12 месяцев

 




12 месяцев, last performance

Хорошо вечером в русском зимнем лесу. Бытовой мусор завалило чистым снегом, а пеньки после срубленных елочек капитально замело. И они выглядят этакими симпатичными сугробчиками. Зато уцелевшие хвойные деревья украсило игристым инеем, и они безмолвно хороводятся вокруг мрачноватых дубов и по-зимнему печальных берёзок. Небо вызвездило без всякой халтурной булды, и по нему, подбоченясь, вышагивает молодой месяц.
И тишина!
Но, чу: где-то образовалось движение. Так это, едрёна плесень, натуральный русский волк! Только какой-то он тощий и облезлый. А то: весь промысел на зайцев и прочую съедобную дичь приватизировал медведь, сучий потрох. А куды волку супротив медведя? Не резон, право слово. Осталось, правда, кое-что из неприватизированной хозяином обосранного русского леса живности, но это всё были крысы и козлы, размножившиеся в их округе в невероятном множестве.
Сначала волк хотел поправиться козлятиной, но это оказались не козлы, а чистые отморозки. И первый из них, на кого волк попытался разинуть пасть, так отделал серого бедолагу, что тот начисто позабыл о своих скоромных предпочтениях и одно время пытался есть сырое лыко. Лыко не лезло в горло, и волк через силу начинал вспоминать о былых временах. Однако после козловой разделки память глючила, и перед мысленным взором серого хищника мелькали серые козлики в виде перестроечных комсомольских активистов, которыми рулила жуткая бабушка в виде Валерии Новодворской.
От таких несуразных ретроспективных аномалий, усугублённых неудобоваримым лыком, волк совсем съезжал крышей и пытался разнообразить своё меню крысами. Но крысы, заразы, в их лесу оказались сплошь мутантами. Они, то есть, могли жрать всё подряд, а вот их – ни одна собака ни-ни.
«Вот, блин, житуха настала», - с тоской подумал волк и навострил уши: где-то кто-то о чём-то спорил. Причём спорил по-человечески, на два голоса. А так как питаться человеками медведь не запрещал, то волк навострил не только уши, но и лыжи. Типа, условно говоря, потому что какие у волков на хрен лыжи? Особливо в теперешние времена, когда лыжи кусаются, а налог на сезонную линьку ещё не уплочен…
«Вот именно», - подумал волк и зябко передёрнул лопатками под ещё летней шкурой. Ему удалось одолеть подъём на некрутой бугорок, откуда открылся прекрасный вид на место человеческого спора. Спорили двое: какая-то полудохлая девица в пёстром китайском барахле из сэкондхэнда на синтепоне и здоровенный солдатик в демисезонном камуфляже. Спорящие столкнулись на узкой тропинке, хорошо освещаемой молодым месяцем, и пытались согнать один другого с протоптанного пути. Девица держала на плече сухой сосновый ствол в два куба отборной строительной древесины, а солдатик размахивал нехилым топором.
- А, ну, вали отселе! – хрипел солдатик простуженным горлом. – Сказано, послан я самой королевой за новогодней ёлкой! Некогда мне, в общем, с тобой, хабалкой, препираться…
- Сам вали! – задорно отвечала девица. – А то как двину щас бревном в лоб, враз из твоих ефрейторских глаз генеральские звёзды посыплются…
- Вот, сволочь! – бессильно ругнулся солдатик и попёр в обход. И то: ведь он был хоть с топором, но куды с топором супротив цельного бревна? Да ещё в руках такой обозлённой особы? В общем, побухал солдатик своими сапогами по полуметровому снегу, но потом-таки изловчился и пихнул расслабившуюся девицу в бок. Девица хряпнулась вместе с сосновым стволом на другую сторону тропы и принялась с умением дела витиевато материться. Солдатик отвечал весело и на ходу: сроки, видать, поджимали, да и мериться силами с неадекватной мамзель ему не хотелось. А мамзель снова взвалила бревно на плечо и похрупала восвояси.
- Эге! – потихоньку молвил волк и дал задний ход. Он понял, что ни с солдатиком, вооружённым топором, ни с полудохлой девицей, лихо размахивающей шестипудовой деревяшкой (1) , ему ни в жизнь не справиться.

