17

- Будешь еще что-нибудь? – Ариэн, почти не дожидаясь, потянула руки к блюдам, стоящим на столе. Рэн в мрачной задумчивости смотрел на то, как она, даже не взглянув на него за весь вечер, с серьезной непринужденностью собирала в букет грязные вилки.
- Детка, что не так?
- Ничего. Просто устала. - отстраненно ответила Ариэн с видом человека, не настроенного на присутствие кого-либо еще.
Рэн осторожно потянулся к ее руке, но она убрала ее с видом, будто бы просто не заметила его жеста.
Он вздохнул.
- Может, будет лучше, если ты выскажешься?
- Шейле дали ведущую колонку в газете.
- И что?
- Ничего. Просто я за нее рада. - холодно бросила Ариэн, составляя грязную посуду в стопку.
- Прости, Детка, я, конечно, не доктор, но, по-моему, радость так не выглядит. - скептично заметил Рэн.
- А с чего бы ей выглядеть как-то иначе? Мне стыдно даже показаться на встрече выпускников.
- Это еще почему?
- Там сплошь успешные люди, Рэн. Имеющие отличные карьеры, с отличным заработком.
Рэн усмехнулся.
- Несчастные трудяги, в общем. Ребята, имеющие то же, что и ты, но, в добавок к этому, совокупление мозгов.
Ариэн яростно взглянула на него так, будто бы он сморозил какую-то глупость.
- Да что с тобой такое, Рэн?! Ты как маленький ребенок, не понимаешь простых очевидных вещей!
- Было бы в простоте дело. - тихо пробормотал Рэн.
- Почему ты не остановил меня, когда я решила бросить универ! - воскликнула Ариэн.
- Я был твоим парнем, а не учителем. - осторожно напомнил ей Рэн.
- Ты старше!
Рэн закатил глаза и достал из кармана мобильный.
- Один звонок – и колонку ты сможешь начать прямо сейчас.
- Нет. - она яростно взглянула на него - Я могла добиться чего-то в той конторе, если бы ты не заставил меня ее бросить.
Рэн усмехнулся.
- В "Роджер и Джонс" еще никто не поднимался выше клерка.
- А я бы могла!
- Ты была беременна нашим сыном. - напомнил Рэн.
- Ну Шейла же справляется.
- Работа за столом и пешим курьером - не одно и тоже!
- Нет, дело в том, что ты считаешь, что женщина должна быть на кухне.
Рэн покачал головой. С этим все ясно. Чувство бессмысленности разговора захлестнуло его с головой.
- Не на кухне, а в доме, ни в чем себе не отказывая - это разные понятия.
- Это чувство собственности, а я не предмет. - твердо заметила она.
Рэн закатил глаза.
- Детка, я не спорю с тем, что ты не предмет, и то, что у нас разные взгляды на положение дел совершенно не значит, что я лягу костьми под твой товарняк.
- Нет. - почти миролюбиво согласилась Ариэн. - Но в твоем взгляде всегда будет читаться "глупая баба"
- Да с чего ты вообще это взяла?! - не выдержал Рэн.
- Да вот как будто я не помню, как ты выл, когда я работала в "Роджер и Джонс"?! - воскликнула она. - Вот! Вот этот взгляд!
Рэн попытался запомнить выражение собственного лица, чтобы потом взглянуть на него в зеркало, хотя прекрасно понимал, что именно это сейчас и думал.
- Беременная, с сумкой и по жаре! Гениально! - он всплеснул руками, чувствуя подступающую к вискам головную боль.
- Зато у меня было хоть что-то свое. - она с силой стиснула тарелку так, что та хрустнула, развалившись на части.
Рэн быстро скользнул взглядом по ее рукам, а она махом швырнула ее в мусорное ведро.
- Детка, что за дела?  - он с нежностью взглянул на ее разъяренное лицо. - Один звонок - и тебя устроят в газету. И посуда здесь совершенно ни при чем. - он был близок к тому, чтобы улыбнуться, но она гневно откинула прядь волос, упавшую на лицо.
