Ситуация. Часть четвёртая

Статная, чуть полноватая, моложавая, а может, и молодая - в этих нарядах возраста не разобрать, игуменья Олимпиада с увесистым серебряным крестом на чёрном монашеском облачении читала в полумраке небольшой комнаты, повернувшись вполоборота к окну, рекомендательное письмо протоиерея Димитрия. Это письмо передала игуменье Марина, несмело застывшая у двери. Закончив читать, матушка обернулась к девушке, печально улыбнулась почти бескровными губами:

- Значит, Марина… Приехала посмотреть, как мы тут живём… А серёжки для кого надела? Не на свидание же собралась. Все эти побрякушки у нас тут ни к чему… Здесь руки рабочие нужны: сено ворошить, за коровами ходить, чистить, мыть, убирать… А у тебя ручки-то вон какие тоненькие да белые… Небось, в музыкальной школе училась?

Марина кивнула.

- Ну, музыкальное образование тоже не лишне, будешь клирояе петь, голос у тебя какой?

- Вроде альт…

- Для канонарха в самый раз. Ладно, поди переоденься, короткое платье у нас не носят, как видишь. И добро пожаловать сено ворошить. Жара стоит, того и гляди сено загорится, а рук не хватает. Его надо быстро разбросать, тебе покажут.

- Я не взяла другой одежды, не подумала…

- А-а, о чём же ты тогда думала, когда сюда собиралась? Впервые в монастыре? Тогда нарядим в то, что прихожане жертвуют… Матушка Мария, - обратилась она к той монахине, что провела Марину от ворот в кабинет настоятельницы монастыря и молча ждала распоряжений, - подберите труднице что-нибудь и к сену приспособьте.

Круглолицая приветливая лет тридцати монахиня Мария почтительно склонила голову:
 
- Благословите, матушка…

- Бог благословит, объясните что да как…

Они вышли. Марину провели в общежитие для паломников – комнату на десять коек, где днём никого не было, все трудились на послушаниях. Матушка Мария достала из шкафа мешок с пожертвованными вещами, выбрала для Марины длинную тёмную юбку, ситцевую закрытую блузку с длинным рукавом, беленький платочек. Марина быстро сняла серёжки, сунула их в кошелёк и в сумку. Матушка проводила её в круглую башню, где хранилось сено и где уже трудились с граблями легко одетые трудницы. Вручили и Марине грабли, рабочие перчатки, и она присоединилась к остальным. Глядя, что и как те делают, стала разгребать жаркое пахучее сено. Несмотря на открытые окошки, дышать было нечем, Марина сразу почувствовала, как по спине струйкой побежал пот…

К утру у девочки поднялась температура – работа в жарком помещении на сквозняках с непривычки дала о себе знать. Несмотря на защитные перчатки, руки были в кровавых волдырях, её бил кашель… «Ну, вот,- думала она,- не успела приехать и на тебе, заболела. Теперь игуменья меня прогонит. Нет, я лучше здесь умру, а домой не вернусь…»

Утром трудницы, так назывались приехавшие не на один день паломницы, заварили ей чаю с недавно сорванным липовым цветом, оставили липового мёду, а сами ушли выполнять свои послушания: кто на кухню овощи чистить, кто ворошить сено, кто коров доглядывать. Разговаривали здесь мало, тихо, шла внутренняя молитва, без которой преодолеть трудности было невозможно, потому что работа для всех приехавших была непривычной, народ собрался городской, не сельский, хотя не только из столицы сюда прибыли по батюшкину благословению – кто за чем, одни хотели испытать себя перед судьбоносным решением, другие - поклониться мощам родителей преподобного Сергия: преподобным Кириллу и Марии Радонежским – чтимой святыне Хотьковского Покровского монастыря.

Марина переживала, что заболела, и не пошла вместе со всеми, а разлеглась тут, но тело так болело, что она была не в состоянии трудиться, как бы ей ни хотелось. Градусника с собой она не захватила, какая температура, не знала, но чувствовала, что вся горит. Решила выпить чаю, пока горячий, да чуть не облилась – ладошки от каждого движения и прикосновения пронзала боль, руки не слушались. Но пить уж очень хотелось, и Марина умудрилась всё же попить чайку. Вспотела, переоделась в свои вещи.

Зазвонил телефон. Мама:

- Маришка, ты где? Мне бабушка рассказала, я просто не верю своим ушам. Что с тобой?

- Ма, со мной всё нормально, не переживай, – Марина поперхнулась кашлем.

- Ты заболела?

- Нет, просто не в то горло попало, - она снова закашлялась.

- Не обманывай, я же слышу. У тебя температура? Мне не нравится твой кашель, я сейчас же приеду за тобой. Нужен врач, с кашлем не шутят!

- Я совершенно здорова, мама. Никуда не надо приезжать. Здесь тоже люди и врачи, и всё здесь есть, если понадобится, конечно.

