Балет

               
     Весна 1976 г в Москве была прохладной и дождливой. Несмотря на то, что была уже вторая половина мая, москвичи продолжали зябко кутаться в плащи и не расставались с зонтиками. Однообразно серое небо нагоняло тоску, готовое в любую минуту излить, на вечно спешащие толпы, всё накопившееся у него неприятие этой непонятной суеты под ним. А там, внизу, потоки людей вливались в никогда не закрывающиеся проёмы дверей вестибюля станции метро «Комсомольская», извергавшей с противоположной стороны, точно такие же порции людского месива, быстро растекающегося по площади Трёх вокзалов.

     Выдавленный, как паста из тюбика, из дверей станции, Жора, не спеша проследовал к боковому входу в здание Ленинградского вокзала и, поднявшись на несколько ступенек, вошёл в кассовый зал. Длинные жгуты очередей, как пиявки, присасывались к кассовым окошечкам. Сходство с пиявками усиливалось даже формой этого человеческого скопища – чем ближе к телу, тем толще становился жгут, как будто пиявка своей маленькой головкой уже насосалась кровью из окошечка.

     Жора пересёк почти весь зал и остановился в конце самой короткой очереди. Она отличалась от остальных не только длиной, но и плотностью. Здесь каждый стоял обособленно, не приближаясь к стоящему впереди и поэтому сходство с пиявкой терялось. Это была касса, где продавали билеты по предварительным заказам, но доступны были подобные блага лишь весьма ограниченному кругу лиц. Это были отнюдь не депутаты всяческих Советов, Герои Советского Союза и Кавалеры орденов Славы. Для них существовали отдельные источники транспортного благополучия. Здесь стояли те, кому государство не гарантировало подобного счастья, но кто имел доступ к иным источникам благосостояния и тем самым получал в обмен право пользоваться услугами данной кассы. Учитывая специфику взаимоотношений, дело сие было почти тайным, посему участники действа в контакт друг с другом не входили, храня молчание и независимость.

     Жора не входил в число особ наделённых вышеуказанными качествами, зато имел близкого приятеля, обладавшего возможностью использовать тайный телефонный номер, по которому узнавали его голос и чтили достоинства. Этого было достаточно, чтобы обеспечивать заказ билета для приятеля, зачастившего, в последнее время в столицу. Жора отрешенно взирал на всё происходившее вокруг, не останавливая внимания ни на чём. В мозгу продолжала происходить, какая-то непонятная работа, возвращая его к недавно прошедшему совещанию, и он вновь и вновь приводил, как ему казалось, неопровержимые доказательства своей правоты, негодуя на себя, что аргументы пришли на ум только сейчас, а там, на совещании, он не сообразил их высказать. Правда, ему удалось отстоять свою точку зрения и аргументов и без того хватило, но было неприятно от сознания неполноты высказанных доказательств и это вызывало беспокойство и внутреннюю неудовлетворённость. Жора был самоед, а посему очень недоволен собой.

     -  Вы тоже едете в Ленинград?
     Голос донёсся откуда-то снизу, и Жора не сразу сообразил, что вопрос относится к нему. Оторванный от продолжающейся полемики с начальником отдела Госплана, он стал оглядываться в поисках источника звука и через несколько мгновений обнаружил, на некотором отдалении от себя, повёрнутое к нему миловидное личико какой-то старушки. Даже с высоты своих неполных 170 см старушка показалась совсем маленькой. На него вопросительно смотрели живые, наполненные искренним интересом, не по возрасту молодые глазки. Именно глазки, а не глаза. Он далеко не в первый раз стоял в очереди в эту кассу, но ещё никогда не видел, чтобы два незнакомых человека здесь разговорились, а тут такое.

     - Да.
     - Вы тоже в командировку?
     - Нет, почему? Я домой.
     - Да? Как интересно. Я думала, что здесь стоят одни москвичи, иначе, откуда иногородние знают, что есть такая касса? Я редко езжу, а вот сейчас понадобилась в Ленинграде, вот мне и заказали билет, только сказали, что выкупить я должна сама.

