя Плеханова к Марксу и Энгельсу, – был Троцкий.
6 августа 1895 года Ленин появился на собрании немецких социал-демократов, состоявшемся в пригороде Берлина. На собрании обсуждался доклад Штадтагена, посвященный анализу трех подходов в разработке аграрной программы партии. «Руководствуясь» «верой» в незыблемость идей «революционного марксизма», радикальные «левые» на этом собрании отрицали необходимость принятия промежуточной программы по аграрному вопросу, программы-минимум. Они настаивали на утверждении программы-максимум, программы социалистических преобразований в сельском хозяйстве.
Ветераны партии, Каутский и Бебель, понимали, что с реализацией радикальной программы связаны неизбежные разрушения. Они уже не хотели разрушения достигнутого уровня развития страны, поэтому, поддерживая «левых», поступали все-таки осторожнее их. Каутский предлагал принять такую программу, которая не препятствовала бы нормальному развитию буржуазного общества и не была бы вредна для общества в целом. Уже тогда яростный противник «нормального развития буржуазного общества» Ленин не захотел «услышать» предупреждений ветеранов немецкой социал-демократии, а радикалы этой партии одобрили его идею о «внесении классовой борьбы в деревню». Поэтому из своей заграничной поездки Ленин вернулся сторонником аграрной программы радикальных «левых» немецкой социал-демократии. Действительный беспочвенник, в 25-летнем возрасте он уже имел в своем портфеле план уничтожения многомиллионного российского крестьянства. Ленин хранил в памяти утверждение Энгельса 1875 года, которое гласило: «Желать низвергнуть современное буржуазное общество, сохраняя крестьянина как такового – чистейшая утопия». В первую заграничную поездку Ленин отправлялся с одной своей идеей – «социализм» без демократизма. В 1895 году оформилась вторая его «идея» – «социализм» без крестьянства. План уничтожения крестьянства был разработан Лениным задолго до его страшной реализации. Но и первые шаги ее были «впечатляющими».
Газета «Искра», которая «чуть не потухла» от встречи с Плехановым, все-таки вышла. Прочитав изложение «идеи» о «внесении классовой борьбы в деревню» в ленинской «Искре», участник обследований «всех сторон жизни населения», знаток новаций Маркса в третьем томе его «Капитала» экономист Б. Д. Бруцкус справедливо заметил: «Опора на процесс расслоения крестьянства – это зверская затея» – воистину!
Как она должна была претворяться в жизнь, в 1906 году активу партии откровенно цинично Я. М. Свердлов втолковывал: «Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря <…>, если мы сможем разжечь ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городах, если нам удастся восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии , только в том случае мы можем сказать, что мы в деревне сделали то, что мы могли сделать для города». От «сказочных» фантазий – к насилию. Протоиерея И. И. Восторгова на этом инструктаже не было. Но сущность намерений большевиков он понял из кроваво-красных брошюрок, распространявшихся ими в 1905 году. В книге «Христианство и социализм» он писал в 1906 году: «Заставить человека силой делать то, что другие за него решили: отсюда борьба всеми средствами против несогласных, отсюда оправдание убийств, грабежей и прочее». Откровенно зверская «идея» откровенно зверски и реализовывалась. В январе 1919 года Г. Е. Зиновьев инструктировал петроградских большевиков: «На базе помещичьих имений следует создавать коммуны. Но в богатые имения крестьян не пускать, так как они через 3-4 года станут мелкобуржуазными. Надо сделать так, чтобы крестьяне не считали землю собственностью, чтобы и конский труд считался общественным, чтобы скорее подойти к коммунистическому аграрному строительству <…> Единоличникам – никаких семян, никаких сельскохозяйственных орудий». И это, начиная с Троцкого и до Зюганова, называется «языком науки»? Чтобы «скорее подойти к коммунистическому аграрному строительству» Свердловы, Зиновьевы и иже с ними для реализации этой «зверской затеи» изобрели «комбеды». Подводя итоги, Н. Н. Рутыч назвал комбеды организациями «разжигания ненависти и разложения в крестьянской среде». Рутыч подтвердил мысль, высказанную в 1901 году Бруцкусом. Он писал: «Идея внесения классовой борьбы в деревню – это психологический расчет, построенный на разжигании чувства зависти, жажды обогащения за чужой счет, желания свести счеты». Можно ли это «понять» так, чтобы простить? Не лучше ли донести до сознания каждого россиянина исчерпывающую правду о «теории» и практике ленинизма?

3)Ленин «на поле брани» против интеллектуалов.

После возвращения из-за границы Ленин старался придать этой затее «законный вид и толк». Получив в августе 1895 года одобрение немецких левых социал-демократов своей идеи о внесении классовой борьбы в деревню, Ленин стал требовать от экономистов-статистиков «научного» подтверждения этой, уже ставшей для него и его ближайшего окружения, непреложной «истины». Тем, кто не соглашался подтверждать это его «научное предвидение», он объявлял войну, пока словесную. «Разоблачению» наблюдений и выводов этих исследователей Ленин посвятил цикл своих статей. Завершала этот цикл его книга «Развитие капитализма в России». Статьи и книгу Ленин писал в обстановке заметной активизации выступлений «левых» против приверженцев эволюции. После смерти Энгельса душеприказчик и хранитель его архива Эдуард Бернштейн, разбирая и готовя неизданные рукописи к изданию, окончательно понял, кем был Энгельс. Он тоже отказался от «якобинского социализма». Приверженцы его уже открыто заявляли о чудовищной цене, которую предстояло заплатить человечеству во имя достижения этой «цели». В 1880-е годы приверженца эволюции С. М. Кравчинского Б. Шоу назвал человеком «жизни, движения, развития». Бернштейн не раз встречался с ним у Энгельса. В возрасте 48 лет таким человеком и он предпочел быть. С середины 1890-х годов таких политических деятелей «герои революционной фразы» стали объявлять оппортунистами и ревизионистами. Их ярость вызвало публичное заявление Бернштейна: «Движение все, конечная цель – ничто». Воинственную кампанию против него и грубую критику программ и тактики умеренных социалистов в привычной для него форме начал Плеханов. На его грубо полемические выступления Поль Лафарг отозвался 27 ноября 1898 года следующим образом: «Я никогда не буду критиковать Бернштейна с такой силой, к которой вы слишком привыкли». Как известно, не обоснованная аргументами «критика» всегда подменяется грубостью и словесным насилием. Так поступал Плеханов всегда. Присущую ему форму «критики» «оппортунизма» Ленин, родственная душа своего учителя, считал превосходной. Выступить с подобной критикой в европейской печати он пока не решался. Ленин отводил свою преступную «душу» в России.
Ни статьи, ни книга Ленина «Развитие капитализма в России» не были отягощены научными аргументами. Несмотря на это, Г. А. Зюганов и иже с ним до сих пор этот труд Ленина называют гениальным. Наверное, их продолжает ослеплять обилие в книге статистических таблиц? Или они считают эту книгу гениальной, потому что никогда не читали ее? Суди по всему – никогда не читали. Если все-таки читали, тогда обязаны взять на себя львиную долю ответственности за последствия ее реализации – преступление против многомиллионного крестьянства. Ведь эта работа Ленина – «научное» обоснование программы уничтожения большинства крестьян из 73 % этой части населения России на начало XX века. В этом «гениальном» сочинении (1899) дифференциацию российского крестьянства Ленин представил как уже повсеместно завершившийся процесс. Для «подтверждения» этого своего «вывода», как и в 1893 году, он использовал исследование В. Е. Постникова. Не исключено, что В. Е. Постников был свидетелем лишь «некоторых явлений дифференциации крестьянства в степном районе», – отмечал Бруцкус. Однако Ленину наблюдений В. Е. Постникова оказалось достаточно для абсолютизации этого процесса относительно состояния всего сельского хозяйства России. Исследования ученых-аграриев по остальным губерниям Владимир Ильич подверг грубой критике по принципу «когда нет аргументов, выручает грубое третирование и наглость». Назвав их разработки «теорией мелкобуржуазных прогрессов», он бичевал их за то, что они «не увидели процессов, давно описанных в “Капитале” Марксом». Плеханов, Ленин и его последователи бичевали, потом уничтожали этих экономистов-аграриев за то, что они УВИДЕЛИ и ОБСЛЕДОВАЛИ реальные процессы реального времени. Ленин усвоил «давно описанные процессы», которые в течение 25 лет (в 1842-1867) Маркс самостоятельно описывал и оставил подтверждение своего отказа от написанного им в 1842-1872 годах в заметках и в третьем томе «Капитала». Но новых описаний Марксом капиталистических процессов Ленин не читал. И не он один. Не читал и его учитель – Плеханов. По наблюдениям Д. Б. Рязанова не читали последних работ Маркса, в том числе и продолжения «Капитала», многие лидеры II Интернационала. Не читал даже Франц Меринг – общепризнанный теоретический авторитет этой международной организации. В отличие от Ленина и всех его сподвижников по Интернационалу, те, кого он третировал: Чупров, Щербина, Вернер, Хижняков, Исаев, Гейден, Даниельсон, Каблуков и иже с ними читали прежде и уже прочитали новые издания «Капитала». Еще студентом университета прочитал их Б. Д. Бруцкус и увидел: «В первом томе Маркс пытался игнорировать то, что при любом строе в производстве взаимодействуют труд, капитал и природа. В третьем томе Маркс менее противоречит действительности». Процесс продвижения Маркса к истине через обретение «теоретической ясности понимания» не интересовал ни Плеханова, ни Ленина, ни Сталина, ни их окружение. Они понимали – на таком «коне» к цели, которую они преследовали, приблизиться было невозможно. Даже если Ленин и читал эту вполне доступную литературу, он уже пренебрегал любой информацией, если она противоречила его, уже сложившемуся представлению о чем бы то ни было. В его «гениальной» книге «Развитие капитализма в России» Александр Иванович Чупров был обвинен Лениным в том, что представил Маркса сторонником не революции, а эволюции. Это утверждение Чупрова не подходило к уже рассчитанному Лениным страшному удару по России и по ее народам. Ф. А. Щербину Ленин жестоко критиковал за «сплошное невероятное злоупотребление средними величинами». По поводу ссылки Щербины на то, что в своих статистических исследованиях он «пользовался теорией известного политэконома Маркса», Ленин заявил: «Он прямо извращает эту теорию». Щербина читал и прежнего и НОВОГО Маркса, Ленин – нет.
В. Н. Григорьева, М. А. Плотникова, А. И. Скворцова, Б. Н. Черненкова Ленин критиковал за то, что они «не увидели» и не дали необходимых ему подтверждений «роста капиталистических противоречий внутри общины». П. А. Вихляева Ленин бичевал за «исходные данные и выводы из них», не подходивших к ленинскому плану разгрома России. «Вместо того, чтобы изучать разложение крестьянства, господин Карышев подставляет произвольные посылки о среднем крестьянстве», – писал возмущенный Ленин. Не понравились Ленину выводы экономистов-статистиков, опровергавших его представления о «реальных сдвигах в социально-экономическом развитии России»: Н. А. Каблукова (на его исследованиях учился Маркс), Н. Ф. Даниельсона (помогавшего Марксу учиться), Л. Н. Маресса по Саратовской губернии; Григорьева и Плотникова – по Нижегородской; Черненкова и Вихляева – по Тверской губернии (на исследованиях этих и других экономистов-статистиков шел Маркс к теоретической ясности понимания). Не соответствовали представлениям Ленина результаты обследований Новгородской и Иркутской губерний. Он бичевал экономистов-статистиков за то, что, вместо демонстрации единообразного для всей России процесса, они рассуждали о каких-то различиях в состоянии сельской общины и сельского хозяйства в целом (Маркс согласился с выводами С. Я. Капустина о невозможности решения аграрного вопроса в России одним способом – через национализацию). Ленин грубо третировал экономистов-аграрников за то, наконец, что они никак «не хотели» обосновывать его «научных предвидений», изложенных им в серии статей, предшествовавших его книге «Развитие капитализма в России». «Пытаться спасти крестьянство защитой мелкого хозяйства и мелкой собственности от натиска капитализма, – поучал он знатоков российских и западноевропейских реалий, – значило бы бесполезно задерживать общественное развитие, обманывать крестьянина иллюзией возможного и при капитализме благосостояния, разъединять трудящиеся классы». Грубой амбицией, демагогией с 1899 года Ленин и иже с ним третировали интеллектуалов за их знания и способность делать дело.
В начале XX века, выступая в газете «Искра», труды экономистов-статистиков и социологов Троцкий и Ленин, как и их учитель в бытность «Наших разногласий», объявляли ненаучными, их выводы – реакционными, а их самих – «самыми отсталыми и косными». Их труды, по утверждению Троцкого, демонстрировали «высокомерие отсталости» в сравнении с западноевропейскими исследованиями, которых, однако, он тоже не знал, как не знал и российских. Несмотря на это: «Мы будем обессиливать эту предательскую сторону политической деятельности господ либеральных буржуа», – угрожал им Ленин. Приписывая им «прирожденное стремление прикрывать свои буржуазные классовые интересы отрицанием классовой борьбы вообще», Ленин требовал: «Нужно напряжение всех сил для борьбы с этой отравой (с демократизмом – ?), так как только тут (в демократизме – ?) есть налицо заражение широких масс (демократизмом – ?), способное принести действительный вред». Кому? Лично Ленину, Троцкому, Сталину и т. д. Это были угрозы знатокам России и Запада: экономистам, правоведам, социологам, ученым-аграриям, но пока угрозы словесные. В 1901 году Ленин угрожал им уже не словесной, а физической расправой. Он признал: «Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора». Многие из тех, кого Ленин третировал в своих сочинениях, оказались в его расстрельных списках задолго до того, как большевики оказались у власти. Большевики еще только шли к ленинскому «социализму», но в нем уже не было места ни демократизму, ни крестьянству, ни интеллектуалам.
Безапелляционные, грубые, полные угроз сочинения Ленина Савва Морозов справедливо называл «курсом политического мордобоя», «философией и технологией драки». Не разделяя «политики» и «философии» большевиков, С. И. Морозов не мог все же устоять перед обаянием Л. Б. Красина и неоднократно удовлетворял его просьбу: снабжал эту партию деньгами. Вот этот «курс политического мордобоя» и явился тем «знанием», «внесением» которого в «сознание рабочих извне рабочего движения», был озабочен Ленин в книге «Что делать?» (1902). Согласно указаниям вождя, этим занимались руководители нелегальных рабочих кружков и лично сам Ленин. Как это происходило, рассказал В. А. Оболенский. Во время своих обследований крестьянских хозяйств на Псковщине он посетил несколько ленинских занятий. Слушателей смущала «философия и технология драки», а нетерпеливый «учитель» распекал их за «тупость». Независимо от Оболенского, ту же картину наблюдал и описал в своих воспоминаниях А. Д. Нагловский.
На «курс политического мордобоя», появлявшийся на страницах легальной и нелегальной печати, обратил внимание П. А. Гейден. Он был поражен тем же, что пришлось наблюдать А. Н. Яковлеву в последователях ленинизма в годы перестройки. «Меня поражала, – писал он, – их агрессивность, нетерпимость, бескомпромиссность, рассчитанные не на творчество и разум, а на слепое подчинение и поклонение». Как это созвучно с тем, что, без малого сто лет назад, в 1882 году писал о «партийной мертвечине» С. М. Степняк-Кравчинский.
П. А. Гейден в общей сложности более десяти лет возглавлял Вольное Экономическое Общество. Он просил одного из журналистов: «Окажите мне услугу, составьте полный список всего, что имеется в печати о Ленине и всех произведениях Ленина. Я хочу иметь право возражать ему». Это был голос культурного и знающего человека. Или вот еще голос П. Н. Милюкова из того же лагеря русской демократии: «Мы были сильны, прежде всего, знанием дела и серьезностью его трактовки». Демократам сражаться этим оружием – знаниями – с теми, кто был на крайнем левом фланге, действительно было нетрудно. Вот отклик вождя «левых»: всех, кто отозвался об умершем в 1907 году П. А. Гейдене, как о прекрасном человеке и знающем специалисте, Владимир Ильич назвал «хамами», «холопами», «дурачками», у которых «душонка <…> насквозь хамская», и «образованность – лишь разновидность квалифицированной проституции». Этот «способ» третирования инакомыслия и сейчас считают эталоном некоторые индивиды, «трудящиеся» не где-нибудь, а в СМИ.
«Вождя» и его не более просвещенную креатуру 1907 года можно понять и даже «посочувствовать» им – другим способом самоутверждения они ТОГДА не располагали. К величайшему сожалению, от их традиции самоутверждения презрением к знаниям и просвещенности, к культуре и способностям, к талантам, наконец, – не отказались и поныне живущие ленинцы-сталинцы. Среди нынешних молодых приверженцев КПРФ, есть очень способные молодые люди. Хотелось бы пожелать «обретения теоретической ясности понимания» в тяжком труде познания, вместо довольствования  их абсолютной верой во внушённые «авторитеты». Они и некоторые «интеллектуалы», трудящиеся не где-нибудь, а в СМИ, и сейчас восхищаются ленинским способом третирования Гейдена и охотно используют его. Всем сомневающимся в правоте – предлагаю прочитать «Мой 20 век. Омут памяти» А. Н. Яковлева.
Еще до первой русской революции 1905 года ограниченность грядущих вандалов была очевидна всем, умеющим видеть и слышать. Даже такой последовательный плюралист, каким был Ковалевский, не выдерживал продолжительного общения с представителями российского «марксизма». По свидетельству П. А. Сорокина, Ковалевский часто повторял: «Удивительно однобоки эти люди». В близких контактах с ними, смолоду увлекавшийся даже не ленинским, а легальным «марксизмом», Н. А. Бердяев заметил в них ту же однобокость, «равнодушие к творческой мысли. Их не интересовали Ф. Достоевский, Л. Толстой, В. Соловьев, Н. Федоров. Ленин философски и культурно был реакционер. Человек страшно отсталый, он не был даже на высоте диалектики Маркса», – писал Бердяев. Поэтому Бердяев покинул легальных «марксистов» и перешел к символистам: к А. Блоку, З. Гиппиус, А. Белому, Ф. Сологубу и к философам: В. Розанову, С. Франку, Л. Шестову. Люди иной нравственной ориентации, обладавшие знаниями и критической мыслью, уходили от Ленина. Савве Морозову, щедрому меценату, финансировавшему, однако, и большевиков перед первой русской революцией, скорее стало стыдно, чем страшно, и он покончил с собой в 1905 году. Оставались около Ленина те, кто соглашался воспринимать его «научные предвидения» в качестве «универсальной отмычки» в объяснении настоящего и будущего России.
В 1903 году на втором съезде партия без научной теории и без демократизма утвердила организационные принципы «партийной мертвечины». На этом съезде «повелители» разделились: преимуществом в один голос «победил» Ленин и возглавил большевиков, Плеханов – меньшевиков. Участники этого съезда вспоминали, что разгоревшаяся на съезде по инициативе Плеханова полемика свелась по существу к дебатам «из-за вопроса – быть или не быть в партии режиму личной диктатуры». Точнее, вопрос заключался в одном: кому из них – Ленину или Плеханову – быть этим диктатором. Ведь Плеханов начал мечтать об этом, когда Володя Ульянов еще «под стол пешком ходил». Как в случае с «Черным переделом», так и став лидером меньшевиков, Плеханов остался верен «партийной мертвечине». Однако, как ни мечтал, как ни старался, признанным вождем российской социал-демократии ему так и не довелось стать, победил его достойный ученик, но пока – только Плеханова, победить всю Россию Ульянову-младшему только еще предстояло!
Утвержденные на втором съезде организационные принципы построения партии большевиков окончательно изгоняли из нее дух демократизма. Узаконенная «партийная мертвечина» превратила вождя (В. И. Ленина) в небожителя. По меткому замечанию Ю. О. Мартова, ставшего на этом съезде меньшевиком, принятый на втором съезде устав РСДРП (б) обрекал делегатов будущих съездов партии «на таканье». Рядовые партийцы будущих съездов действительно согласно голосовали за любое заранее подготовленное решение. Это был продуманный Лениным путь от диктатуры вождя в партии к его диктатуре в автократическом «коммунистически-атеистическом рае» – к коммунистическому самодержавию (по Герцену). Здесь невольно вспоминаются слова из песни Игоря Талькова: «Россия! Как ты могла себя отдать на растерзание вандалов?!».

4) Репетиции разлома России в 1905 -7 годах.

В отличие от Ленина и его партии «нечистых», экономисты-аграрии помнили еще дореформенные требования крестьян. Накануне первой русской революции они слышали от них: «Дайте нам одинаковые права с другими гражданами, определите наши обязанности и не вмешивайтесь больше в наши дела». «Всюду земцы относились к земельному вопросу с поразительным самоотвержением и готовностью к жертвам, писал П. Н. Милюков. – В литературном фонде их возглавлял В. А. Мякотин, с которым делили заботу: Н. Ф. Анненский, В. В. Хижняков, А. В. Пешехонов, С. Н. Прокопович, В. Я. Богучарский, К. К. Арсеньев, Л. И. Латугин. В ВЭО земцы шли за П. А. Гейденом и В. П. Воронцовым. В Ярославле возглавлял земцев Д. И. Шаховской, в Твери – И. И. Петрункевич, в Харькове – Н. Н. Ковальский, в Киеве – И. В. Лучицкий, в Самаре – Н. Н. Львов. В Москве, этом центре земской статистики России, аграрный вопрос оказался самым злободневным. Здесь шла борьба за его решение, не считавшаяся ни с законами, ни с властью… Черненков, Скалон, Долгоруков, Муромцев, Гольцев, П. А. Новгородцев и Ф. Ф. Кокошкин настаивали на принятии мер, направленных на умиротворение деревни». Вот эту их деятельность Ленин называл «предательской», планируя проводить в деревне политику, удовлетворяющую интересы и цели его, а не российского крестьянства.
Впервые требования крестьян изложили в петиции Александру II в феврале 1861 года 13 дворян, мирских посредников Тульской губернии. Ему же с теми же требованиями подали петицию земские деятели пяти российских губерний в 1878 году. В последний раз 78 представителей земств и видных общественных деятелей попытались подать подобную петицию в 1895 году Николаю II на торжественном приеме, устроенном в дни коронационных торжеств. Содержание петиции не содержало в себе во всей полноте правду-истину. Но одним из способов приближения к ней ее можно было воспринимать. Последний российский самодержец отказался принять эту петицию. Не читая, требования, изложенные в петиции, Николай II назвал их бессмысленными мечтаниями и в гневе заявил: «Я буду править так, как правил мой незабвенный родитель». И как дед? с прадедом? Этим своим заявлением последний российский император отдал предпочтение прихотям жизни, которые в его представлении состояли в верности системе самовластья, окончательно сложившейся в конце XVIII и основанной на принципе: личная воля – закон. В течение века заинтересованные элита и охранительная система обеспечивали ее сохранность и функционирование. Монархия России и элита продолжали уходить от «вечного закона», от эволюции - от всех, кто со времени Пушкина и декабристов направлял свои усилия на предотвращение революции.
Вся Россия жила другими интересами, но её терпеливое ожидание конкретной заботы о подданных со стороны монархии перегорало. В ноябре 1904 года в Париже состоялся объединительный съезд политических партий всех национальных отрядов. Не было на этом съезде только представителей от РСДРП (б). На съезде были приняты решения: о «замене самодержавия в России свободным демократическим режимом на основе всеобщей подачи голосов», об «устранении насилия со стороны русского правительства по отношению к отдельным нациям», о «предоставлении им права национального самоопределения или гарантированного законами свободного национального развития для всех народностей, остающихся в составе России».
Ленин в это время находился в Лондоне. Заявленная на объединительном съезде энергичная поддержка деятельности Милюкова всеми национальными политическими партиями, Ленина встревожила, и он предложил Милюкову встретиться. В Биографической хронике Ленина эта встреча не зафиксирована. Встретились конкуренты. Ленин попытался приспособить популярность Милюкова к достижению своей цели. «Наша встреча, – вспоминал Милюков, – перешла в спор (!) об осуществимости его (!) темпа предстоящих событий, и спор оказался бесполезным». Условия соглашения, которые диктовал Ленин, исключали равенство сотрудничающих союзников. Милюков догадался, что безответственные и безнравственные в своей основе предложенные Лениным условия соглашения, предусматривали подчинение популярности конституционных демократов стремлению и целям Ленина. «Мы были конкуренты и потенциальные враги, – писал Милюков, – В союзе с нами можно было, пожалуй, победить, но отнюдь не задерживаться на одержанной победе». Дополним: чтобы ни в коем случае не делить власть с недавними союзниками в достигнутой победе.
Позже Троцкий подтвердил догадку Милюкова. Раскрывая истинную цель своих и Ленина стремлений в начале XX века, Лев Давыдович утверждал, что «во всех случаях он был на стороне Ленина, в том числе и в решительном отказе от объединения с другими политическими партиями в борьбе за власть». Не «в том числе», а главным образом «в борьбе за власть». Задолго до захвата власти стремился Ленин к властному единоначалию. Проявляя последовательную непримиримость и отказываясь от сотрудничества с другими политическими партиями и течениями, он «расчищал» для себя пространство от возможных политических конкурентов. Даже своим недавним коллегам по партии – меньшевикам – он угрожал тем, что собирался «внушить к ним ненависть, отвращение, презрение рабочих». В строгом соответствии со своей целью – повелевать – осуществлял он и подбор своего ближайшего окружения, которое, как и окружение российских монархов, тоже привыкало «вести дела по случайным намекам вождя и вытекающим из этих намеков своих догадок». Самым «догадливым» оказался Троцкий, в первом же его сочинении содержится его амбициозное заявление 1922 года: «В партии (следовательно, и в стране – Е. Е.) нет другого человека, который мог быть вторым после Ленина верховным правителем России». Вот так!
После состоявшегося в Париже объединительного съезда ветеран земского движения И. И. Петрункевич еще раз попытался через С. Ю. Витте воздействовать на Николая II, чтобы склонить его на удовлетворение давних требований земств. Витте ответил Петрункевичу: «Конституции требовать не могу, потому что царь этого не хочет». И Николай II, и его ближайшее окружение не хотели видеть того, что претенденты на эту власть, приверженцы «якобинского социализма», не считаясь ни с чем, уже яростно расчищали себе дорогу именно к власти. В декабре 1904 года, за несколько дней до начала первой русской революции, П. А. Гейден писал своей дочери: «В стране все идет не от крамолы и смуты, а смута идет от упорства сверху. В их руках власть, и они ее выпустить не хотят». Осуждая разжигаемую большевиками классовую борьбу, однако, вину за надвигающуюся катастрофу Петр Андреевич возлагал на «глупость Романовых и Треповых, которая мешает им создать оплот порядка в деревне – по существу умиротворить Россию». Монархия и ее элита, противодействуя эволюции, сохраняли власть в своих руках репрессиями. Большевики, отказываясь от эволюции, рвались к власти через насильственную революцию, удерживать которую собирались тоже репрессиями. Ленин заявил это в 1901 году, Плеханов – в апреле 1882 года.
Правящая элита продолжала убеждать Николая II, и он верил в то, что «80% русского народа будет со мной, окажут мне поддержку и будут благодарны за такое решение – не отказываться от самодержавных прав». В своё время на эту иллюзорную веру Николая I обратил внимание Н.Н. Муравьёв. К 1905 году российская монархия совсем утратила зрение? Пока элита убеждала Николая II в незыблемости режима самодержавия, большевики усиленно пропагандировали «философию и технологию драки», приближаясь к осознанию возможностей воздействия такой «философии» на толпу. «Разбегом лживой информации» назвал пропаганду большевиков М. М. Ковалевский. Не мировая, лишь локальная война России с Японией дала старт этому разбегу манипуляции и инсинуации. 9 января 1905 года расстрелом демонстрации рабочих у Зимнего дворца началась первая русская революция.
Без нравственных критериев, без научных знаний и с тактикой насилия подошли большевики, руководимые Лениным, к революции 1905-1907 годов. «Якобинский социализм» Плеханова уже был безнравственным, то есть хулиганским. С самого начала революции 1905 года смыкание «красных» хулиганов с уголовщиной стало фактом. Многие исследователи писали о смыкании большевизма с уголовщиной, но датировали его 1917 годом. Посудите сами. Иначе, как уголовщиной, «пассаж» известного большевика П. А. Красикова назвать невозможно. Руководствуясь инструкциями ЦК РКП (б), П. А. Красиков (1870-1939) в 1905 году провозглашал: «Наша тактика: «Всем в морду! Кадет – так кадету в зубы! Эсер – так эсеру в ухо! Меньшевик – так меньшевику – в рыло!» Для такой «тактики» серьезные познания и культура – только помеха. П. А. Красиков «репетировал» в 1905 году свою будущую роль следователя по делам «контрреволюционеров» настоящих и придуманных. Наблюдая картину мордобоя, М. М. Ковалевский (1851-1916), после 17 лет вынужденного пребывания за границей, вернувшись в Россию, писал в 1905 году: «Красные хулиганы стоят черных («черносотенцев» – Е. Е.). Никто не хочет учиться, и все заняты тем, чтобы внедрять в других «честные» убеждения клеветою и физическим насилием». Это ли не констатация уголовщины? М. М. Ковалевский был честным человеком и ученым международного масштаба.
В ходе революции практика кружкового талмудизма «внесения знания в сознание рабочих извне» дала нулевой результат. На «объективные законы хозяйственного развития» участвовавшие в революции толпы не реагировали, но отчетливо поддавались на манипуляцию их настроением. Оказалось, что поднять на вооруженную борьбу толпы явных и скрытых рецидивистов проще, чем знающего и понимающего индивида, даже из числа явных пролетариев. Ленин понял, что толпы скорее приведут его к заветной цели, поэтому признал: «На баррикаде взломщик-рецидивист будет лучше Плеханова». Вот когда «рождалось новое искусство пропаганды» («нечистое» «чаромутие»), а не в 1917 году, как утверждали А. Некрич и М. Геллер. Вот тогда оказался востребованным большевиками французский социальный психолог Густав Лебон, книга которого «Психология толп» на русском языке была издана в 1896 году. Ленин штудировал его книгу и наверняка такого же усердия требовал от своего окружения. У Густава Лебона большевики нашли рекомендации, как овладевать толпами. Словно им на потребу, Лебон писал: «Чтобы воздействовать на толпу, нужно уметь воздействовать на ее чувства, – в особенности на чувства бессознательные, – и никогда не обращаться к ее разуму, которого у толпы нет (Н. К. Михайловский доказывал это еще в 1869 году – Е. Е.). Нужно знать толпу в ее чувствах, чтобы уметь смешиваться с ней, как это и делают жрецы нового культа, который разрастается на наших глазах. Толпа всегда поддерживала самые неуместные режимы, самых невыносимых тиранов только потому, что они умели ей импонировать. Свободу толпа принимала с таким же рвением, как и рабство». Что верно, то верно для всех времен и для всех народов. Верили же российские толпы, что при разгуле массовых репрессий в 1930-е годы «жить стало лучше, жить стало веселей» и с 1936 года с восторгом распевали: «Мечта прекрасная, ЕЩЕ НЕ ЯСНАЯ уже зовет тебя вперед!». Песенная мечта – никому не была ясна, даже ее сочинителям… О действительной мечте, которую лелеяли Ленин, его «верные соратники» и последователи, – песен не сочиняли…
В 1905 году «”левые” хотели революцию. Они не признавали никаких тормозов, наоборот, хотели все разрушить немедленно. Огнем и мечом <…> вооруженным восстанием», – вспоминал В. В. Шульгин. Манипулированием сознания и настроениями толпы большевики привлекли их к участию в вооруженном восстании. «Большевики не стеснялись посулов, они больше дерзали». Это наблюдения тех лет меньшевика Ю. О. Мартова. Посулы остались посулами. В октябре 1905 года был заключен Портсмутский мир с Японией. 17 октября был опубликован высочайший Манифест, даровавший, наконец, россиянам свободу слова, собраний, печати. В результате, организованное большевиками вооруженное восстание было обречено на поражение.
Но «нечистая» история только набирала мощь – революция продолжалась. Дарованная Манифестом 17 октября свобода оказалась суровым испытанием для страны, веками лишенной гражданского общества. Возникавшие после 17 октября политические партии словно поразила слепота и глухота. Политическое чутье утратили даже те деятели, для кого оно было характерно в предшествующие десятилетия до и после 1861 года. Невиданное противоборство захлестнуло политические партии в Государственной Думе и за ее пределами. Большевики, считавшие массы своей «вотчиной», стремились не допустить влияния на них со стороны остальных партий. Воинственно «оберегали» они свою «вотчину». «Нельзя сказать, – вспоминал Милюков, – чтобы с ними было трудно сражаться <…> Они в своей пропаганде среди рабочих обычно не шли дальше знакомства с брошюрной литературой. Вносили много страсти в прения, но нашей публики не убеждали. Из прений выносили, в своей обработке, только то, что им нужно было для пропаганды»; «Ленин был оратором невзыскательных слушателей, в полемике был вызывающ, часто груб, всегда вульгарен». Таким помнили Ленина времен первой русской революции М. В. Вишняк, Т. И. Алексинская, В. А. Оболенский, В. В. Водовозов, П. Н. Милюков. Таким же запомнился Вишняку еще один большевик, о котором он писал: «Крыленко говорил хорошо, но вульгарно и до бесстыдства грубо атаковал Мякотина и Милюкова. Массовая аудитория поддавалась непосредственному впечатлению от того, как бесцеремонно «крыл» Крыленко возражавших ему». Он тоже, как Красиков, «репетировал» свою будущую роль советского прокурора. И Милюков об этом будущем прокуроре СССР, предшественнике Вышинского, писал в воспоминаниях: «С легким багажом выученных назубок грошовых брошюр, с хорошо подвешенным языком, он с невероятным апломбом разбивал наши аргументы. Рабочая публика гоготала, и нашим ораторам говорить было трудно <…> В аудитории, не подготовленной к критическому восприятию и живущей по преимуществу эмоциями, демагогия, инсинуация, клевета всегда оказываются на привилегированном положении». Российские «картины», увиденные демократами в 1905-1907 годы, подтверждали наблюдения Михайловского (1869) и выводы французского социального психолога Густава Лебона (1896): толпе знания не были нужны. Она шла за теми, кому удавалось разбудить ее чувства, хотя бы на час. В такой ситуации для воздействия на толпы и от «героев» не требовались глубокие познания. Очень скоро Ленин и его окружение постигли эту «истину». Ею руководствовались они до конца своих дней. Этой «истиной» «левые» всех стран мира руководствуются поныне. В 1905-1907 годы большевики постигли еще одну «истину»: манипулировать настроением толп легче всего в условиях войны, даже локальной, какой была непродолжительная русско-японская война, да, любой войны, даже выдуманной. Посмотрите, как пользуются этими «истинами» киевские власти с 2014 года: присущий всякой «левизне» беспредел лжи и насилия они назвали войной против «сепаратистов-террористов».
После 17 октября 1905 года и депутаты в Думе от других политических партий словно забыли, за что они боролись и каково назначение того представительного органа, которым российское самодержавие согласилось, наконец, в какой-то мере ограничить свои прерогативы. Любопытный факт воспроизвел в своих воспоминаниях Иван Александрович Ильин. В 1922 году в эмиграции он спросил у Александра Аполлоновича Мануйлова, члена ЦК партии кадетов, о его отношении к реформе Столыпина, и тот ответил: «Столыпин был, конечно, прав. Это-то и надо было». Свою и партии в целом яростную критику Столыпина он объяснил: «Это было несправедливо с нашей стороны. Но тогда у нас была кадетская директива: критиковать и отвергать все, что идет от Правительства». Даже не задним умом крепки. Просто оппозиция – ради оппозиции. Дорого обошлись России партийные «принципиальности», близорукость и безответственность думских депутатов. Не в те же ли «игры» забавляются оппозиционные политические партии в нашей нынешней Государственной Думе? Одуматься бы. Ведь площадка Думы предназначена не для демонстрации «исключительности» своей личности и избранной каждым своей партии.
Толпа продолжает оставаться такой, какой она была у Голгофы, и задолго до нее. Такой в XVIII веке ее описал американский мыслитель Генри Дейвид Торо. Такой ее изучали в XIX веке Михайловский и Лебон. Такой же толпа выступала, поддерживая Гитлера. Судя по «выступлениям» лидеров нашей нынешней оппозиции, способ воздействия новых потенциальных Кощеев на толпу им хорошо известен. Во всяком случае, такими же «героями», какими полтора столетия назад их описал Михайловский, такими же «ребячливыми крикунами», какими их видели Маркс и Энгельс в 1878-1882 годах, – они выглядят сегодня на трибунах Болотной, Манежной и прочих площадей или у памятника Пушкину – в любом месте: в Москве, в Киеве, в Париже, в Берлине… Как прежде, их «оружием» остаются: манипуляция, инсинуация, клевета. И повадки у них те же, и багаж знаний тоже не перегружен. И полотнищами всех цветов, как встарь, «герои революционной или оппозиционной фразы» не прочь довести «чувства» толпы до «политического мордобоя». Не довольно ли?
В 1905-1907 годах политические амбиции российских «героев революционной фразы» не были удовлетворены. Наиболее значительное влияние на исход первой русской революции оказали зримые положительные результаты решения социальных проблем на эволюционном пути развития обществ на рубеже XIX – XX веков и в России, и в странах Европы. Именно эти результаты деятельности социалистов В. И. Ленин именовал «оппортунизмом», «реформизмом» и «воевал» против них на международной арене так же грубо, как и в России. Его тоже понять можно. В России эти результаты в условиях дозволенного, наконец, демократического выбора исключали возможность достижения им той цели, к которой он стремился так долго и страстно, – власти. В Европе с каждой публикацией Э. Бернштейном материалов из архива Энгельса росла его популярность, множилось число приверженцев мирного, постепенного, эволюционного способа совершенствования общественных отношений. После публикации Бернштейном 4-томного издания эпистолярного наследия Маркса и Энгельса каждый, прочитав эту переписку, не мог не проникнуться благодарной просветленностью. Ленин испытывал непреодолимую ненависть к Бернштейну и к его издательской деятельности. Вслух для доверчивых свое неприятие Бернштейна и его единомышленников Ленин называл «борьбой» «за чистоту революционного марксизма». Про себя он лелеял мысль о том, что в случае приближения к власти, он сумеет «переделать мир» под себя и расправится со всеми, чья деятельность замедляла его продвижение к заветной цели.

