Джокер Глава третья

                III      

Дан закурил третью. Прошло уже полтора часа, а ливень все не утихал.   Он продрог насквозь,  начинался  озноб, но в тепло домашнего уюта  вернуться было никак.  С тем, что он сейчас вспомнил. С этим - нельзя, нет.

      За сутки до штурма пошли беженцы – население уходило прочь от обреченного города. Куда?  Куда глаза глядят – другого выбора не было. И двадцать часов кряду, они все шли, шли,  шли… Как селевой горный поток – серые, безликие, молча таща на себе какой-то утлый скарб – женщины, дети, старики… Почти все пешком, иногда на повозках, запряженных клячей или осликом. Попадались частные автомобили и автобусы, но мало – бензина давно уже не было. И мужчин молодого и среднего возраста почти не было – они не пошли. Остались. Воевать. До последнего.
     А потом наступила дата штурма. Начали с артобстрела – всю ночь утюжили город из «Градов», изрыгающих адское пламя реактивных снарядов, с жутким воем уносящихся к пылающему горизонту. Это было даже не возмездие – кара небесная. Утром подключилась авиация – бомбили со средней высоты тяжелыми фугасами и термитными «зажигалками»;  все, что осталось сносили «вертушки»  ракетами «воздух-земля». Горело все на сотню метров в высоту  и наверное, на столько же  вглубь. Потом пошли танки и БТРы «Север» с десантурой. С флангов утюжили группы «Запад» и «Северо-Восток».

      Дан сидел на мешке с песком, брошенном на броню БТРа - это на случай, если напорются на мину: с мешка подбросит метров на пять - может,  жив останешься.  В 23.00  колонна вошла в город. Вернее, в то место, которое от него осталось. Где окраина, где центр – не понять: кругом одни развалины и пожарища. Пыль застилает все, неба не видно. Что-то все время взрывается – огненные сполохи взлетают вверх рубиново-кровавыми протуберанцами. Света нет нигде – электростанция разрушена, только дымные лучи прожекторов и фар-искателей, установленных на бронетехнике. Повсюду искореженные, раздавленные, перекрученные останки автомобилей, прицепов, уличных ларьков, тут же сгоревшие танки и бронемашины. От домов – одни зазубренные стены в два-три этажа. В темных, мертвых глазницах  оконных проемов – повешенные трупы солдат, угодивших в этот адский котел перед штурмом. Разбросанные среди развалин вещи: белье, одежда, детские игрушки… И трупы, трупы, трупы: боевики, население, домашние животные…  Хуже, чем в Сталинграде. Какой-то кошмар из жуткого сна – морок, лунная пустыня после атаки пришельцев. Невозможно смотреть, и забыть тоже невозможно. Но и это еще не все. Трудно поверить, но оказалось, что бывает еще страшнее.
      Дан плотнее обхватил холодное цевье «Калаша» с двумя рожками, скрепленными изолентой «валетом», чтоб быстрее перезаряжать. Сведенная кисть руки окоченела от сырости.  Впрочем, откуда здесь сырость? Дождь, что ли? Черт! Это же подлокотник плетеного кресла с дачного крыльца. А ливень, кажется, стихает. Он прикрыл глаза и снова очутился там – морок  продолжался.

      К утру все было кончено. Бледный, холодный рассвет медленно затягивал кладбищенский ландшафт грязно-серым туманом, погружая всю эту жуть в клубящийся мертвенно-бледный омут. Только первых петухов не хватало – ни одного не осталось…
      Все, хватит! Пора выбираться отсюда. По-тихому, незаметно, бочком – как учили. Дан спрыгнул с «брони» БТРа на землю.
      - Надо отлить. Двигайте, ребята, я догоню!
Завернул за кучу пустых железных бочек из-под солярки и растворился в мглистом мареве ледяного тумана. Так, теперь нужно оглядеться и «действовать по обстановке». Горький дым сигареты, смешивался с отвратительной черной гарью, насквозь пропитавшей воздух. Горло саднило. Он отхаркался, выплевывая из себя липкий трупный смрад. Лучше не стало. Ладно, пора двигать. Дан вышел на дорогу и поднял руку. Закамуфляженный грузовик с рваным тентом тормознул, вильнув в его сторону изодранными о каменные осколки мусора скатами. Из окна высунулось небритое отекшее лицо:
      - Стой, где стоишь. Оружие на землю. Откуда?
      - Отдельная мотострелковая, прошли полчаса назад. Отбился.
      - Пароль!
      - Семь-сорок.
      - Принято. Куда тебе, старлей?
      - В  штаб. А вы кто?
      - Боевое охранение. Отторчишь с нами вахту на шоссе. Вечером будешь в штабе, ясно?
      - Так точно, товарищ майор!
      - Залезай.