     Слова из неё выскакивали сами по себе. Её переполняла необходимость поделиться их накопившимся запасом, ей было всё равно с кем, и она щедро дарила его попавшемуся соседу по очереди.
     - Погода ужасная, пришлось даже одеть пальто. А Вы давно из Ленинграда? А какая там погода? Просто ума не приложу в чём ехать?

     Казалось, она задаёт вопрос и не ждёт на него ответа. Только теперь Жора более подробно рассмотрел свою собеседницу. Перед ним стояло милейшее существо, в хорошо сшитом лёгком пальто. Маленькую головку венчала кругленькая шляпка, с заколотой на ней, какой-то хитрой булавкой, вуалькой. На руках были тонкие кожаные перчатки, ещё более подчёркивающие миниатюрность ручек. Из сотен людей, заполнявших кассовый зал, перед Жорой стоял самый необычный пассажир, выделявшийся на общем, сером фоне остальных. О таких принято говорить - «она из бывших» и он совершенно не удивился, если бы она посмотрела на него сквозь лорнет. От неё веяло теплом и уютом старой, дворянской усадьбы и не откликнуться на её слова не было никакой возможности.

      Он не любил знакомств в очередях и сам никогда не заговаривал первым, хотя поддержать возникшую, от бездельного стояния, беседу, мог и не раз включался, благо поводов для этого бывало предостаточно, начиная с критики медленно работающих продавцов и кассиров, заканчивая обсуждением последней повести модного автора, напечатанной в одном из «толстых» журналов. Очереди были непременным и постоянным признаком бытия, и стояло в них пол страны.

     Сейчас, не договорив мысленно речь на совещании, что продолжалось в мозгу, он хоть и не был склонен беседовать, даже с такой необычной собеседницей, всё же вынужден был ей односложно поддакивать. Однако, неожиданно, среди потока слов, Жора выделил удивившую его фразу: «Вы наверно видели по телевизору концерт из Большого театра, посвящённый его 200-летию? Так перед концертом нас всех фотографировали, и я сегодня получила большую фотографию и долго искала там себя».

     Жора любил театр, однако, большим знатоком оперы не был, хотя, благодаря телевидению, известных певцов всё же выделял из толпы. С балетом его знакомство было более тесным, и в мозгу вдруг стала возникать картина кулис Мариинки, откуда они с Володей, много лет назад, просмотрели все балетные спектакли репертуара. Картинка появилась и вмиг исчезла, а мозг лихорадочно устремился к поиску ответа на вопрос - «Кто же это перед ним?».

     - Это было так интересно! Собрался весь коллектив и солисты, и миманс, и осветители, и моя мастерская. Мы никогда так не собирались. Ведь правда – память останется на всю жизнь? На одной фотографии собран весь коллектив театра: и Народные артисты, и технические работники. Многих наградили орденами и меня тоже, а я только заведую мастерской, зато мы шьём все костюмы для наших исполнителей. Вы знаете, какие у нас мастерицы! Они могут всё! А Вы были в нашем театре?
     - Был, но очень давно. Теперь в столицу приезжаю, хоть и часто, но времени на театр, почти, никогда не хватает, а когда появляется возможность, то уже нет билетов в Большой.
     - Хотите, я Вам дам билеты на наши спектакли в Ленинграде? Вся труппа уже уехала туда, а я задержалась. Вообще я и ехать не должна была, но там что-то случилось и меня срочно вызвали.
     - ?
     - Вот, запишите мой телефон в Ленинграде, я буду жить у приятельницы. Вы позвоните, и я Вам дам пару контрамарок.

