Инзара из Хазлатты

ПРОЛОГ

Уж так заведено в мироздании, что с ранней юности каждое поколение набирается от старцев житейских премудростей, дабы все праведно нажитые знания разбавлять личным опытом и на склоне лет передавать дальше по цепочке поколений.
В настоящем повествовании будет рассказано об обеих Хазлаттах, с коими связана история чудесной Инзары, девушки из волшебного мира, обладавшей даром проникновения в чужие сновидения. Известно ли вам, что Инзара через сны умела передавать ароматы цветов? Она не использовала своих волшебных навыков во вред кому-либо; никогда не проявляла излишнего любопытства; намеренно не расточала своих чарующих бликов, но при всём этом никогда не переставала быть самой очаровательной обитательницей той сказочной страны, из замкнутого пространства которой она сумела обнаружить порталы, соединяющие волшебный и реальный миры.
Повесть о девушке неслыханной, невиданной, нереальной красоты достойна обитания в легендах грядущих эпох. Так что проявите терпение — и непременно будете вознаграждены изящным вдохновенным повествованием.
Не стоит забывать: в основе любого драматического перепутья всегда заложен какой-нибудь пролог, без которого не объяснить логики дальнейших событий. Не менее яркая, впечатляющая и трогательная предыстория содержится и в излагаемом нами повествовании. Итак, просим тишины и внимания!

Книга Первая
I часть
НАБЕГИ НА ХАЗЛАТТУ

1.
Все описываемые события произошли в гористой стране Хазлатта. Молва сообщает о бытовавшем в ней стародавнем обычае избрания царей. Эта почётная миссия возлагалась на Совет Страны, составленный из мудрейших старцев Хазлатты, всецело посвятивших себя народным делам и потому имевших в прошлом множество военных заслуг.
Тщательно совещающиеся мудрецы определяли наиболее достойного выдвиженца, которого, наравне с мужеством, стратегическим мышлением и внешней харизматичностью, должны были отличать такие качества, как набожность, стойкость, самоотверженность, терпение, утончённое чувство наития и справедливости, столь необходимые для служения всеобщим интересам и управления страной, во главе которой необходим человек, способный перебороть любые страхи и повести за собой людские массы.
А до того, будучи управляемой старейшинами, Хазлатта не знала царей. Самым первым правителем страны стал праведный седобородый Шира, чьё избрание было обусловлено потрясавшими страну вторжениями и опустошительными разбойными набегами пришельцев из неведомого магического пространства Тюйр, в равной степени волшебного и колдовского. Прежде люди знали об этой сказочной стране, откуда исстари в реальный мир проникали только добрые поучительные истории. С недавних пор вместо былой гармонии оттуда сочилось одно только зло, отравляющее ядом дивную Хазлатту...
На пороге всех этих печальных событий Шира отважно верховодил своей отчаянной дружиной. Но враги были неуязвимы; их было чересчур много; их ряды постоянно пополнялись новобранцами, о чём подробнее будет изложено чуть ниже.
К сожалению, одного только героизма явно было недостаточно. К тому же сказывалось отсутствие опыта борьбы с демоническими силами. Вот почему предводитель самоотверженных воинов Хазлатты заранее высматривал себе достойного преемника, чтобы в будущем тот вывел свой народ из глухого ненавистного лабиринта военных неудач. И такого человека царь узрел в маленьком ребёнке, позже выросшем в отважного высокорослого русоволосого сероглазого воина по имени Догмайра. Не было ему равных в хитроумии и единоборстве. Очень рано, безбородым юношей, он стал на путь борьбы, и отличался в сражениях особой неистовостью. От его меча полегло немало захватчиков.
Именно на него самым первым указал царь, обратив внимание остальных хазлаттийских старейшин, которые после кончины Ширы объявили Догмайру правителем Хазлатты.
Наряду с личной доблестью своего избранника, старцы припомнили о подвигах его славного родителя Турса, погибшего на заре войн с пришельцами. Однако Турс сумел перекинуть искру собственного самопожертвования в души остальных хазлаттийцев, поначалу пребывавших в жуткой панике, не понимая, как надо правильно противостоять неведомым демоническим полчищам, глумливо куражащимся и неизменно атакующим хазлаттийские селения и замки, буквально сходя с небес в самый нежданный момент.
Один только их вид способен был внушать ужас, потому что никто из пришельцев не носил бород, и при этом лицо каждого из них было сокрыто от посторонних взоров. Из-под шлемов, изготовленных из тончайших металлических пластин, виднелись только глаза и оголённые подбородки выразительной формы.
Одеты все были в одинаковые чёрные кожаные панцири из обработанной буйволовой кожи, а на плечах — такого же окраса накидки, больше напоминавшие тонкие тёплые пледы.
Наиболее дотошные наблюдатели изучали и сравнивали всё слышанное и виденное. И в итоге к ним пришло озарение: здоровье воинов-пришельцев из Тюйра ничто не отличает от состояния обычных людей, раз в числе их военных принадлежностей присутствует шерстяная ткань. Лица, закрытые шлемами, указывали на восприимчивость кожи пришельцев к укусам комаров и москитов. Значит, в условиях местного климата выходцы из Тюйра ощущают вредных насекомых и неудобства, например, связанные с погодой. Далее кое-кто из числа наиболее пытливых хазлаттийских умов обратил внимание, что спереди и сзади туловища тюйринцев неплохо защищены плотным покрытием, отчасти напоминающим черепашьи панцири. Шлемы же пришельцев отличались изяществом и, опять-таки, прочностью. И хотя самые знаменитые умельцы и кузнецы Хазлатты не умели столь мастерски изготовлять боевое снаряжение или ковать доспехи, стало понятно: неведомые воины опасаются ранений и увечий. В этом они также ничем не отличались от хазлаттийцев.

2.
Нужно было срочно организовать отпор. Одно дело — быть готовым к гибели и без раздумий отдавать жизни ради общего блага, а другое — не расходовать сил понапрасну и извлекать пользу из каждого шага на пути служения народным интересам.
Необходим был импульс. И этот пример ценой собственной жизни подал ближайший друг царя Шира, непревзойдённый воин по имени Турс.
Первым врагом, поверженным насмерть на святой земле Хазлатты, стал не менее дерзкий и отважный предводитель демонов по имени Барлага, мчавшийся в авангарде отряда демонов, хорошо сведущих в боевом деле и во всём покорных своему властному воеводе.
Оправдывая своё имя, означавшее "щит", выскочив из буйных зарослей кустарника, прикрываясь мощным щитом от нахрапистого скакуна Барлаги, невероятно изловчившись, стремительный Турс нанёс разящий удар предводителю всадников, едва было не проскочившему мимо. Лезвие меча угодило в область шеи Барлаги, и потому у него не было шанса на выживание. К несчастью, столь быстро убив лютого недруга, буквально в долю мгновения Турс и сам стал не менее лёгкой жертвой: он был насмерть забит копытами разгорячённого разъярённого животного, скоропостижно отомстившего за своего хозяина.
Началась ошеломительная схватка между противоборствующими отрядами. Воодушевлённые обнаружившейся уязвимостью противника, хазлаттийцы из своих укрытий набросились на захватчиков.
Относительно непродолжительная ожесточённая резня впервые превратилась в боевой успех хазлаттийцев.
Выигранная битва увенчалась предельно малыми потерями, тогда как отряд Барлаги понёс сокрушительный урон и остатки лишившейся вожака конницы вынуждены были спасаться бегством — стройной вереницей, на фоне садящегося за верхушками древесных крон раскрасневшегося солнечного диска, по-видимому, отражавшему забрызганное кровью скорбное место недавно отгремевшего столкновения...

3.
Павших погребли как героев, с воинскими почестями. В их числе был и Турс. В похоронной процессии принимал участие Шира — престарелый царь Хазлатты, чьё лицо выражало глубочайшую скорбь и тревогу:
— О, Господи! О, наш недремлющий милосердный щедрый Дели! — с неподдельной тоской в голосе прошептал он, воздевая взор к небесам, — Пощади Хазлатту и её народ! Неужели и впредь будем провожать в могилы лучших витязей страны? Неужто наши жертвы настолько неоправданны, что самоотверженно гибнет весь цвет Хазлатты, и при этом нам не удаётся обратно отвоевать ни одной прежде занятой и заселённой врагами области? Сделай же так, чтобы отныне ничто из наших деяний не оказалось напрасным! Молю Тебя: дай Хазлатте достойного правителя — её истинного спасителя и благодетеля!
Находившиеся поблизости люди, отчётливо расслышавшие тихую мольбу Ширы, были до слёз тронуты, так как им всем стало очевидно, в каких душевных переживаниях пребывает их правитель. И ещё одно стало им ясно: предчувствуя свой скорый уход, царь не рассматривал в качестве преемника кого-либо из своей семьи или родни.
Как и подобает человеку верующему, Шира во всём положился на волю Божественного провидения и безграничную милость свыше...
До того момента в Хазлатте многократно распространялся слух о непробиваемости и бессмертии демонов: дескать, их невозможно одолеть обычным оружием, имеющимся у хазлаттийцев.
Своим самоотверженным поступком Турс опроверг все эти басни.
Распространители слухов, нагнетавшие панику в народе, заткнулись. Остальные обитатели страны поняли, что в чуждых для себя просторах демоны ничем не отличаются от обычных людей, так как только в своём сказочном мире Тюйра они находятся под защитой магии, что могут перевоплощаться в облик любого животного.
А на земле Хазлатты явным преимуществом пришельцев были лишь волшебные грациозные кони, будто по твёрдой поверхности невидимого склона взмывавшие в высь на полном скаку и развивавшие в воздухе немыслимо огромную скорость. Своей окраской им удавалось сливаться с горизонтом: то обретая расцветки зари, то перекрашиваясь в более блеклые тона на фоне сизых туч.
Надвигающаяся с небес грозная кавалерия особенно затруднительно распознавалась, если враги приближались с солнечной стороны, когда лошадиные масти уподоблялись сверкающим лучам, из-за чего взоры хазлаттийцев бывали ослеплены...
Тем не менее героизм Турса изрядно вдохновил всех без исключения защитников Хазлатты. Не удивительно, что всеобщая горячая признательность передалась и Догмайре — единственному отпрыску героя, — уже в младенчестве окончательно осиротевшему, потому что вдобавок он лишился ещё и своей матери, через небольшой промежуток времени после гибели мужа с горечью покинувшей бренный мир.

4.
Ребёнка взял на воспитание Чим, родной брат матери Догмайры и боевой соратник его отца Турса.
Дядя и его супруга — добрейшая тётя Чилла — растили Догмайру в своей семье, вместе с тремя сыновьями и единственной дочерью. С самого начала мальчик был окружён нежной заботой и любовью Чиллы и назидательного внимания Чима. Всё самое лучшее они старались передать своему златовласому племяннику.
Присылаемые царём Широй наиболее опытные воины страны просвещали и обучали мальчика. В итоге тот в совершенстве овладел фехтовальным искусством, что по всей Хазлатте не нашлось бы равного ему рубаки.
Видя в юноше упорство и явные задатки полководца, царь направлял к нему бывалых старцев, чтобы наряду с боевыми навыками они прививали будущему воину передовые мысли и прочие премудрости: обучали письму и тайным знаниям, рассказывали о Предначертании свыше, о Всевышнем и повиновении Ему. Его учили выживать в любых тяжелейших условиях и определять путь по ночным звёздам..
С пятнадцатилетнего возраста, превратившись в высокорослого осанистого развитого юношу, Догмайра любил выезжать на охоту. Подобные прогулки на природу чаще всего он предпринимал без сопровождения.
Журчащие родники, зелёные лужайки, ветвистые дубы и гигантские буковые деревья оказывали на его воображение вдохновенное впечатление. В гористой лесной гуще он находил живописные поляны, пещеры, каньоны, ручьи, водопады, озёра, и эта безмятежная блаженная жизнь казалась ему бесконечной. Охота не столь занимала его, как возможность любоваться природными красотами в течение всего светового дня, чтобы затем, в сумерках устроившись на лужайке, подложив под голову седло, мечтать в одиночестве, всматриваясь в увлекательные глубины ночного неба с переливчатой яркой гаммой, сотканной из неисчислимых звёздных плеяд...

5.
Каково же было самое первое его личное горе, по-настоящему осознанное и обострённое, когда однажды, вернувшись с очередных лесных блужданий, где провёл ровно неделю, на месте замка Чима и Чиллы юноша обнаружил сплошное пепелище — задымленные каменные стены и пустые глазницы арочных оконных проёмов. А ведь здесь был и его родимый очаг, подаривший столько детских и отроческих радостей.
От появившихся рядом с ним соседей Догмайра услышал о жесточайшем побоище, учинённом демонами буквально на второй день после его отъезда. Верхом на волшебных скакунах отряд пришельцев по обыкновению внезапно сошёл с небес и мгновенно разгорелся неравный бой, в котором вместе с дядей и его женой, пали двоюродные братья Догмайры и ещё несколько юношей, работавших неподалёку в поле, ставших очевидцами нападения и решительно ринувшихся на подмогу.
Живых очевидцев трагедии не осталось, хотя и без них картина произошедшего была предельно понятна: силы были откровенно неравными, и все до единого защитники полегли, как и подобает истинным хазлаттийцам.
Чима, Чиллу, троих их сыновей вместе с теми тремя храбрыми юношами уже похоронили.
Правда, Догмайра нигде не мог обнаружить могильного холмика, где захоронен прах его двоюродной сестры Инзары. Оказывается, её тело так и не было найдено. Возможно, она оказалась в гуще пламени и сгорела дотла... В любом случае посреди пепелища её останков обнаружено не было. Она исчезла так же бесследно и стремительно, как и была изничтожена юность Догмайры.
Его сердце ожесточилось ненавистью к захватчикам. С этого мгновения в юношеской душе закипел неугасаемый гнев. Молодой человек стал на путь войны с пришельцами.
Беспримерная храбрость Догмайры взрастала многократно от болезненного чувства вины перед своей погибшей семьёй. Но об этой затаённой своей боли он никогда никому не заикался. Просто, неутомимо изобретая хитроумные затеи, выискивал отряды пришельцев и потом жестоко расправлялся с противниками Хазлатты.
Он умело сливался с природой, прячась в ложбинах, скалах или на деревьях, и неожиданно сверху, сзади или сбоку совершал ловкие прыжки на верховых животных, разя наповал всадников вместе с их лошадьми, представляющими не меньшую смертельную опасность. Кинжальный удар всегда приходился в шею врага, не защищённую толстым панцирем из буйволовой кожи. Похожим образом некогда Турс убил Барлагу. Памятуя о своём отце, Догмайра перенял у него этот безотказный боевой манёвр. И такая борьба давала свои плоды.
Изобретённую и усовершенствованную им тактику дерзкий воин охотно передавал остальным храбрецам, обучая правильной стратегии и владению холодным оружием хазлаттийскую молодёжь. И те от всего сердца восхищались Догмайрой, ценили и доверяли каждому его движению и слову.
Постепенно вокруг вожака собралась довольно внушительная дружина. Наиболее преданным соратником и доверенным человеком стал благородный юный Вазийра, отличавшийся скромностью и сдержанностью в обществе друзей, однако преображавшийся в сражениях в яростного необузданного безжалостного потрошителя демонов. Наверное, эта ярость вначале общения служила главной объединяющей причиной завязавшейся дружбы. Подобно Догмайре, при похожих обстоятельствах когда-то в детстве Вазийра тоже лишился своих родителей.