В России проведенные перед Мировой Войной реформы, активизация деятельности земств и демократической интеллигенции способствовали существенной стабилизации внутренней обстановки в стране. «Вплоть до 1917 года были все основания считать российских граждан огражденными от произвола властей земскими учреждениями <…> гласностью и независимым судом», – вспоминал О. В. Волков, пройдя крестный путь «Погружения во тьму» ГУЛага. Это подтверждают многие документы сборника «Агентурная работа политической полиции Российской империи». Сошлемся на один – доклад чиновника особых поручений М. Е. Броецкого директору ДП С. П. Белецкому от 18 октября 1913 года. Означенный чиновник констатировал в докладе, что среди революционеров «теперь не существует особых приверженцев террора». Охранители продолжали не видеть и не понимать, откуда идет настоящая угроза настоящего крупномасштабного террора. Они продолжали направлять свои усилия в противоположную сторону по проторенной десятилетиями дороге выискивания «бомбистов». Даже самые способные в их среде, каким можно по праву считать А. И. Спиридовича, поняли ошибочность этого лишь после революции. По его признанию, жандармский мундир он надел «по велению сердца и по зову совести». Но, – писал он в воспоминаниях, – «читая о диктатуре пролетариата Маркса (в изложении Ленина – Е. Е.), мы не видели в ней террора и упускали из вида, что диктатура невозможна без террора, что террор целого класса (толп – Е. Е.) неизмеримо ужаснее террора группы бомбистов».
Ленин спешил, спешили и его сподвижники – охотники за карьерой и положением около вождя. Уже усвоив приемы придворного поддакивания, в адрес Бернштейна и всех эволюционистов в угоду своему вождю они сочинили ироническое четверостишие: «Медленным шагом, робким зигзагом, шагай вперед, рабочий народ». Опыт первой русской революции научил Ленина привлекать и удерживать около себя подверженных влиянию иллюзий честных россиян и взломщиков-рецидивистов, доверчивых фанатиков и потенциальных палачей, честных представителей науки и талантливых организаторов, откровенных провокаторов и скрытых охотников за карьерой. Особенно старался Ленин удержать около себя тех, кто в 1905-1907 годах без тени смущения уже «проявил» себя откровенным тяготением к уголовщине. Утверждая в условиях первой русской революции, после нее и на все последующие времена двойную мораль, Ленин провозглашал: «К оценке партийного работника нельзя подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть тем и полезен, что он мерзавец». Не щель, амбразуру открывал Ленин «туче гладоносных насекомых» еще до захвата власти. Клеветники и кромешники уже в 1905-7 годах почувствовали, куда ветер дует. И даже в ЦК партии, считал Ленин, «полезно иметь несколько интеллигентных негодяев, преодолевших в себе остатки либеральных благоглупостей». В 1912 году, когда ему стало известно о том, что член ЦК его партии Р. Малиновский является агентом охранки, Ленин ответил: «В большом хозяйстве всякая сволочь пригодится». В 1973 году во время одной из встреч А. Н. Яковлева с Микояном и Молотовым Анастас Иванович признался: «Все мы были мерзавцами». Такие именно и нужны были Ленину, потом Сталину и т. д. В следующие после 1917 годы – они только совершенствовались в этом качестве. О других, кроме Микояна, совестливых признаниях и покаяниях ленинских мерзавцев мне читать не приходилось. От них ведь только этого давно дожидается Россия… Геннадий Андреевич, может быть, Вам известны такие покаянные признания? Поделитесь, пожалуйста, не оставляйте в неведении…
Стоит вспомнить намеренно преданное забвению предупреждение молодых народовольцев о неизбежности трагических последствий «деятельности» вождей-мерзавцев. В 1888 году на средства организованного Лавровым Социалистического литературного фонда был издан русский перевод книги А. Туна «История русского нигилизма» с предисловием Плеханова. На предисловие молодые народовольцы из России откликнулись немедленно. Их возмутило оправдание Плехановым пренебрежительного отношения вождей к судьбам зависимых от их решений людей. Их возмутило оправдание Плехановым нравственной безответственности вождей за последствия принимаемых ими решений. Их возмутило оправдание Плехановым готовности вождей на неисчислимые жертвы во имя преследуемой ими, называемой для доверчивых «благородной», цели. В заметке «По поводу одного предисловия» народовольцы писали: «Быть честным, значит помнить, что ошибка вождей – бесконечно более тяжкое преступление, чем преступление перед законом! Перед законом – он преступник перед самим собой, перед своей совестью. Как вождь – он величайший преступник, простой убийца, только не одного, а сотен тысяч людей, смерть которых теперь для него ничем не может быть оправдана». Не о большевиках ли?
«Всякая сволочь», «партийный работник – мерзавец», «интеллигентный негодяй, преодолевший в себе остатки либеральных благоглупостей», – вот та «элита», на которую с 1905 года опирался Ленин, идя к установлению в России коммунистического самодержавия. Как не вспомнить Герцена, отдававшего предпочтение «силе мысли, силе правды, силе слова». И Кравчинского, утверждавшего «жизнь, движение, развитие». А Маркса?! В 1870 году, узнав о «партийных» принципах Нечаева, выступая на конгрессе I Интернационала, распространение этих «принципов» Маркс назвал серьезнейшей опасностью для социалистических партий и будущего общества. Не располагали большевики ни научными знаниями, ни научной теорией, ни просто – совестью в своем неудержимом, осознанном, готовом на любые людские жертвы рвении к власти.
Как и предвидел Энгельс в 1891 году, «прямым», коротким и надежным путем Ленина к заветной цели действительно могла быть только война. Он и надеялся только на войну. В 1913 году Ленин писал М. Горькому: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции во всей Восточной Европе (!) штукой, но маловероятно, чтобы Франц Иосиф и Николаша доставили бы нам сие УДОВОЛЬСТВИЕ». Пути Господни, воистину неисповедимы. В том же 1913 году, когда в надвигающейся мировой бойне Ленин предчувствовал получить «удовольствие», в Англии родился композитор Бенджамин Бриттон. Жертвам этой войны он посвятил симфонию «Военный реквием». В премьерном исполнении этой симфонии солировала Галина Павловна Вишневская. Жертвам второй мировой Бриттон посвятил «Кантату милосердия».
5) Большевики на пути к разлому России.

Начавшаяся 15 июля 1914 года Первая Мировая Война «доставила большевикам сие удовольствие». «Разбег лживой информации» в условиях Мировой Войны принял невероятные масштабы. Измученным войной народам нашей страны большевики предложили «чарованья красных вымыслов» – фантазию о «прекрасном будущем». Массы поверили этим фантазиям, увлеклись ими, поддержали большевиков и их союзников в то время левых эсеров. После отречения Николая II от престола большевики и левые эсеры начали подготовку к захвату власти с последующей гражданской войной. «Работу» по переориентации уставших от войны солдат с внешних фронтов на внутренний фронт – на гражданскую войну – обеспечивали многочисленные оплачиваемые (на членские взносы партии?) агитаторы. На Западном и Северо-Западном фронте «работу» агитаторов координировал Н. В. Крыленко. О «методах» его «работы» рассказал в своих воспоминаниях В. Б. Станкевич. Для такой же «работы» весной 1917 года на Персидский фронт в армию генерала Н. А. Баратова прибыли Б. Мдивани, В. Владимиров и Г. Блюмкин. О «деятельности» этой троицы можно прочитать в воспоминаниях А. Г. Емельянова. Они призывали солдат покидать позиции фронтов в полном боевом снаряжении. Соблазненные большевистскими обещаниями немедленного мира, земли, хлеба, – крестьяне, составлявшие громадное большинство русской армии, услышали то, что жаждали услышать, и не уловили в пылких речах агитаторов раскаты более страшной войны – гражданской. И на этот случай имелось предупреждение о последствиях. В 1901 году в беседе с С. Ю. Витте Савва Иванович Мамонтов заметил: «Когда будут думать о хлебе едином, пожалуй, не будет и хлеба». Экономисты-аграрии знали, что с реализацией плана Ленина неизбежны только такие последствия, так как в этой войне предстояло погибнуть основному составу российского крестьянства: «сеятелю и хранителю», по Некрасову, «мелкой буржуазии» – по Ленину, которая, по его утверждению, «рождала капитализм ежедневно, ежечасно и в массовом масштабе». После уничтожения воображаемого «капитализма» в лице российского крестьянства действительно не стало ни хлеба, ни чего другого…
В 1990 году, публикуя в журнале «Родина» документы по расследованию злодеяний большевизма, Ю. Г. Фельштинский назвал их подборку «безумием во имя идеи». Если и была во всей истории большевизма идея, то только одна: захват власти с целью «надлежащим образом» переделать мир и людей и приспособить их под свои пристрастия. Начиналось с приспособления к своим пристрастиям тех, кто входил в кружок из 5 соратников Плеханова или из 8 единомышленников Ленина, объявивших в марте 1898 года в Минске о создании РСДРП. Эта система властвования в партии лидера была утверждена решениями второго съезда РСДРП. В 1913 году Ленин мечтал уже об «удовольствии» властвовать не только над огромной страной и ее народами, но и над всей Восточной Европой. Для достижения этой цели с самого начала становления российского «марксизма» в лице Плеханова и последующего большевизма все средства были хороши.
Как и предполагал в 1891 году Энгельс, в октябре 1917 года в России «победил» «социализм» «героев революционной фразы», «социализм» теоретических невежд, «социализм» якобинцев XX века, «социализм» мистификаторов, отринувших нравственные ограничители, национальные интересы и даже государственные границы.
И все-таки в 1917-1918 годах Россия еще была в состоянии оказать серьезное противодействие «нечистой истории» и ее бойцам. Это подтверждает состав депутатов, избранных в Учредительное собрание. С незначительными расхождениями, почти во всех исследованиях процентный состав Учредительного собрания назван не в пользу партии большевиков. Но большевики «дерзали» оружием покидавших боевые позиции фронтов солдат и матросов. Помогло им и то, что между остальными партиями, вместо создания «союза, основанного на взаимном понимании и доверии и на сознании общности интересов», как в 1891 году предлагал Кравчинский, в условиях войны усилились межпартийное соперничество и раздор. В начавшейся в 1905-1907-ых годах борьбе большевиков за власть в 1917 году они использовали и войну, и межпартийный раздор, и «глупость Романовых и Треповых», и «помощь» извне!
Усвоившая «красные вымыслы» и апробировавшая их воздействие на неискушенные массы в 1905-1907 годах, «элита» большевиков одержала в 1917 году «победу» над «элитой» самодержавия. «Будь российское самодержавие дальновидней, умнее и гибче, не разложись оно внутри ближайшего к нему круга лиц, – справедливо утверждал экономист-аграрник С. С. Маслов, – Россия могла бы избежать катастрофы 1917 года». В сентябре 1904 года П. Д. Святополк-Мирский, тогда министр внутренних дел, писал в докладе Николаю II о ненадежности его ближайшего окружения, его «элиты». ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ, отдавая предпочтение прихоти жизни, последний самодержец поверил не министру, а своей «элите». Императрица Мария Федоровна пыталась убедить сына в том, что в его окружении надежно можно опираться только на Петра Аркадьевича Столыпина, который в центре имел около себя немногочисленных, но надежных и знающих помощников и огромное количество помощников на всей территории России, успевшей вкусить положительные результаты реформы. Николай II и советом матери-императрицы пренебрег. Лишь в день подписания отречения от престола, покинутый всем своим окружением, он понял и сказал: «Петр Аркадьевич так никогда бы не поступил». Приближение к правде-истине оказалось слишком запоздалым. Этим запаздыванием под удар была поставлена вся Россия, от имени которой к нему обращались в январе 1895 года 78 известных представителей общественности, та Россия, которая поддерживала Столыпина и шла за ним.
В октябре 1917 года Россия отдала себя на растерзание вандалам. Воспроизведем еще одну зарисовку вышеназванных, тем более что она совпадает с той зарисовкой, которую Плеханов сделал с них тогда, когда он и они под его опекунством были еще вандалятами. Весной 1917 года их «деятельность» в Таврическом дворце Петрограда наблюдал участник событий 1914-1922 годов религиозный философ Ф. А. Степун: «Большевики представляли собой нечто совсем иное, чем остальные партийцы. Во всех них, в знаменитых и незаметных, ощущалась какая-то особенная накаленность; другой, чем у с.-р. (эсеров – Е. Е.) и меньшевиков градус революционного кипения. Их было сравнительно немного, но казалось, что они всюду; было у них какое-то особое искусство самоумножения, какой-то дар всеприсутствия. Хорошо помню, как, проходя мимо открытой в их фракционную комнату двери (был перерыв на предмет какого-то межпартийного сговора), я невольно остановился с какою-то злобною тревогой на сердце. Небольшая кучка людей казалась громадным сборищем: словно все стояли в зеркальной комнате, бесконечно умножающей каждого; все лица были искажены неприятною выразительностью, перегружены ею до отказа. Высоко, над головами, все время взлетали исступленные жесты; стоял страшный шум. С появлением Ленина атмосфера еще сгустилась и накалилась. Слушая первые ленинские речи, я недоумевал: он говорил изумительно убедительно, но и изумительно бессмысленно». Напомним – П. Н. Милюков о Ленине в 1905-1907 годах: «Ленин был оратором невзыскательных слушателей, в полемике вызывающ, часто груб, всегда вульгарен». Таким же и тогда же видели, слышали, потом вспоминали Ленина: М. Т. Вишняк, В. А. Оболенский, Т. И. Алексинская, В. В. Водовозов. За 10 прошедших после первой русской революции лет Ленин и его соратники еще глубже ушли во тьму от правды-истины. Из толпы, бушевавшей за стенами и в самом Таврическом дворце, «элиту» партии большевиков в 1917 спешили пополнить новые искатели карьеры и воодушевленные обманом легковерные. Численно возросшая «элита» большевиков распространяла многочисленную печатную продукцию с «красными вымыслами» партии. Как и монархическая «элита», она тоже не отличалась бескорыстием. Американский журналист Монтгомери Шайлер, отправлявший свою корреспонденцию в марте 1917 года в США, писал в ней: «Мы еще долго не узнаем масштабов той борьбы, которую эта страна вела с политическими организациями, которые получали деньги от вражеских государств». Получали, и немалые. Тот тираж газет, агитационных брошюр и листовок, который назвали в своем исследовании М. Геллер и А. Некрич, конечно, не мог быть обеспечен лишь членскими взносами членов партии большевиков и пожертвованиями благотворителей, какими бы значительными они ни были. Армию послушных распространителей «красных вымыслов» надо было на что-то содержать…

«Что же она, подлая, сделала?»
Г. Н. Владимов. 1991. «Московские новости».
6) «Диктатура большевизма» растоптала движение к демократии».
А. Н. Яковлев. «Мой XX век. Омут памяти». М., 2001, с. 115.

«Русский народ вернётся к своему благородному облику, когда узнает и поймёт,
Что он был жертвой обмана и собственного заблуждения». Н.Б. Емельянов, июль 1917.
«Уповать можно лишь на внутреннее преодоление большевистского обмана». Н.А. Бердяев. 1923.
«Раны свои Россия умеет лечить без аптечных снадобий и без консультаций иноземных врачей». М.А. Осоргин. 1923.
Освобождая себя от тяжкого труда познания мира и людей, утверждать себя на пути к власти такие индивиды могли лишь фантазиями («красными вымыслами»), интригами и клеветническими измышлениями. После октябрьского 1917 года переворота к этим испытанным приемам прибавились провокация и террор (Вспомним Кощея – сила и колдовство и злато – Р. К.). Этими приемами и силой оружия латышских, эстонских, китайских стрелков, российских матросов и солдат большевики утверждали диктатуру своей партии. Этот период своей истории они назвали «триумфальным шествием советской власти». Насилием утверждалось в России самовластье. С этого начиналась и советская власть, с этого начинал первый председатель ее правительства: с репрессий. Троцкий писал в воспоминаниях о том, что если на заседаниях ЦК и Совнаркома создавалась угроза отклонения предлагаемого Лениным решения того или иного вопроса, он неизменно пускал в ход последний «аргумент»: «Тогда я пойду к матросам». «В те дни мною овладела уверенность, – вспоминал Ф. А. Степун, – что чашу большевистского яда России придется выпить до дна». Составляющими большевистского яда по меткому определению Саввы Морозова являлись «технология мордобоя» и «философия драки», упакованные в мертворожденную теорию и идеологию – ленинизм. В 1905-1906 годах это подтвердили в выступлениях перед публикой П. А. Красиков, Н. В. Крыленко, Я. М. Свердлов. В последующие годы – неоднократно подтверждали Ленин и его последователи.
Процесс распространения «большевистского яда» непосредственно в России российские мыслители наблюдали и изучали в 1905-22 годах. Они не знали о том, что в 1913 году Ленин в своем письме к Горькому поделился с ним своим планом распространения «большевистского яда» за пределы России. С 1923 года по материалам советской печати в эмиграции российские мыслители изучали деятельность РКП (б) – ВКП (б) по реализации этого ленинского плана.
В марте 1919 года Ленин начал реализовывать свой план. Для распространения «философии и технологии драки» был создан Коммунистический Интернационал (Коминтерон), в ноябре 1919 года – Коммунистический интернационал молодежи (КИМ). В марте 1919 года в Стокгольм А. Балабановой Ленин писал: «Умоляю вас – не экономьте, тратьте миллионы, много миллионов на поддержку «левых» организаций и на подрыв оппозиционных групп Коминтерну». Воодушевленный не менее своего вождя, Г. Е. Зиновьев тогда же с пафосом взывал к большевикам Петрограда: «Надо вооружаться с головы до ног, так как недалеко время, когда товарищ Ленин поведет против Бастилии мирового капитализма весь международный пролетариат. И, может быть, наступит время, еще более замечательное время, когда будет создан мировой Совет Народных Комиссаров и председателем его будет ни кто иной, как товарищ Ленин». Пафосная мистификация Зиновьева была связана с тем, что его охота за карьерой по настоянию Ленина увенчалась «избранием» его Председателем Исполнительного комитета Коминтерна, которым он оставался до 1926 года.
Руководство «научной разработкой» идеологических мистификаций для использования их в России и в деятельности Коминтерна и КИМ за ее пределами было возложено на Н.И. Бухарина (1888-1938). В сборнике документов, изданном в 2004 году бывшими сотрудниками ИМЛ при ЦК КПСС, Бухарин назван «крупнейшим теоретиком партии большевиков». Первым «крупнейшим теоретиком» наукообразного бандитизма, злым «гением» в манипуляции сознанием своего ближайшего окружения и наставником в овладении им этими навыками все-таки был Ленин. До захвата власти манипуляция сознанием масс большевиками носила спорадический характер. После октябрьского 1917 года переворота наряду с террором Ленин уделил серьезнейшее внимание разработке системы манипуляции сознанием всех слоев населения не только в России. ВКП (б) – КПСС и НКВД-КГБ до начала 1990-х годов удавалось скрывать причастность Ленина к разработке системы физического и идеологического террора. Пренебрегая многочисленными доказательствами, КПРФ и сейчас содействует этому сокрытию.
«Разработка» системы идеологического террора (отравление большевистским ядом) началась с превращения ленинской доктрины в государственную идеологию. Как это происходило, наблюдал и записал ветеран российской социологии Н. И. Кареев в книге «Основы русской социологии», написанной в 1919 году, спрятанной большевиками и впервые опубликованной лишь в 1996 году. В этой работе, первый вариант которой широко распространялся и читался в 1919 году, он писал: «После захвата власти большевиками стало вырабатываться общее учение, отклонения от которого рассматривалось, как отступление от чистой, основной, главной руководящей линии, как разные уклоны в сторону старых социологических теорий. Этим создавалась единая социологическая ортодоксия, и отнесение к буржуазности сделалось обычным полемическим приемом в критике всего, что стало квалифицироваться как буржуазное и эклектическое (Плеханов положил начало именно такой «критике» в 1881 году). Экономический материализм Ленин переименовал в диалектический материализм. Исторический материализм и «научный коммунизма» тоже были продуктом фантазии Ленина. Благодаря исключительной ортодоксальности Ленина, представленное им направление «марксизма» получило название «ленинизма». «Марксизм» получил значение государственного учения, оберегаемого идеологической цензурой». И охраняемой ВЧК.
Содержание этой «идеологии» определили агитационно-пропагандистские сочинения Ленина и основанные на клеветнических измышлениях такие его «труды», как «Развитие капитализма в России», «Материализм и эмпириокритицизм», «Детская болезнь “левизны” в коммунизме». О «научно-теоретическом уровне» ленинизма, основанного на этих сочинениях, П. А. Сорокин в 1921 году писал: «Сегодняшняя ситуация в российской социологии хуже, чем была до революции <…> Марксистская социология в России выродилась в разновидность догматической идеологии и внутренне мертва». Марксистская социология не выродилась. Прав был П. А. Сорокин, находивший в ней «здоровое ядро теории Маркса», так и оставшееся не изученным. Мертва была социология, представленная сочинениями Плеханова и заимствованная Лениным. Она была мертва с момента своего рождения – с февраля 1881 года. Первое изложение ее Плехановым Маркс назвал «моей мнимой теорией» или «литературной брехней». Не обнаружил признаков жизни в последующих сочинениях Плеханова и Энгельс. Выходя на арену политической деятельности, Ленин и его окружение, рождения 1870-х годов, усваивали мертворожденную «теорию» и «идеологию» Плеханова. Последующие поколения слепо усваивали эту мертвечину, подчиняясь требованию строжайшего соблюдения партийной дисциплины.
«Крупнейший» «теоретик» большевиков – Н. И. Бухарин – не мог оживить мертворожденную «теорию». В рецензии на его работу «Теоретическая история материализма» П. А. Сорокин писал в 1921 году: «По сравнению с обычными трудами русских «марксистов»-коммунистов по затронутым вопросам книга г. Бухарина гораздо грамотнее, интереснее, научнее. По сравнению с современным состоянием «буржуазной социологии» она во многом грешит, во многом неверна и во многом отстала». Мертворожденная «теория» могла подвергнуться только дальнейшему разложению и распаду.
В особенности – в политической экономии. Как вспоминал Б. Д. Бруцкус, весной 1920 года «группа экономистов собралась в стенах Русского Технологического общества, чтобы договориться об организации издания экономического журнала. Присутствовали П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, А. В. Чаянов, А. Югов, А. Вайнштейн и другие. Журнал получил название «Экономист». На этом заседании Бруцкус объявил о своем намерении начать печатание в этом журнале критических статей о большевистском «социализме». «Мои слова, – вспоминал он, – были восприняты коллегами как шутка, столь невероятным представлялось тогда появление критики социализма под эгидой нашей советской власти». В августе 1920 года он выступил с докладом «Проблемы народного хозяйства при социалистическом строе», в котором доказывал, что «экономическая проблема российского социализма неразрешима методами, предпринимаемыми советской властью». Шесть раз Бруцкус прочитал свой доклад в Петрограде и один раз в Москве. Его поддержал Струве. Он сказал: «Те лозунги, которыми должна быть воодушевлена наша освободительно-устроительная работа в экономической области, весьма просты и ясны. Они гласят: собственность и свобода. Без собственности не может быть крепкого чувства родины и долга перед ней, крепкого и сознательного патриотизма». На том же еще в 1872 году настаивал Н. К. Михайловский.
Словно отклик на суждения Михайловского и Струве звучит заявление К. Ф. Сноховского, крестьянина черноземного центра России, высказанное им накануне коллективизации: «Если бы дали мужику свободу <…> тогда бы наша страна забогатела <…> Где же в вашей партии правда? Говорили: земля, вода и воздух бесплатно, а теперь шкуру дерете. Вот тебе и власть народная». Другой крестьянин того же района заявлял: «Если бы не винтовки и пулеметы, давно бы восстали». Выходит, простые российские крестьяне больше преуспели в политэкономии, чем Ленин с Бухариным?
Присутствие знающей оппозиции, представленной дореволюционными интеллектуалами, исключало возможность разработки Лениным и его соратниками системы манипуляции сознанием масс и реализацию этой системы в России. В марте 1920 года Н. И. Бухарин получил личное распоряжение Ленина «развернуть на страницах “Правды” борьбу против интеллектуалов». Приступая к их истреблению, воодушевленный Бухарин воскликнул: «Мы будем ШТАМПОВАТЬ новых интеллектуалов». И нового советского человека тоже . Штамповать мертворожденными «теорией», «идеологией» и методологией ленинизма – «философией и технологией драки».
Штамповка началась с искоренения дореволюционных интеллектуалов. В 1920 году было запрещено преподавание социологии в школах, в средних специальных учебных заведениях и в вузах. Исключено было преподавание предмета, который, как считал Огюст Конт, помогал «опровергать разрушительные утопии». Была прекращена подготовка квалифицированных социологов и наложен запрет на деятельность «Русского социологического общества», созданного в 1916 году в память о М. М. Ковалевском. В состав 63 учредителей этого общества, признанного опасным для советской власти, входили академики и профессора: В. М. Бехтерев, П. Г. Виноградов, М. А. Дьяконов, А. С. Лаппо-Данилевский, Д. Н. Овсянико-Куликовский, И. П. Павлов, В. И. Вернадский, И. И. Лапшин, Л. И. Петражицкий, М. И. Ростовцев, П. Б. Струве, Е. В. Тарле, Е. П. Ковалевский, В. А. Маклаков, М. И. Туган-Барановский, А. А. Чупров, А. А. Гизетти, П. Н. Милюков, А. В. Пешехонов. Опасными были объявлены и секретари этого общества: П. А. Сорокин и Н. Д. Кондратьев. Этим столпам науки «противостояли» своей «ученостью» Ленин, Троцкий, Бухарин. Запретив вслед за социологическим обществом деятельность «Общества по объективному изучению поведения человека», – Ленин и его соратники приступили к «штамповке» советского человека.
В 1921 году вместо закрытых научных обществ появились Институт К. Маркса и Ф. Энгельса, Истпарт – комиссия по «научной» разработке Октябрьского переворота и истории РКП (б). В этом же году приступил к штамповке советских интеллектуалов Институт «красной профессуры». Для штамповки кадров в систему, отвечавшую за формирование «нового» человека с малолетнего возраста, в 1923 году была создана Академия коммунистического воспитания им. Н. К. Крупской. Это высшее педагогическое учреждение в СССР до 1935 года готовило преподавателей для средних учебных заведений и руководящих работников системы народного образования. В 1923 году был создан Институт В. И. Ленина. Одновременно с делом штамповки советских интеллектуалов всем этим учреждениям придавались цензурные функции. В 1930 году все эти институты, кроме Академии им. Крупской, были преобразованы в единый Институт Маркса-Энгельса-Ленина – ИМЭЛ при ЦК ВКП (б), потом и до конца – ИМЛ при ЦК КПСС. За свою историю все эти учреждения неоднократно подвергались реорганизации, но цензурные функции за ними сохранялись, и сотрудники их педантично выполняли эти функции до конца 1980-х годов. И сейчас сотрудники ИМЛ со стажем считают себя законодателями от «науки» и ее охранителями.
14 сентября 1921 года в «Правде» было опубликовано сообщение о раскрытии «заговора», в котором, якобы, участвовали известные ученые. Подвергнуть физическому уничтожению всех, заподозренных в заговоре, не решились – опасались международного скандала. Нашли другой способ расправы с ними. В феврале 1922 года редактор газеты «Правда» Н. И. Бухарин получил повторный приказ «включиться в борьбу с интеллектуалами». На обложке журнала «Экономист» № 3 за 1922 год был опубликован составленный при участии Бухарина список экономистов, социологов, философов, историков, которым предстояло покинуть родину в ближайшее время. «К лету 1922 года, – вспоминал Бруцкус, – цензурные строгости стали обостряться. ГПУ явно стало интересоваться редакционной коллегией “Экономиста”. Терпение властей переполнило выступление П. А. Сорокина в № 4-5 “Экономиста” с рецензией на работу признанного главного “теоретика” большевиков Н. И. Бухарина “Теоретическая история материализма”. После появления № 4-5 журнал был закрыт».
С 23 сентября по 30 декабря 1922 года из Советской России были высланы 225 человек – врачи, учителя, инженеры, юристы, писатели, экономисты, агрономы, политические и религиозные деятели. В их составе были те, чье становление происходило под руководством знатоков довоенных России и Европы, кого на Западе называли людьми мира. Воспитанные ими, они увозили с собой память о России, над возрождением могущества которой работали до трагедии 1917 года. Многие их соратники выехали из России до них и после них самостоятельно. Более 3 миллионов российских эмигрантов-беженцев заполнило Европу и Китай. В. И. Вернадский записал тогда в дневнике: «Перед глазами – зрелище все большей “варваризации” жизни и культуры, разлад и упадок научной работы, бессмысленное массовое уничтожение лучшей части народа <…> Унизительно жить в такой стране, где возможно отрицание свободы мысли».
Совершив крупномасштабную экзекуцию над дореволюционными интеллектуалами, большевики обеспечили себе возможность делать с Россией, что угодно. Страшнейшими последствиями эта экзекуция сказалась на экономике. До 1917 года экономисты международного уровня В. В. Леонтьев и А. А. Чупров предпочли реализовывать свои способности за границей. Серьезным ударом для хозяйства страны явилась высылка из страны экономистов: С.Н. Прокоповича, А.В. Пешехонова, Б. Д. Бруцкуса, С. С. Маслова и всей группы, издававших журнал «Экономист».
«Коммунистическая партия приступила к строительству социализма, не имея никакого представления о характере той задачи, которая предстоит ее решению», – писал Б. Д. Бруцкус. Уточним: РКП (б) во главе с Лениным преследовала иную цель. Задача, которую имел в виду Бруцкус, была словесной маской большевизма. Об объявленных ими задачах и способах их реализации большевики действительно имели лишь мифические представления. Иные представления, кроме «собственных», они отказывались признавать. Это подтвердил главный «экономист» этой партии Станислав Густавович Струмилло-Петрушкевич еще остававшимся в России выдающимся экономистам: А. В. Чаянову, Н. Д. Кондратьеву и А. Н. Челинцеву. В 1928 году, включенные в состав комиссии для разработки плана первой пятилетки, они возразили против произвольного определения планов пятилетки. Струмилло ответил им: «Искусство планирования не мирится СО СТАРЫМ МИРОМ. Его цель, НЕ ПОЗНАВ ЭТОТ МИР, но ИЗМЕНИТЬ его. Оно активно создает для себя НОВЫЙ МИР». Согласно советам этого «экономиста» основу плана не только первой пятилетки будут определять правила «придворного поддакивания».
«Послушного» экономиста Струмилло-Петрашкевича Станислава Густавовича ЦК ВКП (б) в 1931 году одарил званием академика со всеми положенными званию привилегиями. ЦК КПСС пестовало этого АКАДЕМИКА до 1976 года. Однако состояние созданной по рекомендациям Струмилло и его учеников экономики партия вынуждена была признать, наконец, «застойной». Знающих экономистов в 1922 году большевики выслали за границу. А. В. Чаянова (в 1937) и Н. Д. Кондратьева (в 1938) расстреляли, Н. И. Вавилова сгноили в тюрьме, Челинцева – отправили в концлагерь. Рекомендациям А. Н. Челинцева, экономиста-аграрника, Госплан и ЦК КПСС в 1962 году предпочли предложенный Н. С. Хрущевым план повсеместного выращивания в СССР кукурузы и плодовых садов. Несмотря на такие же провальные результаты «научных» рекомендаций в сельском хозяйстве «академика» Лысенко, тоже знатока правил «придворного поддакивания», власти продолжали руководствоваться ими и после 1976 года.
В обыденной жизни любой человек, берущийся за дело, не имея ни малейшего представления о том, как его сделать, – топит его в многословии . При царях элита руководствовалась «всеобщей придворной грамматикой», при КПСС – «партийной мертвечиной» и фразерством. Например, о рубеже 1960-1970-х годов В. Е. Максимов писал: «В номенклатурном море слова не содержали в себе прямого, соотнесенного с действительностью смысла. Слово здесь воспринималось как пароль, символ, опознавательный знак <…> Лишний звук, избыточная нота, неосторожно составленное выражение влекло за собой гибель или забвение». 2000 год, А. Н. Яковлев о номенклатуре СССР: «При отсутствии знаний, она научилась скрываться от конкретных вопросов в густых, почти непроходимых зарослях слов». Вот она связующая нить от небольшой группы орущих в Таврическом дворце «вооруженных» мертворожденной теорией большевиков до элиты КПСС в последние годы существования этой партии. С багажом «красных вымыслов» большевики захватили власть. 74 года они удерживали ее, «погоняя страну овчарками», как говорил один из героев В. Максимова в романе «Прощание из неоткуда». В 1985 году последний генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев обещал построить «социализм с человеческим лицом». Опять ничто из ничего? О каком социализме грезят его нынешние апологеты?
Освобождаясь от знатоков-интеллектуалов, большевики одновременно создавали условия для крупномасштабной штамповки «новых» интеллектуалов. В 1920 году был создан Центральный архивный комитет. В числе его руководителей значились: В. В. Адоратский, М. Н. Покровский, И. А. Теодорович и Б. Д. Рязанов. В окружении Ленина один Рязанов знал о том, каким был не мифический, а настоящий Маркс. Подтверждение рассказов Лаврова о Марксе, услышанных им в мае 1889 года, Рязанов получил в архиве семьи Лафаргов. Возможность для изучения документов этого архива ему предоставила дочь Маркса – Лаура Лафарг. Он сфотографировал документы и решил узнать у Плеханова о впечатлении, которое произвел на него в 1884 году присланный ему Энгельсом ответ Маркса на его послание. «Не помню ни послания к Марксу, ни его ответа на него», – ответил инсинуатор со стажем. Дейч оказался честнее. На вопрос Рязанова он ответил: «Мы решили, что Маркс безнадежно болен и в 1881-1882 году утратил способность к самостоятельной творческой работе».
Выслушивая клеветнические измышления таких «марксистов», как Плеханов и Дейч, Д. Б. Рязанов решил, во что бы то ни стало донести до читателя известную ему правду о Марксе. Своим намерением он поделился с И. А. Теодоровичем. Привлекая опытных архивистов, они организовали поиск и систематизацию документов и материалов о Марксе и Энгельсе. Поразительным «чутьем» обладали «охранители» большевистской системы. По адресу этих активных собирателей документов об истинном Марксе М. Н. Покровский говорил: «Двери ЧК должны быть всегда гостеприимно открыты для таких архивистов». Вскоре Теодорович был переведен на работу в Наркомзем, а Рязанов – назначен директором ИМЭЛ. Без них Адоратский и Покровский разработали систему обеспечения строжайше ограниченного доступа исследователей к архивным документам и к материалам «специального хранения». Во имя единомыслия это ограничение распространялось даже на проштампованных интеллектуалов.
Декретом от 6 июня 1922 года Главлиту предписывалось совместно с ГПУ составлять списки запрещенной литературы, издавать правила, распоряжения и инструкции по делам печати, обязательные для библиотек. Осенью 1922 года после отправки в принудительную эмиграцию 225  интеллектуалов началось придание забвению их имен и сокрытие в спецхранах их научных трудов. Советская власть прятала литературные сочинения и научные труды их предшественников, ушедших в мир иной естественным путем. Прятала она сочинения еще живых их современников, если считала их концепции противоречащими официально признанным. Долгие десятилетия находились в спецхранах сочинения, авторы которых, не пожелавшие покидать Россию, оказывались либо в ссылке, либо в концлагерях. В этих условиях Д. Б. Рязанов сумел передать потомкам правду о Марксе, которую в мае 1889 года услышал от П. Л. Лаврова. В 1921 году он возглавил институт К. Маркса и Ф. Энгельса и использовал свое положение для реализации задуманного. В № 1 редактируемого им сборника «Архив К. Маркса и Ф. Энгельса» он опубликовал в 1924 году «Ответ К. Маркса Плеханову». Это была вторая публикация. Первую осуществил П. Л. Лавров летом 1886 года в № 5 «Вестника «Народной воли».
В № 1 «Архива К. Маркса и Ф. Энгельса» Рязанов поместил большую статью об антимарксистской сущности большевизма. Используя свое положение директора ИМЭЛ при ЦК ВКП (б), он публиковал свои и своих единомышленников статьи еще и в журнале «Летописи марксизма». Активность знатоков истинного Маркса и Энгельса вызвала беспокойство Сталина.

