Виктор Иванович, Валерик и Половчаночка

Вот послушай, дорогой читатель, рассказ-байку из жизни советской школы в начале 1970-х годов. Если кому-то покажется странным совпадение каких-то имен, фамилий, событий с реальными людьми, то это чистая случайность, поскольку все персонажи, как и события, — полная выдумка. Так вот, в одной из московских школ, расположенной на самой окраине города возле кольцевой автодороги, учился старшеклассник Валерик Бомбардин. Он был писаным красавчиком: стройный блондин высокого роста с большими голубыми глазами и ярко-красными, как будто накрашенными губами, прямым, как у классической статуи, носом. Его светлые кудрявые волосы обрамляли лицо наподобие нимба. Держался он по-царственному. Какая-то родственница Валерика была артисткой театра и кино и, вероятно, объяснила ему правильные манеры, а также позанималась с ним сценической пластикой, поэтому юноша двигался очень красиво: ходил с высоко поднятой головой, развернутыми плечами, расправленной грудью и прямой спиной. В общем, его походка несколько отличалась от обычной походки других старшеклассников. Одевался он всегда очень аккуратно. В школу часто надевал белую рубашечку, и даже вовсе не по праздникам, а в обычные дни. Его одежда всегда была чисто выстиранной и хорошо отглаженной. Носки были очень чистыми, без дырок, хотя и не новыми, а ботинки — начищенными гуталином до блеска. Душился он какой-то туалетной водой с приятными ароматами или хорошим одеколоном, что не было принято у старшеклассников тех лет. Несколько раз, поводя чуткими носами, учителя делали ему за это замечания, но он на них не прореагировал, и продолжил душиться. Наконец, им надоело отчитывать его, и они перестали придираться к нему за излишнее, с их точки зрения, пристрастие к ароматизации собственной персоны. А всем девочкам в его классе необычные и свежие ароматы, распространявшие какие-то невидимые мужские флюиды, очень нравились. Они почти поголовно были им увлечены и писали ему любовные записочки.
         Справедливости ради надо сказать, что Валерик учился очень хорошо. Не то чтобы он часами просиживал за зубрежкой школьных учебников, вовсе нет! Он буквально схватывал все налету. У него были прекрасные способности к обучению. Парень запоминал назубок все, что говорили учителя на уроках. В сообразительности ему тоже никак нельзя было отказать. Ученик щелкал задачки из школьного учебника по математике, как семечки. Будучи прирожденным оратором, прекрасно успевал по гуманитарным предметам. Когда он отвечал на уроках литературы, то весь класс слушал его, затаив дыхание: так интересно он рассказывал. Видимо, читал дополнительную литературу, поэтому мог излагать малоизвестные интересные факты. Особенно его увлекали детективные истории, связанные с выдающимися личностями. Стихи декламировал с небывалым для школьника пафосом, искусно играя своим еще не вполне установившимся голосом. У него было всего две четверки: по физкультуре и по труду, а остальные — пятерки. Хотя, проявив больше прилежания, он вполне бы смог их исправить на отличные оценки, если бы захотел. Как лучшего ученика, его посылали участвовать в районных и даже, кажется, городских школьных олимпиадах, причем на районных он часто побеждал, а на городских — занимал почетные места.
         В его классе училась длинноногая девочка со смугловатой кожей, приятным выразительным лицом, темно-серыми большими глазами. У нее была отличная фигура: высокая и стройная. Казалось, что ноги у нее росли, как говорится, прямо от ушей. Особый шарм ей придавали две родинки на лице: одна возле самой розовой губки справа, другая на нежной щечке слева. Она также одевалась всегда очень чисто и аккуратно, но в отличие от Валерика никогда не душилась и не пользовалась никакой косметикой, в то время как другие девочки уже начали подкрашивать глазки, а иногда и губки. Звали ее Надя, а кличка была Половчаночка. Прозвали ее так за немного восточную внешность, выделявшуюся среди других школьниц. Ничего удивительного не было в том, что она влюбилась в Валерика, как и остальные представительницы прекрасного пола в их классе. Он, в свою очередь, тоже обратил на нее внимание. Ее записочки внимательно прочитывал и бережно хранил в специальной шкатулке, убирая ее под ключ в ящик письменного стола. В ответ посылал ей свои любовные записочки. Потом как-то раз помог ей поднести портфель до дому, а затем стал делать это регулярно. Вскоре дело дошло до поцелуйчиков с легкими зажиманиями в подъезде. Как-то раз, когда его родителей не было дома, Валерик пригласил Половчаночку к себе в гости. Они посидели, поразговаривали, по-моему, даже выпили какого-то легкого винца, и тут Валерик стал наседать на Половчаночку. Сначала она слегка, для вида, отбивалась, но потом не смогла отказать ему, и они крепко подружились: стали сожительствовать с 8-го класса средней школы! Это, конечно, было редкостью в те далекие времена. Когда ребята затевали с Валериком разговоры о Половчаночке, он их решительно пресекал, а если слышал какую-то грубую шутку на свой счет, то багровел и резко бросался на обидчика с кулаками. Ее же, как ни странно, девочки в классе зауважали, а некоторые просто стали ей завидовать за то, что она, как взрослая женщина, сожительствует с мужчиной. В школу и из школы они демонстративно шли под руку, как муж и жена. Это выглядело несколько забавно, если учесть их подростковый возраст и невинный внешний вид.