6.
Вскоре скончался старый Шира. Он покидал этот мир с надеждой, что мудрецы Хазлатты обратят внимание на самого достойного воина, к становлению личности которого он приложил немало усилий. Мудрый правитель не ошибся: именно Догмайру, сына Турса, старейшины объявили царём Хазлатты. Народ не мог нарадоваться такому решению Совета Страны.
В отличие от большинства своих соотечественников, благодаря заботам Ширы, новоизбранный юный царь объединял в себе колоссальный опыт предыдущих поколений. Он знал различные ремёсла и к тому же владел грамотой, передавая звуки через какие-то чёрточки и клинья, рисованные на глиняных табличках и обретавшие долгожительство после обжига внутри печей.
В достижении поставленной цели Догмайра шёл напролом, из-за чего очень часто бывал возблагодарён победами от Единого Могущественного Господа.
Итак, правление Догмайры продолжило эпоху изнурительных войн Хазлатты против демонических сил, беспрепятственно проникавших в человеческий мир и совершавших опустошительные набеги на замки и хутора, сжигая и уничтожая всё подряд.
Своей резиденцией он объявил замок в местности Мааста, в непроходимой гуще горной гряды. Природный ландшафт сам подсказывал наиболее плодотворные и удобные ходы-выходы для отражения вражеских набегов с воздуха.
А хазлаттийцев всё так же потрясала могучая кавалерия пришельцев, чьи кони взмывали на любую высоту и мгновенно пикировали в гущу сражения, обеспечивая тем самым победный исход.
Сколько раз воины Догмайры пытались заполучить в качестве трофея хотя бы одного такого волшебного скакуна, скачущего по воздуху. Увы, все эти попытки бывали обречены: лошади пришельцев обычно гибли вместе со своими наездниками. Точней преданность животных была столь велика и безгранична, что они заслоняли собой своих хозяев от стрел и мечей хазлаттийцев. И, как правило, вражеские всадники гибли не раньше своих чудесных скакунов.
Случалось, что в гуще жаркого боя удальцам Догмайры удавалась успешная охота. Одновременно с четырёх противоположных сторон из заранее устроенной засады воины набрасывали петлю на шею какой-нибудь наименее бдительной лошади. Ей не удавалось вырваться из ловушки или перегрызть надёжно сплетённые из сыромятной кожи верёвки, потому что они растягивались по разные стороны. Потерявшее ездока животное мгновенно утрачивало свою маневренность и оказывалось в плену у хазлаттийцев. Пойманная на несколько арканов лошадь, будучи на привязи, всё равно не выказывала ни послушания, ни желания принимать пищу.
Ухаживающим конюхам всегда почему-то казалось, что их речь понимаема благородным животным, которое в итоге хирело и погибало от тоски и голода. Эта завидная преданность не могла не восхищать воинов Хазлатты.
"Скорей всего, — догадывался умный царь, — волшебных скакунов удастся обрести и приручить только в том краю, где они жеребцами появляются на свет. Наверняка они преданы только тем, кто вскормили их... Но где же эта чудесная страна? Кто укажет её, чтобы отправиться туда хотя бы за десятком таких же боевых коней для моей дружины?"

7.
Догмайра сын Турса был чрезвычайно умён и решителен. Первый воин Хазлатты осознавал необходимость взвешенного правления и потому никогда не позволял себе туманить разум призрачными надеждами. Он умел мечтать, но всегда выстраивал свои соображения вокруг имеющейся данности.
Правда, качества выдающегося мыслителя и стратега оказывались совершенно непригодными и беспомощными по той только причине, что в кладези его знаний не имелось ровным счётом никаких отчётливых ориентиров и известий, отворяющих дверцу в таинственность, куда отныне предстояло проникнуть воительному царю — для безотлагательного искоренения бедствий, постигших страну.
Примерно в таком вот ключе рассуждал царь и одновременно, по мере возможностей, вёл ожесточённую охоту на захватчиков, настойчиво продолжая их уничтожать исключительно имеющимися вооружениями и природными условиями местности. Подобно охотнику, повсюду расставляющему капканы и силки, царь в каждом овраге или рощице выискивал удобное место для возможной засады. И боевая удача никогда не покидала ни Догмайру, ни его закалённое в постоянных нападениях самоотверженное воинство.
Немало демонов полегло от метких хазлаттийских стрел и копий. Вражеские кавалькады уже не столь беспечно, как прежде, рассекали по воздушным просторам страны.
Ещё в юности Догмайра вычитывал из старинных книг трактаты об осадной технике. Самолично по памяти составив чертежи и усовершенствовав их дальнобойные свойства, созвав местных оружейников, кузнецов и умельцев по дереву, он заказал им несколько катапульт.
Хазлаттийцы не раз попадали в приближающихся всадников из этих орудий камнями и копьями, бравшими необходимую высоту. Таким образом, всё больше и больше надламывая победный настрой пришельцев, им на расстоянии причинялся внушительный урон.

8.
Однажды пасмурным холодным рассветом дозор во главе с Догмайрой объезжал окрестности, передвигаясь вдоль одного из приграничных ущелий Хазлатты. Рядом ехал неизменно сопутствующий Вазийра, и на какой-то миг, натянув поводья, остановил своего коня, уткнувшись куда-то вперёд изучающим взглядом. Вдалеке он заприметил сизую вращающуюся дымку, стремительной спиралью приближавшуюся к земле.
— Догмайра! — встревожено воскликнул он, выводя царя из задумчивого состояния и указывая рукой в ту сторону, куда был направлен напряжённый взгляд его загоревшихся хищным блеском глаз. Сомнений не было: это пикировал отряд небесных всадников, выбравшийся из своих обиталищ для очередного кровопролитного набега.
— Кружат как коршуны. Похоже, приглядели себе жертву и потому снижаются, чтобы опять оставить кровавые следы своего пребывания. — вслух сообразил Догмайра.
С кличем "Вперёд, Хазлатта!" царь разогнал своего коня, мчась наперерез непрошенной небесной кавалерии. Прекрасно зная пересечённости родного края, он направил послушную конницу по нижнему уровню местности — тесному коридору продолговатого тенистого ущелья, по обе стороны заросшего на всём протяжении буйными кустарниками, — чтобы тем самым оставаться незамеченными сверху хотя бы на тот промежуток времени, пока не будет преодолено расстояние между отрядами...
Стоило только небесным скакунам коснуться копытами земной тверди, как их ожидал мгновенный разгром. Застигнутым врасплох пришельцам мерещилось, будто хазлаттийцы выскакивали из-под земли. Не подозревавшие истинной подоплёки проведённого манёвра демоны восприняли увиденное как магическое действие, что тоже отразилось на их боевитости.
Завязался скоротечный бой, завершившийся столь же удивительной быстротой.
Догмайра постоянно назидал своим воинам быть сосредоточенными и подвижными в любом сражении. Главное его требование — проявлять стремительность движений, пусть даже некоторые из них окажутся неточны. Их кони были обучены перемещаться с такой скоростью, что ни стрелы, ни копья противника не попадали в цель. Малейшая нерасторопность могла обернуться верной гибелью. Даже если боец не видел опасности за своей спиной, он обязан был угадывать в гуще боя, с какого боку он защищён наименее и с какой стороны может настичь неожиданный сокрушающий замах противника. И ещё надо было вслепую отбиваться от свирепых коней, чьи укусы и удары копытами отличались наибольшей смертоносностью. Во время изнурительных тренировок воинов обучали вращению оружием с обоюдно заострёнными лезвиями таким образом, будто над их головами занесены десятки вражеских мечей. Подобная паранойя была оправдана, так как не раз спасала хазлаттийцев, против которых сражались не менее ловкие всадники и их отважные кони.
Держась на определённом расстоянии друг от друга, чтобы в пылу резни впопыхах не задеть своих товарищей и не отрубить ненароком им руки или головы, воины из отряда Догмайры довольно быстро разделались с небесными всадниками и их лошадьми. Вся поляна оказалась залитой кровью: на этот раз никто из пришельцев не успел вывернуться, чтобы ускакать обратно в спасительное небо, растворяясь в холодной пелене серо-сизых туч...

9.
Вазийра во главе нескольких воинов объезжал поляну недавнего побоища, рассматривая местность, заваленную телами мёртвых всадников и тушами их коней. Изучая на всякий случай лица павших врагов, внезапно наездники заприметили выглядывающую из-за небольшого стога голову с рыжими вихрами, обладателем коих оказался низкорослый молодой мужчина. По-видимому, парень догадался, что его присутствие обнаружено, и сам вышел из укрытия. Подчёркнуто невозмутимым выражением нахального, но очень забавного выражения лица, скорей всего, молодой человек старался внушить Вазийре и его боевым товарищам мысль о собственном бесстрашии. По-кошачьему зелёные глаза, наряду с дерзостью, выдавали в нём изрядного хитреца.
— Так это по твою душу демоны с утра пораньше пожаловали на нашу грешную землю? Правда, они забыли, что сами не являются ангелами смерти, отбирающими души. — подбадривающе улыбнулся Вазийра.
Похоже, рыжий парень, который на вид был младше него на лет пять, вызывал у него доверие:
— Ты кем будешь и откуда сам, позволь поинтересоваться?
— Моё имя Цинцалг сын Хорса. С рожденья живу в этих краях. А сюда сегодня вышел для косьбы травы. Я ничего не подозревал о надвигающейся на мою голову беде, даже в тот миг, когда ваша конница выскочила из глубины каньона.
— А моё имя — Вазийра сын Артдама. Знаешь ли, Цинцалг, что именно ты невольно отвлёк на себя внимание демонов!? А это помогло нам приблизиться незамеченными — рассмеялся воин, ещё не отошедший от куража успешного побоища.
Он соскользнул с седла и, поглаживая правой рукой холку породистого коня, свободной потрепал плечо Цинцалга:
— Внешне, быть может, ты и соответствуешь своему неказистому имени. Зато твоя благодать очевидна: ведь от добрых людей никогда не исходит дурных дел. Даже если они не в духе. Достаточно одного их присутствия. С твоим неожиданным участием только что хазлаттийцы впервые поголовно уничтожили противника, не понеся при этом ни одной потери.
— Позволь возразить, Вазийра! — сделал серьёзное лицо Цинцалг. — Потери будут, и очень скоро, если сейчас, пока ещё светло, ты и твои воины не соберёте всё оружие и трофеи. Нужно ещё захоронить павших, а то вскоре здесь негде будет косить траву.
— Правильно рассуждаешь, приятель! С лошадьми тоже надо бы разобраться...
— А вот заботу о них беру на себя. — подхватил Цинцалг. — Суди сам: раз у всех убитых лошадей зияют одинаковые раны в шейной части, и вся кровь вытекла наружу, значит, их мясо дозволено в пищу. Я сам слышал, как в пылу боя вы прославляли Господа. Стало быть, надо свежевать и разделывать туши животных и побыстрей готовить вкусный ужин из конины для проголодавшихся героев. Если, не медля, не завялить остальное мясо, оно пропадёт. Знаю поблизости удобную проветриваемую пещеру, куда проникает дневной свет, там всегда сухо и никогда не бывает насекомых. Надо лишь разрубить туши на части, обработать солёной жидкостью и затем повыше подвесить...
Подобная рачительность и хозяйственность тронули Вазийру:
— Вот что... Цинцалг! Бери-ка себе в помощники сколько понадобится воинов, и, не теряя времени, займись делами! Быть тебе отныне управителем по снабжению хазлаттийской конницы. Нам нужен надёжный человек, настоящий товарищ, кто бы умел работать, а ещё и отвечал бы за питание наших воинов. Не вздумай отказываться, потому что из тебя получится надёжный друг. Поверь: в людях я никогда не ошибаюсь. Утром представлю тебя нашему замечательному царю, да хранит его от бедствий Господь.

10.
Царь Хазлатты максимально оберегал своих воинов, понимая в своей дальновидности, что изнуряющая многолетняя борьба может не прекратиться и через столетие, пока не будет изобретено более действенного механизма противоборства.
Однако и в дальнейшем хазлаттийцам многократно приходилось терпеть неудобства в этой вечной войне, из-за откровенного перевеса сил явно не в их пользу. Вот почему Догмайра уделял огромное внимание поддержанию на высоком уровне воинского духа самоотверженной храброй рати.
Впрочем, иного выбора у жителей страны не оставалось, ибо в ряде поселений пришельцы бесцеремонно убивали мужчин и подростков.
Главной их целью стали славившиеся своей редкой красотой женщины этой страны. На прекрасных хазлаттиянок велась чудовищная охота. Девушек брали в плен, чтобы через них совершенствовать генофонд ненавистных поселенцев.
Дошло до того, что, возведя города, демоны устроили свои колонии в ряде предгорных областей Хазлатты. Их потомки от местных женщин многими поселенцами воспринимались как полукровки и чужаки. Однако сыновья от хазлаттиянок в военных противостояниях иногда выступали на стороне своих демонических сородичей. Вот почему кровавая борьба стала ещё более непримиримой и ожесточённой. Для обуздания всей этой череды несчастий нужны были ответные решительные события.
Даже между кровопролитными сражениями дальновидный царь Догмайра днями и ночами непрерывно помышлял о том, чтобы перехватить победную инициативу у противников, которые обзавелись в Хазлатте собственными анклавами, население которых постоянно пополнялось за счёт притока всё новых и новых поселенцев извне. И на фоне этих событий на свет появлялись и росли дети хазлаттиянок, чей внешний облик абсолютно ничем не отличался от остальным земных людей. Эти "полукровки" зачастую были презираемы прочими пришельцами. Просто-напросто им не доверяли, потому что не верили их матерям.
Вот и получилось, что среди демонов блуждала молва, что эти метисы станут родоначальниками по сути нового отдельного народа, тогда как человеческие женщины были опечалены мыслью, что они плодят будущих врагов для потомков своих единокровных братьев из Хазлатты. Но так ли это или нет, обнажилось лишь со временем.
Единственное, осознавая свою принадлежность наполовину каждой из генеалогий, метисы сами себя нарекли ахнами.
В силу своей половинчатости при полной внешней идентичности с людьми, эти ахны стояли отдельно как от людей, так и от демонов, совершенно не ощущая себя ни первыми, ни, тем более, последними. Далеко не по своей воле стали они чужаками и изгоями.