А тем временем в метрополии, да в самом её центре, в огромном дворце, освещённом всевозможной иллюминацией, полным ходом идёт подготовка к празднованию очередного Нового года. Слуги, лакеи, секретари, фрейлины, ловчие, кравчие, логисты дворцового столового серебра, менеджеры по поставкам королевского продовольствия и прочая прихлебательская сволочь так и снуют, так и снуют. Полотёры сбились с ног, повара умаялись от жара и изжоги, декораторы орут друг на друга.
- Где ёлка, чёрт вас побери совсем? – визжит один, весь в голубом, мужик – не мужик, баба – не баба.
- Пасть захлопни, - солидным басом отвечает другой. Или другая, потому что в женском платье, но с мужицкими замашками.
- Вон, тащится, сучий хвост! – радостно загомонили другие, разношёрстная дюжина педерастов и лесбиянок.
- Скорее, скорее, ой, не могу! – пищит первый. – А то сейчас королева спустится в зал, а ёлка всё не наряжена…
- Авось не спустится, - успокаивающе басит вторая. – У неё занятия с профессором. Ещё минут сорок, не меньше…
- Ой, не успеем!
- Да успеем, успеем!!!
- Да заткнитесь вы, чтоб вас…

Всё верно, королева всё ещё учится. Но с профессором, потому что негоже ей, целой главе метрополии заниматься с каким-нибудь учителишкой, закончившим не то индустриальный факультет педагогического университета, не то начфак аналогичной академии. Да и профессор у нашей королевы не хухры-мухры узкоспециализированный геоботаник, а целый физико-технический универсал со знанием прикладной хореографии и нано-лингвистики.
Во как!
Однако он учит королеву азам арифметики и начаткам правильной речи. А потому, что королева всю жизнь – до тридцати лет – профессионально занималась спортом, достигла в том спорте самых высот, но с остальным – типа, умственным, – образованием, таки подотстала. И как не подотстать? Ведь наша юная королева занималась не каким-то конькобежным спортом, где только жопу отъесть и – шевели булками, а целой художественной гимнастикой. А это, мы вам доложим, такая штука, где даже десятиборцы пасовали. Мы уже не говорим о штангистах.
Кстати, о них.
Сунули на спор одного такого рекордсмена из полутяжей в эту самую гимнастику. Здоровый такой бычара, начал с ленты, попрыгал, попрыгал – ничего. С мячом тоже разбодался на троечку с минусом. Но как дошёл до обруча и – таки спёкся.
Это мы к тому, что королева в описываемой нами реальности – что надо! Типа, красивая, здоровая, сочная, и ежели эти её параметры сравнивать с рембрандтовской Данаей, то тьфу на Данаю. Потому что лицо у бывшей гимнастки – ай-я-яй! Волосы – уй-ю-юй! Но с головой в целом – проблема. Вернее, не с ней самой, а с тем, что внутри неё. Вот и учит её наш профессор уму-разуму, но осторожно. Потому что у королевы нрав крутой и, если что не так, или харю профессорскую начистит, или, ещё хуже, уволит на хрен без выходного пособия. А профессор, можно сказать, только жить начал. Поскольку бывший НИИ, где он морил подопытных лягушек с помощью гироклизмы, накрылся медным тазом, а тут такая служба. Да ещё королева обещала всем бюджетникам (и ему, профессору) в следующем году содержание подправить…
Короче говоря.
На теперешнем занятии, на котором мы застаём нашу замечательную королеву и нашего универсального профессора, речь идёт о таблице умножения и сложносочиненных предложениях. Королева, ясное дело, капризничает, а профессор терпит. Да тут ещё этот, заместитель королевы по общим экономическим вопросам, хрен собачий. Разрешите, дескать, отвлечь ваше королевское внимание очень нужной бумагой. И делов-то: подписать эту сраную бумагу. Однако подписать нужно в текущем году, чтобы впарить в отчёт перед вёрсткой очередной – на следующий год – сметы на всякие экономические нужды.
- Ну, что там ещё? – дует губы королева.
- Да всё пучком, вашчиство, - лебезит заместитель, - нам тут игровой теремок для деток персонала иностранный подрядчик соорудил, просит миллиард евроефимок (2)  за работу. В общем, черканите что-нибудь одно из трёх напротив запрашиваемой суммы: не то списать, не то сделку аннулировать, не то выставить рекламацию. Ась?
- Какого ещё хрена аннулировать рекламацию, - засопела королева, - списать…
- Ну, вот и славненько, - пропел королевский вороватый сановник, помахал бумагой для просушки свежей резолюции и испарился.
- Да к… да ч… эт... х… зна… чё! – заперхал профессор, враз утратив своё благодушие. В общем, полез в пузырь. Терпел, терпел, соглашался с семью восемь сорок восемь и с шестью три тридцать три, не возражал против восклицательного знака для разделения двух простых предложений в сложносочинённой конструкции, а тут – полез. Но как не полезть, когда его вот какие завидки взяли! Ведь он-то знал, что теремок стоит пятьдесят тысяч, иностранец просит двести тысяч, однако взялся составить документ на миллиард, из которых возьмёт себе ещё пол-лимона, а остальные распилят проходимцы из королевского департамента по общим экономическим вопросам.
- Ваше королевское величество! – вопил учёный муж и завистливая скотина. – Как можно?! Вот так, одним росчерком пера, списать целый миллиард на копеечное дело, которое и выеденного яйца не стоит! А ведь те деньги, которые снова сопрут из бюджета ваши подчинённые мерзавцы, можно было бы пустить на более благородные дела. Во-первых, четверть миллиарда вы могли бы направить на строительство нового филиала исследовательского центра в теме девулканизации критически опасных геотермальных скважин…
В данной теме, надо сказать, трудился сын профессора, поэтому поросячий интерес присутствовал налицо.
- …Во-вторых, от хронического недофинансирования гибнет такая нужная нашей метрополии академическая отрасль, как теоретическая индексация атмосферных потерь в результате разрастания озоновой дыры, и нет бы дать руководителю отрасли триста миллионов двести пятьдесят восемь тысяч ефроефимок…
Вышеупомянутой отраслью рулил зять профессора, и ему – зятю – вот как пригодились бы триста миллионов. А на остальные – ровно по смете – он мог теоретически индексировать известно что. В общем, ещё один поросячий интерес. А их у профессора насчитывалось – навскидку – штук восемь. Ну, по количеству ближайших родственников и самого себя.
- …В-третьих, - попытался продолжить он, но королева не дала.
- Молчать! – рявкнула она. – Ты-то чё так раскипятился, старая жопа?
- Так я же за общее дело, - заюлил профессор, - и для общего блага. Вот, взять, к примеру, наш гадский климат. Резко-континентальный, между прочим, с уклоном в арктическую сторону. Так почему бы нам не потратить сто миллионов на строительство научно-предпринимательского центра взаимной компенсации сезонных контрастов. А к центру присобачить специальный институт изучения циркуляции микроклиматического баланса в условиях базовых колебаний атмосферных рефлексов…
- Молчать!!! – пуще прежнего завизжала королева. – Морду набью, падла! Ты чё, решил до мигрени меня довести перед Новым годом? И чем тебе, сучий колпак, наш климат не нравится?
