365 столкновений. 1 марта 2016 года

Когда я выхожу на улицу, то понимаю, что уже весна. Сейчас только первое марта, но даже дышится легче от того, что понимаешь, что зима кончилась. Она может продолжаться еще сугробами и снегопадами, игрой в снежки и снеговиками, но ей уже некуда отступать. Рано или поздно ей придется уступить место цветению, летнему воздуху и теплому солнышку.
Погода соответствующая. За ночь нападало много снега, но он уже подтаивает и плывет лужами под ногами прохожих. Кажется, если солнце даст еще немного тепла, то вместо асфальта будут реки, и нам придется справляться на байдарках до школы. Весна-то хороша, но я уже жалею, что надела весенние ботинки из замши. Через несколько часов от них останется только соль, которую сыплют, чтобы обувь не скользила.
В школе больше не ощущается то волнение, что чувствовалось на улице из-за наступления весны, поэтому того волшебного настроения больше не так много, но все же остается достаточно, чтобы вытерпеть весь день учебы.
- С наступлением весны, - поздравляют меня Эрик и Томас, зная, как мне нравится первое марта и все последующие даты.
Я их обнимаю. Обычно людей поздравляют с Новым годом, Днем рождения или Днем святого Валентина, а меня всегда поздравляют с наступлением весны. Благодаря такому я чувствую себя особенной, непохожей на других. Для меня начало весны – один праздник, а когда меня с ним поздравляют – второй. И второй иногда гораздо важнее, чем первый, потому что я понимаю, как я важна своим друзьям и как хорошо они меня знают.
- Я думаю, мы, скорее всего, пойдем на вечеринку в пятницу вечером, – заявляет вдруг Эрик, когда мы усаживаемся за нашим столиком во время обеденного перерыва.
- В честь чего? – спрашиваю у них. Рот забит листьями капусты из моего салата, но парни меня и так понимают.
- В честь весны.
На их подносах с едой я обнаруживаю по несколько сендвичей с беконом и перевожу взгляд на свой диетический салат с йогуртом.
- Еще ведь никого не приглашали. Откуда вы вообще знаете про вечеринку?
Томас пожимает плечами, а Эрик слишком заинтересован в своем сендвиче, чтобы отреагировать на мой вопрос. Только через минуту он поднимает взгляд на меня и улыбается своей фирменной улыбкой. Знал бы он, что между зубов у него застрял кусочек бекона, не открывал бы рот так широко.
- Мы всегда знаем про вечеринку первыми. Тем более, ты же знаешь, что обычно приглашают всех старшеклассников. К тому же, мы себя сами уже пригласили.
Я только киваю в знак согласия. Я не удивлена, в общем-то. Я пользуюсь гораздо меньшей популярностью в школе, чем Томас и Эрик. Их приятная внешность, веселый дух и общительность вызывает симпатию у многих девушек в школе и уважение у парней. Меня же стараются максимально не замечать, и все новости я узнаю от пацанов. Я не жалуюсь на такое положение дел, но иногда я задаюсь вопросом, почему я не нравлюсь людям так же, как они.
- Если меня пустят.
Пацаны понимающе кивают. Они знают про строгость моей мамы, как и про то, что если она меня не пустит, то они все равно смогут вытащить меня из дома по-тихому, и никто даже не заметит. Обычно с их помощью я и оказываюсь на тех вечеринках, на которые меня не пускают. И что бы я без них делала?
Когда мы выходим из кафетерия, к нам подходят две девчонки, в руках держа приглашения, которые обычно делают в американских школах и часто встречаются в фильмах про подростков.
- Приходите в пятницу, будем ждать, - говорят они и одаряют своей белоснежной улыбкой пацанов. И меня, что на удивление.
- Постараемся, - говорит Томас.
- Я же говорил, - замечает Эрик, когда девчонки отходят на такое расстояние, что не могут нас больше услышать.
Я же молчу. Мне приятно, что я оказалась среди тех, кого пригласили на вечеринку. Обычно меня проводят пацаны или отказываются идти, если меня нет в списках приглашенных. За это я их люблю, но не представляю, как буду учиться самостоятельности, когда их больше не будет рядом, и мы разъедемся по разным университетам.
