Чай с дождем
А ведь так хорошо все начиналось.
Мы встретились в компании наших общих друзей. Тридцать пять мне и тридцать ей. Свободный и жаждущий, я охотно пошел на поводу ее осторожных, вопросительных взглядов. Затем вспышка, и вот я уже в ее власти. За этим последовала неделя упоительных свиданий. Ах, эти томительные, стеснительные, драгоценные и неповторимые минуты платонического обожания! Да продлится как можно дольше, говорил я себе, это особое, ни с чем несравнимое состояние духа! Дайте, дайте обнять весь мир и совершить нечто великое и небывалое, а после удалиться в часовню высокого чувства и молиться за здравие любви!
Через неделю я привел ее к себе. Она не стала испытывать мое миссионерское терпение, легла на спину и позволила собой овладеть. Я расстарался, и вместо галантного, чопорного слияния получилось яростное животное совокупление. И мне, и ей оно понравилось. После этого мы пили вино и смущенно улыбались. Мы можем делать это каждый день, с умилением думал я, мы будем это делать каждый день, торжественно пообещал я себе, глядя на прелестно-улыбчивую, молодую, с распущенными белокурыми волосами женщину у меня перед глазами.
А дальше последовало то самое восхитительное чередование тихих и буйных радостей, чью неукротимую остроту следует поддерживать всеми возможными способами. И заклинание "все и всех разлюбят, а я и меня - нет" подходит для этого как нельзя лучше. И вот что я вам скажу: поскольку это заблуждение есть самая лакомая часть любви (как у омара хвост), следует употреблять его самым истовым и тщательным образом.
Я привыкал к ее домашнему виду и запаху волос, коллекционировал бархатные нюансы ее кожи, упругую податливость щек, трепетный испуг ресниц, хрупкую ломкость ушка, тонкую и ровную гибкость шеи. Зов плоти набирал силу, но и обожание сдаваться не собиралось. Быть с ней, наблюдать за ее плавными, разумными движениями, за игрой ее лица, слышать ее голос, гордиться ею и знать, что я тот парень, которого она выбрала - это ли не высшее счастье для того, кто еще способен, как оказалось, влюбляться по уши!
Как это нынче водится: сначала постель, а потом признание в любви. Через неделю я признался. Признались, потупив очи, и мне. Опыт первой ночи стал для нас ритуальным: с тех пор, пережив очередное помешательство, мы долго лежали, обнявшись, скрепляя любовным сургучом очередной акт нашего скоропалительного союза. Говорили, целовались, дремали, сливались, распадались, затихали и снова соединялись, словно две человеческие полусферы, обогащенные изотопами любви.
Однажды, внезапно к ней повернувшись, я перехватил ее серьезный, глубокий взгляд, который она по причине его гипнотической сосредоточенности не успела отвести, и я прочитал в нем материнскую печаль. Как будто она уже знала наше будущее и жалела нас. Что поделаешь - Кассандра живет в каждой женщине, и все они, как одна считают нужным предсказывать только несчастья. Что и подтвердилось спустя полгода, когда ей позвонил ее бывший, и она, забыв обо всем, вернулась к нему. Через неделю позвонила и, перед тем как я запустил трубку в стену, успела попросить прощения. Описывать наш разрыв, такой же горестный, как и неотвратимый, нет ни слов, ни желания. Да и что нового я могу добавить к бессильной морали подобных историй, миллионами своих корней уходящих вглубь веков? Скажу только, что у всех у них единый космический сценарий: невидимая звезда на небе любви вдруг вспыхивает ярчайшим светом, некоторое время полыхает, неукротимая и вечная, но постепенно свет ее слабеет, пока не погаснет совсем, и жизнь не вернется на темные круги своя.
Погоревав, как и положено, я проклял изменницу и стал думать, как быть дальше. Я мог пуститься во все тяжкие, но вместо этого превратился на некоторое время в печального отшельника. И вот через пару месяцев угрюмого одиночества я отправился в соседний супермаркет. Пошел туда за чаем. И еще за хлебом и сыром. И маслом. Это то, чем я питался по утрам после того как Марина бросила меня. Придя в магазин, я пошел вдоль стеллажей и, проходя мимо винного отдела, увидел гибкую, узкобедрую красавицу самого раннего бальзаковского возраста, рассматривавшую ряды красных вин. На ней платье - сложная смесь винных этикеток из черного, фиолетового, сиреневого, красного и белого, и тонкая бежевая кофта. У нее пышные, светло-русые, длинные и шелковые волосы. Я остановился в двух шагах и сокрушенно сказал:
- Сколько живу, а в красных винах так ничего и не смыслю!