         Два оставшихся до окончания школы года быстро пролетели. Казалось, что они упоены друг другом, но при этом не забывали хорошо учиться. Каждый из них жил с родителями, тщательно готовил уроки, но они не упускали ни одного случая, чтобы побыть наедине. Им исполнилось по 17 лет. Приближались выпускные экзамены, а надо сказать, что тогда в средней школе учились не одиннадцать лет, как сейчас, а всего десять. Окончившим ее выпускникам выдавали аттестаты зрелости, свидетельствовавшие о завершении ими школьного образования и дававшие возможность поступать в вузы. Вероятно, волнение накануне экзаменов или предвкушение взрослой жизни подстегнуло Половчаночку внести определенность в их отношения. К сожалению, вышло у нее это неуклюже. Совершенно неожиданно для Валерика она поставила ему ультиматум:
         — Давай-ка, делай мне предложение руки и сердца, и пойдем оформлять наши отношения в ЗАГС!
         — Надя, какой еще ЗАГС! Ты с ума сошла, что ли? — послышалось в ответ. — И не думай об этом! Нам с тобой надо учиться, а семейные узы могут этому помешать! Я просто не могу взваливать на свои плечи такой груз! К тому же мы с тобой еще слишком молоды.
         — Да ты просто будешь подлецом, если не женишься на мне после всего, что случилось!
         — Сама виновата, дура!
         Какие объяснения и ссоры последовали за этой перепалкой точно неизвестно, но Валерик неожиданно для всех разорвал свои отношения с Половчаночкой. Она ходила, как горем убитая. Часто плакала, запершись у себя в комнате, и даже на переменах в классе. Забросила занятия в школе и подготовку к экзаменам. Отказывалась от еды. Резко похудела. Осунулась и подурнела. Возле прекрасных глаз образовались темные круги. Родители не на шутку стали беспокоиться о состоянии ее здоровья. Под их напором ей пришлось рассказать им о решительном отказе Валерика от женитьбы на ней и неожиданном для нее разрыве многолетних любовных отношений. Она к этому не была готова. Страстно хотела остаться с ним на всю свою жизнь, но ее мечты о будущем рассыпались в пух и прах. Родители Половчаночки, конечно, возмутились таким поведением ее партнера. Они-то рассчитывали на свадьбу дочери с ним. Ждали внуков. А тут такое неприятное дело!
         Надо сказать, что их родители не были знакомы друг с другом, хотя про долговременную связь детей знали и те, и другие. При этом парень нравился родителям Половчаночки своей основательностью и, как им ошибочно казалось, надежностью. Они видели его, хотя он избегал бывать у них дома официально в качестве жениха. Половчаночку несколько раз видела мать Валерика, и она ей тоже нравилась, так как девушка была симпатичной и смышленой. Далее события стали развиваться по следующему сценарию: мама Половчаночки начала названивать родителям Валерика, причем говорила все время с его матерью, потому что отца, как правило, никогда не было дома. Он пропадал на работе, потому что служил каким-то крутым спецслужбистом и был в постоянных разъездах и командировках. Мать Валерика говорила, что они, в принципе, не возражают против женитьбы сына на их дочери. Однако, когда она поговорила с ним насчет оформления отношений с Надей, то он решительно от этого отказался. Более того, сорвался и стал кричать, что никогда на ней не женится, так как разорвал с бывшей сожительницей все отношения. После этого разговора мать Половчаночки подняла большой скандал. Она пошла в школу, разговаривала с завучем, которую звали Адоэль Фердинандовна, на тему сложившейся деликатной ситуации. Не удовлетворившись результатами разговора, мать направилась прямо к директору и потребовала, чтобы администрация школы воздействовала на Валерика в том плане, чтобы заставить его жениться на дочери. Утратив надежду на его порядочность, она попыталась организовать против него «карательные» меры.
         Болтливые языки упорно судачили о том, что в медицинском кабинете в школе хранились медицинские карты учащихся не только с историями их болезней, но и с фиксацией всех их половых контактов, которым велся строгий учет и контроль. Скорее всего, это было полным вздором и откровенной ложью, но так или иначе в разговоре с матерью Нади-Половчаночки директор сразу же спросил о том, уж не беременна ли Надя от Валерика? Но девушка беременной не была. Тогда он стал рассуждать вслух следующим образом:
         — Да, это, конечно, возмутительно для советского школьника! Вот если бы он был, к примеру, членом партии, то его сразу бы выгнали из партии за такое непорядочное отношение к женщине. Но ведь он у нас, насколько я понимаю, только комсомолец? Да-а-а!
         Тут директор на минуту замолчал и почесал намечавшуюся лысину. Пауза продолжалась недолго. Затем он сказал маме Нади:
          — Извините, подождите меня минутку здесь.
         Он вышел за дверь и подошел к своей секретарше, которая сидела за машинкой и печатала новый приказ директора по школе.
         — Мария, — обратился он к ней, — позовите ко мне, пожалуйста, Адоэль Фердинандовну! Пусть она захватит из учительской журнал успеваемости 10а.
         Через несколько минут пришла завуч с журналом и, постучавшись, вошла в кабинет директора. Пока она ходила, директор сидел и постукивал костяшками пальцев по столу. Мать Половчаночки стала плакать и утирать слезы платочком, время от времени жалостно всхлипывая. Лицо ее распухло от слез, а нос покраснел. Многозначительно взглянув сначала на расстроенную посетительницу, а потом на директора, завуч его спросила:
         — Виктор Иванович, по какому вопросу Вы меня вызвали?
         — Да вот, видите ли, здесь находится мама Нади Смугляниной. Вы знаете эту историю, да?
