История пожарного водоёма, рассказ, 1979 г

Рассказ написан в 1979-ом, вскоре после возвращения в Питер из Колымы. Был опубликован в двух коллективных сборниках в 1988 и 1989 годах.
 
Текст с лучшим шрифтом и отступами в абзацах можно открыть по ссылке
 https://yadi.sk/i/td-srII1sGvUig
 
ИСТОРИЯ ПОЖАРНОГО ВОДОЕМА
 

 
Как уже понял читатель, главным героем этой истории выступит строительное сооружение. Люди же при нем будут играть побочные роли. Дело, конечно, рискованное, ибо читателю, а особенно редактору, уж как хочешь, а в первую голову подавай живого человека и его драму или, на худой конец, животное с его очеловеченной драмой.
 

 
Но лишь исключительная правдивость, потому и поучительность истории пожарного водоема подтолкнули автора к перу. И чтобы читателю проникнуться всей полнотой драмы, развернувшейся внутри главного героя и вокруг него, автор предлагает терпеливо постигнуть его характерное устройство и предысторию.
 
 
 
В зачатии водоема принимали участие два должностных лица. Случилось оно сколько-то лет назад на снаббазе узлового поселка Большие Ягоды на северо-востоке страны, когда новый начальник пожарной охраны вдруг выявил вопиющий ляп. Оказалось, что все предыдущие годы база не обеспечивала пожарной безопасности.
 
 
 
"Не может быть, – ворошил документацию директор базы, тоже как назло вновь назначенный, – как же ее вообще приняли в эксплуатацию? Это надо разобраться".
 
 
 
Но разбирательство ничего не дало. Никто не знал, почему на базе до сих пор не построен пожарный водоем. Бывшие начальник пожарной охраны и директор уже заслуженно копались на материковских дачных огородиках. Документация, как это бывает во времена великих потрясений, к которым приравниваются и смены руководства, была частично запутана. Во всяком случае, вопрос о пожарной безопасности был в ней полностью опущен, а может, и утерян, что, в сущности, одно и то же.
 
 
 
Тогдашнему новому директору ничего не оставалось, как выбить в области нужную сумму для строительства.
 
 
 
И вот в центре базы наметили место, укрепили его, как водится, гравием, забетонировали и поставили на ту площадку две огромные деревянные бочки по полсотни кубов. Их обнесли шлакобетонными стенами, а поверх стен выполнили перекрытие с небольшим уклоном, совмещенное для простоты и экономии с кровлей, то есть (специально для гуманитариев) балки перекрытия – они же суть стропила крыши.
 
 
 
В одной из стен была предусмотрена входная дверь. Именно предусмотрена и заранее установлена…

 
Залитые водой бочки вначале текли, но потом, как и ожидалось, разбухли. Получился новенький, отвечающий всем требованиям, экономно построенный водоем.

 
 Имелся доступ для наружного осмотра бочек – через дверь. Зимой электрические тэны поддерживали воду в эксплуатационной готовности. Оно, разумеется, дорого. Но Север есть Север, он обходится дороже; тем более, дальний северо-восток. Не то, что немерзлотная зона: там отрыл котлован, залил водой, легонько, в один прут, оградил от пьяных – и все расходы. А если пустить туда уток и рыб, то, как известно, такой водоем себя еще и окупит.

 
Но наш водоем, хоть и не окупал себя, а наоборот, требовал отопительных затрат, тем не менее, внес обоюдное умиротворение в души пожарников и директора базы. Как сказал столяр, закончив врезку замка и вручая директору ключи:

 
– Лубимый база может спат спакойна…

 
Столяр был доставлен из далекого южного городка – в те героически трудные годы Большие Ягоды обустраивались преимущественно привозной рабсилой…

 
…Почти двадцать пожаробезопасных лет пронеслось над снаббазой. Поселок давно переименовали в город, поднялись каменные пятиэтажки, и рабсила прибывала теперь по собственной сезонной инициативе, – но электрические тэны продолжали равнодушно поглощать энергию, а регулярно сменяющиеся директора в пожарном отношении продолжали спокойно спать.

 
И вот сравнительно недавно, в конце очередного финансового года на базе осел небольшой остаток капремонтных средств. Чтобы ему зря не пропадать, решили пустить его на цементирование бочек, поскольку они, как бы ни разбухали, все же немного текли. По другим сведеньям, бочки подгнивали изнутри. Но еще было мнение, что, просто, вода испарялась…

 
…Здесь читателю предлагается передышка, а вместе с ней и персонаж – вахтер базы Семен Чтопор. Автор не стал отливать его рассказ ни в какую особую форму, а решил подать в собственном соку, почти без сокращений.

 
– …Я и говорю, древесина – эт-те не металл, надо было те бочки доливать раз в месяц, – и Семен рассказал историю гибели бочек от желания герметизировать их. Из-за внутренней цементной корочки (а она держалась на прибитой сетке рабица – всё ж таки не на честном слове) древесина, оказывается, перестала напитываться водой, рассохлась, и тогда в нее, якобы, влез какой-то жучок-червячок – то ли колорадский, то ли русский короед, то ли еще какой, Семен и сам не запомнил; главное, "уж очень он был охоч до березы, за заболонь его ити…" Влез – и изъел ту древесину "в хлам". – Что делать, бочки списали, а вместо них, – это уже продолжает Семен, – смозговали металлический бак сварить. Квадратный. И вот варют. Варют, эт-сам, ва-арют – сварили. Внутри расчалки, снаружи ребра, все как полагается, чтобы он не забрюхател с напору. Кузбасс-лаком покрыли, снутри водяное отопление засадили. Короче, железный бак на двести кубов вышел. Воду держит – железно.

 
– Залили его недавно – пожарники и угомонились. А как крышу ставить, глянули – господи лососи! – стены-то шлаковые рассыпаться стали! Снаружи не видно – щекатурка, она крепче бетона вышла, а как брус поверху заводить, глянули: стена-то трухлявая! …Чего сыпаться стала? Поди счас узнай… То ль цементу мало, то ль в мороз заливали. …Положено? Пес ее разберет, сколько той стене стоять положено. Сколько отстояла – столько и положено. Начальство, эт-сам, знает…

 
– Короче, такое дело, стали искать шабашников – стены сменить. Ищут, ищут – никто не берется. Кому ж это надо: отбойников на базе аж целых два – шиш да кукиш. Объект стращает народ, никто такое не делал. Все просят с кубажа – как с дома. А база не дает. Много, говорит, заломили; внутри, мол, пусто, четыре стены да крыша. А за ее сумму никто не берется. Нормировщица-то у них молодая, жизни еще не видала, чё она там нарисует… Вот раньше был прораб – тот рисовал… Тот бы счас накрутил – тут от шабаёв отбоя не было б. Зайдешь, бывало, в его клоповник, так только на машинке и жужжит: "Вам-вам-вам!" Разок, правда, и на себя вертанёт: это, значит, "Нам!" – тут уж никуда не деться. Положено… Да-а, эт-сам… Теперь вот Петька с напарником ошиваются. Ну, этот – Пётарасыч. Нашел где-то инженера, вместе чернуху лепят. Инженер? С материка приехал, карман разинувши. Молодой еще, ускоряться хочет… – Семен потер ногу выше протеза и пояснил: – Я ж тоже, было время, шару брал. …Ну, эт-сам, чернуху лепил. Пока с лесов не сверзился, господи лососи! Все суета, запарка. А ведь мозганул тогда: какие ж на семидесятке леса – то разве гвоздь. А сотку не стали ждать. Теперь тут сижу, гляделки вострю. Да уж теперь до пенсии. Всего-то ничего осталось – шесть годков. …А как же, в полста пять тут дают. Даром, эт-сам, сопли морозим? Ну, чё там у тебя – покурим?

