I глава. Концерт

ПРИГЛАШАЕМ НА КОНЦЕРТ ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ГРЭМА, МУЗЫКАНТА ГРУППЫ «ТОЧКА НЕВОЗВРАТА», ТРАГИЧЕСКИ ПОГИБШЕГО В РЕЗУЛЬТАТЕ ТЕРРАКТА В МОСКОВСКОМ МЕТРО. КОНЦЕРТ СОСТОИТСЯ..

Уголок объявления намок и отклеился. Столб круглый и шершавый, поэтому клей не схватился. Моросит мелкий дождь, ветром его сносит в сторону.
Старая улица, храм. Внизу асфальт, как стекло в воде, ночь. Поздно, Каспер сегодня задержался. А работать не хотелось – просто сидел и смотрел, как все уходят, задвигая стулья, придерживая дверь. 
Поздно. Слышно черную душу канала, её мерный плеск о камень набережной. Далеко у перил тени прохожих, одно сплошное движение, людей не различить.

Сергей Каспер стоит один на тротуаре без начала и конца. В темноте видно, как медленно намокает на столбе бумага. ««Трагически погибшего», как же», – думает Сергей. Дождь превращается в снег, летит. Улица с фонарями и светофорами летит, как карусель.

По вечерам Петербург ему кажется ненастоящим. Ветер, снег, река и что-то придуманное вместо стен, чтобы не идти сразу в море. Сергей цепляется взглядом за несколько черных веток, торчащих сквозь решетку.

- «Трагически погибшего», как же.

По тротуару прошла дрожь от разгоняющегося под землей поезда.

 - Апельсинами бы тебя так не размазало. Апельсинами…

Из-за ветра гул метро не слышен, но Сергей чувствует его ногами. Каспер должен бы ехать домой, но не может сдвинуться с места. Он должен быть там, бежать в метро, но не может сдвинуться с места. Главное, Грэм умер. Взорвал поезд и умер.

- Грэм умер, а я – нет. Грэм умер. А ведь это невозможно.

Снег мельтешит перед глазами. Снежинки - колючая муть, чтобы было труднее дышать. Даже фонари больше не освещают улицу, свет выхватывает то немногое, что проступает обычно сквозь отражение в черном окне вагона, если смотреть изнутри: куски зданий, перил… Сергей заметил, что отдирает от столба объявление о концерте. Под ногти набилась бумажная кашица, а он все скребет и скребет. Бумажка почти вся отодралась, но осталась жесткая полоска клея. Сергей убрал руку, спрятал в карман.
 
Самые лучшие вещи в жизни не рассудочны, самые худшие тоже. Ты вынужден просто принимать всё как есть.

Это было в Ледовом. Июль 2002, два года назад. Последний концерт группы «Точка невозврата», они собрали толпы народа. Каспер видел такое впервые. Сашка уже уехал в Москву и никто не знал, что больше он не приедет.

Каспер закрывает глаза: Грэм в костюме шута на сцене, с флейтой. Прыгает, высоко поднимая колени. Шея и лоб блестят от пота. Белки глаз сверкают на загорелом, обросшем лице, но когда Грэм начинает играть, он прищуривает глаза, как от боли. Звук дрожит тугой, плотный. Сашка стоит на одной ноге, высоко подняв колено другой, прижимает губы с флейтой вплотную к микрофону. Энергетика у Грэма бешеная, он держит весь зал за этот микрофон – как будто толпа обратилась в бесформенное животное, а этот микрофон – самая нежная его точка.
Толпа трепещет тысячью пальцев. 
Сергей чувствует, как его тоже понесло куда-то и тащит, и он повис на цыпочках в воздухе, наэлектризованный музыкой. Они в пятом ряду, но никто не сидит на местах, спинки кресел держат их, как воду плотина.
Жизнь и музыка бьют через край, звуки ударов в барабаны становятся ритмом ног и сердец, жизнь и музыка сливаются в одно...

Потом его как будто толкнули в бок: Алиса. Заметил краем глаза, а подумал уже после. Понял, что видит её ещё до того, как повернул голову. Он заметил, что она - не прыгает. Дрожит. Волосы намокли от пота и прилипли к вискам. Кулачки сжаты, глаза закрыты. Будто ей плохо. Сергей трясет её за плечи.  Она шатается, как пьяная, прижимается к нему.
Открывает глаза. Улыбается.

