Простая история

У костра, сидели трое. Свет пламени вырывал из темноты их лица и палатки, стоящие чуть поодаль. В неверном  свете костра было видно, что отряд  разношерстен.
Слева расположился Любим – недавно призванный деревенский увалень с пухлыми щеками, в плохо подогнанном мундире, до сих пор казалось благоухающий матушкиными пирожками. Больше всего сейчас его волновали едва пробивающиеся усики. Поминутно трогая их, он страшно смущался. Даже ему самому казалось, что ведет себя для  бойца весьма глупо. И поэтому густо заливался краской, как может это делать только настоящий рыжий, тушевался от того, что краснел, отворачивался и … вновь касался усиков. Вспоминая же, как на него днем посмотрела одна из тех, кого им наказали охранять, Любим пунцовел снова и, конфузясь, стыдливо прятал глаза.
По правую руку от него, не скрывая недовольства приказом, дулся поджарый Мишк, отслуживший уже два месяца и посему считавший, что ремень ему можно носить, как старослужащему – без должной затянутости. Несмотря на то, что в настоящих боях участия не принимал, он уже успел закалиться настолько, что при виде трупов в двух случаях из трех не отдавал обед земле-матушке, и даже дважды конвоировал пленных орков.
Третьий - сержант Вихола, ветеран с пышной бородой. Его мундир украшали две розовые нарукавные нашивки, дающие понять сведущим людям о ранениях средней степени увечности, и три ряда наградных планок. Сами награды во время боевых действий носить возбранялось, посему нынче они пребывали в обозе у писаря под описью.
Мишк громко возмущался порядками в армии, сержант задумчиво цыкал зубом, а Любим, по вполне простительным для новобранца причинам, в разговоре участия не принимал.
Вихола протянул руку за спину, вытащил из темноты большую сухую ветку и принялся ее ломать, частично заглушая слова Мишка:
– ...дно им! Война идет, а они красоток за … таскают, да еще и … охранять их пристроили! Куда … годится?!
Голос подчиненного возмущенно звенел на всю округу, но Вихола лишь добродушно улыбнулся:
– А тебе непременно хочется стать героем, да? Бесстрашно бросаться в бой, вдохновлять остальных, затем кровь из носу захватить в плен большого орочьего военачальника, получить именное оружие из рук императора и совать свой пятак во время важных военных советов?
– Да! – уловив подначку в словах сержанта, Мишк еще боле возвысил голос: – Я не для того шел на войну, чтобы охранять пару десятков …!
Слово, употребленное им, было очень грязным. Любим, позабыв об усиках, покраснел пуще прежнего. Он не очень-то задумывался, как относиться к странному, но явно не очень почетному заданию, да еще так далеко от тех мест, где шли настоящие бои. Просто, благоговея перед нашивками, сержанта новичок побаивался и потому был, скорее, на стороне Мишка. Тот хоть и почти старослужащий, а все равно сверстник. Вот только словечки у него!..
Вихола нахмурился:
– Знаешь, как они себя называют? Бешеные метательницы! Тебе это ни о чем не говорит?
– Догадываюсь, что они там в палатках мечут, поджидая своих... мужей для утех. Сплетни, ночные горшки и свои тряпки! – с обидой ответил Мишк.
Спорить сержанту не хотелось, как, впрочем, и применять карательные меры – Вихола обладал потрясающим терпением, уравнивая это, правда, страстью к нравоучениям. Поэтому искоса глянул на Любима, судорожно натягивающего шлем, чтобы скрыть вспыхнувшие уши, и тяжело вздохнул. Слишком много молодых и горячих видал он на своем веку. Дай им волю, так они тут же побегут давить орков голыми руками. А у него – приказ…
Вот почему, вместо того, чтобы просто надрать задницу неоперившемуся молодцу, сержант завел речь издалека:
– Давайте-ка, ребята, расскажу я вам одну историю… Сменят нас еще не скоро, а слушать твое, Мишк, нытье мне надоело!
Неожиданно хлопнул полог одной из палаток, выпустив наружу звук выливаемой воды и задорный смех. Мишк дернулся, демонстративно сел спиной к охраняемым молодицам, да еще выставил условие:
– Только про войну! Хорошо?
– Куда ж от нее денешься! - согласно кивнул головой сержант.