- Но ведь я всё к тому, чтобы лично вам лучше стало, - в свою очередь пуще прежнего заюлил меркантильный профессор, - так вы зимой огурчики из парников едите, а так – они будут расти в открытом грунте круглый год. Или клубника. Или цветы…
- Да пошёл ты! – рявкнула королева. – Я и так могу лопать всё что угодно с любого грунта. Стоит только глазом моргнуть. И были бы деньги. А их у меня навалом. И любые цветы могу себе заказать в любую погоду…
- А вот и не любые! – совсем сбрендил профессор.
- Любые!
- А вот и не любые!
Профессор моментально проинвентаризировал свои знания по ботанике и радостно выдал:
- Подснежников, ваше величество, вам о сю пору ни в жизнь не достать!
Да, голова у профессора варила качественно: ведь назови он ландыш – так его у любого цветочного спекулянта в любое время года навалом. Или, ещё проще – орхидею, каковую редкость наша королева могла запросто выписать из любого уголка планеты. А вот подснежник – извините, подвиньтесь! И пусть в ихней метрополии начало зимы, а где-то, согласно широтной разнарядке на климатические зоны, начало весны, всё равно там нет никаких подснежников. Потому что смешно себе даже представить дико растущий подснежник в джунглях бывшей Северной Родезии или срединной Аргентины. Где не то что подснежника, но и снега отродясь не водилось.
- Подснежников, говоришь?! – не на шутку раззадорилась королева. – А, ну, позвать секретаря по связям с общественностью!
Сказано – сделано. И через пять минут секретарь писал исторический указ о том, что королева гарантирует любому старателю адекватно объёмный обмен золота на живые подснежники. Типа, корзину емкостью полтора четверика (3)  с подснежниками на аналогичную корзину золота. И настоящего. А не того, какое наловчились делать в их метрополии из китайского мельхиора с добавлением индийской киновари.
Да, в настоящем указе присутствовало одно условие: подснежники обменивались на золото только в том случае, если их доставят до наступления Нового года.
А ещё через пять минут вся метрополия знала об указе. И все, как один – за исключением в жопу пьяных – начали чесаться. А то! Ведь подснежник – он – что? Да – тьфу и ничего больше. А золото – ого-го! К тому же настоящее. Одна беда: на дворе мороз за двадцать, снега по пояс, да ещё к вечеру задувать стало. Завируха, в общем, затеялась знатная. Да и хрен бы на них, на мороз со снегом и завируху, однако любой дурак в их метрополии знал, что нет сейчас ни в одном лесу никаких подснежников. Однако продолжали чесаться и прикидывать: как бы, блин, раздобыться хотя бы небольшим туеском этих негодящих цветочков?
Среди данных граждан замечательно сказочной метрополии обреталась некая семья, состоящая из дебёлой бабы, её дочери и падчерицы. Баба держала пилораму, где вкалывала падчерица. Она же таскала из леса стволы на распилку, потому что водители лесовозов кусались, а баба была жадна до денег. А тут известный исторический указ.
- Эх, блин, золотишка ба нам! – чавкала родная дочь бабы, уплетая трёхдюймовые бутерброды с синтетической колбасой. Она устроилась напротив жарко топленого очага. В заиндевелое окошко билась завируха, а баба подсовывала в очаг ядрёные сучья.
- Да, золотишка ба нам не помешало! – поддакивала она дочери. Та тем временем принималась полировать бутерброды дурно пахнущим кофеем, а кофей заедать резиновым сыром.
- Оно ба не помешало, да чичас никаких подснежников нетути, - вздыхала дочь и смачно икала.
Тем временем стукнула входная дверь и в горенку ввалилась падчерица. Та самая, которую не рискнул есть волк.
- Бревно притащила? – сварливо спросила баба.
- Притащила, - огрызнулась падчерица и, не раздеваясь, притулилась к очагу.
- На ползун (4)  положила?
- Положила.
- Погрелась?
- Да чего это я погрелась? – возмутилась падчерица.
- Погрелась, погрелась! – настаивала гнусная баба. – Вот тебе корзина и – марш снова в лес.
- Да что я там не видала?! – в натуре взвыла падчерица.
- В лес, в лес! – осенило всеядную дочь гнусной бабы: она вмиг распознала намерение матери и выступила со своей партией: – Нарвёшь там корзину подснежников и – мухой домой. Нам энти подснежники к Новому году вот как нужны!
- Да какие сейчас подснежники?! – завопила падчерица и в очередной раз ощутила в себе желание порешить и свою «сестрицу», и её мамашу.
- Нормальные подснежники! – заорала баба. – А, ну, марш из дома!
- Вот, сволочь! – ругнулась напоследок падчерица и, схватив поместительную корзину, вывалилась в завывающую зимнюю непогодь.
«Ну, ничё, - злобно прикидывала она, - вот ещё подкоплю деньжонок да приколю вас обоих. Вилами. Одну – одними, другую – другими. И вызову участкового. Дам ему денег и закроет он это дело, как обоюдное бытовое убийство на почве ревности…»
От таких мыслей падчерица ходила веселей. Тропу, правда, стало заметать, но не страшно. Тем более, что в перспективе маячило смачное наследство в виде добротного дома в компании с хозяйственными строениями и прибыльной во все времена пилорамой. Да ещё этот, жених. Он давно положил глаз на пилораму, но всё никак не мог решить: на ком жениться – на гнусной бабе или на её всеядной дочери? Вот из этой матримониальной ситуации участковый мог нарыть мотив для убийства, а падчерица получала жениха в придачу к наследству.
«Конечно, к пилораме жених найдётся всегда, - прикидывала она, весело помахивая корзиной, - поэтому на мачехином ухажёре свет клином не сошёлся. Чё-нибудь, то есть, в будущем образуется. Однако как мне быть именно сейчас? Ведь меня в лес попёрли не за очередным стволом, а за этими сраными подснежниками… Ладно, гоним дальше, авось чё-нибудь и выгорит…»
Шла она так, шла, метель продолжала кучерявиться, деревья стонали и шуршали под струящимся снегом, месяц, утратив прежнюю молодцеватость, пугливо нырял из облака в облако, а волк, охренев от голода, прыгал под сосной, прикидывая добраться до беличьего «гнезда», где он мог поживиться её припасами. А тут снова эта, но без нехилого полена на плече.
- Аг-га! - клацнул зубами волк и поехал на падчерицу.
- Пасть порву! – возразила падчерица, даже не оборачиваясь. – Голыми руками!
Да, жизнь приучила её распознавать любую опасность без всякого шестого чувства и даже с закрытыми глазами.
«Такая порвёт», - струхнул волк и отъехал обратно.
Тем временем вьюга странным образом стихла, облака расползлись по горизонтам, месяц вновь приобрёл бравый вид и высветил уютную поляну, на которой тусовались какие-то бродяги. И не просто тусовались, а грелись вокруг нехилого костерка, сложенного из цельных берёзовых чурбанов, распиленных каждый по аршину. Над костерком, «оборудованном» специальными козлами, смачно отсвечивал колоссальный вертел, на который были нанизаны цельный баран с аналогичной свиньёй и две коровьи полу-жопы. Бродяги, при ближнем рассмотрении, оказались довольно приличной публикой, распивающей какое-то заморское бухло и распевающей местные непристойные песни.