     Сказать, что Жора был ошарашен - это не сказать ничего. Человек видел его в первый раз, они обменялись несколькими словами и ему предлагают бесплатное посещение спектаклей, попасть на которые, даже за большие деньги, мечтает половина города. Какое-то враньё, ибо «этого не может быть, потому что не может быть по определению», как любил говаривать его бывший шеф. Тем не менее, номер телефона, прочитанный ему из изящной, и отнюдь не потрёпанной, книжечки, он записал вместе с именем-отчеством новой знакомой, и вскоре, распростившись с удивительной старушкой, получив билет на Красную стрелу, поехал в Министерство, дабы забрать оставленные там документы.

     Вернувшись домой, он, со смехом, рассказал о необычной встрече и неожиданно выслушал от жены совет – позвонить, хотя был твёрдо убеждён, что не воспользуется странным предложением милой старушки, поскольку отнёсся к высказанному предложению, как к несерьёзному. Аргументом в пользу звонка служило предложение взять с собой на спектакль сына, которому к тому времени было уже 16 лет, а в опере он был не так много, как хотелось родителям. 

     Ознакомившись с репертуаром гастролей, он набрал номер телефона и услышал приятный голос, ассоциирующийся с пожилой дамой из кинофильмов о дореволюционном Петербурге. После представления по всей форме, дама не выказала никакого удивления, что создало у него впечатление, будто эпизод на вокзале не был для неё тайной. Клеопатра Ильинишна, как звали его новую знакомую, была приглашена к телефону. После дежурных приветствий с обеих сторон, Георгию было предложено назвать спектакль, который он желал бы посетить с женой во время гастролей Большого театра, приуроченных к его 200-летию и проходивших в стенах театра имени Кирова. Жора бойко назвал - «Спартак» и получил указание явиться в театр в день ближайшего представления, за  пол часа до начала спектакля. Рассыпавшись в благодарностях, он повесил трубку, не переставая удивляться превратностям судьбы.

     В означенный день, протолкавшись через плотную толпу, жаждущих попасть в театр, Жора получил в окошечке администратора два пропуска в ложу «А», расположенную слева от сцены. Он знал театр достаточно хорошо. Много лет тому назад ему посчастливилось бывать здесь неоднократно и  познакомиться со всеми его закоулками, однако в этой ложе он никогда не был.

     Она была царственно просторна. Кроме собственно ложи, перед нею было обширное помещение, в котором стоял большой стол и масса кресел вокруг него. Нетрудно было догадаться, чем занимались тут в антрактах, высокие особы и лица к ним приближённые. Сегодня, к сожалению, стол не был накрыт, поскольку в огромной ложе, кроме Жоры с сыном, иные лица отсутствовали, а ради них двоих накрывать его руководство театра, видимо, не сочло нужным. Однако Жора не обиделся и, устроившись в непосредственной близости от сцены, с высоты своего положения разглядывал битком набитый зал готовый, кажется, лопнуть от распиравших его зрителей.

    На заре своей производственной деятельности Жора трудился конструктором в конструкторском бюро, проектировавшем всевозможное нестандартизированное оборудование. Однажды, когда они с приятелем стояли в коридоре, из кабинета начальника бюро вышел рассерженный человек и, проходя мимо них, произнёс, как бы в пространство, но явно адресуясь к стоящим: «Впервые вижу человека, отказывающегося от возможности заработать».

     Возможность заработать была «хрустальной мечтой» любого молодого конструктора, так как гарантируемой государством, но нерегулярно выплачиваемой, зарплаты, никогда не хватало. Посему, молодые люди живо откликнулись на произнесенную фразу, устремив к солидному мужчине, вопрошающие лица, и всем видом показывая, что они готовы разрешить все вопросы, которые по своей глупости не захотел решать их начальник.

     Новый знакомый оказался Главным инженером театра им. Кирова. Накануне комиссия Котлонадзора, обследовавшая театр, несмотря на разгар сезона, пригрозила его закрыть, если Главный инженер не приведёт в соответствие с нормами подъёмные механизмы сцены, чем повергла его в неописуемую панику и уныние. Бросившись на поиски исполнителя проекта, он приехал в известное ему КБ. Но, увы! Начальник КБ, имея и без того перегруженный план работ, от новой отказался, хотя и мог бы взять её сверх плана.