11.
По поручению Догмайры в основанные демонами города и поселения под видом нищенствующего скитальца неоднократно ходили в разведку преданные Вазийра и Цинцалг, ставший идеальным доверенным лицом, будучи сообразительным и дерзким в воплощении любых замыслов. И здесь тоже рыжий хазлаттиец настоял на том, чтобы использовать его в намеченной вылазке. Ни одна живая душа не знала, куда и с какой целью исчезали боевые соратники Догмайры. Об этих хождениях также ничего не подозревали домочадцы Вазийры. У Цинцалга же не было ни родни, ни своей семьи. Впрочем, мало кто из хазлаттийцев мог похвастать полноценной живой роднёй: механизм войны не снижал своих смертоносных оборотов, продолжая своё гнусное дело...
Крупнейшим центром пришельцев являлось укрепление Йийсар-Кала с прилегающими к ней жилыми кварталами. Буквально за несколько десятков лет город разросся и вширь, и ввысь, потому что со всех сторон происходил приток населения: колонисты из неведомой сказочной страны Тюйр, невольники, ремесленники из близлежащих хуторов и, конечно же, ахны — метисы, родившиеся в результате браков пришельцев с местными женщинами.
Вазийра сообразил, в каком виде и поведении ему следует предстать на вражеской территории, чтобы не быть обличённым. Цинцалг от природы был крепышом и потому умел ходить на руках, ловко кувыркаться и выделывать прочие акробатические трюки. Этих навыков, вдобавок к его занятной внешности, вполне хватало, чтобы выдать его за клоуна.
Главной их задачей было не вызывать никаких подозрений и параллельно изучать быт и настроения горожан...
Блуждая по пыльным закоулкам и шумным рынкам с огромным пандуром за спиной, Вазийра представлялся бродячим музыкантом, и заодно досконально изучал местность, фортификации, повадки и настроения ахнов — полудемонов-полулюдей.
Между прочим, Вазийра блестяще исполнял баллады и романтические песни, что окружавшие вооружённые стражи Йийсар-Калы не смогли заподозрить наиболее опаснейших и непримиримых своих недругов в нём, ни в его попутчике.
Появление в городе чужаков не было секретом для бдительной местной стражи, так как там частыми посетителями бывали жители окрестных деревень, чтобы прикупить себе что-нибудь из инвентаря или заморских тканей. Туда также забредали нищие. Помимо них в город приглашались укладчики камней для возведения неприступных крепостных стен с округлыми башнями по углам, не говоря о прочих оборонительных сооружениях...
Возвращаясь из Йийсар-Калы, Вазийра и Цинцалг уединялись с царём в одном из потаённых помещений в подземелье замка, освещаемом яркими факелами, и в мельчайших подробностях передавали все собранные ими сведения, подсказывая Догмайре точное местонахождение различных запечатлённых в их памяти оборонительных сооружений Йийсар-Калы.
И, чтобы отметить все эти места на схематическом рисунке, царь заказал изготовить хазлаттийским скорнякам особый пергамент внушительного размера из цельной коровьей шкуры, и подробно наносил на обработанную поверхность каждую деталь, о которой поведали Вазийра и Цинцалг.
Затем Догмайра подолгу проводил время в раздумьях одиночества, пока внезапно его не озарила дерзкая идея о закрытии сказочного мира от мира людей, чтобы прекратить приток военной помощи из того неведомого колдовского мира, где ещё ни разу не ступала человеческая нога. Так-то мысль об этом постоянно витала в умах. Буквально на каждом шагу люди сетовали, приговаривая:
— Как бы перекрыть воздушные лазейки, чтобы раз и навсегда пресечь перелёты осёдланных демонами волшебных скакунов? С другими худо-бедно можно было бы справиться.
Выдающееся наитие Догмайры подсказало ему, что та же самая мысль достойна не гипотетического, а самого прямого, буквального восприятия. Однако надо было детально обдумать возможности достижения этой, на первый взгляд, невыполнимой затеи: ведь нельзя же найти такого количества камней и строителей, чтобы от земли до небес выстроить высоченную мощную стену-заслон, преграждающую передвижение по воздуху сказочных скакунов!
Разумеется, он многократно совещался с признанными хазлаттийскими мудрецами. После нескольких недель, проведённых в раздумьях, главный из них по имени Витуш обнародовал всеобщее мнение:
— Наша борьба с демоническим миром обречена из-за численного неравенства. Раз мы боремся с неведомыми колдовскими полчищами, то одолеть их возможно, имея при себе такое же действенное оружие, каковое имеется в их распоряжении. Причина их могущества — колдовство. Нам никогда и ни за что не достичь их уровня, пока наши люди сами не познают таинств и чар, чтобы правильно ориентироваться и противостоять враждебным уловкам. Правда, эти знания полны соблазнов и их опасно передавать человечеству. Ты, Догмайра, известен своей разумностью, отвагой и бескорыстной преданностью. У тебя чистые помыслы и Бог помогает тебе всюду и во всём. Ты неукоснительно следуешь обычаям и исконному духу Хазлатты, и потому именно тебе суждено довести начатое до благоприятного счастливого исхода.
В голосе Витуша слышалась грусть. Он являлся двоюродным дядей Садов-Седы, супруги Догмайры. Однако их дружба началась гораздо раньше и зиждилась на преданности идеалам Хазлатты. Брак с племянницей Витуша лишь укреплял эти узы родства.

12.
Как и в ранней юности, Догмайра вновь начал втайне постигать древние письмена с поверхности обожжённых глиняных табличек и страниц кожаных манускриптов. Изучение строения обычного яйца ему понадобилось, чтобы освежить представления о возможной модели мироздания. В итоге царь пришёл к выводу, что создавать преграду, перекрывающую проникновение в Хазлатту, необходимо только при нахождении на территории колдовского мира, потому что воплотить задуманное намного проще, находясь по ту сторону реальности. Но и там для осуществления этой беспримерной затеи ему понадобятся верные союзники.
По настоянию Совета Страны царь встретился с несколькими доморощенными схоластами — Пхагашем, Гамусом и Габумом. Все трое умели плести витиеватые речи и все они неплохо наживались на том, что обдирали своих подопечных из числа взятой ими на обучение молодёжи. Правда, ученики покидали учёбу, так ничего толком и не поняв из речей указанных учёных мужей. Вопреки их обещаниям, никакого просвета в науках не наблюдалось; таинств в различных ремёслах никто не постигал, сохраняя в Хазлатте предельно низкий уровень знаний. Эта псевдоучёная клика во главе с её вдохновителем плешивым Пхагашем вела себя крайне нагло и самоуверенно, пользуясь покровительством двух-трёх престарелых заседателей Совета Страны, давно выживших из ума, но из-за возраста и седин пользовавшихся почётом от окружающих.
Итак, проявляя уважение к хазлаттийским старейшинам, Догмайра принял в Маасте схоластов и обратился к ним с вопросом: известен ли им научный метод, который бы помог изготовить перекрытие, заслоняющее Хазлатту от мира Тюйр. Однако то, что было услышано от учёных мужей, повергло царя в удивление и ярость. Догмайра очень много времени посвящал чтению книг и думал, что любой учёный окажется умней и грамотней него, как минимум, в несколько раз. Никто из нынешних посетителей близко не подозревал об истинном уровне просвещённости Догмайры. Да и откуда самовлюблённым схоластам было знать, насколько образован их царь, по сути являвшийся едва ли не самым передовым человеком в своей страны и даже в эпохе.
В устах плешивого и надменного Пхагаша клокотал поток богомерзких речей:
— О, доблестный царь! Мы обязаны раскрыть тебе глаза на целый ряд заблуждений, бытующих не только в невежественной среде народа, но и в царском замке. Изучая небесные светила сквозь астролябию, мы пришли к выводу об антинаучности любого утверждения о существовании сказочной страны Тюйр. В общем, за чарочкой... за чашкой шурпы мы решили, что в хазлаттийских лицеях стоит запретить любое упоминание о Господе, потому что Его существование нуждается в научном доказательстве...
И пока Догмайра отказывался верить в услышанное, длинноносый Гамус вставил и от себя парочку слов:
— Никто из людей никогда там не бывал, а, значит, в помине нет такой реальности. Мы даже не знаем, являются ли демонами эти чёрные всадники, якобы спускающиеся с небес на землю на волшебных конях. Кто сможет нам научными средствами доказать, что эти скакуны сходят с небес?
Третий, Габум, кивая головой и топорща свои усы, зачастил:
— Да... да... да! Это антинаучно... Всё иллюзия, фикция, обман зрения. Их надо наказывать!
Разъярённый царь приказал пинками изгнать негодяев из своей резиденции и тут же издал указ, по всей стране запрещающий взимание мзды за учёбу. Догмайра намеренно пошёл на такой отчаянный шаг, зная наперёд, что эти самозванцы ни за что не станут безвозмездно заниматься молодёжью и потому не смогут своей ересью отравлять мозги молодому поколению.
В Совете Страны у схоластов была поддержка, так как там засела кучка горлопанов, баламутивших народ.
И во избежание раскола в стране мудрый Догмайра не стал наказывать лжеучёных более жёстко, как они того заслуживали. Он разумно решил не раздувать конфликт, чтобы не разобщать свой народ перед лицом грозной опасности, в течение вот уже многих лет топтавшейся даже не на пороге, а внутри самой Хазлатты.

13.
Вот тогда царь и решился на рискованные действия: во что бы то ни стало проникнуть в стан демонов в стране их первозданного обитания. И тут он впервые столкнулся с бычьим упрямством Цинцалга, настаивавшим на том, чтобы царя в этом отчаянном путешествии сопровождал именно он:
— Во-первых, негоже царей в одиночку отпускать куда-либо, тем более прямо в пасть смертельной опасности. Во-вторых, нет у меня ни родных, ни семьи, чтобы ждать или оплакивать беднягу Цинцалга. В-третьих, я знаю этот город не хуже чем Вазийра и буду очень полезен.
Продолжая безмолвствовать, мысленно Догмайра согласился с третьей частью перечисленных резонов. В тираде Цинцалга, помимо решимости, чувствовались нотки дружеской ревности, так как ему хотелось быть в числе самым лучших и надёжных сподвижников легендарного правителя.
Присутствовавший здесь же Вазийра не обижался на друга, потому что в душе сильно жалел его, зная, насколько тот одинок без них. Он нарушил тишину:
— Упрямство твоё столь же безгранично, как и твоя преданность, Цинцалг! Я тоже считаю, что вдвоём будет намного сподручней. Заверши все свои дела. Если вдруг задолжал что-нибудь людям, назови сумму — я отдам твои долги!
Однако Цинцалг возразил, что ничего никому он должен. Опять обратившись к царю, он повторил:
— Негоже в одиночку отпускать царей. За снабжение нашего войска провизией не беспокойся! Заботы возьмёт на себя мой помощник Зорх, о чём мы с ним давно условились: в моё отсутствие он занимается всеми делами. А тем временем мы с тобой отправимся в путь, Догмайра!
Сын Турса редко изменял своей лаконичности:
— Готовься в путь! Выходим на рассвете! В дороге и пообщаемся.
С этими словами Догмайра прошёл под арочными сводами замка в направлении царских покоев...
Весь вечер он провёл в общении с матерью своего сына, черноокой Седов-Седой, которая была очень красивой, приятной, душевной, кроткой и покорной супругой. Несмотря на свою внутреннюю сосредоточенность, Догмайра провёл время в тёплом общении. К сожалению, с того дня, как он женился, правитель Хазлатты не имел возможности принадлежать всецело этим двум существам, так нуждавшимся в заботливой опеке человека, все эти годы находившегося на службе у народа Хазлатты. И теперь, в миг безмолвного прощания с близкими, внутри ощущалось гложущее чувство сожаления: как же много супружеского и отцовского внимания недодано им родной семье, во исполнение данного ещё в юные годы обета! И опять этот же долг перед Отчизной звал его в безвестность...
В предрассветной поре Догмайра какое-то время провёл в молитве, прося у Всевышнего успеха задуманного предприятия и счастья для всего своего народа. Впервые в мольбах он не стеснялся произносить имена Садов-Седы и Догдики...
Обмотавшись в поясе отрезом прочной тонкой шёлковой ткани, внутри которой находился средних размеров кинжал с невероятно острым лезвием, сверху накинув на себя широкий балахон с несколькими застёжками на груди — почти такой же, какой надевал Вазийра.
Догмайра так и не попрощался со своей семьёй. При мысли, что никогда не вернётся к родному очагу и что его малолетнему сыну, по всей видимости, уготована та же сиротская участь, которой не избег он сам, заставила дрогнуть сердце отважного воина.
— Нет, не вправе воители Хазлатты позволять себе слабости в присутствии своего потомства, — полушёпотом произнёс царь.
Он предпочёл тихо выйти из покоев, где на выходе его уже дожидался рыжий Цинцалг. Оба шли в опасное путешествие, чтобы исполнить долг перед многострадальной Хазлаттой.
Вдыхая пахучие ароматы летних трав, в предрассветное время от своего замка в изумительно красивой гористой Маасте отдалялся славный Догмайра сын Турса. Лицо царя укрывал плотно пришитый к воротнику капюшон, и потому во время пути его было бы сложно опознать. Ни с кем так и не попрощавшись, с котомкой через плечо и посохом в руке, он удалялся навстречу опасностям в сопровождении забавного коротышки Цинцалга сына Хорса.
Догмайра был человеком войны, и потому за неполных два десятилетия своего правления приучился к тайнам. Вот почему по его чертежам в местной округе из замка в Маасте в различные направления вели тайные разветвлённые подземные тоннели, имевшие выходы в самых неожиданных местах: то в лесном овраге, то у берега реки, то в какой-нибудь пещере, то в горах.
На этот раз, заприметив издали блеск кольчуг ночного дозора, царь провёл Цинцалга по одной из заранее заготовленных секретных троп.
Преодолев немалую дистанцию, оба выбрались из-под земли, оказавшись в густом лесу, и дальше шли без большого риска быть кем-либо замеченными.
В дивной Хазлатте оставался весь его народ, который всегда был ему дорог и свят. Далеко позади оставались его жена Садов-Седа и сильно на неё похожий восьмилетний царевич Догдика...
В течение очень долгого времени не было каких-либо известий о Догмайре и его забавном попутчике.
Кроме Вазийры и Витуша, в Хазлатте больше никто не был сведущ в подробностях дерзкого плана Догмайры. Но связанные клятвой старейшина и воин хранили молчание, хотя в их сердцах не смолкала тревога. А герой Хазлатты не появлялся. Он будто испарился. С ним исчез и Цинцалг.
И теперь даже эти двое — Вазийра и Витуш — ничего не знали о судьбе своего царя. Вазийра несколько раз переодевался для тайных посещений Йийсар-Калы, но и там не обнаружилось ни следа, ни намёка на славного царя и преданного Цинцалга: оба будто растворились во времени и пространстве.