         — Да, конечно, да.
         — Давайте посмотрим, как у нас учатся эти ребята!
         Они раскрыли классный журнал и стали внимательно изучать оценки, при этом директор стоял, а журнал лежал на столе. Он щурился, старался подальше отвести голову, чтобы получше рассмотреть мелкие циферки. Очками для чтения он не пользовался. Адоэль Фердинандовна водрузила на нос большие очки и уткнулась носом в журнал:
         — Так, так, как я понимаю, они у нас учатся очень неплохо. У Бомбардина выходят только две четверки, остальные все пятерки, а у Смугляниной как будто бы только три четверки, одна из них еще под вопросом, может быть, будет пятерка. Да, это сильные ученики! У них должен быть хороший аттестат.
         Тут неожиданно сквозь слезы проговорила мама Смугляниной:
         — А Вы пригрозите Бомбардину, что поставите ему четверку по поведению, если он не женится на моей Наде.
         Директор опять почесал намечавшуюся лысину и сказал:
         — Э-э-э, ну знаете ли, снижать отметку по поведению... Это один из наших лучших учеников! Юноша может не поступить в институт с четверкой по поведению. Так можно ему испортить всю жизнь.
         Он стал ходить по кабинету, постоял у окна, посмотрел на дверь, затем сел в директорское кресло и, наконец, авторитетно сказал:
         — Видите ли, это вопрос моральной оценки поведения Бомбардина. Вот я бы так никогда не поступил! Что касается школьного поведения, то оно у него было всегда, как я пониманию, вполне нормальным. Никаких нарушений не было. Учился он прилежно, проблем с законом не имел. Правильно, Адоэль Фердинандовна?
         Завуч сняла очки. Выпученные глаза и немного приоткрытый рот делали ее похожей на бульдога:
         — Правильно, правильно, Виктор Иванович! — заискивающе поддакнула она. — К тому же Бомбардин у нас неоднократно побеждал на школьных районных олимпиадах по биологии, математике, физике, химии, геометрии, а на городских занимал призовые места!
         — В общем, так, — решительно сказал директор, — я хочу вызвать Бомбардина, пусть он придет сюда ко мне с отцом. Мы поговорим по-мужски.
         Мать Половчаночки поднялась со стула, утерла слезы и сказала:
         — Да, все это очень неприятно. Вот какой нахал и подлец этот Валерий!
         С этими словами она вскочила со стула и, как ошпаренная, выбежала из кабинета, с шумом захлопнув за собой дверь.
         Намечавшийся крутой разговор директора с отцом Валерика и с ним самим не состоялся. И вот по какой причине, весьма неожиданной: Виктор Иванович Грубиянов исчез. То есть самым натуральным образом! После посещения директора мамой Половчаночки прошло не больше недели, когда это случилось. Обычно он приезжал на работу всегда очень рано, часов в семь утра. Ездил он на машине «Победа». Их было еще достаточно много в Москве, хотя они уже тогда считались старыми, а в городе преобладали «Москвичи», «Волги» и первые «Жигули», которых было очень мало, и они считались престижными. По требованию директора, его подчиненные также должны были приходить на работу рано, как минимум, за час до начала занятий. Рабочий день обычно начинался с пятиминутной планерки для завучей и учителей, которая нередко растягивалась на полчаса. Он всем раздавал инструкции, а нередко и отчитывал перед коллективом. Педсоветы под его руководством затягивались на долгие часы. В школе Грубиянова не любили ни ученики, ни их родители, ни преподаватели, — его попросту боялись. Вначале было не ясно, почему его так сильно боялись, но потом, спустя время, это прояснилось. Он любил повышать голос, а иногда просто орал на учеников, когда ему казалось, что они что-то не так делают. Причем говорил он своеобразно, обращаясь к какому-нибудь еще довольному маленькому ученику или ученице, и даже вовсе не обязательно старших классов, а может быть, класса 5-6:
         — Вот вы, да-да, вы в потертых, заплатанных штанцах, бегом ко мне! Зачем вы бросили мешок с обувью на пол и подфутболили его ногой? Небось, вам не приходилось покупать материю, шить мешок, потом стирать его, если запачкается. Ну-ка, марш назад и повесьте мешок на место, а потом подойдите ко мне.
         Спустя несколько минут он продолжал отчитывать школьника в следующих довольно грубых выражениях:
         — Вы — бездельник, лодырь, хулиган и тунеядец! Пока вы здесь портите имущество другого ученика, ваш отец вкалывает за заводе, мать стоит в очереди за продуктами в магазине, чтобы потом приготовить вам обед. Вы не уважаете труд старших, труд своих товарищей!
         И, неожиданно побагровев, он начинал уже дико орать во весь голос, злобно вращая глазами, примерно следующее:
         — Вы — негодяй! Это же политическое дело — подфутболить мешок с обувью! Вас надо гнать из пионеров к чертовой матери! А вашего отца, если он коммунист, исключить из партии за то, что он не занимается вашим воспитанием! Идите вон отсюда и больше мне не попадайтесь на глаза!