7. Мифотворчество ВКП (б) для углубления разлома.

После смерти Ленина Сталин установил личный контроль над публикацией и интерпретацией сочинений Маркса, Энгельса и Ленина. Разрешение на публикацию их сочинений исходило только от него лично. Значительная часть их сочинений попала в разряд запрещенной литературы. Чтобы ненароком не была обнаружена научно-теоретическая несостоятельность российских «марксистов» от Плеханова-Ленина-Сталина, в 1927 году решением ЦК ВКП (б) руководимому Рязановым ИМЭЛ «категорически запрещалось не только заниматься разработкой марксизма, но и вообще заниматься теорией». Рязанову, который назвал это решение «диким и абсурдным», вменялось в обязанность следить за тем, чтобы сотрудники руководимого им института в «научной разработке» «исторического опыта большевизма» не выходили за рамки сценария, изложенного Лениным в книге «Детская болезнь “левизны” в коммунизме».
В 1929 году Рязанов получил звание академика АН СССР и осмелел. Вопреки запрету ЦК, в 1929 году в сборнике «Архив К. Маркса и Ф. Энгельса» Рязанов опубликовал большую статью Бориса Ивановича Николаевского о русских книгах в библиотеке Маркса. Знаменитая библиотека находилась в заброшенном, бесхозном состоянии. Б. И. Николаевский участвовал в разборке бесхозной библиотеки и на ее материалах написал статью. Его статья содержала переводы некоторых конспектов Маркса и его замечаний на полях прочитанных им русских книг. Борис Иванович был вторым после Бруцкуса, кто в советское время в открытой печати решил сказать о том, что после 1872 года суждения Маркса претерпели существенное изменение. Но в условиях 1929 года развивать эту мысль не стал. За свое выступление Н. И. Николаевский заплатил эмиграций. Рязанов был снят со всех своих постов, лишен всех званий. Арестованный в 1931 году он был сослан в Саратов. Второй раз его арестовали в 1937 и расстреляли в 1938 году. Теодорович, его коллега, был расстрелян в 1937 году.
С 1929 года начало действовать разработанное Адоратским и Покровским «Положение об архивном управлении СССР», согласно которому устанавливалась категория «Секретных материалов». Возможность использования этих документов исследователями архивы предоставляли лишь по особому разрешению. Даже исследователи 0 и 1 категории допуска, которым разрешалось использование материалов спецхрана, не имели права ссылаться в открытой печати на источники полученной ими информации. Исследователи, получавшие допуск 2 и 3 категории, разрешения на использование «секретных материалов» не получали. Для них главными источниками стали произведения Ленина, Сталина и центральной печати. Своеволие в обращении с источниками сурово наказывалось.
Вместо Рязанова директором ИМЭЛ был назначен В. В. Адоратский. Он поступал и выступал только так, как было дозволено. Поэтому очень скоро он тоже был удостоен звания академика АН СССР. В начале 1930-х годов он редактировал первое издание сочинений Маркса и Энгельса. Несмотря на то, что 15 том сочинений Маркса и Энгельса, изданный в 1933 году, по утверждению редактора издания Адоратского был посвящен их сочинениям, написанных после 1873 года, сочинений Маркса этих лет в томе не оказалось.
Так к началу 1930-х годов, «растоптав движение к демократии», ЦК ВКП (б) наглухо закрыл доступ к научным исследованиям, к «здоровому ядру социологической доктрины Маркса», к сведениям обо всем, чем жила и чего достигла Россия к 1914 году. Пролив «бальзам забвения на какие угодно сердечные ропоты», партия большевиков начала осуществлять отравление большевистским ядом всего населения России. «Беспрепятственность внутренних иллюминаций» (по Салтыкову-Щедрину) большевики превратили в неотъемлемую обязанность каждого советского гражданина, где бы он ни находился: в большой зоне слабого режима, или в сравнительно меньшей зоне строгого режима. Очерченные Лениным контуры мифов легли в основу той «истории России», которую большевики могли использовать для  самоутверждения. Под руководством Бухарина ее «научно» разработало подготовленное им первое поколение «новых» интеллектуалов-обществоведов. В последующие десятилетия специалисты всех областей знаний, деятели литературы, искусства и культуры обязаны были продолжать разработку этих и новых мифов, а работники систем воспитания, просвещения, образования и политпросвета – «формировать советского человека», внедряя большевистский яд в сознание миллионов.
Ограничение рамок доступа к источникам стало привычным – огромному большинству «исследователей» оно существенно облегчало работу над их сочинениями. Такой «научной» разработкой заказной концепции делались карьеры, обеспечивалось благополучное положение, получались степени и звания, публиковались монографии. Кое-кому из первого поколения новых интеллектуалов крупицы правды о спрятанной «нечистой» истории России и истинных корнях большевизма были известны. Но они предпочитали молчать об этом. Следующие поколения советских интеллектуалов усваивали и «разрабатывали» дальше лишь мифическую историю большевизма, превратив ее в «общепризнанную» историографическую традицию. Та же судьба постигла и историю дореволюционной России. Малейшее отступление от этих концепций интеллектуалы от ЦК КПСС квалифицировали как антимарксизм, антиленинизм, антисоветчину и пр. По требованию ЦК партии и КГБ эти «специалисты» всегда готовы были собрать «материал», достаточный, чтобы любому самостоятельно мыслящему инкриминировать дискредитацию советской власти и расправиться с ним, сопровождая наказание ВСЁ ТЕМ ЖЕ назиданием: «Не суйся! Не лезь вперед! Не твое дело!».
Некоторые обществоведы, какими были в составе высшего эшелона большевистской номенклатуры А. Н. Яковлев и его единомышленники могли не знать о том, что рядом с ними продолжали жить другие источники, в которых была скрыта и от них немифическая история большевизма, немифическая история дореволюционной России. Но большинство штампованных «интеллектуалов», для которых большевистский яд стал бальзамом, не испытывало ни малейшего желания приобщиться к источникам, постепенно становившихся известными и доступными. Напротив, они были крайне заинтересованы в их дальнейшем и тщательнейшем сокрытии. В этих документах таилась погибель райской для них системы. Поэтому одно упоминание о наличии этих материалов исключало публикацию статей, монографий и популярных брошюр даже в 1990-е годы, когда уже появлялось неисчислимое множество ранее не известных исследователям документов, материалов, сочинений и мемуаров выдворенных в 1922 году социологов, философов, экономистов, историков, писателей и деятелей культуры, искусства и религии.
Под руководством ЦК КПСС номенклатурные «интеллектуалы» агитационно-пропагандистское сочинения Ленина объявили его научно-теоретическим наследием, а «Основы ленинизма» и «Краткий курс истории ВКП (б)» – «дальнейшим развитием» ленинизма и обогащением его. Чаша большевистского яда существенно пополнилась. «Сочинения» Сталина были объявлены общезначимыми и обязательными для изучения и руководства ими во всех сферах жизни и деятельности всего населения нашей страны. Действительно «научными» «знаниями» считалось овладение ленинизмом-сталинизмом. Проявление потребности в иных знаниях не поощрялось, проявление критического отношения к государственной идеологии сурово наказывалось. Даже в годы объявленной «перестройки» представители высшего эшелона номенклатуры КПСС на требование ее инициаторов отказаться от догм сталинизма кричали: «Остановить Яковлева!». Они-то понимали, что с гибелью «райской» системы, основанной на догмах ленинизма-сталинизма, их блаженному существованию может наступить конец. Чтобы сохранить и удержать ее, они не останавливались ни перед чем.
В 1906 году протоиерей И. И. Восторгов предсказывал: «Придет время, будут изумляться люди, как такое неглубокое, материалистическое учение, каково учение социализма (точнее ленинизма – Е.Е.), философски не обоснованное, духовно бессодержательное, могло иметь столько горячих последователей». Он был прав, утверждая: «От смешения и разделения людей на почве деления земных благ, российский “социализм” рухнет, как Вавилон древний». В начале 1980-х годов российский «социализм» – новый Вавилон сильно зашатался. Но удержался. «Сталинские (ленинские – Е.Е.) догмы чертополошат», – так объясняли причины пробуксовки перестройки Горбачева А. Н. Яковлев и его единомышленники, верившие в «социализм» от КПСС. В 2000 году А. Н. Яковлев вынужден был признать, что дно чаши большевистского яда еще не просматривалось. «С этим, видимо, долго придется жить», – писал он. В 2008 году в телевизионной дискуссии «Имя России» чуть больше половины телезрителей отдали предпочтение тому, чтобы Россия носила имя Александра Невского. В составе этой группы населения нашей страны были те, чье сознание так и не удалось отравить большевистским ядом, и те, кто уже пережил стыд, исторгая из себя зло большевистского яда. Остальные голосовали за Сталина – такое количество телезрителей не утратили надежду на восстановление «райской системы», основанной на догмах ленинизма-сталинизма. Это были те, для кого большевистский яд продолжал оставаться бальзамом. В 2012 году 10-12 % россиян, принявших участие в последних выборах президента России, отдали свои голоса лидеру коммунистов Г. А. Зюганову, значит, отдали свои голоса наследнице КПСС – КПРФ. Значит, чашу большевистского яда Россия еще не выпила до дна. Значит, на огромной территории бывшего СССР еще возможны Болотная площадь в Москве и Майдан в Киеве. Значит «нечистая» история еще не закончилась! Напомним предупреждение протоиерея И. И. Восторгова, который в 1906 году писал: «Заставить человека силой сделать то, что другие за него решили <…> – отсюда борьба всеми средствами против несогласных, отсюда оправдание убийств и грабежей», как в Душанбе, в Югославии, Ливии, Сирии, в Египте и сейчас в Украине.
VII. От идей политической и национальной «исключительности» к «священному союзу всемирного дружества».
Освобождение от большевизма возможно только через духовное освобождение народа с возвратом его на общечеловеческие пути свободы и права. Б.Д. Бруцкус. 1925.
«Перерождение человечества – это процесс духовный, нравственный, свободный, а не материальный, не механический». И.И. Восторгов, протоиерей. 1906.
«Славная, поразительная, единственная Россия, Россия христолюбивого воинства, распятая на кресте дьявольскими большевиками. Влюбленность в ту Россию. Другой не было, быть не может. Ее нужно спасти и воскресить». Протопр. А. Шмеман. Апрель. 1973.
«Россия погибла, России нет!» - этот возглас после октябрьского 1917 года большевистского переворота звучал часто. Иногда его повторяют и сегодня. Очевидец этих событий в 1922 году писал: «Такие страны не гибнут; гибнут названия, меняются властители, перечеркиваются географические карты… Ту огромную землю и тот многомиллионный народ, от русского до чукчи, которым я, в благодарность за рожденные чувства и за строй моих дум, за прожитое горе и радость, дал имя родины, - никак и ничем у меня отнять нельзя, ни куплей, ни продажей, ни завоеванием, ни изгнанием меня, - ничем, никак, никогда. Нет такой силы, и быть не может!» (Михаил Андреевич Осоргин. Времена.).
Другой очевидец – Александр Васильевич Кривошеин, соратник, продолжавший после гибели П.А. Столыпина его дело. В 1921 году была «засвидетельствована последняя фраза его на смертном одре – буквально: «России предстоит 80 лет мрака, отчаяния, крови и убийств, после чего она возродится и снова воссияет». (Никита Игоревич Кривошеин, внук А.В. Кривошеина. - «Дважды француз Советского Союза». 2014).
 
В 1917 году левизне удалось обмануть этот многомиллионный народ. Задолго до революции 1905 года об опасных последствиях такого обмана предупреждали русские мыслители: А.И. Одоевский, М.Ю. Лермонтов, А.С. Хомяков, А.А. Фет, А.И. Герцен, Ф.М. Достоевский, Н.Ф. Федоров. В 1848 году увиденное им проявление левизны в Европе Герцен объяснил равнодушием Запада к проблеме «отношение общества к лицу и лица к обществу». С удовлетворением он отметил тогда, что этой проблемой Россия уже занималась, левизне она уже противопоставляла «силу мысли, силу правды, силу слова». Он верил в действенность этого оружия. Им прекрасно владели Герцен и его коллеги по сотрудничеству в журнале «Современник»: И.С. Тургенев, М.Е. Салтыков-Щедрин, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Некрасов, Д.В. Григорович, - достойные последователи А.С. Пушкина, в 1836 году основавшего этот журнал.
В числе их единомышленников в «Современнике» вскоре появилось имя Ф.М. Достоевского. Белой ночью раннего лета 1845 года взволнованные Некрасов и Григорович появились в квартире Федора Михайловича, чтобы предложить ему сотрудничество в этом журнале. Днем с возгласом: «Новый Гоголь явился!», - Некрасов и Григорович передали рукопись «Бедных людей» Достоевского В.Г. Белинскому. «Приведите, приведите его скорее!», - после прочтения романа в письмах попросил Виссарион Григорьевич. «Переломом навеки», - считал Достоевский этот день определения его места в русской литературе и до конца своей жизни помнил малейшие его детали. Ему было тогда 24 года. Ускоренное взросление православных россиян продолжалось…
В «Бедных людях», которые так взволновали Некрасова, Григоровича и Белинского, персонажи «нового Гоголя» в переписке друг с другом раскрывают тот внутренний мир, которым определяются их поступки и их отношение к ним. «Разные чины (люди – Е.Е.) бывают, - пишет главный персонаж романа Макар Девушкин, - и каждый чин требует совершенно соответственной по чину РАСПЕКАЦИИ…, и ТОН распекации выходит разночинный, - это в порядке вещей! … Без этой предосторожности (распекации – Е.Е.) и свет бы не стоял, и порядка бы не было». Одни из чинов, - продолжал Девушкин, - «норовят только где-нибудь числиться…, а от дела-то бочком да стороночкой». Проявления человеческой натуры других «чинов» в 1869 году Достоевский назвал «многосложнейшей по происхождению жаждой интриги и власти», а индивидов с такой жаждой – бесами. «Сила мысли, сила правды, сила слова» в тональности заповедей Христа предназначалась для предупредительной распекации каждого и каждым самого себя. Гоголь признавался, что все нежелательные свойства своей натуры он передал героям своих произведений - так он, по его признанию, самоосвобождался, подвергая себя тому, что Достоевский назвал «распекацией». Особый ТОН творчества Гоголя, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Толстого, А.Н. Островского, Г.И. Успенского, И.А. Гончарова, В.Г. Короленко был направлен на своевременную распекацию, на преодоление левизны с целью очеловечивания жизни и нравов людей и предупреждения преступления их против человека и человечества. О них и их наследниках в 1973 году в США протопресвитер Александр Шмеман писал: «Подлинная русская культура – всегда «преодоление». Встречая представителей такой культуры, чувствуешь КОРНИ, делающие такое преодоление возможным».
Это историческое место и роль русской литературы и искусства в преодолении левизны известный французский писатель Франсуа Мориак в 1940 году назвал «связью между мыслью, верой и искусством, с одной стороны, и государственными делами – с другой». Все беды, которые переживала Франция до и после 1940 года, он объяснил отсутствием этой связи. «Разрыв такой связи, - писал он, - влечет к преступлениям. Разрыв с религией – возрождение преступности и гибель». Интерес Мориака к русской литературе вызвало творчество французского писателя Поля Клоделя (1868-1955), обратившего его внимание на творчество Достоевского. В 1900 году Мориаку было 15 лет, когда он прочитал роман Достоевского «Подросток». «Одно за другим, - вспоминал Мориак, - читал он произведения Достоевского, Толстого, а «к каждой пьесе Чехова», по его словам, он хотел «приписать эпиграф: «Величие человеческой души».
Изучая русскую литературу, Мориак остановился перед вопросом: «Революция или Бог?» Революция или эволюция? Когда этот вопрос встал перед Мориаком, ему было около 40 лет. Ужасы первой мировой войны были уже позади, но многочисленные сообщения в печати о разгуле левизны в России и в Европе подчеркивали злободневность вставшего перед ним вопроса и настоятельную необходимость поиска ответа на него. Найдя его в дореволюционной русской литературе, глядя из Франции на СССР, он писал: «Революционер знает только самоутверждение и обличение чужой неправды. Если ее нет, он ее выдумает (как нынешние украинские «революционеры» - Е.Е.). Революция для революционера – бесповоротное посвящение себя делу разрушения, войне не на живот, а на смерть. В результате революции вся Европа и мир могут измениться только внешне».
Обратимся к русским мыслителям XIX века. Примерно в том же возрасте, но на 80 лет раньше, тот же вопрос встал перед Герценом. Оказавшись в охваченной революционным пожаром Европе, негодуя против насилия и разрушения, творимых артистами-революционерами, он спрашивал: «Неужели цивилизация кнутом, освобождение гильотиной составляет вечную необходимость всякого шага вперед?» От имени своих коллег по журналу «Современник» и всех правых на свой вопрос он ответил: «Мы от души предпочитаем путь МИРНОГО человеческого развития пути развития кровавого… Я не верю в серьезность людей, предпочитающих ломку, грубую силу развитию и сделкам».
Примерно в том же возрасте вопрос «революция или Бог» в 1885 году встал перед Львом Александровичем Тихомировым. 14 лет (1871-1885) он являлся активным участником освободительного движения в России. Он был одним из лидеров, идеологов и теоретиков «создания здорового общественного порядка». К 1885 году Тихомиров пришел к выводу, что ни одна революция и нигде не привела к качественному изменению общественного строя. Все «изменения» в революциях, писал он, - ограничивались одним: прежняя группа правителей сменялась другой и всегда путем насилия и разрушения. Он написал брошюру «Почему я перестал быть революционером», вернулся в Россию и стал пропагандистом «истинного консерватизма». Надежным способом предупреждения революции Тихомиров считал «восстановление единства и согласия» между людьми, движение к «союзу дружественного братства» - по Карамзину. «Нам важно понять, - писал Тихомиров в 1895 году, - что разумность состоит не в том, чтобы умерять нелепость (нелепость Порошенко и Тимошенко не умерить – Е.Е.), а в том, чтобы СОВСЕМ выйти из нелепости, ОТКАЗАТЬСЯ от СТАРЫХ ТОЧЕК ЗРЕНИЯ (Западу в первую очередь – Е.Е.) в пользу единственно верного – ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ», жизнедеятельности в соответствии с заповедями Иисуса Христа.
Карамзин, Достоевский, Тихомиров и Мориак – люди разных политических пристрастий, не знавшие друг друга, но взгляд их был устремлен в одном направлении – к Богу. Вывод Тихомирова 1885 и 1895 годов подтвердили три российских революции. Он увидел их первые результаты, узнал и судьбу «спутников» и непримиримых оппонентов своей молодости: Плеханова, Дейча и Стефановича. Л.А. Тихомиров умер в 1923 году в СССР.
Ф. Мориак мог не знать Герцена, который в 1850-60-е годы настаивал на определяющем влиянии на прогресс человечества не экономики, а личностных начал человека. Ф.Мориак мог не знать и Н.Ф. Федорова (1828-1903), служителя Румянцевской библиотеки в Москве, который идею, высказанную Герценом, развивал перед слушателями в 1870-е годы. Ф. Мориак мог не знать и Л.А. Тихомирова. Но независимо от них, сущность его личностной природы сделала Мориака приверженцем «силы мысли, силы правды, силы слова». Как и русские писатели, он отдавал предпочтение Библейскому пониманию сущности жизнедеятельности. В отличие от революции, - писал Мориак,- «Бог – это стремление к совершенствованию, к моральному самоуглублению, к воспитанию сердца доброй воли, без которого прогресс человечества – чистейший миф».
Как и Мориак и тоже, живя во Франции, с детства приобщался к русской литературе и культуре сын русских изгнанников 1922 года Александр Шмеман. «Сегодня, - писал он в дневнике 8 апреля 1973 года, - думал о том действительно поразительном пророчестве, что находим у русских. Достоевский не только предсказал, но подлинно явил суть «бесов», завладевших западной душой. Хомяков предсказал крах западного христианства. Федоров предсказал и определил суть и механизм, злую сущность западной «экономики». Поразительно!» Удивление А.Д. Шмемана было вызвано изучением далекой от полноты литературы, которую успело восстановить или написать заново старшее поколение русских эмигрантов первой послереволюционной волны.
Огромное количество источников и исследований, в которых освещалась история научной и разносторонней практической деятельности правых, с начала XIX века и до 1914 года осуществлявших продвижение России к ее могуществу на эволюционном пути ее развития, - оставалась не известной и не только ему. Руководствуясь «принципом» - этого не могло и не может быть никогда – левые Запада, не изучая этой истории (без преувеличения) уже два тысячелетия, - игнорировали и до сих пор игнорируют ее. Левые Востока, в лице большевиков, литературу и источники, освещавшие эту историю, либо уничтожили, либо надежно спрятали. Учиненный таким образом провал в исторической памяти россиян 74 года своего господства над Россией большевики всеми способами заполняли «историей», начиненной мифами собственного сочинения. В строгом соответствии с ленинской методологией «исторического исследования» «наукообразность» этим мифам придавали проштампованные интеллектуалы. Многие из этих мифов до сих пор продолжают служить и оправдывать «жизнедеятельность» левых на Западе и на Востоке. Поэтому с достаточной полнотой добольшевистскую историю России у нас мало кто знает, еще меньше те, кто проявляет нежелание изучать ее, отговариваясь: мол, давно это было и давно прошло.
«Незабытая Россия» со времени крещения Руси князем Владимиром почти все проблемы, связанные с жизнедеятельностью страны и живущих на ее территории народов, решала с учетом необходимости противостояния левизне. Отсюда «поразительное пророчество» русских мыслителей, так удивившее протопресвитера А.Д. Шмемана в 1970-е годы. Знатоку истории христианства и истории Церкви, ему было известно о том, что после раскола христианства на католицизм и православие в 1054 году, Европа пошла другой, отличной от избранной православными славянами дорогой. Как это предвидели современники раскола, эта дорога привела Запад к широкому распространению левизны. В то время, когда Россия занималась преодолением левизны, Запад благодушествовал. На опасность левизны Европа обратила внимание лишь между первой и второй мировыми войнами. Именно тогда, писал Ф. Мориак, Франция только начала «определять условия, необходимые для национальной жизни», но не успела их определить. Поэтому, писал Мориак, - «французы однажды (в 1940 году – Е.Е.) «проснулись» во вражеском лагере, на той стороне улицы, где были немецкие палачи и их французские подручные». Среди них, - с горечью признавал Мориак, - оказались и его ученики – коллеги по перу. Европейцам потребовалось увидеть, как узники славянского происхождения на эшафотах и перед отправкой в газовые камеры нацистских концлагерей выражали презрение палачам, как безоружные, они оказывали сопротивление им, полагаясь только на свою духовную силу. Вот в такой ситуации, но лишь перед думающими европейцами, встал вопрос о необходимости поиска истоков нацистской практики обесчеловечивания жизни и нравов миллионов людей и нацистской практики обезлюдения Европы. Еще находясь в лагерных бараках, авторы дошедших до нас воспоминаний поняли, что ни экономические, ни социологические анализы и обобщения не смогут дать исчерпывающего объяснения ни истокам духовной силы правых любой национальности, ни кровожадности левацких палачей тоже любой национальности. Мыслящие европейцы начали приходить к пониманию этого лишь сто лет спустя после того, как это было уже осознано российскими мыслителями, делившимися с миром опытом своего осмысления важнейших составляющих национальной жизни и их роли в межчеловеческом общении и общежитии. «Людьми мира» величал Запад этих  россиян на рубеже  XIX - XX веков.

 1) Попытки предупреждения разлома России.

по просветлению затемненного сознания россиян «силой мысли, силой правды, силой слова» правые в России начинали на рубеже XVIII-XIX веков. Глубина и  действенность этого способа противостояния левизне русской литературой обеспечивалась традициями, заложенными А.С. Пушкиным.
С 1830-х годов в деятельности русских мыслителей по просветлению затемненного сознания россиян активное участие принимали лучшие представители российского священства, купечества и промышленников. К середине XIX века жизнь подтвердила преимущество этого способа противостояния левизне. Поэтому сотрудники «Современника», «Отечественных записок», «Дело» и других журналов, ученые, предприниматели и благотворители взывали к правительству предпринять со своей стороны еще и государственные меры для предупреждения провоцируемого левизной самовозгорания, ведущего к хаосу.
В конце 1860-х годов левизна заявила о себе в нечаевщине, приверженцев которой в 1869 году Достоевский назвал «бесами», дав им исчерпывающую характеристику. В июне 1870 года об опасной сущности нечаевщины Лопатин и его друзья, противники «бесов», сообщили Марксу. С середины XIX и до начала первой мировой войны Россия подтверждала общечеловеческую значимость своего опыта противодействия левизне через экономическое, политическое, правовое, морально-нравственное и культурное укрепление национальных корней. Среди тех, кто участвовал в этой работе, протоиерей И.И. Восторгов в книге «Христианство и социализм», изданной в 1906 году, назвал Иванюкова, Исаева, Коссовского, Чупрова, Северцева, Зибера, Ярицкого. Он назвал малую  часть участников этого большого дела, о других, но не всех, хотя и подробнее, можно прочитать в интернете в названных выше наших повествованиях.
Одновременную деятельность правых и левых в России Герцен называл «исторической попутностью». Положительные результаты деятельности правых по укреплению национальных корней России существенно сдерживали активность левых. Игнорирование и даже отказ правительства России и его элиты от поддержки предложений правых способствовал укреплению левизны, росту ее популярности, заметному росту численности ее приверженцев. Накануне и в годы первой русской революции на обстановку, вызванную войной России с Японией, левизна ответила разбегом лживой информации. Именно тогда широким распространением красных вымыслов левизна положила начало информационным войнам. В 1905 году красные книжечки с красными вымыслами западных авторов протоиерей И.И. Восторгов встречал на всем пути своего следования от Владивостока до Петербурга.
Но деятельностью П.А. Столыпина, сначала в должности министра внутренних дел, затем - председателя правительства, активной поддержкой его дела единомышленниками в хозяйственной организации России, разносторонней деятельностью земств на местах; мерами, предпринятыми в системах просвещения, образования, в защите уравненных прав всех сословий и в обеспечении правопорядка, - остроту информационной войны в России удалось существенно ослабить. В годы перед войной левизна в России заметно поутихла. Но развязанная первая мировая война создала исключительные условия для распространения лживой информации. Как и предполагал Энгельс в 1891 году, война вызвала невиданный всплеск радикальных настроений, завершившийся  революциями. Как он предполагал в 1891 году, - «победили» герои революционной фразы, сумевшие «заболтать» народы.
 Ситуация тех лет повторяется. Пока не мирового, но территориально достаточно значительного масштаба, реальная, страшная по своему бесстыдству и жуткая по очевидным последствиям, - наглядная картина разбега лживой информации левых воспроизводится сейчас на телевидении, на радио и в печати в связи с событиями на Ближнем Востоке и в Украине. В отличие от далекого прошлого, не годы спустя, а в настоящее время все СМИ дают нам возможность непосредственно в ходе событий увидеть портреты профессиональных клеветников местного и мирового масштабов, услышать их лживые пассажи, наблюдать ход и последствия их деятельности. Бесовство старо, как мир, и не изменяется. Для иллюстрации почти генетической общности «бесов» всех времен и народов, длительности по времени их продвижения к избранной ими цели приведем описание современниками сущности поступков прародителей нынешних «бесов».
11 апреля 1881 года. Маркс дочери Лауре об учителе российских «бесов»- Плеханове с его «верными» соратниками: «Ложь, будто они руководят движением в России, ими же самими распространявшаяся, подхвачена Бисмарком и Ко, и когда она становится для них опасной, они утверждают обратное и тщетно пытаются убедить весь мир в своей невиновности. На самом деле они лишь доктринеры, путанные анархо-социалисты, и их влияние на русском «театре военных действий» равно нулю… Фразерство и дело – непримиримые противоположности». Имея в виду всех «бесов» от «Калифорнии до Москвы», в феврале 1881 года Маркс назвал их «литературными брехунами», раньше, в 1878 – «ребячливыми крикунами», «героями революционной фразы».
Конец марта 1882 года С.М. Степняк-Кравачинский о Плеханове и его «верных» соратниках. «Претендуя на то, чтобы ваши мысли признавались не потому, что они хорошо доказаны, а потому, что они ВЫСКАЗАНЫ ВАМИ, - вы никогда не добьетесь их признания… Таким стремлением вы добьетесь другого: вы оскопите мысль своих собственных сторонников. Возмущаясь всяким несогласием, вы разовьете тот дух рутины, косности мысли и даже придворного поддакивания, который убивает всякую жизнь, заменяя ее официальной мертвечиной… Вы смотрите на всякое слово, сказанное против вас, на всяких несогласных с вами, как на врагов, подрывающих ваш авторитет». Похоже на Ляшко, Турчинова и Яценюка с Порошенко?
1883 год. Энгельс назвал «спевшихся радикалов», как себя именовали тогда Плеханов и его учителя - немецкие «социалисты», невеждами. 1891 год. Энгельс предупредил об опасностях назревавшей первой мировой войны и о возможной активизации в условиях войны деятельности этих невежд.
1894 год. Е.В. де-Роберти о Ленине и его единомышленниках: «У Маркса тон спокойный и объективный, а толкователи его резкие и страстные и сводят роль отдельной личности к нулю». «Презрение к человеку необходимо тому, кто хочет унизить человека, властвовать над ним и злоупотреблять своей властью в стране». Не нынешних ли властителей Киева характеризовал Ф.Мориак во Франции в 1941 году?
Большевик, каков он?:
1895 год. Н.К. Михайловский. «Марксятам (Ленину и его тоже еще молодым соратникам) не нужны ни научные знания, ни критическая научная мысль». Они, называвшие себя «марксистами», не востребовали их и позже.
1895 год. Ленин придумал стратегию войны против своего народа – «внесение классовой борьбы в деревню».
Далее описание облика «героев» первой информационной войны:
1901 год. Ленин. «Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора».
1903 год. Н.А. Бердяев о Ленине. «Большевики – равнодушные к творческой мысли люди: их не интересовали Достоевский, Толстой, Соловьев, Н. Федоров. Ленин философски и культурно был реакционер. Ленин - человек страшно отсталый…». А Бендера и его нынешние последователи в Украине?
1904 год. С.И. Морозов сочинения Ленина называл «курсом политического мордобоя», «философией и технологией драки».
1905 год. М.М. Ковалевский: «Красные хулиганы (большевики – Е.Е.) стоят черных (черносотенцев – Е.Е.). Никто не хочет учиться, и все заняты тем, чтобы внедрять в других «честные» убеждения клеветою и физическим насилием». «Удивительно однобоки эти люди». Окружение вождей, ставшее впоследствии их элитой, в те же годы складывалось из таких же типов
1905 год. П.А. Красиков, ученик Ленина: «Наша тактика: всем в морду! Кадет – так кадету в зубы! Эсер – так эсеру в ухо! Меньшевик – так меньшевику в рыло!»
1905 год. Н.В. Крыленко, ученик Ленина. М.В. Вишняк о нем: «Крыленко говорил хорошо, но вульгарно и до бесстыдства грубо атаковал Мякотина и Милюкова. Массовая аудитория поддавалась непосредственно впечатлению от того, как бесцеремонно «крыл» Крыленко возражавшего ему Милюкова».
1905 год. М.В. Вишняк: «Ленин был оратором невзыскательных слушателей, в полемике был вызывающ, часто груб, всегда вульгарен». Такими проявили себя тогда Я.М. Свердлов, И.В. Сталин, М.С. Урицкий, В.Р. Менжинский, Ф.Э. Дзержинский…
1906 год, декабрь. Председатель ВЭО П.А. Гейден к журналистам: «Окажите мне услугу, составьте полный список всего, что имеется в печати о Ленине и всех произведений Ленина. Я хочу иметь право возражать ему».
Ленин в ответ: «Хам, холоп, дурачок, у которого душонка насквозь хамская и образованность – лишь разновидность квалифицированной проституции». Подмену отсутствия аргументов невежественной грубостью у «социалистов» типа «ребячливых крикунов» в 1878 году подметил Энгельс. Такой подменой определялся стиль устных выступлений и в печати Ленина и его последователей во все времена.

 2) Большевики после февраля – октября 1917.

