I. Perfidiae

                I



Пламя, везде пламя, всюду пламя... ignis sanat... Огонь исцеляет. Огнем горит голова. Мучительно, тяжко. Надо вырваться из этого круга, этого кольца.


П. П. Гнедич, Черный туман



      Резко открываю глаза, слыша свой собственный крик, при этом приподнимаюсь с кровати, судорожно вдыхая и выдыхая. Всё тело покрыто холодным потом, а кровь застыла в жилах от двигающего мною страха. Медленно закрываю глаза и пытаюсь дышать, но в груди застыла тоска. Невыплаканные слёзы рвутся наружу, но я сдерживаюсь, сжимая ладони. Сон… просто сон… не верится…

      В голове предстала картина, которая, кажется, будет преследовать меня до конца моей жизни, и из моего горла вырвался гортанный всхлип, который наконец выказал мою уязвимость и озабоченность от сложившейся ситуации.

            – Ох, тебе нужно бояться меня…

      Я ещё раз нервно дрогнула, спрыгивая с кровати, думая, что увижу свою кровь, но всё было чисто, так же, как и когда я засыпала… От безнадежности упала на пол и, прикрыв лицо руками, я заплакала. Не хотелось давать слабину, но я окончательно расстроилась. Когда это закончится? Просто не выдерживаю напора. Я и без того до дрожи в коленках боюсь боли, крови и прочего, а когда почувствовала это всё на себе, то захлебнулась ужасом. Было желание смыть это всё с себя, но я всё ещё сидела на полу, потому что сил вставать не было. И перестать рыдать я, видимо, тоже не могла, потому что слёзы продолжали литься из моих глаз, не желая выбрасывать из памяти картинки, когда я увидела, что у меня в живот воткнули нож. Мое тело вновь содрогнулось, и я уперлась ладонями в пол, пытаясь подняться, но, и так не ощущая свои ноги, я решила, что лучше переждать это потрясение без происшествий вот в такой обстановке.

      – Аида, всё в порядке? – приглушенный голос мамы сотряс мой небольшой мир, и я смутно поняла, что нужно ответить… хотя, честно, было совершенно не до этого. Далеко не до этого. Сейчас для меня было приоритетом встать с пола и пойти в душ, но так как я всё ещё была до чертиков напугана, то было даже трудно попытаться подняться, не то чтобы поздороваться с ней.

      Если бы ты только знала, мама, что я умерла несколько минут назад. Но это я, естественно, не скажу.

      – Да, мам, – стараюсь говорить решительно, но выходит жалко, и у меня остается надежда на то, что она не заметит моего «оптимистического» настроя. Не хотелось портить начало дня ни себе, ни ей.

      – Иди завтракать, — велит она, а я, чувствуя прилив сил, поднимаюсь и иду в ванную комнату, еле передвигая ногами от усталости и безжизненности из-за увиденного мною сна.

      Страх всё ещё двигается по моему телу, но, по крайней мере, он немного был заглушен другими чувствами, и я медленно-медленно успокаивалась, заходя в ванную комнату.

      Подойдя к умывальнику с зеркалом, я умылась, а затем посмотрела на себя. Ничего ровным счетом не изменилось: немного бледные щеки, которые сейчас налились румянцем от того, что к лицу соприкоснулась вода; запутанные волосы, расчесать которые можно только потратив на это занятие весь день; немного красные глаза от недосыпания, а, возможно, от образа жизни; слишком худое овальное лицо, из чего делается впечатление, будто бы я совершенно не ем. Всё, как всегда.

      Посмотрев, даже не скажешь, что меня сегодня убили.

      Ещё раз умыла лицо, несколько раз пытаясь отвлечься ото сна, который уже долгое время преследует меня по пятам. Сейчас я действительно волновалась. Впрочем, я всегда так чувствую себя после этого сна, но эти детали неважны. Важно то, что у меня, кажется, начался нервный тик, ибо если я хоть как-то не отвлекусь от собственных заскоков, то умру от страха. При этом я хочу убедить себя, что это всего лишь сон. Такие же сны снятся миллионам других детей на всей планете… Ну, нет, может, не такие, но снятся ведь, правда? Черт, лучше бы совсем об этом не думала.

      Всё. Успокойся. Ничего не было.

      Выйдя из ванны, я направилась к маме, которая вовсю хозяйничала на кухне, с недовольным видом ожидая меня. Я передернула плечами.