Еще долго я мну в руках приглашение на вечеринку, а потом прячу в сумку, чтобы не потерять. Обычно туда можно пройти и без него, а эта бумажка просто формальность, но мне все равно приятно, что меня заметили.
Вечером мы гуляем по городу с Томасом и Эриком, поэтому я возращаюсь только в восемь вечера. Уже стемнело, и я вижу издалека, как в нескольких комнатах моего дома горят лампы, а фонари вдоль улицы, на которой он стоит, освещают небольшой дворик перед главным входом. Уже тогда, когда около дома я вижу мамину машину, брови удивленно поднимаются вверх.
- Кажется, твоя мама сегодня вернулась пораньше, - говорит Томас и обнимает меня за плечи.
Эрик по этому поводу ничего не говорит, мы только прощаемся, и я еще долго провожаю их взглядом, пока их силуэты не скрываются в темноте по направлению к собственному дому. Почему-то тот факт, что мама вернулась раньше десяти, меня пугает. Не помню, когда в последний раз такое было.
Когда я захожу в дом, напряженность чувствуется сразу. Обычно такое бывает, когда родители ругаются, что, к моему удивлению, происходит не так часто. Характеры у них, конечно, совершенно разные, но почему-то они почти всегда находят обходные пути, чтобы избежать споров. Наверное, изначально это была папина заслуга, но со временем и мама стала терпимее к нему. Может, поэтому она срывается на мне все чаще и агрессивнее.
Когда я захожу в гостиную, родители сидят за столом друг напротив друга, уткнувшись взглядом в одну точку. Каждый в свою. Мама пьет кофе, что обычно бывает только в экстренных ситуациях, когда она игнорирует свои привычки и принципы по его поводу, а папа сидит, читая какую-то газету. Когда он в последний раз хотя бы листал газету?
- Привет, мам. Привет, пап, - говорю тихо.
Я уже хочу подняться в свою комнату, чтобы избежать разговора с ними, потому что слишком явственно ощущается, что они поругались, что может сказаться на их отношении ко мне. Но папа поднимает взгляд на меня, а мама отрывается от изучения чего-то интересного в своей чашке, что я понимаю: убежать отсюда в целости и сохранности я не успею.
- Присядь, пожалуйста, - говорит мама, взглядом указывая на один из стульев.
Это «пожалуйста» больше напоминает мне не жест вежливости, а признак ее напряженности. Стул в гостиной с разряженным воздухом становится тем местом, на которое я меньше всего хотела бы сейчас сесть. Родителям открывается отличный обзор на меня, неуверенно разглядывающую рисунок на миске с салатом.
- Как прошел день в школе, детка? – спрашивает папа. Его голос такой же напряженный, как у мамы, но он усердно старается скрыть это напряжение. Вид у него напущенно расслабленный с того момента, как я оказалась в гостиной. Он кладет мне какую-то отбивную на тарелку, и я принимаюсь колупаться в ней вилкой.
- Меньше вопросов, пап.
Он только кивает, но маме не нравится, как я отвечаю на папин вопрос.
- Шарлотта, ты должна уважать нас, и мне надоело, что ты всегда избегаешь вопросов и ответов на них. Это просто ребячество.
Я молчу о том, как мне не нравится, что мама называет меня полным именем. Ковыряюсь в своей отбивной и не отвечаю ей. Что бы я ни ответила, мы начнем ругаться. Учитывая мое сегодняшнее хорошее настроение, я бы не хотела его испорить ссорой с мамой.
- Послушай, Шарлотта, мы хотели с тобой поговорить насчет той поездки в Стокгольм.
Когда я впервые сказала родителям о том, что школа устраивает для десятиклассников поездку в Стокгольм, мама сказала только «нет». Но учитывая то, что чаще всего она так и реагирует на мои просьбы, я могла расчитывать на то, что это был просто эмоцианальный ответ, и в скором времени она обдумает свой отказ и передумает. И вот, наконец, они хотят поговорить со мной, и это меня действительно радует. Может, они разрешат мне поехать туда? Учитывая то, сколько времени я переживала из-за неопределенного запрета мамы, я заслуживаю наконец услышать разрешение. Тем более, что я просила папу почаще упоминать о нем в разговоре с мамой.
- Вы мне разрешите туда ехать?