14.
Прежде чем приступить к описанию тревожной истории главных персонажей настоящего повествования, для полной ясности стоит упомянуть ещё об одной тайне, которую знали всего два человека. И опять этими людьми были представители всё того же узкого доверенного круга. Первым, как и подобает, был Догмайра, а второй — Витуш. О состоявшемся между ними разговоре не знала ни единая душа, потому что есть в этом мире вещи, нуждающиеся в особом оберегании.
Вот в каком ключе состоялось их общение:
После позорного изгнания шарлатанствующего Пхагаша и его шайки, старейшина Витуш был очень обеспокоен случившимся и провёл немало бесед со старцами Хазлатты, разъясняя каждому оправданность царского поступка:
— Судите сами! Пока наш правитель отдаёт всего себя общим интересам, тем временем при поддержке нескольких старцев из Совета Страны какая-то кучка схоластов, угождая доверчивым старейшинам, набивает себе карманы под предлогом того, что дарят знания юношам. Проверьте, чему в лицеях обучают нашу молодёжь и убедитесь, что единственный человек, который хоть чему-то учит окружающих, это сам Догмайра! Но он учит всех желающих бескорыстно. Он боится, что не успеет поделиться всеми своими знаниями, и передаёт их, покуда сам жив. Благодаря ему, хазлаттийские воины овладели мощной тактикой ведения боевых действий. Именно на этой стезе нашим воителям нужны новые изобретения в виде вооружений, достигающих и разящих противника на расстоянии. И здесь где эти учёные мужи? Нет их... потому что прохвосты! Даже эти несколько катапульт, коими издалека сбиваются небесные скакуны, и те умельцы изготовили по рисункам Догмайры...
Витуш сопереживал своему царю, чувствуя, какую тяжеленную ношу тот на себя взвалил. Старейшина отчаялся в своих размышлениях, не зная, чем облегчить миссию, предназначенную правителю Хазлатты.
Однажды старейшина отправил к Догмайре лоскуток пергамента с какой-то записью, и по её прочтении тот тайком явился в то самое подземелье, где обычно проводил совещания с доверенными особами.
— Что за срочность такая, Витуш!? — едва поздоровавшись, спросил он, обняв за плечи верного единомышленника. — Тем более в этом месте? Подозреваю, что-то чрезмерно важное...
— Царь! Не буду занимать чересчур много твоего драгоценного времени. Возможно, отвлекаю тебя от более важных дел, и суть моего разговора окажется несущественной или смехотворной. Скоро тебе предстоит крайне опасный рискованный путь. Накануне нашего расставания хочу попросить прощения за всё, если вдруг когда-либо где-то ненароком оказался недостаточно внимателен или полезен в делах нашего царства. Не хочу, чтобы остаток жизни мне сопутствовали терзания, что я чего-то недомыслил, недосказал или недоделал, помогая тебе, а, значит, всей Хазлатте. Ты многократно убивал нелюдей, пришедших на нашу землю. Ты уничтожал их даже в небе. Но обращал ли ты когда-нибудь внимание, в каких диких местах не любят находиться лошади пришельцев? Однажды мне довелось пронаблюдать за тем, как один из отрядов этих нелюдей, спускался вниз, будто по незримому склону. Я затаился, не переставая издали отслеживать передвижение небесной конницы, как вдруг... Один скакун в панике шарахнулся от зарослей высокой травы на окраине перелеска. Сперва я ошибочно подумал, что копыта животное заскользили по мокрой траве, так как в тот день стояла жара после ночного ливня. К тому же в знойном расплавленном воздухе виднелась испаряющаяся с поверхности листьев ночная влага. Всадник опять попытался направить коня в требуемом направлении. Животное отказывалось идти вперёд, беспомощно вращая мордой, будто уговаривало наездника поскорей увести себя прочь.
И когда всадник позволил коню взмыть высоко в воздух, и тот на страшной скорости унёсся с того злосчастного места. И больше никогда небесных скакунов не бывало вблизи того перелеска. Похоже, животные между собой обмениваются тревожными сведениями, каким-то образом оповещая друг друга об опасности или же сами издалека чувствуют какой-то не свойственный им запах. На этот счёт мы лишь можем строить предположения...
Итак, мне стало очень интересно, что же настолько перепугало бесстрашного скакуна.
После исчезновения чужеземной кавалькады, подъехал к зарослям чертополоха, переплетённого каким-то неведомым вьющимся растением. И не ощутил ни резкого запаха, ни головокружения. Наверное, своё воздействие эти лианы оказывают только на волшебных скакунов, потому что мой конь вёл себя смирно и чувствовал себя великолепно. Я сорвал стебель вместе с листьями, и все, кому показывал эту траву, видели её впервые. Потом часто подъезжал туда, и всякий раз набирал семена растений, произрастающих на этом участке леса. Они в этом кожаном мешочке, Догмайра! И я не знаю, могут ли они оказаться полезными, а какие — нет. Однако все эти семена плотно зашиты внутри — так, что источаемые ими запахи сейчас неуловимы. Если волей Господа миров тебе удастся преодолеть все преграды и побывать в мире Тюйр, буду несказанно счастлив, если моя помощь действительно окажется помощью.
Этот мешочек также покоился под слоем отреза шёлковой материи, намотанного вокруг живота Догмайры.
О разговоре больше не знал никто, даже Вазийра. Царь доверял ему, но обстановка требовала большой секретности: так было надёжней...

15.
Путники уже в потёмках проникли в Йийсар-Калу, главный анклав демонов. Несмотря на предыдущие свои хождения в город, оказывается, Цинцалг никого здесь не знал. Значит, прежде всего, Догмайре надлежало обзавестись знакомствами в совершенно незнакомом, чуждом и неприветливом городе.
С утра пораньше Догмайра сразу же безотлагательно приступил к своим поискам. Впервые в жизни он оказался в стане лютого врага, от которого не стоит ждать никакой пощады, если вдруг правителя Хазлатты опознают и схватят. Казнь тогда неминуема!
На всякий случай, чтобы убедиться в сохранности упрятанного под балахоном заветного кинжала, как бы невзначай он периодически прижимал локоть левой руки к той части тела, где ощущалось твёрдое закалённое лезвие. Столь же твёрдо хазлаттиец верил, что никогда и ни при каких обстоятельствах он не попадёт живьём в руки демонов!
Сопровождаемый Цинцалгом, Догмайра внешне бесцельно блуждал, исподволь высматривая всё вокруг себя, в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку для того, чтобы приступить к выполнению своей главной задачи. Все эти встречавшиеся ему по пути строения и улочки ему были прекрасно известны. Он даже смог бы заранее с закрытыми глазами указать на те или иные повороты и рассказать, какие там ожидают башни, деревья или ямы: настолько живописно он их представлял из рассказов Вазийры и Цинцалга, который подробно объяснял, в каком направлении находится городская торговая площадь, куда обычно ежедневно стекаются все бездельники и с ними вместе — главные городские новости.
Хазлаттийцы бродили по базару, пока внимание Догмайры не привлекла не совсем молодая, но очень статная рослая женщина приятной наружности. Царь задержался, пристально всматриваясь в её задумчивое умное лицо, мгновенно показавшееся знакомым и родным, до щемящей боли в сердце.
— А ведь, кроме храбрости, у нашего царя ещё и хороший вкус, — пошутил Цинцалг, успевший поймать взор своего предводителя.
Догмайра больше ничего не слышал. Так и не сводя глаз с женщины, едва обернувшись в сторону Цинцалга, он отдал свою котомку с припасёнными из дому съестными припасами. Возможно даже не слыша самого себя, уходя, хазлаттиец в спешке обронил фразу:
— Цинцалг! Походи-ка пока тут на руках: покажи своё умение перед народом! Я скоро вернусь... — и последовал за женщиной, напрочь забыв обо всём остальном на свете.

16.
Нельзя было не признать в прохожей давно оплаканную всеми двоюродную сестру — несказанную Инзару. По ней было заметно, насколько ослепительно красивой была она в юности. Впрочем, в зрелом возрасте она не утратила былой красоты: даже сейчас в её лице сохранялось прежнее великолепие. Просто, стала взрослей и во взгляде её уже не читался тот далёкий беззаботный чистый восторг юности.
Девушка бесследно исчезла после опустошительного налёта демонов. И в течение двух десятилетий Догмайра предполагал, что она погибла с родителями и братьями. И, наконец, сейчас ему представлялся шанс выяснить неведомые подробности о судьбе кузины.
Мужчина последовал за женщиной, о чём-то явно призадумавшейся.
— Инзара! — окликнул он её по имени, когда в пределах слышимости не оказалось рядом никого из посторонних.
Казалось, удивлению и внезапной радости Инзары не было предела:
— Догмайра?
И, мгновенно вспомнив о своём унижении, устыдившись двоюродного брата, она разрыдалась:
— Догмайра! Я не забывала ни на миг, чья я дочь и сестра. Только боязнь Всевышнего не позволила мне тогда наложить на себя руки, и все эти годы я прожила в стыде и горечи за свою позорную участь рабыни этих пришельцев... Теперь на мне не будет греха, если ты убьёшь меня. Тем более, что ты — мой брат.
Весь этот поток откровения обнажал многолетнюю душевную боль красивой женщины. Слёзы навернулись на глаза невозмутимого мужественного хазлаттийца
— Инзара! Если сейчас кого-то и надо убить, так это твоего брата, потому что я не сумел защитить ни тех, кто заменили мне родителей, ни своих братьев, ни тебя. Спустя какое-то время после твоего исчезновения, Совет Страны избрал меня военным предводителем нашего народа и отныне вся моя жизнь отдана служению общенародным интересам. В течение всех этих лет, защищая и спасая от позорного плена тысячи и тысячи наших девушек, я всегда помнил о тебе. И теперь мне от тебя нужны совет и помощь. Вот почему никому из нас не стоит спешить в могилы...
Догмайра вкратце поведал о своих планах, в которых, в сущности, было лишь одно стремление, лишённое какой-либо конкретики. Правитель Хазлатты хотел действовать отчаянно, согласно ситуации. Как любят выражаться мореходы, он ждал попутного ветра.

17.
В беседе с кузиной, Догмайра почувствовал своё внутреннее преображение. Сейчас непринуждённо, по-родственному, общался не тот известный окружающему миру грозный боевой вождь хазлаттийских львов, а прежний обычный мечтательный юноша, обитающий в любимой семье Чима и Чиллы.
Двадцать лет, прожитые им после той жестокой утраты, как выяснилось, теперь оказались годами невольной разлуки, потому что внезапно "воскресшая" Инзара символизировала собой чересчур рано прервавшийся, но самый блаженный, чистосердечный и потому непередаваемо счастливый отрезок жизни Догмайры.
Оба незаметно приблизились к какому-то просторному роскошному жилищу, перед которым был разбит не менее прекрасный сад, через который протекал прозрачный струящийся ручей. Здесь Инзара приостановилась, не перебивая двоюродного брата. Ещё полчаса назад её печальные глаза теперь излучали восторг и бескрайнее счастье. Как и в далёкой своей юности она упивалась речами Догмайры, который прервал свой разговор, решив, что, быть может, этот жест женщины является вежливым намёком на окончание диалога.
— Хорошо тогда, Инзара! Разговор продолжим, что ли, в следующий раз... — в ожидании ответа хазлаттиец медленно попятился назад, чтобы распрощаться без лишнего смущения и долгих церемоний.
Заметив тень неуверенности на лице кузена, Инзара опередила дальнейшие его прощания и возможный отказ, пригласила Догмайра в высокий из белоснежного мрамора особняк, обставленный изнутри богатым интерьером. Поистине, в этом роскошном обиталище вовсе не веяло угрозой для жизни.
Никого из домочадцев не было видно. Инзара разожгла огонь в камине из тлеющих угольков и сама подогрела пищу.

