Римма, или Все занято

  Лирический рассказ о провинциальных нравах, о школьных учителях. Ракурс, может, и немного непривычный, но заканчивается все ко всеобщему удовольствию.
  Написано довольно давно, отсюда некоторые геополитические неувязки.



 
   
   
   ****

   
   В октябре случился у завуча Первой городской гимназии Александры Савишны Клячиной, пухлой маленькой женщины с крашеными рыжей хной волосами, день рождения. И даже юбилей: ей исполнилось пятьдесят. Назначен был вечер - в ресторане "Смолоскип", - на котором собрались почти все гимназические учителя. Был здесь и преподаватель математики, грустный философ Вениамин Филипович Потебня, и физик Самуил Яковлевич Лифшиц - болтун, острослов и неизменный в гимназии возмутитель спокойствия, и молодой преподаватель пения, руководитель хоров - общегимназического и учительского - Петр Семенович Бунчаковский. И даже холостяк-затворник Аркадий Семенович Эпштейн, пожилой географ, смахивающий на потрепанного жизнью Жака Паганеля, он тоже явился.
   Кроме учителей были еще и другие приглашенные, в основном родственники и близкие друзья Александры Савишны. В общем, где-то человек сорок - пятьдесят набиралось.
 
   Присутствовало, конечно, и начальство - в лице директора гимназии Романа Григорьевича Чепанского. По-мужски интересный, серьезный, снисходительно-важный, Роман Григорьевич - известный предмет тайного восхищения и восторгов всей женской половины гимназии - как преподавательниц, так и девчонок-старшеклассниц. Он ведь по совместительству еще и историю преподает, общественные науки. Увы, был он здесь не один, с женой. Или кто она ему такая, эта Нинель Петровна? Живут-то они по отдельности. Нинель Петровна, кстати, особа тоже по-своему примечательная: где ни появись, мужчины тут же разворачиваются в ее сторону, словно флюгерки. Вроде бы она разведена, у нее ребенок, таким вот образом... Впрочем, Роман Григорьевич настолько авторитетное лицо в районе, что на это закрывают глаза, на сожительство, то есть - и в самой гимназии, и в районном отделе образования.
   
   Пока шли последние приготовления к столу, приглашенные столпились в холле, и конечно, тут же завязался разговор - как это обычно бывает, когда собирается своя компания. Летние впечатления еще были живы у всех, неудивительно, что и разговор зашел об этом: кто и как провел свои три свободных летних месяца. Выяснилось, что многие побывали на юге, на Черном море - кто в Одессе, кто в Феодосии, кто в Ялте. Роман Григорьевич, директор, отдыхал в Болгарии, по частному приглашению, а математик Потебня сподобился даже съездить в Турцию, за море. В Анталию, на один из тамошних курортов. С женой.
   
   - Ну что вам сказать, сервис там - действительно не чета нашему, - рассказывал Вениамин Филипович. - Дискотеки, аквапарки, фитнесы всякие... Не говоря уже о барах и ресторанах... Хотя водичка в море, в общем, одна и та же.
   - И много там турок? Все, небось, в фесках? - привычно подтрунивая, полюбопытствовал Самуил Яковлевич.
   - Разумеется, в фесках, а как вы хотели? В фесках, с усами и с саблями на боку, - в тон ему ответил математик.
   - ...и все танцуют танец с саблями, - тут же развил Самуил Яковлевич, с расчетом на публику.
   Все рассмеялись.
   - Фесок там уже и не носит никто, - продолжал между тем Вениамин Филипович, - разве что по долгу службы. Швейцары в гостиницах, ну, может, еще на рынках увидишь...
   - Хорошо, а наших там много?
   - Полным-полно. Иной раз сидишь в ресторане, а рядом - тра-та-та-та... словом, впечатление такое, что ты где-нибудь у нас в Анапе или в Сочи.
   - Так вы и по ресторанам гуляли, Вениамин Филипович? По барам? - поинтересовался Бунчаковский. - Как это у вас, позвольте спросить, получалось, с нашими-то зарплатами?
   - По крайней мере, посмотрели, пообоняли. Нам хватило, - с невозмутимым видом отвечал тот. - Нет, нет, шучу, - Он улыбнулся. - Несколько раз заходили. Обедали, ужинали. Что ж, кухня там неплохая.
   - Кухня и у нас неплохая.
   - Правильно, отдохнуть можно и у нас, не обязательно куда-то ехать, - присоединился к разговору Роман Григорьевич. - Разве мало возможностей?
   Александра Савишна, юбилярша, поддержала директора:
   - Это верно. Вот я была в Алуште...
   