Любим пододвинулся к командиру, мучительно размышляя, действительно ли усы стали длиннее или ему только кажется.
Вихола откинулся, удобней уперся в землю локтем и неспешно начал:
– Случилась эта история – уже, пожалуй, боле двух лет назад, – далеко отсюда, на юге, в предгорьях. Орки только-только начали войну… Да и какая там поначалу была война! Так, обычные приграничные стычки, поэтому всерьез их никто не воспринимал. Ну, а то, что орков мало-помалу становилось все больше и больше, как-то поначалу в глаза не бросалось.
Граница с орками проходила по землям барона Каргача – знатного выпивохи, забияки и буяна, но дело свое знающего. И слово, если уж кому удавалось его из барона выманить, держал он нерушимо. Так вот, когда орки допекли барона своими безобразиями, он собрал дружину и двинулся к границе. Ближайшие соседи поступили так же. Места-то дикие – сегодня ты не поможешь, завтра тебе некому помочь будет. В общем – дела привычные. Никто тогда, конечно, и подозревать не мог, что это только начало серьезной и затяжной войны.
К слову сказать, у нашего барона имелась дочь на выданье – Сайга, красавица и умница. И жених, конечно же, водился – верный вассал, Хвал, куда ж без него. Он как раз гостил в замке, когда орки всерьез начали озорничать на границе.
Хвал – здоровяк и балагур, был желанен и отцу, и Сайге. Два сундука каменьев драгоценных со своих копей привез, и дело, понятно, помаленьку уже к свадьбе шло. Вот Каргач и замыслил сначала погонять орков, а затем, вернувшись, благословить жениха и невесту. Сам отличный воин, он только рад был передать весь опыт и знания зятю, а если позволит здоровье – то и внукам. Дочку барон, само собой, любил, а вот всерьез не воспринимал, хоть та все время и крутилась возле дружинников. Как заметит, что она вместо огранки камней и чеканки опять присматривается к болванам учебным, да секиры, что полегче, к себе примеряет, так сразу и гонит в покои. И Сайга, лишенная возможности изучать истинно мужские забавы, преуспела в другом занятии, которому строгий глаз отца препятствием не был. Она научилась великолепно метать кинжал.
Вихола сделал паузу, покровительственно обвел подчиненных многомудрым взглядом и обнаружил то, что и требовалось. Мишк сидел, затаив дыхание, а Любим наконец оставил в покое усики. Удовлетворенно хмыкнув, сержант поменял позу и продолжил:
– Негоже жениху покидать невесту перед свадьбой, да и Хвал не особенно желал крушить черепа врагов, пребывая под рукой будущего тестя. Он остался в замке, приняв командование над небольшим гарнизоном в полсотни воинов.
И потянулись беспечные деньки. Сайга и Хвал часто ездили на охоту, к копям, просто прогуливались на лошадях, устраивали пирушки в лесу днем и посиделки вечером. Хвал сочинял корявые стишки о своей безграничной любви к дочери барона и героически пытался овладеть лютней. Сайга благосклонно выслушивала нескладные рифмы и почти не морщилась, когда жених пробовал заставить струны сыграть хоть что-нибудь музыкальное. Стражники исправно отдавали рапорт новому командиру, служанки хихикали при его приближении…
Словом, Хвал обживал замок на совесть, не жалея ни времени, ни сил. Богатырский аппетит сделал его любимчиком поваров, а уж сколько вина выдувал он зараз! Но, тем не менее, с Сайгой жених не позволял себе ничего лишнего – до свадьбы ни-ни. И только посмеивался, глядя на тренировки любимой с кинжалами, находя это блажью. Сайга же считала, что даже Хвал не может быть помехой милой ее сердцу забаве, не собираясь, впрочем, делиться мыслями об этом с женихом...
Прошло две недели после отъезда Каргача с дружиной. И ни одной весточки с тех пор от него не было. А потом вдруг появились первые беженцы. И вот с ними-то и приползли страшные слухи.
Говорили, что это была вовсе не обычная заварушка, какие тогда случались на каждом шагу, не мелкая стычка ради барахла и, боле того, не разрозненные племена в поисках легкой добычи ступили на земли барона… Была, мол, у орков большая, единая армия, которая запросто разбила дружину наголову, и не спаслось, значит, ни единой живой души. Как бы там ни было, по слухам выходило, что орки, даже не отпраздновав победу, широкой лавиной заполонили равнинное приграничье и стремительно продвигались вглубь империи… К нашим, скажу вам, священным горам шли они, сметая на своем пути небольшие отряды других землевладельцев. Страшные были новости, одним словом!..