- В задницу себе эту газету засунь, понял?!- резким жестом она пихнула оставшуюся стопку посуды в посудомойку и, развернувшись, вышла из кухни.
Рэн устало опустился на диван. Порой он окончательно терял нить происходящего, как и связь закономерности ее желаний. Сейчас был именно этот момент. Он медленно растер виски, надеясь, что голова все-таки пройдет сама. Он слышал, как она с громким грохотом перекладывала вещи, по своему обыкновению уходя с головой в уборку, чтобы, наконец, успокоиться, а он просто сидел и не знал, что ей сказать. Так трудно порой подобрать слова для человека, не желающего слышать резонных аргументов.
Мобильный, оставшийся лежать на столе, исполнил короткую трель, замигав желтоватым экраном.
Рэн пододвинул его к себе и улыбнулся короткому смс, отправленному Батарейкой.
Эта девочка всегда могла вызвать улыбку.
Рэн посмотрел на посудомойку, оставленную Ариэн не включенной, и, запустив программу, покинул дом. Иногда самое лучшее, что ты можешь сделать - это убраться прочь с глаз, которые не хотят тебя видеть. Все, чем можешь помочь - это исчезнуть и не портить остаток дня. С ревом мотора уносясь вдаль, он несколько раз обернулся на исчезающий позади дом, не желая уходить.

________________________________________

Рэн плыл по волнам времени, закрывая глаза, раскачиваясь, словно маятник, от одного дня к другому, сплетая стороны своей жизни в единое целое, стараясь не отпустить их слишком далеко от себя. Его мир, состоявший из противоречий, по-прежнему стремился вырвать из рук все то, что было ему дорого, но теперь в нем было меньше опустошающей усталости, заставлявшей, прижавшись к земле, сворачиваться в тугой комок, защищаясь от прораставших в нем острых лезвий.
Он снова начал играть. Впервые за много лет вновь взял в руки старенькую гитару с автографом никому не известного музыканта, встреченного когда-то на дороге. Старые строчки любимых песен приходили на ум сами собой, цепляясь за случайные фразы, вытягивая на поверхность тысячи давно ушедших воспоминаний.
Он забыл половину аккордов, и пальцы едва слушались, отвыкнув от былой гибкости и быстроты, но, все же, наверстать забытое в этом деле всегда было проще, чем начинать с начала.
Порой они сидели с Астрид на развалинах у костра, на пару пытаясь вспомнить знакомые им обоим тексты старых, давно ушедших с радиостанций песен. Многого она совсем не знала, не помнила и вряд ли могла бы вспомнить, но что-то из детства доносилось из ее памяти парой строк. И они сидели вместе, собирая мозаику из множества затерянных кусочков, полной грудью вдыхая воздух южных ночей. Подобные мгновения впитывались в кожу, еще надолго оставляя тепло и запах ароматного древесного дыма. В гулком эхе, отражавшемся от разрушенных каменных сводов, казалось, что звуки мелодий возносились в темные бархатистые небеса, расписываясь беглым почерком цепочками хрустальных звезд.
Лето пролетело быстро. Отгорело, как и многое в этом мире, уступив дорогу велению природы, довольно мягкому и золотому в этом климате.
С наступлением холодов они все чаще сидели на скамейке ее террасы с горячим чаем и вином, кутаясь в теплые пледы и друг в друга. Разговаривая, цепляя темы одну за другую, чтобы потом не припомнить, с чего начался этот вечер. А когда разговор обрывался, они сидели, прижавшись друг к другу, слушая стрекот последнего мотылька, ударявшегося о стекло фонаря, освещавшего террасу. Вдыхая сочный и терпкий запах осени, оставлявший на губах тонкий аромат бархатистого дождя. Каждый думал о своем, стараясь безмолвно прислушаться друг к другу, словно пытаясь нащупать незримую мягкую нить, сплетавшую их обоих.