- Почему ты мне не позвонила? Ты же обещала бабушке!

- Так получилось, прости.

- Далеко этот монастырь от станции?

- Мам, я тебя прошу: не приезжай! Я домой не вернусь, понимаешь?

- Как это не вернёшься? А институт?

- Мне некогда, извини. Видишь, я жива, и всё у меня в порядке! - Марина снова зашлась кашлем.

- Я слышу, в каком ты порядке… Приеду – поговорим…

Через полтора часа мать была уже у её постели:

- Я на такси, собирайся…

- Никуда я с тобой не поеду.

- Мариночка, ты не понимаешь, пневмония – это очень серьёзно, а ты так кашляешь… Врач должен послушать, назначить рентген, посмотреть снимок, это не шутки. Вылечишься – вернёшься, никуда твой монастырь не денется… Одевайся. Там такси щёлкает.

- Ма, оставь меня в покое, домой я не вернусь.

Верочка расплакалась:

- Нельзя так с матерью, доченька. Думаешь, я не переживаю?… Я тут нашла твой дневник… И прочла, что ты меня ненавидишь… Может, ты и права, но я же твоя мать, и сердце у меня за тебя болит, думай что хочешь, но не добивай меня! Поедем домой. Выздоровеешь, я тебе обещаю, держать не буду… Хоть, конечно, институт надо закончить. Мало ли как жизнь сложится. Сейчас ты хочешь сюда, а пройдёт время, захочешь уйти отсюда, и тогда что? Профессия необходима, а время можно упустить… Но это потом, сейчас надо ехать. Там бабушка вся извелась… Давай, поднимайся, детонька моя маленькая…

И эти мамины слова, сказанные дрожащим голосом сквозь слёзы, растопили сердце Марины. Она порывисто обняла мать, обе расплакались.

- Ой, какая ты горячая! Поедем, я тебя вылечу, поставлю на ноги, а потом делай что хочешь…

Марина надела платье:

- Я должна предупредить, что уезжаю.

- Я сама скажу, ты не ходи, посиди здесь, я мигом.

Верочка вышла под жаркое солнце июля, пошла туда, откуда её направили в общежитие к дочке. Она всё объяснила пожилой монахине при вратах, просила передать игуменье, что девочка её заболела и поехала домой лечиться, а потом вернётся.

- Я бы и сама сказала матушке игуменье, да вы же сказали, что она уехала в лавру.

Монахиня, потупив глаза, послушно кивала, мол, всё передаст матушке Олимпиаде…

К дому подъехали, Марина захотела к бабушке, Верочка не перечила, только бы сохранить хрупкий мир в отношениях с дочерью. Бабушка разохалась, захлопотала, градусник сунула Марине под мышку, врача вызвала, в постель дорогую внученьку уложила, грудной сбор заварила, сама рядышком села вместе с Верочкой.

- Мамочка, ты только глянь на её руки, все в кровавых мозолях. Один день ведь побыла… Пианистка наша. Как такими руками играть «Аппассионату»?

- Верочка, всё заживёт, у меня есть солкосерил, он быстро заживляет такие мозоли. Сейчас смажем… Лишь бы температура упала…

Марина, выпив грудной чай, уснула. Мама с бабушкой ушли на кухню.

- Верочка, я тебя прошу… - тихонько начала она, но Верочка тоже вполголоса перебила:

- Мама, мы с Маришкой вроде помирились. Я надеюсь наладить отношения. Это ужасно, что она туда уехала… Как можно было до такого додуматься?

- Так ей отец Дмитрий подсказал. Сама бы она вряд ли додумалась…

- Да ты что?! Так это отец Дмитрий отправил её туда?

- Ты знаешь, что он ещё-то ей наговорил? Что она не будет счастлива в замужестве, что муж будет её бить смертным боем и что выход у неё один – монастырь. Представляешь?

- Да он что, совсем рехнулся что ли? Да какое он имеет право внушать такое восприимчивому ребёнку? Он отдаёт себе отчёт, вообще-то?

- Выпустила пар? Надо пойти к этому отцу Дмитрию и выяснить, зачем он это сделал. Других же он в монастырь не посылает. Сколько там девочек в храме, но почему-то именно твою он отправил в Хотьково. Вот ты сходи к нему и как мать выясни, откуда ноги растут у его рекомендаций, он же ей письмо туда накатал для игуменьи, понимаешь? Всё не просто так.

- Я ничего не знала…

- Вот это ты верно сказала: ты ничего не знала, а должна бы знать. Надо исправляться, Верочка. Вспомни, что ты в первую очередь мать и у тебя есть дочь, которой ты нужна как воздух… а уже потом ты женщина. Поняла?!

Верочка расплакалась:

- Чего ты от меня хочешь, мама?!

Продолжение http://proza.ru/2017/10/29/775