 
…Покури и ты, читатель, отдохни от строительных дел и деталей, из каких, к сожалению, состоит наш главный герой; утешься мыслью: "тяжело в завязке – легко в кульминации"; а автор пока представит тебе еще двух персонажей.

 
Петр Тарасович… Чувствуешь, читатель, как, произнося это имя, язык твой тракторно и как-то даже не совсем прилично пробуксовал? Вот еще раз: Петр Тарасович… И еще: Петр Тарасович… Чувствуешь? Тем более, чувствовали это приятели Петра Тарасовича, поэтому они и звали его Пётарасычем – чтобы удобнее языку.

 
Так вот, Глыбаенко Петр Тарасович (в написании имени нет проблем) – мужик средних лет, неисправимый чернушник-одиночка, преимущественно по мелким ремонтным работам, истый куряка и доминошник. Иногда брал на выучку подсобника. Но они долго не задерживались при нем, при его хилом темпе, особенно молодые, жадные до заработков; они быстро вырастали до уровня учителя и уходили выше по шабашной иерархии – в серьезное звено или бригаду.

 
Антон Сапегин – нынешний ученик Петра Тарасовича, молодой инженер, приехавший с материка на заработки, и… и с него, пожалуй, достаточно, обойдемся без портрета. Разве что, крохотный штришок: по студенческой инерции, Антон был совестлив и вежлив; например, своего наставника он в первые дни пытался называть по полному величию, – но вскоре на собственном языке убедился, что народ зря сокращать имен не будет.

 
Перед началом работ учитель с учеником долго ходили вокруг рыхлых стен, размышляя, как бы ловчее, с минимумом сил и средств, развалить их. О ручной разборке с применением, согласно наряда, "кувалд и клиньев" не могло быть и речи. В этом случае работа теряла смысл. Это была бы тогда действительно работа, а не шабашка.

 
– Пупсердэк рвать не гожо, – сразу заявил Петр Тарасович; он согласился на реконструкцию водоема после уговоров ученика и потому диктовал условия. – Меня тады баба выгонит.

 
Но вот было найдено оптимальное решение – с учетом имеющихся на базе механизмов. К водоему подогнали автокран и подвесили на крюк самую массивную на складах запчасть – ковш для драги. Получившуюся таким образом ковш-бабу оттягивали, как маятник, любым подручным механизмом и сбрасывали трос. Чугунному ядру маятника ничего другого не оставалось, как разрушать стену.

 
Правда, не обошлось без нервотрепки. Иногда в разгар работы прибегал бледный директор базы. Тогда был еще прежний директор – толстячок Александр Александрович Мишутин. Он лез в самое облако шлаковой пыли; говоря языком гуманитариев: лез "будто бы в самую суть вещей", – он боялся за ковш, который мог треснуть, и за стенки бака, которые могли помяться.

 
Над душой стояли и снабженцы, требующие кран.

 
– Ни хрена-а, обождете, – злорадно, тихо пел Петр Тарасович, цепляя тросом ковш-бабу. – Се равно на окладе сидите, хе-хемор-ройники. Пюф-ф. Давай, Митюха, – командовал он шоферу, – оттяни, как надо.

 
Стены решено было срубить из бруса. Директору пришла в голову дельная мысль: для экономии материала исполнить их донельзя малых размеров, то есть – вплотную к наружным ребрам жесткости бака. "На кой черт там нужен проход, – убедил себя Александр Александрович*, – Нечего там делать, в этом проходе". Халтурную пару вариант вполне устраивал, так как наряд оставался без урезаний.

 
Когда стены подняли до уровня бака, директору пришла в голову еще одна дельная мысль: забить образовавшуюся пазуху между стенами и баком, толщиной в четверть метра, теплоизолятором. Несмотря на два мощных регистра отопления, вваренных внутрь бака, сердце директора не хотело успокаиваться – оно допускало, что в сильный мороз вода в баке вздумает замерзать.

 
В качестве изолятора выбрали обыкновенные бесплатные опилки. Но, чтобы исключить возгорание, директор велел пропитывать их гипсовым молоком. Специально для его ока напарники намазали корыто жидким гипсом, – и оно дежурило в сторонке. Но в выходные око, естественно, не присутствовало на объекте, и в пазуху были уложены не пролитые гипсом чистейшие опилки. А гипс Петр Тарасович куда-то сбыл.

 
– Где эт видано, чтоб горел пожарный водоем, – оправдывал он халтуру с ухмылкой, смягченной опилочным пушком.

 
Там же, в пазухе, в уютных отсеках, образованных ребрами жесткости бака, похерили весь строительный мусор. Директор Мишутин, прозевавший факт, сдуру даже похвалил работников:

 
– Молодцы, ребята! Давно не встречал такой чистой работы.

 
– Стараемся, – не растерялся прожженный чернушник Петр Тарасович, – усё-ё в дело укладываем. Оно, конечно, трудно, пюф-ф – подгоняем. Учесть бы надо, надбавить…

 
– Учту-учту, – неопределенно пробормотал директор, досадуя, что похвалил. "Догоню и еще раз учту", – добавил он про себя, уносясь с объекта энергичными шажками. И без того сумма экстренного капремонта вылезала из бухгалтерских книг.

 
Забив до отказа пазуху и скрывая голые опилки, напарники загнули концы рубероидных полос, которыми они с обеих сторон обкладывали толщу опилок. Ученик-инженер усмотрел тут свой плюс: теперь, в случае перелива бака, вода утечет по рубероиду, минуя теплоизоляцию – следовательно, не снизит ее эффекта.

 
Новые стены, в отличие от прежних, решили высоко не поднимать – опять же, экономия. Перекрытие, которое сделали таким же, как и старое: односкатным, слегка наклонным и совмещенным с кровлей, – своей нижней частью разве что не касалось кромки бака. Его утеплили хрустящими стекловатными одеялами.

 
Потом конопатили швы между брусьями. Опытный Петр Тарасович и тут не оплошал, найдя резерв для ускорения. На богатой материалами базе он отыскал моток тонкой веревки, и ее быстренько рассовали по швам, чтобы не мучиться с трудоемкой паклей. Причем, запихивая лезвием топора веревку в щель, Петр Тарасович почему-то приговаривал:

 
– Если б не клин да не мох – то б с голоду плотник подох.