Сергей почти не думает об этом, он на концерте, и вдруг это ретроспективное зрение снова. Она же не на него смотрит. Его она не видит. И не прижимается – обмякла, как кукла. Каспер чувствует, как намокла футболка у неё на спине, лямку лифчика под пальцами. Её рука лежит на его плече, как вещь, у неё приоткрытый рот, глаза далеко. Сергей с силой прижимает её, отстраняет, трясет. Под рукой слабенькое мяско, тоненькие косточки.

…Он понял. Не сразу, но понял. Смешно, до чего смешно, противно. Когда она дрожит, когда как пьяная. И тяжело дышит и бьется под ним, как рыба на суше, потом обмякнет, провалится в сонное бормотание. Вот такие же стеклянные глаза, открытый рот. Сергей перестает её трясти, но всё ещё держит. Потом отпускает. Ставит на место.
Старается сразу забыть, не поворачиваться больше, не думать. Он же не отдаст её обратно. Ни за что не отдаст. Он женится.  …и всё это время звучит музыка. Музыка обрушивается на мир вокруг, смывает его. Будто ломаются невидимые переборки: люди текут через проходы к сцене, задевают коленями и бёдрами за ручки кресел, не чувствуют этого.
 
Сергей Каспер промочил пальто, прислоняясь к столбу. Ветер стих, а снег остался таким же жестким, только падает отвесно. Сергей шагает по улице, к реке. Пальцы в карманах мёрзнут, он перебирает свалявшиеся комки шерсти, пару копеек мелочи, сломанную веточку. Снег идет сверху вниз. Разве это апрель? С волос капает. Иногда то, что происходит, трудно запихнуть в реальность – отдельные куски торчат и плохо состыкуются между собой. Такое бывает – девочки-фанатки кончают на концертах своих кумиров. Это могло быть из-за музыки.

Если сделали концерт памяти – значит, умер, а не пропал без вести. 

Каспер не пойдёт на их концерт, и Алиса не пойдёт. Он не хочет, она это видела. Что б она знала. Что б она думала об этом. О том последнем концерте. Обо всем, что было после.
Пойти на их концерт, значит признать, что он умер.
Один как все.

Его единственный друг, которого он не видел два года.  Его друг, на девушке которого он женился.
Каспер так и не собрался поехать к Сашке в Москву.
Теперь это навсегда.

Потому что Алиса.
   
Алиса - комок в горле от нежности. Уже два с половиной года вместе, а он, как ненормальный. Полтора года женаты, а он, будто не муж. Разве мужья так относятся к своим женам? Он и в этом виноват.
Вчера она дула на его больной лоб.  Наливала воду, таблетка шипела пузырьками, она подождала, пока не лопнули все, и отнесла ему стакан двумя руками.  Торжественная, серьёзная, маленькая. Он обнял её вместе со стаканом осторожно, как цыпленка. Она спросила: «Болит?»

От реки потянуло холодом. Сергей чувствует, что голова сырая и поднимает воротник пальто.

 
Грэм не думал об Алисе. Только не Грэм. Сашка мог уйти вечером на репетицию и не возвращаться два дня. Мог не оставить ей ни денег, ни продуктов– Алина, клавишница, шутя, выговаривала ему потом и носила ей пакеты с молоком и пельменями.

Могло быть хуже - Каспер вспоминает пробу с новым вокалистом. Он был из блюза, смачным, жирным. И таким же смачным был его бас, когда он пел что-то на английском про задницу лошади. Сергей пришел смотреть. Он тогда ещё недавно знал Сашку и старался не надоедать, но Сашка приглашал: приходи, когда хочешь - и он приходил почти на каждую репетицию.
Новый вокалист пел из блюза, и как раз после задницы лошади у Сашки зазвонил телефон.
Сергей переходит дорогу наискосок, почти по переходу, но между полосками зебры. Он хочет пройти короче, чтобы оказаться сразу на углу и свернуть на проспект.

Может быть, с того звонка всё началось. Грэм достал телефон-раскладушку, начал его открывать. Потом передумал и положил трубку – захлопнул телефон, даже не стал слушать. У Алисы такой хрупкий голос. Сергей узнал, хотя слышал ее только один раз до этого. А Сашка сложил телефон одной рукой, как колоду карт и убрал в карман. Потом они ржали над бэк-вакалисткой, которая импровизировала и томно пела «аах», не зная перевода песни.
Сергей бы так не сделал.
Каспер идёт по проспекту, не наклоняя головы, в летящий снег. С одной стороны несутся освещенные витрины магазинов, с другой – машины.
 
