ИЮНЬ41-го

               

      Он проснулся с радостным ощущением ещё одного воскресения, когда вся семья дома и будет воскресный обед, а потом, они все вместе пойдут на Лайсвес Аллею, сядут в кафе, и будут кушать мороженое, и пить вкусное ситро. Он совсем недавно окончил первый класс и ещё не отошёл от гордого сознания, что получил «Похвальную грамоту», а торжества, по этому поводу, всё откладывались и, наконец, были назначены на сегодня. У противоположной стены, в своей кровати, тихо посапывал старший брат. Он ещё не понимал этого, но всем своим существом ощущал, что жизнь прекрасна и день прекрасный и хотелось вскочить и бежать куда-то, и прыгать, и смеяться, непонятно над чем, просто так, от широты чувств.

     Вдруг, в сознание проник какой-то необычный звук, он никогда не слышал такого. Звук шёл откуда-то сверху и напоминал жужжание тысяч пчёл. Ему ещё не приходилось видеть много пчёл, но подумалось, что, наверное, они могли бы так жужжать. Вскочив с постели, мальчик подбежал к окну, но из него был виден только, освещенный солнцем, двор, противоположный дом, в котором жили его дяди и тёти, а небо закрывали ветви, росших рядом с домом каштанов.

     Одеться и выскочить во двор, было минутным делом. Здесь жужжание перешло в гул, нёсшийся сверху. Замкнутый домами, прямоугольник неба, был размечен странными крестами, медленно двигавшимися в вышине. Он никогда не видел аэропланов летящими, если не считать бумажных, которые умел ловко складывать брат, но сразу сообразил, что это и есть они. Казалось, их были сотни и они, строгим узором, расчертили всё небо.

     Он, вернулся домой, растолкал брата и, захлёбываясь, рассказал об увиденном, после чего они уже вместе, выскочили во двор. Аэропланы продолжали медленно перемещаться по небу. Вскоре во дворе, задрав головы в небо, стояли почти все жильцы обоих домов. Когда мальчики вернулись домой, оказалось, что папы нет, его вызвали на строящийся под городом аэродром, где он работал. Мама вытащила из всех чуланов и со шкафов, вечно лежавшие там чемоданы и укладывала в них одежду, бельё, теплые вещи. В один из чемоданчиков, домработница укладывала консервные банки, пачки с печеньем, ещё какую-то еду. Часто звонил телефон, и мама с кем-то говорила, каждый раз произнося, примерно, одну и ту же фразу: «Надо бежать». Куда бежать, от кого бежать и вообще, как бежать с такими чемоданами у него представления не было, он только понял, что раз надо бежать, то поход в кафе явно не состоится. Стало грустно.

     Брат, умывшись и схватив на кухне какой-то бутерброд, несмотря на мамины протесты, куда-то умчался. Ему было 16 и, будучи старше на 8 лет, по отношению к младшему, он чувствовал себя уже почти взрослым, а мальчик опять пошёл во двор, куда уже прибежали соседские ребята, крича, на разные голоса - «Война, война!». Было непонятно – радоваться или нет и, если радоваться, то почему надо бежать?
     Он думал, что знает, что такое война, так как с братом разыгрывал её в солдатики, которых у них была масса. Они заряжали игрушечные пушки серой со спичек и поджигали её, было интересно. Маленькие танки давили кавалеристов, пехотинцы стреляли, лёжа, или стоя на одном колене, другие бросали гранаты. Брат объяснил, что это такая маленькая бомба. Играть было интересно, но хотелось посмотреть, как всё происходит на самом деле.

     Через некоторое время аэропланы пролетели уже обратно, но теперь они летели беспорядочно, по два – три и на разной высоте. В течение дня они пролетали ещё несколько раз и каждый раз всё повторялось - в одну сторону они летели стройно, а возвращались какими-то раздерганными. Два раза, за городом, что-то ухало, как будто взрывались одновременно несколько бумажных пакетов, которые ребята любили надувать воздухом и, зажав горлышко, бить о ладонь.

     Ночь тоже была необычной. С кроватей сняли матрацы, их положили на пол в коридоре, пришла семья дяди и все собрались там. Дети спали, а старшие всю ночь так и просидели до утра. Утром во двор въехал грузовик с прицепом, там уже сидело на вещах много людей, в основном женщин с детьми. Мама с папой, из десятка запакованных чемоданов, взяли какие-то, у брата и у него оказались рюкзаки с их личными вещами, дядя с тётей, сходили к себе домой и тоже принесли пару чемоданов. Попрощавшись с домработницей, все влезли в прицеп, потеснив уже сидевших, и машина выехала со двора.