Падчерица подошла ещё ближе и стала признавать среди выпивающих знакомые хари. Харь оказалось двенадцать. А один из них, приметив падчерицу, недружелюбно спросил:
- Чё надо?
- Да я это, за подснежниками гуляю, - призналась падчерица.
- Ну, и гуляй себе…
- Чё встала?...
- Давай, ходи дальше…
- Секундочку, за какими это подснежниками?.. – загомонили лесные отдыхающие. Последний вопрос задал наиболее приличный – на вид – из публики дяденька. Он оказался самый главный, поэтому остальные перестали посылать падчерицу подальше, но оторвались от увлекательного занятия распивания с распеванием, оторвали свои задницы – вслед за главным – от разных сидений и выстроились в неровный ряд.
- Вот, блин! – невольно ахнула падчерица. Но чё ж не ахнуть, коль перед ней криво выстроились главные герои той мифологии, от которой отпочковалась рассказываемая нами сказка с присутствующей в ней сказочной же метрополией? И были это Путин, Медведев, Миллер, Кириенко, Чубайс, Миронов, Прохоров, Зурабов и Лавров. Чуть поодаль особнячком кучковались Жириновский, Зюганов и Явлинский.
- И никакие мы не Путин, Медведев, Миллер, - возразил главный, прочитав мысли падчерицы, - мы есть Январь, Февраль и так далее…
- Что значит – так далее? – возмутился Миллер.
- Вот именно! – подал голос издали Жириновский.
- Совсем обнаглел! – поддержали Жириновского Зюганов с Явлинским. Данные ветхозаветные мифологические авторитеты терпеть не могли друг друга, однако перед лицом очередных выборов на новом этапе продления мифологической реальности вынужденно консолидировали.
- Помолчите, пожалуйста, - попросил ветхозаветных пердунов Сентябрь. Он же Серёга Лавров.
- Да мне по барабану, - возразила на поправку главного падчерица. – Пожрать не дадите?
- Как – пожрать? – удивился главный.
- Ни хрена себе – пожрать!.. – снова загомонили присутствующие.
- Это какой-то позор!..
- Во, блин, народ, сколько ему не давай – всё мало!..
- А ведь господин Январь давеча новым указом пукнул, который предусматривает ежемесячную выплату пособия после рождения первого ребёнка!..
- Да! Вот роди, халява, и жри от пуза! А то – на наше кровное пасть разевать…
Гомонили, надо сказать, девять месяцев. Трое крайних временно помалкивали, но потом наперебой зашумели:
- Вот именно: сначала роди, а потом получай на хлеб с памперсами.
- Как раз на двадцать батонов хлеба и на двадцать памперсов хватит…
- После того, как за квартиру заплатишь…
- Если она у неё есть…
- А материнский капитал под это дело тю-тю!..
- Да и ваще всё тю-тю, потому что мылится, падла, на последний срок, после которого хоть трава не расти…
- Или потоп!..
- И когда данным указом, гад, пукнул? Перед самыми очередными выборами!..
- Товарищ девочка, не голосуй за этого прохиндея, не выбирай его очередным Январём нового этапа продолжения нашей мифологии!..
- А голосуй…
- Да я вам морду набью за нарушение правил агитации!..
«Во, попала», - подумала падчерица и подлезла поближе к костерку, чтобы попробовать стащить под шумок хоть сколько мяса. Но не тут-то было. Главный бдительно взял падчерицу за плечо и ласково спросил:
- Так я не понял: ты действительно пришла в лес за подснежниками, или это какое-то ложное движение в преддверии очередной дискредитации существующей иерархии в нашей мифологической реальности?
- Да за подснежниками, за подснежниками! – повысила голос падчерица. Она поняла, что пожрать за счёт этих крохоборов ей не удастся и сильно обозлилась.
- Врёт? – сделал брови домиком главный.
- Не, не врёт, ваше степенство! – возразил Март. – Я эту девицу знаю, она не способна ни на какие ложные движения. Потому что занята мелким семейным бизнесом…
- Причём прибыльным, - поддакнул Апрель. – Я её тоже вспомнил. Она то в лесу, то в огороде. Крутится, можно сказать, без продыху…
- И деньгу, наверняка, гребёт немереную, - подсказал Май. – Но туда же: деньгу, значит, в чулок, а пожрать норовит на дармовщину…
- Нехорошо, - пожурил падчерицу главный.
- Да, проваливай, - добродушно велел Февраль.
- А что до подснежников, то ты, того, обратись к психологу, - посоветовал Март.
«Сучьё позорное», - подумала падчерица и, не хлебалом соливши (5) , потащилась от уютной поляны в лесной мрак.
- Ты не спеши, - услышал она жаркий шепот, чуток обернулась и увидела, что её догнал Апрель. Он же – Кириенко. Он же – Киндер-Сюрприз. Он потирал свои похотливые лапки и показывал на удобную ёлочку.
- Ты чё? – ощерилась падчерица.
- Чё – чё? – окрысился от понятного нетерпения мелкий гнус Кириенко. - Совсем глупая? Ведь это я тут главный по подснежникам. Короче: я тебе их, а ты мне – того. Усекла?
- У-се-кла, - пробормотала падчерица, чего-то себе смекнула, подхватила мелкого развратника под руку и потащила его к облюбованной ели.
- Ну… давай! – задохнулся от вожделения авторитетный проходимец и схватился за падчерицу, собираясь приспособить её для известного времяпрепровождения в природных условиях.
- Сейчас, - пообещала падчерица, выпустила из рук корзину, взяла мерзавца за шиворот и коленом накатила ему в лицо. Лицо мерзавца враз украсилось кровавыми соплями, он выплюнул два зуба и жалобно зашепелявил:
- Сё си сворись сюка?!
- Творю? Да я тебя сейчас удавлю на хрен! – рявкнула трудолюбивая падчерица и сдавила цыплячью шею блудливого авторитета своими мозолистыми руками. – Короче: считаю до десяти. За это время ты должен предоставить мне поляну подснежников. В противном случае ты – покойник. Понял, нет?!
Она уронила Апреля мордой на снег и села ему на спину, ногами заблокировав движение рук авторитетного проходимца. Одновременно падчерица усилила хватку.
- Сисас, сисяс, - пропищал Апрель. Расклад дел оказался не в его пользу: они с падчерицей довольно таки удалились от отдыхающей компании, да ещё ель, зараза, оказалась действительно подходящей. Компания, к тому же, снова принялась озвучивать непристойное содержание местного фольклора.
- Се сясо сосесо ся! – жалобно попросил Кириенко и пошевелил пальцами левой руки.
- Колечко! – догадалась падчерица. – Так оно волшебное?
- Са!
- Понятно, - пробормотал падчерица, и содрала кольцо с безымянного пальца Апреля. – Чё дальше?
- Сасасай сесасие!
- Загадай желание… Класс!
Падчерица треснула кулаком по башке Апреля, подняла кольцо на уровне своих глаз и загадала желание (6) . Она сильно не напрягалась с выбором предпочтений, так как ей в данный момент была нужна всего лишь корзина подснежников. Она её и получила. Потом с сожалением вернула кольцо Апрелю, дала ему ещё раз по голове и рванула домой.
«Кокнуть бы гада, а кольцо забрать, - думала на ходу падчерица, - однако это вам не какую-то серую бабу с её дочкой на тот свет отправить. Для отмазки от такого громкого мокрого дела мне никаких денег не хватило бы…»