1917 год. Ф.А. Степун, Таврический дворец в Петрограде: «Большевики представляли собой нечто совсем иное, чем остальные партийцы. Во всех них, в знаменитых и незаметных, ощущалась какая-то особая накаленность, другой, чем у эсеров и меньшевиков градус революционного кипения. Их было сравнительно немного, но казалось, что они всюду; было у них какое-то искусство самоумножения, какой-то дар всеприсутствия. Хорошо помню, как проходя мимо открытой в их фракционную (в Таврическом дворце – Е.Е) комнату двери (был перерыв на предмет какого-то межпартийного сговора), я невольно остановился с какою-то злобною тревогой на сердце. Небольшая кучка людей казалась громадным сборищем: словно все стояли в зеркальной комнате, бесконечно умножающей каждого; все лица были искажены неприятною выразительностью, перегружены ею до отказа. Высоко, над головами, все время взлетали исступленные жесты, стоял страшный шум.
С появлением Ленина атмосфера еще сгустилась и накалилась. Слушая первые ленинские речи, я недоумевал: он говорил изумительно убедительно, но и изумительно бессмысленно. Основною чертою психологии и идеологии его речей была не простота, а какое-то ухарски-злостное упростительство».
Рядом уже тогда определились «специалисты» по сокрытию во фразерстве преступлений своих «вождей»: Красиков, Крыленко, Дзержинский, Урицкий, Вышинский; мужали, обретая «зрелость»: Ягода, Ежов, Берия.
Что бы сказал Маркс, если бы в годы пресловутой «перестройки» (с 1985) он увидел бы и почувствовал, как лживые фразеры научились от «животрепещущих, конкретных вопросов скрываться в густых, непроходимых зарослях слов» (А.Н. Яковлев, член ЦК КПСС)?
«В номенклатурном мире слова не содержали в себе прямого, соотнесенного с действительностью смысла. Слово здесь воспринималось как пароль, символ, опознавательный знак. Следовало быть постоянно начеку, существовать как бы в двух ипостасях: субъекта – слушателя, способного вовремя остановиться, поправить самого себя. Лишний звук, избыточная нота, неосторожно составленное выражение влекло за собой гибель или забвение» (В.Е. Максимов, писатель, 1960-е годы).
Сформированная большевиками номенклатура (советская «элита»), в составе которой короткое время сподобилось находиться В.Е. Максимову, отлично усвоила этот способ удушения мысли, таланта, веры, даже слабого рвения к инициативной и самостоятельной хозяйственной и культурной деятельности, дозволяя лишь «беспрепятственность иллюминаций» бессмысленным словоблудием.
В течение 23 лет (1970-93), работая в вузах, мне пришлось наблюдать такую картину в райкомах КПСС ежемесячно. В составе лекторских групп в сопровождении инструкторов обкома КПСС я принимала участие в проводившихся в районах области семинарах партийно-хозяйственного актива. «Актив» обязан был молча выслушивать «рекомендации» лекторов, особенно инструкторов обкома, какими бы косноязычными в своем многословии они ни были, записывать их «рекомендации» и руководствоваться ими в своей работе – номенклатура всех уровней была убеждена в том, что «сверху» виднее, как следует думать, жить и работать. Особенно этот стиль «взаимодействия» верхов и низов восторжествовал в годы пресловутой перестройки: низы жаловались на отсутствие заработной платы, на то, что лишь горохом они имеют возможность сохранить жизнь себе, рабочим и своим семьям, - представители «верхов» отделывались обещаниями, на моей памяти – никогда не выполнявшимися.
К подрыву национальных корней России Ленин шел с 1892 года. Первый шаг в реализации стратегического плана уничтожения российского крестьянства Ленин придумал сам - «внесение классовой борьбы в деревню». Благословение на внесение классовой борьбы в деревню в 1895 году ему дали представители радикально левого крыла немецкой социал-демократии. Для прикрытия этой зверской затеи в годы первой мировой войны были  придуманы  лозунги: «Земля - крестьянам!», «Мир – народам!», «Вся власть – советам!» Как под этими лозунгами начинался подрыв национальных корней России, рассказали в своих по свежим следам написанных воспоминаниях: А.Г. Емельянов на примере деятельности большевистских агитаторов в армии генерала Н.А. Баратова на Персидском фронте; Б.В. Станкевич, Ф.А. Степун и Н. Воронов - в армиях Западного фронта. В июне 1917 года в брошюре «Основы организации народовластия» Н.Б. Емельянов предупреждал своих читателей, что «деятельность большевиков и их лозунги – это преднамеренный обман». Именно в том июне 1917 года для пресечения распространения большевиками преднамеренного обмана Временное правительство могло опереться на преданные ему вооруженные силы. Но оно не сделало этого, облегчив тем самым агитационный беспредел левых и октябрьский 1917 года переворот с последующим установлением большевистской диктатуры. В ноябре 1917 года в тетрадях архивиста Г.А. Князева появилась запись: «Бесстыдство вождей перешло все границы» - это была его реакция на выступления Бухарина, Луначарского, Зиновьева, Крыленко.
В январе 1918 года то, что большевистская агитация являлась «преднамеренным и злостным обманом», поняли недавние союзники большевиков – левые эсеры. Одни из них, например, В.М. Чернов, М.А. Спиридонова, выступали с разоблачениями большевистского обмана; такие, как Я.Г. Блюмкин, - перекрашивались из эсеров в большевиков, становились сотрудниками ВЧК, впоследствии - его жертвами. Многочисленность примеров подобного Блюмкину хамелеонства уже в начале 1918 года свидетельствовала о чудовищном масштабе  нравственного обвала народа. Изначально не признававшие никакие нравственные ограничители, левые, полагаясь на силу оружия, использовали нравственный обвал народа для укрепления своего положения у власти.
3) Противники большевизма после октября 1917 года.

Правые, как и прежде, были заняты осмыслением происходящего. «Предпосылки преодоления большевистского обмана следует искать, видимо, в психологии людей, в ВОССТАНОВЛЕНИИ утраченного Духа. Центр тяжести русской революции не в большевистских верхах, а в народе и в массовых переживаниях; большевизм был дан неустранимо обстановкой жестокой мировой бойни. Сторонников зла силой оружия не победить. Это труд социологический, поэтому преодолению идей и иллюзий придется посвятить много интеллектуальной энергии» (С.С. Маслов, В.И. Талин, Б.Д. Бруцкус). «Уповать можно лишь на внутреннее преодоление большевистского обмана» (Н.А. Бердяев). «Русский народ вернется к своему благородному облику, когда узнает и поймет, что он был жертвой обмана и собственного заблуждения» (Н.Б. Емельянов). Большевистские иллюзии придется изживать самим (П.А. Сорокин). Народы, запертые в тюрьмах, освобождаются САМИ собой путем просветления затемненных мозгов» (В.В. Шульгин). «Спасение России может выйти из нее самой» (В.А. Мякотин). «Спасение России в возврате к первозданной идее русской культуры, к идее православного христианства, к культуре преодоления, к византийским ценностям» (И.А. Ильин, И.С. Шмелев, Ф.А. Степун, Н.А. Бердяев). Изживанию большевистских иллюзий, - считали правые - придется посвятить не только много энергии, но и много времени, потому что «самое тяжелое – это нравственное падение», потому что «духовность так скоро не восстановить», - объясняли поэт М. Волошин и богослов И.С. Шмелев. И преодолевать большевистский обман России придется САМОСТОЯТЕЛЬНО: «Раны свои Россия умеет лечить без аптечных снадобий и без консультаций иноземных врачей» (М.А. Осоргин).
За консультациями о способах подрыва национальных корней, как и в 1895 году, большевики обращались к германцам. Весна 1918 года. Из показаний следователю ВЧК: «Советская власть … у себя, внутри страны шла навстречу желаниям и указаниям, шедшим из дома, занятого графом Мирбахом» - посол Германии в России, убитый Блюмкиным 6 июля 1918 года (Н.Н. Щукин, бывший депутат III и IV Государственных Дум).
«Вожди» Киевского Майдана в 2013-14 году для «решения» той же проблемы консультировались и следовали полученным рекомендациям от посла США в Украине, Порошенко – «консультировали» лично президент США, лично канцлер Германии и коллектив лидеров Евросоюза. Прав был священник И.И. Восторгов: «Консультантов ищет тот, кто не верует в силу своей правоты, кто тайно чувствует, что в существе своего дела он неправ». Дополню: и консультируется у «опытного» специалиста по совершению множества неправых дел.
Несколько десятилетий работавшие над укреплением национальных корней правые допускали возможность ослабления национальных корней России, но возможность полного уничтожения их исключали. Очевидные успехи развития народного хозяйства России накануне ВОВ они объясняли тем, что более 70% населения страны в годы, предшествовавшие войне и революции 1917 года, успели осознать преимущества самостоятельного хозяйствования, самостоятельного выбора политической и религиозной ориентации, самостоятельного творчества и продолжали служить делу России, независимо от ее политического устройства. О возможности такого служения народа своему отечеству даже в условиях чуждого ему «политического порядка» английский поэт Джон Мильтон писал в XVII веке. Ужасам сталинского тоталитарного политического «порядка» не удалось вытравить из памяти народов России, однажды, даже в течение короткого времени переживших преимущества самостоятельной жизнедеятельности, - в их памяти продолжала жить надежда на возможность возврата к такой жизнедеятельности. Уже в 1918 году народ России понял, что оказался жертвой обмана.
Это подтверждают многочисленные факты выступлений против советской власти в первый и в последующие годы ее существования, которые ей приходилось жестоко подавлять силой. Много было обращений с письмами лично к Ленину. В ноябре 1918 года один корреспондент писал: «Кто с пьедестала вождя и пророка низвергнется с позором и бесчестьем?» Второй:  «Почему «диктатура пролетариата» на местах выродилась (19 ноября 1918 года! – Е.Е.) в диктатуру низов преступного типа?» Третий 29 мая 1921 года перечислял «грехи большевиков: 1) изгнание умных людей, 2) неумелое бесконтрольно-безответственное пользование сокровищами государства (тягчайшее – вывоз золота). Все твои реформы свелись в сущности к следующему: 1) всеобщие каторжные работы с типичными признаками такого режима: уничтожение права свободного переезда, система пропусков, насильственное питие и обучение и т.д. 2) Усовершенствование Охранного Отделения (ЧК) и его распространение на всех граждан; система повальных обысков и отсутствие суда». Через 10 лет существования советской власти, накануне проведения объявленной ею сплошной коллективизации К.Ф. Сноховский, крестьянин черноземного центра России, сетовал: «Если бы дали мужику свободу, тогда бы наша страна опять (!!!) забогатела (память! – Е.Е.). Где же в вашей партии правда? Говорили земля, вода, воздух бесплатно, а теперь шкуру дерете?» В так называемый «год великого перелома» крестьянин тоже ЦЧО: «Восстали бы, если бы не винтовки и пулеметы» - это был сигнал о том, что большевистская диктатура и ее элита уже одолели низы…
Подобных обращений низов к верхам в советской России было неисчислимое множество, но оседали они, как правило, в отделениях ГПУ-НКВД и в РЦХИДНИ – в российском центре хранения и изучения документов новейшей истории. Первая публикация их в  первом сборнике «Неизвестная Россия» состоялась в 1992 году.
Просветители затемненных мозгов типа Г.А. Князева, И.И. Восторгова, П.А. Сорокина, И.А. Ильина, И.С. Шмелева и многих других большевикам только «мешали» созданию их «социальной» базы из проштампованных интеллектуалов и с затемненным сознанием рабочих и крестьян.
Поэтому декретом от 23 января 1918 года была запрещена деятельность Церкви, и советская власть начала физическую расправу над священнослужителями, уничтожив за годы своего владычества 200000 священников. Уже в 1918 году не первым был расстрелян И.И. Восторгов. Священника Николая Брянцева и его семью в ноябре 1918 года спасли от расстрела прихожане, рабочие Аргамачьей слободы города Ельца Орловской губернии. Гонение на свободу мысли началось с закрытия всех изданий небольшевистского направления. В 1918 году было запрещено преподавание социологии во всех учебных заведения. Вскоре был наложен запрет и на деятельность «Социологического общества», в 1916 году созданного М.М. Ковалевским. Счет на миллионы жертвам «зачистки» начался сразу же после октябрьского 1917 года переворота, продолжался в развязанной большевиками гражданской войне и неизменно сопровождался ускорявшимся разбегом лживой информации.
«Большевики развязали гражданскую войну, - писал М.В. Вишняк, - но поставили ее на счет своих противников». 4 сентября 1918 года газета «Северная коммуна» опубликовала «Телеграмму с фронта. К убийству Урицкого», председателя Петроградского ВЧК, убитого 30 августа. Подписавшие «телеграмму» «солдаты»: Смилга, Лашевич, Голощекин – были не солдатами, а давними членами ЦК партии большевиков. Четвертого подписанта «телеграммы с фронта» – венгра Бела Куна – газета назвала Белакуновым, чтобы читатели поверили – это «свой», «русак», борется за «правду». Потакавшие клевете Бела Кун и Смилга от выдуманной неправды и погибли: в 1938 году они были расстреляны. Лашевич и Голощекин профессионально потакали клевете до 1917 года, потом оба потакали клевете в роли членов Петроградского ВРК.
В свое время учитель большевиков – Плеханов – любил приписывать себе, когда это выгодно, чужие заслуги. Самый верный ученик его – Л.Д. Троцкий - превзошел своего учителя. Один из его многочисленных мифов - миф о его «победе» над Н.Н. Юденичем. Успешный главнокомандующий Кавказским фронтом в первой мировой войне, Юденич, не увидев смысла в красном и белом противостоянии, и в 1919 году отказался воевать против своего народа. Осенью 1919 года, не вступая в сражение, он отвел свои воинские части от Петрограда. Находившийся в это время в Петрограде Троцкий и его подручные объявили отвод войск Юденичем от Петрограда «провалом» генерала и своей «очередной» «победой» над ним. Таким этот факт гражданской войны трактуется и в нынешних энциклопедических словарях. Лашевич и Голощекин в 1918-19 годах командовали распространением клеветы о Колчаке на Урале и в Сибири. Профессиональное потакание клевете в последующие годы спасло им жизнь – оба умерли в своих постелях в 1928 и 1941 годах соответственно. Признанный до 1929 «вдохновителем» их «побед» Троцкий по поручению Сталина был ликвидирован в 1940 году в Мексике.
И прологом массовых репрессий 1930-х годов тоже являлась ложь. В 1930 году те правые, которые остались в России, были арестованы. В 1919 году созданный ими «Национальный центр» разработал и предложил советской власти программу «Экономического возрождения страны». Советская власть предпочла тогда программу «придворного поддакивания» С.Г. Струмилло-Петрашкевича. Экономистов «Национального центра» тогда постращали и отпустили. В 1930 году их вновь арестовали и отдали на растерзание следователю Красикову, проявившему себя драчливым клеветником еще в 1905 году. Он приписал им и «доказал» «принадлежность» их к не существовавшим «Промпартии» и «Трудовой крестьянской партии». Государственным обвинителем их на суде выступал давний коллега Красикова - Крыленко. «Обвинение» подследственных в том, что они будто бы «содействовали иностранной интервенции», было придумано и подсказано Крыленко лично Сталиным. Записка Сталина с этой подсказкой заканчивалась вопросом: «Понятно?» Как не понять? Способность к пониманию и потаканию лжи Крыленко проявил еще в 1905 году. Ему было тогда 20 лет. Как старался! И все-таки по указанию Сталина в 1938 году он был расстрелян. В ожидании той же «награды» за свое былое усердие Красиков умер от сердечного приступа в 1939 году. Быть «съеденным» шакалом-«единомышленником», - это традиционная судьба каждого приверженца левизны.
Не пора ли призадуматься о неизбежной «разборке» между «шакалами» - ретивыми клеветниками и насильниками в Киевской хунте 2014 года? Во всем они существенно превзошли даже Красикова с Крыленко и Ягоду с Вышинским. Всех бесов бесноватее продемонстрировали себя Порошенко и Турчинов, Яценюк и Ярош, Ляшко и Коломийский, Наливайченко, Аваков и прочие. Кто из нынешних «единомышленников» неизбежно станет их палачом? Какими «булочками» приманят их к эшафоту нынешние американские и европейские спонсоры? Знать бы им, их спонсорам, консультантам и их подручным в СМИ о том, что ни один политик в мире, утверждавший «любезную» ему  систему усердным уничтожением национальных корней, - не был награжден долголетием и почитанием.
Пока большевики занимались «зачисткой» России от ума, чести и совести России, П.А. Сорокин с ноября 1918 года все свои силы отдавал просветлению затемненного сознания россиян, но в начале 1922 года ему было запрещено преподавание в Петроградском университете. 21 февраля 1922 года, в последний раз выступая перед студентами, П.А. Сорокин советовал им: «Запаситесь совестью, моральными богатствами…, моральными поступками, нравственным поведением и делами. Это  гораздо труднее, но это нужно сделать. Иначе – смердяковщина и шигалевщина потопят вас. Иначе вы будете иметь ту вакханалию зверств, хищничества, мошенничества, взяточничества, обмана, лжи, спекуляции, бессовестности, тот «шакализм», в котором мы сейчас захлебываемся…»… «В спутники на этом пути, - заявил Питирим Александрович, - я бы взял Нила Сорского, Сергия Радонежского, Зосиму, Толстого и Достоевского…, знания и любовь к производительному труду». Он верил тому, что среди сидевших перед ним студентов находятся его попутчики … Россия продолжала спасаться Миниными, Пожарскими, Сусаниными, «Платонами и быстрых разумом Ньютонами»…, несмотря на активизацию деятельности большевистских упырей.
По личному указанию Ленина в марте 1922 года на обложке журнала «Экономист» был опубликован подготовленный Бухариным список выдающихся интеллектуалов, которым смердяковщина предписывала до конца года покинуть пределы страны. Не надеялись ли большевики на то, что не проглоченных ими интеллектуалов «проглотит» европейская левизна? «Освободив» Россию от ее ума, совести и чести, казалось, навсегда, - большевики приступили к крупномасштабному уничтожению национальных корней России в подвалах ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ, после подвалов – в концлагерях.
Господином всей этой системы был страх: страх вождей упустить исторический момент для прорыва к власти; страх элиты быть отторгнутой от номенклатурных привилегий; страх всех, от проштампованных интеллектуалов до последнего конвоира с собакой, лишиться своего «положения». Страх остального населения страны перед пулеметом и винтовкой очень скоро превратился в поклонение вождям и элите. На поощрение вождями и их элитой «беспрепятственности иллюминаций» устрашенные деятели литературы и искусства отвечали небывалым «творческим» подъемом. Безудержное восхваление и воспевание вождей и утвержденной ими системы являлось пропуском к номенклатурным привилегиям, благополучию, да просто – к сохранению жизни. По-видимому мавзолей Ленина в Москве сохраняется как памятник особенному усердию проштампованных «интеллектуалов» от ЦК РКП(б)-ВКП(б) в «зачистке» России от мысли, чести и совести. Их мифами тщательно были задраены малейшие трещины и щели, чтобы в страну советов не могли проникнуть изгнанные за ее пределы «сила мысли, сила правды, сила слова». В.И. Вернадский записал тогда в свой дневник: «Перед глазами – зрелище все большей «варваризации» жизни и культуры…, бессмысленное массовое уничтожение лучшей части народа… Унижение жить в такой стране, где возможно отрицание свободы мысли…».
И все-таки, предприняв исключительные меры для утверждения своей власти, большевики не учли главного: попытка привить на многовековой пласт духовного формирования особого национального характера россиян чуждую систему мироощущения, чуждую идеологию, чуждый россиянам способ жизни, - была обречена на провал. Отторжение российскими национальными корнями большевизма было неизбежно. Все 74 года господства большевиков над Россией сохранению этих корней служили россияне внутри страны и те, кто принудительно оказался за ее пределами.

4) Из истории защиты национальных корней России в эмиграции.
Согласно списку, составленному Н.И. Бухариным и опубликованному на обложке журнала «Экономист», в принудительную эмиграцию в сентябре-декабре 1922 года советская власть отправила в принудительную эмиграцию историческую память России, память о национальной жизни России и ее корнях. Лучшие и ведущие среди них до 1917 года служили делу возрождения могущества и интеллектуального величия незабытой России. Спутницами этих изгнанников в их горестном путешествии были радость и печаль. Они успели увидеть результаты своего служения величию России: большевики опирались и использовали созданный ими до 1917 года экономический потенциал; этот потенциал и воспитанные ими россияне даже в условиях большевистского террора продолжали служить России, развивая ее экономику, военную мощь и культуру, обеспечив победу России в ВОВ 1941-45 годов. Осознание этого до конца их дней дарила им радость. Печаль они испытывали от того, что важнейшая работа по укреплению национальных корней России была насильственно прервана большевиками. Лучшие и ведущие среди них не собирались отдавать себя во власть боли. Эти понимали, что им предстояло вспомнить работу своих предшественников по укреплению национальных корней вне России, предотвратить предание забвению результаты собственной работы этого плана и по возможности продолжить ее вдали от родины и ее корней. Малая, но таилась в них надежда на то, что и остававшимся в России их соратникам удастся хотя бы сохранить и передать потомкам память о другой, немифической России.
Интеллектуалам, выдворенным из советской России в 1922 году и тем, кто эмигрировал раньше, Европа, не утруждавшая себя изучением России, предстала не в лучшем виде. Она тоже «варваризировала», но по-европейски, «культурно». Где бы ни появлялись русские изгнанники, всюду им бросались в глаза равнодушие, страх, злость и «карьера». Старшему поколению нынешних российских изгнанников было известно, что европейская левизна была гораздо старше левизны российской. Этому поколению не составило труда увидеть, что процессы, обусловившие поразительные пророчества Герцена, Достоевского, Хомякова, Н.Федорова относительно будущего Европы от беспрепятственного распространения в ней левизны, - в условиях мировой войны и революции обозначились острее, глубже, шире и отчетливее. «Бесы» с их «многосложнейшей по происхождению жаждой интриги и власти» (по Достоевскому) в Италии уже облачились в фашистскую униформу, к ее примерке уже готовились германские нацисты и испанские фашисты. Они поняли, что в отличие от России, - фашизм в Европе вырастал на родственной основе – он являлся логическим продолжением лживой идеи европейской исключительности. Эта Европа подтвердила предвидение русских философов А.И. Герцена, Н.Ф. Федорова и священника И.И. Восторгова: признанию примата экономики и обусловленного новейшими технологиями поклонения «благополучию» были полностью подчинены содержание жизни и перспективы нравственного, культурного и духовного развития европейского общества и отдельного в нем человека. Такая Европа не забыла о своём многовековом плане относительно России. Разлом её был и оставался её целью. Поэтому накануне второй мировой войны она могла предложить лишь политику «умиротворения» фашизма в надежде на то, что не осуществлённые Наполеоном её «великие замыслы» теперь удастся осуществить Гитлеру.
Как и пророчествовал Хомяков, после раскола христианства в 1054 году авторитет католической Церкви постепенно снижался, она утрачивала свою самостоятельность и влияние. «Молодежь Европы, - писал Мориак, - разрушала храмы, где обитает Бог, а ее доблесть и душевные силы уже служили человекоубийству». Уехав от подобной картины в России, русские изгнанники теперь наблюдали ее в Европе. После 5 лет такого наблюдения и изучения Ф.А. Степун, русский религиозный философ, в 1927 году писал: «Мир в озлоблении, в осатанелом состоянии. Он упорствует в своем желании длить затянувшийся период войн и революций. В нем так мало готовности к христианскому смирению, что невольно кажется, что христианству, как политической силе, придется обагрить себя кровью, или не услышанным сойти со сцены исторического действия».
Наблюдения русских изгнанников подтвердили справедливость и столетней давности критику Герценом европейского парламентаризма. В 1850 году Герцен писал: «Европа ныне догадалась, что представительная система – хитро придуманное средство перегонять в слова и бесконечные споры общественные потребности и энергическую способность действовать». Бывшие депутаты Государственной Думы, они помнили, как в 1906-12 годах сопротивлялись попыткам Милюкова и его единомышленников насаждать принципы европейского парламентаризма в российскую Думу, как протестовали против превращения трибуны Думы в площадку для соревнований в ораторском «искусстве». Не забыли они и о разгоне из-за этого первой Думы Столыпиным. В парижской печати, в которой тогда часто выступал Ф.Мориак, они могли познакомиться с его «разоблачениями пороков выродившегося европейского парламентаризма».
Молодое поколение российской эмиграции, еще не знавшее этого, но воспитанное на традициях русской культуры, быстро поняло, что «Европа смотрит в другую сторону, чем покинутая ими родина». Молодые изгнанники нашли немало общего между российской и европейской левизной. Как и их старшие наставники, молодые эмигранты считали, что Европа, втянув Россию в первую мировую войну, использовала ее возможности для самосохранения, предала свою союзницу и совершила тем самым самоубийство. Старшие изгнанники, находясь на родине, всеми способами содействовали просветлению затемненных мозгов НАРОДА, но справедливо считали напрасными любые попытки «раскрывать глаза» красной левизне. Не собирались они «раскрывать глаза» и левизне европейской, да и Европе в целом. Они понимали: в том состоянии, в которое ввергли страну большевики, Россия даже тогда была здоровее Европы. Поэтому русские изгнанники сосредоточили свое внимание на сохранении на чужбине веры, быта, родства, русского ритма жизни, слова-речи. «В годину тяжких испытаний умейте же сберечь дар Божий – речь», - писал тогда И.А. Бунин.
Не забытой Россия могла остаться лишь в результате традиционно продолжающегося изучения и сопоставления развития Востока и Запада, изучения особенностей проявления левизны в мире с целью определения способов преодоления ее и на Востоке, и на Западе. Уже в начале 1920-х годов европейская и российская левизна окончательно убедила лучшую и ведущую часть русских изгнанников в том, что сопротивление левизне – общечеловеческая задача, не исключающая при определенных обстоятельствах использования и недемократических способов противодействия этому злу. Размышления об этом отразились в переписке и творчестве двух Иванов – Ильина и Шмелева, в сочинениях Степуна, в воспоминаниях активной части русской эмиграции. В 1930-е годы сначала в Берлине, потом в Париже эти проблемы русские мыслители освещали в журнале «Новый град», издание которого организовали и обеспечивали сначала в Берлине, потом в Париже Степун, В.С. Варшавский и их единомышленники.
Какое-то время они переживали острую обиду, личные драмы, страх, постепенно превращавшиеся в постоянную, но высокую печаль. Спасаясь от уныния, русские изгнанники приступили к делу. Делали дело в Берлине, в Праге, в Белгороде, в Софии, в Париже, в Харбине, Шанхае, в Австралии и Аргентине, - всюду, где продолжал жить русский мир. Они приступили к восстановлению памяти о положительном и отрицательном опыте своего участия в возрождении России на эволюционном пути ее развития. В 1920 году М.В. Вишняк начал выпуск журнала «Современные записки»; С.Е. Крыжановский с 1921 года выпускал журнал «Русская летопись»; П.Б. Струве с 1921 года - ж. «Русская мысль», позже журналы «Возрождение», «Россия», «Россия и славянство»; В.В. Зеньковский и И.А. Ильин – ж. «Русский колокол»; А.В. Карташев и С.П. Мельгунов – журналы «Голос минувшего на чужой стороне», «Русское прошлое» и «Борьба за Россию»; Н.А. Бердяев – журналы «София» и «Путь»; Б.К. Зайцев – журналы «Иллюстрированная Россия» и «Перезвоны»; генерал Н.А. Баратов организовал издание газеты «Русский инвалид»; М.А. Осоргин – газету «Дни». Были и другие издания, например, посвященные освещению российской системы воспитания, просвещения и обучения.
Печатные издания русской эмиграции первой послереволюционной волны существенно заполнили нишу исторических источников. Многие дореволюционные научные исследования, посвященные истории России всех периодов и особенно истории XIX века большевики либо уничтожили, либо глубоко спрятали. Без изданий русской эмиграции мы долго, а может быть, и никогда не смогли бы «дойти до сущности прошедших дней, до их причины, до основанья, до корней, до сердцевины» (Б.Л. Пастернак). Во всяком случае, на это надеялись большевики. Эту надежду большевиков, переросшую в твердую уверенность, унаследовали их преемники. Она стимулирует их политическую активность сегодня. Сейчас любые издания русской эмиграции можно прочитать в библиотеке «Русское зарубежье», в отделе того же названия ГПБ, в Исторической библиотеке в Москве. Но наследники большевиков и сейчас находят и используют любые способы, чтобы сужался круг читателей, проявляющих интерес к этой литературе, в конечном итоге – к истории незабытой России. Незнание этой истории обнаруживается как провал исторической памяти в «аргументации» выступлений в дискуссиях на телевидении и в Государственной Думе.
Но вернемся к истории деятельности лучшей, ведущей части послереволюционной русской эмиграции перед второй мировой войной. Особенной их заботой были дети, малолетними увезенные из России родителями и те, кто родился уже на чужбине. Имена многих нам назвать трудно. Назовем очень немногих внуков тех «лучших и ведущих», к чьим свидетельствам в нашем повествовании нам пришлось обращаться: Никита Кривошеин, Никита Струве, Александр Рар, Александр Шмеман. По общему признанию, их воспитывала семья, прочность быта, язык, ритм русской жизни, в целом - православно-церковно-бытовая Россия. Продолжением и углублением своего прорастания они считали рассказы своих дедов и отцов о незабытой России, в создании которой принимали участие их предки и которой они сами служили.
Культура и литература России, по признанию названных нами внуков, в их прорастании легли уже на подготовленную почву и буквально ошеломили их «потрясающей трезвостью, скромностью и любовью». «Русская литература, - выступая, рассказывал в апреле 1977 года Александр Шмеман, - в лучшем, что ею создано, в основной своей тональности очень соответствует всему лучшему в русской истории… В ней нет гордыни, зато всегда присутствует острое чувство греха и покаяния. Есть в ней настоящая, осуществленная духовная свобода человека, но нет кликушества… Например, в Пушкине, вы не найдете ни безмерности, ни кликушества, ни апокалиптики. Есть, правда, национальная гордость, но и та не без меры, а с какой-то даже прохладной отстраненностью.
Русской культурой, русской литературой во многом будет мериться наше прошлое».
Как в былые времена, и тепе5рь православие, русская культура и русская литература ускоряли взросление нового поколения россиян, даже насильно оторванных от корней их родины. Как фиксировал А. Шмеман в своих дневниках 1930-35 годов, к 14-летнему возрасту сопровождаемое «прививкой эмигрантщины, как высокой трагедии», завершилось его прорастание, определилась его любовь к России, к России славы, трагедии, удачи, неудачи; определились цель и смысл всей его последующей жизни: «спасти и воскресить эту единственную, горячо любимую им Россию».
Для своих детей старшее поколение русской эмиграции в 1930 году в Париже организовало русскую гимназию, лицей и Русский кадетский корпус в Версале под Парижем, строило храмы и богословские учебные заведения. Как правило, наставниками учащихся были достойные люди. О таких наставниках, какими были В.В. Римский-Корсаков, организатор кадетского корпуса в Версале, В.В. Маевский, А.В. Попов, - их ученики помнили всю жизнь. Незабываемым оказалось воздействие на умы выросших в эмиграции россиян служителей Церкви и преподавателей богословских учебных заведений: Зеньковского, Карташева, Булгакова, Афанасьева, митрополита Евлогия, архимандрита Киприана, архимандрита Саввы и многих других. Мироощущение этого поколения детей формировалось на литературе их современников: Бунина, Ильина, Шмелева, Зайцева, Степуна, И. Кронштадтского, Розанова. Поэтому не удивительно то, что многие из этих детей в юности и зрелом возрасте воевали против фашизма во Франции, Югославии, Италии, Португалии. Европейские современники старшего и молодого поколения русских эмигрантов послереволюционной волны говорили, что этими, очень высокого нравственно и человечески, типами можно было любоваться, любоваться офицерами, русскими священниками, интеллигентами, предпринимателями, благотворителями, бывшими государственными чиновниками.
Европейцев удивляла способность российских изгнанников служить делу – защите национальных корней. По материалам советской печати в 1921-1923 годах состояние народного хозяйства советской России внимательно изучали Ст. Иванович, В.А. Мякотин, А.И. Терне, Б.Д. Бруцкус, Д. Далин, Ф.А. Степун, С.С. Маслов, С.Н. Прокопович, Б.В. Емельянов. Обобщения их были неутешительными. Они надеялись на то, что их, знатоков, страна пригласит к участию в решении народнохозяйственных задач. На родине, однако, их усиленно старались забыть, а в Праге их уважал президент Чехословакии Масарик. Он помог им создать Русский народный дом – архивный и научно-исследовательский центр. С.Н. Прокопович в 1928 году организовал в Праге институт по изучению народного хозяйства СССР, С.С. Маслов и Б.В. Емельянов были его сотрудниками. В 1929 году там же в Праге они организовали Славянский институт.
В 1930-е годы С.С. Маслов совершил несколько нелегальных поездок в СССР. В 1937 году вышла его книга «История и жизнь колхозов. Значение для сельского хозяйства, крестьянства, государства. Природа, эволюция и будущее». Он стал свидетелем тех отрицательных последствий лишения личности свободы самостоятельного хозяйствования, созидания и творчества во всех сферах жизни, об опасности которых в XIX веке предупреждали Герцен, Кокорев, Чернышевский, Михайловский, Ковалевский, Маркс, все земские деятели и предприниматели. Книга С.С. Маслова подтвердила справедливость выводов начала 1920-х годов, сделанных по материалам советской печати П.Б. Струве, Б.Д. Бруцкусом, В.А. Мякотиным и другими.
Поддаваясь влиянию крикливой советской пропаганды о «достижениях» СССР в «коренной перестройке общественной и государственной жизни в России», Европа противодействовала углубленному анализу сущности большевистского зла и левизны вообще. Особенно Европа осторожничала в разоблачении сущности нацизма и фашизма. Тактика политических верхов Европы, направленная на «умиротворение» фашизма, формировала настроение «умиротворенности» и равнодушия в европейском обществе, в сущности своей превращавшееся в потворство фашизму. «Не покоряться ночи» -  так называются изданные у нас в 1986 году воспоминания Франсуа Мориака, в которых он описал преступную сущность состояния «умиротворения» среди деятелей культуры Европы накануне и в годы второй мировой войны. И русские изгнанники вынуждены были осторожничать, потому что европейская левизна в фашистских одеждах становилась угрозой в первую очередь для России. Родине, в которой командовали крепко их обидевшие большевики, они не хотели доставлять дополнительных осложнений. Были в составе русской эмиграции те, кто в составе элиты способствовал продвижению России к ее трагедии, были в ней бывшие палачи, были всякие. Эти поддались господствовавшему в Европе настроению «умиротворенности», а потом превратились в откровенных приверженцев и прислужников фашизма.
В такой атмосфере возможность объединения усилий российской эмиграции в защите интересов России исключалась. Необходимость в таком объединении имелась. Существовали и успешно действовали в эмиграции отдельно группы богословов, философов, литераторов, военных и т.д. Многие искали и находили применения своим знаниям и опыту в индивидуальной деятельности. Эти талантливые представители правых силой своей духовности и патриотизма подошли к решению многих политических, экономических, социальных, религиозных, нравственных, культурных вопросов жизни отдельного человека и общества в новых исторических условиях, что нашло отражение в их творчестве. Лучшая, ведущая часть русской эмиграции первой послереволюционной волны сумела подтвердить научно обоснованные и практическим опытом подтвержденные до войны и революции перспективы эволюционного продвижения России к ее могуществу. Результаты их трудов нуждались в предварительной обработке и обобщении. Но, как и накануне первой, так и перед второй мировой войной это обобщение не было осуществлено, а после войны эта задача во всем своем объеме и сложности встала перед новыми поколениями россиян в России и за ее пределами.
Что касается Запада, то, имея доступ к русской научной литературе, к изучению истории эволюции России интерес проявляли лишь отдельные представители его передовой общественной мысли. Литература, подтверждавшая самостоятельность и самодостаточность России в обеспечении продвижения ее к своему могуществу и благоденствию, не могла интересовать реакционную часть политиков Запада. По-прежнему растущее влияние левизны в мире пугало Запад меньше, чем самостоятельность и самодостаточность России. Как некогда писал немецкий философ XVIII века И. Гердер, Европа опасалась возрастания могущества России и издревле всеми способами противодействовала малейшему возрастанию ее благоденствия.
 5) К истории преодоления «исключительных» иллюзий в России.

