Оттепель

Я не реалист. Но тем не менее не могу не сказать, что написание этого рассказа действительно совпало по времени с ужасающей оттепелью. И в буквальном, и в переносном смысле. Лед, которым богата наша природа зимой, а жизнь всегда, и о который часто бьются упавшие прохожие головами, а несчастные идеалисты душами, начал таять. И это привело к некоторым негативным последствиям. По крайней мере, наш герой имел счастье влюбиться. А чем обернулось для него это счастье, читатель увидит позже.
Вероятно, никто бы и не догадался, что в то утро с плюсовой температурой за окном Ван Ваныч (так зовут нашего героя) проснулся столь рано, что бравые звуки гимна СССР (дело, как вы догадались, происходило не сейчас) в радио застали его уже на лестничной площадке, где по идее и по обыкновению он кормил большую рыжую крысу, живущую двумя этажами ниже, то есть в подвале. Но Маша - таково имя крысы - еще где-то спала. Вас интересует, по какой такой идее кормил он эту счастливицу? Тогда поясняем, что наш герой был большим гуманитарием, любил классическую литературу о воспаряющих душах, и как следствие, все время хотел кого-то жалеть и любить, и не мог никого обидеть, тем более, такую беззащитную мелкую тварь, как крыса. О их хищнических замашках и повадках он слышал, но слухам не верил, так как не верил им вообще.
Итак, вернемся на лестничную площадку, где завязалась цепь драмматических событий, принятая нами за основу нашего рассказа.
- Целую. - сказала Ван Ванычу одна девушка. Она имела в виду, что собирается его поцеловать, а вовсе не требовала чего-то в полном объеме. Это была та самая девушка, что заставила Ван Ваныча с некоторых пор задумываться не просто над жизнью вообще, а над жизнью нелитературной, и о себе самом в этой новой для него жизни.
Произнеся вышеизложенное два раза с перерывом в две минуты, чтобы произвести обещанное действие, девушка убежала, но, о горе! - забыла на плече своего возлюбленного платочек, которым стирала следы губной помады с его щеки.
- Что это еще за помада? - спросит взыскательный читатель. И будет прав, поскольку от этой именно помады в нашей истории зависит все.
Ван Ваныч у нас был начальником. Точнее, начальничком, то есть очень мелким начальником на каком-то почти убыточном по новым временам государственном предприятии. Имел Ван Ваныч в абсолютном своем подчинении только стол, да несколько папок с документами. Документы, правда, жили активной жизнью - не в пример своему владельцу. Создавались, терялись. Сходились, расходились, в результате чего запросто появлялись новые документы, иногда всего в несколько листиков. Вот и Ван Ваныч решил сойтись с уже упомянутой нами девушкой, очень милой девушкой редких сейчас понятий о добре и зле. И имя у нее тоже было редкое - Люба. Любаша - звал ее Ван Ваныч. Она, по видимому, вообще не работала, так как что это за работа, за которую почти ничего не платят. Но они решили пожениться и жить вместе. По этой причине и прощался Ван Ваныч с Любашей в то утро в такую рань (ей было далеко ехать) именно на своей площадке. Да и где бы он мог быть еще со своим-то характером?
Но дело не в этом. И даже не в том, что Любаша не долюбливала, а попросту побаивалась всяческих сказочных персонажей, домовых животных и - особенно - рыжих крыс. Ведь любимица нашего героя - это персонаж сказочный. Она ведь была говорящая.
И не в том, что Маша с первой же минуты их знакомства стала платить ей тем же, и, разбуженная в то утро легким сткуом каблучков по ступенькам, недовольно заворчала и пошла завтракать к Ван Ванычу на пять минут раньше обычного. А Ван Ваныч, естественно, еще не освободился от очарования ночных грез и даже не помышлял о вкусном кусочке для своей первой, но не единственной в мире этом привязанности. Блаженная улыбка плавала по его физиономии, концентрировалась на носу и срывалась с кончика последнего в окружающую среду как кольца дыма от ментоловых, может быть, сигарет. По крайней мере, атмосфера на площадке располагала к балдежу.