Он бы так не сделал. Потом, уже когда Алиса ушла от Грэма к нему – Сергей часто думал об этом. Но она ему почти не звонит.

Сергей смотрит на одну из витрин – там сидит манекен. Он сидит в расслабленной, естественной позе. Но без головы. Зайти бы куда-нибудь – выпить. Сергей ускоряет шаг. Может быть, Сашка научил Алису обходиться без этих звонков. Снег летит быстрее.
 
Каспер скоро примелькался на репетициях. К нему привыкли. Когда он, по своей близорукости, наклонялся слишком близко к нотам клавишницы, – та ему говорила: «Серёжа, фу!» - и все смеялись. Сергей, как теленок, отводил назад свою голову, а клавишница выдыхала через нос. Тонкие крылья её нозрей взлетали презрительно, как ему казалось. Он не носит очков, потому что стесняется быть очкариком. Внизу, по черно-белой дорожке, – будто совсем отдельно, бегали паучки её рук, выгнув полные спинки. Потом, уже сильно потом Серёжа понял, что с клавишницей у него могло что-нибудь быть. Запросто.

Каспер выдыхает облачко пара, чувствует запах шерсти от воротника. Как в детстве мокрой варежкой зажать рот. Он никогда не замечает вовремя таких вещей.

С Алисой было не так. Сергей сначала её сторонился, как девушки Грэма. Она часто бывала на репетициях  - любила сидеть на спинке дивана, наклонившись к коленям – как не до конца закрытый перочинный нож. У неё были непонятные черты лица - нечеткие, запавшие. Она казалось ему похожей на всех знакомых девушек, но и не похожей ни на кого. Сергей всё старался незаметно рассмотреть её получше, чтобы понять, в чём секрет. Она редко улыбалась, почти не разговаривала. Сергей думал, она грустит из-за Грэма.

Когда был перерыв, все курили. Серёжа не курил, и потому бегал покупать газировку, пиво и что-нибудь ещё. Он решил купить что-то для Алисы, чтобы она не грустила. Потом застеснялся и купил для всех – творожные сырки «Рыжик» с вареной сгущенкой. Они были веселые. Сергей даже представить себе не мог человека, который бы не любил вареную сгущенку. Но Алиса даже не посмотрела, а так и сидела, отвернувшись.
 
Каспер захотел сократить себе путь и свернул в подворотню. Лязгает решетка, после белого мельтешения совсем ничего не видно, тихо. Под ногами асфальт и пахнет мочой. Сергею кажется, что сбоку от стены отделилась какая-то тень, и он напрягает шею, пытаясь её рассмотреть. Он раскрывает глаза как можно шире, ничего не видно.  Он старается пройти побыстрее, задерживает дыхание. Потом оборачивается, никого нет. Серёжа свернул не туда. Вместо прохода– тупик. На дне узкого двора-колодца черное небо, которое всё так же несется вместе со снегом вниз. Ничего не видно, если не считать света в окне на четвертом этаже: там голая лампочка и побелка. Сергей смотрит на лампочку. Снег летит сверху вниз. Вот так вот. «Одиночество – это как вот эта лампочка», - думает Сергей, -  «Как двор-колодец. Одиночество – это ты и есть». Сергей бредет обратно, различает свет из проема с решеткой, откуда он пришел. Поворачивает в другую сторону. Сквозной тёмный двор, опять арка. На улице горит фонарь. Сергей выбирается под снег, закрывает калитку. Короткий заключительный лязг язычка замка, вставшего на место, скрип петель. От снега улица блестит и видна во все стороны.  В конце улицы светится вывеска бара. 
 
Серёжа вспоминает, как Алиса первый раз обратилась к нему – про книги. Сашка сказал ей: «Спроси у Каспера». Была переменка на репетиции, короткие перегруженные звуки бас-гитары – громче, тише. Барабанщик, вставая, задел тарелку. Алиса подошла почти на цыпочках.
Спросила книги про художников. Не энциклопедии и не критиков. А чтобы было понятно, как они рисуют. Как вываливается то, что внутри на холст. Что должно произойти, чтобы то, что даже нельзя увидеть глазами, оказалось красками, холстиной - вещью. Картиной. Сережа не помнит, как она сказала. Он плохо её слышал, но он понял.