Незнакомка покосилась на меня и, помолчав, ответила с иронией:
- Тогда уж пейте водку. Там и смыслить ничего.
- Водка - это муза прозы, - возразил я, - а поэзия живет в вине. Вот послушайте:
Гроздей пьянящий запах вьется,
Желаньем полнюсь я, что рвется
С глубин языческих восстать...
- О, да вы поэт! - с усмешкой и сдержанным интересом посмотрела на меня незнакомка. Смотри, смотри, красавица - я безупречен! Когда-нибудь я прочитаю тебе продолжение:
По гроздьям мы, моя крестьянка,
Давай покатимся, вакханка,
Как среди груды лепестков.
Сожму тебя объятьем смелым,
И, содрогаясь телом белым,
Раздавишь нежный дар богов... *)
- Так вы поможете мне выбрать что-нибудь этакое? - спросил я.
- Ну, не знаю... - замялась она, - я и сама не очень в этом смыслю. Хотя, что тут думать: берите подороже - не прогадаете!
- А какое возьмете вы?
- Я, пожалуй, возьму вот это... - неуверенно тянется ее рука к одной из бутылок.
- Ну-ка, ну-ка! - перехватываю я бутылку и вспоминаю уроки одного моего знакомого - большого поклонника французских вин. - Так, посмотрим... Так, урожай две тыщи двенадцатого... Так, Мерло, Каберне Совиньон и Каберне Фран... Логично: каждый сорт в отдельности имеет свои достоинства и недостатки, и стало быть, это смелая попытка умножить их плюсы и минусы на три. С точки зрения математики такое действие смысла не имеет, но у виноделов своя математика. Это все равно, что смешать в одной бутылке отца, сына и святого духа. Стоит взять даже из любопытства. Не знаю, как вы, а лично я люблю Каберне Совиньон. По крайней мере, сразу понимаешь, что пьешь солидное, основательное вино с градусами. Терпкое, насыщенное, с заметным ягодным привкусом. Другое дело - Мерло: фруктовые тона, легкость, летучесть. Это как духи вечерние и дневные...
- А говорите, не разбираетесь! - язвительно улыбаясь, перебивает меня незнакомка.
- Признаюсь - разбираюсь. Просто ужасно захотелось с вами познакомиться...
- А это ничего, что я замужем? - с напускной строгостью говорит она.
- Нет, вы не замужем, - возражаю я. - Иначе бы вы выбирали не вино, а водку. Для мужа. А раз вы выбираете вино, значит, решили посидеть с подругой и пожаловаться ей на жизнь.
Она насмешливо улыбается:
- Надо же, какой вы догадливый!
От нее исходит тонкий, едва уловимый аромат духов.
- Я и в духах разбираюсь, - говорю я. - Вот ваши, например, называются "J'adore..."
- Откуда вы знаете? - с трогательным удивлением вскидывает на меня глаза незнакомка.
Еще бы мне не знать: Марина обожала "J'adore"!
- Нет, нет, я только этот запах и знаю! - улыбаюсь я. - И еще знаю, что это духи для строгих, интеллигентных женщин, которые обожают, когда их обожают!
На вид ей едва за тридцать. Как раз по мне. Мы идем к кассе, и я говорю:
- Меня Александром зовут, а вас?
- Лена... - опустив глаза, отвечает моя красавица.
Мы выходим из магазина и останавливаемся.
- Вы извините, - говорит она, - но мне надо идти, у меня дела...
- Да, да, понимаю! - тороплюсь я. - Можно, я вам позвоню?
Она задумывается и говорит:
- Ну, хорошо. Вот вам мой телефон, - и диктует номер. Я словно пес заглатываю его на лету, и челюсти памяти намертво смыкаются за ним. Уже потом, гораздо позже она признается, что в тот первый раз я ей не глянулся - ну, совершенно!
