9. Правда

  Втроём они долго шли молча. Ицка если и поняла, что между молодыми людьми нарастает напряжение, вида не показывала. К тому же, она страшно устала от сумасшедшего бега и еле передвигала полные ноги. Не договариваясь вслух, Авиталь и Элам провожали её до дома.

  Солнце клонилось к закату; обычно в такое время город был полон движения, но сейчас улицы опустели и затихли. Весть о том, что произошло на ипподроме, скоро облетела город; люди попрятались по домам.

  Когда они пришли к дому Ицки, на стук долго не отвечали. Наконец дверь отперла женщина с сердитым лицом и крикнула кому-то в комнаты:

— Это Ицка и Элам с невестой.

  «С невестой», — глухо отдалось в ушах Авиталь, и в сердце её вонзился ещё один нож.

  Хотя женщина и спросила стоящих у порога, не хотят ли они зайти, вид её показывал: гостям она не рада. Элам вежливо отказался.

  Едва за Ицкой закрылась дверь, Авиталь скорым шагом полетела прочь, Элам молча пустился за ней.

  ***

  Впереди тянулись и петляли пустые узкие улочки. Авиталь почти бежала не разбирая дороги; слёзы застилали глаза. Она знала, что нужно выговориться, выслушать Элама; но идти домой с ним рядом и тем более говорить с ним там в  таком состоянии она не могла. Элам как тень следовал за ней. Наконец они выбежали на базарную площадь.

  Здесь тоже было пусто. В пыли валялись обрывки тряпок, гнилые фрукты, мусор. Обессиленная, Авиталь присела на один из камней, на которых в базарные часы сидели торговцы. Элам остановился перед ней, опустив плечи. Ещё не было сказано ни слова, а уже было ясно, что сейчас свершится над Эламом суд и что заплаканная худенькая фигурка, в изнеможении опустившаяся на камень, — не жертва, а судья.

  Авиталь подняла на Элама глаза. Губы её дрожали.

— Так ты друг этим римлянам... — начала она.
— Можно сказать и так, — глухо ответил он, — но если хочешь знать правду, дай мне всё объяснить.

  То, что дальше рассказывал Элам, никак не укладывалось в голове. Элам знает этих воинов давно; он и ещё несколько евреев играют с ними на деньги. Где? В одном заведении, куда Авиталь он не водил. Как часто? Тут Элам опустил голову, но лгать не стал; она поняла — часто. Этот его огромный выигрыш — первая опрометчивость за долгие месяцы.

  Как-то знакомый привёл Элама в игорный дом. Элам потихоньку вливался в компанию и поначалу больше проигрывал, не привлекая внимания и не вызывая неприязни. Потом, когда освоил игру и некоторые тонкости, внезапно обнаружил, что при верном расчёте и некоторой сноровке он может выигрывать чаще. В несколько месяцев Элам  втянулся в игру так, что римляне признали его совсем своим. Этот огромный выигрыш был грубым просчётом азарта: нельзя было позволять себе выигрывать так много за раз. Разумеется, римлянам это не понравилось.

  Всё это Элам выговаривал невнятно, отрывисто. До мучительной минуты откровенности с Авиталь он ни разу не посчитал игру на деньги чем-то нехорошим, но теперь, под ошеломлённым взглядом любимых, влажных от слёз глаз, слова правды выходили из него с зацепками. Да, он играет на деньги с римлянами, а друзья они ему или нет — решать ей.

  Авиталь опустила ресницы; по влажным бороздкам на щеках прокатились ещё две капли. Она подняла на Элама искажённое от боли лицо и выдохнула:

— Зачем?..

  Элам опустился на камень рядом. Зачем он играет? Она не поймёт. Может, и ради денег. Конечно — да! Но не только, не из-за них. Он и сам толком не знает. Авиталь молча глотала слёзы. Ещё не всё было спрошено, и она чувствовала, что вот сейчас, после одного рокового вопроса ей станет ещё больнее.

— Кто такая Верoника?