   Среди гостей можно заметить невысокую девушку с каштановыми, аккуратно убранными назад волосами. Она в серой плиссированной юбке, в белом джемперочке "фротте" без рукавов. Под джемперочком беззастенчиво рисуются два весьма заманчивых полушария. Это Римма Алексеевна Кондратенко, новенькая учительница английского. Выглядит она совсем молодо, так что ее вполне можно принять за старшеклассницу - разве что держится посерьезней. Хотя серьезность эта напускная, на самом деле Римма Алексеевна - живая и непосредственная особа. В этот провинциальный городок, в эту гимназию занесло ее сразу после института; по сути дела это второй лишь месяц, как она по-настоящему учительница. Держится она особняком, и даже в этой непринужденной обстановке чувствует себя немного не в своей тарелке - в разговор не лезет, мнений не высказывает, больше молчит. Что ж, известно, молчание - золото, а скромность - украшение молодых.
   
   Но вот Самуил Яковлевич подсел бочком за стоящий на подмостках рояль, и, стреляя во все стороны черными, как маслины, глазами, запел экспромт-здравицу - в честь уважаемой юбилярши. Слова к экспромту, кстати, писаны им самим, рифмует Самуил Яковлевич как никто. За здравицей последовали аплодисменты, а также цветы, подарки и частные поздравления - после чего официальная часть вечера была закрыта, и можно было приступить к неофициальной.
   Попросили всех к столу.
   Хлопнули пробки и провозглашены были первые тосты. Ну а после того, как отдано было должное напиткам и стоящим на столе угощениям, языки развязались. Разговор снова вернулся к летним отпускам. Александра Савишна, вслед за директором, склонялась к той точке зрения, что лето можно провести прекрасно и никуда специально не выезжая.
   
   - Не знаю, по-моему, нет отдыха лучше, чем где-нибудь в селе, на берегу реки... пусть даже в простой крестьянской хате...
   - ...под соломенной крышей, - развил Самуил Яковлевич. - И чтоб еще куры бегали и коровы мычали.
   - Очень романтично, - добавил преподаватель пения Бунчаковский. - Каникулы в рустикальном стиле.
   - А что, разве плохо? - отозвалась Александра Савишна. - Да и потом, сколько у нас еще мест, где хотелось бы побывать. Только бы жизни хватило.
   - Действительно, - поддержал ее директор, - столько вокруг замечательного, своего, не чужого! Бери карту, садись в машину и поезжай.
   - Не нужен нам берег турецкий, - прокомментировал тут же Самуил Яковлевич. - И на своем хорошо! 
   А Бунчаковский не без ехидства заметил:
   - Ну, карта - допустим, но не у каждого же есть машина.
   Вполне справедливое наблюдение. И правда, сам-то он обходился без автомобиля, тогда как у директора, к примеру, была роскошная хонда-цивик.
   - Ну, не обязательно на машине, - возразил Роман Григорьевич. - Можно хоть и на велосипеде. И для здоровья полезней. 
   Говоря это, директор поворотился, как бы за поддержкой, к сидящей рядом с Бунчаковским Римме. И улыбнулся. Сердце у девушки сладко опустилось.
   - К тому ж и познавательней, - добавила Александра Савишна, по привычке слегка подхалимничая перед начальством. - Ну что там из машины увидишь?
   Бунчаковский усмехнулся:
   - Ну, вы скажете - на велосипеде! Может еще - на колесе обозрения?
   - А что? Вон, в экономическом техникуме этим летом даже велосипедный тур организовали, - возразил директор, как бы для примера. - Любой желающий... В сопровождении опытных инструкторов и притом бесплатно.
   - Да, да!.. А вот у нас, в спортивной школе... - Это попыталась вставить свое слово скромница Светлана Юрьевна, молодая преподавательница физвоспитания. Впрочем, ее никто не слушал.
   