     Однако, молодым людям никто не запретил работать после, гарантированного Конституцией, восьмичасового дня и они, со всем пылом нерастраченного энтузиазма, высказали живую заинтересованность в теме, вызвавшись, за определённое вознаграждение, выручить, попавшего в беду руководителя инженерной службы всемирно известного театра, и тем самым  не допустить грозящего скандала.

     Высокие договаривающиеся стороны быстро нашли общий язык, ударили по рукам и двое приятелей были приглашены в театр, дабы на месте ознакомиться с объёмом предстоящих работ и определить ту самую сумму вознаграждения.

     Вечером, после работы, вместе с Народными и Заслуженными артистами, через служебный вход, они гордо прошествовали в кабинет Главного инженера, где были приняты со всеми возможными почестями, достойными будущих спасителей театра. После чего шеф провёл их по всем служебным этажам гениального творения Кавоса.

     А здесь было что посмотреть! Огромное помещение под сценой уставленное десятками подъёмных лебёдок, служивших для подъёма задников, падог, участков пола сцены и прочего, что создавало сказочность действа во время спектаклей. Всё оборудование существовало ещё со времён строительства театра и по-прежнему приводилось в действие вручную. Им показали не менее впечатляющий зал под крышей театра, где рисовались задники сцены и строились декорации. Бесчисленные гримёрки с фамилиями на дверях, при чтении которых захватывало дух.

     А задача была не из простых, но и не безнадёжной. Ребята задачу поняли и знали, как её выполнить, быстренько посчитав, сколько она может стоить (если шеф не будет жадничать). Шеф оказался не жадным, и два приятеля были зачислены на шесть месяцев в штат театра на должности механиков сцены. Именно такая сумма в виде зарплаты соответствовала стоимости проектных работ, однако, выполнить которые они должны были в течение месяца.

     Нет нужды описывать саму работу, однако, она позволила Жоре просмотреть весь балетный репертуар того сезона. Пользуясь пропусками, они приходили вечером, перед спектаклями, делали вид, что заняты обмерами подъёмников, а с началом действия оказывались за кулисами у места, где на колонне находился пульт помощника режиссёра, руководившего спектаклем. Вся сцена была, как на ладони и хоть это был и необычный ракурс, но всё действие проходило в непосредственной близости, что создавало неповторимый эффект.

     Именно тогда, наблюдая, как быстро с лиц этих хрупких девушек в пачках и трико, слетает, видная из зала улыбка, стоит им только убежать с неё, он понял, какую нечеловеческую работу они выполняют. Какого огромного напряжения требует от них любой выход на сцену.

    Это вовсе не означает, что только тот период позволял Жоре считать себя некоторым знатоком балета. Отнюдь нет. Они с женой не раз в году посещали оперный театр, хотя с большим удовольствием и частотой, ходили на спектакли в драматические. В те годы сверкали таланты Товстоногова и Владимирова, и не посмотреть их новую пьесу, в интеллигентных семьях, к коим причисляло себя и их семейство, считалось дурным тоном. Тем не менее, предстоящее действие он воспринимал, как нечто обыденное и давно знакомое.

     Вот, сейчас, оркестр исполнит увертюру, откроется занавес и на фоне величественных декораций древнего Рима будет разыграна очередная любовная история между рабом и патрицианкой. То, что произошло  через несколько минут, не вписывалось в принятое представление о классическом балете. Ничего подобного по силе танца и драматическому накалу Жоре видеть не приходилось. Он привык к тому, что главные партии в любом балете принадлежат женщине. Он видел на сцене Мариинки и Сергеева, и Барышникова, и Ухова, и даже Нуриева, но всё же, несмотря на талант этих признанных мастеров, определяющую роль играли балерины. Это вокруг них они совершали свои великолепные прыжки, это их поддерживали и носили на руках, как бы оттеняя блестящее исполнение партий Дудинской, Кургапкиной, Колпаковой или Осипенко.