Домой падчерица вернулась без чего-то одиннадцать. Вьюга распоясалась не на шутку. Где-то хлопала неплотно прикрытая ставня. Собаки, забившись, кто куда, помалкивали. Возле дома противно дребезжал разбитыми стёклами уличный фонарь. Падчерица, бережно прикрывая подснежники полой китайской куртки, сноровисто перемахнула через забор, окружающий хозяйственный двор, и намылилась в ближайшую пристройку. Там она спрятала корзину, вернулась на улицу и нормальным путём вошла в избу.
- Что? Где? Как? – дружным гомоном встретили падчерицу её ближайшие «родственницы».
- Молча, - буркнула падчерица и с наслаждением прислонилась к очагу.
- К… ч… г… ты, сука, чё дуру гонишь?! – вразнобой завопили «родственники». – Куды корзину подевала? А игде ж подснежники, морда дармоедская?
- В манде, - вызывающе ответила безбоязненная, учёная всякой жизнью, падчерица. – Колитесь, падлы, на кой вам подснежники, иначе хрен вы их получите…
Получился скандал. Но до свалки дело не дошло: старинные ходики исправно сдвигали стрелки к торжественной числовой отметке и валять друг дружку по избе времени не оставалось. Пришлось, в общем, признаться.
- Золото, говорите? – задумчиво переспросила падчерица.
- Золото, золото, только фиг с два ты чё получишь! – рычала баба.
- Фиг с два! – вторила её толстомясая дочка.
- У вас получишь, - сказала падчерица. – Но за так я вам корзину с подснежниками всё равно не отдам, хоть режьте.
Начался торг. Сошлись на сумме, которую планировала присовокупить к имеющимся деньгам падчерица, требуемым на подмазку злыдня-участкового после известного дела. И даже на сумме чуть большей, на всякий случай.