Ручьи беженцев, надеющихся на укрытие, быстро превратились в потоки, угрожающие захлестнуть замок, и ворота пришлось закрыть. Почти все помещения были заполнены хнычущими детьми, испуганными матерями и угрюмыми отцами семейств. К счастью, вопрос с пропитанием пока не стоял – хватало своих запасов, а вскоре ожидался большой обоз.
Хвалу усилил дозоры на стенах и попытался незваных гостей мужского пола сбить в оборонительный отряд, хотя и без особого толку. Руки, привычные к мотыге и косе, отказывались дружить с секирой или луком. Оно пусть и граница, да не все ж охотой пробавляться…
Сайга же, пока жених решал вопросы с замком, оплакивала отца и переживала за беженцев, не попавших в замок. Хвал безрадостными вечерами терпеливо объяснял ей, что всех не спасешь, что запасы пищи не безграничны, что просто уже не осталось места... Она соглашалась, пряча жалость к бедолагам и боль за отца в себе…
А потом все пошло наперекосяк. Сначала оставшиеся снаружи разъяренные крестьяне, брошенные на произвол судьбы, не пустили в замок обоз с продовольствием. И защитникам крепости ничего не оставалось делать, как смотреть с высоких стен за его разорением. Хвал никак не мог этому помешать. Горсть воинов и необученные крестьяне, такие же, как те, что убивали сейчас их надежду – слишком мало против нескольких тысяч оголодавших беженцев. Сайга так и не смогла заставить себя назвать их мародерами…
На следующий день беженцы ушли, и показались орки. Много орков. Так много, что они даже не стали присматриваться к жертвам, а сразу ринулись в атаку.
Первый приступ ни к чему не привел. Стены были крепки и высоки. Ворота под железом. Защитников вроде как достаточно – тут даже приютившиеся отцы семейств поняли, чего от них требуется. Так что поначалу враги зубки-то обломали. К вечеру призадумавшись, они собрали раненых и, больше никуда не торопясь, обстоятельно взялись за осаду. Даже не поленились приволочь откуда-то небольшую метательную машину и принялись забрасывать замок валунами. Вроде как бы и без толку – почти все камни отскакивали от стен, не принося никакого урона, но иногда они падали и во двор замка. А там народу!..
К сожалению, Хвал не догадался сразу послать гонцов вглубь империи. И теперь ему ничего не оставалось, как большую часть времени торчать в роли стороннего наблюдателя. Да и что было делать? В бой вступить – такой возможности нет, тут бы хоть сам замок защитить!
Еды стало не хватать. Потихоньку под натиском голода пала конюшня с лучшими скаковыми пони барона Каргача. Потом ушло в похлебку и на хлеб отборное посевное зерно. От сада внутри замка не осталось даже пней. Озеро превратилось в помойную яму, а колодца, чтобы напоить всех, не хватало.
Крупный, при теле Хвал, больше всех страдал от обнищавших порций. Такие, как он, хороши только в подобающем месте, на сытном пайке. И цветущий здоровяк, еще не успев и по ряхе как следует схлопотать, недолго думая, превратился в... крысу. Соблазнив кухарку, он сам стал ведать распределением пищи, подворовывая при этом и не брезгуя даже малюсеньким кусочком. Однако вялая свекла, морковь и пресные лепешки лишь разжигали аппетит. Да и той, так называемой еды с каждым днем становилось все меньше.
Дальше – хуже. Жизнь в стенах замка все более походила на ад. Пайки урезались. Дети пухли от голода. Трупы умерших никто не хоронил – зачем лишать себя дополнительной пищи? Наученные горьким опытом, над твердыней перестали летать птицы. Но осажденные держались, поскольку открывать ворота не имело смысла – орки пленных не брали. Сайга, как могла, утешала живых, худела и бледнела. Не подозревая о воровстве Хвала, она отдавала любимому часть своей жалкой порции. А любимый брал и ел.
Потом пришли к концу вообще все запасы. Стало ясно, что все, пережитое до этого, было только цветочками.