         Хорошо, что подобные нагоняи ученикам этим и заканчивались, не имея для них более серьезных последствий. До рукоприкладства никогда не доходило. Часто он и с учителями разговаривал в хамских выражениях. По школе ходили слухи, что недавно Грубиянов праздновал свой юбилей в местном кафе-ресторане «Красное солнышко», и его гости, напившись, устроили там пьяный дебош. В результате были побиты стекла, и даже разбита большая витрина (кто-то из гостей в алкогольном дурмане запустил в нее стулом). Витрина стоила больше тысячи рублей, а это были большие деньги для советского времени. Была поломана мебель. Вызвали милицию, но дело удалось замять после того, как директор сунул под нос начальнику отделения свою «красную книжечку» и о чем-то с ним пошушукался, чтобы не заводить дело о хулиганстве. Они договорились о вставке новой витрины и оплате ремонта в ресторане с директором одного из местных заводов, с которым Грубиянов был в хороших отношениях еще со времен Великой Отечественной войны. В те суровые годы они вместе служили в тылу врага. В общем, были друг другу обязаны жизнью, поэтому помогали один другому все последующие годы.
         Грубое поведение директора было видимостью, обманом очей, — маской. На самом деле, никто про Грубиянова ничего точно не знал, как не полностью знал о его работе. Человек этот был не простой судьбы. Начать с того, что он был вовсе не русский, а немец, — сын молодых коминтерновцев, идейных коммунистов. В начале 20-х годов прошлого века они обучались здесь в Москве в Коммунистическом университете народов запада. Затем были направлены к себе на родину в Германию с маленьким Вальтером, который родился у нас в СССР. Напряженными были эти годы в Германии. На новом (старом) месте жительства родилась еще и девочка, которую назвали Гертрудой. В общем, шли годы напряженной борьбы и труда. Кстати, молодые немцы хорошо знали русский язык и детей своих ему обучили, так что они были практически двухязычными: по-русски говорили, как на своем родном языке. После прихода Гитлера к власти, когда Коммунистическая партия Германии была запрещена, и коммунистов похватали и посадили в концлагеря, семья Штайнов по приказу Коминтерна вернулась в СССР. Они здесь работали в Москве в этой организации, а дети ходили в советскую школу. Подкатил 1937 год, на молодых немецких коммунистов обрушились репрессии. Родители были посажены в лагеря. Вальтеру уже было 15 лет, а Гертруде 10. Они попали в детский дом. Там им пришлось нелегко, так как другие дети дразнили их детьми врагов народа, а нередко набрасывались на них с кулаками.
         Наступил 1940 год. Когда Берия пришел к власти, став наркомом внутренних дел, были пересмотрены многие дела репрессированных при Ежове, если направлялось соответствующее ходатайство. К тому времени их родители погибли, не выдержав тяжелых условий. Однако они были реабилитированы перед Великой Отечественной войной. Произошло чудо: из детей врагов народа Вальтер и Гертруда стали обычными советскими гражданами. К тому времени молодому человеку исполнилось 18 лет, и он пошел служить в Красную армию. Сестра продолжала учиться в школе-интернате для детей антифашистов. Там, кстати, было много испанских и итальянских детей. Были и немцы. Когда началась Великая Отечественная парень служил в армии. В 1941 году его направили на офицерские курсы, а потом в разведшколу. В последующие годы он служил где-то в тылу врага. Проявил героизм и мужество, и был награжден орденом Красной Звезды. Интересно, что Вальтер имел от природы гипнотические способности. На них обратили внимание еще во время его подготовки в разведшколе. В последующем с помощью сверхметодик ему удалось развить эти выдающиеся способности. Они ему пригодились в его нелегкой загранработе и даже в период его работы в школе. Сестра после окончания интерната стала работать на заводе, где днем и ночью ковала победу. Порой она почти падала от усталости, но держала себя в руках и продолжала работать на фронт, так как отличалась железной волей, воспитанной родителями-антифашистами, также как и ее брат.
         Великую победу Вальтер встретил в Берлине. Расписался на стенах рейхстага. В 1946 году он работал в советской репарационной комиссии, много общался со специалистами по вывозу предприятий из Германии. Тогда же ему изменили все документы. Из Вальтера Штайна он превратился в Виктора Ивановича Грубиянова. В начале 1947 года возвратился в СССР. Проработав два года где-то в Москве, был направлен в Восточную Германию, когда там образовывалась ГДР. Выполнял трудную и опасную работу на протяжении 5 лет. Потом опять вернулся в Москву, где его устроили работать в школу учителем черчения. Не теряя времени, он обучался не то на вечернем, не то на заочном отделении не то Московского областного педагогического института, не то Московского, и в конце пятидесятых годов успешно окончил вуз и получил диплом учителя рисования и черчения. Потом женился, обзавелся детьми. У него было два сына. Жена работала поблизости от дома в районной библиотеке. Она была домовитой, скромной и неприметной, но при этом верной женой и хорошей матерью. В те годы он находился вроде как в действующем резерве. И вот неожиданно поступила команда готовиться к очень ответственной командировке в Египет, при чем туда надо было ехать с женой и детьми для работы в посольстве. Буквально за год с небольшим ему приказали хорошо выучить английский язык, который Виктор Иванович уже немного знал, и арабский, которого он не знал совершенно. Он очень усердно занимался языками по великолепным методикам спецподготовки с отличными преподавателями. Языковая практика с носителями языка — арабами и индийцами, а также, возможно, с англичанами, прошла успешно. И вот Каир. Жара, духота, толпы народа, больше, чем в Москве. А также еще и Асуан, где на постройке Асуанской ГЭС трудилось много советских специалистов, и было много работы для Виктора Ивановича. Однако он находил время на посещение музеев, причем ходил туда с женой и детьми. Бывал много раз в знаменитом Каирском музее. Наизусть знал имена почти всех фараонов, много экспонатов из тысяч. Его феноменальная память была натренирована еще и спецподготовкой. Пять лет пролетели быстро, и вот опять Москва. Грубиянова назначили директором в только что построенную красавицу-школу на самой окраине столицы. Великолепный новый район, канал, парки, неподалеку лес, свежий воздух. Лепота!