Материалы, в которых освещалась история незабытой России и которые могли существенно повлиять на просветление затемненного сознания россиян, постепенно начали проникать в нашу страну лишь в 1990-е годы. При их отсутствии заметное влияние на просветление умов оказывала собственная деятельность большевиков. Высылкой огромного числа правых интеллектуалов в отдаленные территории России большевики повторили ошибку самодержавия. Как прежде, так и при советской власти в отдаленных районах оставалось немало правых - хранителей прежних духовных ценностей. Правые из числа сосланных, объединяясь с хранителями духовных ценностей на местах, становились для местного населения эмиссарами правды, знаний и культуры. Счастливы были дети (среди них и я), оказывавшиеся в таких местах и среди таких людей. Полностью вывести детей и подростков из-под влияния большевистской идеологии они не могли, но смягчить восприятие этого яда детьми было в их силах. Еще до его рождения, в 1937 году судьба подарила Леониду Ивановичу Бородину такого отчима. Дважды Леонид Иванович прошел круги ада в советских концлагерях. Оглядываясь на свое детство и юность, он писал: «Разве может существовать общество, сколь угодно паршивое, без оазисов добра и правды, где можно поселиться на жительство и прожить, не прикасаясь к пакостям системы?». В раннем детстве, в юности и в зрелом возрасте мне приходилось встречаться с такими людьми. Их жилища становились для меня оазисами, их правда спасла меня и мою душу от погибели в пакостях системы. Об этом рассказано в повествовании «Мои путешествия по оазисам добра и правды».
Поколения россиян, рожденных в 1880-90-е и в 1900-1920-е годы, большевикам удалось разделить надвое: знавшие и помнившие настоящую, не мифическую Россию, в 1930-е годы составили основной контингент расстрелянных в подвалах ГПУ-НКВД и заключенных сталинских концлагерей. Второй частью этих поколений, лишенной духовности, был представлен основной состав «обслуживающего» персонала подвалов НКВД и охраны ГУЛага. Немало в этих поколениях было и добровольных доносчиков, откликнувшихся на опубликованный в «Правде» 21 декабря 1937 года призыв: «Каждый гражданин СССР – сотрудник НКВД!» Изучая и сопоставляя «деятельность» левых по материалам советской и европейской печати, в 1938 году Степун обобщил: «Как ни различны между собою советский «коммунизм», итальянский фашизм и немецкий нацизм, все три государства отказываются от либерального принципа равновесия и дискуссии и, устремляясь к какой-то монолитно-целостной истине, стирают границы между государством и партией, партией и народом, правительством и управляемым, политикой и культурой, наукой и пропагандой, между агитационною ложью и безусловною правдою. Все сливается в неустанно вертящийся круг сплошных отождествлений».
Трудность противодействия гитлеризму, франкизму, итальянскому фашизму, ленинизму и сталинизму состояла в том, что они принудили зачастую не лишенных таланта деятелей искусства, литературы, СМИ обслуживать свои «сплошные отождествления» и даже воспевать их. Для отдельных индивидов, у которых отсутствие духовности замещал страх, возвышаюший обман советской литературы и искусства служил единственным средством спасения от ужасающих условий существования в стране тоталитаризма.
Протестантов от искусства большевики «перевоспитывали» в подвалах Лубянки, фашисты – в подвалах гестапо, потом – в концлагерях. Выступая в печати, Ф.Мориак писал в 1941 году, что «умиротворенные» перед войной французы в год оккупации Франции (1940) «неожиданно проснулись по ту сторону улицы, где находились немецкие палачи» и превратились в их пособников. «Неожиданно» - это, по-моему, на совести переводчика. Превращение после пробуждения таких французов в 1940 году было логичным.
Русские правые имели многолетний ИСТОРИЧЕСКИЙ опыт сопротивления левизне вообще. К концу 1930-х годов они уже обрели и опыт сопротивления левизне большевистской внутри страны. Чтобы этот опыт не был погребен пеплом забвения, чтобы потомки знали о том, как «круг сплошных отождествлений» превращался в чудовищное покрывало страха, - они фиксировали его в бессмертном памятнике – в слове. В1938 году на обороте протокола допроса, подписать который дал ему его следователь, О. Мандельштам написал стихи «Мы живем, под собою не чуя страны». Лидия Корнеевна Чуковская в 1939 году описала этот зловещий круг в повести «Клавдия Петровна», Анна Андреевна Ахматова в 1940 году – в поэме «Реквием». Они рассказали об этом с такой силой чувства, что я, читая эти произведения 50 лет спустя после того, как они были написаны, физически ощущала, как со страниц наползает на меня покрывало страха, опутывает меня и придавливает к земле. Такое же чувство я пережила, когда  читала «Колымские рассказы» В.Т. Шаламова, «Дети Арбата» А.Н. Рыбакова, «Жизнь и судьба» В.С. Гроссмана  и «Ожог» В.П. Аксенова.
Правые из этих поколений россиян, кто не погиб в подвалах Лубянки, в концлагерях и в первый год ВОВ, - именно они вели тяжкую борьбу против фашизма и обеспечили победу над ним. В ВОВ победил не СССР, а Россия, ее, сохранившие способность к преодолению невзгод, корни. Своей жизнью мы, ныне живущие, обязаны не КПСС, а духовной силе тех, кого до войны эта партия вместе с НКВД не успела уничтожить, в том числе и персонально мы обязаны: А.А. Ахматовой, М.И. Цветаевой, К.Г. Паустовскому, Л.К. Чуковской, В.С. Гроссману, В.А. Рыбакову, В.П. Некрасову, А.П. Платонову, Г.В. Свиридову, И.О. Дунаевскому, А.М. Василевскому, Г.К. Жукову, К.К. Рокоссовскому, А.В. Горбатову, А.И. Еременко, Н.Ф. Ватутину, Ф.И. Толбухину, И.С. Коневу и многим другим. Не только в борьбе против фашизма, они приложили немалые усилия для сохранения национальных, духовных традиций России и смогли передать их своим последователям рождения 1920-х годов. Яркий ряд их представили: Н.П. Бехтерева, В.Д. Дудинцев, В.П. Астафьев, Д.Д. Шестакович, Е.П. Леонов, Е.А. Евстигнеев, О.Н. Ефремов, Э.И. Неизвестный, Б.Ш. Окуджава, В.Н. Минин, Г.П. Вишневская, М.Л. Ростропович, М.М. Плисецкая, Э.А. Рязанов, Т.М. Лиознова и много-много других.
 Почему усилия именно деятелей науки, литературы и искусства оказались наиболее результативными в сохранении духовных ценностей России в условиях тоталитарной системы, объяснил представитель следующего поколения правых – композитор В.А. Гаврилин (1939-99): «Вся философия русского искусства опирается на Библию», - а музыка в особенности – осмелюсь продолжить мысль Валерия Александровича. Исстари на Руси и в России человека человеком делало слово Библии. Основанная на Библии культура воспитывала духовную стойкость, формировала в россиянах способность к преодолению ударов судьбы. Даже когда Церковь была подчинена государству, и даже когда государство наложило запрет на ее деятельность, - она находила способы выполнять свое предназначение.
В Европе таким традициям следовали только славяне. Выше было отмечено, что настроение умиротворенности, широко распространенное в Европе накануне второй мировой войны, явилось косвенным пособничеством утверждению и распространению фашизма. Именно эти индивиды из косвенных пособников фашизму до войны превращались в открытых служителей режима оккупантов. Документальная кинохроника, мемуары, публицистика времен второй мировой войны изобилует примерами исключительной духовной стойкости и мужества, которые проявляли выходцы из России и других славянских стран в концлагерях, на полях сражений, на оккупированных нацистами территориях, значительно удаленных от их родины. Не будет преувеличением утверждение, что за победу над фашизмом, этим общечеловеческим злом, самую дорогую цену заплатил русский мир. Без знамен и под знаменами самых разных стран мира, в том числе и под знаменами СССР, сыны и дочери этого мира сражались против фашизма так, чтобы все последующие поколения человечества памятью о жертвах нацизма и о героях борьбы против него могли противодействовать возрождению этого зла.
 6) Короткая память Европы на службе долгой надежде Запада на разлом России.
У Европы на это память оказалась короткой. Ужасы, пережитые ею во время германской оккупации, отложились в душах европейцев страхом, но не вызвали у них ни чувства сострадания, ни стремления к активному противодействию возможному повторению этих ужасов. По свежим следам эта обстановка описана в очерках Ф. Мориака, публиковавшихся накануне и в годы войны. После окончания войны именно из окружения довоенных пособников и оккупационных прислужников вышел громко звучавший в Европе призыв: «Все понять, все простить!»
После разоблачения чудовищных преступлений нацизма на Нюрнбергском процессе этот призыв не только не угас, но зазвучал еще громче, чаще и настойчивее. В лекциях, которые в разгромленном Дрездене Степун читал тогда студентам разных национальностей, он повторял: «Все простить, значит – ничего не понять. Есть вещи, которые простить нельзя». Кто строил и обслуживал концлагеря, конечно, был заинтересован в том, чтобы ВСЕХ забыли и ВСЕМ простили. Многие выжившие узники концлагерей требовали жестокого наказания всех палачей и их подручных, вплоть до полного уничтожения немцев как нации. Б. Пахор, словенский врач, тоже бывший узник фашистских концлагерей, объяснял своему соотечественнику и товарищу по заточению, почему этого делать нельзя. Он писал ему: «Выжившие узники разочарованы вовсе не тем, что немецкая нация не уничтожена. Они разочарованы оттого, что из-за соображений стратегии СТАРЫМ ЗАБЛУЖДЕНИЯМ позволено СУЩЕСТВОВАТЬ И ДАЛЬШЕ; они разочарованы оттого, что разделяющие эти идеи люди РАБОТАЮТ в НОВОМ ЕВРОПЕЙСКОМ обществе (в Европарламенте Евросоюза и НАТО? – Е.Е); они разочарованы в том, что инсценируются опереточные судебные процессы – освященное правом открытое издевательство над памятью десяти миллионов испепеленных европейцев. Они разочарованы потому…, что ни один из подсудимых на этих процессах НИКОГДА не сказал в свою защиту простой фразы: «МНЕ ЖАЛЬ».
Нигде (в том числе и у нас), никогда ни один из палачей и их подручных не сказал «мне жаль», потому что идеология, которой они руководствовались и руководствуются сейчас, не была и сейчас тоже не является ОШИБКОЙ или ЗАБЛУЖДЕНИЕМ. Это был осознанный ВЫБОР с неизбежными из него последствиями, таящими в себе возможность повторения этого зла. Европа сделала его в XI веке. Этот выбор питает вера в исключительность европейских (в том числе и в виде арийских) ценностей. После французской революции конца XVIII века европейские «ценности» обрели конкретное «содержание»: об «исключительности» европейской «демократии» и европейского «парламентаризма». Стратегические соображения Европы сводились к постепенному принуждению других народов к обязательному усвоению этих «ценностей» и неукоснительному следованию им. Инициаторами реализации этого стратегического плана выступали или пытались выступать разные страны Европы. После второй мировой войны роль «главнокомандующего» в реализации этой стратегии, стратегии осознанных и целенаправленных преступлений против «второсортных» народов, - взяли на себя США.
Когда Степун (опять русский! – Е.Е.) говорил: «Все простить – значит, ничего не понять», - он имел в виду необходимость исчерпывающего раскрытия сущности левизны «черного», «красного», «коричневого», «полосатого» и всех будущих цветов; он имел в виду необходимость открытого разоблачения ВСЕХ совершенных ими в XX (теперь и в XXI) веке преступлений. По мнению Ф.А. Степуна, простить преступления левых всех времен означало: освободить их от покаяния, позволить последующим поколениям левых дальше уводить человечество от Бога и неизбежно вести его к гибели. Что и продолжают делать левые в Югославии, Киргизии, в Ираке, Ливии, Сирии, в государствах Северной Африки и в Украине, наконец. Вот те «вещи, которые простить нельзя». В 1895 году об этом писал Л.А. Тихомиров, в 1946 – говорил Ф.А. Степун, в 1955 – словенский врач Б. Пахор. Демонстрируя результаты реализации Киевскими левыми стратегических планов левых Запада на территории Новороссии и Одессы, телевидение дает возможность всему человечеству уже сейчас увидеть, что его ждет, если в современном поединке безрассудный Голиаф одержит верх над разумом Давида. «Люди мира, на минуту встаньте! Слышите!? – Это раздается в Бухенвальде колокольный звон! Это жертвы ожили из пепла и восстали вновь!»
 7) Историческая память России в её духовных корнях.
Уважаемые читатели, если нам удается донести до Вас нашу мысль о том, что в течение многих веков Россия является полигоном, на котором зло мира пытается одержать победу над миром добра, и Вы поддерживаете нашу мысль, - мы можем считать себя счастливыми людьми. Оставляем Вас размышлять над тем, что Вы уже прочитали, а сами продолжим повествование о противоборстве между левыми и правыми в последующие десятилетия. Нам бы очень хотелось упомянуть каждого активного участника противостояния злу, но – увы, ограничимся лишь тем, что нам оказалось доступно.
Степун знал, что россиян, испепеленных режимом большевизма, в несколько раз было больше десяти миллионов испепеленных европейцев. Он знал, что мифом о «руководящей» роли КПСС в ВОВ большевизму удалось отсрочить сокрытие масштабов его преступлений против человечества. В сокрытии масштабов преступлений были чрезвычайно заинтересованы палачи и их подручные в МВД, КГБ и ГУ лагерей. Косвенные виновники преступлений КПСС - проштампованные интеллектуалы и околовластная номенклатура – так усердствовали в «героизации» сотрудников этих органов, что многие из палачей действительно мнили себя героями и с гордостью называли себя «твердокаменными большевиками». Насмотревшись за годы скитаний по стране на таких «героев», толкование их кредо В.Е. Максимов вложил в уста Берии – первого подручного главного палача – Сталина. Наставляя отправляемого в 1946 году советского губернатора на Курилы, «герой» Максимова втолковывает ему: «Большевик ставит перед собой цель, прищуривается и идет к своей цели. НИЧЕГО ВОКРУГ НЕ ВИДИТ, только цель, и к ней идет». Ничего и никого не видит, не слышит, не понимает. Действительно, таким и был «твердокаменный большевик». Сокрытие масштабов преступлений левых в настоящее время заменено умолчанием. Результат сокрытия и умолчания левизны во «имя худого мира» – это «подвиги» левых в Украине сегодня. Где «зимуют» следующие левые «герои»?
Как и в давние времена, правых от левых индивидов отличали данные природой особенности человека: стремление к творчеству и созиданию, стойкость души, склонность к самостоятельному мышлению и ответственному действию. Большевики отвергали эти особенности, как ненужную рухлядь. Но эти особенности продолжали и продолжают возрождаться в каждом поколении даже в условиях жесточайшего террора и войны. Именно эти человеческие особенности учитывали социологи в своей вере в неизбежность просветления затемненных любыми вымыслами мозгов. Еще в 1860-е годы П.Л. Лавров и Н.К. Михайловский доказывали, что каждое поколение людей имеет в своем составе то или иное количество индивидов, наделенных  способностью к самостоятельному формированию своей личности. Советский психолог Александр Геннадьевич Данилин назвал этих индивидов жизнестойкими детьми, которые в любой ситуации, преодолевая многочисленные и разнообразные препятствия, доходили и дойдут до четкой системы нравственных и мировоззренческих ориентиров. По мнению этого психолога, численность жизнестойких детей в каждом поколении может составлять до 20%.
В дальнейшее повествование об истории просветления затемненных мозгов мне, не пассивному свидетелю ее, придется включать собственные наблюдения. Так, по результатам моих наблюдений во время 14 лет моей жизни в детских домах, 8 лет работы с учащимися 3-11 классов и 23 лет работы со студентами, - жизнестойких детей, способных стать, по мнению В.Т. Спивакова, «локомотивом нации», гораздо меньше. Но они всегда были и всегда являлись основой и богатством нации. Наращивание всякого богатства требует усилий и затрат. Для наращивания отдачи от национальных корней – народа, - требуются особые усилия и разнообразные затраты. Советских «активистов» типа Березовского, Абрамовича, Прохорова и прочих, ставших олигархами в 1990-е годы, КПСС пестовала поощрением и стимулированием их алчности. Едва ли кто решится назвать их локомотивами нации, как, впрочем, и Порошенко с Коломойским…
В составе сверстников любой национальности, упомянутых мною в повествовании «Мои пути по оазисам добра и правды», начиная с 1930-х годов, возрастало опасное для КПСС и ее номенклатуры поколение. В 1941-45 годах мне посчастливилось наблюдать,  как нашим талантливым воспитателям удавалось переформатировать агрессивное хулиганство малолеток этого поколения в их сознательную и продуктивную деловитость. Не оговорился, нет, один из липецких краеведов, выслушав мою лекцию на тему, о которой идет речь в данной книге. В 2004 году он откровенно заявил: «Ошиблись большевики, направляя таких, как вы, в дома младенцев и в детские дома. Не ваших родителей, вас надо было уничтожить». Большевики не ошиблись. Ошибаются люди ищущие, люди дела, люди знающие и сомневающиеся. Большевику «не нужно ни научных знаний, ни критической мысли», он ни в чем не сомневался, не ошибался. Большевик готовился к преступлениям, совершал их и совершает, не колеблясь. Направляясь к «цели», он НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛ и не ВИДИТ, не задумываясь, проходил и проходит через любые горы трупов: детских или взрослых – не важно. Так поступают все преступники, всех времен, любой национальности и цвета кожи.
Как и большевики, мой липецкий оппонент упустил очень важный момент: в отличие от левых, правый видит вокруг все. Около него, способного освободить себя – освободятся тысячи, - повествует БИБЛИЯ. Так оно и было. Несмотря на гибель огромного количества правых в период массового террора и в годы ВОВ, на огромной территории нашей страны оставались и продолжали служить благородному делу сохранения национальных корней правые прежних поколений. К счастью моего поколения (я с 1933 года), детство наше проходило до ВОВ под преобладающим и авторитетным влиянием правых из предшествующих поколений россиян, не уничтоженных во время массовых репрессий. Они были в семьях, в детских домах, в детских творческих коллективах, в школах, библиотеках, в учреждениях культуры и искусства, во дворах при коммунальных квартирах, наконец. К иным из этого поколения правых просветление приходило в бродяжничестве, в скитаниях по тюрьмам, лагерям и в принудительных «лечениях» в психиатрических клиниках. И на их пути встречались личности из оазисов добра и правды, поддержавшие заложенную в них природой жизнеспособность. «Выжил милосердием людским», - вспоминал В.Е. Максимов.
В связи с этим мне вспомнился любопытный эпизод, о котором однажды, выступая по каналу «Культура», рассказал В.Т. Спиваков. Во время гастролей его оркестра в Японии, организатор его концертов попросил В.Т.Спивакова дать благотворительный концерт 3 тысячам детей от 5 до 12 лет. «Но у нас программа классической музыки», - возразил дирижер. «Именно эту программу и исполните, пожалуйста», - ответил организатор. По окончании концерта В.Т. Спиваков спросил: «Вы уверены, что дети поняли то, что мы исполняли?» и услышал в ответ: «Если из 3 тысяч детей десять поняли музыку, которую вы исполняли, значит, на 10 человек мы стали богаче». Вот так считал человек, свободный от оков мертворожденных «теории» и «идеологии». Локомотивами нации становятся единицы. Мой опыт подтверждает, что не околовластная элита, сколь бы многочисленной она ни была, а именно сформировавшиеся личности, выходцы из всех слоев населения, способны процессом воспитания предупредить становление ущербных индивидов, склонных к агрессии и социальной патологии. На каждой стадии своей жизни и развития общество располагает достаточным количеством индивидов, способных стать личностями и быть «локомотивами нации», большой или маленькой группы людей, как Чалов, ставший «локомотивом» севастопольцев в марте 2014 года. При случае, я могла бы привести много примеров положительного взаимодействия лидеров с группами, даже деструктивно настроенных людей.
Если общество содействует реализации возможностей, заложенных в жизнестойких личностях, и предоставляет им необходимые для их разносторонней деятельности средства, - именно эти единицы стимулируют освобождение от иллюзий инертной, поддающейся манипуляции сознания большей части населения каждой нации в составе всего человечества. Поэтому, несмотря на колоссальный ущерб, причиненный в XX веке большевиками и фашистами всех национальностей интеллектуальному генофонду человечества, уничтожить его полностью заведомо было не в их власти. Предотвратить рождение таких индивидов в каждом поколении, – тем более. В таком противодействии всегда были бессильны и коммунисты, и все тираны всех времен и народов. Влиянием таких индивидов всегда осуществлялось постепенное «просветление затемненных мозгов» от каких угодно вымыслов, с неизбежностью предвещавшее гибель какой угодно идеологии, основанной на попрании общечеловеческих нравственных принципов, которыми собственно и определяются представления человека о свободе, праве и добре.
Много десятилетий спустя, когда сочинения народовольца Л.А. Тихомирова стали доступными, изучая их, я поняла, что именно поступки моих учителей и воспитателей, писателей, деятелей культуры и искусства вызывали во мне желание следовать их примеру. В требовании «познай самого себя», - писал в 1896 году Тихомиров, главное – «выработка некоторого внутреннего глазомера относительно того, что и когда я обязан взять на свою ответственность, не полагаясь ни на кого, кроме себя, в чем и когда, напротив, должен подчиняться, не слушая никаких соблазнов своего я». Хорошо помню, как это делали мои воспитатели в детском доме № 3 и учителя в школе № 7 города Мары в Туркмении.
 
 8) Из истории продвижения к истине, к исторической правде.

Усвоению мифов о Ленине, Сталине и их соратниках нас и следующие после нас поколения приучали с дошкольного возраста. Не пугайтесь, читатель. Как всем, и мне навязывали чашу с большевистским ядом, но кто-то до моих пяти лет заложил в моей душе противоядие. В 30-летнем возрасте я поняла, что этим противоядием было заложенное моими, так и оставшимися мне не известными, родителями индивидуальное восприятие любой информации, присущее каждому человеку. В этом меня убедил эксперимент, который в 1963 году я провела в одном из 11-х классов. После объяснения очередной темы по истории, я предложила своим слушателям изложить письменно содержание услышанного и получила 23 разных ответа. С тех пор я навсегда запомнила: восприятие любой информации индивидуально, поэтому ни от школьников, ни от студентов - никогда не требовала ответов на поставленный мной вопрос строго в соответствии с моим объяснением или прочитанной мной лекцией. Поэтому и в середине 1960-х годов я не придавала серьезного значения сообщениям всех СМИ, «тревожившихся»: «Что за поколение вырастет из китайцев, которым уже в детских садах вручают цитатники Мао?»
Первой моей осознанной реакцией отторжения поголовного приобщения к ленинизму-сталинизму я считаю мое поведение в марте 1953 года. Умер Сталин. ВСЕ вокруг плакали. Почему я не могла плакать? В детстве я видела, что лозунгом «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство» жонглировали директора, отпетые пьяницы и бессовестные расхитители детдомовских продовольственных и вещевых складов. Мой выбор и выбор моих друзей был один: мы таких презирали, а в 1953 я улавливала, что слезы многих плакальщиков – это один из способов самосохранения слабых натур, серьезно страшившихся неизвестности «Что день грядущий нам готовит»? Счастливец О.П. Табаков утверждает, что в смерти Сталина ему удалось увидеть трещину в созданной им охранительной системе, через которую перед его глазами высветилась дорога: она привела его к О.Н. Ефремову (1927)  в театр «Современник».
Даже в годы массовых репрессий многое зависело от выбора самого человека. Из воспоминаний Михаила Михайловича Розанова мне стало известно, что одновременно с ним в концлагерях оказались и 17 его родственников из-за того, что они были однофамильцами философа Василия Васильевича Розанова. Когда начальник спецотдела начал готовить документы Михаила Михайловича на третье продление срока пребывания в лагерях, начальник лагеря в Инте предложил ему написать письмо лично Сталину. До этого он писал свои прошения во все инстанции, в том числе и в Верховный Совет СССР. Никакого ответа. Написал Сталину и - получил освобождение. «Теперь я знаю, кто виноват в страданиях и гибели миллионов», - заявил он начальнику лагеря, который вручал ему письмо. «Я вас не слышал, вы мне ничего не говорили. Берите немедленно документы и так же быстро покидайте лагерь, пока не поздно», - услышал в ответ М.М. Розанов. Очень, очень редко, но случались в малой зоне строго режима и такие индивиды.
В годы заточения (1944-1956) во Владимирской тюрьме в условиях строго режима очень редко, но все-таки В.В. Шульгину приходилось соприкасаться с политическими заключенными тех лет. Он видел, что, пройдя через пытки следователей НКВД-КГБ, эти заключенные продолжали верить ленинизму. Они исключали причастность Ленина к разработке плана массовых репрессий. Они не поверили бы и тому, что начало манипуляции сознанием миллионов было положено Лениным, что «технология мордобоя» (по определению Саввы Морозова) осуществлялась в строгом соответствии с «теорией», «идеологией» и практикой ленинизма.
В правдивости наблюдений В.В. Шульгина сомневаться не приходится: действительно очень трудно и очень медленно происходило освобождение от впитанного в молодости «до дна» «большевистского яда». Особенно у тех, кто от стойкого приверженца диалектическому материализму до конвоира с овчаркой на поводу десятилетия своей жизни посвятил «верному» служению «теории» большевизма, охране и сокрытию его преступной практики. Кто «верно» служил практике большевизма, в большинстве своем и в мир иной уходили без просветления. Иные из них живы и ныне. В течение десятилетий в малой зоне строгого режима и в большой зоне сравнительно облегченного режима Владимиру Максимову пришлось «жить» с этими индивидами, наблюдать последствия отравления людей большевистским ядом, встречаться с людьми, проявившими способность и мужество противостоять пакостям системы. Увиденное и пережитое он талантливо описал в романах: «Семь дней творения», «Кочевание до смерти», «Двор среди неба», «Карантин», «Ковчег для незванных», «Прощание из неоткуда». В романах, по большей части автобиографических, В. Максимов не забыл многих, кто спасал его в тюрьмах и во время принудительного пребывания в психиатрических больницах, кто облегчал его страдания от «прикосновения» к нему пакостей советской системы.
Быстрее освобождались от яда ленинизма-большевизма те, кто участвовал в ВОВ. Л.З. Копелева судьба свела с теми, кто воевал и после победы «возвращался» на родину в эшелонах, направляемых в советские концлагеря. Он ехал в одном из таких эшелонов в мае 1945 года: офицер спецотдела снял Копелева с боевых позиций буквально в день победы. «В лагерях мы быстро освобождались от веры в российский социализм и в Сталина, - вспоминал Лев Зиновьевич. – В лагерях мы поняли, что обожествляли не гениального мыслителя, а хитрого параноика, жестокого властолюбца. В лагерях мы поняли бессмысленность возврата к ленинским нормам партийной и государственной жизни».
В 1956 году выйдя на свободу, В.В. Шульгин скорее почувствовал, чем увидел, признаки наступающего «просветления затемненных мозгов» и справедливо приписал их влиянию ВОВ. В народе чувствовалась уверенность в том, что победа в этой войне была делом его рук, а не «дарована» партией. Ослабление доверия к партии в годы ВОВ и было признаком начинающей отживать свой «век» идеологии большевизма, идеологии клеветы и насилия. Репрессиями, предпринятыми в 1948-52 годах, намеренно насаждаемым страхом перед расправой в очередной раз Сталин попытался заставить большую часть населения страны «признать» «величие» руководимой им партии. Но остановить уже очевидное отмирание мертворожденной идеологии и начавшийся в годы ВОВ процесс самоосвобождения душ от большевизма было не в его власти. Медленнее происходило освобождение от «чар» ленинизма. К сожалению, оно не завершилось и поныне: «чары» ленинизма продолжают подпитывать упования современных левых, ревниво стерегущих ради этого мавзолей Ленина на Красной площади в Москве.

9) КПСС после смерти Сталина.
«А мертвечина, из которой они вырастали, остается».
Л. Копелев.
Со второй половины 1950-х годов самоосвобождение душ от гнетущего страха вызывало уже заметную тревогу руководства КПСС. В арсенале средств, которыми она осуществляла манипуляцию массовым сознанием, после смерти Сталина ей пришлось отказаться от репрессий и предпринять частичную реабилитацию репрессированных советских граждан. В самом окружении, спаянном, казалось, намертво, наметился существенный и исторически неизбежный разлад – между шакалами мир и дружба исключены. Всех, в ком Сталин мог подозревать конкурента своей способности повелевать, он уничтожил. После его смерти в «монолитном» единстве его окружения каждый считал себя вправе занять место умершего тирана. «Победителем» в этих распрях мог стать тот, кто убедительнее и настойчивее всех применит испытанное в этой партии оружие: третирование предшественника. Н.С. Хрущев решился использовать для этого ужасы сталинского режима. Открывая малую щель к «правде» о трагической истории народа, он одновременно пытался предотвратить полное разоблачение причастности всего, без исключения, сталинского окружения к массовым репрессиям 1930-х годов. Этого опасались все «соратники» Хрущева.
У них была исключительная способность находить в «советском народе» близких к своему психическому складу индивидов. Безграничным самовосхвалением, закрепляемым всеми видами искусств и литературой, им удавалось вовлекать в свою орбиту страдающих «страстной, болезненно-ранней потребностью выказать личность» и из них формировать свою номенклатуру. Прав был Тихомиров в 1895 году, не «новый строй» создали, как обещали соратники Ленина, они могли повторить и повторили лишь «старый строй». Было сохранено единовластие, пышно расцвело придворное поддакивание, непробиваемой стеной единовластие подпирала номенклатурная элита, опиравшаяся в свою очередь на беспредел беззакония, репрессий. Сверху донизу - дело сплошь подменялось фразерством – все повторилось, но в наихудшем, ужасающем варианте. От приверженцев эволюции российское самодержавие «спасали» элита и охранительная система. Крыленко, Красиков, Урицкий, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия в течение десятилетий «спасали» Ленина и Сталина от «врагов народа», уничтожая приверженцев  и продолжателей эволюционной тенденции развития России. После смерти Сталина недавние его единомышленники старались предать надежному забвению правду о масштабах примененных ими для этой цели репрессий и старались вывести себя из-под опасности быть разоблаченными в своей причастности к ним. Наиболее энергично в этой ситуации действовал НС. Хрущев. Поэтому инициатору третирования предшественника удалось занять пост генерального секретаря ЦК КПСС.
Как всякий уголовник, чтобы скрыться от очевидной опасности быть разоблаченным, первый кричит: «Караул!», - так и Хрущев, надеясь предотвратить полное разоблачение причастности всего сталинского окружения к массовым репрессиям 1930-х годов, решил приоткрыть завесу над тайной преступлений партии. В феврале 1956 года на XX съезде КПСС он прочитал доклад «О культе личности Сталина и его последствиях». В докладе Хрущева не было ни малейшего признака признания КПСС своей вины перед миллионами убиенных в годы репрессий и перед миллионами солдат, по ее вине погибших и плененных в первый период ВОВ. Напротив, как и прежде, преступления партии Хрущев своим докладом вновь возводил в ранг ее «заслуг». Чтобы остановить процесс «просветления затемненных мозгов», радио услужливо надрывалось, озвучивая песню «Партия – наш рулевой». В глазах рябило от обилия настенных плакатов: «КПСС – ум, честь и совесть нашей эпохи», «Народ и партия едины» и т.п. Материалы доклада Хрущева обсуждались на закрытых партийных собраниях. Полученная на этих собраниях инструкция, обязала коммунистов, осторожно распространяя материалы съезда, объяснять период массовых репрессий как «ошибку» партии, не более того. Ослепленных «красными вымыслами», гордившихся своим манипулированным сознанием, - во всех слоях населения нашей страны было еще бесчисленное множество. На них делали ставку КПСС и КГБ.

10) Изживая мёртворожденную теорию.
С середины 1950-х годов взрослыми становились дети, рожденные в 1930-е годы. Небольшой перечень имен правых этого поколения может многое сказать моим современникам: В.П. Аксенов, Б.А. Ахмадулина, Г.Н. Владимов, В.Н. Войнович, Л.И. Бородин, И.С. Глазунов, В.А. Гаврилин, А.Т. Гладилин, В.Е. Максимов, А.Т. Марченко, М.А. Захаров, Е.С. Максимова, В.С. Васильев, Г.А. Панфилов, В.Г. Распутин, Н.М. Рубцов, А.Г. Шнитке, Р.К. Щедрин. Спросите нынешних пенсионеров, которые когда-то обязаны были ежемесячно присутствовать на политзанятиях, чтобы они назвали вам имя руководителя кружка или пропагандиста. Напрасная попытка. По степени продолжающегося воздействия на миллионы читателей, слушателей и зрителей перечисленных мной личностей не стоит делать и малейшей попытки для сопоставления их с пропагандистами от КПСС. Им принадлежит огромная заслуга в просветлении затемненного ленинизмом-сталинизмом сознания миллионов индивидов всего человечества и в первую очередь россиян. На судьбу многих из этих людей в детстве и юности так или иначе повлияли массовые репрессии. Но в трещину, образовавшуюся в стене в марте 1953 года, заглянул не один А.П. Табаков. В 1956 году изучение материалов XX съезда побудило первокурсника Иркутского университета Леонида Бородина «докопаться до полной правды в культе личности Сталина». Страна наша огромная, и таких жаждущих докопаться «до сущности прошедших дней» от единиц и десятков с каждым годом становилось все больше. К исключенному из Иркутского университета Л.И. Бородину просветление приходило во время его работы на Кругобайкальской железной дороге, потом на строительстве Братской ГЭС и в рудниках Норильска вместе с бывшими и нынешними заключенными. Его друг Владимир Извойлов прозревал во время службы во флоте на Севере. Там же, работая грузчиком в порту, начал прозревать А.Т. Марченко. Его жизнь в качестве автора «Моих показаний» началась в 1967 году после 6 лет «перевоспитания» в мордовских лагерях. В скитаниях по тюрьмам и лагерям прозревал В.Е. Максимов. Георгий Владимов прозревал, работая во флоте на Тихом океане. Его жизнь писателя, автора «Верного Руслана», началась в 1956 году в Самиздате. О том времени начального просветления Владимов писал: «Явилось нам самосознание и так началось наше освобождение от ложных воззрений, искалечивших нашу жизнь».
Атмосфера, в которой мы жили, наполнялась духом просветления. В феврале 1957 года на первом же семинаре на историческом факультете МГУ Михаил Герасимович Седов поинтересовался, что мы знаем о народничестве. Кто-то из нас 8 его слушателей изрек: «Народники мало знали, а то, что знали – не понимали». Наш руководитель зашелся смехом, а мы оторопели: смеялся человек, которого в ГУЛаге отучили смеяться. Успокоившись, он произнес: «Они знали больше нас с вами. Чтобы опровергать или подтверждать это, надо знать документы». Михаил Герасимович направил нас в библиотеку истфака МГУ. Работники этой библиотеки, вместо того, чтобы, как было и приказано, актировать и уничтожить запрещенную советской властью литературу, малыми пакетами разнесли ее по квартирам и дачным тайникам, сохранили и вернули на факультет в 1956 году. Изучение этой литературы было первым нашим прикосновением к истории другой, спрятанной большевиками, России. Мы начали приобщаться к изучению истории национальных корней, начали сопоставлять, анализировать – проделывать, одним словом, ту работу, которой намеренно были лишены Максимов и его единомышленники – писатели 1950-70-х годов, названные «диссидентами». Не знаю, как других, но приобщением к этой работе М.Г. Седов замкнул мое сердце от углубления в нем большевистского яда и направил меня на поиски документального подтверждения  правды- истины о России.
В XIX веке просветителями выступали литераторы, деятели культуры и искусства. Вместе с земством, духовенством и предпринимателями они содействовали переходу России к гражданскому обществу. Продолжателями их дела успело заявить о себе поколение рождения 1880-1920-х годов. С середины XX века русская литература и искусство выступили ускорителями процесса изживания большевистских иллюзий и обмана. В 1950-60-е годы поколение правых рождения 1930-х годов включилось в процесс «жизнь, движение, развитие» своей научно-исследовательской работой. Жизнью и творческими способностями это поколение вызволило из большевистских подвалов «силу мысли, силу правды, силу слова», силу красок и силу музыкальных знаков. Они - достойные продолжатели дела своих предшественников. И тогда, и сейчас нередкими были суждения о наличии или отсутствии художественной ценности произведений литературы или искусства этого поколения. Повторюсь – они сделали то, что и как могли. Главное: сделали во имя возрождения России. Поэтому их деятельность не подлежит ни критическому поруганию, ни упрощению, ни, тем более, - забвению, хотя попытки сокрытия их сочинений от нынешних ищущих читателей констатировать уже приходится.
С середины 1950-х годов «любая хорошая книга становилась событием» для преобладающего большинства россиян», - вспоминал писатель Анатолий Гладилин. Охотно поддержу его. Такой книгой для нас, студентов стал сначала роман В.Д. Дудинцева «Не хлебом единым», вскоре – «Ночевала тучка золотая» А. Приставкина, потом «Факультет ненужных вещей» Ю. Домбровского и «Зубр» Д. Гранина. Появление романа Дудинцева воспринималось нами как включение честных писателей в процесс открытого осуждения сталинского режима. Представители творческой интеллигенции, испытавшие на себе и лучше нас, студентов, осведомленные об ужасах этого режима, считали, что пришло время для всестороннего и глубокого освещения в литературе сталинщины во всех ее проявлениях. Повторюсь: ввиду того, что большевикам удалось уничтожить или тщательно спрятать материалы и документы о настоящем, не мифическом прошлом России, удалось приучить исследователей руководствоваться строго определенным кругом источников, - осветить сталинщину во всех ее проявлениях глубоко и исчерпывающе творческая интеллигенция 1950-80-х годов не могла.
Реабилитированные довоенные узники лагерей, многие мои сверстники и я вместе с ними по неведению верили тогда, что Ленин не был причастен к режиму сталинского террора. Поэтому требование возврата к ленинским нормам партийной и внепартийной жизни долго оставалось лозунгом всех честных людей того времени.
С таким настроем 23 октября 1956 года шла часть честных писателей в Центральный Дом Литераторов (ЦДЛ) на обсуждение романа В.Д. Дудинцева «Не хлебом единым». Их было меньшинство. Большинство заполнивших зал состояло из чиновно-бюрократических представителей Союза писателей. Их восприятие романа Дудинцева было безоговорочно отрицательным. Но и честные писатели упрекали Дудинцева в том, что он затронул лишь вершину айсберга зла, со скрытой частью которого они ассоциировали масштабы преступлений сталинского режима и назревшую необходимость их полного разоблачения. По этой причине многие из них не пришли на обсуждение. Присутствовал на этом обсуждении А. Гладилин, но выступать не стал.
Ф.А. Вигдорова, известный и читаемый нами в отрочестве писатель, считала больше чем желательным присутствие на этом обсуждении всех, кто считал себя честным писателем, хотя бы для поддержки Дудинцева. Сама она подробно записала весь ход судилища над романом и его автором. В защиту выступил один К.Г. Паустовский. Ф.А. Вигдорова рассказала, что Паустовский «произнес грозную речь прокурора, изобличавшую злодейства и ложь советской бюрократии. В этой речи впервые громко, вслух прозвучал страшный счет, предъявленный интеллигенцией сталинскому режиму. Паустовский говорил не о вымышленной, вызубренной, сдаваемой на всех экзаменах истории, а о настоящей истории народа». Выступление Паустовского Вигдорова назвала малой щелью, через которую, однако, она верила: «Мы придем к просвету». Паустовский за свое дерзостное выступление заплатил длительным запретом на публикацию его сочинений. Этого наказания умолчанием боялись многие литераторы, деятели культуры и искусства.
На рубеже 1950-60-х годов читатели не пропускали появлявшиеся в толстых журналах сочинения А. Галича, В. Астафьева, В. Аксенова, И. Грековой, А. Гладилина, Г. Владимова, В. Войновича, Л. Чуковской, В. Максимова, В. Корнилова, Ю. Домбровского, Р. Рождественского, Е. Евтушенко, Б. Ахмадулиной и других. Россия узнала новые имена скульпторов, художников, композиторов, вокалистов, смело порывавших с методологией социалистического реализма. По преимуществу это были дети 1930-х годов. «В отместку палачам, младенцы 30-х годов оказались первым советским поколением, вернувшимся к основам нравственности», - писал один из этих младенцев 30-х годов В.П. Аксенов. В 1948 году он уехал к матери Евгении Гинзбург. Отбывшая срок в лагерях на Колыме, она была оставлена на вечное поселение в Магадане. Обожженный всем, что он увидел, услышал и осязал в Магадане, Василий Павлович юношей пережил просветление сознания и рассказал потом об этом в романе «Ожог», опубликованном в 1969 году.
Преднамеренное лишение деятелей культуры и литературы возможности изучения действительной истории России было по существу отторжением их от корней, что, конечно, ослабляло воздействие на слушателей и зрителей их талантливых произведений. Эту «слабость» КПСС использовала для «возмущения» творческими людьми и для «заслуженного» наказания их, а послушная печать «демонстрировала», как «возмущался» «обиженный» за партию народ: «Партия уже ВСЕ объяснила, ИСПРАВИЛА, а литература продолжает слишком углубляться в «последствия культа», будирует допущенные ОШИБКИ, вместо того, чтобы говорить о достижениях». Имена протестантов против ввода советских войск в Венгрию в 1956 году – не афишировались. Без особого шума на 10 лет были спрятаны в Мордовских лагерях члены группы Л.Н. Краснопевцева за их разоблачительное выступление во время всемирного фестиваля молодежи и студентов летом 1957 года. Подручные Хрущева уже не крошили суставы в подвалах КГБ, но активно «зачищали» страну от инакомыслия. Усердствовал и сам Никита Сергеевич. В декабре 1962 в МГУ состоялась его встреча с творческой интеллигенцией. Долго Никита Сергеевич «учил» уму-разуму интеллигенцию, которая прошла курс советской штамповки мертворожденной «теорией» и являлась первым поколением «новых», советских интеллектуалов. Но и ей он и его партия не доверяли, хотя ни учителя-штамповщики в лице единомышленников Хрущева, ни, тем более – сидевшие перед ним ученики, - о другой, спрятанной теории ничего не знали и узнать не порывались. В заключение встречи Хрущев произнес: «Ну, вот, мы вас тут, конечно, послушали, поговорили, но решать-то будет кто? Решать в нашей стране должен народ. А народ - это кто? Это партия. А партия – кто? Это мы. Мы – партия. Значит, мы и будем решать. Я вот буду решать. Понятно?» - «Понятно», - пронеслось по залу в ответ» (А.Н. Яковлев. Мой 20 век. Омут памяти, с.495.). А.Н. Яковлев, член ЦК КПСС тоже не знал спрятанных теоретических находок Маркса и спрятанной настоящей истории России.
На протяжении всей своей истории эта партия, совершая преступления, даже ошибками называла их очень редко, но всегда и преступления, и «ошибки» ухитрялась превращать себе во славу и использовать их для самовозвеличивания. И всегда находила индивидов, соблазняющихся этим «величием», воспевающих его и рьяно третирующих тех, кто отказывался от демонстрации верноподданичества.