 
Старинная поговорка произносилась раздумчивыми рывками, в такт запихиванию. Казалось, Петр Тарасович ищет рифму к слову "веревка", но так и не находит.

 
Законопатили только те швы, до которых могла дотянуться коротенькая директорская рука. На самые нижние Петр Тарасович также велел не тратить драгоценное шабашное время.

 
– А если Сан Саныч наклонится? – засомневался ученик.

 
– Это с его-то пузенью наклоняться, – хмыкнул наставник. Он предрекал, что и без оконопатки зимой в водоеме будет жарко, как в бане.

 
Прибежал Александр Александрович, ревниво потыкал линейкой в швы и остался доволен: линейка сразу натыкалась на туго забитую веревку. Наблюдая за приемкой, Антон весь издергался. Но Петр Тарасович покуривал свою папироску с обычной невозмутимостью. Великолепный наставник, он точно рассчитал амплитуду действия директорской руки – ни один шов не оказался зря законопаченным! К нижним швам Александр Александрович, действительно, не пожелал склонить стана. Ни директорская солидность, ни директорский живот – два понятия, прямо пропорционально связанные, – не были, таким образом, ущемлены.

 
– Годится, – сказал директор, уже не решаясь хвалить вслух. – Можно штукатурить.

 
Про себя он все же отметил: "Мертво же они засадили паклю! В жгут ее, что ли, сворачивали? Такое впечатление, что там веревка".

 
…Здесь автор в третий раз высовывается между строк, чтобы сразу же пообещать: в последний раз. Тем более, что события на водоеме усугубятся – тут только успевай рассказывать – и читателю должно быть не до него. Но раз все-таки высунулся, то, в виде передышки, ненадолго отступит от главного героя, чтобы поведать о побочных.

 
В начале сентября на Большие Ягоды дохнул Ледовитый океан, и под носом у Петра Тарасовича повисла простудная капля. Она явилась для ученика магнетически-нервозным фактором. Говорить о ней старому северянину было не совсем корректно, тем более, что бессмысленно: капля была хронической. Стоило ее смахнуть – что Петр Тарасович проделывал довольно редко, – как тут же скапливалась новая. Надо сказать, что самостоятельно она отрывалась тоже довольно редко.

 
Нервозность Антона усилилась и превратилась в муку, когда они стали штукатурить стены водоема. Подсобляющий ученик вскидывал ведро с раствором вверх, а наставник, наклонившись с подмостей, подхватывал. Прозрачная капля, перебежав на кончик носа, угрожающе раскачивалась…

 
"Ничего не поделаешь, – терпел Антон. – Надо учиться". Прищуренные глаза Петра Тарасовича не замечали сквозь папиросный дым учениковых прыжков: вскинув ведро, Антон тут же отпрыгивал в сторону от эпицентра ненавистной капли. Но как-то на перекуре Петр Тарасович сам сказал:

 
– Видишь, Тоша, у меня нос мокрый, как у пса?

 
Антон подобрался: еще бы не видеть! Ничего другого он уже и видеть не может! Но он как можно спокойнее сказал:

 
– Так ведь холодно уже, Пётарасыч.

 
– О-то-то и оно, что холодно, – подтвердил Петр Тарасович низким, доверительным от прокуренности голосом. –…Да только не сейчас холодно-то. От как стукнет полста пять – о тады скажешь, что холодно. Мой нос колотун заранее чует… Даром надбавки не дадут. Надбавят тут, – он хлопнул себя по карману, – так надбавляется и тут. – Он подкинул ладонь к носу и заодно смахнул каплю.

 
– От так-то, – сурово резюмировал наставник. – Годов через пять и у тебя побежит…

 
– Не побежит! – бодро заверил Антон. – Не успеет. Вот возьму свое – и привет.

 
В середине сентября пришло бабье лето. Капля под носом Петра Тарасовича испарилась в последних теплых лучах солнца, и Антон стал забывать ее.

 
Но дня через три Северный Ледовитый, шутя, дунул и на бабье лето. Учитель с учеником поднажали, чтобы успеть, покуда тепло, побелить водоем. Первый опрыск, хоть и с трудом, но лег, а второй – пополз холодными змейками, смывая первый. Нервный ученик был в отчаянье, но учителя трудности не смущали. Пришлось выйти в воскресенье и подогревать побелочный клеевой раствор, в который Петр Тарасович для вящей вязкости вбухал жидкого стекла.

 
В один из последних дней сентября водоем был готов. Внешне он представлял собой обыкновенный, оштукатуренный снаружи дом с односкатной крышей, восемь на десять и высотой три. Но дом был без окон и дверей, совершенно глухой, если не считать квадратной дверцы водозабора.

 
…И вот в начале октября наступил день приема. Инспектор гос-пож-охраны, приглашенный в комиссию, вдруг, не обойдя еще сооружения, потребовал ключи.

 
– Что за ключи? – не понял директор.

 
– Ключи от водоема, – похлопывая себя планшетом по бедру, сказал инспектор.

 
– Какие еще ключи?! – с недоумением вопросил директор. – У нас на водоеме нет входа.

 
 Последовало неприятное молчание. Теперь недоумение вкралось в инспектора пожнадзора. Планшет его, занесенный для очередного хлопка, неопределенно застыл в воздухе.

 
 – А-а как… как вы туда попадете? – спросил он, от неожиданности даже сомневаясь в правомерности своего вопроса.

 
 Члены комиссии, в том числе и Петр Тарасович с Антоном, воззрились на автора устного проекта водоема – директора Мишутина. Александр Александрович нервически дернул локотком, будто его уже собирались арестовывать.

 
– А-а… з-зачем, зачем туда попадать? Забирать будем отсюда, через гидрант. Вот для него утепленная дверка. А заливать сверху – через крышу. У нас там, в конце концов, специальный люк имеется. – Директор обидчиво задышал.

 
Ожидающее лицо инспектора, однако, не удовлетворилось.

 
– Стой, я ничего не пойму! – соскочив с официального тона, вскричал он. – А как же наружный доступ к баку?

 
– Для чего ды… доступ? – спросил директор, и предательская догадка дрогнула в его голосе. Видно, он начал что-то понимать, но делал вид, что ничего не понимает.

 
– А если он у вас потечет? – защищаясь от директора знанием дела, спросил инспектор. – Как вы узнаете – где? И каким образом вы тогда заделаете дырку? Да вы что, товарищи! – и планшет взлетел, будто инспектор собирался отмахиваться им. – По периметру бака положен проход не менее семидесяти сантиметров! – он извлек из планшета "Инструкцию по оборудованию пожарных водоемов в районах вечной мерзлоты". – Вот тут все написано.