Дверь бара отворилась тяжелая, с железным кольцом, под старину. Внутри тепло. Просторный квадратный зал, деревянные стулья, массивные, оформленные тёмным деревом балки. Желтый свет ламп над боковыми столиками.  Приглушенные стуки стаканов о стойку.
Можно заказать текилу.
Каспер огибает бар, выбирая место поближе к бармену.

Делает заказ. Вспоминает.
Алиса спросила про художников. Это было во время перерыва на репетиции. Сам Грэм сказал: спроси у Каспера. Алиса подошла и спросила. У неё не было этого её отсутствующего вида. Она смотрела на Сергея снизу вверх – она ведь ниже.  Грэм не знал, что ей посоветовать. Грэм знает не все. Он сказал: спроси у Каспера. Сергей любит вспоминать этот момент. Он любит вспоминать, что он ей ответил. Не колебался ни минуты, ответ лежал в голове готовый, надо было только тщательно произнести. Не запнуться случайно, не сбиться. Бар наполняется шумом и сиянием. Текила согрела, ударила соленым столбом.

Он посоветовал ей почитать письма Ван Гога к брату Тео! И письма Рильке! о Сезанне! У Рильке много писем об искусстве! Но пусть прочтет сначала о Сезанне!

Так он сказал. Сделал паузу, будто отвлекся от своих мыслей и только сейчас припоминал. Хотя он, конечно, сразу вспомнил. Он ответил чуть уставшим тоном. Так, будто ему задают такие вопросы каждый день. Алиса кивнула. Она удивилась, наверно, тому, что он разбирался в таких вещах. Грэм повернул голову. Сергей улыбнулся ему и кинул блокнот с песней. Он брал ноты посмотреть в начале перерыва. Грэм помедлил и улыбнулся в ответ. Не очень ловко поймал блокнот открытой ладонью.

Каспер потом всё думал про Алису. Он чувствовал себя так, будто сам написал книги, которые советовал ей прочесть. Ему казалось, что, как только она начнет читать, она сразу все поймет. О том, какой Сергей есть на самом деле.  Он пришел домой, не раздеваясь, схватил эти книги и стал перечитывать. Думал, как она это воспримет. Что именно привлечет её внимание. Может, ей станет скучно. Начнет читать Ван Гога, пока он был священником, и решит, что это не то. Но ведь это гениально! Он буквально делал то, чему учит библия!  Другие ненавидели его за это. Он даже был отстранен от должности в церкви! Обратит ли она внимание на фразу из писем Ван Гога «Если я хочу действительно похвалить художника, я не скажу "у него большой талант". Я скажу: "у него терпенье вола"»?  Сергей опрокинул в себя ещё рюмку текилы, прижег солью и решил, что он и сейчас так думает. Да, это очень точная фраза. «У него терпенье вола».

…Правда, Алиса ничего не сказала про книги. Так ничего и не сказала. Восхитилась ли она. Вот в чем вопрос. Восхитилась ли она человеком, который смог не только понять Сезанна(забывшись, Сергей отождествляет себя с Рильке), но его поиски единственно верного цвета, его подход «Он делал только то, что он знал, и ничего другого»... Восхитилась ли она? Или нет? Могла она понять, как минимум, неординарность……неординарность, нет, широту мысли…ладно,  не его мысли. Но это не так уж важно. Это могли бы быть его мысли, если бы их уже не записали другие.

Другие великие люди записали его мысли.
Сергей опрокидывает рюмку.
Другие великие люди записали, и умерли.
Они умерли, а он остался. Он остался один. Нет! Он остался с книгами. Это его лучшие друзья.
Потому что у него нет друзей.
Потому что книги лучше.

Сергей берет в рот кусок лимона, лимон щиплет язык. По бару плывут пятна от медленно вращающегося шара под потолком. Лицо бармена, когда на него прыгает одно из пятен, ненадолго превращается в маску чудовища – одноглазого циклопа. В музыке, как ни в чем ни бывало, позвякивают рождественские колокольчики. Бармен недобро смотрит на Сергея этим пятном на лбу из туннеля отражающихся в зеркальной стойке бутылок.

Сергей не помнит, как заказал последнюю порцию текилы. Он зажмуривается перед тем, как её выпить – чтобы не видеть очередного превращения бармена. Из-за того, что он закрыл глаза, к горлу подкатывает дурнота.  Сергей понял, что перебрал.
 