      Его ссадили на 68-м километре. Пустынный перекресток с проселочной дорогой, ведущей теперь уже, наверное, в никуда. Чуть в стороне от шоссе – врытый в кювет блиндаж  из бетонных блоков, у перекрестка - баррикада из мешков с песком и торчащее вверх короткое рыло крупнокалиберного пулемета. А вот и дежурный расчет – двое оборванных, грязных, как уличные  бомжи наемников. Один, похоже, русский. Правда, выглядит, как урка:  мелкие, бегающие глазенки в заплывших веках смотрели настороженно и нагло. Вдобавок, вся рожа сплошь покрыта красными, вздувшимися царапинами. Второй - то ли чечен, то ли  «азер», не разберешь. Видок не лучше подельника: один глаз заплыл темно-лиловым фингалом, другой вообще закатился под низкий,  косо срезанный лоб – один только грязный белок отсвечивает. И щетина на лице, как шкура у собаки - чуть не до глазниц. К тому же, оба  пьяные в стельку. Ну, и ну! Дерутся они друг с другом, что ли?
      Грузовик отчалил от блок-поста и, хлюпая на дорожных рытвинах разбитыми колесами, растворился в сыром, угарном смоге. Шоссе опустело. Кругом километров на двадцать  – ни души… Просто ни одной не осталось. Дан подошел к притулившемся  к  мешочной баррикаде «бойцам».
      - Привет, ребята!
Они даже не встали. Ладно, что с них возьмешь? Надо хоть перекусить. Он достал из «сидора» банку с тушенкой.
      - Примус есть? Разогреть надо.
Русский, не глядя махнул в сторону блиндажа – там. Чечен  сосредоточенно мастерил «баш» - самокрутку с анашой. Ничего себе «охранение». Дан сплюнул  и пошел к блиндажу.
      Более омерзительного места, чем это трудно было вообразить. В темной бетонной пещере, как  в бомжатнике – все перевернуто вверх дном: скомканные грязные матрасы на полу,  какие-то истлевшие тряпки,  обрывки газет, мусор от пищевых  отходов и упаковок, на деревянном ящике  полуразвалившийся бензиновый примус   с закопченной дочерна кастрюлей, на треть наполненной тошнотворной тухлятиной, канистры с водой и бензином, сваленное в кучу личное оружие, веревки, патроны… Все разбросано по сырому земляному полу в белесых  разводах засохших луж. И жуткая, непереносимая  вонь!  Смрад  такой, что выворачивало наизнанку.
      Дан, прижав рукав ко рту, выскочил наружу. Проблевавшись,  сел на землю, и отер взмокшее лицо платком. Скоты! Как они могут так жить?! Он встал и поискал «воинов» взглядом. Их нигде не было. Неужели сбежали, твари? С таких станется. А может, они вообще – враги? Одни их морды бандитские  чего стоят! Надо бы их допросить – пароли, войсковые соединения и все такое, прочее. Пальцы сами собой сдвинули предохранитель автомата…
      -  Руки в гору, сука!
Холодный срез ствола уперся ему в спину.
      - Положи дрын на землю  и не дергайся! 
      Опередили, значит. Дан медленно опустил автомат на траву и начал поднимать руки над головой, одновременно соображая, как вырубить того что сзади  и не нарваться на очередь второго. Кстати, что-то его не видно – плохой признак.
Неожиданно сбоку кто-то заржал мелким, визгливым, каким-то припадочным смехом:
      - Ой, я сейчас обоссусь! Держите меня, робя! Слышь, командир, руки-то – опусти! Шутка, понял - нет?! Гы-ы-ыы!
Русский «урка» вывалился из кустов к ногам Дана, хватаясь за живот и пьяно суча ногами в грязных обмотках.
      - Здорово мы тебя, а? – он опять зашелся.
Дан с размаху пнул его в печень и резко повернулся. Чечен стоял сзади, плотоядно буравя его единственным целым глазом. Автомат он не опускал.
      - Эй, вы – оба! Вста-а-ать! Руки по швам, смир-р-р–на-а!
      Как ни странно, это подействовало. Строевой Устав – великая вещь! Работает, как  «Калаш» - без осечек.  Учтем.
      Оба нелюдя нехотя подчинились. Время-то, как-никак военное, можно ведь и того - загреметь… «под панфары». Морды у обоих, однако, были злые. И какие-то подлые. «Урка» стонал, держась за правый бок – в печень  его, видать, достало. Дан поднял автомат  и не торопясь передернул затвор.
      - Значит так, бойцы, шутки закончились – не  время сейчас. Один идет на дорогу, второй – к пулемету. До 17.00. Потом пойдет колонна  и нас поменяют. И чтоб без фокусов! Приказ понятен? Выполнять!
      На заплетающихся ногах они потащились к шоссе. Дан проводил их взглядом:
      - Гниды!
      Чечен остановился  и, повернувшись, почапал обратно.
      - Слышь, командыр! Дэло эщо адно… Мы щас, быстро!
Он скрылся за углом блиндажа.  «Урка», суетливо  приговаривая: «Мы сейчас, мигом! Дело одно только… Р-раз – и готово!»,  кинулся  следом. Минут десять они возились с чем-то за задней стеной дзота. Наконец, оба появились и направились к Дану. Отвратные пьяные рожи - явно довольны. Опять пили, наверное, сволочи! Дан тоскливо посмотрел на часы – 11.20. Как еще с этим сбродом  семь часов кантоваться?
      - Командир! Хочешь девку трахнуть? У нас есть!
«Урка» уставился на него белесыми, глумливыми глазами.
     - Ч-что?! – Дан поперхнулся, и те снова довольно заржали.
     - Иды, иды. Толко аккуратнэй - дэвушка замынирована!
Чечен поднял ободранный кулак  с зажатой в нем веревкой,  как змея уползавшей за угол блиндажа. Не веря в происходящее, Дан бросился туда.
      То, что он  увидел невозможно передать словами –  просто не получится остаться самим собой. И это, наверное, навсегда…