  Элам поднял голову и ответил глаза в глаза:

— Я не виделся с ней с того времени, как познакомился с тобой.
— Это правда?
— Почти.
— И ты с ней...
— Да.

  Вот теперь было сказано всё. Мир рухнул. Не было больше Элама, которого она знала. Был чужой, страшный человек, с которым она помимо воли связана какими-то крепкими невидимыми канатами. Мать Ицки — женщина, которую Авиталь прежде и видеть не видела — знала о ней как о «невесте Элама». И все, все вокруг даже не сомневаются, что невеста она ему и есть!

  А она не только не невеста, она ему никто; она год встречалась с человеком, о тайной жизни которого даже не догадывалась; которому не нужно было невесты, потому что была любовница. Авиталь закрыла лицо руками, из груди её вырвался стон.

  В эту минуту Эламу стало страшно. Ещё идя сюда за Авиталь, он знал, что сказать ей правду будет очень тяжело. Но случилось вдруг то, чего он не ожидал от неё, а от себя.

  Ни разу не осудил он себя за приятельство с римлянами и не считал игру с ними чем-то предосудительным. Свою недолгую связь с красивой и глупой Вер;никой, случившуюся после знакомства с римлянами, Элам выбросил из ума и сердца. Если и приходили к нему поначалу колючие мысли о том, что он не так чист, он заглушал их тем, что всё, что было с Вероникой, была фальшь, игра; а с Авиталь у него всё настоящее, а о прошлом нужно забыть, и поскорее. Он и не вспомнил бы теперь римлянку, если бы о ней не напомнил тот идиот на стадионе.

  Но здесь, на грязной базарной площади, открыв любимой тайное, он вдруг увидел его совершенно другими глазами. Он внезапно ощутил себя таким подлым и грязным по сравнению с Авиталь, что ему стало жутко. Она, чистота, свет и радость, эта такая родная ему девочка сидела перед ним с разбитым им сердцем и горько плакала; и всё кончено; и сегодня он её потерял.

  Лицо Элама мучительно перекосилось, в глазах заблестели слёзы, и он прямо в пыль упал перед ней на колени.

— Тали, прости меня! Что я наделал! Я обещаю тебе, что не буду больше играть с ними на деньги. Авиталь! Я люблю тебя. Теперь ты знаешь всё...

   Он целовал ей руки, и она чувствовала, как его слёзы капают ей в ладони. Элам поднял голову, нашёл её глаза и с болью и страстью произнёс:

— Я жить не смогу, если мы расстанемся.

  Вокруг молчала пустая площадь, под ногами валялся мусор, над головами темнело небо. Слёзы кончились и больше не текли; уставшее лицо Авиталь было похоже на маску. Перед ней на коленях стоял Элам, вжимая лицо в её похолодевшие ладони. Хриплым голосом Авиталь отрешённо спросила:

— Как же черноглазая? Я думала, что до меня у тебя была только она... Что же эта Верoника?

  Элам поднял лицо и что-то ответил. Смысл был: одно другому не мешает. На то, что было с римлянкой, не нужно чувств. Но с той он распрощался почти сразу после того как узнал её, Авиталь.

  Он не лгал, она видела. Задумчиво она произнесла:

— Отчего же ты до сих пор не пришёл обо мне к отцу?

  Ни за что в жизни не позволила бы она себе задать ему такой прямой, такой неправильный для девушки вопрос, но сейчас ей было уже всё равно. Элам открыл ей сегодня всю правду; какой смысл притворяться, будто это её не тревожит...

  Но после произнесённых слов сердце, казавшееся ей уже совсем окаменевшим, снова больно сжалось. Рвались последние нити надежды, что Элам сам, как и положено мужчине, произнесёт заветные слова.

— Я люблю тебя, Тали, — возразил Элам. — Мы поженимся, обязательно поженимся. Я скоро приду к твоему отцу и ты будешь моей навсегда. Ты простишь меня?

   В глазах его, обращённых к ней, светилась нежность и просыпалась надежда. Её глаза были сухими и тёмными, только где-то в глубине дрогнула и порвалась невидимая натянутая струна.