18.
И вот, усадив родственника на массивном деревянном стуле за огромным буковым столом, женщина села рядом и поведала свою грустную историю.
Несмотря на отчаянное сопротивление отца, братьев и подоспевших на помощь нескольких воинов, вражеский отряд оказался сильней из-за внезапности, с которой был совершён воздушный набег. Инзара помнит как верхом на страшно свирепом скакуне дерзкий главарь демонов ворвался вовнутрь замка. Воспользовавшись тем, что скакуну было не развернуться в тесном помещении, буквально за несколько мгновений до своей гибели её отец подскочил к всаднику и ловким ударом меча распорол ему щеку. Несмотря на тяжёлое ранение, прямо на её глазах демон зарубил Чима.
— Убийцу узнала бы по шраму, оставленному у него лице рукой отца, — с грустью прошептала Инзара, и продолжила горькую исповедь:
Она подобрала окровавленный меч и отчаянно отбивалась, желая своей гибели, но когда обессилела, была схвачена демонами и доставлена в этот город после побоища, учинённого над всей её семьёй.
В Йийсар-Кале её заприметил некий всадник по имени Бюрс, пользовавшийся среди демонов огромным почётом. Он до безумия влюбился и сумел добиться свободы для девушки для того, чтобы та стала его женой. Выбора никакого у неё не было.
— По крайней мере, — со слезами на глазах делилась воспоминаниями Инзара, рассказывая сыну своей тёти, — я точно была уверена, что Бюрса не было в числе убийц моей семьи, и в той жуткой обстановке не нашла себе иного оправдания и покорилась судьбе. Но ни разу я с ним не заговорила сама. Мне завидовали все окружающие, говоря, что мой муж — несказанно красив и отважен. Однако вся его храбрость была направлена против мужчин моего народа. И потому я ни разу не улыбнулась ему, несмотря на то, что он очень хорошо ко мне относился и постоянно пытался угадать малейшие мои желания, чтобы немедленно их исполнить. Но я никогда ни о чём не просила его. Желая угодить моим тайным капризам, он приказал воздвигнуть эту усадьбу. Но я не имела права на взаимные чувства. Ведь я никогда не забывала о том, что я — Инзара из Хазлатты! Я — дочь благородных Чима и Чиллы. Я — сестра моих замечательных братьев. И ещё я — кузина отважного, гордого и непокорного царя Хазлатты, чьи подвиги восхищали меня и дарили импульс для дальнейшей жизни...
Последние фразы она произнесла с восторгом, разбавленным особенной нежностью. Нахлынувшие слёзы прозрачными жемчужинами застлали её прекрасные глаза.
Едва справившись с волнением, через несколько мгновений она продолжила:
— В этом невольном замужестве я прожила ровно пять лет. Бюрс погиб в одной из схваток с твоими войсками, Догмайра! И тогда освободилась, овдовев и оставшись одна с тремя сыновьями и дочерью. Будь уверен: всех своих детей Инзара воспитала в стойкости и преданности идеалам родимой Хазлатты. Они красивы, умны, гармоничны и человеколюбивы. И тянутся к справедливости...
Инзара вдруг улыбнулась:
— Догмайра! Угадай, какими именами я нарекла троих моих сыновей!?
Умный царь Хазлатты скорей прочёл ответ в её глазах:
— Довта, Тур и Урс? — произнёс он, не задумываясь, ибо так звали всех его погибших кузенов, родных братьев Инзары.
Женщина улыбнулась, подтверждая правильность догадки:
— Недаром я всегда была восхищена твоим умом и образованностью...
И на этой стадии общения оба услышали приближающийся глухой топот копыт об плотную землю. Затем раздался звонкий цокот об каменную брусчатку внутреннего двора, после чего в доме показались прекрасно сложенные статные юноши, о чьих именах не сложно было догадаться, визуально определив очерёдность каждого из них по старшинству.

19.
Инзара представила сыновьям своего двоюродного брата.
Наблюдая за взрослыми племянниками, внутренне отмечая в них глубокий ум и удальство, Догмайра обратил внимание и на другое. Несмотря на то, что юноши наполовину считались инородцами, в своих рассуждениях и внешнем облике они абсолютно ничем не отличаются от прочих людей. В их поведении ничто не выдавало неземных особенностей. Кроме Хазлатты, другой родины у них никогда не было. О сказочном мире Тюйра они имели весьма туманные обрывчатые представления. Впрочем, их воспитанность и обходительность вполне могли быть присущи сказочным обитателям. Но здесь чувствовалась влияние Инзары.
— Нана! — почтительно обратился к матери старший из сыновей по имени Довта. — Инзара гостит в доме тёти Тамуры. С её дочерью Тайной наша сестрёнка никак не могла наболтаться. Пришлось уступить уговорам твоей подруги, и оставить там Инзару. Да и ты сама вчера жаловалась, что твоя любимица тоскует в одиночестве, так как почти нигде не бывает. Мы её приведём оттуда завтра, если позволишь...
— Надеюсь, она там не перевернёт всё вверх дном, — прекрасный мелодичный смех Инзары отличался какой-то особенностью, и сейчас перед Догмайрой была всё та же жизнерадостная чудесная красавица из его далёкой юности, заслонённой чередой ожесточённых кровавых событий...
Стоило молодым людям упомянуть об оставленной ими в гостях сестре, как Догмайра внезапно спохватился: ведь он по забывчивости оставил одного на базарной площади беднягу Цинцалга! Хазлаттиец поднялся, чтобы немедленно покинуть усадьбу. Этот порыв, похоже, огорчил Инзару, что и отразилось мгновенной переменой настроения в её лице. Однако из чувства деликатности она не торопилась о чём-либо расспросить кузена.
С чувством неловкости хазлаттиец, как есть, всё объяснил в нескольких фразах.
— Оставайся на месте: поздно уже! — попросила Инзара.
В тот же миг из помещения бесшумно выскользнули Довта и Тур. Снаружи послышался конский цокот, а потом и топот...
Спустя полчаса в сопровождении обоих юношей вошёл усталый и раздражённый рыжеволосый Цинцалг. Как выяснилось, во исполнение царского указания едва ли не целый день ходил на руках, потешая люд на базарной площади. И сейчас всё его тело ныло, особенно обе руки, которыми он еле шевелил. Отданная Догмайрой на хранение котомка с едой и питьём была в полном порядке, хотя и была полностью опустошена, благодаря аппетиту рыжего хазлаттийца, и сейчас он совсем не хотел кушать. Притом почти не соображал от одолевающей его смертельной усталости.
Урс — младший из сыновей Инзары — взял в руки светильник и, ступая спереди вверх по мраморной лестнице с прикреплёнными к стене дома поручнями, проводил обоих на самый верхний этаж особняка, где показал каждому из гостей места их ночлега.

20.
Догмайра раскрыл глаза с первым утренним природным гулом и птичьим пением извне. Предположив, что дом ещё спит, он решил осмотреться в покоях, предоставленных ему хозяевами. Сюда, на самый верхний этаж, накануне проводил младший из сыновей Инзары — Урс.
В ночное время гостю удалось разглядеть ровно столько, сколько позволял свет, отбрасываемый от тусклого светильника. Теперь же всё пространство вокруг было залито яркими солнечными лучами, проникавшими в помещение сквозь огромные оконные проёмы, заделанные прозрачным матовым стеклом.
На свободной части просторного ложа покоилась одежда, накануне старательно расправленная Догмайрой перед тем, как лечь спать.
Опять удобно обвязав шёлковой материей остро наточенный кинжал и кожаный мешочек, Догмайра облачился в своё широкое одеяние, в складках которого едва ли было возможно усмотреть сделанные по бокам с обеих сторон прорехи, прикрытые рукавами — для того, чтобы в критический миг успеть молниеносно воспользоваться смертоносным оружием. Разобравшись с верхней одеждой, он погрузил ноги в мягкую обувь с небольшим голенищем, после чего направился к массивной дубовой двери, одновременно являвшейся выходом в просторный коридор, тянущийся на всю длину дома. В тыльной стороне красовались высокие вычурные арки. Изнутри в стене торчал металлический крюк с накрепко привязанной к нему аккуратно свёрнутой длинной прочной верёвкой, явно предназначенной для того, чтобы её легко можно было перебросить вниз и спуститься в лощину, где, помимо естественных оврагов и ручейков, на всём пространстве виднелись дикие деревья различных видов, включая заросли облепиховых кустов. Оказывается, здание было возведено на краю обрыва. И этот контраст между фасадом строения и неожиданной панорамой, представшей с задней его стороны, отчасти удивил Догмайру, прислонившегося к основанию арочного проёма и с любопытством продолжавшего изучать местность за пределами усадьбы.
Прямо напротив взгляд выхватил снежные вершины горной гряды, опять напомнившие ему о невыполненной миссии. В этот миг вдали он узрел нечто, напоминавшее снежный вихрь. Благодаря недюжинному опыту, Догмайра почти сразу сообразил, что созерцает надвигающуюся кавалькаду, чьи кони, подобно хамелеонам, на скаку могли перекрашиваться в те цвета и оттенки, которыми бывало устлано небо.
— Там находится сказочный Тюйр! — с горечью подумал царь, безошибочно определив направление. С каждой минутой небесная кавалерия приближалась к Йийсар-Кале, и уже отчётливо различая чёрные панцири всадников, хазлаттиец пронаблюдал их нисхождение по невидимому спуску...
На этаже существовали другие помещения и нетрудно было догадаться, в каком именно находится Цинцалг — из-за громкого перемежающегося свистом храпа, помогавшего безошибочно определить место спячки верного попутчика.
Догмайра вернулся назад в помещение, где провёл минувшую ночь. Он более подробней заново начал изучать невероятно просторную спальню с массивной деревянной кроватью.
Посредине находился предназначенный для зимнего обогрева огромный каменный камин с кирпичной трубой, уходящей в потолок.
Прямо у изголовья кровати на стене висел роскошный арсенал с разнообразным богато инкрустированным оружием: копьё, сабля, меч, лук с наполненным стрелами колчаном. Понятно, что вся эта обстановка изначально создана на случай внезапной смертельной опасности — предметы висели здесь не только в качестве праздных украшений.
Оценивая увиденное, хазлаттиец мысленно похвалил сообразительность и благородство семейства Инзары.
У противоположной стены он обратил внимание на изящно отполированные дощатые дубовые панели у одной из стен и погладил пальцами поверхность.
Догмайра неожиданно интуитивно догадался о предназначении этой части интерьера и уже гораздо большим усилием поднажал плечом на панель. Как и предполагалось, дубовое изделие оказалось потайной дверью, и сразу же за ним виднелась лестница, ведшая вниз.
Любопытство взяло верх и по закрученному спиралью серпантину ступеней, он спустился вниз, очутившись в проходе каменного подземелья. Выход перекрывала мощная железная дверь.
Отодвинув щеколду, мужчина оказался снаружи, в гуще дикой природы. Оказывается, выход примыкал к днищу оврага, покрытого сверху непролазными колючими зарослями облепихи. Это и была та самая лощина, чуть ранее отмеченная правителем Хазлатты, в ходе недавнего обзора с высоты крайнего этажа.

21.
Догмайра успел закрыть дверь к потайной лестнице и подойти к противоположному углу помещения, когда услышал приближающиеся шаги.
Намеренно издавая гул, предупреждающий о его приближении, на этаже появился Урс, готовый прислуживать гостям. Он показал расположенную в дальнем крыле здания просторную ванную комнату, из стены которой сквозь небольшое отверстие далеко наружу высовывался керамический желоб и водные струи стекали куда-то в обрыв — чтобы брызги не долетали до стены здания.
Поочерёдно приняв ванну, хазлаттийцы обрели свежесть и прекрасный тонус. Затем оба сошли вниз, где в огромной столовой их поджидала Инзара. Под глазами у неё были заметны тёмные круги, выдававшие бессонную ночь, проведённую в воспоминаньях и раздумьях. На столе стояла чисто вымытая посуда и дымился вкусный завтрак. Если ночью Цинцалг ничего не хотел и не мог есть, то сейчас аппетит здорово его подстёгивал, и потому он едва ли не с разбега с радостью занял облюбованное им накануне место за столом, чьи размеры были под стать величине помещения.
Инзара почти не притронулась к пище и всё больше потчевала Цинцалга, с удовольствием сметавшего всё подряд, что оказывалось перед ним на тарелке.
Надо признать: Инзара очень вкусно готовила! Почти не ел Догмайра, чьи нескончаемые мысли изрядно отбили в нём желание поглощать пищу. В отличие от аппетита, чувство юмора оставалось при нём:
— Ты настоящий герой, Цинцалг! При таком прямо-таки зверском вожделении к пище, ты целых пятнадцать лет умудрялся щедро снабжать вкусной снедью всё моё войско, ни разу не испытывавшее голода из-за твоего недогляда.
Осознавая свою неумеренность в поглощении разных блюд, Цинцалг смущённо покосился в сторону Инзары. И в тот же миг хозяйка дома и её кузен неожиданно расхохотались. И в этот миг они были теми, юными задорными Догмарой и Инзарой.
Наконец-то трапеза была завершена. Откладывать разговор не было никакого смысла. Зная о горячей любви кузины к своей родине, Догмайра обратился, на первый взгляд, с бредовой невыполнимой просьбой:
— Обращаясь в моих молитвах к Господу очень часто прошу Его заменить лихолетье Хазлатты на другие тяготы и заботы. Народ устал от постоянного напряжения Я не страшусь увечья и смерти и не избегаю сражений. Но мне больно видеть женщин Хазлатты, оплакивающих своих братьев и сыновей. Получается, наши женщины для того только дают жизнь мужчинам, чтобы те героически гибли в боях за свою несчастную Отчизну. А ведь они могли бы быть полезными в созидательной стезе, воссоздавая ремёсла, возводя замки, пробивая оросительные каналы. Однако мы погрязли в этой отвратительной борьбе. Мне необходимо пробраться в Тюйр. И там я обязательно найду ключи нашего избавления.
Инзара очень внимательно выслушала Догмайру, не сводя глаз с кузена!
— Я буду неточна, — начала она, — если скажу, что мало кто из жителей Йийсар-Калы бывал в сказочном мире. В том направлении вообще никто никогда не направлялся, кроме самих выходцев из Тюйра. Я не припомню, чтобы хоть кто-нибудь из них хотя бы невзначай приглашал туда ахнов-полукровок, как они называют и моих детей тоже.
Она говорила сущую правду: в свои пределы демоны чужаков не пропускали и упорно в своих разговорах обходили стороной запретную тему. О жизни в пределах колдовского мира никому почти ничего не было известно.

22.
Догмайра вдруг вспомнил о подземном проходе:
— Не хочу обманывать тебя: утром я обнаружил потайной лаз из этого жилища, который выводит к глухому дикому лесу. И насколько я понял, сквозь эти дебри мы сможем пробраться в Тюйр, сколько бы ни пришлось идти...
Не отводя с взгляда от своего собеседника, Инзара с грустной улыбкой покачала головой:
— Догмайра! Это путь в никуда. Поначалу Бюрс тоже считал, что эти тайные тропы тянутся в Тюйр. Он намеренно поселился на этом месте, заранее думая об отходном пути, потому что с самого начала, уже с первыми сражениями против воинов Хазлатты он понял, что демонам рано или поздно придётся уйти восвояси.
Незадолго до своей гибели из-за отчаянных сражений с твоей дружиной, Бюрс предполагал, что в конце концов, в какой-то неудачный момент, демоны останутся без спасительных скакунов и тогда для отхода придётся искать наземные маршруты. Он не раз так говорил, поверяя мне свои мысли и секреты, хотя в целом был очень подозрителен.
Он равнозначно умел видеть как при дневном свете, так и в темноте. Однажды он пустил слух, что отправится на боевое дело в какой-то уголок Хазлатты, и, спрятав скакуна, сам пешком в ночное время спустился в лощину и сквозь дебри диких зарослей отправился на поиски надёжной обратной дороги. Отсутствовал он довольно долго — где-то с месяц — и вернулся в изодранном колючками панцире. Его подбородок тоже был весь в кровоподтёках и ссадинах. Оказывается, большей частью без отдыха и сна, ориентируясь по Солнцу и звёздам, в течение двух недель Бюрс брёл по диким склонам, протискиваясь сквозь заросли высокой травы и кустарника. Путь был неблизкий, но всякий раз горы впереди оставались на той же недосягаемой линии горизонта.
Бюрс упрямо брёл навстречу заведомо выбранному направлению. И в итоге это путешествие прервалось: в предрассветную пору, на спуске каменистого взгорья, тропа внезапно закончилась. В лучах восхода рассеялась туманная дымка и внизу, прямо под ногами путника, обнажилась зияющая бездна, от которой схватывало дух, сбивалось дыхание. Расстояние до противоположной части обрыва было колоссальное.
Бюрса потрясла эта невероятная даль и он позже говорил: "Нет в природе такой длины деревьев, чтобы соорудить из них мост и перебросить на другой край".
Догмайра! Тебя там ожидает такое же разочарование. Это путь в никуда...
Едва ли не с раскрытым от удивления ртом слушал Цинцалг Догмайру, а потом и разъяснения Инзары. Получалось, он спал, а его бесстрашный боевой предводитель с момента пробуждения проявил любознательность и почти сразу же распознал секреты дома. В душе Цинцалг досадовал на собственные пороки — леность, неловкость и ограниченность мышления. Зато со всплеском внутреннего восторга он вновь оценил превосходство царя Хазлатты. Рыжий попутчик восхищался своим вожаком не меньше Инзары, в завершении беседы пообещавшей подумать над тем, как проникнуть в Тюйр. А слово своё она всегда держала.