 11) Новые левые – пособники КПСС.
Однажды приобщенные к райской части распределительной системы советские левые не останавливались ни перед чем, чтобы сохранить и удержать ее. Как и в страшные 30-е годы, в 1950-1990-е годы они продолжали активно участвовать в судилищах над инакомыслящими или над заподозренными в таковом. Инструкцией для судилищ продолжал служить сценарий, разработанный при Сталине на основе ленинской «философии и технологии мордобоя». Состав участников таких судилищ определялся заранее. Каждый участник судилища обязан был осудить «подсудимого», которого ему «разрешалось» не знать или знать приблизительно, вникать же в истинный «состав преступления» запрещалось. Для наглядности приведу пример использования этого сценария в 1958 году в судилище над Б.Л. Пастернаком. Протокол судилища впервые был опубликован в 1990 году. Он интересен тем, что в нем зафиксированы поступки проштампованных советской властью интеллектуалов. Такого «результата» относительно всего населения страны РКП (б) - ВКП (б) - КПСС добивалась любыми средствами в течение 74 лет своего господства в России. Запись протокола судилища выполнена Л.К. Чуковской, владевшей стенографией. Воспроизвожу раритет без сокращений, но с уточнением: НИКТО из участников судилища над Б.Л. Пастернаком его роман «Доктор Живаго» НЕ ЧИТАЛ, не НЮХАЛ.
«В ходе обсуждения установлено, что: 1) Борис Пастернак чужд советскому народу – и не только с той поры сделался чуждым, когда написал эту дурно пахнущую мерзость, этот поганый роман, «Доктор Живаго» (где оплевано все святое для нас, в том числе и Октябрьская революция), а вообще всегда был чужд – в своей эстетствующей, декадентской, индивидуалистической, камерной, комнатной поэзии. Был и остался чужд народу.
2) Пастернак не только чужд народу, но ненавидит народ и считает его быдлом.
3) Пастернак – враг народа.
 4) Он скрывал свою враждебность под прикрытием извилистых эстетических ценностей. Между тем вся его поэзия – это восемьдесят тысяч верст вокруг собственного пупа. (Одно время, правда, некоторым отдельным товарищам виделось в поэзии Пастернака нечто даже революционное, когда он находился в окружении Маяковского. Но они проявили излишнюю снисходительность и близорукость.)
5) У Пастернака нож за пазухой – нож против народа.
6) Пастернак поставил большую пушку – обстреливать из этой пушки народ.
7) Недаром он всегда возился с иностранцами.
8) Роман «Доктор Живаго» - предательский акт, проповедь предательства и апология предательства.
9) Пастернак не с наших позиций отнесся к событиям в Венгрии.
10. Пастернак – литературный Власов.
11. Пастернак – соучастник преступления против мира и покоя на планете.
12. Пастернак – это война.
Каков же моральный облик этого предателя, поставившего большую пушку?
Моральный облик у него такой, какой и выясняется из всего вышесказанного.
1)Пастернак – опытный иезуит, лишенный чести, совести, порядочности. Под прикрытием юродства он ловко обстряпывал свои дела. Он ел наш советский хлеб, кормился в наших издательствах, получал все блага от нашего Советского государства, а сам предательствовал. Надеяться на его исправление нечего. «Собачьего нрава не переделаешь». Прав т. Семичастный, назвавший Пастернака свиньей. Виноваты мы, Союз писателей: мы были слишком добры к Пастернаку, слишком берегли его мнимый талант и слишком долготерпеливы.
2) Пастернак – жалкая фигура.
3) Пастернак – подлая фигура.
4) Пастернак – подлец.
5) Предательство свое (которое состояло из целой цепи предательств) он совершил за деньги.
6) Однако его новые хозяева вышвырнут его, и весьма быстро, как выеденное яйцо, как выжатый лимон.
7) Нобелевская премия, которую он получил, есть в действительности не премия, а оплата предательства. Эти сорок или пятьдесят тысяч долларов – это те самые знаменитые тридцать сребреников.
Главные задачи Союза писателей после того, как Пастернак будет изгнан из нашей страны, сводятся к следующему:
Задача первая: развеять легенду о необычайной порядочности и моральной чистоте Пастернака.
Задача вторая: развеять легенду о его необычайной талантливости.
Задача третья: вглядеться в его друзей и знакомых и во всех тех, кто курил ему фимиам. Спасти молодежь от его влияния».
Кто бы ни подвергался подобной экзекуции, участники судилищ с некоторыми отступлениями неизменно руководствовались этим сценарием-инструкцией до конца 1980-х годов. Подобный протокол судилища над ним В.Е. Максимов воспроизвел в «Прощании из неоткуда». В последний раз звуковое «исполнение» этого «сценария» молодыми сотрудниками ИМЛ при ЦК КПСС мне довелось слышать в марте 1989 года.
Но вернемся к протоколу судилища над Б.Л. Пастернаком, точнее к комментариям автора стенографии протокола – Л.К. Чуковской: «Трудно определить, кто, из производивших эту экзекуцию, проявил наибольшую лютость. Каждый был хорош в своем роде. Софронов, Зелинский, Перцов, Ошанин, Солоухин, Полевой, Безыменский, Баруздин. Мягкое, женственное начало представлено было Валерией Герасимовой, Галиной Николаевой, Тамарой Трифоновой, Верой Инбер и Раисой Азарх. Дамы либо выступали с трибуны не добрее мужчин, либо из зала выкрикивали свирепые реплики. Они придирались к отдельным формулировкам резолюции: оскорбительность представлялась им недостаточной. Главным составителем резолюции был Н.В. Лесючевский, казалось бы, это имя – порука жесткости. Нет! Слово «изгнанник» - ах! Для предателя это слишком мягко; «давно оторванный от народа» - ах! Какая неточность! всегда оторванный. Вера Инбер: ах! Эстет и декадент – это слабо; эстетствующий декадент – определение всего лишь литературное, а к Пастернаку следует применять иные определения… Сейчас в таком тоне «защищают» преступления Киевских властей С. Ротару, А. Роговцева, А. Макаревич и другие провозвестники перекошенных представлений о правде и истинной свободе.
Борис Леонидович по болезни на собрании не присутствовал. Он прислал письмо». Далее Чуковская приводит две фразы из письма Пастернака к собранию: «Я не ожидаю, чтобы правда восторжествовала и чтобы была соблюдена справедливость. Мне понятно, что вы действуете под давлением обстоятельств, и я вас прощаю». Прощая своим судьям их бездуховность и бездарность, Пастернак заявил: «Вы хотите видеть в Нобелевской премии политический акт? Пожалуйста, я от него отказываюсь. Я отказываюсь от премии. Я художник и не принимаю участия в ваших политических махинациях». Свора «правдолюбцев» довела поэта до гибели.
Кроме Союза писателей, подобные судилища преступники от КПСС и КГБ устраивали в Союзах художников, кинематографистов и в других объединениях. Отстаивать своих музыкантов в Союзе композиторов удавалось иногда его председателю Т. Хренникову, потом – Р.К. Щедрину. Однако, оставаясь на свободе, В.А. Гаврилин, А.Г. Шнитке, И.И. Шварц, А.Л. Рыбников и многие талантливые композиторы долгие годы с великим трудом пробивались к слушателям со своими произведениями.
На похоронах Пастернака его судьи и преданные доносчики действительно пристально «вглядывались в друзей и знакомых, которые курили фимиам» поэту. «Вглядывались» для того, - оправдывали себя доносчики, - «чтобы спасти молодежь от его влияния». Появилась в те годы еще одна особь индивидов – стало «модно» рядиться в тогу «гонимых». Чтобы не поддаться этому достаточно распространенному тогда явлению, композитор Альфред Шнитке, сочинения которого не допускались до слушателей, ушел, по его словам, в творчество. Он перенес четыре инсульта, но не изменил себе. Не изменил себе композитор Исаак Шварц, себе и Библии своей музыкой служили Алексей Рыбников и Валерий Гаврилин. После освобождения из лагерей детский музыкальный театр создала  Наталья Сац, продолжил свои выступления певец Вадим Козин, ушел в творчество скульптор Эрнст Неизвестный и другие, менее их известные. Восемью инсультами заплатил Сергей Иванович Вавилов, отстаивая свое право на самостоятельное научное творчество. Действительно гонимые, они отказывались признавать себя таковыми. Этому явлению Е.А. Евтушенко посвятил тогда стихотворение «Не возгордись!», в котором есть такое четверостишие: «У славы и опалы есть одна опасность – самолюбие щекочет. Ты ордена не принимай, как почесть, не принимай плевки, как ордена». До сих пор я держу это четверостишие в своей памяти. Но первое подобное поучение мною было получено гораздо раньше: в 1953 году от моей дорогой учительницы русского языка и литературы – Людмилы Васильевны Плющенко.
Просветление затемненного сознания на огромной территории нашей страны происходило одновременно и в разных слоях населения. Рассказу любопытный случай о перекрестках в этом процессе. В 20-х числа октября 1964 года на развороте газеты «Правда» было опубликовано письмо лидера коммунистической партии Италии Пальмиро Тольятти. Письмо было посвящено справедливой критике деятельности ЦК КПСС. В учительской школы № 80 в Кемерове мы обменялись мнениями об этом письме. На следующий день меня пригласили в кабинет директора школы. Кроме директора и завуча в кабинете, опершись спиной к сейфу, стоял худой, сухой человек в форме, отрекомендовавшийся инспектором УКГБ по Кемеровской области Шкуркиным. Фамилия мне была знакома по воспоминаниям тех, по делу которых в горячие годы господин Шкуркин проводил следствия. Сорвавшись со спокойного тона, он закричал: «Какое вы имеете право не любить Хрущева?» - «Извините, - ответила я, - мне не 18 лет, но и тогда я уже знала, кого мне стоить любить, а сейчас я уйду. Когда вы будете в состоянии вести со мной беседу в спокойном тоне, - вызовете меня снова». Я вышла, за мной бегом завуч Наталья Андреевна: «Катерина, он тебя в порошок сотрет!» - «Ну и черт с ним!»
В 2012 году в книге настоятеля Сретенского монастыря архимендрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые» я прочитала, что в этот же день в Псково-Печорский монастырь явились ходатаи Хрущева с приказом о закрытии монастыря. Настоятель монастыря отец Алипий (Иван Михайлович Воронов) заявил им: «У меня половина братии – инвалиды ВОВ. Мы вооружены, будем сражаться до последнего патрона. Посмотрите на монастырь – какая здесь дислокация. Танки не пройдут. Вы сможете нас взять только с неба, авиацией. Но едва лишь первый самолет появится над монастырем, через несколько минут об этом будет рассказано всему миру по «Голосу Америки». Так что думайте сами».
Утром следующего дня меня сняли с урока, другой инспектор УКГБ по Кемеровской области, усадив меня в свою машину, «экскурсию» по городу он начал с извинения за бестактность, допущенную по отношению ко мне своего предшественника. Не буду передавать содержание нашей с ним беседы, скажу только: вечером дома я узнала, что накануне Н.С. Хрущев был освобожден от должности Генерального секретаря ЦК КПСС.
О событиях того дня в одном из Мордовских лагерей, когда мы в легковушке кемеровского УКГБ совершали экскурсию по городу, рассказал А.Т. Марченко в книге «Мои показания». В этом лагере он тогда отбывал наказание. Утром следующего после объявления о снятии Хрущева дня заключенные, осужденные за нелюбовь к Хрущеву, во всех помещениях лагеря срывали портреты свергнутого с престола генсека, рвали в клочки плакаты с его «афоризмами» и требовали немедленного их освобождения из-за отсутствия состава «преступления». Охране и обслуге лагеря пришлось прятаться от разъяренной толпы
В 60-ю годовщину смерти Сталина, возлагая цветы к бюсту на его могиле, лидер КПРФ Г.А. Зюганов клятвенно обещал: «Мы возродим СОВЕТСКОГО «ЧЕЛОВЕКА»! Резонно спросить: советского человека, какого типа собирается возрождать Г.А. Зюганов? Вавилова и Королева, Шостаковича и А. Тарковского, Марченко и Даниэля, Сахарова и Г.Е. Лозино-Лозовского, Войно-Ясенецкого…? Или такими, какими в протоколе Л.К. Чуковской предстают перед нами «судьи» Пастернака?
«Докапываясь до полной правды о культе личности Сталина, - писал Л. Бородин, - каждый из нас приобрел небольшой, но впечатляющий опыт общения с «органами» и их невычислимым отрядом помощников-добровольцев – охотников за карьерой. Мы натыкались на них везде: в студенческой среде, в учительских коллективах, в бригадах коммунистического труда». Кто в этом перечне Л.И. Бородина заслужил право быть «возрожденным» «советским человеком», а кто – преданным забвению усилиями КПРФ?
Первые признаки «просветления затемненных мозгов» в исторической науке мне удалось обнаружить в 1962-67 годах в исторических записках периферийных вузов: опираясь на местные архивы, вдали за пределами столиц исследователи  демонстрировали свое намерение «дойти до сущности прошедших дней», минуя ленинскую общепризнанную концепцию истории России. Но во время экзамена на истфаке МГУ стоило мне только намекнуть на наличие таких отступлений, как между членами комиссии вспыхнула жаркая дискуссия. Грозившая мне провалом, она продолжалась более часа. Ее прервал М.Г. Седов вопросом: «А кто у нас сдает экзамен?»
После зачисления меня в аспирантуру осенью 1967 года я напомнила М.Г. Седову о том, что на том экзамене меня ожидал неминуемый провал при ответе на вопрос об историографии коллективизации в СССР. – «Почему?», - спросил мой руководитель. – «Маркс предлагал иное решение аграрного вопроса в России, чем то, которое было осуществлено КПСС». – «Откуда вы это взяли?» - «В собрании сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, изданных в 1961 году, и в сборнике документов «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия», изданном в 1967 году».
В мае 1968 года на кафедре истории капитализма истфака МГУ шла защита дипломных проектов. Один выпускник моего научного руководителя М.Г. Седова посвятил свой проект Л.А. Тихомирову. Впервые мой научный руководитель отважился поддержать выбор своего студента явно непроходной для дипломного проекта темы. Выпускник знал об этом и все-таки написал и представил свою работу к защите. Отказ комиссии в принятии диплома звучал грозно: работа не соответствует ленинской методологии исторического исследования. Решение комиссии исключало повторную защиту диплома даже на иную тему. В качестве официального оппонента защищая правомерность выбора выпускником темы для дипломного проекта, я заявила о том, что мы обязаны дать научное объяснение трагедии, произошедшей с нашим народом». Заведующий кафедрой, член-корреспондент АН парировал: «Вам никто не поручал этого. У нас есть, кому объяснять, что произошло с нашим народом». В семейном кругу мне было предложено тогда использовать этот инцидент для выступления «против общепризнанных представителей общественных наук». Баррикаду я отвергла, отказалась будоражить и аудиторию кафедры. Призадумавшись о том, что можно сказать на основании известных мне документов, я уехала в российскую глубинку и полгода спустя привезла М.Г. Седову проспект будущей диссертации. Прочитав, он заметил: «Я уже хотел ставить на вас крест».
Медленно, но времена менялись, с ними менялись и мы. Заметно росла численность интеллигенции, выступавшей против системы двоемыслия. «Он очень тонок этот слой интеллигенции, - писал А.Т. Марченко, - но он постоянно пополняется и возобновляется, затягивая бреши от репрессий и эмиграции. В 1965 году никто из друзей не откачнулся, как это было в 30-е годы, от арестованных Синявского, Даниэля, Галанскова, Гинзбурга, Лашковой и Добровольского». Началом процесса русского общественного развития – не бояться властей – называл Марченко 1964-65 годы. Вспомним: в 1931 году крестьянин ЦЧО заявил: «Восстали бы мы, кабы не винтовки и пулеметы». В 1960-е годы россияне действительно уже не боялись власти, ее винтовок и пулеметов. Следователи КГБ уже не мордовали допрашиваемые жертвы советского «правосудия». Мучаясь своей сыскной совестью, один из них заявил Н. Горбаневской на допросе о том, что бесполезно действовать против существующей системы (бодаться теленку с дубом по Солженицыну) и услышал в ответ: «Я это сделала для себя, иначе я не смогла бы продолжать жить, и к этому мне нечего добавить».
Или еще факт: 2 ноября 1966 года был закончен первый шестилетний срок пребывания А.Т. Марченко в Мордовском лагере для политзаключенных. Прощаясь с ним, Юлий Даниэль написал ему на память: «А в общем неплох забавный удел: ты здесь и оглох, ты здесь и прозрел. Гордись необычной удачей – не каждый, кто видит зрячий».
 Меняли работники КГБ и приемы сыска. Например, А.Т. Марченко было заявлено его неусыпными филерами о том, что они тщательно следят за ним не из-за его книг, а только потому, что он постоянно «нарушает» паспортный режим. За это якобы он был осужден на длительный срок ссылки в самые отдаленные места Восточной Сибири – в Чуну.

«Вот что значит великая страна. От них все упрятали, а они все открыли». А.А. Ахматова.

При наличии «невычислимого отряда добровольных доносчиков, охотников за карьерой» и охранителей своего положения деятельность честной интеллигенции, направленная на «просветление затемненных мозгов», продолжала оставаться серьезной опасностью. «Но другой жизни, - писал в 1963 году Л. Бородин, - мы тоже уже не хотели». Как и упомянутая выше Н. Горбаневская, они уже хотели жить не по лжи, даже если придется «жить» в «малой зоне строгого режима». «Выбрасывать грязь из собственной души и жить не по лжи», - к этому накануне исключения его из Союза писателей призывал каждого россиянина А.И. Солженицын.
Отзываясь на этот призыв, честные писатели «не дали перечеркнуть нравственный счет большевизму, не дали прошедшему зарасти бурьяном путаницы, недомолвок, недомыслия» (Л.К. Чуковская). «Произведения литературы не сотрясают землю и не обрушивают небо – что, между прочим, и утверждалось всеми здравомыслящими и «инакомыслящими», - но проделывают другую работу, гораздо более ценную и в которой мы сейчас так нуждаемся: пробуждение мысли, раскаяния, а отсюда и возрождение, возврат к утерянным ценностям». Г.Н. Владимов. О необходимости такой работы П.А. Сорокин писал в 1918 году. Большевики пресекали малейшие порывы к возврату «утерянных ценностей». Для чего же Г.А. Зюганов и его КПРФ обещают «возродить» сталинского советского человека?
Самым значительным в деятельности писателей рождения 1930-х годов было открытие строжайше запрещенной темы – лагерной. В 1960-е годы Самиздат распространил «Верного Руслана» Владимова, «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Раковый корпус» и «В круге первом» Солженицына, «Колымские рассказы» Шаламова и многое другое. В феврале 1962 года «Новый мир» А. Твардовского опубликовал рассказ Солженицына «Один день из жизни Ивана Денисовича». «Благодаря лагерной литературе огромные пространства страны оказались коридором лагерного барака, пропитанного хлоркой и провонявшего мокрыми тряпками», - писал В.П. Аксенов, увидевший все «прелести» этого коридора, направляясь в Магадан к матери. В 1962 году Владимир Буковский и Владимир Максимов организовали «Интернационал сопротивления тоталитаризму». И в этом случае, кого собирается «возрождать» Г.А. Зюганов и его партия? Индивидов, невинно убиенных, памяти которых Анна Ахматова посвятила «Реквием»? или их палачей? Она выполнила обещание, данное ею женщинам, с которыми ей пришлось стоять с передачей для сына в очередях перед ленинградской тюрьмой «Кресты». «Реквием» - это памятник умершим, погибшим, насильно убиенным. Они, покидая нас, завещают нам, остающимся, осуществить единение во имя всеобщего спасения». Так объяснил назначение этой формы искусства в музыке или в поэзии Владимир Николаевич Минин. Кого же собирается «возрождать» Г.А. Зюганов? Тех, кому А.А. Ахматова посвятила памятник или их палачей? Принадлежность тех и других к советскому гражданству подтверждали их СОВЕТСКИЕ паспорта.

 12) Продолжение преступлений КПСС.
В 1960-е годы писателей, чьи сочинения появлялись в Самиздате, особенно если в Тамиздате, как, например, роман «Доктор Живаго» Пастернака, - партия и КГБ привлекали к суду или отправляли в психиатрические лечебницы. Судили и отправили в «малую зону строгого режима» И. Бродского, Ю. Даниэля и А. Синявского, Александра Гинсбурга и Юрия Галанского, Игоря Огурцова, Владимира Извойлова, Ленида Бородина. За ними судили Марченко, Ратушинскую, Владимова и т.д., судили единицами, потом десятками и сотнями. Кого из них, с советскими паспортами в карманах, жаждет возродить Зюганов: этих осужденных или их судей?
 Остававшиеся в «большой зоне облегченного режима» в защиту осужденных писали письма Брежневу, Подгорному, Косыгину. Вспоминая, Владимов писал: «Письмо 20-ти подписали: А. Гладилин, Г. Владимов, В. Аксенов, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, В. Коржавин, Р. Рождественский, Б. Ахмадулина, Булат Окуджава, Василь Быков. Это было то самое «письмо двадцати», за которое Шолохову «было стыдно», как он заявил на партийном съезде…Было еще одно письмо, «письмо восьмидесяти», во главе с Эренбургом и Паустовским, за которое Шолохову было «стыдно вдвойне». Шли письма наверх в защиту Сахарова, Кублановского, Зиновьева, Копелева, Ахматовой, Тарковского…»
Когда-то А.И. Герцен писал о том, что россияне и он среди них, спрятанные по ссылкам в российскую глубинку, - быстро взрослели. Россияне, которых «прятали» большевики, проходили в лагерях свои университеты: там они приобретали основательные знания, там набирались мудрости и опыта общения. В Марфинской шарашке, например, вместе оказались А. Солженицын, Лев Копелев и Игорь Александрович Кривошеин, отец которого Александр Васильевич работал со Столыпиным и после его гибели продолжал реализацию его реформы. Вот она связующая нить поколений тех, кто «справа». И.А. Кривошеин участвовал в движении Сопротивления во Франции, в 1943 году был арестован Гестапо в Испании, в 1945 году друзья вынесли его из Бухенвальда на носилках. В 1947 году французское правительство выслало И.А. Кривошеина в СССР. Здесь он попал на Лубянку, оттуда – в Марфинскую шарашку. Лев Копелев писал о нем: «Игорь Александрович много спорил с нами. Проведя 10 лет (1947-57) в разных местах советского тюремного заключения, он оставался несгибаемо твердым в самом существенном – в представлениях о добре и зле, о вере и чести, о нравственных основах своего мировосприятия». Игорь Александрович помог им найти дорогу к Богу. У него его друзья по шарашке почерпнули первые сведения о действительной истории России и постигли острейшую необходимость этих знаний в разоблачении истоков и сущности большевизма.
В мордовских лагерях строго режима в эти годы отбывал наказание Анатолий Марченко. Там он изучил все сочинения Ленина и понял его научно-теоретическую и нравственную несостоятельность. В 1967 году на свободе друзья вручили ему том сочинений Плеханова. Прочитав, он записал: «Я убедился, что Ленину было, у кого поучиться беспринципности». Г.А. Зюганов, согласно его признанию, изучал ленинизм два года в университете, три года – в аспирантуре, но, судя по его нынешней «деятельности», постичь этой правды ему так и не удалось.
Первый срок наказания Леонид Бородин отбывал в Мордовских лагерях с Синявским, Даниэлем, Галансковым, Гинсбургом. Там встретился с ними Никита Кривошеин, сын Игоря Александровича, осужденный за то, что «не по-нашему отнесся к событиям в Венгрии» в 1956 году. Никита восхищался теми, с кем свела его лагерная жизнь.
Устрашающими мерами, предпринятыми в 1960-е в большой зоне облегченного режима, КПСС пыталась заставить замолчать Д. Шостаковича и А. Шнитке, Вадима Сидура и Эрнста Неизвестного. Преследованиями ответила она на появление романа «Ожог» Аксенова, на роман Войновича о солдате Чонкине, на поэму «Генеральная репетиция» Галича. По тому же сценарию, которым в 1958 году послушные писатели руководствовались в судилище над Пастернаком, в 1969 году был осужден на исключение из Союза писателей А.И. Солженицын, в январе 1974 - Лидия Корнеевна Чуковская. Записанный ею протокол судилища над ней занял 15 страниц мелким шрифтом в двухтомнике ее собрания сочинений, изданного в 1990 году. По тому же сценарию вслед за ней исключали из Союза писателей Галича, Максимова, Корнилова, Копелева. Когда пришла повестка явиться на такое же судилище В. Войновичу, он ограничился посылкой в Секретариат следующей записки: «Я не приду на ваше заседание, потому что оно будет происходить при закрытых дверях, то есть нелегально, а я ни в какой нелегальной деятельности принимать участия не желаю. Нам не о чем говорить, не о чем спорить, потому что я выражаю свое мнение, а вы – какое прикажут». Георгий Николаевич Владимов предпочел сам подать заявление о выходе из Союза писателей. 10 октября 1977 года он писал: «Оставаясь на этой земле, я в то же время и не желаю быть с вами. Уже не за себя одного, но и за всех, вами исключенных, «оформленных» к уничтожению», к забвению, пусть не уполномочивших меня, но, думаю, не ставших бы возражать, я исключаю вас из своей жизни. Горстке прекрасных, талантливых людей, чье пребывание в вашем союзе кажется мне случайным и вынужденным, я приношу сегодня извинения за свой уход. Но завтра и они поймут, что колокол звонит по каждому из нас, и каждым этот звон заслужен: каждый был гонителем, когда изгоняли товарища, - пускай мы не наносили удара, но поддерживали вас – своими именами, авторитетом, своим молчаливым присутствием.
Несите бремя серых, делайте, к чему пригодны и призваны, - давите, преследуйте, не пущайте. Но – без меня. Билет № 1471 возвращаю. Георгий Владимов. Москва. 10 октября 1977 г.». Он ведь и Вам это писал, господин Зюганов! Таких Вы не желаете «возрождать»?
Пробуждение интереса к правде истории России и в частности к действительной истории КПСС наблюдалось в 1960-70 годы не только в среде творческой интеллигенции. В 1970 году завершался мой срок пребывания в аспирантуре. В январе М.Г. Седов заявил мне: «Вам, не члену КПСС, благородные сибиряки помогли стать преподавателем истории в выпускных классах средней школы. Не будучи членом КПСС, Вы поступили в аспирантуру и написали диссертацию. Но дальше без членства в партии Вам не дадут работу ни в средней школе, ни, тем более, в вузе. Решайтесь, если хотите продолжить начатые Вами научные поиски. В этих поисках Вы на верном пути».
Двое моих детей с 3-х и 8-ми лет вместе со мной «учились» в аспирантуре. Возвращаться нам было некуда. В заявлении о вступлении в партию я объясняла свой поступок намерением содействовать «возврату к ленинским нормам партийной и государственной жизни». Рекомендацию мне дали: М.Г. Седов, декан истфака Ю.С. Кукушкин и парторг кафедры Л.Г. Захарова.
27 октября 1970 года состоялась защита моей диссертации. Тогда в газете «Вечерняя Москва» обязательно помещались объявления о назначенных защитах диссертаций. В лекционную аудиторию первого гуманитарного корпуса МГУ съехались специалисты и просто люди, интересовавшиеся историей противостояния между народничеством и марксизмом. Почти все недоуменно спрашивали: «Как Вам удалось «пробить» такую тему? Мои оппоненты, честные исследователи Б.С. Итенберг и В.Ф. Антонов, нашли способ убедить Ученый совет в достоверности моей интерпретации темы диссертации и выводов из нее. Борис Самойлович Итенберг познакомил меня тогда с Евгенией Александровной Таратута, которая исследовала жизнь и деятельность С.М. Кравчинского. Она восстановила настоящую датировку большинства документов в сборниках «Группа «Освобождение труда», при издании которых Л.Г. Дейч датировал их с учетом своих и своей группы давних намерений. Плеханов, его сочинения, место и роль его в истории России  к этому времени мне были хорошо известны.
Но во время завершения  работы над диссертацией мне особенно трудно давалось вступление к ней, в котором положено было излагать ленинскую методологию оценки истории народничества. Я извлекла из сочинений Ленина все его высказывания, распечатала их и попыталась выстроить логическую линию в его оценках. Линия никак не выстраивалась. Вот тогда я убедилась в том, что и мой научный руководитель, и я вместе с ним, и все известные и не известные мне россияне заблуждались в определении истинной роли Ленина в российской трагедии XX века. Документы архивного дома в Праге помогли мне. Направление моих дальнейших научных поисков, которые к 1970 году уже определились, вели меня к правде о «сущности прошедших дней, об их причине». Мое уважение к моему научному руководителю только окрепло. Он был честным исследователем и в своих учениках уважал самостоятельность. На моей первой работе «Лавров и Плеханов», написанной после окончания аспирантуры, он написал: «По замыслу работа верна, но она потребует от Вас огромной и очень долгой работы над документами, которых пока в Вашем распоряжении нет. В оценке Маркса Вы правы. Лавров в своей речи на похоронах Маркса тоже был прав - после него таких больше не было. Не спешите с публикациями. Оставайтесь верной требованиям науки».
Неожиданное подтверждение моей и правоты моего научного руководителя в направлении наших с ним с 1957 года поисков я получила на новом месте работы – в Липецком политехническом институте. Как свежему человеку, мне было предложено выступить на первом Ученом совете, посвященном юбилею Ф. Энгельса. Я рассказала об Энгельсе таким, каким он был в действительности. Заинтересовавшийся зал замер. И сейчас ветераны института, встречаясь со мной, говорят, что помнят обо мне по произведенному на них впечатлению моего первого выступления на том Ученом совете. Меня удивило тогда, что это мое сообщение об Энгельсе с большим интересом слушали на городской научно-теоретической конференции коммунисты города. Это тоже был показатель изживания «теории» и «идеологии» КПСС, показатель ее изживания как партии, показатель тяготения россиян к просветлению затемненных мозгов.
Могу констатировать, что среди преподавателей (по совместительству мне пришлось 20 лет работать еще и в педагогическом институте города), даже причастных к номенклатуре, отход от мертворожденной идеологии происходил быстрее и начался раньше, чем к этой работе прикоснулась высшая номенклатура, связанная с ЦК КПСС. Расскажу еще об одном факте, подтверждающем это мое наблюдение. В 1982 году курсы повышения квалификации мне пришлось проходить в Киевском университете. В честь 75-летия Л.И. Брежнева университет проводил научно-теоретическую конференцию. Парторг наших курсов поручил мне выступить на этой конференции с докладом. На мою попытку отказаться он заметил: «Именно Вам я не рекомендую отказываться». Всем было известно отношение к подобным «научно-теоретическим» конференциям, а мне не хотелось быть «погремушкой». Пришлось искать выход, и мне удалось его найти. Мне первой пришлось встать за кафедрой. В свободном изложении я с интересом наблюдала за выражением глаз и реакцией слушателей зала на мое выступление. Присутствовавшие в зале преподаватели и сотрудники университета, как всегда на таких конференциях, откровенно занимались своими делами и вдруг затихли, прислушались, заинтересованно дослушали мое повествование и по окончании его ответили на него дружными аплодисментами. Мой выход из щекотливой ситуации приветствовали преподаватели истории, философии, «научного коммунизма». Это был своеобразный показатель «самоизживания» «теории» и «идеологии» КПСС, показатель пока неосознанного до конца стремления присутствовавших на конференции русских, украинцев и молдаван к просветлению затемненных мозгов. В гардеробе ко мне подошел старый профессор и полюбопытствовал, где я училась. «На истфаке МГУ». - «Видна школа», - уважительно заметил он.
 Согласно воспоминаниям А.Н. Яковлева, представители высшего эшелона партийной номенклатуры и он среди них приступили к поискам «сущности прошедших дней» с объявлением в нашей стране о перестройке. Свои «поиски» они осуществляли весьма осторожно, медленно, преодолевая серьезное сопротивление своей деятельности со стороны своих же коллег по принадлежности к высшему эшелону номенклатуры КПСС. При Горбачеве, - писал Александр Николаевич, - «мы постепенно начали уходить (только в 1985!) от терминологической чепухи (только-то?), надеясь преодолеть тупое наукообразие сталинского «вклада» в марксистскую теорию». Марченко – в 1967 отторг ленинизм, Яковлев – с 1985 года «шел» к сущности ленинизма, «освобождая» его (только!) от «терминологической чепухи» сталинизма».
Уточню А.Н. Яковлева: тогда ему не было известно о том, что авторами «терминологической чепухи» были Ленин и Троцкий. «Теорией» были названы их фантазии, заимствованные у Плеханова, фантазии которого в марте 1881 года Маркс назвал «моей мнимой теорией».  «Вклад» Сталина в «теорию» большевизма являлся лишь популярным изложением фантазий Плеханова, Ленина и Троцкого..
 Продолжу мысль А.Н. Яковлева: «Но делали мы это (с 1985 года!) через «чистого» Ленина, выискивая у него соответствующие цитаты» (стр. 231 указанных его воспоминаний). Что могли они «обнаружить» у Ленина? Только «указания» о том, как можно, «не познавая этот мир, изменить его, активно создавая для себя новый мир»?
Мне пришлось начать «раскопки» в «чистом» Ленине в 1970 году. Постепенно мои «находки» убеждали меня в тщетности надежд моего научного руководителя на готовность КПСС к добровольным изменениям в созданном по рецепту «чистого» Ленина «новом мире». Именно «раскопки» в «чистом» Ленине вели меня к выяснению того, зачем  Ленину, его соратникам и последователям нужна была Россия.
До перестройки и особенно после ее объявления мне много приходилось ездить с лекциями по районам области. Секретари по идеологии при райкомах КПСС быстро улавливали мое миропонимание и каждый раз «находили» в книжных магазинах района книжный дефицит и одаривали меня им. От них я получила двухтомное собрание сочинений С.М. Степняка-Кравчинского, двухтомник воспоминаний П.Н. Милюкова, Избранные сочинения С.М. Соловьева и многое другое. Таким способом они помогали продолжению моих поисков. Было очевидно, что они испытывали серьезные затруднения в определении направленности своей деятельности в объявленной перестройке. Отученные проявлять самостоятельность и инициативу, они продолжали ожидать указаний свыше.
В свое время Ленин заявлял: «Мы всегда будем бороться против общины». «Не мирясь» с ее миром, «не познавая его», но решительно разрушая общину после октябрьского 1917 года переворота, Ленин начал, а Сталин завершил превращение России в две ОБЩИНЫ: малую общину строгого режима и большую общину облегченного режима. Присказка, рожденная в России при крепостном праве: «вот приедет барин – барин все рассудит», - была трансформирована в лозунг: «КПСС – руководящая и направляющая сила советского общества». Демонстрация на телеэкранах поездок М.С. Горбачева по стране так и воспринималась: «вот приедет барин – барин все рассудит». Правда, встречи Горбачева с толпами россиян неизменно сопровождались «демократическим» вопросом Раисы Максимовны: «Вы нас поддержите?» Супружеской чете Горбачевых необходимо было сохранить контроль над умонастроением большинства россиян. Эта чета и призывала встречавшие их толпы поддержать тот «мир», который начинал создавать Ленин и «пестовали» все предшественники Горбачевых. Сам Михаил Сергеевич демонстрировал привычный для главы КПСС уход от проблем в многословие. Выросший на партийной мертвечине, Горбачев «озвучивал» вековую фантазию: он обещал осуществить «совершенствование социализма, его обновление, осуществить перестройку, очищая социализм от сталинизма», при сохранении, конечно, «руководящей и направляющей роли КПСС и себя во главе ее ЦК». Всему миру М.С. Горбачев объявил, что «построит социализм с человеческим лицом». Боже правый! К 1986 году у меня уже был оформлен материал об истоках российского «марксизма». На основе этого материала увидеть и понять истинные намерения прорабов перестройки от КПСС и противников ее– тоже от КПСС, - было нетрудно на любом уровне: центральном или региональном.
В 1986 году меня избрали заведующей кафедрой. Мне предстояло пройти в обкоме КПСС обряд приобщения меня к номенклатуре. Обряд совершал первый секретарь обкома Г.А. Манаенков. Из 10-ти «удостоенных» посвящения одна я рискнула высказать свои наблюдения о том, чего ждет от КПСС глубинка России. Два удивленных глаза первого секретаря обкома вопрошали: «Как ты посмела увидеть то, что тебе видеть и понимать не положено? – Мы, КПСС, будем решать, что делать всей России», - говорили его глаза. Вот тогда мне окончательно стало понятно: большевистским левым Россия была нужна в качестве полигона для эксперимента о возможности приспособления территории самой огромной страны мира к своим прихотям. Обуреваемые этой «мечтой», левые Европы развязали вторую мировую войну. После этой войны в горячих головах левых США мечта приспособить к своим прихотям накрыла всю территорию мира.
На кафедре мы не стали ждать, когда нам укажут, «положено» ли нам что-либо увидеть и сделать. Не с ветеранами, а с молодыми коллегами мы немедленно приступили к разработке программы курса отечественной истории взамен истории КПСС. В октябре 1986 года ректор нашего института, Юрий Дмитриевич Железнов, отправил меня на последнее Всесоюзное совещание заведующих кафедрами общественных наук. Пленарное заседание его проходило в зале заседаний Верховного совета СССР. С обоих концов каждого ряда сидели сотрудники КГБ и фиксировали все реплики, произносимые сидящими в ряду. Выступления Лигачева и Горбачева выдержаны были в прежнем стиле. Прежним было и поведение послушных избранников партии. Во время коллективного фотографирования в Георгиевском зале Кремля каждый старался оказаться рядом или поближе к Горбачеву. Я осталась стоять у входа в зал. Тоскливо было смотреть на этот «локомотив» перестройки. Вдруг слышу за спиной голос секретаря по идеологии Липецкого обкома КПСС умницы Раисы Егоровны Злобиной: «Е.А., не грустите. Все перемелется». Еще страшнее мне стало, когда нас спустили в банкетный зал. Мне показалось – нас спустили в преисподнюю ада. Было очевидно, что за возможность оставаться приобщенным хотя бы крошечкой к большому пирогу от власти, этот «локомотив» нации пойдет за любой партией, оказавшейся у власти, и будет вместе с ней опять утверждать благостное единомыслие. Не об утрате ли этого «пирога» в телестудии много терпеливого Романа Бабаяна сейчас «проливают» слезы Б.Б. Надеждин, Владимир Рыжков и иже с ними? вырастали, остается».
ЦК КПСС и КГБ, как все десятилетия до того, и в 1980-е годы продолжали «очищать» страну, от честных и талантливых писателей, музыкантов, художников, скульпторов, кинорежиссеров, лишая их советского гражданства. После 25 лет активного сопротивления режиму диктатуры КПСС, Г.Н. Владимов в январе 1983 года вынужден был написать председателю КГБ Ю.В. Андропову: «Я готов покинуть Россию. Быть вынужденным к этому – больно и обидно для нас. Свою любовь к ней мы доказали уже тем, с каким терпением сносили гонения, преследования, унижения нас самих и нашего жилища. Я не покинул свою страну добровольно в трудные для нее годы и надеюсь в меру своих сил и способностей еще  послужить ей, живя за рубежом, - до поры, когда мы сможем вернуться». «Мы не в изгнании, - говорил А.Галич Нине Берберовой. – Мы несем в мир русскую культуру, мы – провозвестники ее духовности».