     Сейчас перед зрителями разворачивалось действие, выпадающее из привычного. Это был мужской балет! На сцене властвовали двое мужчин в окружении мужского кордебалета. Взлетающий над сценой, и, вопреки всем законам физики, замирающий в воздухе, полуобнажённый и могучий торс Спартака – Васильева. Твёрдая поступь Красса – Лиепы, олицетворявшего всё могущество Рима, под звуки соответствующей по силе музыки, всё было сродни взрыву, но не одномоментному, как всякий взрыв, а растянутому на время спектакля, раскаты которого бушевали в зрителях ещё долгие часы после него. Всё было так не похоже на мягкие, лирические балеты, виденные им ранее, что кроме восторга вызывало и не меньшее удивление и интерес.

     Спартак Васильева абсолютно не условно, как всё в балете, а драматически точно, изображал одинокого героя, вступившего в борьбу с бездушной государственной машиной Рима, где всё было выверено, как грозный строй легионов и когорт, казалось бы присутствовавших здесь. В полных лиризма сценах с Эгиной, было видно, что он осознаёт обречённость своего бунта, но, тем не менее, не может смириться с неволей. Он предвидит свою гибель, но не может не бороться со злом. Перед зрителями был одинокий борец, светлая, высоконравственная личность. Это читалось в танце так, будто люди смотрели драматический спектакль, поставленный в лучших традициях русского классического театра.

   А Марис Лиепа танцевал воплощение «зла». Надменного «зла» в высшем его проявлении, подкреплённого силой оружия, могучего Рима. Естественно, что на сцене не было тысяч бойцов в подкованных сандалиях, с мечами и щитами, но их присутствие явственно ощущалось. Это было чудо, созданное гением танца! Он выходил один, но за ним, незримо, шли чёткие квадраты когорт и манипул, и слышался грозный стук тысяч ног по каменным плитам средневековых дорог.

     Столкнулись две личности, столкнулись не условно, как всё в искусстве танца, а зримо, наяву, каждой мышцей полуобнажённых тел извергая на публику страсть борьбы и непримиримость. Зло, торжествовало в финальном эпизоде, когда Спартака поднимали над сценой на пиках. И всё же, руки, тянущиеся к герою, говорили об обратном. Наэлектризованный могучей музыкой и потрясающими танцами зал, убеждался, что ни один благородный порыв, чем бы он не закончился, не останется не вознаграждённым. Люди забудут зло, а добро сохранится, как сохранил его своим танцем, побеждённый Спартак. Это было великолепное действо, поставленное великим режиссёром и сыгранное не менее великими исполнителями.

     Конечно, были и две великолепные женские партии, исполненные Натальей Бессмертновой и Ниной Тимофеевой, но даже их талант не мог затмить двух танцовщиков, которых удалось, при таких необычных обстоятельствах, увидеть Жоре.

     Спектакль имел оглушительный успех. Артистов не отпускали со сцены добрый десяток минут. Публика неистовствовала, топала ногами и кричала «Браво» и это не были дежурные крики балетоманов, сопутствующие каждому спектаклю, а искреннее проявление чувств, обычно скупых на их проявление, сдержанных ленинградцев. На сцену летели цветы, которые в те годы, редко приносили артистам, а они, уставшие от этого нечеловеческого напряжения, всё выходили и выходили на поклоны под гром оваций, сотрясающих зал. Жора с сыном, молча, вышли из театра и только дома обменялись впечатлениями.

     Как странно складывается жизнь. Не окажись Жора в той очереди, именно в то самое время, он так бы и не увидел один из самых необычных и великих балетов ХХ века. Ещё один эпизод в бесконечной цепи жизненных случайностей, оставляющий след в памяти!

                2010г