О пользе порядка

               
 
      Массивные, железные ворота отъехали в сторону, пропуская на территорию завода чёрную «Волгу» Главного инженера. Обычный день Аркадия Владимировича Михеева, уже восемь лет, с того дня, как он был назначен на эту должность, начинался по однажды заведенному порядку. Каждое утро, приезжая на завод на полчаса раньше, он обходил часть территории завода. Он не заходил в цеха, не смотрел: работают ли станки и подают ли на столы прессов листы металла, которые через мгновение превратятся в готовую деталь, что творится на сборке, и не интересовался количеством собранных изделий. Это будет потом, когда он придёт к себе в кабинет и Главный диспетчер доложит, как прошла ночь, сколько машин собрали, и не было ли каких- либо ЧП. Сейчас Аркадия Владимировича интересовало лишь одно – чисто ли на территории, полили ли проезжие дороги, высажены ли новые цветы на газонах, или начальник цеха Благоустройства, опять будет отговариваться нехваткой кадров.

     Высокий, грузный, он с трудом выбрался из машины и отправился в получасовой обход, намеченной на сегодня, группы цехов. Он ходил по их задворкам и придирчиво осматривал состояние участков для сбора стружки и отходов, не разбросаны ли заготовки на прицеховых складах и покрашены ли фасады. Этот ритуал стал неотъемлемой частью распорядка дня. Все руководители знали привычку Главного, также как и его крутой нрав, а посему - следили за порядком на территории, подчас, лучше, чем за планом.

     Давно, ещё в юности, он служил в Группе советских войск в Германии. Их полк стоял в военном городке, выстроенном на территории бывшего немецкого фольварка, в десятке километров от Берлина. Невдалеке была деревня, скорее похожая на небольшой городок – с асфальтированной дорогой, аккуратненькими, кирпичными домиками под черепичными крышами; палисадниками, за низенькими заборчиками, ровными тротуарами, которые каждое утро, непременно подметали. Это было так не похоже на наши сёла: с покосившимися избами, крытыми соломой, или, в лучшем случае, толью; коровьими лепёшками на пыльных дорогах, полусгнившими заборами, отделяющими участки от улицы и соседей.

     Он был городским жителем, но мальчишкой пережил войну и в эвакуации прожил в деревне, почти три года, так что деревенский быт был ему знаком. Увиденное здесь, совершенно не вписывалось в старые впечатления и вызывало тьму вопросов. А ещё - поражало бережливое отношение ко всему, к чему ранее прикасались человеческие руки. У немцев, практически ничего не выбрасывалось, всё находило применение, даже выйдя из употребления.

     В деревенской пивной, на полках стояли старые утюги, чайники, стиральные доски и скалки для выбивания белья. Все эти вещи давно вышли из употребления, но прекрасно вписались в интерьер пивной, придавая помещению ощущение домашности и уюта. На дверях у входа в местный комитет висел небольшой ящичек, куда мужчины деревни приносили использованные лезвия для бритья, а в магазине стояла картонная коробка, куда сельчане выбрасывали разрядившиеся батарейки. Это было похоже на скаредность и скопидомство, но в масштабах государства приносило ощутимый эффект.

     Особенно поразил его один случай, произошедший у них в части, после чего желание добиться такого же порядка и чистоты во всём, стало его идеей фикс. Окончив, после армии, Политехнический институт и придя на завод, он, с упорством маньяка, стал прививать своим сослуживцам, а потом и подчинённым, мысль, что без поддержания чистоты, бережного отношения к мелочам, невозможно создавать хорошие изделия. После нескольких лет борьбы, эффект был достигнут, но он продолжал лично следить за порядком, прекрасно понимая, что как только прекратит это делать, исконная русская безалаберность всё вернёт на старые позиции.

     А начиналось всё – так. В расположение части, где он служил, от старых хозяев, остались три массивных сарая. На сложенном из камней цоколе, возвышались красно-коричневые, кирпичные стены. Перекрытия были сделаны из деревянных балок, поверх которых лежало несколько слоёв рубероида. От построек веяло мощью и устойчивой хозяйственностью. Можно было подумать, что сараи строились так, чтобы выдержать выстрел танкового орудия. В русских деревнях ничего, подобного не возводили, кроме, пожалуй, церквей, но при советской власти их больше рушили, нежели строили.