23.
С улицы донеслись шум и затем голоса Довты и Тура, вернувшихся с утреннего выезда. Юноши вошли не одни, так как с ними была ещё и девушка, ставшая причиной их отсутствия за столом. Оказывается, Инзара с сама с утра пораньше отправила за ней сыновей.
В своей жизни Догмайра редко наблюдал, чтобы дочери нарекались именами матерей. А тут, как только в доме появилась пятнадцатилетняя красавица Инзара, хазлаттийца ждало настоящее потрясение: настолько девушка была поразительно точной копией своей матери, что похоже звучал даже тембр её голоса, не говоря об одинаковом росте, непередаваемо восхитительных карих глазах, русых волосах.
Помимо невообразимой восхитительной красоты, в ней наблюдались некие мистические способности: она умела чувствовать настроение и даже проникать в мысли каждого, кто находился с ней поблизости.
Девушка также имела чудесное свойство посещать чужие сновидения, хотя не злоупотребляла этим своим умением.
— Нана! — обратилась она к матери. — Прошлой ночью я попыталась заглянуть в твои сновидения, но перед моим взором стояла тёмная непроницаемая пелена. Почему ты не могла уснуть?
Её наитие не знало границ, и потому её практически нельзя было ничем и ни в чём обмануть. В семье знали о волшебных свойствах Инзары и, несмотря на её юный возраст, в отношении неё окружающими оказывалось подчёркнутое уважение.
— У меня случается бессонница. — смущённо улыбнулась Инзара-мать.
И только сейчас Инзара-дочь развернулась к гостям, и поздоровалась с ними, внимательно вглядываясь в черты лица своего дяди, которое было ей знакомо: она неоднократно видела его в своих сновидениях:
— Поистине, твоё сердце преисполнено отваги и бескорыстия.
Догмайра был тонким мыслителем и любителем искать и находить ответы на самые сложные вопросы. Сейчас он был обескуражен: необыкновенность, загадочность юной особы просто потрясала. В ней чувствовалось что-то необъяснимое.
Приятно было понимать, что, будучи фактической затворницей Йийсар-Калы, Инзаре удалось воссоздать прообраз своей родной семьи, да ещё и воспитать своих детей в любви и лояльности к Хазлатте. В этом-то и заключалась сущность Инзары из Хазлатты!

24.
Вечером, когда все домочадцы, включая гостей, были в сборе, хозяйка завела беседу с сыновьями. По обыкновению, она обратилась к старшему:
— Довта! Ты и твои братья прекрасно знаете, каково отношение к вам и вам подобным со стороны ваших сородичей по отцовской линии.
Своим напоминанием Инзара уже обеспечила успех предстоящего манёвра, потому что чувствовала, насколько её сыновьям неприятен этот неполноценный статус ахнов, когда они оказывались чужаками по обе линии родства. Презрение к метисам, которое высвечивалось в лицах демонов, периодически пополнявших боевые дружины захватчиков, не могло не вызывать обоснованной взаимной ненависти, и среди населения Йийсар-Калы выделилась прослойка, обладавшая относительными правами на правах своего отцовства, будучи притом духовно отчуждённой от остальных сородичей. И в этом колоссальную роль сыграло влияние матерей-хазлаттиянок, которые из-за гибели отцов и братьев люто в душе ненавидели своих мужей-поработителей, и их местью стало воспитание рождённых в неволе детей в духе почтения и уважения к традициям материнских предков. Лучше всего в отношении своих воспитанников это удавалась именно одиноким вдовам.
Выдержав небольшую паузу, окончательно прочувствовав настроение слушающих, Инзара продолжила:
— Ваш отец пользовался огромным уважением своих сородичей. В воинстве демонов его до сих пор вспоминают как грозного и непоколебимого полководца, доблестно погибшего в битве с Хазлаттой. Однако ни один из вас никогда не кичился своим происхождением, и потому о вашем существовании, скорей всего, давно забыли. Завтра же облачёнными в одеяния небесных всадников во всеоружии сходите в магистрат Йийсар-Калы. Найдите там полководца Гирса и объявите ему, чьими сыновьями вы являетесь. Помнится, он был в подчинении вашего отца и к тому же очень близок ему по духу. Так что в память об этой дружбе он сможет исполнить любой ваш каприз. Я знаю: вы никогда ни к кому не ходили с просьбами...
Далее Догмайра объяснить племянникам, какой исход необходим в завтрашней встрече:
— То, что вам предстоит добиться завтра, имеет огромное значение для дальнейшей судьбы всего мира. Необходимо хотя бы на небольшое время любой ценой переселиться в Тюйр. Если только вам будет позволено отправиться в путешествие...
— Они добьются разрешения, Догмайра! И тебе тоже удастся побывать в том мире! — спокойным голосом произнесла девушка.
Посмотрев в лицо, хазлаттиец в конце концов понял, в чём же дочь всё-таки отличается от своей матери: без каких-либо преувеличений младшая Инзара была по-настоящему волшебная девушка!

25.
С восходом все трое — Довта, Тур и Урс — были на ногах, приводя в необходимый порядок самих себя, одежду и конскую сбрую, надевая поверх свежих белоснежных рубах чёрные непробиваемые кожаные панцири, а также украсив головы сверкающими шлемами из тончайших металлических пластин, какие носили всадники Тюйра.
Когда слуги передали Гирсу о визите сыновей Бюрса, он немедленно распорядился отвести гостей в мраморный зал магистрата, где обычно устраивал аудиенции.
Когда демонический полководец вошёл в зал, почтительно с подчёркнутым достоинством поздоровавшись, юноши склонили головы, держа в руках свои блестящие позолоченные шлемы. Покуда Довта собирался мыслями прежде чем выдать заготовленную заранее речь, с видом бывалого опытного демона Гирс досконально изучал выражения их красивых лиц, тщетно стараясь угадать цель столь неожиданного визита.
— Воин Гирс! — преодолев волнение, заговорил Довта каким-то стальным непререкаемым голосом, обнаруживавшем в ораторе мужественный стержень и властность. — Перед тобой стоят сыновья твоего боевого соратника Бюрса, погибшего ради общих интересов вашего мира.
Делая паузу, Довта опять перевёл взгляд на своих застывших в безмолвии братьев. По всей видимости, всё ещё не понимая, с какой миссией пожаловали к нему молодые люди, едва уловимым поднятием кисти пальцами кверху, выдающим его внутреннее любопытство, внешне невозмутимый Гирс изобразил команду, чтобы юноша больше не прерывался. Довта продолжил:
— Мы приехали почтить друга и верного соратника нашего отца, поскольку сочли необходимым испросить у тебя совета по очень беспокоящей нас причине. От твоего мудрого решения зависит, будут ли и впредь потомки почившего Бюрса ощущать собственную ущемлённость в этой стране, где они чужие для всех. Нас не признают ни людьми, ни демонами. С момента нашего рождения кругом ощущается в лучшем случае холодное безразличие, которое ничем не отличается от предвзятого отношения. Как самое большое обвинение и оскорбление нас, метисов-ахнов, неоднократно в лицо обзывают полукровками. И нам крайне неуютно из-за такого отношения.
Кроме правильно выстроенных речевых оборотов, эта тирада ничего не объяснила Гирсу, чьё любопытство разрослось беспредельно.
Однако внезапным поворотом речи Довта лаконично выдал главную мысль:
— Неужели нам никогда не будет позволено посетить родину наших предков, где на свет появился и вырос наш отец?
Столь решительный вираж речи Довты обескуражил и смутил Гирсу, который ничем не смог возразить представленным ему аргументам:
— Вы совершенно правы, и ваше стремление дышать воздухом земли ваших предков похвально. Ради памяти Бюрса я исполню ваше пожелание. Но будет ли верно истолковано окружающими, если в Тюйре побывает только одна ваша семья? Назовите ещё желающих отправиться в путешествие и тогда я организую перелёт в страну ваших и моих предков.

26.
С того момента, как потерялись вести о царе и его попутчике, никто в Хазлатте не знал об их судьбе.
Благо, будучи мудрым и предусмотрительным правителем, Догмайра загодя предложил Совету Страны определить себе замену на случай своего невольного долгого отсутствия. В итоге мудрецами была согласована и одобрена личность многоопытного царского сподвижника Вазийры, сына Артдама, вполне влиятельного, чтобы вести успешные боевые действия, препятствуя расширению иноземных колоний на земле предков.
Во исполнение нового закона, Вазийра приступил к своим обязанностям и мгновенно показал себя твёрдым и последовательным правителем.
Тем временем в стане его воинов поползли слухи о смерти Догмайры, которая якобы тщательно скрывается:
— По всей видимости, он погиб в какой-то схватке с демонами, — сочиняли на ходу сплетники и бездельники, встречаясь на базарной площади для обмена новостями.
Затем настал черёд и для пересудов о возможном тайном заговоре против Догмайры.
Однако безупречная репутация Вазийры и вовсе ломала всякие наговоры. Сподвижник сильно переживал за царя и своего друга, об отваге которого слагались легенды. По-прежнему о его тайном замысле, кроме горстки мудрецов и преданного Вазийры, никто не знал. А они-то верили в то, что Догмайра — человек волевой и последовательный, и потому не осмелится погибнуть, не доводя до конца задуманного.
К сожалению, звучали и злые языки, строившие нелепые предположения о том, что царь, вероятно, перешёл в стан демонам и теперь служит им и даже участвует в боевых вылазках против воинов Хазлатты.
Вазийра мгновенно пресёк эти разговоры, казнив собственноручно наговорщика по имени Валаун, отличавшегося отвратительной наружностью и не менее мерзкой философией. Когда-то он отличался соломенно-рыжими волосами и бородой ,а теперь внешне напоминал облезлую крысу: на месте былой шевелюры теперь красовалась блестящая лысина, а в редкую растительность на лице давно уже вкрапилась седина. Под крючковатым носом в разные стороны топорщились щетинки, выдаваемые их обладателем за усы.
Во время разбирательства накануне суда над клеветником внезапно обнаружились свидетели, подтвердившие под присягой, что именно Валаун усугублял панику среди хазлаттийцев на заре военный действий с демонами, запуская заведомо ложные слухи. Далее, в его хижине были найдены припрятанные золотые слитки.
Сомнений не оставалось: свои пристрастия сплетник превратил в щедро оплачиваемое ремесло.
Валаун в итоге сам сознался в своих грехах. Оказалось, что за свои услуги на протяжении ряда десятилетий он тайно получал вознаграждение из Йийсар-Калы.
Согласно законов Хазлатты за измену и нанесённый урон предатель заслуживал казни. Однако тот уже начал признаваться и Вазийра не спешил с расправой над омерзительным негодяем, чтобы дальше размотать клубок измены.
К сожалению, Валаун больше ничего так не сообщил: под покровом ночи кто-то проник к узнику и отсёк голову взмахом меча.
Конечно же, было мнение, что мерзкий старикашка науськивался мстительным лысеющим Пхагашем и его псевдонаучной шайкой. Но доказать ничего не удалось, а интриганы в очередной раз вышли из воды сухими.
Тем более из Совета Страны опять послышались дребезжащие голоса старейшин в их защиту.

27.
Все, кто оставались в усадьбе Инзары, с нетерпением дожидались возвращения Довты, Тура и Урса, хотя и было понятно, что переговоры в магистрате не могут завершиться быстро. И всё же запаздывание юношей вселяло доверие.
Догмайра внешне был невозмутим. Лишь в его глазах читалось напряжение.
Цинцалг то и дело садился на стул, потом подпрыгивал с места и, скрестив обе руки за спиной, суетливыми шагами раз за разом отмеривал просторную столовую, бурча себе под нос что-то невнятное.
Казалось, целая вечность прошла, пока во внутреннем дворе не послышался знакомый цокот конских копыт. Инзара и Догмайре не удержались на местах, быстрыми движениями очутились на пороге, столкнувшись с входящими сыновьями Инзары. И если несколькими часами ранее Гирс так ничего и не смог разгадать по лицам юношей, то сейчас Инзара и Догмайра мгновенно распознали в сияющих глазах Довты вердикт полководца демонов.
Отправив Урса во двор, чтобы быть уверенными, что за дверьми и окнами нет посторонних ушей, все уселись за столом и с огромным вниманием выслушали рассказ Довты. Тур лишь изредка вставлял свои реплики. Да и Цинцалг по давнишнему своему обыкновению уточнял и переспрашивал, заставляя повторяться молодых людей.
Ситуация складывалась лучше некуда. Оставалось найти попутчиков для перелёта в Тюйр. Не теряя даром времени, Инзара прошлась по соседям, и только вечером вернулась домой, чтобы сообщить Догмайре весть о том, что в Йийсар-Кале желающих отправиться в сказочный мир — хоть отбавляй!
— Единственное, — рассказывала она, улыбаясь, — многие вдовы досадуют, что подобная мысль не им самим пришла в голову. Их дети подрастают, и им нужен их собственный мир, где они не будут чужаками. И Тамура, и Хушта, и десятки других женщин, с кем я разговаривала, хотят вместе с детьми посетить Тюйр, и только потом уже решить, оставаться ли им там навсегда. Здесь они опасаются, что в будущем потомки их детей станут лютыми недругами жителей горячо обожаемой ими Хазлатты. Мы подробно обсудили вероятные неудобства и условились не посвящать посторонних в наш замысел, потому что достаточно любой мимолётной прихоти интриганов из числа демонов, чтобы расстроить предстоящее путешествие.
— Это хорошо, что будет много людей. — задумчиво произнёс Догмайра. — Не сомневаюсь, что нам с Цинцалгом будет гораздо проще затеряться в группе паломников.
Обдумывая всё что угодно, он заранее не учёл одной простой мелочи: ведь демоны проявляли бдительность и у них подозрение мог вызвать возраст хазлаттийца, которому шёл тридцать восьмой год, а среди ахнов не было ни одного, чей возраст был бы старше тридцати лет. И эта данность, в случае её обнаружения, грозила неминуемой смертью. Не только Догмайре и Цинцалгу.