         К моменту начала нашего повествования он уже 10 лет проработал директором этой школы без всяких командировок. Помимо исполнения функций директора он также вел черчение, рисование, иногда заменял учителя труда. В школе был тир. В те годы военная подготовка в школе была обязательной. Был учитель военной подготовки Борис Петрович Барабанов, подполковник в отставке, ветеран Великой Отечественной. И вот Виктор Иванович не мог отказать себе в удовольствии посмотреть, как стреляет молодежь из тозовских мелкашек из положения лежа в школьном тире. Иногда, неудержавшись, давал советы по стрельбе. Сам-то Виктор Иванович стрелял отлично. Важно было то, что он регулярно проходил переподготовку по линиии органов, и нормативы сдавал почти всегда на отлично. Пару раз ему пришлось выступить под псевдонимом на соревнованиях общества «Динамо» по спортивному самбо. Он был грузноватой комплекции, весом под 100 килограммов, но под жирком скрывались еще весьма крепкие мышцы. В те годы это была тяжелая весовая категория. Тогда ему пришлось побороться с огромными парнями, некоторые из которых были выше него почти на голову, значительно моложе и физически сильнее. Но интересено, что Виктор Иванович был удивительно выносливым, также хорошо владел техникой самбо, и занял один раз второе, а другой раз третье место, что в возрасте 42 и потом 45 лет было весьма почетно.
         Никто в школе не знал, что директор под псевдонимами переводил много художественной литературы с немецкого языка, а также для Агентства последних новостей брал переводы книжечек и брошюр на немецкий язык на дом. Несмотря на его грубые манеры и поступавшие на него жалобы, школа считалась хорошей, поэтому в нее часто направляли иностранные делегации педагогов и работников образования, что в советские времена было очень распространено. Когда они приезжали, то проводить экскурсии помогали учительницы английского или немецкого языков в зависимости от той страны, из которой прибывали делегации. И вот что интересно, во время приезда делегации не то из Австрии, не то из ФРГ, директор вел экскурсию, а переводила ее молодая учительница немецкого языка, только что окончившая педвуз и работавшая в школе первый год. Когда она переводила, директор как-то пару раз чуть нахмурился, видно, перевод ему не понравился, хотя он делал вид, что не понимает немецкого языка. Учительница это заметила. Потом, когда делегацию уже проводили, директор позвал ее выпить чайку. Когда они сидели в его кабинете, разговаривали о текущих делах, то она, по простоте душевной, спросила начальника:
         — Виктор Иванович! Почему Вы говорите, что не знаете немецкого языка? Ведь Вы прекрасно заметили, что я не точно перевела Ваши объяснения.
         Тут директор насупился и негромко, но выразительно сказал ей:
         — Лидия Прокофьевна! Вот Вы комсомолка, а я — коммунист. Есть такие моменты в жизни, когда чего-то не надо замечать, а если заметили, то об этом молчать и не говорить, что заметили. Вот и Вы должны молчать и никому об этом не говорить. Даете честное комсомольское?
         Ну Лида, конечно, сказала:
         — Конечно, Виктор Иванович, я все поняла и никому об этом ничего не скажу. Даю честное комсомольское!
         — Ну хорошо, — сказал директор, — покажите–ка мне журналы успеваемости 10а и 10б по немецкому языку. Давайте их посмотрим, — и они внимательно стали изучать оценки и продолжили обсуждение успеваемости детей по немецкому языку.
         В общем, грубость, а иногда и хамство в манере держаться Виктор Иванович напускал специально: это была его личина. На самом деле он вовсе не был ограниченным бюрократом. Это был человек умный, хитрый, волевой, обладавший специальными навыками коммуникации и убеждения. Для достижения поставленных целей он зачастую играл роль невежи и неприятного в общении человека, способного обругать, а порой и оскорбить как преподавателей, так и учеников. Причем он никогда не прибегал к нецензурщине, хотя и использовал нередко очень оскорбительные и грубые выражения. И всегда обращался к ученикам, даже средних классов, не говоря о старших, только на «вы». Мало кто знал о том, что на посту директора школы Грубиянов проводил большую, так скажем внеклассную работу, а именно работу с родителями учеников, где он проявлял недюженные гипнотические способности. Не секрет, что тяжелой проблемой в то время было пьянство среди родителей учеников. Эти семьи считались неблагополучными. Дети страдали от пьянства родителей, а порой убегали из дома. Директор приходил в их дома без всякого предупреждения, но всегда заставал родителей учеников дома. Вначале он говорил об успеваемости, а потом незаметно переходил на тему о вреде пьянства. И тут начинался самый настоящий гипноз. Погрузив отца- или мать-пьяницу в сон, он начинал им внушать: «Вы перестаете пить! Водка Вам отвратительна! Вы должны чаще бывать на свежем воздухе: физкультура, прогулки с детьми. Вы излечились от пьянства!» Методика давала потрясающий эффект: несколько семей, где родители были пьяницами, через несколько его визитов перестали пить, в чем несомненной была заслуга Грубиянова.
