Фиаско

В 14 лет я твёрдо решил, что стану журналистом. О чём немедленно сообщил родителям, друзьям, школьным преподавателям, соседям. Всем, кому смог. Продавщицы из магазина, где работала мама, одобрительно кивали и шептали вслед что-то вроде «какой же он умненький». По крайней мере, мне так казалось.
До первой реальной редакционной практики было целых два года. На тот момент я ещё ничего не написал, кроме странного стихотворения «Друг, заходи в мой туалет, когда за окнами ненастье. Свой отпечатай силуэт на плитках кафельного счастья». Помню это щемящее чувство, когда вот так, неожиданно осознаёшь всю бренность бытия и гениально выражаешь это двумя легкими строчками. А ведь мне всего 14. То ли ещё будет.
Свои репортёрские амбиции я пока реализовывал только в воображении, рисуя себя кем-то вроде Листьева или Невзорова. Свою будущую профессию я представлял как-то так.
Вот я беру интервью у знаменитого рок-музыканта, лауреата Грэмми, а вот, ловко уворачиваясь от пуль, сижу в окопе и записываю в блокнот рассказ молодого лейтенанта о первой любви. «И знаешь, Кирюха, любовь стоит того, чтобы за неё умереть», - с улыбкой говорит лейтенант, выскакивает из окопа в атаку и через секунду падает, простреленный вражеской пулемётной очередью. Сборник очерков «Со смертью на Ты» становится всероссийской сенсацией, а потом и мировым бестселлером.
Однажды, отец у меня переспросил, не передумал ли я ещё насчёт журналистики. Я сглотнул комок возмущения и фыркнул, что никем другим становиться не намерен. Отец пошёл кому-то звонить. Как я потом узнал, он попросил свою старую знакомую, диктора камчатского областного телевидения Ларису Сергееву, помочь мне попробовать себя в роли корреспондента. Тётя Лариса была женой папиного друга. Она пообещала папе что-нибудь придумать. И к моему ужасу, слово своё сдержала. Как-то зимним вечером мне домой позвонили. Поставленным дикторским голосом (другого у неё не было) тётя Лариса мне сообщила, что через полчаса за мной заедет машина со съёмочной группой. В школе №40 открылся кружок скаутов. Нужно сделать об этом сюжет. СДЕЛАТЬ СЮЖЕТ!!!? Что это? Как оно вообще должно происходить? Что я должен делать? О чём спрашивать людей? Как не обосраться от страха? Это вопросы, которые крутились в моей башке, пока я на морозе ждал свою судьбу в виде побитого уазика с оператором и осветителем. Это были угрюмые пожилые мужики. Их отправили со мной на съёмку, видимо, в наказание за какие-то косяки. На моё «здравствуйте» никто не отреагировал. Оператор курил, сплевывая черные сгустки папиросной гари куда-то мне под ноги.
В школе нас ждали 40 школьников в одинаковых скаутских галстуках и задорная руководительница кружка, постриженная под мальчика. Осветитель поставил софит. Оператор погрузил огромную камеру себе на плечо, сунул мне в руку  микрофон и тихо процедил «Чё встал, бл@, работай». И я начал работать. Первым делом, я усадил всех скаутов в актовом зале на два ряда и около часа потратил на то, чтобы подойти по очереди к каждому (!) с каким-то вопросом. Понимая, что журналистика – удел оригиналов, я умудрился ни разу не повторить один и тот же вопрос. После разговора со всеми скаутятами, я что-то спросил у отрядной вожатой и на ватных ногах пошёл к выходу. Сейчас я аплодирую холодному цинизму моих коллег, позволивших мне так оглушительно и бесповоротно провалить первый телевизионный опыт. Ни слова о том, что я всё делаю неправильно, мне конечно, не сказали. Стоит ли говорить, что никакого репортажа у меня не получилось. Пару дней я смотрел местные новости, в надежде поймать хоть кусочек своих скаутов, но чудес не бывает: на съёмках я сделал всё возможное, чтобы отснятый материал мог попасть только в мусор. Неделю я приходил в себя. Привыкать к мысли, что любимая профессия, к которой уже так прикипели твои фантазии, дала пинка под зад, было чудовищно. Тётя Лариса жила  в соседнем подъезде. Каждый день я молился о том, чтобы вдруг случайно её не встретить, иначе, как честный человек, я был обязан сделать себе харакири. Я ведь всех подвёл: её, родителей, продавщиц из маминого магазина, Листьева и Невзорова.
Всё. Телевидение захлопнуло перед моим носом двери. «Never again», твёрдо решил я и сочинил своё второе стихотворение: «15 полных лет, родившись утром ранним, я порчу этот свет своим существованьем». Да, где-то выше я написал, что мой телевизионный позор случился в 14. Но кто заставит поэта отказаться от вымысла? Тем более, что слово ч е т ы р н а д ц а т ь в строчку никак не лезло.