Чужое имя Часть VI

   - Здравствуйте! Вы Виталий Сокирко?
   - Да. Только давай без церемоний, на ты. Очень рад тебя видеть живым и здоровым.
   - Благодаря тебе.
   - Да брось. Один, да еще с этой культяшкой, - он слегка приподнял правую руку, которая заканчивалась чуть ниже локтя, - я бы долго не выстоял. Милицию благодарить надо ну и врачей, конечно. Да что мы стоим у двери? Раздевайся, проходи.
  Он провел гостя в комнату, усадил на мягкий, обтянутый светлой кожей, диван.
   - Отдохни здесь минут десять, вон книжки посмотри, - кивнул на стоящий напротив стеллаж. - А я - на кухню, а то обед сгорит.
   С кухни доносились аппетитные запахи. Гость почувствовал, что ему хочется есть. Утром он с волнением ожидал выписки и не притронулся к завтраку. «Куда я пойду? На что буду жить?», - он не находил ответа на эти вопросы. После завтрака его вызвали в кабинет к профессору Херсонскому.
   - Ну что же, Эрнст... или будем называть тебя Игорем Серебряковым?
   Он пожал плечами. Эрнст для него что-то вроде клички, а Серебряков... Да, ему без сомнения знакома эта фамилия. Но принадлежит ли она ему?
   - Как бы там ни было, - продолжал Анатолий Павлович, - я тебя выписываю. Тебе просто необходимо окунуться   в   нормальную жизнь, в дела, заботы, радости. Знаю, знаю твои проблемы. Мы с профессором Тимохиным позаботились о них. Значит так: пока тебе будут оформлять новые документы, мы устроим тебя к нам в клинику санитаром.  А жить будешь в общежитии.   Оно здесь рядышком, специально для обслуживающего персонала. Не бог весть что, конечно, но это же временно. Тебе понадобится теплая одежда. Вот я принес свитер и куртку, а Виктор Григорьевич передал для тебя теплые ботинки. На первое время сойдет.
  Он был глубоко тронут их заботой и, боясь, что сейчас расплачется, как мальчишка, сдержанно поблагодарил доктора.
   - Кстати, - вспомнил Херсонский, - тебе звонил тот парень, что бросился к тебе на помощь. Как его... - он перевернул страничку настольного календаря и прочел - Виталий Сокирко. Ему сказали, что тебя сегодня выписывают, и он просил, чтобы ты обязательно его навестил. Улицу и номер дома ты знаешь. А квартира семьдесят девятая.
   И вот он здесь тонет в мягком диване и понятия не имеет, для чего сюда приглашен. Его внимание привлек портрет на стене: красавец брюнет атлетического сложения и хрупкая белокурая девушка. Классическая пара. Левой рукой мужчина обнимает за плечо свою даму, правая - здоровая и невредимая -лежит у него на колене. В глазах и улыбке столько радости, что с трудом можно узнать хозяина квартиры. М-м-да. Здорово сдал мужик.
  - Все готово, пошли есть, - заглянув в комнату, позвал Виталий. – Ну что, по рюмашке за знакомство?
  - Мне чуть-чуть.
   -Ты что, непьющий?
   - Понятия не имею. Врачи сказали, что, судя по состоянию организма, я вел здоровый образ жизни. Но понемногу-то, наверно, употреблял. А после наркоза и обезболивающих...
   - Ясно. Да я и сам прежде не увлекался этим делом. А теперь... Что еще мне осталось?
   -Прости, Виталий, а что с тобой случилось?
   - Травма, - с горечью ответил тот. – Бытовая травма, так ее растак! Я служил на границе, потом два года был секьюрити у особы, за которой охотилось пол-Москвы. И остался цел и невредим. Вдруг какая-то грёбаная стеклина падает на руку - и все, конец жизни! С работы, естественно, уволили: кому нужен однорукий охранник. Жена, естественно, ушла: кому нужен нетрудоспособный супруг. Уж если Господу было угодно наказать меня за какие-то грехи, пусть бы вообще лишил меня жизни.
  -Да-а! Я тебя понимаю. Но есть ведь специальные рабочие места для инвалидов.
  - Попробуй туда пробиться! Знаешь, сколько таких, как я? Да и что я умею? Я по профессии сторож. Был пограничником, стал охранником. К тому же мне и жить скоро негде будет. Жена квартиру отсудила. Мы ее вместе покупали. Но как разделить одну комнату на двоих? Суд решил так: ей - квартиру, мне -мебель. Не смешно? Куда я ту мебель поставлю?
   - Ну и ну! Что же ты теперь собираешься делать?
   - Уеду!   Вот продам кое-что из мебели, чтоб на дорогу хватило, и махну домой. Я из Приморья родом. У меня там родители живут и сестренка младшая. К ним и поеду. Надеюсь, примут.
   - Правильно. Я тоже разберусь со своими делами и махну куда-нибудь.
   - А поехали вместе! Нет, правда. Ты знаешь, какая у нас природа, какое море! А люди какие! Не пожалеешь.
   -Верю, верю. Но мне сначала надо хотя бы документы получить. А то я так и останусь неизвестным Эрнстом.
   - Ой, я же тебе кое-что показать хотел. Ты уже поел?
   - Да, спасибо большое.
   -На здоровье. Пошли. Понимаешь, когда тебе увозила скорая, из кармана   выпала   какая-то бумажка. Я ее поднял. А там - цифры и больше ничего. Из вашего разговора я понял, что ты приехал с Дальнего Востока и оставил свой багаж на Ярославском вокзале. А эти бандюги хотели отобрать его. Ну я поехал и на Ярославском нашел камеру хранения, которая открылась шифром, записанным на той бумажке. Там только дорожная сумка была.
   - А в ней что?
   - Ты прости, я не хотел открывать. Но когда сказали, что ты не помнишь даже собственного имени, я подумал: может, там какие-то документы лежат, при тебе ведь их не оказалось. Ну и отрыл.   Нет никаких документов. И денег тоже не было. Честно! Только сменная одежда, да еще какая-то штуковина. Вот смотри.
Он достал из стенного шкафа сумку и, открыв замок, вынул из нее продолговатый прямоугольный предмет непонятного назначения.

