Из прошлого

                И пусть исчезнет мира суть,
                Но всё же мнится:
                От наших дней хоть что-нибудь,
                Но сохранится.
                Леонид Коломенский
В центре города горел торговый павильон. Говорили разное: межнациональные разборки и то, что это поджог, и что при пожаре погибли хозяин павильона и его пожилая мать, приехавшая к нему с Кавказа. Когда я узнала, что мать хозяина училась в одном институте со мной, а отец его оставил, женившись, на местной сибирячке, я вспомнила историю, которая, произошла у меня на глазах с одной из наших студенток.
… Утром соседки Фаины Салаевой обнаружили её шестимесячного сына одного. Сама Фаина исчезла. Набишка лежал за занавеской в углу и грыз голую пятку. Дежурная по комнате Юлька Тищенко раздобыла молоко и варила на электрической плитке овсяную кашу.
«Знает эта Салаева, что ребёнка не оставят голодным», – возмущалась Юлька. Довольный вниманием и предвкушая кормёжку, он радостно улыбался. Набишка был общительным ребёнком, с рождения жил с матерью в общей комнате студенческого общежития.
«Спекулянт, подхалим, свалился на мою голову, – кричала Юлька, – теперь из-за тебя опаздывай в институт. Наверняка твоя мамаша опять на вокзал за барахлом помчалась, а тут сиди с тобой», – далее следовал тот непереводимый сленг – смесь русского с украинским. В комнату вошла в новой шали комендант общежития – такие шали вязали женщины на родине Фаинки.
Демонстративно выключив плитку, она по-хозяйски привычно вытащила Набишку из коляски и стала кормить его кефиром. «Люблю этого стервеца, лопает себе кашу и не подозревает, что отец его объявился». Этим дамам было о чём поговорить.
Фаинка Салаева была известной личностью в институте. Она приехала по направлению из далёкого горного селения одной из южных республик. В детстве по местному обычаю её сосватали за соседнего мальчишку. Она души в нём не чаяла. Он же её считал дурнушкой. После окончания школы они уехали учиться в разные города. Летом, когда они приехали на каникулы домой, им всем селом сыграли свадьбу. Появилась в институте Фаинка с обручальным кольцом, с золотой цепочкой на тонкой шее и томным взглядом. О муже она говорила мало и неохотно. «В горах солнце скрывается быстро, рано темнеет. Когда мы остались вдвоём, он всю ночь говорил о своей девушке из далёкой Сибири и о том как он её любит. Утром к нам в комнату вошли родители, так у нас принято.
…Фаинка изменилась не только внешне. Она уже не бегала на вокзал встречать проводников с посылками из дома, не торговала на рынке. Как-то она приволокла старую, видавшую виды детскую коляску, отмыла её и поставила у своей кровати – Фаинка ждала ребёнка. Родила она в холодное январское утро. В порядке исключения ей разрешили иногда ночевать в свободной от заочников комнате для приезжих. Но поскольку эта комната часто занималась не только заочниками, коляска с Набишкой нередко находилась в коридоре или на лестничной площадке. Когда на общей кухне кто-то готовил обед и по этажам разносился ароматный запах борща, специальную порцию готовили Набишке. На дороге между общежитием и институтом можно было видеть студентов с Набишкой, передающих коляску с ним друг другу по эстафете. Порой Фаинка искала сына по всему общежитию и находила на мужской половине, где, к всеобщему удовольствию, он с наслаждением грыз хвостик селёдки.
Набишка щеголял в кофточках и пинетках, любовно связанных его невольными няньками, хотя не раз засыпал под их крики и брань. При разборках Фаинка занимала оборону: не оправдывалась, не выясняла отношений, ложилась лицом к стене и укрывала голову подушкой. В редкие минуты, когда она оставалась с сыном наедине, она пела ему песни на родном языке, читала стихи.
Вечером в общежитии ждали отца Набишки. Помогли Фаинке организовать стол, принарядили её и ушли с ночёвкой. Появился он поздно вечером, задержался у коляски сына, оставил деньги и ушёл – его ждали на улице. Фаинка осталась сидеть одна за накрытым столом, выпила бутылку домашнего вина, которую привезла из дома специально для встречи с мужем, и, увидев себя в зеркале в чужой кофточке, с усталым, непривычно подкрашенным лицом и с новой причёской, разрыдалась. Проснулся Набишка. На их крики сбежались испуганные девушки из соседних комнат. Неожиданно растерявшись, Фаинка стала выкрикивать свои стихи. Стихи были о наболевшем, о родном крае, о счастье, о поруганной чести. Все молча расходились по своим комнатам. Отец Набишки, похоже, его не оставил.