 
– А то мы не знаем, что там написано… – директор сделал вид, что давно знаком с инструкцией. Он бодро залистал ее, надеясь найти лазейку в истолковании пункта о семидесяти сантиметрах. Инспектор, осадив директора, отлистал несколько страниц, ткнул пальцем в коварный пункт и, великодушно дождавшись прочтения, сказал прежним официальным тоном:

 
– Так что, дорогие товарищи, принять водоем никак не могу. – После чего сунул инструкцию обратно в планшет и вновь принялся терпеливо похлопывать им по бедру.

 
Тут все разом заговорили, – у каждого просился наружу довод. Директор горячечно заверял, что ни о каких протечках и речи не может быть; механик базы клялся, что швы между листами бака наварены толще пальца, и, в подтверждение, тряс перед носом инспектора самым толстым пальцем; главбух горестно констатировал, что лимиты на капремонт исчерпаны, и тут же начал угрожать директору, что он не позволит в этом году расширять стены водоема или уменьшать бак. Даже Петр Тарасович подпустил в голос извечно козырную обиду непосредственного труженика:

 
– Чё ж эт получается: за шиши пуп рвали… – глухо забубнил он, хотя и знал: уж что-что, но зарплату, во избежание еще больших неприятностей, директор выдаст наверняка – хотя бы как автор устного проекта.

 
…И лишь на третий день, с унижениями, был принят к эксплуатации водоем. Директор лично ездил к начальнику пожарной охраны, после чего ему пришлось выкатить алчным пожарникам большую бочку нитрокраски любимого ими алого цвета для омоложения техники и "городовых" полос безопасности на каланче.

 
(Между тем, это была бочка целевого назначения – для усиления яркости хвостов и крыльев полярной авиации, уже посеченной суровыми метелями, - так что Александр Александрович потом выдержал и пару неприятных телеграмм от командира объединенного авиаотряда, - благо, расположенного в тысяче километрах севернее, а не то бы это была  пара "ласковых"… Но, проанализировав ситуацию, директор, по слухам, все же пожал плечами: "Какая разница - каланчу ведь против авиации и покрасили!")

 
Но с наступлением отопительного сезона начался новый этап водоёмных неприятностей. Сразу после подачи воды в не опрессованную заранее систему отопления выяснилось, что, по закону подлости, она течет в самом недоступном месте – во вводе под нижним брусом, у самого бака. Директор, ругнув механика с его толстыми пальцами, вызвал Петра Тарасовича с Антоном, еще не успевших получить расчет.

 
После трех часов стесненных до неприличности ножовочных дерганий подпилили два нижних бруса. Вводная труба была уже в большой луже воды, режущей невидимым лучиком из небрежно сваренного стыка. Вызвали водокачку, она понизила уровень лужи, выявив подлый лучик.

 
Систему перекрыли, пришла очередь сварщика, – не того, что варил стык – того директор на время дисквалифицировал – а другого. В самоотверженной позе, лежа без защитной маски на дне ледяной лужи и мотивированно матеря все вышестоящее начальство от механика базы до господа бога включительно, он сумел наплавить на отверстие металл. Механик тут же подарил ему мерзавчик спирта из аварийного фонда, призывая отпить сразу хотя бы грамм сто – во имя согрева.

 
Когда систему пустили вновь, и вода в баке нагрелась, оказалось, как и предрекал Петр Тарасович, что с отоплением переборщили. Водоем начал дышать проснувшимся вулканом. Из-под крыши, как из-под кепки деревенского ухаря, локонами повалил пар. Начали скапливаться группы изнывающих от ожидания снабженцев. Суровые лица полярных шоферов-дальнобойщиков смягчались теплым юмором. Кудрявый пар напоминал им кастрюльный уют далекого домашнего очага, а пухлые сталактиты снега – и вовсе зимнюю сказку.

 
Механик базы озабоченно, но безвольно отирался у водоема, время от времени скрываясь в облаках пара. Без директора он не решался хотя бы отключить отопление: морозы в октябре доходили уже до тридцати.

 
Вернувшемуся из облснаба директору доложили о вулкане уже на аэродроме. Не переодеваясь после расположенного южнее областного центра, в легком командировочном пальто и в шляпе, Александр Александрович Мишутин помчался на базу.

 
Когда его газик с лихим скрипом осадил у водоема, к крыше уже была приставлена железная лестница. Бренча пуговицами пальто о ступени и заранее потея от неприятностей, директор полез наверх. Механик с замом, а также шофер со слесарем страховали снизу. Вокруг водоема было оживленно, радостно, как в зимний выходной день у пригородного гейзера. Пухлые комья снега под крышей нарядно колыхались. Чей-то не зависимый от директора голос любезно посоветовал:

 
– Не мешало бы захватить веник…

 
На крыше, уже раздвинув шиферные листы, ждали Петр Тарасович с Антоном.

 
– Открывай! – властно велел директор.

 
Напарники с трудом рванули разбухшую крышку. Жахнул смерч пара, тут же подхватил, унес шляпу директора.

 
– Ура! – взревели шофера и снабженцы, пускаясь за шляпой.

 
Теплый ветер из люка развеял длинный директорский волос, выращенный на висках для прикрытия голого темени.

 
– Отсечь пятьдесят процентов отопления! – крикнул руководитель базы в приказном порядке, безадресно и оттого клокочуще гневаясь. Лысый и одновременно косматый, с вымазанным о ржавую лестницу животом, с пучком стекловаты, прилипшим к потному лбу, он был настолько устрашающ, что один из двух регистров отопления тотчас же отсекли, а залапанную шляпу вернули.

 
Водоем, а вслед ему и директор, начали медленно остывать.

 
И все же уменьшение тепла наполовину не принесло желаемых результатов. Кратер хоть и перестал куриться, но низко нависшее перекрытие продолжало напитываться испаряемой влагой. Стекловатный утеплитель набряк, прогиб деревянных балок легко просматривался невооруженным глазом. По верхам стала отваливаться штукатурка, ощеривая под карнизами голую дранку. На стенах замерзали голубовато-грязные потеки – талое похмелье сталактитовой "сказки". Новенький водоем был в плачевном во всех смыслах состоянии, напоминая перекисшую квашню.

 
В сложившейся обстановке директор Мишутин взвалил все текущие дела базы на своего зама, а сам вплотную занялся непокорным объектом.

 
Положение было серьезным. Выключать отопление нельзя: тридцатиградусный мороз. Оставлять водоем сырым – тоже: к весне он совсем облезет, что адекватно отразится на базе в лице директора. Оставлять базу без воды не позволят пожарники. Кроме того, от тяжести перекрытие могло, чего доброго, рухнуть: под кровлей продолжала скапливаться вода во всех своих известных в природе нежидких формах – искусственного снега, инея, изморози, просто льда и чуть ли не фирна.

 
Директор мобилизовал умственные ресурсы сотрудников. Технический консилиум высказался в пользу металлического перекрытия по баку с выпуском дыхательных трубок в атмосферу.

 
Будучи не в состоянии вызвать учителя-чернушника, уже получившего расчет, директор вызвал совестливого от молодости ученика-инженера.