28.
Надо признать: ни знакомым, ни соседям в Йийсар-Кале будущие переселенцы ничего не разбалтывали о предстоящем путешествии, сборы к которому осуществлялись тихо, без суеты. Свыше тридцати вдов и их детей намеревалось попытать счастья в пределах неведомого Тюйра. В общей сложности насчитывалось около сотни путников.
По-видимому, Гирс тоже никому из демонов не распространялся по этому поводу, так как действительно счёл справедливыми и обоснованными притязания сыновей Бюрса. И потому во главе всецело покорного ему немногочисленного вооружённого отряда решил сопровождать воздушный караван пилигримов.
Кто-то из сыновей Инзары принёс эту новость, возбудившую подозрительность импульсивного Цинцалга: мол, демон не глуп и с самого начала что-то заподозрил, а теперь явно замыслил недоброе.
Всплеск его возмущения погасил Догмайра:
— Довольно кипятиться! Как бы ты поступил, окажись на его месте? Представь: к тебе с просьбой приезжают сыновья твоего боевого соратника, спустя много лет после его гибели. Неужели ты оставил бы без внимания отпрысков своего друга? Вот и он чувствует свою ответственность.
В голосе Догмайры прозвучала нотка почтительности. Удивлённый Цинцалг не знал, как реагировать на подобное заявление. У хазлаттийцев благородство всегда стояло не на последнем месте, даже в отношении противников. Но чтобы вот так откровенно уважать своего лютого недруга... Этого попутчик Догмайры никак не мог ни оправдать, ни истолковать.
"Наверное, стареет доблестный вождь Хазлатты!" — подумалось ему. Окружающие услышали лишь его тяжелый выдох...
Однако он вздыхал совсем по иному поводу. С недавних пор мысли его занимала под стать ему рыженькая молоденькая вдова Хушта, оставшаяся с двумя маленькими дочерьми. Её супруг также пал в битве с хазлаттийцами.
Цинцалг начал заглядываться на миниатюрную даму приятной наружности и при этом оказывать кое-какие знаки внимания, расспрашивая, из какой области и селения она родом, кем были её родители и тому подобное. Под предлогом поиска общих родственников или знакомых, порой повторяясь или переспрашивая, он изо всех сил старался затягивать общение с женщиной. Но никак не выдавал зародившихся в нём симпатий.
Как бы что бы ни утаивалось, а намётанный глаз Догмайры отличался бдительностью: за пятнадцать лет совместных ратных дел и сопутствующего им общения военный предводитель наизусть усвоил почти все повадки Цинцалга и потому научился безошибочно определять настроение своего приближённого. Ошибки быть не могло: в Цинцалге буквально бурлили пылкие чувства. Царь Хазлатты искренне радовался первой любви забавного попутчика, которого давно в душе считал настоящим другом. Цинцалг заслуживал этого доверия.

29.
Хазлаттийцы понятия не имели, как им предстоит добираться до Тюйра. Памятуя о бездне, виденную Бюрсом, обитатели дома Инзары понимали, что будущий маршрут пройдёт не по земле. Цинцалг по наивности полагал, что лететь придётся на спинах огромных летающих ящерицах.
— Скорей всего, каждого из нас подвяжут прочными канатами к чешуйкам, выступающим на шее этих чудищ, чтобы никто не свалился вниз, пока ящерица на лету будет менять положение своего туловища. И если вдруг не удержимся и соскользнём со спины, то будем болтаться в воздухе без особого риска разбиться. — с инфантильной увлечённостью делился он своими фантазиями с доверчивой и впечатлительной Хуштой, невольно нагоняя на неё ужас.
Догмайра, с улыбкой наблюдавший со стороны всю эту идиллию первой любви, как-то подозвал к себе краснобая и едва слышно, шёпотом, попросил соратника:
— Послушай! Ты всего-то младше меня на шесть лет, а ведёшь себя как шестилетний шалопай. Прекрати запугивать бедную женщину! Тем более, если ты успел заметить, она по уши влюблена в тебя и потому готова прислушиваться и верить каждой твоей басне!
Не каждому человеку в жизни представляется шанс из мудрых уст самого царя услышать столь приятные новости.
Прежде никогда не имевший опыта общения с девушками Цинцалг боялся поверить во взаимность Хушты. Этим известием Догмайра добавил хорошего настроения. В преддверии готовящегося восхождения в небесную высь Цинцалг вообще не думал спускаться на землю с высот своего личного душевного блаженства.
Надо было перепоручить кому-то имущество, остававшееся в Йийсар-Кале. Нашлась престарелая женщина по имени Чаба, соседка Инзары, с радостью согласившаяся на время отсутствия вместе с семейством переселиться из своей хижины в огромный изысканный дом на окраине обрыва.
Инзара и её дети внешне выглядели спокойно, не задаваясь лишними вопросами насчёт скорого отъезда. Правда, Урс как-то вслух произнёс мысль, которая засела в каждом, но никто не решался её озвучить:
— Будет просто замечательно, если мы помчимся в Тюйр на сказочных скакунах. Но что-то я не видел, чтобы в эти дни сюда перегоняли табун в сто голов — по скакуну на каждого..
Вечером к усадьбе подъехал всадник, чтобы передать оповещение от Гирса: буквально через несколько дней конный отряд отправляется из Йийсар-Калы в обратный путь в Тюйр.
— Передайте остальным: пусть в среду с утра пораньше все пилигримы соберутся у главной городской конюшни. Оттуда все и отправятся в путь... — сообщил вестовой.

30.
В начале октября утро казалось особо хмурым из-за дождливой погоды, предвещавшей нежеланный приход холодной осенней поры. Именно такой выдалась среда в канун отлёта ахнов и их матерей в неведомый Тюйр...
До огороженной высоким частоколом конюшни оставалось не слишком много, когда Догмайра заприметил огромный в несколько человеческих ростов ковчег, напоминавший больше продолговатую корзину, так как посудина была сплетена из толстых упругих веток вперемешку с прочными кожаными ремнями и верёвками, изготовленными из конского волоса.
В верхних краях каждого угла посудины вырисовывались мощные канаты различной длины, надёжно подвязанные к нижним конечностям гигантских летучих мышей оранжево-рыжего цвета. Их насчитывалось ровно двенадцать особей, располагавшихся попарно. Они покоились на плоских поверхностях шести высоченных насыпей, расположенных спереди, сзади и по две с обоих краёв посудины. Летающие животные сонливо возлежали на своих постаментах с ленивыми страдальческими выражениями.
К счастью, морось прекратилась, небо просветлело. Переселенцев начали пропускать в просторный двор, в сторону плетённого ковчега и насыпей с летучими мышами. Когда настал черёд Догмайры пройти вовнутрь, он неожиданно привлёк внимание скакуна, чьим наездником по загадочной иронии судьбы оказался не кто иной, а сам Гирс, находившийся рядом со стражей и наблюдавший за пилигримами. Животное приблизилось к хазлаттийцу и, как бы принюхиваясь, фыркнув, мордочкой ткнулось в плечо предводителя хазлаттийских воинов. Это был совершенно неожиданный шокирующий поворот событий, прежде всего, удививший самого Догмайру.
— Назови своё имя! И сколько тебе лет? — обратился демон к хазлаттийцу, внимательно вглядываясь в него, пытаясь распознать укрытые капюшоном черты лица.
Догмайра инстинктивно прижал согнутую в локте левую руку к своему боку, и, убедившись, что заветный кинжал на месте, ощутил прилив хладнокровия: он твёрдо вознамерился отправить к праотцам собеседника куда раньше, чем погибнет сам. И, в свою очередь, жёстко и решительно глядя прямо в глаза Гирсу, скидывая правой рукой капюшон со своей головы, хазлаттиец с леденящим спокойствием произнёс:
— Майрадог моё имя... И мне почти тридцать восемь лет. А почему ты задаёшь мне эти вопросы?
Догмайра даже нового имени не стал себе придумывать. Ещё немного — и он собирался прекратить всю эту игру и ринуться в свой последний бой, если, конечно, не останется другого выхода. Находившиеся рядом Цинцалг и сыновья Инзары с едва скрываемой тревогой следили за развязкой. Никто из них не оказался готовым перехватывать инициативу разговора.
Стоявший поблизости стражник, поражённый такой дерзостью, вопрошающе воззрился на полководца, как бы ожидая команды вмешаться. Однако Гирс никак не отреагировал на негативную подоплёку услышанного и столь же спокойным тоном откровенно пояснил:
— Здесь, среди ахнов, я не вижу твоих ровесников...
— А разве по возрасту я не гожусь в сыновья Барлаги? — опередил дальнейшие расспросы Догмайра, называя первое пришедшее на память имя. Ему претило любое враньё, и даже сейчас, в столь напряжённые критические минуты, его внутреннему достоинству была ненавистна сама мысль о том, что сейчас ценой обмана ему приходится прогибаться перед врагом. Вот почему он позволил себе двусмысленные высказывания. Эта находчивость Догмайры дала свои мгновенные плоды.
— Судя по твоему поведению и имени, Майрадог, у тебя довольно храброе сердце! И я рад приветствовать сына легендарного Барлаги, который славно сражался и столь же славно погиб. Я неоднократно замечал, что нашим демонам не особо нравится сообщать в Тюйр о своих потомкам в Хазлатте. И потому есть оправдание тому, что я не знал, что у нашего героя есть сын.
— Два сына! — сделал поправку высокорослый Догмайра, беря под локоть безмолвно стоявшего рядом коротышку Цинцалга. — Мы с ним двойняшки.
На лице Гирса скользнула  улыбка:
— Твой брат выглядит куда свежее твоего.
— А я не завистливый человек и потому лучше сохранился — наобум вставил свою реплику Цинцалг, не до конца осознавший своего превращения в "полукровку". (Правда, позже любитель шуток Догмайра регулярно припоминал в своих подтруниваниях: "Значит, ты ровно на шесть лет меньше моего завидовал?").
Окружающих рассмешили слова Цинцалга. И пилигримы разместились на верхней палубе ковчега с высокими бортами, свитых из упругих прочных ветвей.

31.
Догмайра пребывал в задумчивости. Он не мог осмыслить и объяснить странные повадки скакуна, навлёкшие вполне обоснованное подозрение Гирса. Ещё более подозрительно повёл себя полководец, чьи манеры совершенно не увязывались с повседневным поведением демонов.
Выглядывая за борт, с высоты ковчега хазлаттиец не сводил изучающего взгляда с тёмного силуэта своего недавнего собеседника.
Немного поодаль скучились наиболее любопытствующие пилигримы во главе с Цинцалгом. Им было интересно, каким образом начнётся первый в их жизни полёт. И, понятно, что никто не хотел проморгать этот судьбоносный ключевой момент, коему предстояло занять почётную нишу в памяти каждого из участников столь удивительного путешествия.
Вдоль бортов расположилось шесть опытных погонщиков с длинными остроконечными жердями для управления крылатыми животными, на чьих шеях (в той части, где голова переходит в туловище) красовались обручи, обёрнутые похожей на шёлк мягкой материей, чтобы не травмировать чувствительную кожу летающих тварей. Со всех обручей свисали лёгкие верёвки из сыромятной кожи, нижние края которых подвязывались к бортам. Они предназначались для регулирования высоты или снижения: погонщики хватали сыромятные ремни, тянули их вниз и обученные рукокрылые понимали и повиновались командам.
Стоило лишь лёгким прочным шестам одновременно коснуться брюшных частей туловищ всех двенадцати летучих мышей, как они мгновенно пришли в движение и взмыли в воздух, громко хлопая крыльями.
Пока животные набирали высоту, плетённая посудина, то и дело раскачиваясь, поднималась вверх, стремительно отдаляясь от земной поверхности.
Практически у всех присутствующих на палубе началась паника. Со страху заплакали дети, включая обеих маленьких дочерей Хушты. Несмотря на волнение, самообладание не изменяло закалённому в военных походах Цинцалгу. Рыжий хазлаттиец наклонился, чтобы прижать к себе рыдающих крох, всячески стараясь отвлечь их и рассмешить нескладными шутками.
Догмайра оказался подле Инзары и тихо о чём-то у неё поинтересовался. По-видимому, получил ответ, что она в полном порядке и что не стоит за неё волноваться.
Взгляд и внимание хазлаттийца опять устремились вниз — на загадочного Гирса и его не менее странного скакуна. Сверху они казались игрушечными.
Не создавая помех соседним парам, летучие мыши, заняв каждая своё место, распределились в воздухе. Тряска прекратилась. Вместе с ней замерла вся паника. Подобно морскому кораблю, посудина плавно скользила по воздушной глади. Распростёртые над головами огненно-рыжие крылья чем-то напоминали паруса.
Однако стоило только какому-нибудь рукокрылому хотя бы немного снизиться в полёте, как воздушная корзина накренялась. Тогда один из погонщиков упирал шестом брюхо рукокрылого гиганта, чтобы тот заново набрал требуемую высоту и тем самым горизонтально выравнивал корпус ковчега.
И когда земля осталась глубоко внизу, внезапно справа и слева на уровне бортов парящего ковчега будто из небытия выросла кавалькада чёрных наездников, скачущая по невидимой небесной тверди.
Догмайра находился на корме. Позади на небольшом расстоянии держался одинокий всадник в чёрном панцире и сверкающем шлеме, намеренно ушедший в арьергард, чтобы держать в пределах обзора всё пространство.
Их прямые взгляды вонзались друг в друга: заносчивый и непокорный — Догмайры, и спокойный непроницаемый — Гирса.
Хазлаттиец чувствовал какую-то закономерность и логику в действиях своего визави, и притом тщетно пытался распознать, чего сейчас добивается и о чём думает это человекоподобное существо, облачённое в такой же непроницаемый панцирь, как и его мысли.
Помимо того, что предводитель воинов Хазлатты боялся только Одного Бога, он боялся только одного: не достичь цели, ради которой обрекал на опасности всех тех, кто сейчас парили с ним на колеблющемся воздушном ковчеге. И ничего иного больше не оставалось, кроме как идти до конца по выбранной стезе.