      – Аида, неужели так сложно вставать вовремя? –  устало потирая свои ладони, спросила она, а я уже было хотела возмутиться, что время сейчас целиком нормальное, но, вовремя заткнув себе рот, ответила:

      – Прости, мама, – неловко сказав это, я, пошатываясь, села на стул, до сих пор не понимая, за что, собственно, извинилась, но быстро вычеркнула эту мысль из головы, решив, что у меня и без этого забот достаточно.

      – Нет, Аида, так не пойдет, – продолжала как-то по-детски ругать меня мама, от чего я уставилась на нее, не осознавая к чему она клонит, хотя внутренне понимала, что так происходит всегда… Либо ей просто нравится меня корить за всё происходящее, либо я действительно виновна во всех бедах, случающихся с нею и со мною. – Ты совершенно безответственна… В конце концов, у тебя университет, а ты даже проснуться вовремя не можешь.

      Я подавила в себе желание возразить. Вот, честно, держалась из последних сил. Может, из-за того, что я не хочу портить ей настроение утром, но мое, к сожалению, уже испорчено. Мало того, что ещё этот особо одаренный сон приснился, теперь ещё должна терпеть от матери комментарии по поводу того, насколько я плохо воспитана. Увольте.

      – Хорошо, мама, я не хотела, – желая утихомирить её пыл, произнесла я, на что она хмыкнула, и это едва не вывело меня из себя, но кивнула, тем самым заставляя меня не высказываться по поводу сложившейся ситуации.

      Вот такая у меня жизнь. Да, для меня это совершенно привычно, не считая того, что мама меня за живого человека считает редко. Но я уже смирилась с вечными пререканиями, негативными комментариями в мою сторону, потому что это для меня уже небольшая традиция.

      Спрыгиваю со стула и, кусая губы, иду в комнату, понимая, что мой дом – это скорее не укрытие, а место моего собственного ада. Поэтому, сама того не понимая, я как можно скорее собираюсь на учебу, даже не заглядываясь на то, как выгляжу, а просто побыстрее желая вылететь из дома. Мое хорошее настроение уже давно потерпело крушение, и мне больше нечего терять. Беру свой небольшой портфель, в котором я обычно не нуждаюсь, но так как сегодня был загружен практически весь день, то я должна была взять конспекты и учебники. Вздыхая, бреду по комнате, останавливая свой взгляд на кровати, и зажмуриваюсь, прогоняя все нелепые мысли из головы. Бледная кожа на руках уже потрескалась, от чего я непонимающе нахмурилась, не зная, чем вызвано это истощение. Да, с такой-то кожей я походила больше на мертвеца, нежели на живого человека, но вновь я оставляю эти мысли где-то далеко на закоулках подсознания, уже выходя из комнаты.

      – Аида, куда ты идешь в таком виде? – голос матери опять гудит в ушах, но я нервно оглядываю себя, не понимая таковой реакции. Свитер уютно обогревал мою кожу, пускай и сейчас было только начало осени, так что на улице всё ещё горячо, но мне так было лучше. Вина этому то ли плохая циркуляции крови, то ли то, что мне так больше нравится. Ну и джинсы, что вполне обыденно для молодой особи вроде меня.

      – Нормально одета, – буркнула я, тут же закрыв свой рот, зная, что сейчас последует взрыв.

      – У тебя ужасный вид… ты думаешь, почему с тобой никто не общается? Да ты всех распугиваешь одним своим видом, только посмотри… Аида! – вскричала мама, но дальше я уже не слышала, так как, громко хлопнув дверью, вышла из дома.

      Губы дрожали, не говоря уже о том, что в уголках глаз начала собираться влага. Ссоры с мамой обычно так всегда и заканчивались. Она кричала на меня, говоря при этом что-то оскорбительное, а я терпела, зарываясь в постель и пытаясь сдержать свои слёзы. Прохожу по тротуару, иду вперед, но все становится размытым, и я понимаю, что слёзы сдерживать уже некуда. Мысленно успокаиваюсь, заставляя себя не плакать. Ещё раз. У меня на удивление выходит это сделать, и я подхожу к какой-то многоэтажке, соприкасаясь руками со стеной, и упираюсь в неё лицом, унимая частое дыхание. Бью рукой о стену. Это немного отрезвляет, и я ухожу оттуда, не замечая на себе взглядов, и оборачиваюсь в направлении университета. Секунда, вторая, и я ещё раз оцениваю сложившуюся ситуацию, поднимая свою руку и проводя пальцем по воспаленной коже, видя, как из небольшой царапинки течет кровь. Я, похоже, уже говорила, что немножечко боюсь крови? Так вот, сейчас я уже вновь хочу угомонить свои эмоции, но совершенно от не сказанного моей мамой ранее, а от капающей крови.