   Расположившись за столом рядом с Риммой, Бунчаковский то и дело наклоняется к ней с разными ироническими замечаниями, которые больше походят, правда, на колкости и странные намеки. И даже пытается прижаться к ней под столом коленкой. Да, с таким не соскучишься!
   Не зная, как ко всему этому относиться, Римма лишь недоуменно улыбается, хлопает своими темными большими ресницами и отшучивается как может.
   Сам по себе преподаватель музыки не вызывает у нее интереса: высокий, худой, длиннолапый, под большими бровями - опасный колючий взгляд, а длинные темные волосы в поэтическом разгардияже - то ли под Шопена, то ли под Мика Джаггера. Этакий странный персонаж, богема. Ко всему, еще и этот его нос для комплекта. Выдающийся, в буквальном смысле. Своего рода феномен, в гимназии над ним подшучивают. Что ж, музыканты - люди вообще феноменальной организации, да и болтают порой невесть что. Сидя рядом с Бунчаковским, Римме то и дело приходится сдерживаться, чтобы не рассмеяться в голос.
   
   Однако велосипедная дискуссия затянулась. К счастью, Александра Савишна сообразила - пора менять пластинку. Она тихонько подошла к Бунчаковскому и попросила:
   - Сыграйте что-нибудь такое, приятное.
   - Для вас? Обязательно!
   Маэстро выбрался из-за стола и без долгих слов уселся за клавиши.   
   Зазвучала мелодия, чувствительная, даже сентиментальная. Разговоры за столом сразу притихли.
   Римма наблюдала за Бунчаковским: у рояля он выглядел очень даже уместно. Серьезный такой, торжественный. Прямо-таки исполнитель с международного конкурса. И даже нос его выглядел уместно.
   Когда он закончил, раздались аплодисменты.
   Бунчаковский вернулся к столу, и она выразила ему свое восхищение:
   - Здорово!..
   - Понравилось?
   - Ну конечно. Это вы сами? - Ее энтузиазм был неподдельным. - Это вашего сочинения? Как называется?
   Бунчаковский скромно пожал плечом:
   - "Магия любви".
   - Правда? Как романтично!..
   
   После этой музыкальной паузы снова предложено было поднять бокалы за юбиляршу. Ну, а потом уже включили стерео, начались танцы.
   Римма обрадовалась - танцевать она любила. Вот только найдется ли для нее подходящий партнер?
   Она оглянулась вокруг. Да, выбор небогатый. Все кавалеры поприличнее, похоже, уже разобраны. Из более-менее молодых у стола остались - Бунчаковский, да вот еще один - преподаватель рисования, Валентин Сергеич Мошкин. С Бунчаковским Римме уже и так все ясно, а вот Валентин Сергеич... Какой-то он... ммм... приглаженный весь, аккуратный, вежливый. Да и слишком молод еще, определенно.
   Римма с сожалением вздохнула. А как хорош, к примеру, Роман Григорьевич! И как танцует! Настоящий мужчина, в полном смысле этого слова - уверенный в себе, большой, авторитетный. И в то же время такой... демократичный. К сожалению, он уже занят. И в этом танце, и вообще. Да и потом, он ведь директор, к нему не подступишься. Была бы у нее хотя бы красивая внешность, вот как у этой его Нинель Петровны. Вот уж, действительно - явление природы! А она?..
   
   К Римме приблизился учитель рисования Мошкин.
   - Разрешите?
   - С удовольствием.
   
   В самом деле, не сидеть же пришитой к стулу - что о тебе подумают? Нет уж, лучше танцевать. Что до Бунчаковского, то он оставался сидеть на своем месте, обозревая оттуда общую экспозицию. С бокалом чего-то там в руке.
   Римма в танце расслабилась: Мошкин умело двигался в танце, говорил комплименты - так или иначе, это было приятно. Следующим ее партнером оказался Самуил Яковлевич.
   