 
– Антон, – оказал он, твердея голосом и умоляя взглядом; ты начинал, ты и добивай. Находи сварщиков, выписывай наряд, приступайте!

 
Сварщики запросили сильную сумму, мотивируя трудными условиями работ: над теплой водой да еще все время ползком, так как крышу решено было не разбирать. Они даже искали в расценках тропический коэффициент на влажность, но не нашли; а опустошить бак им не позволили, подвесив сакраментальный вопрос: "А если пожар?". Обстановка приравнивалась к аварийной, поэтому директор сам мужественно проделал весь обычный путь шабашно-зарплатной утряски.

 
Хлопнули по рукам – приступили. Варили по вечерам: оба сварщика работали на постоянной. Сразу же втащили через люк швеллеры и прихватили их к стенам бака в качестве металлической обрешетки. Ее сделали на полметра ниже верхней кромки, чтобы осталось пространство хотя бы для ползанья. По швеллерам набросили стальные листы, и пока специалисты сваривали их между собой, Антон проделал в крыше четыре дыры и пропустил сквозь них метровые отрезки труб – он называл их "ноздрями" бака.

 
По поводу ноздрей у Антона с директором возникли трения. Директор решил делать четыре ноздри, каждую диаметром 10 сантиметров. Антон предложил вместо четырех по 10 сделать одну в центре диаметром 30 сантиметров. Он хотел облегчить себе работу, а дыхательно-пропускная способность бака даже увеличилась бы. Свой резон инженер подкрепил расчетами. Но Александр Александрович ни о каких пи-эр-квадратах и слышать не хотел, сказав, что ему будет спокойнее, если над водоемом будут куриться именно четыре ноздри.

 
– С этими пиер-квадратами как бы не того… – молвил он, невольно взглянув на любимую шляпу, залапанную шоферюгами, в связи с чем перенесшую унизительную процедуру в химчистке.

 
…В последний день, когда оставалось приварить уже цельнолистовое перекрытие к стенкам бака, Антон решил не выходить – то была чисто сварная работа. Он сходил в баню и не спеша выпарил из себя водоемную нервотрепку.

 
…А в первом часу ночи, когда он засыпал в свежем белье за брошюрой "Проблемы сезонного строительства" группы авторов, в окно вдруг требовательно застучали. Это был курьер от директора.

 
– Пожар!! – выдохнул он и еще успел: – Горит пожарный водоем! – после чего задохнулся.

 
– Что за черт, – забормотал Антон, суматошно продирая ноги в кальсоны. – Какой-то черный юмор. Там же гореть нечему – вся древесина сырая. Или ты смеешься надо мной?

 
– Какой смеешься! – вскричал курьер, едва отдышавшись, – Сань-Саня требует тебя – тушить. Не знают, как тушить! Пожарники уже полводоема перекачали, а оно горит. Горит!

 
В тот вечер события на объекте развивались, как в классическом водевиле, когда весь сыр-бор громоздится на взаимно неполной информированности сторон. Сварщики, оставшиеся варить перекрытие по баку, не предполагали, что за его стенками помещен опилочный утеплитель. Антон же, оставляя сварщиков одних, не сообразил, что опилки могут загореться от жара сварки, – инженерное его воображение застряло в пятимиллиметровом железе. Действительно, в переувлажненном водоеме гореть было нечему. Нечему, кроме опилок, – они сохранились сухими в рубероидной оболочке.

 
Сварщики, удивляясь едкости дыма, пытались найти прецеденту мало-мальски путное объяснение.

 
– Электроды – дрянь. Говорил тебе, прокалить надо, – ворчал и кашлял старший сварщик на младшего в тесном сумеречном пространстве. – Давай хоть Ялты немного хапнем.

 
Младший, сомневаясь в выдвинутой причине, но не находя своей, молчал, не желая кашлять. Они подползали к люку, становились спинами в полный рост и жадно "хапали Ялту" – свежий морозный воздух. Проветрившись, вновь ныряли в густую мглу, едва пробиваемую переноской.

 
Когда работу закончили, а было уже часов десять, мастера плавленного металла, наспех скрутив кабели, побрели, пошатываясь, к раздевалке.

 
– Фу-у, ну его к бесу, – сказал старший, утирая профессиональную слезу. – Что-то я сегодня от дыма забалдел.

 
– И я торчу, – признался младший.

 
Крепкое сомнение, однако, не позволило им после раздевалки сразу идти к вахте. Не сговариваясь, сделали небольшой крюк, чтобы еще раз взглянуть на возмутительное сооружение.

 
Водоем по периметру источал обильную облачность неизвестного происхождения.

 
– Что это там все валит? – изумился старший. – Неужели наш дым не выдохся?

 
– Да вода пари;т, – успокоил его, да заодно и себя, младший.

 
– Какая тебе вода! – разозлился вдруг старший. – Не мы разве всё наглухо заварили! Должно только с антоновых труб валить… Слушай, никак, там что-то горит?

 
– Да что там может гореть?! – разозлился теперь младший. – Крыша, стены сырые. Между стеной зазор…

 
Они тревожно замолчали, подошли ближе и напрягли ноздри.

 
– Никак, горелым несет?

 
– И я чую. Но что горит? Огня-то не видно!

 
– Тебе что – дыма мало? Вон он как прёт, – усугубляя тревогу, сказал старший и неуверенно, словно пробуя на язык пугающее слово, протянул: – Пожа-ар, что ли?..

 
– Пожар! Пожа-а-ар!! – подхватил младший, стыдливо вживаясь в паникерскую протяжность голоса.

 
– Чё орешь! – заорал старший, суматошно расстегивая полушубок. – Все ушли! Беги на вахту – вызывай пожарных, а я уж начну…

 
…Когда дежурный пожарной части доложил начальнику пожарного караула, что горит пожарный водоем, – тот на секунду растерялся. Пожарный водоем не попадал в рамки его должностной инструкции. Начкар назубок знал, что; делать в случае пожара в жилых домах и зданиях общественного назначения, он неоднократно тушил пожары в гаражах и складах и хладнокровно разбирался в обстановке, возникающей на объектах всех прочих типов. Но пожарный водоем не относился ни к одному типу пожароопасных объектов по той лишь простой причине, что сам он был объектом пожаротушащим. И начкар вдруг остро осознал, что впервые можно проявить безраздельную инициативу. Ощущение полновластного хозяина ситуации бодрой волной поднялось в его собранном, чутко натренированном теле – и…

 
– Автолестницу и мотопомпу! – скомандовал он боевым голосом.

 
– А мы, что, не едем? – высунулся уже из кабины командир автоцистерны.

 
– На хрена коту горчица! – твердея в своем оригинальном решении, гаркнул начкар и, перекрывая рёв мотора, зычно пояснил: – Там же свой бак на две сотни кубов!

 
Командир цистерны покорно пожал плечами – впервые на его памяти не посылали на пожар воду.

 
Автолестница с прицепной мотопомпой недорезанной свиньей уревела на объект. Ее полыхающая мигалка, эта суровая пародия на огонь, выхватывала из захолустной темноты Больших Ягод озабоченно застывших редких прохожих.