     Он ещё никогда не выезжал из Каунаса, если не считать поездок летом на дачу в Панемуны. Скоро город остался позади, по сторонам дороги пошли леса, день опять был солнечный и ясный, на небе, время от времени, появлялись аэропланы, а дорогу, заполняло множество машин и телег, двигающихся, как и они, в одну сторону. Через пару часов пути, машина въехала в Вильнюс и тут мальчик, впервые увидел, что такое настоящая война. Город был объят пламенем, кругом торчали обломки домов, стены зияли открытыми глазницами выбитых окон и проёмами дверей, воздух был пропитан дымом, поднимавшимся над развалинами. Толпы людей запрудили улицы, они тащили котомки с вещами, чемоданы, катили тачки и детские коляски, в которых, иногда, вместо детей лежали вещи. Машина с трудом продвигалась в толпе и, даже когда выехала из разрушенного города, оказалась зажатой между людьми, двигавшимися по обочинам, а дорога оказалась забитой плотной, зеленоватой массой военных. Они шли в колоннах, ехали на машинах и конных повозках. У всех, через плечо были перекинуты толстые жгуты, на спине, как ученические ранцы, висели мешки, а справа, на плече, было ружьё.

     Мальчик подумал, что солдатам, наверное, очень тяжело и жарко тащить на себе столько вещей. Он сидел наверху, на тюках и чемоданах и смотрел на дорогу, удивляясь, откуда взялось так много людей и почему солдаты, вместо того чтобы идти навстречу врагам, шли вместе с ними, а значит «бежали». Он стал представлять себе, как будто он командует этими солдатами, у него в руках револьвер, как у игрушечного командира, и все бегут за ним и стреляют куда-то, потому что представить себе противника, ему никак не удавалось.

     Незаметно, он уснул и проснулся от крика и грохота над головой. Прямо над ними и очень низко, вдоль дороги, пролетел аэроплан, часто стуча, как палкой по ведру, а перед ним бежала полоска фонтанчиков пыли, выбитой из дороги. Люди бежали в стороны от дороги, падали, роняли вещи, все кричали, солдаты беспорядочно стреляли из своих ружей. Через мгновение над ними прогрохотал ещё один аэроплан, и мальчик увидел на крыльях чёрные, страшные кресты. Не обычные, которые он видел на кладбище, а какие-то широкие и зловещие. Брат сказал, что привычный аэроплан – это самолёт, и нечего каждый раз употреблять старое слово. Новое название ему понравилось больше и он начал складывать стишок: «Самолёт, самолёт, отправляется в полёт». Дальше дело не пошло, и он опять стал смотреть на дорогу.

     Дорога была пустой, если не считать несколько неподвижно лежащих  фигур и лошади, свалившейся перед телегой. Самолёты улетели, дорога опять медленно заполнилась бредущими людьми, но уже без тех, кто навеки остался лежать в пыли и на обочинах. Так повторялось ещё несколько раз, но их машину ни разу не зацепило, хотя они и не могли спрыгнуть с высоты своих тюков и чемоданов и только пригибали головы, когда самолёты пролетали над ними.

     Наконец, уже к вечеру, они выехали на широкое поле, сплошь усеянное группами, сидевших и стоящих, людей. Поле было огромным и везде, на сколько удавалось видеть, картина была одинаковой. Машина встала и оказалось, что она стоит в очереди из таких же машин и повозок. Мимо проезжали колонны с военными, лошади тащили пушки, грохотали танки, проходили пешие солдаты. Потом, какой-то офицер, громко ругаясь и размахивая руками, приказал им съехать с дороги и освободить её. Один из двух их шоферов, куда-то сходил и, вернувшись, сказал, что впереди граница с РСФСР, через неё пропускают только военных и тех, у кого есть пропуск. У них пропуска не было и машина, с трудом развернувшись, съехала с дороги.

     Все слезли сверху и тоже образовали несколько кружков. Появились бутерброды и большинство стало подкрепляться. Они с братом и двоюродной сестрой тоже получили по бутерброду, а мальчик заметил, что родители кушать не стали. Наверное, у них не было аппетита. Ребята же свои порции, быстренько, съели и захотели прогуляться в этой огромной толпе, но их не отпустили.

