6. День, когда я стал взрослым. Встреча

6

Встреча

Шёл медленно. Болело правое плечо, подташнивало — возможно, от голода. Я снял спортивную кофту. Новая и уже с дырочкой, да ещё и засохшая кровь. Наверно, где-то зацепился. Не помню, ничего не помню.

Узнал её издалека. Она шла навстречу. Розовая аллея — место не назначенных свиданий. Встреча, грезившаяся мне с утра, состоялась. Всё как обычно, как и прежде. Я не прятался, и казалось, никого не боялся. Её присутствие освобождало от страха. Счастлив быть с ней. Силился улыбнуться, но не получилось, не было сил. Болела правая рука и боль распространялась от шеи до кисти, в которой я сжимал пистолет. Орудие для убивания – мой случайный спутник, а может и неслучайный. Не выбросил, надеялся, что пригодится.
Я тебе принесла поесть — сказала она ласково.
Молоко и ещё неостывшие пирожки с картошкой и мясом я мог проглотить разом вместе с салфетками, но старался, есть не торопясь. Неужели всё это взаправду, по-настоящему? Вот уже и передачку принесли. Чувствую себя Раскольниковым в ссылке, вот только снега и мороза нет. Вкусно, то как! Обалдеть! Ты сама готовила?
Нет, — мамина работа.
Твоя мама наверно знатный кулинар?
Вовсе нет, просто умеет вкусно готовить — иногда. А вообще моя мама прокурор. Прокурор? Хорошая специальность. Означает ли это, что ты знаешь?
Да, — ответила она тихо, и не глядя на меня, спросила — где револьвер?                Револьвер! Ах да, вот он. И я вытащил из кармана чёрный похожий на игрушку пистолет. Пушка у меня. Я покрутил эту пушку на указательном пальце. Получилось ловко, как в американском вестерне, а затем сунул его в карман и крепко сжал рукоять.

Мы медленно шли по розовой аллее. Шли и молчали. Справа мелькали дома, слева на некотором отдалении морской порт с торчащими клювами кранов и морское училище. От порта до жилого комплекса большое пространство лишённое всяких строений. Эту ширь пересекала автострада с подземными переходами и множеством переплетающихся дорожек с розовыми бордюрами. На фоне декоративных акаций занималась нежным оттенком – скумпия. Она смотрелась как-то особенно — снизу ещё зеленовато-белёсая, а сверху уже увенчанная ярко розовыми лентикулярными облаками. Нас сопровождала тень скромной с мелкими теряющимися в густой зелени белыми соцветиями софора.

Она всё знает! Всё, что со мной случилось, все мои преступления. Вот если бы она ещё знала, как я…  Любовь, скорее всего, скоро закончится. Мама прокурор! — Ё-маё! Почему, это произошло именно со мной. Обидно, но не знаю на кого обижаться — на судьбу ли, а может на Бога? А может, я действительно сам виноват? Ведь мог поступить иначе, ведь мог не поднимать этот проклятый пистолет? Ведь мог не стрелять в эту неуклюжую маску и не бить маньяка по голове? Наверное, мог и не стрелять, и не бить. Хотя не знаю, сомневаюсь. В очередной раз, прокручивая в голове произошедшее — я пришёл к выводу, что сделал то, что должен был сделать. Такой уж видно я человек – непутёвый.

Мы старались идти ещё медленней прежнего, но аллея, казавшаяся бесконечно-длинной скоро уткнулись в бордюр. Это тупик. Впереди пустырь, по сторонам цветники. Идти назад нет смысла, а впереди пахнущий низкорослой полынью овраг. Пустырь представлял собою тянущееся русло давно высохшей реки, по дну которой проходило несколько полос железной дороги. На другом берегу железнодорожной речки возвышалось стеклянное здание, верхняя часть которого была похожа на декоративный локомотив, за ним тянулись, словно вагоны сигарообразные дома с чудаковатыми трубами и антеннами. Это тот самый ламповый завод, которым гордились руководители нашего города. Красный забор с башнями — точными копиями старинной турецкой крепости Еникале, а далее виднелись пятиэтажки нового микрорайона. Микрорайон с известным всему миру светоизлучаемым именем — Солнечный.
Я перешагнул через бордюр и пошёл к железнодорожному полотну, она, отставая на несколько шагов, следовала за мной.