 13) Иллюзии постсоветской эмиграции.
 Они заблуждались, поэтому ошиблись в своих ожиданиях. Им были известны одни заслуги Европы, но плохо или совсем не были известны другие «заслуги» Европы перед Россией и перед человечеством в целом. Они не знали о том, что с XI века Европу страшила именно духовная сила России, которая веками служила серьезным препятствием в осуществлении европейских экспансионистских планов относительно богатой ресурсами не только российской территории мира. В 1960-е годы мнение о «заслугах» Европы перед человечеством устами героя одного из своих романов высказал русский писатель Г. Газданов: «Европа живет как убийца, преследуемый кровавыми воспоминаниями и угрызениями совести – в ожидании новых государственных преступлений».
Левизне Европы нужны были исполнители этих ее ожиданий. В 1920-е годы это поняли немедленно при своем появлении в Европе даже молодые, не говоря уже о старшем поколении, - изгнанники из России. Им была известна немифическая Россия, ее многовековая история, культура, литература и религиозные верования. Изгнанники из СССР были преднамеренно «освобождены» от этих знаний. Переполненные памятью о пережитом, они надеялись встретить на Западе понимание и сострадание, но – встретились два непонимания: Европа не изучала и не знала Россию, наше новое поколение эмиграции было намеренно лишено знаний своей страны и знаний Запада.
Европа с восторгом встретила роман Солженицына «В круге первом», опубликованном в Италии. Этот и другие романы Солженицына потом были изданы во Франции в издательстве Никиты Струве. Но как только по публичным выступлениям Солженицына стало понятно, что его не удастся превратить в исполнителя ожиданий левых Европы относительно России, отношение к нему так изменилось, что он вынужден был перебраться из Европы в Вермонт (США). Такое же отношение к своему творчеству встретил и В.Е. Максимов, стоило только ему изобразить в своих произведениях колоритные фигуры современных западных Нечаевых.
Запад охотно использовал результаты творчества И.И. Сикорского, П.А. Сорокина, с восторгом аплодировал творчеству Рахманинова, Ростроповича, Вишневской, Максимовой и Васильева. Правда о советской России, рассказанная Галичем, Бродским, Максимовым, Владимовым, Аксеновым, Войновичем и другими, ошеломила Запад. По реакции изгнанников КПСС на «внимание», проявленное к ним Западом, лучшие и ведущие среди старожилов эмиграции поняли – они не знают корней России; поэтому не понимают, что Западу они нужны не в качестве «провозвестников русской духовности». Разъясняя эту истину редактору эмигрантского издания «Континент» В.Е. Максимову, 21 марта 1975 года А.Д. Шмеман писал ему: «Они даже не слушают Вас или же слушают ровно столько, сколько нужно, чтобы зачислить Вас в свои ряды, убедиться в том, что Вы согласны с ними», готовы принимать участие в поношениях России, согласны быть исполнителями тысячелетнего ожидания Европы относительно ее территории и проживающих на ней народов.
А. Шмеман и Никита Струве знали многих изгнанников КПСС, встречались с ними, поддерживали переписку, принимали участие в их многочасовых дискуссиях, помогали им. Они понимали - каждый из вновь прибывших в эмиграцию был переполнен страданиями собственными и теми, свидетелями которых им пришлось быть. Поняв основную причину их затруднений, искренне желая предупредить неизбежность их горьких разочарований,  о. Шмеман писал Максимову: «Вы очень мало знаете о сложной истории и «ситуации» русской эмиграции, не говоря уже о Западе в целом… Настоящей трагедии русской эмиграции Вы не знаете и не чувствуете… Вы не знаете, как все эти «стойкие», «неримиримые», «утробно-русские» (российские левые – Е.Е.)  на протяжении всех пятидесяти эмигрантских лет душили, замалчивали, ненавидели и проклинали то одно, чем эмиграция по-настоящему нужна России, останется в ней как сила и цельность: свободу духа, свободу творчества, простую правду. Вы не знаете, как травили русских мыслителей и богословов, как всю церковную жизнь свели к ура-патриотическому и ностальгическому фольклору, к узости и фанатизму, русскую литературу – к генералу Краснову, как, по существу, не интересовались совершенно живой, настоящей Россией, а жили только своими маленькими эмигрантскими мифами и спорами, гордыней и фарисейством… Вы не знаете, да и не можете знать, каких трудов стоило нам, эмигрантским детям, пробиться сквозь всю эту мифологию к подлинной культуре, перестать видеть в Церкви осколок старой России и тоску по быту, начать вслушиваться в жизнь самой России, искать встречи с ней. Как нас в свою очередь тоже стали проклинать и отлучать во имя здорового «национально-религиозного мировоззрения»… Вы попали в эмиграцию в ее несомненно одиннадцатый час, когда она умирает – как от старости, так и от собственного своего безвоздушья… Мне только бесконечно горько – Вы сами попались на удочку этих бесплодных эмигрантских страстишек…
Все это было бы не столь уж важным, если бы Вы не взяли на себя вдобавок суда над Церковью, о которой Вы ничего не знаете…». А. Шмеман. Собрание статей. 2011; Дневники. 2013. Нужно все читать…
Этим знатокам истории Святой Руси, хранителям исторической памяти о России предстояло рассказать обо всем этом изгнанникам КПСС и нам, остававшимся в стране и тоже лишенным знаний о настоящей России, намеренно лишенным исторической памяти.
Тянущуюся нить противоборства между правыми и левыми, о которой идет речь в письме протопресвитера Александра Шмемана, сопровождало не только забвение заповедей Церкви, но и преднамеренно осуществляемые левыми в сознании народов провалы исторической памяти об отечестве, о национальных корнях и традициях. Память об этом старались зачеркнуть все пособники «великой» французской», «великой октябрьской» (русской) – и всех прочих революций и мировых войн. В лице Шмемана и усилиями его единомышленников Россия продолжала проводить миссию, за которую русских мыслителей XIX – начала XX веков называли людьми мира – они продолжали делиться с миром результатами своих глубоких осмыслений происходящего. Как и его предшественники, в 1977 году (важно!), предвидя их неизбежное возвращение в Россию, он предложил молодым изгнанникам единственно правильный выход: «Говорить сегодня о судьбах России вовсе не значит готовить себя к возвращению в прошлое. То, что случилось с Россией, было дано ей и нам как ужасное испытание и одновременно как возможность для пересмотра всего нашего прошлого и для очищения. Слово кризис означает суд. И суд совершился. Поэтому всем нам сегодня надо напрячь до предела совесть. Именно совесть. Конечно, нужны ясные знания. Мы должны уметь анализировать, изучать, любить. Но совесть все же требуется прежде всего. Совесть объединяет все. Она позволяет заново увидеть Россию в ее прошлом и настоящем и, может быть, начать чувствовать, в чем должно состоять ее будущее.
На каждом из нас, русских христиан, лежит долг подвига – в меру своих сил, кто здесь, кто там, кто больше, кто меньше, но способствовать тому, чтобы духовная судьба у России БЫЛА. И чтобы эта духовная судьба хотя бы в какой-то мере соответствовала тому удивительно чистому и светлому определению, которое кто-то когда-то произнес и которое осталось как мечта и чудо, как замысел, как желание: Святая Русь».
Кто там, кто здесь, кто больше, кто меньше… Кто в России, кто за ее пределами, кто больше, кто меньше, - служите пророку, служите России, служите чистому миру. Отклики из России были. Приведем один:
ПОСТСКРИПТУМ!
Геннадий Красников, ж. «Москва».

«Всего хватало – и презренья, железа и огня в крови.
Лишь самой малости – ПРОЗРЕНЬЯ нам не хватало. И любви.
Любой, кто был здоров и ловок, «громил», «вгрызался», «штурмовал»!
И нависал во всех столовых над мисками «Девятый вал»:
Работа. Марши. Речи. Голод. И «светлый» впереди мираж.
Мир на «своих», «чужих» расколот. И берегитесь, кто «не наш»!
Так в этой схватке «благородной» мы вырвали свои «права» -
Теперь у нас была СВОБОДНОЙ от всех сомнений голова.
Кому не били мы поклоны, увы, не сосчитать уже,
Менялись божества, иконы, а БОГА не было в душе…
Но время есть еще, Россия, начав с вражды, вернись к любви,
Целуя головы седые, детей своих благослови!
И вы, испив чужбины чашу, кого Господь хранил и спас,
Простите ныне нас «не наши», как мы с трудом прощаем вас…»

Прощалось с великим трудом. Шел 1987 год. В мае этого года меня пригласили в ИМЛ при ЦК КПСС на разборку пе5рвых результатов моих размышлений о выборе Россией эволюционного пути движения и развития. Провожая меня туда, М.Г. Седов спросил: «Вам не страшно?» - Очная встреча вызывала у меня любопытство, она действительно была интересной. Четыре часа, сменяя друг друга, Степан Степанович Волк (специалист по «Народной воле») и Рудольф Васильевич Филиппов («специалист» по русскому «марксизму») осуждали мои размышления. В предоставленном мне заключительном слове я горячо поблагодарила их. – На их молчаливый вопрос я ответила: «Вы убедили меня в том, что мы с моим научным руководителем на правильном пути. И ещё: Ему удалось сделать из меня настоящего исследователя».
Утром следующего дня С.С. Волк просил мою однокурсницу по истфаку МГУ, присутствовавшую на разборке, цитирую – «извиниться перед Е.А. за то, что вчера они были перед ней безобразны». «Мы победили!» - сообщила я М.Г. Седову.
1987 год. Моему нынешнему соавтору Роману Игоревичу Крысину исполнилось тогда 7 лет. Росло поколение, которому в изменяющихся условиях предстояло продолжить работу предшественников по восстановлению духовной судьбы России и исторической памяти о ней.

14) Противостояние между левыми и правыми в 1990-е годы.

В1987 году вышел на экраны фильм Абуладзе «Покаяние». В 1988 году Марк Захаров с талантливыми актерами: О.Янковским, А. Абдуловым, Е. Леоновым создал фильм «Убить дракона», а до этого на сцене театра «Ленком» он поставил музыкальную драму на музыку А. Рыбникова «Юнона и авось». Страна менялась, менялись и люди, даже внешне. Стоило увидеть В. Спивакова, Ю. Темирканова, В. Гергиева и многих других правых, рождения конца 1940-х и 1950-х годов, становившихся творчески зрелыми в 1970-80-е годы, - светлыми были их лица. Прежними оставались лица левых. Они были озабочены предчувствием утраты «своего времени» - почитайте «Верного Руслана» Г. Владимова и автобиографические романы В. Максимова.
Как существу, причисленной к номенклатуре, мне, наконец, дали в 1989 году допуск, но только третьей категории, к использованию литературы специального хранения. В библиотеке ИМЛ при ЦК КПСС мне открылись спрятанные «клады» в первую очередь партии меньшевиков. Этот допуск давал мне возможность прикоснуться и к документам специального хранения в ЦГАОР – Центральном архиве октябрьской революции, но не в ЦПА. Однако и в ЦГАОР сотрудница спецхрана предупредила меня о том, что в открытой печати мне нельзя будет ссылаться на эти документы. Предоставляя мне самые секретные экземпляры хранения, она запирала меня в небольшой комнате. Такая «система» работы с источниками только подтверждала правоту направления моих поисков. Это подтверждение для меня было важно.
В марте 1989 года мою просьбу организовать обсуждение моего материала удовлетворил В.В. Шелохаев. На обсуждение пришел весь отдел в ИМЛ, которым он руководил. Это была молодежь. Смотреть ей в глаза и слушать ее «обличительные» речи было забавно. Получился очень интересный спектакль. Молодые птенцы КПСС в состоявшейся «дискуссии» (при моем безмолвии) использовали приемы, которые сто лет назад ввел в оборот Плеханов: клеветнические измышления и подмену понятий. Эти же приемы использовали участники судилищ над просветителями: клеветническими измышлениями и подменой понятий они превращали их в «преступников», участвовали в гонениях на них и в изгнании их из страны.
Позволю себе повторение. Расставаясь с ними в октябре 1977 года, Г.Н. Владимов писал им: «Несите бремя серых, делайте, к чему пригодны и призваны, давите, преследуйте, не пущайте. Но без меня». Мертвечина, из которой вырастала КПСС, не только продолжала оставаться, но даже в условиях объявленной перестройки старшее поколение «серых» заметно обрастало молодой порослью. Клеветнические измышления продолжали «работать» во «спасение» КПСС. Это бросалось в глаза возвращавшимся в страну изгнанникам и определяло содержание и способы их деятельности. «Мы должны писать о том времени (о времени, скрытом большевиками – Е.Е.). Мы должны вспоминать умерших и ободрять живущих, называя вещи своими именами, чтобы те, кто придет нам на смену, не строили по нашему поводу пустых догадок», - заявил в 1989 году В.П. Аксенов. В том же году он опубликовал сборник своих выступлений на радио «Свобода» под названием «Десятилетие клеветы». КГБ организовал «появление» в СМИ «откликов» на выступления Аксенова на радио «Свобода». Василий Павлович собрал наиболее облыжные из этих «откликов» и поместил их в своем сборнике в качестве предисловия.
Коммунисты продолжали демонстрировать «веру» в «руководящую и направляющую роль партии». Шла подготовка к 28 съезду КПСС, состоявшемуся в последний раз 28 февраля 1990 года. Объявленная ЦК платформа съезда гласила: «К гуманному, демократическому социализму!».
Как можно было доверять партии, не имеющей ни малейшего представления о своих корнях? Ее вождь еще в 1894 году провозгласил «неизбежную и настоятельную необходимость полного разрыва с идеями демократов». С идеями демократов партия порвала по приказу вождя, самих демократов – уничтожила, демократизм – растоптала, рядовых своих членов приучила выспрашивать у нее разрешения на право мыслить, действовать и даже жить. Партийная организация нашего института накануне последнего съезда обратилась к ЦК КПСС с просьбой РАЗРЕШИТЬ альтернативные выборы, ПОЗВОЛИТЬ самостоятельность партийной деятельности, ДОПУСТИТЬ многопартийность на время выборов делегатов на съезд народных депутатов. Так в 1990 году ЦК КПСС РАЗРЕШИЛ рядовым коммунистам поверить, что он подарит России «гуманный демократический социализм».
17 января 1991 года на общем собрании партийной организации института я подала заявление о выходе из КПСС. В зале воцарилось гробовое молчание. В заключении моего заявления было сказано: «Я ухожу от насилия. Пойду с теми, кто, смирив гордыню и умерив тщеславие, проявит терпимость к инакомыслию и прекратит, наконец, войну против своего и других народов. Но я не буду связывать себя ни с одной политической партией».
Мне, историку, была известна история распрей между партиями, создававшимися в России после Манифеста 17 октября 1905 года. Каждая из них с завидной воинственностью отстаивала «правоту» своего «видения» настоящего и перспектив развития России. Любое предложение П.А. Столыпина, только потому, что оно исходило от правительства, каждая партия в Думе, кроме трудовиков, встречала обструкцией. Подобную картину наблюдал о. Шмеман в эмигрантских дискуссиях в 1970-е годы. И справедливо возмущался. Подобную же картину «партийной» принципиальности демонстрировали в 1989-1991 годах в Липецке и группки вновь создаваемых «партий». В безбрежном многословии утопали «лидеры» этих групп, демонстрируя свою «исключительность» и претендуя на право возглавлять администрацию города и области. Первого претендента на пост губернатора области я хорошо знала, как откровенного приверженца двойной морали: одна для студента, солдата, любого гражданина страны; другая – для преподавателя, офицера и государственного чиновника. Ту же картину на всесоюзном уровне воспроизводило телевидение со съездов народных депутатов. Мой выбор не совпадал с «демократией», под маской которой скрывался большевизм. На съездах народных депутатов оно составляло большинство. А.Н. Емельянов метко и справедливо назвал его агрессивным большинством. Наверное, и это Россия и каждый россиянин должны были пережить, и в этих условиях находя применение своим возможностям.
Боже правый! И эту беспринципность Нина Андреева называла «ПРИНЦИПАМИ», которыми, согласно ее требованию, не следовало ПОСТУПАТЬСЯ. «Остановить Яковлева!» - кричали приверженцы «принципов». Используя старые-престарые приемы клеветнических измышлений и подмену понятий, в послушных им СМИ они организовали крупномасштабную дискредитацию противников КПСС. Приверженцы «принципов» внушали читателям, что и в России, и за рубежом просветители, которых они обзывали диссидентами, будто бы «потерпели поражение во всем, в чем только можно было». Новые намерения тех, кто «справа» они объявляли бессмысленными и обрекали их деятельность на неминуемый провал. Как провожали «левые» «правых» в 1970-1980-е годы, так и встречали их в 1989-1991 годах.
Возвращавшихся из принудительной эмиграции просветителей возмутило продолжавшееся сокрытие «левыми» преступлений КПСС и восхваление несовершенных ею «подвигов». «Правых» представил Г.Н. Владимов: «Мы познали, что Победа была делом наших рук, а не получена из рук вечной нашей кормилицы. Отказываясь принять на себя всех мертвецов и всех нерожденных, даже подсчитать их точно, вправе ли КПСС считать себя совестью нации?» Он требовал у «серых» ответа на свой вопрос в статье «Что же она, подлая сделала?», опубликованной в конце 1991 года в «Московских новостях». И ей, партии-«благодетельнице»: «Мы сыты до скончанья дней твоею призрачной заботой, свободой призрачной твоей». «В социальной беспамятности залог катастрофических повторов того, что пережила Россия в XX веке», - писал тогда озабоченный происходящим Л.З. Копелев. По адресу левых, иронизировавших по поводу безуспешности пребывания изгнанников КПСС за границей, Г.Н. Владимов от лица тех, кто «справа», убежденных в своей правоте, в тех же «Московских новостях» писал: «Между тем именно и только они держат сегодня на плечах атлантово небо ответственности за страну – это и в политике, и в хозяйстве, и в искусстве, коли оно еще не сплошь переродилось в коммерцию…» Их было много, много тех, кто держал тогда на своих плечах атлантово небо ответственности за страну… Но накал противостояния сторон был так силен, что Владимов напомнил своим читателям об обязанности каждого россиянина противостоять попыткам повторного превращения России в площадку для безответственных исторических экспериментов.
От словесных угроз приверженцы партийной мертвечины перешли тогда к делу, организовав августовский 1991 года путч.
Черным был для России 1991 год. Черным был этот год и для меня лично: в октябре один за другим ушли из жизни два самых дорогих для меня человека: моя детдомовская воспитательница Нина Петровна Гнатышева (Дядя) и мой научный руководитель Михаил Герасимович Седов.
Мое тягостное настроение усугубляло то обстоятельство, что некоторые претенденты на роль «новой» элиты, мне очень хорошо известные, откровенно заявляли, что они намерены воспользоваться этой политической сумятицей для получения для себя квартиры, машины и затем забыть свою «активность». Это был мизер по сравнению с тем, на что претендовали «новые русские»: Березовские, Абрамовичи, Ходарковские и т.д. и т.п. прихватизаторы. На многолетние наблюдения деятельности этих вершителей судьбы России меня могло не хватить. К двум крестам на могилах самых дорогих мне людей я готова была поставить третий крест – на мои научные поиски. «Не смей!» - слышала я чей-то голос
.
 15) К истории утверждения в России «силы мысли, силы правды, силы слова».