И был день, когда вкусно запахло жареным мясом как у осажденных, так и у осаждающих. С небольшим лишь отличием – орки ели свинину, говядину и баранину, а не своих. Людоедская эта мысль пришла в голову Хвалу. Он, а если точнее, половина, оставшаяся от него, собрал всех более-менее крепких воинов и предложил им убивать не самых слабых и немощных, а детей. И мясо, мол, у них нежнее, и не так жалко. Несогласные, а их оказалось меньшинство, тут же угодили на ужин.
Сайга, узнав об этом, вообще отказалась прикасаться к еде и заперлась в покоях. Но Хвал уже давно охладел к ней. Доступных за еду молодиц было сколько угодно… В общем, хозяйку замка больше не беспокоили. Она в одиночестве плакала без слез и до исступления метала кинжал. Падала в голодные обмороки, вставала и снова метала. Служанка приносила ей воду и новости. Сайга лишь стискивала зубы и метала. И только поздними вечерами она выходила и тенью бродила по замку и двору.
Вот в одну из таких лунных из ночей девушка и увидела Хвала, украдкой пробирающегося к внешней стене. И хотя в сердце Сайги ничего не осталось от былого, а место этих воспоминаний прочно заняло презрение, она неслышно пошла следом.
Девушка уже знала все – и про кухарку, и про еду, и про детей, и про оргии. И не сомневалась, что это еще не все. Двинувшись за теперь уже бывшим женихом, она решила выяснить, есть ли предел его падению.
Борясь со слабостью и часто останавливаясь, Сайга упрямо поднималась на стену. Она ничуть не удивилась, наткнувшись на труп дружинника, который на свою беду дежурил в ту ночь. И уже совершенно спокойно выглянула за крепостные зубцы.
Внизу, освещенный луной, стоял орк, а Хвал, свисая со стены и понизив голос, жадно торговался за свою жизнь. Только за свою. Он обещал открыть ворота под утро, а чтобы орки, добравшись, наконец, до осажденных, его случайно не зацепили, предлагал надеть себе на шею белый платок. Орк молча кивал головой.
Хвал, вздрагивая от предвкушения спасения, взволнованно уточнял детали и то и дело взмахивал упомянутым платком, когда-то подаренным ему Сайгой. Вот это и стало каплей, переполнившей терпение дочери Каргача. Чтобы не лишиться сил в последний момент, она уперлась спиной в камни и позвала Хвала. Бывший жених испуганно дернулся и обернулся.
Слова были ни к чему. Да и зачем? Он ведь все решил сам, за всех. Значит, и Сайга может решать за Хвала. И она решила.
Мелькнул кинжал, коротко блеснув отраженной Луной. Тренировки не прошли даром, и  лезвие вошло по самую рукоять в грудь предателя. Испуг на его лице сменился удивлением. Хватая ртом воздух, Хвал только и успел перед смертью произнести несколько слов, после чего, выгнувшись, окончательно затих…
Вихола умолк. Мишк и Любим застыли в неудобных позах, не рискуя пошевелиться. Булькнула фляга, раздался довольный вздох, и рассказ продолжился:
– Он попросил Сайгу не есть его. Представляете? Она рассмеялась и крикнула в уже угасающие глаза:
– Падаль не едят!
Где и силы взялись! Вынув из тела кинжал, Сайга еще смогла сбросить труп по другую сторону стены и выглянула сама. Орк, отведя глаза от мертвого предателя, задрал голову и терпеливо ждал. Платок, взмахивая краями в ночном воздухе, опустился прямо ему под ноги, а девушка, не тратя понапрасну слов, закончила переговоры:
– Сдача замка отменяется! Это говорю вам я – Сайга, дочь барона Каргача!
Орк молча посмотрел на нее, поднял платок и ушел.
А утром произошло чудо. Разбуженные непонятными звуками, осажденные поднимались на дрожащие от слабости ноги и смотрели на пролетающую над замком огромную стаю диких гусей. И тут уж никто не думал, что надо экономить боеприпасы. Они посылали стрелу за стрелой, торопясь воспользоваться случайно выпавшим на их долю шансом. Иногда казалось, что стрелы, уходящие в равнодушное серое небо, были направлены не столько силой, сколько отчаянием и жаждой жизни. И голод на время отступил.
