Золотая маска

                ЗОЛОТАЯ МАСКА.

«Золотая маска»--самая престижная театральная премия в России.
Её вручают  «за выдающиеся достижения  в области  театрального искусства».
Есть такая маска и у нас с Ларисой… Не помню, чтобы кто-то ещё из драматургов её получил. Ведь с их именами редко связывают «выдающиеся достижения». Но у нас, вопреки всяким недоразумениям, маска есть.
Вот она, висит на стенке, сияя золотом и поражая своим необыкновенным видом. Она внешне очень отличается от традиционной «Золотой маски», и я уверен, в лучшую сторону.
…В  1999 году нам позвонили из Томского ТЮЗа. Усталый женский голос (звонила завлит), сообщил, что театр просит нашего с Ларисой разрешения на постановку нашей детской пьесы «Фараон Кузя». Я попросил завлита перезвонить нам на следующий день… И, еле скрывая волнение, пообещался сообщить условия постановки, предупредив, что «сумасшедших» претензий не будет. Я хитрил. Ну, какие там к чёрту условия?! Театры делали с нами что хотели. Только что по полу не катали. Мы терпели. Мы понимали, что театрам тоже достаётся. И очень сильно. Страна рухнула. Казалось, в ней сломалось ВСЁ! И гигантские советские гонорары, на которые можно было жить годами, воспринимались как нечто мифическое, нереальное…  Я часто думал: неужели это было?
Драматурги стремительно, обвально стали нищими. Как, впрочем, и все жители этой страны, за исключением маленькой весёлой компании каких-то странных менеджеров—самодовольных, цветущих, молодых джентльменов, в шикарных иностранных костюмах. .. И прочей весёлой, крепкой публики в малиновом, увешенной золотом, как артисты  китайской оперы.
Ну и ещё там,коряво и быстро вылезли  всякие таинственные дары природы…
Ладно, оставим это...
Звонок из театра был неимоверной, колоссальной,  ошеломляющей удачей… Наша маленькая дочка Маша затяжно болела, кашляла… Её нужно было срочно лечить, везти на юг, на море… Но на что?! В доме денег не было. То есть, на хлеб, картошку и конфеты для Маши деньги были, но не более того. Что делать? Как вырвать из нищего театра какие-то необходимые, ощутимые деньги? Решили попросить минимум, а от процентных отчислений отказаться. Так мы теряли очень много, но выхода не было. На следующий день я условился с завлитом, что если театр гарантирует выслать нам в течении трёх дней 6 тысяч рублей, (сумма смехотворная), мы дадим разрешение на постановку. Завлит клятвенно обещала всё  исполнить, и я отвёз разрешение в Авторское Общество. Через несколько часов оно было в театре. То есть, всё складывалось хорошо, удачно. Мы успокоились, и стали собираться. Лариса заняла у подруги ещё 5 тысяч, и купила билеты до Анапы. Там, в большом недостроенном доме, жила с семьёй её младшая родная сестра Ирма. Муж  Ирмы, Вадим, когда-то (совсем недавно) был капитаном милиции, Ирма тоже собиралась стать милиционером, следователем. Ещё были двое маленьких ребят: дочка Лена,  восьми лет, и семилетний Стасик, человек—мотор, не умевший спокойно посидеть на месте, ну хоть минуту… Всё время что-то , ему вряд ли нужное, вертевший  в руках… Что-то регулярно ломавший, и успешно прятавшийся от родителей в канавах и гигантских заброшенных трубах.
Семейство Ирмы оказалось в Анапе, (вернее под Анапой, в посёлке Радужный) совершенно случайно. Ветер перемен жестоко изгнал их из Москвы.  Год после свадьбы они жили сносно, у них была однокомнатная квартира и минимальные деньги. Но однажды деньги исчезли, и от куда-то «сверху» потекли обещания, что, мол, «завтра, послезавтра, через неделю всё будет». Милиционеры терпеливо ждали, но ничего не было.  И тогда, голодные «псы самодержавия» стали опасно раскаляться.  Они перестали подчиняться, и страшно кричали друг на друга, невзирая на чины.  Начальство вдруг осознало, что дальше так нельзя… Что конфликт может разорваться атомной бомбой… И, еле сдерживая ярость, ежечасно сообщало каким-то милицейским небожителям, что «ситуация критическая», и снимали с себя ответственность за дальнейшее.  Ответы были однообразно умиротворяющие, а денег не было. А без денег «умиротворить»  озверевших милиционеров было невозможно. В самый накал скандала, откуда-то прилетел и огненным вихрем пронёсся слух, что начальник отделения, в котором служил Вадим, придерживает общую зарплату для каких-то своих личных нужд.  Было ли это правдой, или нет---неизвестно, но Вадим, помнивший, что человек—мотор перестал бегать, и обессилев от голода, лежал на диване и тихо плакал, пошёл к полковнику, и пытался его застрелить. Вадима скрутили и увезли домой. Деньги, вдруг, появились.  Человек—мотор опять забегал, как заведённый. А Ирма и Вадим решили бежать из Москвы, из страха голодной смерти.