Впрочем, Маша никак не сочувствовала высоким переживаниям патрона. Она нетерпеливо стукнула хвостом, свила его, развила и сказала довольно громко:
- Эй, там, наверху! Что новенького на камбузе?
Ван Ваныч встрепенулся и засуетился на месте.
- Послушай, приятель! Если твоя "шалава" будет срывать мне прием деликатесов, я укушу ее за твой любимый мизинчик на ее левой ножке. А потом и на правой, - добавила она игриво. Осведомленность Маши свидетельтвует о том, сколько интереного можно услышать через дымоходы и вентиляционные трубы домов.
Ван Ваныч вздохнул и пошел на кухню, ничего не ответив. А ведь мог объяснить нахалке, что употреблять притяжательное местоимение "твоя", имеющее столь определенное значение, применительно к слову "шалава" никак нельзя. "Шалава" - это вообще. Это понятие общее. А если твоя, или моя - это уже что-то другое, совсем особенное. Но Ван Ваныч смолчал и пошел, и пошел, сняв предварительно с плеча платочек, свернув его аккуратно и уложив бережно в бумажник, помещавшийся у него во внутреннем кармане пиджака, и в котором ничего, кроме паспорта, до этого момента не было.
А дальше случилось вот что.
Надо ли особо доказывать, что Ван Ваныч ходил на работу в том же пиджаке, что и встречался со своей девушкой? Наверное, не надо. Это так естественно для многих у нас. Стало быть, и платочек в тот день тоже пошел с ним на работу. А на работе у Ван Ваныча была другая начальница - величина настолько крупная, что в ее подчинении находился не только сам Ван Ваныч, но еще и старик-подсобник Пан Панкратыч, да еще один молодой специалист мужского пола. И начальница эта, названная родителями (давно, правда) Варварой, хранила в своей душеньке воспоминания о делах минувших. О том, как Ван Ваныч только пришел в ее отдел и был такой молоденький, хорошенький, но нерешительный. А она сама была тоже такая молоденькая, хорошенькая и нерешительная, и в подчинении у нее только и был Пан Панкратыч, тогда еще бывавший иногда трезвым. Не переборол тогда Ван Ваныч свою нерешительность. Сломал всю жизнь Варваре-начальнице, оставил ее одной-одинешенькой на весь белый свет. Но прощала она, и даже премии Ван Ваныч получал регулярно, особенно раньше, до новых времен. А тут платочек, оказавшийся на столе Ван Ваныча, кагда тот доставал бумажник. Хотел, наверное, положить в него отданную молодым специалистом пятерку. Это как гром среди ясного неба, как звонок из главка среди мирного шелестения в голове бумажек. А тут еще и помада, с платочка попавшая на массу важных документов. Короче говоря, документы понесли на подпись большому начальнику. Тот выразил удивление, а после надлежащего объяснения - и недовольство небрежностью на рабочих местах. Ну и проводящееся тогда повышение окладов, которые утверждались в этот день, героя нашего не затронуло никаким боком. А цены на мебель - на сто процентов вверх. А мясо - на рынок будьте добры. Ни двуспальной кровати, ни мало-мальски праздничного обеда.
Вот так и случилось, что вечером все того же злополучного дня, когда была жуткая оттепель, Ван Ваныч оказался сидящим на подоконнике в своей комнате, а рядом сидела Любаша, а у ног, поближе к батарее, Маша, и все трое были грустны. И дети Ван Ваныча и Любы часто плакали и выросли хмурыми, совсем неромантичныи людьми.
- Так какая же мораль последует? - спросит взыскательный читатель. А мораль такова: не обижайте по пустякам даже очень мелких начальников. За их спинами могут стоять другие живые люди.
- А оттепель! Где оттепель? Нету оттпели! - опять воскликнет читатель и будет снова тысячу раз прав. Нет оттепели. Нет и не будет. Не ждите. Бог подаст, а не царь. Правильно, Ван Ваныч? А?! Чего молчишь?
- Пра-авильно.


1991, СПб