     Сараи никак не вписывались в строгие линии военного городка, а приспособить их под его нужды, тоже не удавалось, вот и стояли они, как напоминание о былой зажиточности немецких бюргеров. То ли вид их не нравился командиру части, то ли он узрел в них пример развращающего влияния кулацкого образа жизни, которое они вызывали у каждого солдата, то ли, просто,  в это утро у него болела голова, или зуб, только, он решил, что надо стереть с лица земли этот пережиток прошлого.

     В армии, как известно, слово не расходится с делом. Командир полка вызвал командира батальона и приказал снести сараи в течение недели. Комбат вызвал командира роты и передал распоряжение комполка, ну, а комроты вызвал уже командира первого взвода, которому и надлежало выполнять строгий приказ командира.

     Старший сержант Коняхин, в полном смысле ходульной фразы - «потом и кровью», заслуживший свои лычки на пути от глухой, пинской деревушки до Москвы, а затем, в обратном порядке, но уже до Берлина, был высок ростом, широкоплеч, естественно, усат и смотрел на своих подопечных, как на детей, несмотря на то, что был не намного старше их. Поскольку, кроме уставов строевой и гарнизонной службы сержант ничего не знал и, кроме, как метко стрелять и быстро окапываться, ничего не умел, он остался в армии и верой и правдой служил ей, воспитывая уже, наверное, третью смену молодых защитников Родины.

     Построив своих подчинённых, старший сержант скомандовал: «Смирно! Взвод, слушай мою команду! Следуем к полковому складу, палучаем тапары, ламы и лапаты, а затем идём на штурм сараев. Задача - за няделю их сламать и ачистить плащадку».
 
     Увы, фронтовые дороги так и не вытрясли из парня бялорусского говора и он продолжал менять в словах буквы «о» на «а» и коверкать слова, порой, до неузнаваемости. Чего стоили его «колушки и проловка», при описании проволочного заграждения, приводившие в неистовое веселье молодых выпускников десятилеток.

     Обрадованные, неожиданно свалившимся развлечением, в однообразном течение службы, молодые бойцы, получив инвентарь и сняв гимнастёрки, взобрались на крышу одного из сараев, и принялись, с усердием, достойным лучшего применения, крушить кровлю.

     Видимо, в мальчишках генетически сидит страсть к разрушению. Маленькая девочка, сидя в песочнице, лепит куличики, а прибежавший мальчишка с гиканием ломает их, под рёв оскорблённого строителя. На берегу моря, малыш, загребая ручками мокрый песок, строит высокую башню, а потом, неожиданно, вскакивает и упоённо топчет, разрушая, только что созданное произведение. Что ими движет?

      Вот и в данном случае, движимые врождённым инстинктом, молодые бойцы, под неодобрительным взглядом сержанта, которому, как и любому крестьянину, было жаль хорошего материала, ломами и топорами сдирали скальп рубероидного покрытия, отдирали от стропил доски обрешётки, оголили мощные балки. Вниз летели сломанные доски, с обрывками толи, металлические водоотливы, разодранные в клочья пакеты утеплителя.

     Лето, жара, плотная туча пыли витает над разгорячёнными телами, не давая даже мухам приблизится к ним, а дюжина молодых парней, с хохотом и прибаутками, крушит всё, что подворачивается под руку. Вскоре, туда же, вниз, последовали и подстропильные балки. К концу дня с крышей было покончено. На следующий день, вооружившись кувалдами, лучший взвод роты, принялся крушить кирпичные стены и каменный цоколь. К концу дня на месте мощного сарая высилась громадная куча мусора.

     Командир полка, увидев содеянное, приуныл, поскольку куда девать эту кучу, он как-то не продумал, давая указание ломать сараи. Вызвав старенький «Виллис», он отправился в деревню, на встречу с местной властью.

     Бургомистр деревни был старым членом партии, встречался когда-то с Тельманом и был весьма положительно настроен к русским освободителям. Он сам помогал военным, в решении многих хозяйственных вопросов, а командование части, платило ему тем же, оказывая шефскую помощь, в первую очередь, техникой.

     Беседа двух руководителей протекала «в тёплой и дружественной обстановке», за стаканом чая с брусничным повидлом, которую великолепно варила фрау бургомистерша. Деревенский бургомистр указал место, куда можно было вывезти мусор, и задал вопрос военоначальнику, не собирается ли тот ломать и остальные сараи. Получив утвердительный ответ, немец предложил свои услуги. «Мы сами сломаем сараи и вывезём весь мусор». Безмерно удивлённый полковник, тотчас согласился, поблагодарил за угощение и отбыл в расположение части, так и не поняв, чего это хитрый немец пошёл на такую сделку.