Преодолев овраг, мы оказались у крепостных стен завода. На кирпичной кладке детским почерком были начертаны знакомые изречения — «человек плюс человек – равно человек, если любишь — ответь, я устала ждать», а потом рисунки подобные наскальным и опять статичные твёрдые слова, меняющиеся плавной, словно лёгкая волна прописью – «Маша я люблю тебя» и тут же рисунок сердца похожего на яблоко пронзённое стрелой с лиловым оперением. Кое-где вился дикий виноград.
Мы остановились, у ног были рассыпаны цветы. Много разноцветных цветов — синие, красные, жёлтые и большой букет семицветиков с аккуратно обведёнными лепестками. Среди множества весёлых детских цветов мне стало хорошо. Я пристально посмотрел в её серые глаза. Повеяло прохладным морем. Возникающие мысли появлялись и исчезали без моего разрешения и словно короткометражные сны возникали картинки. Возникали сами по себе.

Мне захотелось броситься в прохладное море, вдруг появившееся предо мной и плыть, впитывая солёную влагу. Покуда я грезил морем, которое увидел в её взгляде — вокруг нас появились движущиеся предметы и люди.
Она говорила, но что говорила, я не понимал. Шум в ушах и какой-то пронзительный комариный писк. Я почти ни чего не слышал, лишь обрывки слов и интонаций её голоса. За моей спиной холод кирпичной кладки, а за её спиной остановилась полицейская машина, а потом ещё несколько машин. Много вооружённых полицейских, некоторые из них целились в нас. Дураки, они могут попасть в мою девушку. Дураки, какие же они дураки. Мне хотелось броситься на них или бросить в них камнем, но камней не было, а потом стало не по себе, и я вспомнил утреннюю зарю, умирающую на моих руках. Я ложу её на землю и чувствую радость от того что она открывает глаза и улыбается мне навстречу, затем встаёт и удаляется, а через мгновение превращается в свет. Отчётливо слышу голос. Голос лейтенанта, того что без лица — брось оружие, брось пистолет на землю... Только сейчас я вспомнил об этом маленьком чёрном монстре. Я разжал пальцы, и мне стало легко, будто долгое время не мог избавиться от пудовой гири и вот, наконец, освободился. По всей руке пробежала тёплая дрожь, а потом в пальцы стали вонзаться маленькие щекотливые иголочки. Она взяла пистолет и бросила его в сторону, потом сделала знак рукой. И уже начавшие движение полицейские остановились. Странно, почему они слушаются её. Она приблизилась ко мне так близко, что я услышал, как волнительно бьётся девичье сердце, как волнительно она дышит. Её вопрошающий взгляд был невыносим. Невыносим потому, что я отдавал последние силы, пытаясь, понять смыслы невидимых слов слетающих с её губ.
 
Я говорил, делая усилия, как будто в первый раз, но слов не было слышно. Я вновь говорил ей, но глухота окружала меня, и слов опять не было. Она едва заметно улыбнулась и ответила мне, но слов я её не слышал, а она всё говорила, теперь не торопясь, медленно почти по слогам. По движению губ я понял последние три слова, которые она повторила несколько раз. Затем она улыбнулась, и я почувствовал её дыхание. Счастье хлынуло тёплой волной, голова закружилась ещё больше и вместо того чтобы ответить, я собрав все свои силы стал говорить не о том. – «Я не убивал, я не убивал!..». Слёзы текли по щекам, и голоса моего не было слышно.