Ладно, хватит. Перестать пить, заплатить по счету и выйти. Не туда. Здесь туалет. Выход справа. Выйти, и пойти отсюда. Уйти как можно дальше.  «Уйти куда-нибудь, где меня нет» - думает Сергей. Сергей идет по набережной. Мосты уже развели. Снег кончился. Большая тёмная льдина врезалась в нерастаявший лёд у берега. Она хрустит несколько раз, тяжело поворачивается и застревает. Теперь только если ледокол... Огни отражений города вздрагивают на холодной воде, далеко. Сергей пытается вспомнить, ходит ли ледокол на этом отрезке. Ходит ли ледокол, такой серый небольшой корабль с острым носом, и режет как попало нетвердый лёд… Вдруг совершенно отдельно, как другому человеку, пришла мысль: А если она не читала?
 
Сергей потрогал лоб, волосы опять намокли. Может быть, поэтому болит голова. Может быть, он уже простыл.

А если она просто-напросто не читала? Они никогда не говорили об этом. Почему она ушла от Грэма к нему? Сергей открыл дверь, она стояла с сумкой. С одной сумкой, и все. Она ничего не говорила, только улыбалась. Первый раз тогда улыбалась ему…

Сергей сворачивает на линию, вдруг, не думая – как будто перевели стрелки. Может быть, дорога слишком прямая. Как сам Сергей. Проспект, некуда деться. А зверь внутри хочет петлять, путать следы... Как будто нужно уйти и нельзя вернуться домой. Не то, что бы нельзя – а не нужно, не теперь.

Сергей всегда верил, что Алиса думает то же, что и он. Что нашла близкого человека. У неё был так намотан шарф вокруг воротника, в него набилась куча снега. Пришлось разматывать и вытряхивать снег, чтобы не растаял. У Сергея дрожали руки, когда он разматывал шарф, он старался очень осторожно, чтобы не задеть. Он был тогда так рад. Он всё говорил, что ужасно рад. А потом они вытряхивали снег в ванну. Сергей доставал тапочки, варил кофе, суетился… Ему было неловко, поэтому он пытался всё время что-то говорить. Он не знал, что говорят в таких случаях. Он говорил о погоде, о том, как греться, чтобы не получить простуду. О том, как он сам однажды очень замерз и чуть не заболел, но выпил водки, грел горячей водой ноги и не заболел… Сергей все говорил, говорил, а она молчала, и чем дальше, тем неудобнее было спрашивать. 
 
На линии Каспер идёт медленнее. На линии меньше света и совсем тихо. Деревья дотягиваются друг до друга ветками, над ними плывут черные облака. Сергей идёт. Впереди бар с рыжей вывеской. Сергей раньше здесь не был. На вывеске что-то про лиса и джаз. Каспер толкает дверь, она проваливается в сигаретный дым. Внутри звучит музыка, очень громкая, в ней слышна разнузданная труба, в проходе толпятся люди, некоторые в шляпах. «Тут можно согреться», - думает Сергей. 

Столики почти все заняты. К Касперу подскочила официантка, спрашивает, будет ли он кушать(Сергей кивает). Официантка хорошо смотрит, на её бледном лице улыбка обведена помадой сладкого оттенка. Она показывает ему свободный столик у стены, с которого ещё не убрали посуду. Сергей спрашивает про гардероб, стряхивая несколько капель с волос ей на воротник, так как пришлось наклоняться, чтобы перекричать шум. Официантка опять улыбается и пожимает плечами. Сергей думает: гардероб, в самом деле, не нужен. Он просит текилу и перекидывает пальто через спинку стула.

На маленькой сцене играют свинг. Квартет разогрелся и гонит в полтора раза быстрее, чем нужно. Контрабасист в черной, низконадвинутой шляпе, щиплет струны и ловко вертит контрабас. На шее его выступил пот, глаз из-под шляпы не видно, длинная, от уха до уха улыбка похожа на улыбку чеширского кота. У трубача густые кудрявые волосы, забранные в хвост, и такие же густые рыжие баки. Он выдувает соло из огромного живота в трубу, и тут же поет хриплые куплеты, наклонив голову вбок и отбивая ногой ритм. Флейтист - смазливый чернявый мальчик, похож на испанца. Он единственный из группы одет в белую рубашку и брюки, не без умысла. Сергей увидит потом, как женщины дарят ему розы. Слишком худой белесый парень с харизмой и внешностью Арлекино играет на банджо, быстро-быстро перебирая пальцами  - так быстро, что иногда они исчезают из поля зрения, как крылья стрекозы. Играет Арлекино, сидя на стуле, но энергия собственной игры иногда как будто подбрасывает его в воздух.