     Пять дней усталый взвод, уже без смеха, вручную, руками и лопатами загружал пару выделенных машин остатками былого величия, а загрузив, ехал несколько километров и там, в обратном порядке, сбрасывал в овраг только что загруженное. Развлечение превратилось в тяжёлую работу, которую хотелось побыстрее закончить и никогда больше не вспоминать. В кровь избив руки, отдавив пальцы на ногах, проклиная всех командиров и бедного старшего сержанта, взвод выгребал, им же организованную, кучу мусора и вывозил её с площадки.

     На следующий, после исторической встречи комполка и бургомистра, день, у ворот части остановилось несколько подвод. Вызванный дежурный по полку, связался с командиром, и тот приказал пропустить обоз к сараям.

    Подъехав к сараям, степенные немцы, во главе с бургомистром, распрягли лошадей, подвязали к их мордам торбы с овсом, а под хвостами другие торбы и сели в тени покурить. Затем, неторопливо, сняли пиджаки и сапоги, одели: лёгкие куртки, мягкие сандалии и матерчатые перчатки, вытащили с подвод пару лестниц и мотки верёвки и залезли на крышу, осторожно ступая, стараясь попасть на доски обрешётки.

     Обвязавшись верёвками и закрепив их на коньке крыши, они гвоздодёрами и клещами стали вытаскивать гвозди, крепившие рубероид, и складывать в баночки из под консервов, принесенные с собой. Освободив, таким образом, рубероид, аккуратно подрезая, залитые смолой швы, они скатали его в рулоны и спустили вниз, уложив в подводы. Туда же были отправлены и пакеты утеплителя. Затем немцы  сели в тени покурили, перебрасываясь короткими фразами и поглядывая в безоблачное небо.

     Опять залезли на крышу, повторив процесс привязывания страховочных верёвок, и, в том же порядке, стали выдёргивать гвозди из досок обрешётки. Несмотря на то, что гвозди были изогнуты, они их тоже собирали в банки. Примерно, через полтора часа работы, все слезли вниз, вытащили из привезенных мешков термосы и бутерброды и сели перекусить. Через двадцать минут, собрали остатки еды, покурили и опять полезли наверх.

     Всё делалось неторопливо, в тишине, без криков и пыли. К концу дня, внизу лежали: водоотливы, трубы водостоков, пакеты утеплителя и аккуратные стопки досок, часть из которых, была погружена на подводы, и обоз тронулся в деревню.

     На следующий день, немцы, не повредив ни одного зуба в соединении стропил, разобрали их, предварительно, пометив краской пары, и сложили балки в штабель. После чего настал черёд кирпичной кладки. Перед изумлёнными солдатами, раскрыв рты, смотревшими на удивительные манипуляции немцев, развернулось необычное действие.

     Немцы, аккуратно постукивая молотками, старательно отделяли один кирпич от другого. Когда это не удавалось и кирпич ломался, куски складывались в отдельную кучку, а целые кирпичи передавались на очистку двум мужчинам, отбивавшим от них остатки раствора. Перекуры проходили строго через полтора часа и длились не более 10 минут. Также как и накануне, в полдень, немцы вытащили свои бутерброды и пообедали, а затем, столь же неторопливо продолжили работу.

     Вскоре, на площадке выросло несколько аккуратно сложенных столбиков из кирпичей и две небольших кучки мусора. День клонился к вечеру. Немцы прекратили работу, подмели площадку, перекурили, сменили куртки на пиджаки, а сандалии на сапоги, уселись на гружёные досками подводы и отбыли к своим домам.

     На третий день разбор кирпичной кладки был завершён и большая часть кирпича вывезена, для чего из деревни приехало ещё несколько подвод. Затем, та же участь постигла и камни цоколя. К исходу четвёртого дня, когда ударный первый взвод потел ещё над вывозом мусора на свалку, площадка, где ещё недавно стоял второй сарай, была подметена и полита водой из шланга.

     Таким же образом был разобран и третий сарай, после чего бургомистр зашёл к полковнику, вручил ему бутылку шнапса и с чувством поблагодарил за оказанную любезность, заверив, что если возникнет мысль ещё что-нибудь ломать, немецкие друзья всегда готовы выполнить эту работу на тех же условиях.

     Будущий Главный инженер завода, на всю жизнь запомнил невольный урок, уяснив для себя, что до тех пор, пока мы не научимся так же относиться к результатам человеческого труда, не видать нам успехов ни в чём.


                2008 г.