         Были неблагополучные семьи другого плана, где сидел в тюрьме папа, а иногда и мама, несмотря на то, что в районе жили, в основном, законопослушные граждане: трудолюбивые рабочие, интеллигентные служащие. Грубиянов приходил в такие семьи и проводил с тем родителем, который был дома, сеанс гипноза: «Вы скоро будете счастливой женой и лучшей матерью для ваших детей. Ваш муж и отец вернется из заключения. Ваша жизнь наладится. Все будет отлично. Вместе с супругом вы сделаете все возможное, чтобы ваш сын или дочь хорошо учились, занимались спортом, избегали дурных привычек и вели себя благопристойно».
         Тому, на кого не действовал гипноз, директор пытался запудрить, что называется, мозги и даже запугать, чтобы добиться поставленной цели. При этом речь шла не только об учениках и их родителях, но и об учителях. Для иллюстрации приведем такой случай. У него был очень хороший знакомый, еще по командировке в Египет, профессор Снегирев, заведующий кафедрой немецкого языка в каком-то вузе или педвузе. У профессора, в свою очередь, был младший сын, который учился в школе у Грубиянова. Он хорошо успевал по всем предметам, кроме математики и геометрии, поэтому учитель этих предметов Сергей Владимирович Слесарев, знаменитый в своей школе, был им недоволен. Когда Володя мялся и бормотал что-то себе под нос у доски, не в состоянии решить задачку, учитель так ругался на него:
         — Вот тупой! Ужа-а-а-сно тупой! Да еще и ленивый! Вместо того, чтобы решать задачи дома и готовиться к занятиям, ходил, наверное, на джаз или гонял собак по пустырям? Ставлю вам двойку. Садитель на место, бездельник!
         В ответ Володя что-то тихо шептал себе под нос типа:
         — Вот лысый придурок, гундосый! Да еще и оскорбляет.
         Дома сын пожаловался отцу на то, что его третирует учитель математики, поэтому Снегирев пришел к директору Грубиянову, утверждая, что математик занижает отметки, да еще и оскорбляет его сына. В кабинет директора он захватил с собой большую бутылку хорошего коньяка. Директор вышел в приемную и сказал секретарше:
          — Мария, дверь закройте, повесьте табличку: «Директор занят», а сами можете пойти на обед на час.
         — Спасибо, Виктор Иванович, — ответила Мария и поспешила в школьный буфет, по дороге заскочив к учительницам немецкого и английского языков, с которыми она была большой приятельницей. Они вместе учились в педвузе.
          Два крупных, грузноватых и солидных мужчины, причем один в очках, а другой без, уселись за стол. Они были между собой на «ты» и обращались друг к другу без отчеств. Виктор Иванович достал из шкафа два коньячных бокала, хорошие конфеты и уже нарезанный дольками лимон.
         — Ну что, Саша, давай по маленькой!
         — Давай Витя, наливай! Будем! Помнишь, как на Асуане инженер Карапеев чуть не полетел вниз с плотины, а ты его во время подхватил.
         — У тебя, Саша, с потного лица тогда свалились очки. Да, дорогие французские очки. Ты говорил, что ползарплаты отдал, чтобы вставить новые стекла. Ну, давай, еще по одной!
         — Раньше-то я в Великую Отечественную командовал партизанским отрядом на Витебщине. А ты-то был еще дальше.
         — Да, Саш, было время! Как там твои?
         — Ничего, Алексей учится в МГУ на экономическом, уже на четвертом курсе, Маша — в порядке, по-прежнему работает у себя в поликлинике, уже стала завотделением. А как поживает Гертруда?
         — Да жива, все у нее в порядке. Проживает в Челябинске, замужем за инженером тракторного завода. У нее трое детей. В прошлом году приезжали к нам в Москву. Я так от них от всех устал! Мы с Гертрудой поговорили даже по-немецки. Ребята: два мальчика и девочка тоже хорошо говорят по-немецки, они там учатся в немецкой спецшколе.
         — Как Валентина?
         — Да нормально, она перешла к нам в школьную библиотеку, сейчас там работает. Павел служит в армии в Карелии, а Гоша учится в Московском областном институте физкультуры в Малаховке на отделении спортивной борьбы. Там у них замечательные преподаватели. Хочет стать тренером. Посмотрим, получится ли. Как-то он полюбил самбо, выступает, чемпион вуза, готовится к московским соревнованиям.
         — А меня вот Володька беспокоит, он ведь у тебя в школе учится.
         — Да знаю, вежливый такой мальчик. В 9б. Ну и здоровый он у тебя. Будет, наверное, богатырем.
         — Понимаешь, Виктор, не дается ему математика, сидит, занимается. Мы даже репетитора ему наняли, парня из Физтеха. Толковый такой. Еще к нам домой приходят заниматься парень из параллельного класса Леня Потапов и из другой школы приходит Боря, приятель Володьки. Вот они втроем и занимаются три раза в неделю. А математик ваш Слесарев ставит ему двойки да тройки иногда. Володя старается, но успевает плохо. Говорит, что к нему этот учитель придирается, да еще и оскорбляет его порой.
         — Да, Саша, Слесарев у нас педагог еще тот! Пьет он здорово. Я давно хотел его уволить, но в РОНО за ним стоит какая-то сильная рука. Ладно, я с ним поговорю, конечно, постараюсь объяснить, чтобы он не затирал Володю, парень-то он талантливый, старательный.
На том и порешили. И полбутылки коньяка еще осталось в резерве. Виктор Иванович аккуратно убрал «резерв» в сейф.