И судьба распорядилась иначе. В феврале 1992 года институт отправил меня на курсы повышения квалификации в МГУ. Здесь мне неожиданно был вручен подарок – только что вышедший из печати сборник документов, извлеченных из самого надежного хранилища исторических секретов нашей страны - ЦПА. Это свидетельствовало о том, что к заполнению наших просветленных мозгов правдой о немифической истории России подключились главная «охрана» правды: сотрудники ИМЛ при ЦК КПСС и сотрудники Центрального партийного архива. Для меня этот сборник явился напоминанием о долге, некогда взятом мною на себя: «дойти до сущности прошедших дней, до их причины, до основанья, до корней, до сердцевины». Мне предстояло продолжить дело, интерес к которому возбудил во мне Михаил Герасимович Седов. Предать его я не могла.
В полученном мною подарке я обратила внимание на то, что редактор этого издания В.А. Козлов в обращении «К читателю» объявил: «Мы собираемся просто публиковать НОВЫЕ исторические документы». Председателем редакционного совета издательства был объявлен академик И.Д. Ковальченко. Его, знатока источников, я знала по истфаку МГУ. В составе редакционного совета мне хорошо был знаком Юрий Степанович Кукушкин. Он был уважаемым комиссаром нашего студенческого отряда, летом 1956 года работавшего на уборке урожая зерновых на целине. Командиром отряда был Лев Краснопевцев. В мои аспирантские и последующие годы Юрий Степанович был деканом исторического факультета. Специалист по истории коллективизации Ю.С. Кукушкин, да и все члены редакции и редакционного совета и раньше имели доступ к СТАРЫМ и надежно СПРЯТАННЫМ документам. Публикуя эти СТАРЫЕ, надежно СПРЯТАННЫЕ в ЦПА документы, они назвали их НОВЫМИ (для кого?), а самому сборнику дали название: «Неизвестная (кому?) Россия. XX век. Историческое наследие». Начатое ими дело можно было только приветствовать. Но сопроводить его хотя бы малым покаянием, хотя бы малой правдивостью все-таки следовало. Не беря под сомнение искренность их намерений, я про себя восхитилась исключительной приспособляемостью номенклатуры КПСС к новым, рыночным условиям. Как признался редактор издания, они исходили именно из того, ЧТО диктовали эти условия. И все-таки я признательна им: они помогли мне освободиться от колебаний, помогли утвердиться и вместе со многими искателями продолжить мои поиски.
В те два последних десятилетия XX века, пока Г.А. Зюганов и созданная им КПРФ настаивали на удовлетворении претензии КПСС, своей предшественницы, считаться «совестью нации», энтузиасты изучали документы. Восстанавливая правдивую историю России, они заполняли ее историческую сцену реальными, действовавшими на ней лицами, намеренно спрятанными большевиками. Заниматься заполнением наших просветленных мозгов памятью о спрятанном прошлом в обстановке объявленной при Горбачеве гласности получил разрешение отдел ГПБ «Литература русского зарубежья». Вместе с ним такое разрешение получили и мы, его читатели. Моя однокурсница Елена Владимировна Макаревич (Демидова) возглавила тогда группу сотрудников, которые начали сбор материалов к многотомному изданию «Незабытые могилы» - о русских эмигрантах послереволюционной волны, до революции внесших посильный вклад в обеспечение эволюционного продвижения России к прогрессу и упокоившихся на чужбине. В начале XX века по этому, пятитомному изданию, я проследила судьбу многих изгнанников и мучеников советской власти. В течение долгих 74 лет господства большевизма они продолжали служение России в различных странах мира. Наши журналисты в 1990-е годы совершили поездки по тем городам, где они жили и работали.
Многое успели рассказать им: отец Сергей Булгаков, Н.П. Струве, В.А. Угрюмова, Н.И. Кривошеин, А.П. Арцыбушев, Л.А. Успенская, В.С. Франк, Г.А. Рар, М.А. Деникина. От них журналисты узнали о подвиге Матери Марии (Скобцевой), о Карсавине, об участии их близких и друзей в движении Сопротивления фашизму во Франции, Италии, Югославии. К тому моменту, когда созданный журналистами документальный фильм «Не будем проклинать изгнание» был показан по каналу «Культура», многих из них уже не было в живых.
Тогда же, в 1990-е годы начал собирать материал и подготовил серию документальных фильмов о трагедии солдат, казаков и офицеров белой армии Н.С. Михалков. «О забытых сражениях гражданской войны» напомнил документальными фильмами Л. Млечин. А.Пивоваров и Л. Млечин создали документальные фильмы о трагической истории начала Великой Отечественной войны и показали их по каналу «Культура».
В эти же годы Ф.В. Разумовский готовил документальные фильмы «Кто мы?» и «Элита: фундамент и динамит русской власти». Светлана Крючкова изучала тогда творчество Анны Ахматовой и Марины Цветаевой и готовила свои выступления об этом. Группа писателей, свидетелей трагедии, коснувшейся российских литераторов в 1930-е годы, подготовила и продемонстрировала по каналу «Культура» документальный фильм «На фоне Пушкина».
В том же, 1991 году, с группой энтузиастов Лев Краснопевцев начал сбор экспонатов для Музея предпринимательства и благотворительности. Им помогали еще остававшиеся в живых родственники дореволюционных предпринимателей и благотворителей. Музей и сейчас обеспечивает заполнение наших просветленных мозгов памятью о спрятанном прошлом. Современной молодежи с сознанием, не затемненным  мифической историей, экспонаты музея дарят память о значительном прошлом настоящей России. Собранными работниками музея литературой и экспонатами на исторической сцене России восстановлено огромное количество действовавших в промышленности, в строительстве, в области просвещения, культуры и искусства лиц, преднамеренно сокрытых большевиками.
Все эти материалы подтверждали значительность экономического наследства, полученного большевиками в 1917 году, и несостоятельность их мифа об экономической отсталости России. После 74 лет их «хозяйственной» и политической деятельности в России в начале 1990-х годов страна вновь оказалась перед проблемой своего социально-экономического возрождения. На основании материалов, публиковавшихся в СМИ, в «деятельности» М.С. Горбачева и его «команды» в обозримом будущем не просматривалась даже приблизительная возможность восстановления утраченного. К «гуманному, демократическому, с человеческим лицом развитому социализму» М.С. Горбачев намеревался «вести» Россию на поводке СВЕРХУ, из единого Центра. Другим «центром», претендовавшим на «возрождение» России и тоже СВЕРХУ, явились «новые русские», растащившие национальное достояние России. Исключалась возможность восстановления утраченного и на основе программы «500 дней», предложенной в начале 1990-х годов Г. Явлинским и его партией «Яблоко». Программа «500 дней» была фантазией экономиста, который не ведал истории полувекового (1864-1914) возрождения России и главного ее принципа: возрождение России СНИЗУ.
По мере становления в стране многопартийной системы все четче вырисовывалась картина межпартийных разногласий и той оппозиционности, которую в начале XX века кадеты определили директивой: «критиковать и отвергать все, что идет от правительства». Уже тогда становилось очевидным, что в стремлении причислить себя к той или иной партии, провозглашать верность ее и только ее знамени, проявляя нетерпимость к другим партиям и мнениям, - за всем этим скрывается ущербность личностного начала. Первым обратил внимание на это явление А.И. Герцен. В 1869 году писали об этом Н.К. Михайловский и Ф.М. Достоевский. Претендентов на лидерство над толпой первый иронически назвал «героями», второй – откровенно «бесами». Оба утверждали, что самым характерным для «героев» и «бесов» является стремление к «частичному или полному подавлению личности» рядовых своих приверженцев. С.М. Кравчинский и Ф. Энгельс предупреждали о пагубных последствиях проявления такого стремления Плехановым. И.А. Ильину пришлось наблюдать эти последствия. Он писал об этом: «Отвержение личностного начала, подавление частичное или полное личности-индивидуальности ведет к дьявольщине. И уже трудно бывает отличить человека от зверя, партию от шайки, парламентария от взяточника-авантюриста, народ от черни… Появляются политические разбойники, профессиональные предатели, партийные палачи, садисты государственности, враги благочестия, артисты клеветы, истребители праведности, откровенные лжецы, закулисные властолюбцы…». Последствия такой ущербности ужасающи в любом народе, в любом уголке мира. Это подтвердила история XX века. К величайшему сожалению, ущербность эта не преодолена и поныне. В окончательном преодолении ее – одна из важнейших составляющих окончательного освобождения человечества от «левизны» и спасения его.
Ситуация повторяется и проявляется в усиливающейся оппозиционности. В книге «Без выбора» Л.И. Бородин писал: «Оппозиционное состояние сознания, когда оно становится сутью бытия человека, когда оппозиционность превращается почти что в профессию, и более того, если эта профессия еще и плохо ли, хорошо ли, но кормит, и еще хуже, если она не сопряжена с опасностью, то есть ненаказуема, - такое состояние чрезвычайно чревато искажением, повреждением души». Для такой оппозиционности, признающей только «нет», справедливо подчеркивал Леонид Иванович, не нужно ни знаний, ни трудовых усилий, ни даже мужества.
Но и он, и большая часть населения нашей страны, и я вместе с ними, убеждены – ЗНАЮЩАЯ оппозиция необходима. «Эти вечные оппозиционеры, - писал Бородин, - тоже нужны, как вечно бдящее и в меру влиятельное меньшинство, но, именно, когда оно – меньшинство. Как «бдящий фактор» нужны и партии крутой социальной ориентации. При условии, если у них нет шансов на власть. Тогда их роль в многопартийном строе положительна». К великому сожалению приходится констатировать: только стремлением быть во власти или около нее окрашена деятельность всех нынешних оппозиционеров: Явлинского, Зюганова, Прохорова, Касьянова, Немцова, Навального, Удальцова, Рыжкова, Собчак и у многих других. Как когда-то Герцен писал о Марксе с Энгельсом, так и сейчас каждый лидер нынешней оппозиции тоже, «ВООБРАЖАЯ», провозглашает, что он лучше других понимает интересы россиян и полнее других проведет их интересы в жизнь в случае, если окажется у власти. «Проходила» это Россия. Проходила она и такие «обещания» с угрозами, с которыми выступает В. Рыжков. Он «обещает» митинговать долго. До тех пор, пока Россия не будет перестроена коренным (?) образом. Что знает о РОССИЙСКИХ корнях В. Рыжков, жаждущий быть хозяином России? И начинает он с того, что желает «поставить» Путина на трибуне рядом с собой и заставить его «принародно» сложить с себя президентские полномочия и «передать» их кому-нибудь из оппозиционеров, «знающих», как удовлетворить чаяния каждого россиянина СВЕРХУ, из единого ЦЕНТРА. Все это уже было…
Своими выступлениями лидеры молодой оппозиции демонстрируют симптомы старой-престарой болезни, о которой в 1866 году писал профессор Московского университета И.Д. Беляев. Внедрением системы крепостничества, ликвидацией местного самоуправления и лишением самостоятельной деятельности Церкви центральная власть веками ориентировала россиян обращаться со своими повседневными проблемами к верховной власти, от нее ждать и требовать всем сестрам по серьгам, ее клеймить за бездеятельность, инертность или отсутствие чувства ответственности у местной власти. Большевики довели эту «систему» власти до абсурда. Восстанавливаемое с января 1864 года местное самоуправление диктатура КПСС ликвидировала, церковь уничтожила, большинство населения отучила от самостоятельности и инициативности.
Сейчас каждый из лидеров оппозиции заверяет слушателей в том, что располагает командой специалистов всех уровней и знаний, способных и готовых решать все проблемы, связанные с развитием страны. Как и прежде, они либо упускают из вида настроенность широких слоев населения, либо вовсе ее игнорируют. Попытки решать все проблемы страны СВЕРХУ Россия переживала 74 года. Исторически и экономически эти попытки оказались несостоятельными. Они опровергли себя. Опровергаются эти попытки и сейчас, что подтвердил прямой эфир общения президента В.В. Путина с широкими слоями населения страны 25 апреля 2013 года. Инертность, пассивность, бездеятельность органов власти на местах сводит на нет многие самоотверженные усилия нынешнего президента России и его команды в центре.
В 1858 году на необходимости ЛИКВИДАЦИИ системы всеохватывающей регламентации и опеки, исходящей от центральной власти, настаивал предприниматель В.А. Кокорев. В1904 году об этом писал многолетний председатель ВЭО П.А. Гейден. В 1905 году богатейший предприниматель Савва Тимофеевич Морозов утверждал: «Россию можно построить только СНИЗУ». Сходные мысли высказывали не менее известные предприниматели А.И. Коновалов и П.П. Рябушинский. Земцы и Столыпин возрождение России начинали и осуществляли СНИЗУ. П.А. Столыпин в 1906 году: «На очереди дня главная наша задача – УКРЕПИТЬ НИЗЫ. В них – ВСЯ СИЛА страны. Их более 100 миллионов! Будут здоровы и крепки корни у государства, - поверьте – и слова Русского Правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед целым миром… Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего (от Нечаевых, Навальных и Собчаков) и внешнего, и вы не узнаете нынешней России».
С самого начала утверждения Православия на Руси о здоровье корней заботилась Церковь. В своих проповедях она старалась «вырывать из народа занозу зависти, власти и корысти». Она помогала своим прихожанам, богатым и бедным, осознавать свое место в жизни. В проповедях Церкви прихожане усваивали важный завет Священного Писания: бедняки не должны завидовать богатым, а богатые, в свою очередь, не должны строить свои отношения с бедными по принципу паука и мухи (И.С. Шмелев. «Крестный подвиг»; И.Д. Беляев. «Судьба земщины и выборного начала на Руси»). Приведу пример результативности объединения усилий местного самоуправления и Церкви. В дореволюционном Ельце Орловской губернии земство обеспечило строгий учет домовладений и землевладений уезда и волостей, сбор налогов, использование их на собственное содержание и на содержание медицинской, агрономической и ветеринарной служб при условии выполнения финансовых обязательств уезда перед казной страны. В каждом селе земство Елецкого уезда содержало школу и фельдшерский пункт. В Ельце земство организовало работу ремесленного училища, в котором крестьянские дети осваивали профессии, связанные не только с сельским хозяйством. Земство оплачивало обучение в гимназии детей из малообеспеченных семей и одаренных студентов в вузах. На средства земства и благотворителей в усадьбе И.А. Бунина была построена хирургическая больница, обслуживавшая все волости уезда. В 1893 году в Елец прибыл приходской священник отец Николай (Брянцев). Силами медицинских работников Ельца он организовал просветительскую работу для бескомпромиссной борьбы с пьянством среди рабочих. Построил при Церкви приходскую школу, клуб, создал кооперацию. В 1918 году, когда чекисты прибыли к Церкви, чтобы закрыть ее, а отца Николая арестовать, - рабочие успели предупредить священника и спасти его с семьей от ареста. В 1970-х годах старожилы Ельца с большой теплотой рассказывали о своем батюшке.
В такой одухотворенности складывалась та система российской благотворительности, которая оставила глубокий след в истории России, особенно XIX века. Ей в значительной степени обязан своим блеском серебряный век великой русской культуры. В воспоминаниях об И.С. Шмелеве В.П. Рябушинский, сравнивая особенности российской и американской благотворительности, писал: «В США благотворительность тоже была очень распространена, и американцы делали это широкой рукой, но, в отличие от россиян, сопровождали ее презрительным отношением к тем, кому оказывали помощь». Эту особенность благотворительности Запада отмечал в своих воспоминаниях и К.А. Коровин. Вот что разрушил большевизм. Это не ностальгия об ушедшем времени, и не требование возврата к старине. Это призыв к объединению усилий во имя возрождения могущества России. После ВОВ на восстановлении этих традиций предлагал начинать И.С. Шмелев. Он взывал: «Возрождение будет, если за основу строительства будет взято подлинное Христово Слово, во всей глубине его: ни злобы, ни разделений на умытых и неумытых, на иудеев и эллинов, на богатых и бедных. Все – граждане и все – братья, и все – одно! Только такая власть, только с такими заповедями поведет к чудесному Идеалу… Если сумеет понять духовные недра нашего народа, если поверит народ, что его не обманывают, - может случиться чудо. Народ это чудо может родить из недр. Ибо солнца жаждет после кромешной тьмы. Неба – после заливной грязи. Все дело в людях!»
Левизна во всех ее формах – это концентрированная ложь, это утверждение господства прихотей жизни, прихотей бесовства во всех его проявлениях в прошлом и настоящем. Спасение от левизны в утверждении, не митинговой, а действительной свободы, которая мыслима лишь в Послушании Истине. В 1938 году, когда прихоти жизни бесов утверждались в России и в Германии террором чудовищного масштаба, обосновавшийся в Германии российский изгнанник Ф.А. Степун писал: «Защищать свободу как ПОСЛУШАНИЕ ИСТИНЕ и ЛИЧНОСТЬ как носительницу свободы можно с Церковного амвона, с университетской кафедры, но не с партийной или парламентской трибуны». О превращении в Европе парламентской трибуны в говорильню Герцен писал в 1850 году и очень не желал такого «парламентаризма» в России. Были попытки превращения трибуны первой дореволюционной государственной думы в площадку для говорильни. Немало было в этой думе депутатов, сопротивлявшихся этим попыткам. Обязана нынешняя Государственная Дума пресечь проявление подобных попыток в своем составе. Претензии любой партии или оппозиции на единственно верное видение каждой из них нашей проблемы и готовность решить ее собственными силами и СВЕРХУ – безосновательны. Россия – огромна, дел в ней много, каждый оппозиционер может найти в ней применение своим организаторским способностям. Пусть попробует доказать свою жизнедеятельность: начать и довести любое, даже самое маленькое дело до конца.
Дорого заплатила Россия за предреволюционную оппозиционность. Дорого платит и сейчас. Партии – это объединение индивидов по интересам. Но над множеством партийных и оппозиционных интересов должен возвышаться главный интерес– интерес настоящего и будущего России, служение каждым россиянином делу, определяемому его специальностью и его возможностями. Вернемся к рекомендации И.С. Шмелева. Он писал: «Должно быть сбито ядро, национально чувствующее и мыслящее едино. В нем должно быть равное место представителям всех племен, которые готовы с Россией строить, судьбы свои связать. В него должны войти, подав крепко друг другу руки, представители былых партий, честно сознав, что время теперь иное, дела иные, что первое дело – родина и народ, что надо собрать остатки и ставить их на ноги. Надо отказаться от иллюзий и красивых планов и идти в черную работу».
«Без Христа даже самая сильная власть падет. Христианское мировоззрение – своеобразный ковчег. Россия – последний оплот христианства. И в составе Христианства в целом Православная Россия – оплот сохранения жизни на нашей планете Земля. Мы не должны играть по чужим правилам». - Это коллектив авторов сборников «Проект Россия. Третье тысячелетие». «Важно при выборе власти полностью перестать оглядываться на мнение других стран, а их опыт использовать критически». Это М. Юрьев.

 16) Некоторые итоги «просветления затемнённых мозгов».

С начала 1992 и все последующие годы мне пришлось осваивать литературу русского зарубежья, издания сочинений и мемуаров интеллектуалов, высланных из России в 1922 году, издания центрального и региональных отделов общества Мемориал и многие другие источники и материалы. Не Плеханов и 4 его друзей, не Ленин и 8 основателей РСДРП, якобы обеспечивших «прорыв марксизма в Россию», - являлись единственными действующими лицами на исторической сцене России в XIX веке. Много оказалось в России накануне 1917 года «героев революционной фразы», сумевших увлечь «красными вымыслами» огромное большинство россиян, своим легковерием обеспечивших большевикам захват власти и удержание ее в течение 74 лет. Много было в нашей стране заказчиков и исполнителей «научной» разработки «общепризнанной историографической традиции». Много было и тех, кто в малой зоне строгого режима и в большой зоне облегченного режима в течение 74 лет внедрением «красных вымыслов» в сознание миллионов граждан нашей страны, в их души вселял и поддерживал страх. И все-таки на протяжении всех 74 лет они были НЕ единственными действующими лицами на исторической сцене России XX века. Как показала телевизионная дискуссия «Имя России», большая часть россиян обеспечила победу России в Великой Отечественной войне, в послевоенные десятилетия, возрождая страну, она оказывала серьезное сопротивление революционной тенденции ленинизма-большевизма-сталинизма как в России, так и далеко за ее пределами.
Обе составляющие части населения нашей страны нуждаются в накоплении знаний об истории настоящей России. «Знание о своем незнании есть подлинное знание, а заблуждение, принимаемое за знание, есть ложь». «Проект Россия. Третье тысячелетие».

Заключение.

Мы станем сильнее, узнав о том, как планируемые преступления прикрывались «красными вымыслами» о «прекрасном социализме». Мы должны знать о людях, предупреждавших об опасных последствиях планируемого большевиками побоища задолго до захвата ими власти и активно противодействовавших его реализации все 74 года господства в России большевизма. Мы станем сильнее, осознанно беря на себя ответственность за последствия нашего выбора служить дьяволу или пророку.
Опыт деятельности политических партий, сформировавшихся в России после 17 октября 1905 и с начала 1990-х годов убедительно показал бесперспективность группировки людей по партийным интересам, если партии отказываются от нравственного союза во имя достижения единой цели – обеспечения благополучия России и ее народам.
История деятельности этих партий показала, что сила наиболее влиятельной партии в ее способности и готовности искать и находить компромиссы, в случае, если все партии при разнообразии их пристрастий объединяет общая цель.
Сила влиятельной партии состоит в способности привлекать к достижению поставленной цели деятельных представителей из других партий. Оппозиционность во имя оппозиционности – опасное явление. Это подтвердил опыт четырех предреволюционных Государственных Дум. Это демонстрируют кинокадры деятельности народных избранников на съездах народных депутатов в 1989-1990-х годах. И в дореволюционных Думах, и на съездах народных депутатов происходила демонстрация своей и партийной индивидуальности во вред решению объединенными усилиями проблем, стоявших перед страной прежде и стоящих перед нами сегодня.
История предпринимательства и благотворительности, освещаемая экспонатами созданного группой под руководством Л. Краснопевцева музея, напоминает об особой роли и ответственности предпринимателей перед Россией сегодня. Добро пожаловать, господа российские олигархи, в музей-школу российской благотворительности по адресу: Москва, улица Донская 9.
Терпимости к инакомыслию следует учиться каждому из нас, а оппозиции – в особенности. Таким путем можно дожить до согласия, до сопричастности и ответственности каждого за судьбу отечества. Не «разделяй, чтобы властвовать», а соединение всех согласных и несогласных в одной общей работе по возрождению могущества России, по восстановлению ее морального авторитета, по утверждению нравственных критериев в качестве основы выживания отдельного человека и человечества в целом.
Питирим Александрович Сорокин (1889-1968), анализируя опыт войн и революций XX века, исследовал процесс самоликвидации мистифицированной идеологии. Более ста сотрудников привлек он в помощники для работы над «Социальной динамикой». И.А. Ильин подчеркивал огромное значение трудов Сорокина. Он считал его создателем «гигантской антитезы ленинизму, создателем духовного оружия против монструозной доктрины, разверзшейся как темный провал у ног новейшего человечества и культуры. «Динамика» Сорокина – это философия истории, она всегда будет в поле зрения, потому что подчеркивает резкое неприятие всяких насильственных режимов, демонстрируя глубокую и неизменную любовь к России», - писал И.А. Ильин. Огромное влияние П.А. Сорокина, И.А. Ильина, Ф.А. Степуна на развитие социологии и философии признавали ученые большинства стран мира. СССР - творение КПСС - не признавал их самих, а их труды считал такими же «вредными», как и религию. «Вредными» потому, что и религия, и социология, и философия формируют дисциплину мышления, чувство заинтересованности и сознание ответственности каждого отдельного человека за свои поступки и дела. Их труды стали издаваться в нашей стране только в 1990-е годы.
КПСС отказалась объяснить, что она сделала с народом России. Прямая ее наследница – КПРФ - не пожелала взять на себя хотя бы малую часть ответственности за преступления своей прародительницы. Напротив, с самого начала и поныне всю свою «оппозиционную» деятельность КПРФ сосредотачивает на ревностном «сохранении» «сокровищницы» «исторического опыта большевизма» - традиции превращения ею своих преступлений в историю своих «подвигов». Г.А. Зюганов и возглавляемая им партия, по наследству от РСДРП - РКП (б) - ВКП (б) - КПСС, «воображают» себя единственной «совестью нации», будто бы «представляющей во всей чистоте ее стремления». «Корифеи от науки» в составе этой партии до сих пор стоят на страже «общепризнанной историографической традиции», искусственно сужая рамки крайне необходимых сегодня познаний.
Намеренно не делаем ссылок на источники наших извлечений. Каждому, кто усомнится в достоверности того, о чем рассказано в книге, предоставляется возможность самостоятельно поискать опровержения любых утверждений в литературе и источниках, найти которые можно по именам и фамилиям, указанным в тексте и в библиографическом списке доступной литературы. На мое (Е.Е.) стремление «дойти до сущности прошедших дней, до их причины, до основанья, до корней, до сердцевины» (Б. Пастернак), - ушло 60 лет моей жизни. 31 год я проверяла восприятие этой истории учениками в школах, студентами в вузах и людьми разных возрастов лекциями в российской глубинке. Дерзайте, кто располагает «силой мысли, жаждой правды, силой слова». Действуйте, кого влечет «жизнь, движение, развитие» по пути, явленному Иисусом Христом два тысячелетия назад!
Простить XX век можно и нужно, но, только познав и поняв, почему он стал возможен.
Уважаемые читатели! Обращаюсь к Вам (Е.Е.) с предложением результатов моих полувековых поисков истоков «левизны», как основной 1) причины трагических страниц истории России. И не только!
2) История России подтверждает, что судьба народов России и человечества в целом определяется не государствами, и действующими в них партиями, а со времен Голгофы выбором каждого быть «справа» или «слева»: пророку служить или дьяволу; служение ПРОРОУКУ было выбором большинства народов России на протяжении ее тысячелетней истории. Поэтому она была непобедимой!
3)История России подтверждает, что судьба человечества определяется воздействием на каждого ИНДИВИДА системой воспитания религиозного и светского, образования, культуры, науки: все остальное – производное от этого.
4) История России подтверждает, что усилиями только СВЕРХУ, даже при наличии самой значительной команды специалистов, - ни одна партия, сколь бы многочисленной и влиятельной она ни была, - решить проблемы народа и любого государства не в состоянии.
5) История России подтверждает, что строить ее настоящее и будущее, безоглядно  опираясь на «опыт» Западной Европы и США, - бесперспективно. История России подтверждает: каждый народ в мире должен идти своей дорогой – этим разнообразием осуществляя единство человечества и предупреждая его гибель. «Только человек может привести в порядок мир, в котором живет, может изменить его так, что в нем станет возможно воплотить больше хороших, чем плохих мыслей». Борис Пахор. «Некрополь». «Люди, я любил Вас! Будьте бдительны!» Юлиус Фучик. История России – это оружие для предупреждения разломов, изучение её трагического опыта – путь к спасению человечества.
Вы, кто справа, лидеры и рядовые россияне, обязаны не допустить повторного эксперимента всех цветов и оттенков левых над Россией и миром.
Итак, поставить знак равенства между большевистской Россией и «нечистой» историей – неверно; в таком случае, было бы еще полбеды. «Нечистой» сама Россия и ее история была и до, и во время, и после названного периода и одновременно – таковой не была.
Например, Петра Великого при всех его несомненных заслугах перед Отечеством нашим величали в народе не иначе, как Антихристом (или как бы мы сказали – Кощеем), и было за что: скажем, ЛИЧНО рубить головы взбунтовавшимся стрельцам – поступок, не вписывающийся в образ «просвещенного государя», ни даже – в модель диктатора «аля Адольф Гитлер» (см. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: «Республика», 1994. С. 348–349). Здесь Российский Император более следует пути Влада Третьего Басараба известного в истории, литературе под прозвищами «Цепеш» и «Дракула», и это неслучайно: было много общего в биографиях обоих властелинов, «трудное» детство и отрочество –Влад 12-14-летним подростком был отдан в заложники туркам (согласно мирному договору между тогдашними военноначальниками Трансильвании и Портой), у которых он и провел несколько лет, неоднократно подвергаясь, по мнению некоторых исследователей, психологическим пыткам, непрямым угрозам мучительной смерти в лучших традициях восточной изощренности (см. Случевский А. «Орлиное гнездо» валашского князя. URL: http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/6962  ); а про Петра Алексеевича в данном контексте очень удачно высказался когда-то С. М. Соловьев: «В одном государстве царственный ребенок, вследствие семейной вражды, гонения от родственников, подвергался страшным опасностям, спасся чудесным образом» (Соловьев С. М. Сочинения. В 18 кн. Кн. VII. Т. 13–14. История России с древнейших времен. М.: «Мысль», 1991. С. 425).
Еще пример – Иван IV «Грозный» . Именно в его царствование благодаря присоединению ряда земель (прежде всего – Западной Сибири, Астрахани, Казани, Башкирии) Россия стала и есть до сих до сих пор крупнейшее по территории государство. «Царь совершил или задумывал много хорошего, умного, даже великого, и рядом с этим наделал еще больше поступков, которые сделали его предметом ужаса и отвращения для современников и последующих поколений. Разгром Новгорода по одному подозрению в измене, московские казни, убийство сына и митрополита Филиппа, безобразия с опричниками в Москве и в Александровской слободе – читая обо всем этом, подумаешь, что это был зверь от природы» (Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в 3 кн. Кн. 1. – М.: «Мысль», 1995. С. 498).
Да, мало ли примеров можно привести! Сказать о них о всех лучше всего словами Пушкина о Петре Первом:
«В надежде славы и добра
Гляжу вперед я без боязни:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.

Но правдой он привлек сердца,
Но нравы укротил наукой,
И был от буйного стрельца
Пред ним отличен Долгорукой.
Самодержавною рукой
Он смело сеял просвещенье,
Не презирал страны родной:
Он знал ее предназначенье» («Стансы», 1826).
Вернемся к «нечистой» истории, ее источник – «мертвечина», упомянутая Львом Зиновьевичем Копелевым (хотя – в более узком значении), как некий полюс Бытия, который можно назвать «загробным миром» или «преисподней» – да как угодно. Проблема в том, что эта сила не просто извергает из себя генсеков, царей, фюреров – Кощеев всех мастей, но так или иначе проявляется в каждом, образуя темную сторону его души – именно это свойство человека Достоевский исследовал на протяжении многих лет. Крестным Подвигом и Воскресением Иисус Христос явил миру, что над «мертвечиной» можно восторжествовать и тем самым поколебал ее могущество в людских сердцах, указал путь нравственного преображения. Поэтому в каждой личности, а, следовательно, – в народе, в историческом периоде – есть не только «левое», но и «правое» начало. Вот почему ОДНОВРЕМЕННО С «НЕЧИСТОЙ» РОССИЕЙ ВСЕГДА БЫЛА – ВЕЛИКАЯ РОССИЯ!!! Именно об этом писал Александр Сергеевич Пушкин в приведенном выше отрывке. Но вот вопрос: СУЩЕСТВОВАЛИ ЛИ ЭТИ ДВЕ РОССИИ НЕЗАВИСИМО? ИЛИ ВОПРЕКИ ДРУГ ДРУГУ? А МОЖЕТ БЛАГОДАРЯ? Тут не только Достоевский… Ильин, Бердяев, Толстой тот же Пушкин – очень многие выдающиеся отечественные писатели и мыслители искали ответ. Этот вопрос актуален и сегодня: в последние годы наша страна снова позиционирует себя в качестве ведущей мировой державы: возвращает себе исторические территории, активно участвует в международной борьбе с терроризмом. «Россия – это часть глобального мира, который стремительно меняется. Мы хорошо понимаем сложность и масштаб существующих проблем – как внешних, так и внутренних. На пути любого развития всегда есть трудности и препятствия. Мы ответим на все вызовы, будем действовать творчески и результативно, трудиться ради общего блага и ради России. Мы будем идти вперёд вместе и вместе обязательно добьёмся успеха» (Из послания Президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина Федеральному Собранию, 2015 г. ). ВЕЛИКАЯ РОССИЯ, БЕЗУСЛОВНО, ВОЗРОЖДАЕТСЯ!!! А «НЕЧИСТАЯ»???
ИЗБРАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
(доступная каждому читателю):
1. Агентурная работа политической полиции Российской империи. Сборник документов. 1880-1917. / cост. и автор предисл. Е. И. Щербакова. – М.; СПБ: «АИРО», 2006.
2. Анфимов А. М. Столыпин и российское крестьянство. – М., 2002.
3. Арутюнов А. Феномен В. Ульянова (Ленина) без ретуши. – М., 1999.
4. Афанасьев А.Н. Смысл и предназначение России. – М: «Звонница-М.Г.»
5. Архимандрит Рафаил (Карелин). Путь христианина. - М: Издательство московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. «))?. Путь христианина
6. Архимандрит Тихон. – Гибель империи. Византийский урок. – Издание Сретенского монастыря« (год любой).
7. Архимандрит Тихон. «Несвятые Святые» и другие рассказы. – М.: Издательство Сретенского монастыря, 2012.
8. Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: В 13 т. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1953–1959.
9. Беляев И. Д. Крестьяне на Руси. – М., 1859.
10. Беляев И. Д. Несколько слов о земледелии в древней России. – М., 1851.
11. Беляев И. Д. Об общественном значении Христианской Церкви и ее учреждении на Руси от Владимира Святого до монгольского владычества. – СПБ, 1856.
12. Беляев И. Д. Очерки истории Северо-Западного края России. – Вильно, 1867.
13. Беляев И.Д. Судьбы земщины и выборного начала на Руси. Пути русского имперского сознания. – М.: «Москва», 2008.
14. Бердяев Н.А. Самопознание: Сочинения. – М.: Издательство Эксмо.
15. Бердяев Н.А. Судьба России. – СПБ., 1918.
16. Бехтерева Н. П. Магия мозга и лабиринты жизни. Дополненное издание. – М., Издательство АСТ, 2017.
17. БИБЛИЯ. Книги Священного писания ВЕТХОГО и НОВОГО ЗАВЕТА. В русском переводе. Лениздат. 2006.
18. Блаженный Августин. Исповедь. – Издательство Белорусского Экзархата, 2006.
19. Бруцкус Б. Д. Доктрины марксизма в свете российской революции. – Берлин, 1923.
20. Бруцкус Б. Д. Советская Россия и социализм. – СПБ, 1995;
21. Бруцкус Б. Д. Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта. – Париж, 1988.
22. Бруцкус Б.Д. Доктрины марксизма в свете русской революции с предисловием автора. Берлин, 1923; Социалистическое хозяйство. Теоретические мысли по поводу русского опыта. Париж, 1988; Советская Россия и социализм. – СПБ, 1995.
23. Валишевский К. – Первые Романовы. – М.: СП «ИКПА», 1989.
24. Владимиров В. В. Смысл русской жизни. – М.: «Алгоритм», 2006.
25. Вернадский В.И. Открытия и судьбы. – М., 1993.
26. Воспоминания о К. Марксе и Ф. Энгельсе. – М.: «Правда», 1988.
27. Восторгов И. И. Христианство и социализм. – М.: Типография университета, Страстной бульвар, 1906.
28. Вешняков В. И. Крестьяне – собственники в России. – СПБ, 1858.
29. Вешняков В. И. Обзор сельскохозяйственных учреждений в Англии, Франции, Бельгии, Голландии, Германии, Италии. – СПБ. :Министерство государственных имуществ, 1866.
30. Вешняков В. И. О причинах возвышения Московского княжества. Рассуждения. – Издание Санкт-Петербургского университета, 1851.
31. Вешняков В. И. Сборник законов и постановлений для земледельцев и сельских хозяев. – СПБ, 1879.
32. Витте С. Ю. Воспоминания. – М., 1960.
33. Волков О. В. Погружение во тьму. Из пережитого. – Париж, 1987.
34. Гавлин М. Предприниматели России. Российские Медичи. – М.: «Терра», 1996.
35. Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. – М.: Изд-во Академии наук СССР, 1954–1965.
36. Гоголь Н.В. Из писем. Что может доставить пользу душе. – М: Книгоиздательство «АБВ» Иванюка В.В., 2014.
37. Гумилев Л.Н. – От Руси до России. Очерки этнической истории. – М.: Айрис Пресс, 2008.
38. Гумилев. – Черная легенда. Друзья и недруги великой степи. – М.: Айрис Пресс, 2007.
39. Давыдов Ю.В. – Герман Лопатин. Его друзья и враги. – М.: Советская Россия, 1984.
40. Данилевский Н. Я. Климат Вологодской губернии. – СПБ, типография Императорской АН, 1853.
41. Данилевский Н. Я. О пути мадьяр с Урала в ЦЧО. – СПБ, 1883.
42. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. – СПБ, 1889.
43. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: В 15 т. – Л.: «Наука», Ленинградское отделение, 1989–1996.
44. Иеромонах Роман. – Внимая Божьему Веленью. – Минск : Белорусский Экзархат, 2005.
45. Избранные «Жития Святых». – СПБ: САТИСЪ. 2007.
46. Ильин И. А. Собрание сочинений: В 10 т. – М.: «Русская книга», 1993–1999.
47. Иоанн Кронштадтский. Моя жизнь во Христе или минуты духовного трезвения и созерцания, благоговейного чувства, душевного исправления и покоя в Боге. В 2-х т. – М.: Благовест, 1998.
48. Исаев А. А. Артели в России. – М., 1875.
49. Исаев А. А. Нужна ли земская статистика? – СПБ, 1888.
50. Исаев А А. Переселения в русском народном хозяйстве. – СПБ, 1891.
51. Карамзин Н. М. История Государства Российского. Репринтное воспроизведение издания 1842-1844. – М.: «Книга», 1988.
52. Кареев Н. И. Основы русской социологии. – СПБ: Изд-во Ивана Лимбаха, 1996.
53. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций: В 3 кн. – М.: Мысль», 1995.
54. Карл Маркс, Фридрих Энгельс и революционная Россия. – М.: «Политиздат», 1967.
55. Ковалевский М.М. Сочинения. В 2 т. – СПБ: «Алетей», 1997.
56. Копелев Л.З. Утоли моя печали. – М., 1994.
57. Копелев Л.З., Орлова Р.Д. Мы жили в Москве. 1956-80. – М., 1990.
58. Короленко В.Г. Собрание сочинений в 10 томах. – М., 1955.
59. Кравчинский С. М. В Лондонской эмиграции. – М.: «Наука», 1968.
60. Кравчинский С. М. Чего нам нужно и начало конца. – Лондон, 1892.
61. Кравчинский С. М. Сочинения: В 2-х т. – М.: «Художественная литература», 1987.
62. Кравчинский С. М. Чего нам нужно и начало конца. – Лондон, 1892..
63. Кривошеин Н.И. Дважды француз Советского союза. – Нижний Новгород: ООО. Издательство «Христианская библиотека». 2014.
64. Кураев Андрей. Диакон. Протестантам о Православии. Наследие ХРИСТА. – «Христианская жизнь», Клин, 2006.
65. Ленин В. И. Полное собрание сочинений: В 55 т. – М.: Издательство политической литературы, 1965–1975.
66. Лебон Г. Психология воспитания. – СПБ, 1910.
67. Лебон Г. Психология социализма. Очерки. – СПБ: Типография Пайкина, 1899.
68. Лебон Г. Эволюция сил. – СПБ, 1911.
69. Маклаков В. А. Власть и общество на закате старой России. Воспоминания современника. – Париж, 1936.
70. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: В 50 т. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1955–1981.
71. Маслов С. С. Россия после четырех лет революции. – Париж, 1922.
72. Мемуары декабристов. – М.: «Правда», 1988.
73. Мережковский Д.С. Атлантида – Европа. Тайна Запада. – М., 1992
74. Милюков П.Н. Воспоминания, тт.1-2. – М.: Современник, 1990.
75. Митрополит Филарет Московский. «Во свете Твоем…». Избранные поучения. – М.: Спасское братство, 2014.
76. Митрополит Филарет о Церкви и государстве. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2005.
77. Мориак Франсуа. Во что я верю. – Нижний Новгород. «Христианская библиотека». 2015.
78. Неизвестная Россия. XX век. Сборник документов. – М.: Историческое наследие, 1992.
79. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 10 т. – Л.: «Наука», 1977–1979.
80. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 5 тт. – Красноярск. «УНИВЕРС», ПСК «СОЮЗ», 1999.
81. Перводумцы. Сборник памяти депутатов первой Государственной Думы. – М., 2006.
82. Плеханов Г.В. Сочинения. – М.-Л., 1927.
83. Преподобный Ефрем Сирин. Избранные творения. – М.: Издательство Сретенского монастыря, 2007.
84. Розанов В.В. Религия. Философия. Культура. – М., 1992.
85. Рутыч Н. Н. КПСС у власти. 1917-1957. Очерки по истории партии. – Париж: «Посев», 1960.
86. Русская критика. – Л.: Лениздат, 1973.
87. Русские мемуары. Избранные страницы. 1800-1825. – М.: «Правда», 1989.
88. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений в 10 томах. – М.: Правда, 1988.
89. Самарин Ю. Ф. Избранные произведения. – М.: Издательство МГУ, 1996.
90. Святитель Лука Крымский (Войно-Ясенецкий). Я полюбил страдание. – М: Приход храма Св. Духа сошествия на Лазаревском кладбище. 2016.
91. Соловьев С. М. Сочинения: В 18 кн. – М.: «Мысль», 1988–1996.
92. Сорокин П. А. Главные тенденции нашего времени. – М.: Институт социологии РАН, 1993.
93. Сорокин П. А. Дальняя дорога. Воспоминания. – М., 1992.
94. Сорокин П. А. О русской общественной мысли. – СПБ: «Алетейя», 2000.
95. Сорокин П. А. Человек, цивилизация, общество. – М.: Институт социологии РАН, 1992.
96. Страхов Н. Н. Борьба с Западом в нашей литературе. – СПБ, 1890.
97. Страхов Н. Н. О Вечных истинах. – СПБ, 1887.
98. Степун Ф. А. Бывшее и несбывшееся. – СПБ, 1995.
99. Степун Ф. А. Чаемая Россия. Мысли о России. – СПБ: Издательство Русского Христианского Гуманитарного института, 1999.
100. Социология в России XIX начала XX веков (выпуск 1). – М.: Международный Университет Бизнеса и Управления, 1997.
101. Столыпин П. А. Думские речи. – М., 1990.
102. Таратута Е.А. С.М. Степняк-Кравчинский – революционер и писатель. – М.: Художественная литература, 1973.
103. Терне А. М. В царстве Ленина. Очерки современной жизни в России. – Берлин, 1922.
104. Тихомиров Л. А. Борьба века. – М., 1896.
105. Тихомиров Л. А. Воспоминания. – М.; Л., 1927.
106. Тихомиров Л. А. Плеханов и его друзья. – Л., 1925.
107. Тихомиров Л. А. Тени прошлого. Воспоминания. – М., 2004.
108. Троицкий Н.А. – «Народная воля» перед царским судом. – Издательство Саратовского университета, 1983.
109. Троцкий Л. Д. Политические силуэты. – М., 1990.
110. Утопический социализм. Хрестоматия. – М.: Политиздат, 1982.
111. Утопический социализм в России. Хрестоматия. – М.: Издательство политической литературы, 1985.
112. Фигнер В.Н. Запечатленный труд. Воспоминания в 2х- т. – М., 1964.
113. Федоров Н.Ф. Философия общего дела. Соч. – М., 1982.
114. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: «Республика», 1994.
115. Чаадаев П. Я. Сочинения. – М: «Правда», 1989.
116. Челинцев А. Н. Сельскохозяйственная организация географии России. – М., 1924.
117. Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. М.: Гослитиздат, 1939–1953.
118. Шапарова Н. С. Краткая энциклопедия славянской мифологии. – М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Астрель»; ООО «Русские словари», 2001.
119. Шварц А. Н. Моя переписка со Столыпиным. – М., 1984.
120. Шлемин П. И. Столыпин и местное самоуправление: Обзор. – М.: ИИИОН РАН, 1992.
121. Шмелев И.С. Лето Господне. – СПБ: Диоптра. Ладан, 2007.
122. Шмелев И. С. Переписка двух Иванов. 1924-1934. – М.: «Русская книга», 2000.
123. Шмелев И.С. Крестный подвиг. – СПБ., 1997.
124. Шмеман А.Д., прот. Собрание статей. 1947-83. Издательство «Русский путь», М., 2011.
125. Шмеман А.Д. Дневники. 1973-83. Издательство «Русский путь», М., 2011.
126. Шульгин В.В. Последний очевидец. Мемуары. Очерки. Сны. – М., 2002.


Рецензии