32.
День клонился к вечеру. Обитатели воздушного ковчега обвыклись с высотой и с восторгом наблюдали изумительные природные пейзажи.
Багаж знаний любознательных путников во главе с неугомонным попутчиком Догмайры изрядно пополнился в ходе общения с погонщиками, которых словоохотливый Цинцалг буквально брал измором, и те были вынуждены отвечать на любые вопросы, внезапно показавшиеся судьбоносными рыжему наглецу.
Воодушевлённый Цинцалг делился сведениями с Догмайрой:
— Оказывается, эти летучие мыши рождены в пещерах Хазлатты, откуда их вылавливали и вывозили в Тюйр. И там, в волшебном мире, вырастили до требуемых размеров. Пойду-ка, спрошу чем их кормили...
Цинцалг ужасно надоел погонщикам, но грубить или проявить непочтение в отношении сына самого Барлаги никто из них никогда бы не решился и потому свои эмоции они держали при себе.
Погонщики также рассказали о некоей бездне, перелёт через которую невероятно захватывает дух и занимает сутки или около того. Впрочем, благодаря рассказу Инзары, об этой сверхъестественной пропасти Догмайра и Цинцалг уже были осведомлены.
"Единственное", — размышлял хазлаттиец, наблюдая поверх себя за усталыми движениями крыльев — "Как хватает сил этим бедным животным добраться в течение суток до противоположного края?"
Только он подумал об этом, как всадник, шедший позади ковчега (это был Гирс) внезапно разогнал скакуна, опередил судно и начал спуск по невидимому склону. Погонщики мгновенно откликнулись на это действие и ухватились за кожаные ремни, подтягивая их к себе.
Началось снижение.
Через некоторое время взорам путников представились насыпи для приземления с углублением посередине — туда опытные погонщики и усадили плетённое воздушное судно.
Догмайра с жалостью созерцал несчастных летучих мышей, перенёсших на себе столько тягот, включая такое количество людей. Им нужно было придти в себя. Позже погонщики собирались их кормить и поить заранее припасённой для такого случая сочной пищей.
Несмотря на искреннее сочувствие Догмайры в отношении животных, для облегчения их участи ничего нельзя было поделать: ни у воинственного хазлаттийца, ни у других переселенцев не нашлось бы иного способа добраться до Тюйра.
Тем временем желающие сошли на землю, чтобы заново ногами ощутить и потоптать земную твердь.
Отпустив на отдых верховых животных, всадники во главе с Гирсом зашли в окружённую надёжной высокой каменной преградой башню с размещённой внутри охраной. Остальные путники, включая погонщиков, к каменной постройке не приближались.
Тем временем за передвижениями всадниками внимательно наблюдал хазлаттиец. Он всегда умел рассуждать стройно и предметно:
"Судя по действиям Гирса, против меня ничего предпринимать он не собирается. Размеры построек указывают на небольшую численность гарнизона. Похоже, нападений чьих-либо войск извне здесь не опасаются и даже не ожидают. Значит, в эту глухомань почти невозможно пробраться, даже если само место находится в пределах Хазлатты".
Некоторые скакуны тронулись к предварительно воздвигнутому для них водопою. Конь Гирса вдруг остановился как вкопанный, опять уставившись на Догмайру, который поспешно удалился с места, решив, что для одного дня довольно будет ровно одного приключения.
Ускоренными шагами он поторопился к мужчин, включая своих племянников, чтобы помочь им обустраивать ночлег за пределами ковчега, на природе. Несмотря на осень, в окрестностях ночи стояли относительно мягкими: чтобы не замёрзнуть, достаточно было укрыться пледом.
Велико же было удивление сыновей Инзары, когда поблизости они обнаружили с десяток пустующих хижин, вполне пригодных для проживания.
Догмайра сразу сообразил, что данная местность заведомо определена и обустроена пришельцами в качестве одной из своих регулярных стоянок.
Цинцалг по обыкновению мило провёл остаток дня в компании Хушты и её дочурок. Затем, уже в сумерках, тяжело прощаясь с ней, неожиданно выдал:
— Нас отделит грядущая ночь, которая является хранительницей тайн!
Цинцалг не ожидал такой прыти от себя. Зато Хушта была в восторге. Похоже, перед сном она долго прокручивала в памяти и саму аллегорию, и обаятельный образ её сочинителя...
"Мы вполне можем пересечься во сне и там продолжить наше общение". — тешил себя надеждой влюблённый Цинцалг.
Однако буквально на пороге он пресёк поток своей мечтательности, вспомнив о волшебном даровании младшей Инзары проникать вглубь чужих сновидений. А вдруг девушка вздумает посетить его сновидения? Тем не менее, мысли влюблённого хазлаттийца нескончаемо вращались вокруг образа Хушты.
Вряд ли нужно было прибегать к каким-либо магическим ухищрениям, чтобы узнать о клокочущих внутри него чувствах. Цинцалга с головой выдавало его поведение.
Засыпая, рыжеволосый коротышка лениво пробормотал стихи, внезапно посетившие его вместе с вдохновением:
Ответьте — о, храбрые други! — неужто
Ваш Цинцалг влюбился в красавицу Хушту?
"Обязательно прочту их ей завтра!" — решил он, окончательно проваливаясь в глубину блаженных сновидений. К слову сказать, в ту ночь во сне он увидел и свою возлюбленную, и родимую Хазлатту.

33.
Цинцалг был не единственный постоялец воздушного ковчега, кого интересовали новости из Хазлатты. Старшая из обеих Инзар неожиданно обнаруживала в своём характере черты, прежде ей самой не присущие и неведомые. Например, прекрасная хазлаттиянка не знала, насколько порой в ней бывает сильно любопытство.
Когда все окружающие женщины с детьми удобно устроились на ночлег и уснули, она впервые обратилась к дочери с необычной просьбой:
— Не могла бы ты узнать, что сейчас творится на моей родине? Расскажи подробней, что происходит в царском замке Хазлатты.
На самом деле с некоторых пор Инзаре не давала покоя одна мысль, открыто признаться в которой, наверное, она бы постеснялась. Ей было любопытно, насколько хороша собой супруга её кузена.
Девушка о чём-то долго молчала, будто наблюдала какую-то незримую картину, чьи-то лица. Создавалось ощущение, что она внимательно прислушивается к чьей-то беседе.
— Дорогая моя нана! — наконец заговорила она. — Прежде я никому не говорила, что бывают такие дни или ночи, когда могу беспрепятственно проникать не только в сновидения, но и в явь. Сейчас как раз такая ночь. Я увидела замок в Маасте. Внутри него — яркий светящийся очаг, подле которого сидит молодая женщина изумительной красоты, внешне очень сильно похожая на тебя. С ней рядом сидит послушный мальчик лет восьми-девяти, удивительно красивый, с выразительными карими глазами как у своей матери. Они не одни. Там гостит какой-то седобородый старец. По-видимому, их родственник, потому что время от времени он обнимает ребёнка, ласково поглаживает ладонью его затылок. Он с чувством гордости рассказывает о военных успехах Вазийры, которого называет грамотным воином, успешно воплощающим тактику Догмайры...
— Значит, она очень красивая? — неожиданно перебила Инзара свою тёзку.
Дочь внимательно всмотрелась в лицо матери, чей взор в тот миг унёсся в какие-то мысленные дали:
— Да, нана! Она очень красивая... И хорошая!
Старшая Инзара погрузилась в раздумья, оставив беседу оборванной на середине. Похоже, остальное уже не волновало женщину: на текущий момент она получила все необходимые сведения из Хазлатты.
А дочь тем временем заново прокручивала в сознании услышанный ею диалог...
Преданный Витуш — старцем, описанным ясновидящей Инзарой, оказался именно он — часто захаживал к семье Догмайры, чтобы в отсутствие царя племянница и внучатый племянник не чувствовали себя покинутыми и преданными забвению.
Осенними вечерами темнеет рано и бывает холодновато. Поэтому в замке растопили печи. Дядя и племянница общались в приёмных покоях.
Садов-Седа была чем-то опечалена:
— Дядя! Правильно ли я поступала, ничего не рассказывая моему мужу все эти годы?
— Садо! — едва ли не с младенческих лет Витуш обращался к ней укороченным именем. — Теперь я тоже полон сомнений насчёт всей этой истории. Просто, я не знал, в каком свете всё поднести нашему предводителю, который отчаянно борется с врагами Хазлатты. Я даже не знаю, правильно ли вообще поступил тогда... Как бы я объяснил наш с тобой поступок? Мешочек с семенами, и тот вручил ему, придумав какую-то нелепицу, чтобы не рассказать всей правды.
— В канун его ухода я хотела открыться. И специально с этой целью окликнула, когда он выходил из этих покоев. Он обернулся на пороге. И вместо того, чтобы рассказать правду, я сняла с себя и отдавала ему свой кулон, который носила с собой с детства. Тоже не решилась. Теперь каждый день и каждый час прошу Всевышнего, чтобы удача сопутствовала нашему славному царю...
Этот их разговор сильно заинтриговал младшую Инзару. Но девушка не настолько обладала ясновидением, чтобы проникать в воспоминания Садов-Седы, которая ей явно понравилась. Очевидно было одно: и Витуш, и его двоюродная племянница что-то скрыли от Догмайры, который, собственно, тоже доводился двоюродным дядей для Инзары.

34.
За исключением волнительных переживаний, этот перелёт не особо телесно обременял пилигримов, потому что все тяготы расстояния буквально на своих горбах преодолевали бедные рукокрылые животные, для которых и был жизненно необходим тот самый отдых во время ночной стоянки, устроенной знающими погонщиками.
В предрассветные часы путники и всадники уже были готовы к продолжению путешествия. И когда им сообщили о том, что на плетёном судне все давно проснулись, мужчины по лёгким деревянным трапам поднялись на верхнюю палубу.
С первыми солнечными лучами воздушный ковчег взмыл в небеса.
"Неужели летучим мышам не удобно передвигаться в ночное время: ведь они не переносят ярких солнечных лучей?" — молча, рассуждал Догмайра.
И, выглянув наружу, неожиданно для самого себя он обрёл ответ на свой безмолвный вопрос. Казалось, внизу заканчивалось всё: земля, леса, поля, реки, горы... Заканчивалось само мироздание... Судно пересекло незримую грань, как бы вплывая вовнутрь некого безвременья. Под днищем ковчега зияла ужасающая бездна, затянутая дымчатой туманной пеленой.
Догмайра подозвал Цинцалга и распорядился, чтобы тот любыми ухищрениями отвёл от бортов судна детей и женщин. Сам же вернулся к своему наблюдательному месту...
Уже много часов сопровождавшие перелёт всадники скакали рядом с ковчегом на своих неутомимых сказочных конях. Внезапно двое из них погнали животных на борта — и через мгновение всадники и скакуны оказались на поверхности палубы. Наездники покинули сёдла, чтобы дать передышку своим грациозным питомцам.
Для пытливого ума предводителя хазлаттийских воинов становилось понятным, что этот перелёт займёт гораздо больше времени, чем способны выдержать столь сказочно выносливые животные.
И тут же, манипулируемые погонщиками, шесть летучих тварей — по одной от каждой пары — снизилось до уровня бортов ковчега. При помощи длинных шестов на их спины были водружены тюки со съестными припасами, после чего рукокрылые опять взмыли вверх. С целью проследить дальнейшие их действия, Догмайра вновь не поленился выглянуть наружу. Насколько же он был изумлён в первый миг, когда в каждом из местоположений в воздушном пространстве вместо двух тварей он узрел лишь по одной. Однако царь почти мгновенно сообразил, что к чему: прямо во время перелёта одна из летучих мышей отдыхала и подкреплялась пищей, возлежа на спине своей напарницы. Потом они сменялись, давая передышку друг дружке. Точно так же вели себя и скакуны, периодически заскакивая на полном скаку на ковчег, и, передохнув, выскакивали обратно в небесные пустоты, чтобы продолжить путь по невидимой чудесной тверди.
Полёт над бездной, длившийся также в течение вечера и ночи, требовал передыха, который то и дело перемежали всадники и летающие животные. Ближе к рассвету монотонность полёта сменилась какой-то тряской, разбудившей всех на посудине. Оказывается, причиной неожиданной качки стали летучие мыши, спрыгнувшие со спин своих напарниц и тем самым ускорившие ход ковчега.
Горизонт озарили неожиданно вспыхнувшие солнечные лучи. Это было какое-то необычное Солнце, и от него исходили столь же необычные ласковые лучи, знаменующие окончание полёта над мглистой удручающей бездной.
Всех, кто находились на палубе, окончательно покинуло дремотное состояние. Путники приблизились к бортам ковчега, любуясь несказанной панорамой из лучезарности. Всё пространство было залито мягким светом, дарившим совершенно новые ощущения. Блики этой волшебной лучезарности заиграли на лицах и в волосах присутствующих.
Посреди скопища пилигримов поначалу было сложно распознать что-либо или кого-либо. Но когда взгляд Догмайры во всей этой кутерьме выискал Инзару, он был несказанно поражён необычной сказочной ипостасью кузины.
Поистине, что-то невероятное творил и предвещал этот чудесный край, уже с воздуха потрясавший и восхищавший своей невообразимой энергетикой.
Стоило лишь переключить внимание с Солнца на земную поверхность, как взорам предстали глубокие каньоны с невообразимо высокими водопадами, бесконечные зелёные рощи и под стать им своей цветовой гаммой луга. Внизу также виднелись ухоженные поля и пашни. Оказывается, эта загадочная неведомая страна тоже жила заботами её трудолюбивых насельников.
Воздушное судно парило на относительно небольшой высоте. Через какое-то время всадники в чёрных панцирях начали спуск, во весь опор разгоняя своих сказочных скакунов.
По команде погонщиков началось снижение ковчега. Выходцы из Йийсар-Калы уже не обращали внимания на неудобства из-за неожиданной тряски. Дно корзины со стуком мягко коснулось земли.
Догмайра, Цинцалг и прочие участники перелёта выбрались наружу. Оба хазлаттийца интуитивно чувствовали, что впереди их ожидает ещё немало событий, неожиданностей и потрясений. Но им удалось достичь главной цели: прибыть в сказочный мир Тюйр, чтобы раз и навсегда покончить с набегами на Хазлатту.

Конец I-й части.