Она рисовала. Полотна рождались одно за другим, и вскоре вся кухня была заставлена ими, едва оставляя возможность ходить. Кисти и краски были разбросаны повсюду, покрывая каждую поверхность ее дома, едва ли оставляя сантиметры свободного пространства.
Вдохновение вплеталось в чувства, заставляя запечатлевать их во всей своей красе, рассыпаясь повсюду обрывками набросков. Мысли и образы переполняли ее, заставляя оставить свой след на каждом праздном обрывке бумаги. Она пыталась сохранить каждую каплю того, что наполняло ее, выразить то, что не смогла бы облачить в слова. Несовершенство речи переливалось цветами, смешивалось терпкими запахами краски и лака, оставаясь нежными прикосновениями на девственно чистой глади, словно попытка передать хотя бы малую часть приятно затуманенного сознания.
Она больше не чувствовала себя одинокой, каждый сантиметр ее дома смотрел на нее тем, что таилось внутри нее. Ей казалось, что, наконец, она вновь обрела, что искала, что мир отвечает ей тем, что она видела в нем всегда.
Рэн все же сумел убедить ее дать ему право организовать выставку. Пришлось подергать за ниточки - и хозяин галереи без труда выделил ей зал.
Рэн с улыбкой смотрел, как она, словно восторженный ребенок, металась от одной картины к другой, готовя полотна к перевозке. Упаковывая их в плотные кейсы, подолгу всматриваясь в каждое свое детище. Он смеялся, и в ответ она бросала игривые дерзкие шутки, делая робкие, нерешительные шаги к своей детской несбыточной мечте. Она теряла реальность, не веря во все происходящее с ней, и каждый раз он подолгу всматривался, улавливая это чувство на ее лице.
Иногда они выбирались куда-нибудь в душные оживленные места с грохотавшей музыкой. Девочку-праздник было трудно удержать дома. Она ловила яркие моменты жизни, впитывая их, словно губка, запечатлевая их поцелуями на его уставшей душе.
Он боялся быть пойманным. Боялся разрушить ту сказку, в которой плотно засел за последнее время. Но противиться возродившейся жажде жить было невозможно, так же, как невозможно противиться воздуху. Обе части его жизни держались одна на другой, крепко связанные им самим.
Он не знал, сколько это продлится, но не уставал радоваться тому, что мог просто свободно дышать, видя осмысленность своего существования в глазах напротив.
Ее дом стал для него необитаемым островом. Тихим и далеким, где они могли укрыться вдвоем в тени деревьев, наслаждаясь пением птиц. И пусть многие бы и осудили его за это, но человеческое сердце не могло биться ни без одной из этих частей.
И теперь, когда он вновь начинал скучать по дому, то тотчас возвращался назад с чувством, что ничто не сможет его сломить.
Они часто слонялись по галерее вдвоем допоздна. В преддверии выставки Астрид тянуло туда все сильней.
Они подолгу стояли возле каждой инсталляции, отчаянно споря о мыслях, скрывавшихся за образами, сотворенными авторами.
Она многое знала об искусстве. Об именитых художниках и редчайших полотнах, наследиях древности и инсталляциях, которые Рэн вряд ли мог бы понять. Он был далек от этого мира, способный узнать разве что Мону Лизу, но всегда очень точно мог определить ценник каждого из них.
За это она называла его бездушным скрягой, прибавляя к этому «невежду» и «вандала» по настроению. Метая сочные взгляды-ножи, когда он в очередной раз отпускал язвительные комментарии в адрес какого-нибудь креативного хлама.
В какой-то момент она сама приволокла в дом ворох помятых банок, и Рэн хохотал до упаду, наблюдая за тем, как она пыталась их склеить в подобие лодки.
- Это же аллегория! - восклицала она, угрожающе размахивая кистью с клеем, но он едва ли мог ей ответить.
Ее подколы держали в тонусе, наполняя год моментами, которые он вспоминал каждый раз, когда чувствовал, что открывшаяся под ногами пропость утягивает его на дно.