Все вместе это именно то, что нужно. Официантка принимает заказ на текилу и неожиданно присоединяется к бэквокалу на припеве. Как раз то, что нужно, чтобы отвлечься. Сергей слушает и чувствует, как от алкоголя и музыки у него разгоняется кровь. Вокруг все подпевают, двое пытаются танцевать, но очень мало места. Официантки знают посетителей по именам. Сергей тоже начинает подпевать, а потом опять подзывает официантку, чтобы она наклонилась как можно ниже(такой шум!) -  и, вдыхая запах помады(действительно сладкий), заказывает ей в самое ухо эскалоп и картошку по-деревенски.

Так проходит час или два.  Картошки мало. Сергей делает знак повторить. Официантка, решив, что понимает его, повторяет текилу. Сергей мысленно махнул рукой  - почему бы и нет. Концерт закончился, но включают что-то ещё, что-то из старого черно-белого джаза. Музыканты не спешат уходить – их тут все знают, и они присаживаются за соседний столик, за которым тут же становится очень шумно. Голова Сергея увеличилась, отяжелела, и нуждается в опоре на ладонь. Сергей пытается перекричать шум, требуя кофе, но официантка не услышала его и приносит опять текилу. Сергей покорно выпивает, но потом сразу платит по счету и встает, преодолевая дурноту.

Лестница дается с трудом. Всё заволокло сигаретным дымом, выход с приоткрытой дверью опасно наклонился и сползает набок. Ещё немного, и железная рама косяка не выдержит. Сергей застегивает пальто уже на улице. Свежо. Он сосредоточенно смотрит на пальцы с пуговицей, старается попасть в петельку. «Мне нужна…свобода», - пуговица проскальзывает в петельку.. – «Мне нужен… настоящий я». Серёжа одолел уже три пуговицы. «Мне нужна любовь Алисы...» - он морщится, потому что мысли опять повернули не туда. Но теперь уже поздно.
 
 «Она пришла-то, потому что он уехал в Москву и забыл её предупредить»- думает Сергей, нетвердо ступая на тротуар. Он пытается шагать ровно, но его заносит в бок. «Тварь. Собака. Сука. Она. Просто нашла место, где теперь ночевать. За квартиру-то нечем платить. 
Ей просто нужно было место, где переночевать. Наверно, он не оставил ей денег. Забыл. Он мог. Он все мог».

«Ха-ха-ха» - смеётся Каспер, хватаясь сразу покрасневшими от холода руками за ограду вдоль тротуара. – «Ха-ха-ха, имел он вас всех. Так вам и надо, суки. Так вам и надо…». Сергей упал. 

Он падает на четвереньки, успевая удержаться на руках, но пачкает полы пальто и больно ударяется коленом. Ботинки тоже в грязи. Сергей пытается вытереть руки платком, потом бредет, прихрамывая, к ближайшему газону, на грязной жиже которого лежит тонкий, как масло, слой свежевыпавшего снега. Он промокнул пальцы и еще раз вытирает их платком, потом осторожно, ребром ладони, пытается зачерпнуть снег. Ничего не получается, рука опять измазалась. Сергей выругался и смотрит на свою грязную руку какое-то время, не видя её. Достает платок и вытирает ещё раз. Грязь осталась, но рука очень замерзла, он прячет её в карман.  Поднимаясь с корточек, кое-как отряхивается и бредет дальше.

«Как-то всё…как-то всё не так», - думает Сергей. –«Как-то все не так. Хожу ночью. Пью. Смотрел на официантку-дуру. Упал. А жена даже ни разу не позвонила». Его по спине пробила дрожь – не понятно, от чего больше - от холода или от одиночества.