     Наступила ночь. На землю постелили пальто и дети улеглись. Тепло, стрекочут сверчки, небо усеяно звёздами, на поле загорелось множество костров, и их яркие огоньки вырывают из тьмы лица людей, а дальше опять темнота и так до следующего костра. У мальчика странное ощущение от необычности обстановки. Ему кажется, что он не на земле, а медленно, и неслышно парит над ней, а внизу множество костров и около них сидят суровые индейцы с луками и ножами. Над кострами висят котлы, от которых поднимается пар, невдалеке стоят вигвамы и пасутся лошади. Завтра предстоит битва с бледнолицыми и воины наносят на тело боевую раскраску. Что было дальше, он не досмотрел и заснул.

     Проснувшись утром, он испытал первое потрясение. Надо было помыться и почистить зубы, а сделать этого было нельзя – не было воды, не было зубной пасты и мыла, он был чистюлей и это ему не понравилось. Как же он будет кушать немытый и с нечищеными зубами? Брат, который бывал пару раз в скаутском лагере, смеясь, сказал, что надо теперь привыкать – война.

     За ночь поле заполнилось ещё больше и, вскоре, над ним опять пролетели самолёты. На обратном пути, несколько  из них, снизились и стали, с воем, кружиться над полем и стрелять. Люди побежали в разные стороны, наскакивая друг на друга, разбрасывая вещи и крича, как будто криком можно было отпугнуть этих проклятых птиц с крестами на крыльях. Они все залезли под свой прицеп и там переждали этот ужас. А вскоре после этого, к ним подошла группа вооружённых людей, в какой-то странной форме и угловатых фуражках и, на ломаном русском языке, приказала вытащить из машины вещи. Когда кто-то попытался возражать, один из пришедших, вытащил пистолет и сказал: «Выбирайте одно из двух, или Вы вытащите вещи, или это сделают уже без Вас».

     Вскоре, на поляне, вместо машины и прицепа, оказалась груда чемоданов, тюков и рюкзаков, а люди в форме, забрав с собой обоих шоферов, уехали в сторону, откуда они вчера приехали. Днём самолёты прилетали ещё несколько раз и, после каждого их прилёта, на поляне оставались десятки неподвижных тел. Мальчик, в первый раз в жизни, увидел так близко смерть и раненых, увидел как льётся кровь и человек кричит от страшной боли. Кто-то пытается помочь, перевязать рану, но ничего не удаётся и, только что кричавший, затихает навсегда. Это было очень страшно и не понятно. Зачем самолёты это делают? Чем виноват убитый, перед тем, кто сидит в самолёте? Ведь они могут попасть и в маму, или папу, а они этих лётчиков совсем не знают, как не знали и те, кого уже убили. Маленький мозг не понимал, а спрашивать было стыдно, так как в сознание уже вошло – это и есть война. Детство кончилось одномоментно.

     Мама с папой вытащили из груды свои чемоданы, из одного взяли пару простыней и стали складывать в них какие-то вещи. Затем связали углы простыней и получились два мягких тюка. Чемоданы закрыли, а в них остались тяжёлые столовые приборы, которые клали на стол только по праздничным дням, пальто и папины костюмы, и ещё многое другое. Оставили  и банки с консервами, взяв только хлеб, печенье, сыр и колбасу. Не успели они сложить всё, как люди стали подниматься и двинулись через дорогу по поляне. Кто-то сказал, что на другом пропускном пункте, с названием Разумовская, пропускают. Они тоже схватили свои котомки, на мальчика надели рюкзак и в руки дали пальто и все пошли.

     Шли они долго, а когда дошли, оказалось, что их обманули и здесь тоже не пускают и на такой же поляне сидят тысячи таких же людей. Потом процесс повторился, и все двинулись обратно в Идрицу. К вечеру стало ясно, что сегодня их никуда не пустят, и папа предложил пойти назад, к небольшому городку, мимо которого они прошли днём, и где можно будет переночевать. Семья дяди, ещё одна знакомая семья и они пошли к городку. Пришли туда, когда стало совсем темно, но и в темноте было видно, что городок здорово разрушен. Под ногами гремело, сброшенное с крыш железо, за стенами домов что-то горело, и огонь был виден через пустые отверстия в стенах. На месте уже сгоревших домов, на фоне неба, торчали трубы печей. Собирался дождь и от туч стало ещё темней. Мальчик устал, болели ноги, спина, хотелось кушать и спать.