Через два дня я звоню и представляюсь:
- Это Александр. Позавчера. В магазине. Помните?
- А, Александр! - восклицает она. - Помню, помню!
И мы договариваемся встретиться завтра в семь вечера у памятника Пушкину.
На следующий день в половине седьмого я с цветами возникаю перед бронзовым поэтом и полчаса мозолю ему глаза. Возникнув у меня за спиной, Лена окликает меня:
- Здравствуйте, Александр!
Я стремительно оборачиваюсь и вижу ее. На ней джинсы, белая блузка, а волосы собраны на затылке в узел. Девчонка, да и только! Мы отправляемся вдоль Тверского бульвара на разведку в наше прошлое. Сведения удается добыть самые скудные: ей тридцать два, она разведена, и у нее десятилетний сын. Живет с матерью и отцом в большой четырехкомнатной квартире, заведует современным архивом в научно-техническом институте и водит дружбу с докторами электронных наук. К сожалению, ранняя беременность не позволила ей окончить институт, но в утешение ей достался любимый сын. С мужем разошлась два года назад. Рассказывает она осторожно, даже нехотя. Будто выставляет себя на продажу и заранее сомневается в качестве товара. И в самом деле - развод, сын. Не каждому это понравится, видимо, считает она, обладательница горького опыта. Кто его знает, этого с Луны свалившегося Александра! Вот сейчас выслушает, улыбнется, скажет: "Приятно было познакомиться!", да и был таков! Мужчина, мужчина, цветы забыли!
А мне она все больше и больше нравится! Чтобы подбодрить ее, я поднимаюсь в верховья моей памяти. Развод и восьмилетняя, живущая с бывшей женой дочь уравновешивают наши изъяны, и я веду ее, ободренную, в ближайший ресторан. Видимо, жизненные незадачи заставляли ее искать ответы в книгах, потому что она приятно начитана, и к концу вечера я от нее в полном восторге.
Я провожаю ее до дома в двух шагах от "Тургеневской" и прошу о следующем свидании. На следующий день мы встречаемся вновь и снова бродим вдоль Тверского бульвара. Затем ресторан и оживленные и непринужденные выдержки из собрания сочинений на тему "Моя прошлая праведная жизнь". Даже если сочинения эти питались вымыслом, все равно они хороши. Я провожаю мою Элен домой и предлагаю поехать завтра куда-нибудь за город. Она, как ни странно, соглашается.
Ей неизвестен род моих занятий, и когда я усаживаю ее в черный джип, она откровенно восхищена:
- Никогда не ездила в такой роскошной машине! Кем вы работаете?
- Да так, - говорю, - торгую понемногу...
Я отвез ее к верховьям Москвы-реки, и мы провели там чудесный солнечный день. Увидев ее в купальнике, я восхитился: никакого жеманства, ни ложного стыда. Вечером я в целости и сохранности вернул ее под родительский кров. Уже позже она с неизжитым удивлением вспоминала: "До сих пор не понимаю, как я согласилась с тобой поехать! Два дня знакомы, и сразу в лес! А вдруг ты оказался бы маньяком?"
Последующие три дня мы прогулками и беседами крепили наше знакомство. На четвертый день я пригласил ее домой. Мы пили на кухне вино, и она выглядела смущенной. Затем мы прошли в гостиную, сели на диван, и я включил телевизор. Как-то само собой вышло, что я взял ее за руку, и когда она ее не отняла, обнял. Она не возражала, и я ее поцеловал. Она ответила, я подхватил ее на руки и отнес в спальную. Не глядя друг на друга, мы разделись и забрались под одеяло.
Нагота - вот истинная суть человека. Сведите вместе одетых мужчину и женщину, и они, не зная, чем заняться, будут говорить в лучшем случае о высоком, в худшем - о погоде. Но заставьте их обнажиться, и они тут же займутся тем, для чего созданы - любовью. Человек создан для секса, а не для мирового господства. Свое истинное назначение мы скрываем под одеждой. Обнаженный человек - добрый человек. Все беды на свете от хорошо одетых людей.