 
Через пять минут пожарные нервно гарцевали на рукаве мотопомпы перед водоемом. Но деревянная дверка – доступ к водозаборному гидранту – уже была охвачена огнем. Именно здесь, в единственном проеме в стенах, опилочный огонь прорвался наружу. Азартно трещали похеренные мусорные отходы, ядовитым огнем шипел рубероид, и вылетали кометами опилки.

 
– Безобразие! Я не могу работать без воды! – заголосил пожилой колонщик автопомпы. – Где обещанные двести кубов?

 
– Там! Внутри! В баке! – отвечали сварщики, колотя полушубками по горящей дверке.

 
– Как же туда подключиться? – изнывающе допытывался колонщик.

 
– Все наглухо заварено! Только через гидрант!

 
– А люк?! – взвыл старший сварщик. – Люк! Люк! Мы забыли про люк! Там наверху у нас есть лючок! – Он улыбался с пугающей белозубой радостью на закопченном лице.

 
Потащили наверх тяжелый всасывающий рукав.

 
– Еще немного! – донеслись от центра крыши нетерпеливые голоса сварщиков.

 
– Все! И так, считай, десять метров! – обиделся колонщик, но уточнил: – Два куска по четыре.

 
– Не хватает полметра… – сдавленно кричали сварщики, дергая гофрированный рукав.

 
– Где ж я возьму вам эти полметра! – недовольно сказал колонщик. Видимо, со скрытой досадой вспомнил, что не захватил дополнительный всасывающий рукав, уверенный, что тот как всегда не понадобится. – Безобразие! – громко ворчал он, забываясь от разоблачительных дум. – Почему люк в центре крыши? Непорядок…

 
– Кто знал… – отозвались сварщики.

 
– Может, поднять помпу автокраном? – выдвинули проект. – Где дежурный крановщик? Пусть выгоняет кран!

 
– Дома крановщик, отдыхает уже…

 
Тут в действие, вернее, в оцепенелое бездействие, активно вмешался командир не нужной здесь автолестницы:

 
– Где у вас кран? Да нет – с водой… Вёдра! Давай вёдра! Надо тушить гидрант. Связной, вызывай начкара!

 
Вмиг сорвали замок с фактуровочной, и оттуда посеменили пожарные с ведрами. Первые, расплесканные от бега порции, вступили в схватку с огнем. Огонь, как испуганный, приседал, но тут же ярился новой порцией горящего мусора. Пожарные, сварщики и даже прихрамывающий вахтер Семен Чтопор затрусили за водой по второму кругу. Оставалось еще чуть-чуть, и у Семёна побежка даже стала симметричнее…

 
Вдруг на панораму горящего водоема обрушился разорванный эфир. В воздухе засквозило нечто сугубо адское: йюу-у-йюу! йюу-у-йюу! – от чего в ранимой груди всякого гуманитария что-то обрывается раз и навсегда… То был бодрящий для слуха пожарных голос родной автоводоцистерны. В отличие от старомодного свиного рева, новенькая машина расчищала себе путь электронно-синтезированной жутью, еще не привычной для ординарного уха. Впереди, рядом с шофером, сидел начкар, – смог-таки сам очнуться от гипноза личной инициативы. Сквозь лобовое стекло спешащей машины он уже вел визуальную разведку.

 
Из резко осадившего автомобиля посыпало подкрепление. Начкар лично направил злую струю на горящий проем, – и та моментально расправилась с огнем. Наконец-то клацнули рогатые полугайки гидранта и всасывающего рукава – в многоатмосферной страсти они как бы сплелись в единую гайку. С тугой клоповной сытостью вздулись рукава. Команды штурмовали водоем. Послышалось щелканье шиферной кровли.

 
– Где тут горит? – опять закапризничал колонщик автопомпы, тоже для чего-то влезший наверх. – Я не могу оценить обстановку.

 
– Ломай шифер! Да не там – над стеной! – начкар яростно заработал топором, реабилитируя себя за допущенную заморочку.

 
С крыши со скандальной беспорядочностью полетели обломки шифера, бруски, стекловатные хлопья и целые щиты наката. Пожарные рвались к огню. Их несгораемые сапоги гремели уже по перекрытию бака. Дым повалил гуще, но огонь не появлялся. Четыре плотные струи уперлись в щель между стеной и баком. Натужно гудела водопомпа. Струи, как слепые прожектора, шипели, шарили в щели, ища огонь. "Ищ-щу, ищ-щу, – услышал бы отстраненный от ситуации гуманитарий, – ещ-ще, ещ-ще…".

 
Одежда пожарных бойцов покрывалась ледяными чешуйками. Кончилась вода в цистерне, а дым все валил густо-грязными клубами. Время шло, мотопомпа исправно метала воду, понижая ее уровень теперь в баке, а дым все измывался над людьми. Срабатывала третья сторона водевильной неразберихи: пожарники не знали, как устроено щелевое заполнение.

 
– Что там такое горит? – первым встревожился колонщик. – Я тут пятый раз прохожу – и все псу насмарку. Это не работа! Я так больше не могу!

 
– Нерви-ишки, нерви-ишки… – подбодрил его начкар.

 
– Может, обратно багор, Ларионыч? – предложили снизу.

 
– Да тут еще нечего оттаскивать, – досадливо обронил колонщик.

 
– Лейте еще, ребята! Там должны быть опилки… – канючил Александр Александрович Мишутин. Вызванный вахтером базы, он прибыл одновременно со второй машиной, сразу полез на крышу, чудовищно вывалялся в стекловате, закоптился дымом и мешал всем работать. Сообразив, наконец, что от него мало толку, весь мокрый, обосновался в центре крыши и время от времени давал оттуда умоляющие указы.

 
– В чем дело? Где ваши опилки? – возмущенно крикнул начкар, соскакивая с балки на бак. "Бак!" – громыхнул бак. Начкар посветил фонариком в дымной щели. – Какая у вас тут конструкция?

 
– Я сейчас, эм-м, не совсем четко представляю, – засуетился директор, вглядываясь в мокрую тьму. – Но можно вызвать строителя.

 
– Ну, так и зовите! Видите, ни хрена не подавить очаг.

 
Директор кубарем скатился вниз, мгновенно назначил курьера за Антоном, а сам в немой апатии стал замерзать под стенами рокового сооружения. Вдруг его охватил приступ руководительства: велел зацепить тросом стену водоема, сорвать ее к чертовой бабушке и выяснить, наконец, действительно ли это горят пропитанные гипсом опилки, а если и горят, то почему не гаснут под обильной водой? Одна из пожарок, зацепив нижний брус, долго елозила всеми шестью ведущими колесами по снегу, пока не оторвала никому не нужную завалинку. Опилки местами прогорели до земли, и огонь под брусом деловито переходил на утепление завалинки. В мгновение ока пожарники истребили местные очаги. Но основной огонь, – огонь между стенами и баком, – по-прежнему интриговал своей неугасаемостью.