     Они нашли какой-то пустой, чудом сохранившийся, дом и вошли в него. В доме всё было разбросано, но стояла мебель, были кровати и даже странная лампа, с которой снималось стекло, и её можно было поджечь спичкой. Перекусили и дети улеглись спать. Он мгновенно уснул, но спал недолго, потому что его разбудили, надели пальто и все быстро пошли в сторону границы. По улице шли солдаты и поджигали оставшиеся дома, а позади, гремело и ухало, и небо освещалось зарницами, как будто там была гроза.

     Начался дождь, волосы быстро намокли, и по спине потекла вода. Он чувствовал, как она, сначала по капельке, потом уже тоненькой струйкой стекает по ложбинке спины, уходя к резинке на трусиках. Стало зябко и неприятно. Ещё несколько дней тому назад, в такую погоду, даже днём, его ни за что не выпустили бы из дома. А тут ночь, темень, а он бредёт, спотыкаясь, и только боится, как бы не отстать от брата и не потерялись папа с мамой, идущие сзади. Пальто намокло и стало совсем тяжёлым, а он всё шёл и шёл, но вскоре начал отставать, тогда брат с сестрой взяли его за руки и пришлось ускорить шаг, правда, идти стало чуть легче.
     Небо начало сереть и стало видно, что они идут в плотной массе людей с такими же котомками и рюкзаками то тут, то там мелькали по одному, или группками солдаты с винтовками на плечах. В бредущей толпе не было слышно никаких разговоров, грохот за спиной утих. Уставшие люди брели, и только шорох тысяч ног был слышен в тишине нарождающегося утра.

     Они уже давно пересекли границу, с обеих сторон дорогу обступал лес. Наконец, когда идти уже совершенно не было сил, папа сказал, что надо отдохнуть. Они сошли с дороги, чуть углубившись, в небольшой лесок. Рассвело и над невысокими деревьями появилось солнце. Стало теплее и мама сняла с него совершенно мокрое пальто, с ужасом обнаружив, что и под ним, вся одежда мокрая. Его заставили быстро переодеться в сухое, которое было в рюкзаке, и он перестал дрожать.

     Не успели они вытащить остатки еды, как налетели самолёты. На этот раз их было очень много и они с диким воем стали снижаться, как будто падая, при этом не только стреляли, но и бросали бомбы, которые с грохотом рвались вдоль дороги и чуть в глубине леса. Люди побежали с дороги в стороны и рядом с ними, неожиданно, оказалась группа мальчишек – приятелей старшего брата, тоже бежавших из Каунаса. Шли они одни, так как старые родители не рискнули отправиться в путь, а детей заставили уйти.

     Самолёты летали и летали и, казалось, что этот грохот и взрывы никогда не кончатся. Один раз бомба разорвалась так близко, что их засыпало землёй. Все лежали, стараясь вжаться в землю, как будто можно было продавить её силой своего веса. За лесом уже что-то горело, и языки пламени поднимались над ним и, хотя никто не поднимал головы, отблеск огня освещал всё вокруг, и даже трава перестала быть зелёной.

     Когда самолёты улетели, все начали подниматься, отряхиваться от земли, веток и листьев и тогда стал виден огромный костёр, горевший невдалеке. Ребята сходили посмотреть и, вернувшись, рассказали, что за узенькой полоской леса, в котором они сидели, был военный аэродром и там горит бак, наверное, с бензином, а рядом ещё несколько и они могут вот-вот взорваться. Все вскочили и, быстро собравшись, побежали на дорогу. Там, повсюду, валялись убитые и раненые, некоторым кто-то помогал, но большинство стонали и кричали, а обезумевшие люди бежали мимо, не останавливаясь, перешагивая через лежащих. Он, конечно, уже видел кровь на своих разбитых коленях, на порезанном пальце и даже вчера, на поляне, но то обилие крови, что  сейчас мелькало перед его глазами, не входило ни в какое сравнение. Она была везде – на лежащих людях, на дороге, казалось даже, что листья деревьев стали красными. Он бежал вместе со всеми, а хотелось остановиться и помочь и в тоже время  хотелось скорее убежать отсюда, и не видеть всего этого ужаса.