Большой банкетный королевский зал. Без пяти торжественная полночь. Ряженые гости и расфранченная по последней лакейской моде прислуга. Первые лица сказочной метрополии при полном параде. Особенно выделяется главный военачальник. Он в новом золочёном мундире, обут в блестящие сапоги по самые главнокомандующие яйца, а свою суровую корявую рожу прикрыл маской добродушного упитанного щенка (7) . Типа, щенка мопса. Типа, в угоду модной традиции рядиться в того, чей год – по рекомендациям уважаемых в нашей метрополии китайцев – будет следующим.
А вот и сама юная королева. Она специальным гимнастическим шагом ступает через зал к ёлке. Рядом с ней семенят профессор и обер-фрейлина. Часы бьют двенадцать раз, ёлка вспыхивает всевозможными огоньками, играет туш и все присутствующие начинают поздравлять королеву с Новым годом.
Когда ажиотаж слегка утихает, королева во всеуслышание заявляет, что никакого Нового года не наступило. Немая сцена. А королева продолжает ровным воспитанным голосом:
- Новый год наступит только тогда, когда я получу свои подснежники!
- А как же быть с календарём, ваше величество? – рискнул поинтересоваться профессор, раньше всех – в силу своей академической начитанности – просёкший возможную гнильцу в возможно образующейся ситуации.
- А что такое с календарём? – не поняла королева.
- Как – что? – занервничал учёный муж. – Ведь если Новый год не наступил, то какое сейчас число?
- Ах, вы это! – не потерялась королева. – Тогда сейчас, согласно моей королевской воле, тридцать второе января. А завтра будет тридцать третье и так далее, пока я не получу своих подснежников.
- Вот, блин! – дружно прошелестело в рядах дармоедов и прихлебателей: они все, вслед за умным профессором, прочухали говно дело и их всех посетила одна и та же подлая мысль. А именно: мысль о том, что сидеть им всем без зарплаты до апреля месяца. Или ещё хуже, если весна окажется не урожайной на подснежники.
- Что такое? – подняла брови королева. – Почему не радуемся?
- Так… это… ваше величество, - засуетился профессор, который мог пострадать больше всех, поскольку какие при его занятии левые доходы? Разве что жидкокристаллический арифмометр спереть и продать за бесценок. Потому что этих арифмометров в их метрополии во всякой специализированной лавке как грязи.
- Что – это? – развеселилась королева.
- Это… вы зря насчёт своевольного изменения календаря, потому что не положено… даже вам-с…
- Положено – не положено, - скривила губки королева, - а вот мы посмотрим.
- И смотреть тут нечего! – вконец раскипятился профессор, поиздержавшийся на новогодние подарки молодой жене и её родственникам. – Ничего у вас не выйдет, потому что сейчас 1 января, а подснежники будут только в апреле!..
Тут он чуток опамятовался и добавил:
- …Вот, даже можете справиться у своего главного садовода…
Королева посмотрела на садовода, который стоял в первых рядах и удерживал огромный букет оранжерейных роз. Тот не на шутку струхнул и перевёл стрелку на главного лесничего. Дескать, подснежники – это его епархия, поелику подснежники растут в лесу. Лесничий никуда дальше стрелок переводить не стал, так как был в хлам и, если б ни его дородная супруга, стоял бы на четвереньках.
Тем временем в зал вбежал младший мажордом и завопил:
- Подснежники их величеству!
Снова немая сцена. Но недолго, секунд сорок. Она разрешилась всеобщим ликованием при виде двух особ женского пола, кантующих к её величеству нехилую корзину со свежими подснежниками. Ликовали все, и даже те, кто мог прожить без всякой зарплаты. Однако кто ж в нашей сказочной метрополии добровольно отказался бы даже от лишнего грошика, не говоря о целой зарплате?