  Не так представляла она это предложение. Всё-таки вышло, что она сама вынудила его. Что ж... «В жизни не всегда бывает так, как нам хочется», иногда повторял отец.

  Раньше эти слова вызывали в ней только негодование на отцовское смирение перед судьбой, но сейчас, когда, как ей казалось, все мечты были растоптаны, а дальше нужно было как-то жить, она признала их кроткую мудрость.

  «Скорей бы уж тогда пожениться», — хмуро подумала Авиталь.

  Дома, после того как Элам проводил её, вытерпев насупленное лицо отца, причитания и упрёки матери за позднее возвращение, Авиталь не раздеваясь бросилась в постель, как в убежище.

  Долгим был её разговор с Эламом. На небе уже зажигались звёзды, когда они шли домой. Она снова представила себе его лицо — счастливо освободившегося от тёмных тайн человека. И несмотря на то, что скрытного больше между ними не было, на сердце её стало ещё тягостнее. Уже проваливаясь в сон, Авиталь почувствовала себя крошечной песчинкой, которую всасывала во мрак страшная пропасть. Она вздрогнула, открыла глаза и, пытаясь столкнуть с души ставший ещё тяжелее камень, прошептала: «Скорей бы уж тогда пожениться».

  ***

  Эламу не хотелось возвращаться домой после того, как он проводил Авиталь. Он вернулся на базарную площадь и под чёрным уже небом, усыпанном звёздами, сел на тот самый камень, на котором час назад сидела она. Грудь его дышала свободно. Авиталь, которую он любил больше всего, простила его, и, несмотря на происшествие на ипподроме, он был цел и невредим...

  Да, ипподром. Тут Элам вспомнил, как спешил к ней через толпу застрявших в проёме людей — спасти, защитить, вывести — и как она резко выдернула плечо из-под его руки. Вспомнилось красивое лицо Децимуса, которому он всегда втайне немного завидовал, его почтительное приветствие ей и её внимательный взгляд на римлянина. Вспомнились её слова вот здесь, на этом камне, её сухие холодные глаза... И Эламу стало не по себе. Он, вытащивший её из толпы, уберёгший от угрозы быть оскорблённой, ощупанной, задавленной; спасший, наконец, от смерти! — он вместо благодарности получил упрёки.

  Он открыл ей сегодня всё своё сердце, ожидал понимания и сочувствия, а в ответ получил лишь несуразные женские придирки к его оттяжке сватовства. Какая разница, когда он придёт к её отцу просить её в жёны! Если любит, ей должно быть всё равно, когда будет исполнен этот так мало значащий для настоящего чувства обряд.

  И потом, не так оно просто — взять и придти свататься. Нужно обосноваться, стать независимым от отца и, если получится, от Элиава. До юбилейного года далеко, а он присмотрел небольшой дом, который вот-вот продадут, как он ждёт,  небывало дёшево в уплату за долги непутёвые хозяева. Вот-вот у него будет капитал, необходимый для этого, а игры с римлянами помогли собрать то, что нужно, гораздо быстрее. А посвататься сейчас — значит, зарубить начатое на корню. Посвататься значит сразу жениться, а это семья, дети, бедные родственники жены, которых, кто знает, тоже, может быть, придётся тянуть на себе. Посвататься сейчас — значит остаться на побегушках у Элиава до конца дней, а этого он точно не хочет. Он сам может стать Элиавом, всего-то нужно подкопить ещё немного и — готово! — он сам себе господин. И как это всё просто, ясно и очевидно, и как только она не понимает, ради чего много большего он ждёт!

  И тут Элам почувствовал себя уязвлённым. Холодок, и раньше смутно проникавший ему в душу, ледяной иглой проткнул вдруг ему сердце.

  «Да она думает только о себе!» — сказал внутри чей-то голос.
 
  Элам резко встал, пнул валявшийся рядом огрызок яблока и быстрыми шагами пошёл прочь с грязной площади.

http://www.proza.ru/2017/12/17/199