     Не успели они пробежать несколько сот метров, как сзади грохнуло. Над лесом взлетел гигантский столб огня, вверх летели куски железа, земля, камни, а потом, вся эта масса с шумом начала валиться вниз, покрывая огромную площадь, но только слегка зацепив их. Не убеги они с места отдыха, остались бы все лежать там, под грудой земли, вернувшейся с неба.

     Маленький мальчик, изнеженный любовью окружающих, не знавший, в своей короткой жизни, практически, никаких сложностей, кроме тех, что сопутствуют каждому ребёнку, с удивительной стойкостью выдерживал этот нелёгкий путь и, наверное, выдержал бы его до конца, если бы не ночной дождь. К середине дня его ноги отказались двигаться, лоб горел, всё тело ломило, хотелось лечь, накрыться тёплым одеялом и уснуть. Он так и сделал – сел, а потом и лёг, прямо на землю, даже не подумав над тем, что совершает немыслимое, ужасное преступление, за которое, произойди это во дворе, его явно наказали бы.

     Все, мгновенно, собрались вокруг, мама пощупала голову и с ужасом обнаружила, что у сына температура и достаточно высокая. Из маминой котомки были извлечены какие-то таблетки и его заставили разжевать ужасную горечь. Хотелось её выплюнуть, но все кричали – глотай и он её, с трудом, проглотил. Потом брат отдал приятелю свой рюкзак, посадил себе на плечи младшего и все пошли дальше. Так они и шли, пересаживая его с одних плеч на другие пока не дошли до какой-то деревни. Мама сказала, что пусть приходят немцы, но она никуда дальше с больным мальчиком не пойдёт,  у него температура не снижается и это грозит большими неприятностями.
 
     Две их семьи остались и попросились в один из домов, их пустила к себе какая-то женщина, а ребята пошли дальше. Больше он ничего не помнил. Он проснулся от того, что стало очень жарко. На нём лежало, пахнущее собакой, волосатое, а сверху кожаное, одеяло. Снизу тоже было тепло и твёрдо. Потолок был близко и до него можно дотянуться рукой. Рядом спали брат с сестрой, где-то внизу светилось небольшое пятно. Было приятно лежать и ни о чём не думать. Он не заметил, как опять заснул. Проснулся, когда уже было светло, рядом никого не было. Одеяло оказалось кожаным пальто. Он ещё никогда не видел таких пальто. Оно было тяжёлым, с длинным мехом внутрь и какого-то желтоватого цвета сверху. Мальчик спустился сверху на пол и обнаружил, что спал на печке, в которой горели дрова, а в её широком окне стоял чёрный котёл странной формы, не похожий на кастрюли, что были дома и в которых варили обед. Папа, мама, брат и семья дяди сидели за столом и  улыбались ему. В первый раз, после их отъезда из дома, он видел улыбающихся людей и мальчик решил, что все ужасы кончились и они скоро, опять, будут дома и пойдут на Лайсвес Аллею и таки отметят его успехи в школе. Стало тоже весело и он заулыбался им навстречу, сказав, как всегда: «С добрым утром».

     Хозяйка вытащила из печки котёл и положила всем каши. Он не любил кашу, но эта показалась, волшебно вкусной и он съел её с огромным удовольствием, а потом они пили чай и ещё никогда он не пил такого приятного чая. После чая, все стали собираться. На мальчика надели тёплый свитер, закутали шарфом горло, все попрощались с хозяйкой и пошли, по направлению, показанному ею, сначала через поле, а потом по неширокой дорожке, идущей через лес. Здесь уже не было толпы, как на большой дороге и они шли почти одни, только далеко впереди тоже шла небольшая группа людей.

     Они долго шли по лесу, время от времени, присаживаясь отдохнуть. Прошли через пару небольших деревень. Его удивили домики в деревнях. Они были совсем не похожи на городские и по большей части сложены из толстых брёвен. Мальчик решил, что они очень старые, потому что были похожи на согнувшихся старичков, которых он иногда видел гуляющими в парке, недалеко от дома. К вечеру они зашли в одну такую деревню и попросились переночевать, но их впустили не сразу, а только в третий или четвёртый дом и не в дом, а большой сарай, заваленный, почти под крышу сухой травой, которая чудесно пахла.