Моя уверенность в том, что родители передумали, конечно, может оказаться ложной, но у меня просто нет сил начать разговор со скромного вопроса о том, к какому решению они пришли. Тем более, раз мама в кои-то веки вернулась с работы на несколько часов раньше, может быть отличным признаком того, что их решение будет в мою пользу.
- Мы пришли к выводу, что тебе туда не стоит ехать...
- Но, мама...
Только мой рот начинает открываться, и я хочу что-нибудь сказать, как мама продолжает говорить и просит меня не перебивать.
- Я думаю и почти на сто процентов уверена, что это правильное решение. Тебе еще нет восемнадцати. Это не другой город, Шарлотта, в который я смогу позвонить раз в несколько часов и узнать, что с тобой все хорошо. Это другая страна, которая, к тому же, находится через море от нас. Я не знаю людей, с которыми ты бы поехала туда, и какую опасность они могли бы представлять для тебя. Знакомство с твоими учителями не привело меня ни к чему, я даже имен их не помню, а ты хочешь, чтобы мы пустили тебя с ними на неделю в другую страну, в которой может быть столько соблазнов для семнадцатилетней девушки.
Я нетерпеливо выслушиваю то, что говорит мама. Смотрю на папу, который в свою очередь уводит взгляд. Понимаю, что мама приняла это решение вместе с папой, так, значит, он согласен с ней? Не верю в такое предательство с его стороны. Но когда мама заканчивает говорить и кивает в знак того, что я могу теперь сказать то, что хотела, мне уже хочется плакать.
- Мам, мне уже семнадцать, а не еще только семнадцать. Через полгода уже восемнадцать, и уже в таком возрасте я имею право принимать свои решения, даже если вам этого не хочется. Чья вина в том, что ты не запомнила имен моих учителей? Только твоя, и это не значит, что они не будут в ответе за нас и не сделают все, чтобы мы могли чувствовать себя в безопасности в этой поездке!
Я чувствую, что мой голос может сорваться в любой момент. Слезы уже подступают к глазам из-за такой несправедливости, ведь почти всех отпустят в эту поездку, а я туда не поеду. Папа же, кажется, даже не участвует в этом разговоре, хотя я знаю, что мама его позвала для того, чтобы он поддержал ее. Он солидарен с ней, но расстраивать меня таким решение он тоже не хочет.
- Шарлотта, не разговаривай со мной таким тоном!
Мама поднимает подбородок и складывает руки на груди, чтобы показать всю власть, которая находится в ее руках. Тем более по отношению ко мне, ведь я все еще ее дочь. Но я должна поехать в Стокгольм, хочет она этого или нет.
- Иначе что? Лишишь меня десерта?
Ее лицо начинает краснеть, как помидор, и мне кажется, вот-вот она готова будет кричать на меня отборным матом. Такое, конечно, никогда не случалось в нашей семье, но и я никогда не говорила с ней так грубо, учитывая то, что обычно мама в нашей семье не готовит, а под десертом подразумевается пирог фирмы «Мана».
- Думаю, тебе лучше пойти в свою комнату, - говорит папа.
Его голос не злой и не раздраженный, а только усталый. Думаю, ему надоели наши ссоры, но он обычно не вмешивается, чтобы не усугубить ситуацию. И сейчас он старается сделать только лучше, чтобы мы не продолжили ссору. Но во мне кипят мои эмоции и обида, поэтому я встаю из-за стола довольно резко.
- Я все равно сделаю все, чтобы поехать туда! – мое слово оказывается последним, когда я выхожу из гостиной. Если бы вместо арки была бы дверь, я бы громко закрыла ее.
Когда я поднимаюсь в свою комнату, то слезы уже начинают душить меня. Я пытаюсь остановить их, подняв лицо к потолку, но ничего не выходит. Я лезу через кровать в прикроватную тумбу и достаю из нее заветный блокнот. Ему уже несколько лет, и он заветно потрепался, но на нем отчетливо видны красивые цветы и наклеенные уже моей рукой буквы, составляющие фразу «Дневник вопросов».
«Как прошел день в школе, детка?» - записываю на одной из свободных страниц, которые за несколько лет едва заметно пожелтели.
«Хреново день прошел», - записываю рядом.