   Ульяна причесывалась перед зеркалом, когда к ней в спальню вошла мать. В переливающемся серебристом платье с ниткой жемчуга в красиво уложенных темных волосах она выглядела моложаво и изысканно.
   - Уля, девочка, ты собираешься идти в ресторан в этом платье?
   - Мам, я же тебе говорила, что в ресторан не пойду.
  - Но почему, почему? Ты отдохнешь, хорошо проведешь время. К тому же там будет Виктор. Он ждет встречи с тобой.
   - Надеюсь, Виктора не очень опечалит мое отсутствие.
   - А тебя? Тебя не печалит, что ты отказываешься от лучшего, что есть в жизни: от любви, от семьи?
  - Я не отказываюсь. Просто мне пока никто не нравится. Что я могу поделать?
   - Но того, кто тебе нравился, уже три года нет в живых. А за год до этого он женился на другой. Ты не забыла об этом, доченька?
   - Я все помню, мама. Но это от меня не зависит.
   - А мне кажется наоборот. Ну зачем ты связалась с малышкой?
   - Это вышло случайно.  Мы летом с девчонками в парке гуляли, и встретили Любовь Прокопьевну с внучкой. Постояли, поговорили. Я Аленку на карусели покатала: бабушка-то не может кружиться. И девочка просто прилипла ко мне. Стали прощаться, а она в слезы. Кое-как ее успокоили.  Я обещала прийти к ним. Ну и стала навещать их в Журавлях. А иной раз они ко мне в гости приходят. Малышке необходимо, чтобы с ней с горки прокатились, побегали, попрыгали. Бабушка этого сделать не может. А меня она... мамой называет.
   - А где же её мама? Она-то, в отличие от отца, жива и здорова.
   - Наташка давным-давно покинула Журавли.
   - Уехала? Бросила ребенка?
   - Аленка и до этого находилась у бабушки. Фактически с первых дней жизни. Мать ее даже грудью не кормила. А через год или полтора сошлась с каким-то крутым парнем и уехала.
   - Но родители ее здесь остались? Почему они не занимаются внучкой?
   - Ой, мам, я не интересуюсь их делами.  Но краем уха от девчонок слышала, что Наткин отец еще два года назад оставил семью, и уехал куда-то. Мать тоже к кому-то притулилась. Правда, живет здесь, в нашем городе. Но Аленкой она не интересуется. Да ну их! С Любовью Прокопьевной девочке лучше. Она и любит ее, и воспитывает как надо. Вот только трудновато ей. Она после смерти Андрея болеть стала.
   -Я ей сочувствую, поверь, Уля.  Но душа болит о тебе, моя девочка.  Тебе уже двадцать восьмой год, давно пора иметь своих детей. А то ведь поздно будет. А нам с папой так хочется внуков понянчить!
   Мать вышла, тихо прикрыв дверь. Ляна еще с минуту стояла перед зеркалом, не видя своего отражения. Мама абсолютно права. Ей давно надо было расстаться с прошлым, влюбиться, завести семью, детей. Она честно старалась выбросить Андрея из головы и из сердца. Но это у нее не получалось. Пока он был жив, оставались какие-то слабые надежды на перемены в судьбе. После его смерти не осталось ничего. И что же? Оказалось, теперь она вообще не в состоянии влюбиться в кого бы то ни было. И единственное, что ее радует - встречи с маленькой сероглазой девочкой, которая называет ее мамой.

Продолжение следует