 
Но вот в половине первого ночи прибежал непосредственный исполнитель конструкции, далеко опередивший курьера. Сердце Антона больно сжалось при виде распотрошенного его шабашного детища. Издалека все это смахивало на агонию перегретого паровоза, уже откинувшего колеса… Всё вокруг было загажено шиферным, стекловатным и деревянным хламом. Тлели щиты развороченной завалинки. Среди обломков ледяной бабой скакал замерзающий директор.

 
– Антон! – простонал он, – что же ты тут такое наворотил?! Выручай, показывай…

 
По лицу Александра Александровича плыли холодные слезы брызг. Жалкий вид директора поднял в Антоне кратковременную злость к своему учителю. "Ах, ты, чернушник! – неслышно зашипел он. – Пропитали б опилки – не загорелось бы! Вот тебе и где видано… Не повезет – и на водоеме собственном обожжешься…".

 
– Ничего, Сан Саныч! Восстановлю сам, бесплатно, – пообещал он в горячке.

 
Пожарная дружина уже требовала его наверх.

 
– Показывай, что где тут намудрил…

 
– Што где ту-ут, штогдетут… – завелся и Антон. – Рубите рубероид! – он выхватил из-за пояса ближайшего пожарника топорик. – Толь тут сверху,  если непонятно – прокладочный толь. Штогдетут… Толь тут – два слоя! Всё! Течет! Мимо! Опилок! – в такт словам он зверски кромсал рубероид, перескакивая через балки.

 
Освобожденный дым повалил гуще, в глубине забагровел огонь.

 
– Пожа-арнички! – куражился Антон, выплевывая стекловату. – Не разобрались, а льют. Штогдетут. Лишь бы лить! Вам что – с литража платят?

 
– Потише, ты, рубероид! – огрызнулся начкар. – А то, как бы не сгорел со своей толью. Завтра вот как притянем тебя к ответу… Посмотрим, чем рубить будешь …

 
Наконец-то с огнем расправились. О нем напоминало лишь угасающее испарение. Подъехала дежурная машина с супругой Александра Александровича, с фляжкой коньяка в ее ридикюле, с тремя одеялами и увезла обледеневшего директора.

 
– Безобразие… – потихоньку унимался пожилой колонщик Ларионыч, следя за намоткой рукавов. – Три часа на такой пустяковый очаг. Мартышкин труд… Сколько воды зря ушло. Таким количеством я, знаете, какие пожары тушил? Вы такие и в кошмаре не увидите…

 
Сварщики с горечью считали дыры на полушубках.

 
– Знать бы такое дело, – сокрушался старший, – да на пару сотен больше затребовать…

 
– Да надо было хоть переодеться, – упрекнул его младший. – А то – беги-и скорей, беги-и…

 
– Кто знал… – возразил старший и в шутку добавил: – А то можно было б и чайку попить.

 
– Где б ты его вскипятил? – поддержал его младший, чумазо улыбаясь. – Сперва один дым валил…

 
Вахтер Семен Чтопор, подчеркнуто припадая на протезную ногу, похаживал возле водоема в ожидании, когда посторонние люди очистят охраняемую территорию. ("Прокруст, прокруст – протезный хруст", – послышалось бы иному ушлому гуманитарию).

 
– За столько-то лет ни одного пожара, – рассуждал Семен. – И вот посетил петух… Здря, эт-сам, водоем ставили. Только хлопот с него, а толку никакого. Господи лососи… Сам себя еле потушил…

 
Уставшие пожарники не стали возражать темному вахтеру. Они скрутили инвентарь, покомандно расселись и, легонько, назидательно порёвывая, уехали с работы в родной пождом. Не исключено, что сама провоцирующая фамилия вахтера – а они не могли не знать ее из-за неслыханности* – поторапливала их к скорейшему расслаблению…

 
И Антон в громоздком одеянии побрел к себе. Ледяная корка растрескалась, но не отдиралась. "Так, наверное, чувствует себя космонавт в скафандре, – думал Антон. – Только вот тело у него от стекловаты не чешется…".

 
… Пожарники к утру остыли (точнее, к обеду отоспались) и обошлись с ними мягко. Антона и директора оштрафовали на десять рублей каждого как соавторов проекта, а сварщиков – на пять, как исполнителей пожара.

 
Ругая себя за обещание, данное в суматохе, Антон вечерами восстанавливал развороченный водоем. "Эх, болвантус, можно было б и за наряд… Но ничего, – пришла вскоре дельная мысль, – зачтется на следующей работе". Петр Тарасович сразу заявил, что на бесплатный труд у него рука не поднимется.

 
– На кой ляд обещал, – расстраивался он. – Кто ж теперь зазря работает! Каждый смотрит, где себе пользительней. А ты еще шабаём зовешься… – И он добавил свое усталое "Пюф-ф" – совсем как "Тьфу".

 
Самое большее, что он смог – отпускать ученика пораньше с очередной халтуры. За неделю Антон отремонтировал крышу, грея мёрзнущие от гвоздей пальцы в дыхательных трубках. Потом, пыхтя, подтащил и приколотил щиты завалинки.

 
…Всю зиму водоем проторчал бельмом на глазу в целом благополучной снаббазы. Поэтому весной, по первому теплу Александр Александрович вызвал соавтора и выписал ему наряд на текущий ремонт.

 
Антон к тому времени выбился в самостоятельную шабашную единицу. Петра Тарасовича он бросил и мечтал о бригаде, которую соберет и возглавит летом, а пока вызвал с "материка" собственного напарника – бывшего однокашника Григория Пенского, "житейская ладья" которого, по его просительной телеграмме, как раз тогда "села на мель". Почуяв шабашные амбиции Антона, Пенский загодя называл его "бригадиром", а себя, соответственно, "помбригом".

 
Так вот, ремонтировали уже с помбригом. Услышав историю болезни водоема, Пенский радостно ржал, но в итоге посетовал, что с объекта уже взяты все деньги и весь юмор.

 
И все же немного юмористических денег перепало и помбригу.

 
В начале лета Александра Александровича Мишутина перевели в облснаб на более ответственную работу. А новым директором стал энергичный  старик Иван Константинович Донцов. Снятый с должности директора ремонтно-механического завода за неимением высшего образования, он весь свой директорский пыл и оргпривередливость перенес на мелкую для его размаха снаббазу. Уже через месяц, кроме прочих вопросов, он выявил также то, над чем безуспешно бились зачинатели пожарного водоема много лет назад, именно: почему база, не имея водоема, все же бесстрашно функционировала. Прожженным своим нюхом Иван Константинович заподозрил: на территории базы, наряду с обычной водопроводной ниткой – а может, и параллельно ей, – по всем правильным идеям, должна быть предусмотрена и пожарная нитка, то есть нитка высокого давления. Инженеру базы было велено поднять документацию. Но там пожарная нитка не значилась. И тогда вредный старик-директор, буркнув: "Не верю, утеряли, вахлаки", – сам решил исследовать короб коммуникаций.