К обеду орки пошли на приступ. Воины, дожевывая на ходу полусырое мясо, взобрались на стену и с успехом засыпали врагов грудами камней. Гибли как мухи под стрелами, но и сами наносили немалый урон. Когда орки отступили, то немногие оставшиеся в живых дружинники стали укреплять ворота и продолжать обучать самых способных беженцев навыкам владения копьем и секирой. Остальные, умирая от жажды, кипятили последнюю вонючую жижу, чтобы и дальше волочь чаны на стены и окатывать ею нападающих. А Сайга тем временем разыскала в мастерских огромное количество металлических обрезков.
Наточить их было несложно. Старый кузнец замка, чересчур дряхлый, чтобы исполнять свой долг на стенах, и слишком слабый, чтобы заниматься обычными обязанностями, взялся за это дело.
Второй приступ продолжался до ночи, и смертоносные жала, посылаемые верной рукой Сайги, понеслись на врагов.
Орки откатились и всю ночь забрасывали замок большими валунами и обломками скал. Один из камней, перелетев через стену, забил колодец. И хотя в нем давно уже вместо воды скапливалась только вязкая грязь, все равно потеря оказалась жестокой. К счастью, ночь была прохладной, и осажденные могли лизать росу. Но утром роса исчезла, а жажда осталась.
Собравшись с силами, орки с утра опять пошли на приступ. У защитников собираться больше не было с чем…
Сайга, услышав треск не выдержавших напора орков ворот, приказала привязать себя к тотемному столбу. Держаться на ногах она уже не могла. Торба, наполненная заточенными обрезками, висела на плече. При соответствующей удаче, она рассчитывала убить еще хоть несколько орков. Понятное дело, если ей предоставят такую возможность – орки гибнуть просто так тоже не желали, – сержант криво ухмыльнулся.
Тут вдруг ближние к костру кусты затряслись, и раздалось заполошное хлопанье крыльев. Мишк судорожно зашарил вокруг себя в поисках оружия, а Любим от неожиданности засучил по земле затекшими ногами, пытаясь вскочить.
Вихола усмехнулся в бороду. «Не бояться – это еще не самая большая прелесть глубокого тыла». Когда птица улетела, а новобранцы успокоились, он продолжал:
– Те, кто остался, собрались в сарае, полном сена, которое уже некому было есть, и приготовили факелы. Живыми они сдаваться не собирались. Воины, а их уцелело всего с десяток, последовали примеру Сайги и привязались к столбам коновязи, кое-как прикрывшись плетеными щитами. Все понимали, что первые же стрелы лучников уничтожат их, но ничего другого все равно не оставалось. Разве что надежда на ближний бой и быструю смерть.
Ворота рухнули. Орки заполонили двор. Воины сжались за щитами, ожидая дождя стрел. Сайга стояла, сжав губы в тонкую линию, и выбирала первую жертву, держа наготове острый обрезок. Но враги медлили, выжидая чего-то непонятного. Наконец, из их рядов вышел тот орк, что вел переговоры с Хвалом. На его шее был повязан знакомый дочке Каргача белый платок. Коверкая слова, он сказал:
– Мы уважаем волю. Мы уважаем смелость. И особенно мы уважаем молодых гном, у которых пропал страх. Вы показали себя достойными противниками. И поэтому вы получите свою награду. Жизнь!
Орки ушли. Мало того, они оставили еду и воду. У Сайги и воинов от пережитого не осталось даже сил отвязаться. Помогли выбравшиеся из сарая гномы, старики и дети. Вот такая простая история.
Вихола выдохнул с облегчением и забулькал флягой, смачивая пересохшее горло.
Мишк вскочил на ноги:
– Ну а дальше! Дальше что?!
– Что дальше, говоришь? – пожал плечами сержант. – На следующий день вернулись остатки дружины Каргача – наврали тогда беженцы, что никто не уцелел. Сам Каргач, к сожалению, погиб. Вместе с такими же, чудом выжившими воинами окрестных баронов, они первыми в империи объединились. И даже попытались дать бой. Не шибко удачный… Зато на пару месяцев воцарилось спокойствие. Странное такое спокойствие, потому что, несмотря на то, что замок теперь находился глубоко в тылу, орки упрямо обходили его стороной, хотя и знали, что там скапливаются бойцы разбитых отрядов. Ну а потом туда как-то добрался гонец от императора, призвавший всех под общие знамена. Замок опустел. Вместе с воинами ушла и Сайга. По дороге она без устали отбирала молодых гном, у которых пропал страх, пока не собрала настоящий отряд отважных и бесстрашных.