Той же ночью, не откладывая дел в долгий ящик, падчерица приколола своих «родственниц». Затем она сбегала за участковым и притащила сего доблестного полицейского чина на место убийства. А поскольку тот был на бровях, то и волочь его пришлось на них же. Дома падчерица привела участкового в чувство большим стаканом домашней водки, настоянной на рябине, сунула ему в лапу довольно круглую сумму и заставила написать, не отходя от кассы, соответствующий протокол. Затем падчерица переоделась снежинкой, участкового вырядила кабаном (у покойной бабы с её падчерицей всего – в том числе всяких маскарадных костюмов – было до фига) и они принялись праздновать Новый год. А немую сцену бытового убийства в виде двух насаженных на взаимные вилы баб падчерица с участковым вынесли на холод. Так как следователь из королевской прокуратуры (которому, увы, следовало отдать всё королевское золото) вместе со своей камарильей ожидался только после рождественских каникул. Но не беда. Потому что и продовольственных припасов с домашней водкой в наследуемом падчерицей хозяйстве имелось выше крыше. Вот они с участковым и зависли.

Потом падчерица, разбодавшись с кровопийцами-нотариусами, вышла замуж. Но не за того хмыря, который одновременно ухлёстывал и за гнусной бабой, и за её дочкой. А за заморского принца, торговавшего на главном рынке фруктами. Принц имел огромный, в виде баклажана, нос, под носом – издевательские усики, а на голове – шикарную кепку. Спустя год падчерица родила дочь, а для работы на пилораме они с принцем взяли из ближнего приюта трёх несовершеннолетних деток. И зажили они – бывшая падчерица, принц и их дочь, – припеваючи. Не то, что бедные приютские детки. Ну, так сказка ещё не скоро кончится, и у них, у приютских деток – авось – что-нибудь в будущем и нарисуется.
Чего и вам, дорогой читатель, желаем. Типа, в виде надежды на лучшее будущее. В принципе, автор желал бы вам и хорошего настоящего, но так где ж его взять?