Они обменяли свою квартиру в Москве на большой дом в посёлке Радужный в 20 км. от Анапы. Летом, Вадим с Ирмой надеялись сдавать все семь комнат своего дома курортникам за приличные деньги, а сами собирались жить в большой палатке.  Но курортники обходили стороной этот неуютный посёлок, и ребята почти умирали с голоду. Наш приезд  для них был спасением.
Так вот! Билеты на руках! Осталось получить деньги из Томска. Конечно, они их пришлют вовремя!  Сумма… Ну, это же не деньги! Даже для нищего театра!  Это просто песчинка!  Так мы рассуждали… И, складывая вещи, думали что делать со мной. Я сломал ногу и еле ходил с костылями. Я даже не мог выйти из дому. Какие там поездки! Мало этого, одно из лекарств от нервной болячки, дало осложнение, и меня стало трясти.  Лекарство отменили, просили месяц потерпеть, и обещали, что всё пройдёт. Прописали другие таблетки, которые мало действовали…  Плевать! Главное—Маша! Всё остальное потом. Лариса проводит плохо соображающую бабушку и Машу до места, а потом вернётся домой. Разве это сложно  перетерпеть? Нет, конечно, бодро заверял я Ларису, и действительно, так думал. Еда будет, лекарство есть—ну что ещё нужно? Зато дочку подлечим, и в первый класс она пойдёт весёлой, загорелой, и крепенькой, как боровичок. Ну, а со мной ничего плохого не будет. Варианты случались и покруче!
…Через три дня мы стали нервничать. Денег не было. Я позвонил в театр, и очень вежливо попытался выяснить, в чём дело. Завлит сказала, что «какая-то небольшая заминка».  Голос её настораживал. Она явно не была уверена, что «всё будет нормально». Я объяснил ситуацию. Мне посочувствовали. Я бросил трубку. Плохо! Очень плохо!  Лариса стала пить пустырник, валерианку, ещё что-то… Я постоянно хватался за сердце… Прошло ещё два дня.  Денег не было. А через четыре дня нужно было уезжать. Я позвонил в театр, и страшным голосом проорал, что если завтра денег не будет,  я «сорву крышу  с вашего гнусного театра, и разбросаю его внутренности вместе с сотрудниками, по окраинам Томска». На следующий день деньги пришли. Можно было ехать! Холодильник полон, друзья о моём положении предупреждены. Я стою у окна и смотрю, как моё семейство усаживается  в маленький, белый мерседес.  Сели, поехали… Я крещу их вслед, смахиваю слёзы, и проковыляв несколько шагов, останавливаюсь посреди комнаты… Что я буду тут делать—один?! Мы не разлучались с Ларисой 12 лет. Ни на один день! Что мне делать?! Ничего. Ждать её.  Всё будет хорошо. И никак иначе.
Новые таблетки мне выписали бездарно. Помощи от них—ноль.  С таким же успехом можно было проглотить  кусок мела. Ну, и что делать?!  Надо же спасаться?! И как?! Удвоить дозу?! Но это глупо, опасно! Это так, но выхода нет. Безумству храбрых поём мы песню. Я выпил несколько таблеток и стал ждать. Через некоторое время мне показалось, что я как-то странно  не совсем я… Так всё смешалось в голове… А когда пол подо мной вдруг поехал куда-то косо вверх, и я упал, то таблетки эти, я с отвращением выбросил в окно. Ну, выбросил, а что дальше?  Дальше как всегда:  положиться на Волю Божью! Я лёг на кровать и стал молиться. Через два часа непрерывных молитв со мной стали происходить неожиданные, чудесные вещи.  После очередного обращения к Матушке Богородице, трясучка оставляла меня, и словно нежный, прохладный ветерок ласкал и жалел меня. Я замер!  Я блаженствовал! Но продолжалось это недолго. Минут через 15 трясучка вернулась, но страха уже не было: я верил, что ЗАМЕЧЕН , и спокойно ждал выздоровления.  Я молился до двух часов ночи почти непрерывно, и чудесное состояние возвращалось ко мне несколько раз. Эти передышки так воодушевили меня, что я выпил пол бутылки Кагора, и уснул.