Вихола кашлянул.
– Метание кинжалов – тонкая работа. Тут не столько грубая сила нужна, сколько точность. А для этого сгодятся и хрупкие ручки гном. Так вот и стали они называться – Метательницы. А уж что они вытворяют в бою, это словами не передать! Метательниц только пару дней, как перебросили в помощь армии, и вы еще ничего о них не знаете! И военачальники приезжают к ним по вечерам для проведения советов! Вот так-то!
Мишк вскочил и наклонился над сержантом. Отчаянно, не хуже давно позабывшего про свои усики соратника, краснея, он прошептал:
– Вихола, а как ты думаешь, воительницы слышали, ну... то… как я их... – окончательно стушевавшись, жалко замолк, так и не закончив фразу.
– Может, и не слыхали! – стараясь не смотреть ему в глаза, успокоил сержант.
Любим тоже вскочил и, привычно зардевшись, спросил у Вихолы:
– Ты... вы были в том замке, осажденном! Правда, ведь?
Сержант даже не бровью не повел:
– Одну половину рассказа я узнал от приятеля, бывшего в том замке, а вторую часть истории мне поведал один пленный орк!
Мишк, словно такого ответа и ждал, кивнул головой и уверенно сказал:
– Тот орк – с белым платком!
– Да, тот орк!
– Она его убила! – уверенно предположил Любим.
– Он очень хорошо сражался. Положил много наших. И только рана не позволила ему продолжить бой! Сайга его отпустила!
– Но... – Мишк глупо заморгал, силясь подобрать слова.
– Ребята, – с кряхтеньем поднимаясь с земли, проворчал Вихола. – Это простая история! Не усложняйте ее!
Любим отвернулся. Он все понял. Он на войне. Личной, глубинной. Как у всех. И на каждой такой войне есть и свои Хвалы, и свои Сайги. И у каждого своя правда. И пока побеждает правда Сайги – гномов не сломить.
Махнув рукой на усики, Любим нахмурился:
– Давайте обход делать! Расселись тут. Нам доверили охраной заниматься – так и будем оберегать!
– А вот это правильно, – одобрительно кивнул сержант, пряча в торбу опустевшую флягу. – Идите. А моя смена кончена.
Любим первым двинулся прочь от костра, на ходу вспоминая, где он вечером видел ложбинку с полевыми цветами. Мишк на негнущихся ногах пошел за ним.
Вихола залил костер и задумчиво посмотрел вслед. «Пожалуй, хорошо получилось. Теперь они молодицами будут восхищаться только издалека. А сами и близко не подойдут. Не решатся. Да и на всех не напасешься. Разбитных разведенок, изгнанных из кланов, раз-два и обчелся. По всей империи искали».
Сержант надел шлем, поправил мундир, почесал под кожаной юбкой и, сунув секиру за пояс, развернулся и поковылял на кривых ногах в прямо противоположном направлении. А именно – к палаткам, из которых продолжали время от времени долетать взрывы смеха.
«А вообще наши генералы в кои-то веки умно придумали. И козе ясно, что гном-потаскушек на всех все равно не хватит, посему рядовым возле них и отираться не стоит. А вот сержантов обижать нельзя. На нас вся дисциплина держится. Интересно вот только, как бы узнать, что в других частях по этому поводу измышляют?.. А я ведь лихо придумал – метательницы!» – ухмыляясь, Вихола ускорил шаг.
Где-то там, в лабиринте палаток, населенных веселыми гномами, видел он одну рыженькую, как пушок на щеках Любима, с хитрыми глазками. А кому же из бывалых служивых не ведомо, что если не подоспеешь вовремя, то и удачу свою проворонишь? Удача – она птица ревнивая… А гнома взаправду отменна. Сайгой – птицей перелетной – кличут.
Сержанту захотелось запеть, но вдруг его поразила ужасная мысль – а ну как, не ровен час, красавица уже попала в чужие силки, пока он тут подрастающей смене головы морочил?..
Гном побежал.