         Слесарев был знаметит тем, что прошел Великую Отечественную войну и имел боевые награды. В войну он был морским пехотинцем, участником обороны Севастополя, ходил в рукопашную. Он отличался своими нетривиальными шутками, приколами, каламбурами. Полурока рассказывал байки, анекдоты или эпизоды Великой Отечественной. Было заметно, что часто он приходил нетрезвым на занятия. Как педагог он был, в общем-то, неплох. Объяснял довольно доходчиво, но был чрезвычайно требовательным. У него, можно сказать, был существенный для учителя недостаток: он делил класс на «любимчиков» и «постылых», причем в первых числах сентября он объявлял ученикам, что «любимчики» у него будут получать пятерки, а «постылые» выше четверки никогда не получат. Проблема заключалась также в том, что 9 и 10 классы он готовил по усиленной программе, фактически это была программа первого курса математического вуза, поэтому те ученики, кто поступал в математические и другие технические вузы, сдавали всегда вступительные экзамены на пятерки, а те, кто решил поступать в гуманитарные вузы мучались из-за слишком сложных требований.
         Ребята подшучивали над ним, но, в общем, очень уважали. Они любили изображать его в виде бесстрашного советского моряка, бросавшегося на немцев с автоматом, который он держал за ствол и размахивал им над головой наподобие дубины, беспощадно поражая врагов, как сказочный русский богатырь. Учитель был высокого роста, по-атлетически мощного сложения, с узкой талией, но уже наметившимся брюшком. Тогда ему было лет 50. Он был лысым, с забавно оттопыренными огромными ушами, маленькими зоркими глазками светло-голубого цвета и длинным красным носом пьяницы в фиолетовых прожилках. Обладал на редкость неприятным громким, гундосым и одновременно скрипучим голосом. Они часто пререкались с директором Грубияновым, человеком среднего роста и плотного, скорее даже полноватого телосложения, аккуратно одетого в хороший костюм. Брюки всегда были тщательно отглажены, белая рубашка с галстуком сияла чистотой. У него на голове также наметилась лысина, но сравнительно небольшая.
          Разговор Грубиянова со Слесаревым по поводу Володи Снегирева состоялся прямо в коридоре. Директор что-то негромко, но настойчиво говорил математику, а тот отвечал ему, причем до ушей присутствовавших доносились его выкрики:
         — Это лентяй, ничего не учит. Какая мне разница, что у него пятерки по другим предметам. У меня он не может решить элементарной задачки. Пусть занимается лучше, тогда и посмотрим. А пока нет, не могу я ему поставить четверку.
         — А Вы постарайтесь, поставьте ему четверку через «не могу», чтобы успеваемость в школе не страдала. Вы должны.
          В конце разговора Грубиянов произнес довольно громко и отчетливо, так, чтобы было слышно снующим взад-вперед детям и учителям:
         — Сергей Владимирович, бросайте пить, а то я Вас уволю! Выгоню с волчьим билетом, так что вас ни в одну школу больше не возьмут! Придется менять профессию, если не перестаните приходить на работу в нетрезвом виде. Подумайте о том, какой плохой пример вы подаете подрастающему поколению!
         Неизвестно, выполнил бы директор свою угрозу выгнать из школы учителя математики или нет, ибо после этого разговора не прошло и двух недель, как директор неожиданно исчез. Несколько дней он не появлялся на работе. Завуч, другая завуч, учителя забеспокоились. Стали звонить в районный отдел народного образования, спрашивая, не знают ли они, где директор Грубиянов? Но там им ничего толком не могли сказать. Дело в том, что из-за его хамских выходок на него неоднократно поступали жалобы, и в школе подумали, что, может быть, его сняли с должности, а он, разобидевшись, решил вообще больше не появляться на работе. Хотя, на него это было не похоже. Короче, домыслам не было предела. Ситуация в школе стала накаляться.
         Совершенно неожиданно (прошло уже несколько дней с момента исчезновения директора) ранним утром в доме у завуча Адоэли Фердинандовны раздался телефонный звонок. Она слегка вздрогнула, медленно протянула руку и сняла телефонную трубку. Солидный мужской баритон вкрадчиво осведомился:
         — Адоэль Фердинандовна Зубанова?
         — Слушаю Вас. Кто говорит?
         — С Вами говорит некое ответственное лицо по поводу товарища Грубиянова. С ним все в порядке. В вашей школе он больше работать не будет. Он переведен на ответственную работу. В настоящее время находится за границей в чрезвычайно важной долговременной командировке. Мы просим вас не наводить о нем никаких справок и не интересоваться им. Коллективу объясните, что он, дескать, был снят с работы районным отделом народного образования из-за многочисленных жалоб, поступавших на него. До свидания.
         И на том конце провода повесили трубку. Как потом поговаривали, директор Грубиянов был направлен вместе с женой в очередную долгосрочную, очень ответственную командировку не то в Австрию, не то в Западную Германию.
         На следующий день напротив дверей в школе стоял какой-то интеллигентный мужчина средних лет и среднего роста, в очках, одетый в коричневый костюм и белую рубашку с солидным темным галстуком. Входившие в помещение учителя почтительно с ним здоровались:
         — Здравствуйте!
         — Здравствуйте, уважаемые преподаватели, — очень вежливо отвечал он с небольшим поклоном, говоря как будто закрытым ртом.
         В его манере держаться было что-то неестественное. Входившие в школу дети, глядя на преподавателей, тоже с ним здоровались, на что он оригинально отвечал, словно цедя слова сквозь зубы:
         — Здравствуйте, дорогие ребята.
         Какой-то долговязый близорукий старшеклассник, который однако предпочитал ходить без очков, спросил у своего зоркого товарища по классу, маленького, шустрого и информированного, по имени Сашка Ушкин:
         — Сань, а Сань, не знаешь, что за мужик в костюме и очках стоит вон там?