      Убираю руку за спину, чтобы перестать думать о ней, и чувствую небольшое жжение, из-за чего шипение вырывается из горла. Это утро – одна большая ошибка. Сейчас я даже подумала о том, что лучше бы было, если бы я осталась в том сне, нежели сейчас, идущей по улице к университету, где меня отнюдь не ждет рай на земле. Сейчас бы мне хотелось поступить как настоящая бунтарка – сбежать, возможно, куда бы то ни было, а потом вернуться, сказав: «Вот она я, принимайте», – но такое может быть только в фильмах. Если я прогуляю лекции, – даже не то чтобы сбегу ото всех и вся, а просто уйду с каких-то лекций, которые, частенько бывает, что прогуливают, – то я не получу знаний, не сдам экзамены, меня убьет мама и закопает где-то на заднем дворе, и я сгнию в могиле. Вот логическая цепочка, исполнения которой мне бы не хотелось, поэтому я решаю, что ни от кого сбегать мне не надо, лучше уж останусь здесь, но, по крайней мере, живой.

      Дохожу до здания Вашингтонского университета и неловко мнусь на входе. Мои мысли одолевают скверные вопросы о том, каков будет этот год учёбы, но я отставляю их на второй план, так как сейчас у меня совершенно другие заботы. В университете я изучаю живопись, а именно изобразительное искусство в живописи, из-за чего моя мать является очень… злой? Она всегда хотела, чтобы я стала химиком либо физиком, и пускай у меня был прогресс с этими науками, я всегда хотела быть художником. Разве не здорово уметь нарисовать на листе то, что ты видишь вокруг? Тем более, по сравнению с теми науками я легче воспринимаю это дело, и у меня есть некие планы на будущее, они пока что очень смазаны, но всё-таки они есть.

      Захожу в университет и выдыхаю, думая об учебе. Для меня это здание всегда было только местом учебы, не более. Если у большинства были здесь друзья, то у меня здесь было только единственное задание – познать что-то новое. В принципе, даже в школе у меня не было каких-либо подружек, с которыми я могла обговаривать одежду, парней и так далее. У меня были на эти случаи табу – запреты, которые я не собиралась нарушать впредь. Не скажу, что я отчужденная личность, скорее немного стеснительная, но понимаю, что должна уметь находить общий язык с кем бы то ни было, в чем пока ещё практикуюсь.

      В университете, конечно, немного трудней выживать, поэтому здесь у меня есть, по крайней мере, одна родственная душа. Я с ней редко общаюсь именно здесь, но мы любим вместе просто погулять по улице или побеседовать об обычных проблемах современной молодежи. Странно? Не знаю.

      Заламываю руки, проходя в аудиторию, и выдыхаю, сонно зевая при этом, так как только сейчас я почувствовала усталость во всем теле. Естественно, так всегда – как только я справлюсь с шоком, одержанным от сумасшедшего сна, то начинаю лучше осознавать то, где я и кто. Страх усыпляет все чувства, но как только ты забываешь о страхе, то они настигают тебя с удвоенной силой.

      Следом я слушаю длинную лекцию об истории искусства, которая немного действует мне на нервы, так как это одно из того, что мне не нравится изучать – историю. У меня никогда не было способности моментально изучать даты и события в мировой культуры, и поэтому мне всегда приходилось усиленно учить этот предмет. Посему я стараюсь забросить свою сонливость куда подальше и слушаю внимательней, насколько это вообще является возможным, – мне не очень нравится перспектива учить этот материал дома самой, так как из урока я на самом деле смогу почерпнуть больше, нежели из самостоятельного обучения.

      Немного отвлекаюсь от лекции, оглядываясь вокруг и желая понять, есть ли новые студенты в этом году, но нет, никого нового. Не скажу, что этот факт меня расстроил, но всё же где-то глубоко в сердце покоилась надежда встретиться и познакомиться с кем-то новым.

      Я раздраженно потираю виски, так как не могу никак адаптироваться на этой лекции, не знаю, то ли сон всё ещё тормошит мои мысли, то ли я сама не могу дать себе успокоение. Ещё раз вслушиваюсь в то, что говорит преподаватель… Рассказывает об Эдварде Мунке, и я вникаю в дискуссию, которая распаляется между двумя студентами, спорящими о какой-то неведомой мне картине данного художника. Ещё раз пробую представить себе в уме «Танец жизни», о коей, собственно, идет речь, но в голову ничего не приходит, и я спускаюсь на стуле, становясь менее заметной. То ли мне повезло, но меня ничего о картине не спросили, и я этому обрадовалась, так как перспектива ответить неверно меня совершенно не устраивала.