     Папа купил у хозяев молока и хлеба, они покушали и легли на эту кучу спать. Он ещё не совсем оправился от болезни и очень устал, поэтому сразу заснул и прекрасно выспался, накрывшись пальто и прижавшись к маме. За несколько ночей он уже привык спать не раздеваясь, и ему даже понравилось – утром не надо снимать пижаму, одеваться, шнуровать туфли. Встал и пошёл, даже зубы не надо чистить, но это противно. Всё таки у войны есть и свои преимущества. Хотя недостатков всё же больше, поэтому, лучше чтобы её не было. С этой мыслью он, вместе со всеми, вышел из деревни, и они пошли дальше.

     Где-то вдалеке был слышен грохот, и он уже знал, что так гремят пушки. Высоко в небе пролетали самолёты, а они всё шли, и шли, и лес не кончался, а они даже не знали - идут ли дальше, вглубь России, или уже навстречу немцам. Идти становилось всё трудней и трудней. Все устали и большую часть вещей, постепенно, оставляли на дороге, потому что тащить ещё и тяжёлые тюки, не было сил.

     Наконец, в один из дней, похожих друг на друга своей монотонной ходьбой, они вышли на залитую солнцем поляну, через которую проходила железнодорожная колея, а на ней стоял длинный состав из тёмно-вишнёвых вагонов с широкими воротами в середине. Вагоны, которые он раньше видел на вокзале, были совсем не похожи на эти. Поезд стоял, но паровоза у него не было, тем не менее, они побежали к нему, а когда подбежали, то выяснилось, что все вагоны заполнены людьми. Сидящие в поезде рассказали, что многие сидят в нём уже три дня, но надеются, что паровоз, всё же, придёт. Залезть в вагоны было почти безнадёжно, так как все они были переполнены и никого больше не пускали. Всё же в один из вагонов, в котором оказались какие-то знакомые из Каунаса, они влезли. Потом, компания молодых ребят решила, что сидеть здесь нет смысла и, как они сказали: «Ждать у моря погоды», вылезла из вагона и пошла вдоль колеи пешком. В вагоне стало посвободнее и им удалось устроиться на втором этаже, который был сделан в вагоне.

     Мальчик задумался над странным выражением, сказанным ребятами. Причём тут море, которого и близко нет, и какую ещё погоду надо ждать, если на улице и так солнце и жарко? Он не понимал, зачем они сидят в душном вагоне и тоже ждут, неужели погоду? Ведь, если они уже сели в этот дурацкий вагон, то надо ехать. Так они просидели несколько часов, как вдруг, что-то сильно толкнуло вагон и, через пару минут, он тронулся и поехал. Как они ехали, мальчик плохо помнил. Помнил, как останавливались на станциях, и кто-то бегал с чайником за кипятком, а потом они его пили вместо чая. На тех же станциях, иногда, кормили супом и кашей и выдавали хлеб на дорогу. Они ехали уже очень долго, все были грязными, так как давно не мылись в ванне, иногда на станциях удавалось помыть руки и лицо и то без мыла. Несколько раз их поезд бомбили, бомбы рвались рядом с мчавшимся поездом, вагон трясло ещё сильнее, в стенки стучала земля и осколки. К счастью, в поезд ни разу не попали, но теперь, за стенкой вагона, ему не было страшно, как на дороге.

     В один из дней, счёт которым он совсем потерял, поезд остановился на станции. Вдоль вагонов шли люди, заглядывая в них, и что-то кричали, когда они подошли к их вагону, оказалось, что они спрашивают, нет ли здесь каунасцев. Папа  выскочил и попал в объятия друзей, которые приехали несколькими днями раньше, таким же чудом, выбравшись из Каунаса и севших в один из поездов по дороге. Они уговорили их сойти с поезда и остаться здесь, в ожидании, когда, через несколько месяцев, закончится война, и они смогут вернуться в свои дома. Они вышли, остались в этом небольшом городке, со странным названием Арзамас и, конечно, не знали, что война продлится ещё целых четыре долгих года, а они уже больше никогда не вернуться в свои старые квартиры.

     Их определили в один из домов, дали талончики на питание и отправили в баню. Мальчик впервые мылся не в ванной, а в большом зале, с множеством скамеек, в окружении, голых, чужих мужчин и страшно стеснялся. Всё же он с удовольствием помылся, вернее его помыл папа, старую одежду, в которой он проходил все эти дни, выбросили и его переодели в новый костюм с длинными брюками. Мальчик стал взрослым, а ведь шёл всего второй месяц войны, всего второй месяц после детства. Война, а на войне, как оказалось, быстро взрослеют и определяется это, увы, не длиной брюк!
                2007 г.