         — Какой еще мужик? А вот этот что-ли?
         — Да, он самый, с ним все учителя здороваются.
         — Я слышал, что нам прислали нового директора, я его еще не видел, но думаю, что это именно он стоит в дверях.
         — А где, собственно, Виктор Иванович?
         — Говорят, его сняли из-за многочисленных жалоб. Кто-то из районных начальников образования был им сильно недоволен.
         Вскоре о директоре напрочь забыли. Его место в душах завучей, учителей и учеников занял новый, у которого, якобы, было два высших образования. Он вроде бы окончил мехмат МГУ и педагогический институт. Был чуть ли ни доктором наук, а, может быть, только кандидатом в отличие от Грубиянова, за плечами которого было офицерское училище и разведшкола времен Великой Отечественной и заочный пединститут, а кроме того великолепная специальная подготовка. Справедливости ради следует также сказать, что жизненный опыт, практические навыки и деловые связи старого директора были значительно большими, чем нового. Но жизнь берет свое: на смену старого неизменно приходит новое!
         Что касается Валерика и Половчаночки, то они окончательно расстались. Встречаясь в школе, смотрели друг на друга волками, при этом девушка шептала себе под нос какие-то сильно неблагозвучные слова в адрес бывшего сожителя, что ей было абсолютно не свойственно, поскольку она считалась культурной и хорошо воспитанной. Молодые люди сдали школьные выпускные экзамены на отлично, получили хорошие аттестаты с высоким средним баллом и поступили в какие-то вполне приличные вузы. Валерик не то в МАИ, не то в МВТУ, а Половчаночка чуть ли не на химфак МГУ, причем значение второго слога в названии факультета будет в ее дальнейшей жизни играть немаловажную роль! Но вот что интересно: как-то раз прямо на улице одному из бывших школьников (прошло примерно полгода после окончания школы) повстречался всезнающий Сашка Ушкин. Ребята разговорились, обменялись впечатлениями о взрослой жизни, вспомнили школьных друзей. Тут вот Ушкин и сказал товарищу:
         — А ты знаешь, я недавно случайно встретил Валерика. В кино. И представь себе, он был не один.
         — И с кем же он был, с какой-то очередной девицей?
         — Да нет, — отвечал Ушкин, — в том-то и дело, что не с девицей, а-а-а... — тут он округлил глаза и напустил на себя таинственный вид, — а с же-е-е-нщиной!
         — А где же это было, в каком кинотеатре ты его встретил, у нас в «Родине»?
         — Вовсе не в «Родине», а в «Новаторе». Слышал, там крутили отличный модный фильм, кажется, итальянский, «Вернись, Беата!»? Так вот, захожу я в кассу купить билет. Там стоит очередь, но не очень большая. Вижу за несколько человек впереди от меня какого-то блондина с очень прямой спиной. Вроде, знакомая спина. Стоит он не один, а с девицей, как мне показалось. Но когда я подошел поближе, то увидел, что это наш Валерик, но был он не с девицей, а с очень миловидной, можно даже сказать красивой женщиной лет 28-30. Такая, знаешь, очень стройная, с отличной фигурой брюнетка с модной стрижкой сеcсон. Лицо одухотворенное, большие черные глаза, губы ярко-красные, ну, конечно, накрашенные. Очень похожая на какую-то артистку. В общем, вид незаурядный. Ну я с ним поздоровался, говорю: «Привет, Валерик», — он мне неохотно ответил: «Привет, мол, Ушкин», — но разговаривать не стал, а взял даму под локоть и говорит ей: «Пойдем-ка, Дина, а то сейчас уже будет последний звонок». Ну и я пошел смотреть фильм. Фильм неплохой, но я ожидал большего.
         Прошло еще какое-то время. Ребята, бывшие одноклассники, время от времени встречались друг с другом, судачили о том, о сем. Обсуждали новости и достигнутые ими успехи. Вспоминали о Валерике и Половчаночке. Об их ранней любви и взаимоотношениях, скандале в школе, устроенном мамой девушки. О том, как странно и не по-хорошему они расстались. Обсуждали новую увлеченность юного красавчика-ловеласа. Потом каким-то образом им стало известно, что его зрелая пассия — пианистка и, вообще, очень продвинутая в области искусства дамочка. Благодаря Дине, имевшей связи в мире кино, Валерик вроде бы даже снялся в эпизодических ролях в паре фильмов, но дальше этого его карьера не пошла. Но несмотря на это, пианистка продолжала появляться в обществе в сопровождении молодого ловеласа. Ей, ведущей богемный образ жизни, импонировали ни к чему не обязывающие отношения. Как, впрочем, и ему. Вот и весь рассказ о современных Ромео и Джульетте. А также об их воспитателях — директоре и учителях школы. Несмотря на то, что высоконравственному читателю может не понравиться поведение его главных персонажей, несомненно одно: все хорошо, что хорошо кончается! По крайней мере, повесть, печальнее которой нет на свете, в нашем случае не закончилась трагедией, как у великого англоязычного поэта и драматурга Уильяма Шекспира. Читатель может задать себе вопрос, уж не измельчали ли души у современных героев, неспособных к самопожертвенной любви на все времена? Вовсе нет, просто наши персонажи вполне довольны своей жизнью, пусть и лишенной высоких чувств и смертельно опасных коллизий. Может, время сейчас другое? Ясно одно: у каждого читателя найдется свой ответ на поставленный вопрос.