«Ей наплевать!» - Серёжа идёт почти прямо, но ставит ноги как попало, просто, чтобы наступить, чтобы куда-нибудь идти. – «Ей на все наплевать! Особенно на меня».  Он пытается осмотреть себя: насколько сильно видна грязь. Но разглядеть что-либо очень трудно. «Наверное, я сам в этом виноват» - думает Сергей. Мимо бежит собака. Запахло псиной, шерсть на одном боку у собаки свалявшаяся и грязная, но морда кажется улыбающейся из-за высунутого языка. Фонари еле тлеют. Сергей наступает в туман над мостом. Он думает, что скоро утро. Голова пустая, находится где-то высоко.
 
«Мои глаза – серые», - считает Серёжа, - «никогда не синие, никогда не голубые. Мои глаза – серые», - Каспер сворачивает на проспект и идет к морю. «А у Грэма были синие глаза. Очень синие. Выгорели почти до белого. Как летнее небо в жаркий день.  Но они были – скорее, синие». Впереди ничего не видно, но море уже там, за черным асфальтом, на которым заканчивается дорога – черная вода.

Черная вода, которая умела не кончаться и не начинаться – черная вода была всегда. Сергей и раньше иногда приходил сюда. Он любит это место. Здесь хранятся его сны, воспоминания, и смутное «я - это я». Там, где была черная вода его души - его глаза были серые, серые, как песок ночью. Тут он не встречал ни Грэма, ни Алису, ни даже себя – как не отбрасываешь тени ночью, так он не вспоминал о себе, он понимал и принимал всё, как есть.

Жизнь кажется далекой в Час Быка. Далекой и ненастоящей. «Грэм умер» - думает Сергей, - «Скорее всего, он умер. Скорее всего, именно так». Каспер изо всех сил пинает песок носком ботинка, песок разлетается где-то в темноте. Сергей слышит, как часть песка просыпается в воду. Раздается глухой быстрый всплеск, по этому всплеску можно определить, что вода - совсем близко. Гораздо ближе, чем он рассчитывал. Наверно, совсем сошел лёд. «Мой опыт подсказывает мне, что Алиса совсем не беспокоится о том, что меня так долго нет», - думает Сергей, представляя себя кем-то другим.  – «Мой опыт. В том-то и дело». Сергей думает, что опыт похож на улитку из басни, которую зайцу никогда не перегнать. На мерзкого слизняка по имени «Серёжа, она тебя не любит».

Фу-фу-фу, как это глупо – думать об этом. Думать об этом в 5 утра. Небо бледнеет где-то сначала за мокрым ухом Каспера, потом между фонарями становится чуть тоньше и прозрачнее. Сергей бредет обратно.
 
Он идет, приближая к себе город, прижимая город к глазам. В начинающемся свете можно различить прямые серые дома. Так живет в тебе только то, что знаешь. Чувствуешь поверхность города, как щеку внутри языком. Знаешь, как солнце утром ходит от стены к стене. И крыши на восходе – вырезанные ножницами. Потом зажигаются окна, цветной мармелад в сером камне.  Они смотрели на эти окна вместе с Алисой. Потом он целовал её вот тут, на углу. У нее сбилась шапка, она закрыла глаза и не обратила внимания, что та вот-вот упадет. Сергей поймал шапку и погладил её коротенькие волосы. Сергей подумал тогда, как они выглядят со стороны –  он запрокинул её голову и пьёт посреди тротуара. Он - высокий, она – низенького роста.  Как дрожал мост через реку, когда по нему проходил трамвай, а Сергей вел Алису по поребрику за руку, такую маленькую и невесомую. У неё соскальзывала перчатка с пальцев, обманывая руку пустым прикосновением…
 
Каспер идёт по Васильевскому, ссутулившись, как старик. Балконы и барельефы похожи на остатки тумана, прилипшие ночью. Сергей сворачивает на набережную. Небо становится одного цвета с водой в Неве. Сейчас как раз то время года, когда по ней ещё течет иногда тяжелый лёд,  но над городом уже огуречно пахнет корюшкой. «Скоро будет праздник корюшки, а мы уедем» - думает Сергей. Все быстрее носятся чайки. Сергей вдыхает полной грудью, потягивается. От алкоголя остался горький привкус, легкая тошнота. Сергей стоит у парапета и смотрит на чаек: невысоко подлетая, птица ныряет за мелкой рыбешкой и мусором. Точно так же летом шпана у Петропавловки ныряет за монетами.  Пахнет морем. Пахнет талым снегом. Небо бледнеет, накрапывает мелкий утренний дождик. Ещё чуть-чуть, и выплывут из тумана мосты.