 

31.12.2017 год

 






 




 (1) Некоторому читателю авторская гипербола покажется чрезмерной, однако автор сам таскает на себе из посадки стокилограммовые брёвна. И лично видел, как его соседка пёрла на горбу железнодорожную шпалу. Причём от железки до соседкиной избы расстояние с версту, не меньше. Неискушённый человек возразит: а зачем, дескать, на горбу, а не на санках? Отвечаем: потому что на пути дикие заросли и рыхлый глубокий снег. Где санки (они должны быть для таких работ капитальными, из железа и весом не менее полу-центнера) увязнут на хрен вместе со шпалой (или бревном). И вот радости тащить на себе дополнительные 50 килограммов? Поэтому пешком хоть и тоже тяжело, но всё легче





 




 (2) Ефимок – русское название европейского серебряного талера





 




 (3) Русская мера сыпучих тел, 26 с небольшим литров





 




 (4) Деталь кривошипно-ползунного механизма, совершающая возвратно-поступательно движение по неподвижным направляющим





 




 (5) Правильно: не солоно хлебавши





 




 (6) Автор слегка переделал фабулу, поскольку ему лень было возиться с волшебным посохом





 




 (7) Если честно, автор по сей день не в теме массового идиотизма (восточный календарь), поразившего наше богатое собственными мифологическими традициями население, поэтому точно не в теме – какой у нас год на носу: год собаки, свиньи или мерина