      Как только лекция заканчивается, все поднимаются со своих мест и собирают конспекты. Я тоже встаю с места, хватая следом и тетрадь, но неожиданно ощущаю боль где-то в центре моего позвоночника и вскрикиваю. Может быть, было не настолько больно, но, думаю, здесь больше сыграла неожиданность этого явления. Осматриваюсь вокруг, чтобы увидеть, кто меня ударил или во что я ударилась, но ничего нет вокруг, а другие ведут себя так, словно и не увидели этого. Хмурюсь ещё больше и вновь сажусь на стул, чтобы дать боли немного утихнуть, и когда она, наконец, перестает меня беспокоить, я опять поднимаюсь и иду к выходу из кабинета, потирая свою спину. Из моего рта вырывается глухой стон. По тому, как по телу двинулся во время удара ток, могу судить, что это было очень хорошее попадание. Я немного мотаю головой, пытаясь прогнать эти мысли из головы, и иду дальше, всё время настороженно осматриваясь, но никого такого, кто желал бы причинить мне боль, не замечаю.

      Затем из меня вырывается неторопливый, нервный хохот. Ситуация до абсурда смешна, и мне действительно сейчас кажется, что я схожу с ума из-за своих снов.

      Слыша внезапный звон своего телефона, я подпрыгиваю от страха, и некоторые студенты смотрят на меня, как на полоумную, в чем, собственно, я их винить не могу. Беру его в руки, глядя на то, кто звонит, а затем счастливо подношу к уху.

      – У меня только что закончилась первая лекция, – говорит мне Зоя – моя лучшая и единственная подруга, о коей я вам уже рассказывала, – у тебя есть вторая?

      – Нет, – отвечаю я, садясь на скамейку у входа в университет, – мы можем встретиться сейчас?

      – Да, у меня тоже второй нет, – облегченно выдыхает она, и я неосознанно киваю на её слова.

      – На нашем месте, – как-то по-детски говорю я, и она сбрасывает вызов, говоря этим, что поняла мои слова, и я иду в кафе, в котором мы обычно отсиживаемся перед тем, как пойти на учебу.

      На улицах полно людей, но я всё ещё чувствую какую-то… боязнь? Да, это определенно последствие снов, потому что в других такая глупость даже в голову не взбредет, но я, конечно, особенная.

      Ещё раз выдыхаю, не замечая вокруг никого и чувствуя, как боль в спине уже еле заметна, но всё же она есть, и это убеждает меня верить в то, что мне ничего не почудилось… хотя, в принципе, кто знает. Пока что всё это кажется мне глупым.

      Иду и осматриваюсь, не усыпляя свою бдительность ни на миг. Мое лицо постепенно бледнеет, когда я обнаруживаю, что чем, дольше иду, тем на улице становится меньше людей. К моему счастью, я дохожу до кафе быстро и забегаю в него, негодуя по поводу того, что Зои всё ещё здесь нет. Привычно заказываю себе эспрессо без сахара и жду подругу, время от времени поглядывая на улицу. В моей голове неожиданно начинает вырисовываться образ человека, который был в моем сне, и я закрываю глаза. Вижу на его лице дьявольскую усмешку, вижу черные глаза, порочное тело. Это всё медленно теряется моем сознании, и я выдыхаю, пытаясь вернуться в реальность, раскрыв глаза, но… не могу? Прямо сейчас. Я хочу их открыть, но веки будто бы не слушаются, а перед глазами всё ещё стоит его образ.

      В мое сознание врывается голос Зои, и я резко чувствую прилив сил, с помощью которого мои глаза распахиваются.

      – С тобой всё хорошо? – спрашивает подруга, как-то странно глядя на меня.

      – Да, конечно… ты только что пришла? – произношу я, а взгляд устремляется на выпитую чашку эспрессо, стоящую передо мною.

      – Серьезно? – смеясь, говорит она, щелкая перед моими глазами своими пальцами. – Мы уже двадцать минут говорим, а ты спрашиваешь, только что ли я пришла? – она насмешливо поглядывает на меня.

      Я оторопела, окончательно запутавшись во всем. Эта обстановка действительно сводит с ума, и я не понимаю, о чем это должно говорить. Зоя, кстати, тоже почувствовала что-то неладное и насторожилась, ожидая моего ответа. Кажется, я просто застряла в каком-то глупом сериале, но я собираю свой здравый смысл, выдавливаю улыбку, которая была необходима для того, чтобы разрядить обстановку, и говорю:

      – Я просто шучу…