Я наспех обследовал ее подрагивающее тело и, еле сдерживаясь, скользнул в замершее устье. Находясь в предсудорожном состоянии, я успел спросить: "Можно?", и она, взмахнув ресницами, торопливо ответила: "Да!" Когда все закончилось, она встала и пошла, нагая, в ванную. Когда она вернулась, я сказал:
- У тебя бесподобная фигура!
Она улыбнулась и легла рядом. Вскоре я испытал ее более обстоятельно, и ее здоровый, целомудренный отклик меня восхитил. Тихое торжество наполнило комнату.
С тех пор так и повелось: я готовил ужин, она приходила часов в семь, мы ужинали и, нацеловавшись, ложились в постель. В промежутках между жаркими схватками она смотрела телевизор, а я, повернувшись к нему спиной, отдыхал у нее на груди. Случалось, что и засыпал. И если я щедро и бескорыстно делился с ней нежностью, то Элен вела себя сдержанно и воли чувствам не давала. Неужели моя пуганая красавица так обожглась о своего мужа, что теперь дует на мой куст? В десять часов начинались вечерние новости, и она говорила, что ей пора. Я умолял ее остаться, но она, улыбаясь, отвечала: "У бога дней много!" - присказка, которую я, в конце концов, возненавидел. Я неохотно отрывался от тепла ее груди, мы одевались, и я провожал ее домой - ночевать у меня она решительно отказывалась.
Постепенно выяснились подробности ее жизни. Муж, четырьмя годами ее старше, был сыном добрых знакомых ее родителей. Как это часто бывает с интеллигентными девушками из хорошей семьи, ее подвели доверчивость и неопытность. В девятнадцать лет она увлеклась им - по сути вздорным и недалеким фанфароном. Почему-то именно такие мужчины кажутся неопытным девушкам самым надежным плавучим средством в бурном море жизни. Она вышла за него замуж в двадцать один, а в двадцать два родила, и сегодня уверена, что таким образом муж вполне сознательно лишил ее возможности окончить институт, чтобы не быть рядом с ней вечным десятиклассником. Он любил ее, но странною любовью: два года назад, подрабатывая извозом, он подвез некую пышнотелую нимфу, которая б;льшую часть времени обитала в лесах Подмосковья, а в тот день приехала по делам в Москву. Венециановская мечта с пшеничной косой и пышной грудью, она сбила его с семейного круга и поселилась в его квартире. Обманутая и брошенная, Элен потеряла веру в мужчин и жила в таком безверии последние два года, пока я не захватил ее врасплох.
Тешу себя надеждой, что ей со мной было хорошо. Она познакомила меня со своими приветливыми родителями и сыном - немногословным, хмурым мальчиком. Видимо, моя роль возможного отчима его не радовала. Мы с его матерью ходили в театры, в кино, в гости, бродили по Москве, заходили в музеи и магазины, выезжали на выходные за город, искали и не находили ни малейшего повода для ссоры. Все выходные и праздники были наши, почти все вечера мы заканчивали в постели. Я был неутомим, она - отзывчива и безотказна. Дни следовали с восхитительным разнообразием, и через полгода я поймал себя на том, что безумно ревную Элен к ее бывшему мужу.
Однажды в середине мая мы были в Измайловском парке и пили чай на открытой веранде, когда пошел мелкий дождь. Мы сдвинули стулья, водрузили над собой зонт, прижались плечами и сидели, переглядываясь и улыбаясь, охваченные томительным, сладким чувством.
- Чай с дождем, - сказала она.
Я поцеловал ее и попросил:
- Выходи за меня замуж.
- Зачем тебе это? - удивилась она.- Ведь нам и так хорошо!
И когда я сказал, что не могу без нее жить, с неспешным достоинством согласилась.
С тех пор мы вместе, у нас два сына, и все остальное основательно и всерьез. Сомневаюсь, что так было бы у меня с женщиной по имени Марина с ее грузом прошлого. Это, знаете ли, все равно, что тащить баржу против течения. Измена – категория скорее философская, чем нравственная. Она не содержательная часть жизни, а ее инструмент, делающий исход истерической любви таким же, как исход истерической беременности: в один прекрасный день вы просыпаетесь и понимаете, что здоровы. Надо только вовремя проснуться.
*) - "На винном прессе", Гастон Кутэ, перевод автора.
Свидетельство о публикации №217012300848