На следующий день, ужасно помешав мне, заявился наш с Ларисой приятель. Гришка Т. , огромный, толстый, неповоротливый парень, рано облысевший, и красивший свою шикарную, волнистую, густую русую бороду в ярко-зелёный цвет. Почему он это делал? Всё просто. Потому, что он был режиссёром передовых взглядов… Он молился Перуну, Илье Пророку, и Даждьбогу. Всё остальное в религиозной теме он считал несерьёзным, рутинным…  Гришка принёс вино, сам его с удовольствием выпил, час (соло) излагал свои  «эксклюзивные» взгляды на театр, от которых у меня слегка улучшилось настроение (глупости смешные говорил), и, сопя и матерясь, уехал на какое-то театральное сборище.  Слушать новую пьесу.
«Говорят, гений будет читать! Это хорошо! Люблю потрошить гениев!»--хрипло басил Гришка, тяжело спускаясь по лестнице, и сотрясаясь от радостного смеха всеми своими телесными складками.
Ох! Ушёл! Я опять взялся за молитвенник. Я был счастлив. Но недолго. Приехала приятельница Ларисы, актриса Любочка Ш.  Приехала будто-бы  варить борщ. Она, конечно, стала его варить, но на самом деле, ей хотелось сотый раз рассказать мне, что она родилась страшно умной, и быстро поняла, кому надо   «давать», а кому не имеет смысла. «Это в нашей профессии главное, а вовсе не талант, как болтают всякие дураки и дуры!»--помешивая борщ, сказала Любочка.  Говорила она на эту тему часа два.  Я молчал. Я берёг остатки своих сил.  Да и вообще, мысли Любочки  меня мало интересовали.  Поняв, что разговорить меня не удастся,  Любочка очень неплохо прочитала мне стихотворение Пушкина, и уехала кого-то очаровывать. Ура! Я свободен! Следующий день я молился с 9 утра и до двух ночи. Никто не мешал. В три я уснул.  А в пять утра кто-то позвонил в дверь.  Мне захотелось убить «этих хамов». Яростно стуча костылями, я вылез в прихожую, и злобно крикнул: «Кто там?!»  Тихий, нежный голос ответил: «Это я!» …Лариса!!! Приехала!!! Я посмотрел в глазок. Лариса!  Румяная, с облупленным носом! Лариса! Приехала раньше! Я открыл дверь. Мне казалось, что я сошёл с ума от радости. Я прыгал на костылях вокруг неё и не понимал что говорю.
       Мы пошли на кухню. Говорить! Мы будем говорить! Как всегда! Долго и весело! Лариса торжественно достала из рюкзака бутылку фанагорийского вина, и стала рассказывать. Вино было хорошее. Рассказ интересный. Я выпил в общей сложности три бутылки, послав к чёрту предостережения врачей, и уснул спокойным, счастливым сном.
       Через месяц мы получили бандероль из театра. Я понял, что там была афиша. Я извлёк её из конверта и развернул.  Золотая маска египетского фараона смотрела на меня.  Я повесил её на самое лучшее, видное место, и через каждые 10—15 минут приходил смотреть на неё.  И так в течении всего дня.
       Пьеса наша, поставленная этим театром, (чуть нас   не убившем) называлась «Фараон Кузя» (я уже сообщал название, но не лишне его напомнить. У кого оно удержится в голове? Кому это нужно?)  Зрители не знали, что за маской фараона скрывается наш кот Кузя. Толстый обжора и врун. Секрет этот открывался во время спектакля, который шёл в театре много лет, и говорят успешно. Всякий раз, когда я смотрю на эту удивительно красивую золотую маску, я думаю, что заслужил её в честной борьбе.  И ЖЮРИ У МЕНЯ БЫЛО ОСОБЕННОЕ, АБСОЛЮТНО БЕЗУПРЕЧНОЕ, НЕ ОШИБАЮЩЕЕСЯ НИКОГДА.