 
В присутствии нового-старого директора и механика базы слесарь-сантехник, ворча "да нет там ничего", оторвал гвоздодером верхний щит теплотрассы.

 
– Оголяй! – приказал Донцов.

 
Слесарь отгреб опилочный утеплитель, обнажив пучок труб. Директор возбужденной ищейкой лично полез в короб.

 
– Так. Это подача отопления, а это, насколько понимаю, его обратка. Так? Та-ак… – Пальцы его поскакали перебирать трубы. – Это, конечно, канализационная чугунка, а это, наверное, холодный водопровод. Так? – он под острым углом взглянул на слесаря.

 
– Так… – подтвердил слесарь, маясь с гвоздодером в руках.

 
– Так… – эхом отозвался и механик, внимательно вперившись в пучок труб.

 
– Та-ак, пошли дальше, – натянул голос директор, и его сухощавая ладонь скользнула под пучок, а глаза округлились и выжидающе посмотрели вдаль. Через секунду они переметнулись на подчиненных.

 
– А вот это что? – директор на миг улыбнулся зловещей улыбкой иллюзиониста.

 
Слесарь и механик, стараясь на него не дышать, тоже сунули руки под пучок. Там явственно прощупывалась еще одна труба. Донцов выхватил гвоздодер из ослабших рук слесаря и монтажным концом раздвинул верхние трубы. Неизвестная прощупывалась теперь и взглядом.

 
– Что за труба? – повис в воздухе трудный вопрос.

 
Подчиненные молчали. Донцов угрожающе поулыбался и вдруг луженно грянул:

 
– Я спрашиваю: что за труба?!

 
Работники базы недоуменно поникли, и директор по старой привычке крупномасштабно выругался. Продолжая клеймить разгильдяйство и безответственность, он выдернул гвоздодер из труб, метнулся от работничков и побежал вдоль короба коммуникаций. Механик и слесарь подчиненной тенью ринулись за ним. Но вскоре обнаружив, что бежит он в сторону забора, директор повернул назад, столкнулся с "тенями", раздвинул их плечом и, размахивая гвоздодером, пустился по трассе вглубь базы. "Всё есть! Всё!" – запальчиво крикнул он, миновав ломящуюся от запчастей эстакаду, – видно, вспомнил заявление слесаря "да нет там ничего". Тут же попутно пообещал срезать того с полставки на четверть, а механику – наложить мораторий на премии.

 
У пожарного водоема короб имел небольшое уширение с крышкой. Директор откинул ее и принялся азартно ворошить опилки.

 
– Разгрести! – кинул он подбежавшему слесарю.

 
Когда показался верхний рог полугайки, директор, забыв про гнев, торжествующе крикнул: "Ага!".

 
В рыжих от времени опилках был обнаружен конец неизвестной трубы, снабженный пожарной полугайкой еще старой, трехрожковой, конструкции и обычным поворотным вентилем.

 
– Открывай! – безоговорочно велел директор.

 
Кран, омертвевший от долгого бездействия, не поддавался.

 
– Молоток! – со сдержанной нервозностью хирурга бросил директор.

 
У водокрана скапливался любопытствующий народ. Прибежал человек с молотком – застучала работа. Ручка вентиля нехотя поддавалась. Вначале закапало, и у людей заострились лица. Вдруг разом хлынула застарелая ржавь,  – из трубы будто рванулась гидра. Скептики, спасая брюки, отпрыгнули. Оптимисты же, сразу занявшие правильную позицию, практически не шелохнулись, – не считая позыва одного из них на аплодисменты. Директор удовлетворенно выпрямился.

 
– Это и есть пожарный водопровод, – констатировал он и, ткнув гвоздодером в стену водоема, добавил: – А сооружение дежурило совершенно зря!

 
( И вот что вскоре удалось выяснить.  Оказывается, в Больших Ягодах существовал единственный на весь городок источник высокого давления. Заложили его одновременно с корпусами автотранспортного предприятия и прилегающего к нему РМЗ.  Сердце источника, представляющее собой крытый резервуар с парой мощных насосов автоматического срабатывания, располагалось в автомойке АТП, а совмещенные с теплотрассами, по той же аналогии, "артерии" охватывали обе территории.  Почему одна из них перекинулась ещё и на территорию соседней снаббазы, неизвестно.  Возможно, тогдашние директора дружили семьями, и незапланированная переброска, просто, была "подарком". О котором, после очередной смены директоров, благополучно забыли.  Но, вот, генно-техническая память директора Донцова таки сработала.  С чем мы его и поздравляем. )

 
…Через несколько дней Антону сообщили, что его хочет видеть новый директор базы.

 
– …Какого еще водоема? – растерянно спросил Антон, когда Донцов предложил ему наряд на полную разборку.

 
– Того, что вы сами строили.

 
И директор в двух словах успокоил ошалевшего Антона.

 
Ожидавшего в коридоре помбрига бригадир обрадовал: на пожарном водоеме остались и зарплата, и юмор.

 
На разборке стен Антон клял себя за былую старательность. Год назад, невзирая на бурчание Петра Тарасовича, он, помимо шипов, косо вбивал в каждый брус еще и двухсотмиллиметровые гвозди. Чудовищной силы крепеж теперь ревмя ревел, сопротивляясь, и над складами, эстакадами, над конторой и фактуровочной - над всей снаббазой, над прилегающей коротенькой улицей Техснаба, параллельной такой же - имени Плеханова, и длинной Советской  - одним словом, над всем городком от пилорамы на окраине до танцплощадки в парке, где вечерами гремел и лязгал вокально-инструментальный ансамбль, и длинноволосые ребята страстно ревели популярный шлягер "Но ты не знаешь о любви моей!" (хотя все горожане знали об этой громкой любви по средам, субботам и воскресеньям), разносился натужный деловой стон, далекий от любовного…

 
В связи с чем, досталось Антону и от Григория Пенского.

 
– Не Колизей же воздвигал, обалдуй! – ныл помбриг, повисая всем телом на титаническом ломе; они его уважительно называли "ломярой" и уносили с работы вдвоем.

 
…А вскоре хозяйственный директор сумел оформить пожарную емкость как металлолом. На свеженький бак накинулись трое газорезчиков и покромсали его на транспортабельные, крашенные кузбасс-лаком листы. Эти листы, вместе с неликвидными запчастями на устаревшие трактора, с охотой закупила соседняя Япония, голодающая по металлу.

 
Потом, солидно лязгая гусеницами, пришел бульдозер и, разровняв площадку, не оставил об удивительном сооружении никаких воспоминаний. Почти никаких.

 
А рядом, у крышки короба, в землю вбили табличку на металлической ножке. На табличке толстыми красными буквами до сих пор изображено: ГК .  Родительскую тайну этого гибрида, доступную не всем гуманитариям, каждый пожарник знает как "отче наш", ибо это не что иное, как пожарный кран.
 

 
 Ленинград, 1979 г.