   - И как вам наш городок? - вопросил он, ловко обнимая и заверчивая партнершу.
   - Хороший.
   - Вы, должно быть, еще не все видели. Обратили внимание, сколько у нас библиотек?
   Библиотек в городке действительно было немеряно - на каждой улице по библиотеке.
   - И правда, - отвечала Римма, - много.
   - Я бы сказал - многовато. А аптек?
   - Аптек? - удивилась Римма. - При чем здесь аптеки?
   - Так их же не меньше. Не замечали? Не правда ли, странно? Зачем столько аптек маленькому городишке? Аптеки, библиотеки... Сами подумайте. - Самуил Яковлевич хитрованом посмотрел на Римму. - А помните, в "12 стульях"?..
   - А-а! - обрадовалась она. - Ну да, там еще...
   - Вот! Поняли, о чем я? - Самуил Яковлевич оживился. - Так что город у нас совсем не такой простой, как кажется. Есть еще музей истории и живописи.
   Римма не отвечала, и какое-то время они танцевали молча.
      
   - Вы не совсем обычная девушка, - сказал вдруг Самуил Яковлевич. - У нас называют вас... знаете, как? Я имею в виду - дружески, между собой...
   - И как же? - Римма ощутила вдруг прилив интереса.
   - Мисс Оллбукед.
   - Мисс Оллбукед? Как это понимать?
   - Не знаю. Вы же англичанка, а это, должно быть, по-английски.
   - Оллбукед... Оллбукед... "Всех надули"? "Всех забанили"? "Все в порядке"?
   - Разве? - Самуил Яковлевич почему-то смешался. - Эээ... Знаете, в гостиницах, когда все номера разобраны заранее...
   - А!.. All booked! - догадалась она. - Все раскуплено!
   - Вот-вот, горячо... То же самое, но по-другому.
   - Все занято. 
   - Ну вот! Теперь поняли?
   - Хм... не очень. Что это должно означать? Что-то обидное?
   - Почему сразу обидное? Просто такое вот у вас выражение. "Все занято". "Мест больше нет". "Зря не беспокоить". 
   - Правда? - изумилась Римма. У нее было совсем другое представление о себе.
   - Ну да. - Самуил Яковлевич широко улыбнулся. - Не верите?
   
   Римма, откровенно говоря, растерялась. Хоть и не подала виду. Мисс Оллбукед! - ну надо же! И кому такое могло прийти в голову? "Все занято, зря не беспокоить". А ей-то казалось, что она со всеми открытая и внимательная. Старалась быть, по крайней мере... Да, такой ярлычок может пристать навечно. Глупый, нелепый ярлычок... С ним, чего доброго, и замуж не выйдешь, останешься куковать в старых девах.
   
   - Танцуете вы неплохо, - сказал Римме Бунчаковский, когда она вернулась на место.
   - Ну-ну, не надо, - ответила она слегка с сердцем. - Я и сама знаю, как я танцую. А вы что же? Так и просидите весь вечер на стуле?
   - Представьте, не умею танцевать.
   - Как это? Совсем не умеете? Странно. Это же такое удовольствие. Или музыкантов этому не обучают?
   - Увы.
   - Да, действительно странно. Вы могли бы брать уроки.
   - У вас? Если так, то - всегда готов, - проговорил Бунчаковский галантно.
      
   Она взглянула на него вдруг с лукавым выражением.
   - А это правда, что меня здесь называют Мисс Оллбукед?
   - Где?.. В каком смысле? - Вид у музрука был слегка растерянный.
   - Ну, в каком-каком... All booked - номеров не осталось. Все занято. Отвалите.
   - А-а, в таком. - Бунчаковский улыбнулся смущенно. - Кто это вам сказал? Лифшиц? Вообще-то да, называют. Но ведь это он сам и придумал, остроумец.
   - Серьезно? Самуил Яковлевич? Он сам? А мне только что рассказывал, что... Вот лиса! - Римма помолчала, усваивая информацию. - Произношение он, конечно, мог бы и уточнить. Что это еще за "Оллбукед"? Смешно!.. Смешно и глупо. Впрочем, не в этом дело. Я, что, действительно такая?
   Бунчаковский интеллигентно прищурил глаз.
   - Какая?
   - В смысле, "Все занято"
   - Мм... Не знаю. Может и есть немного.
   И поскольку Римма сидела, не реагируя, взволнованно глядя куда-то в пространство, он продолжил:
   - Да вы не огорчайтесь. В конце концов, что такое "все занято"? Подумайте сами. Это значит "Полный сбор". "Аншлаг". Разве плохо?
   Римма слушала, склонив голову, с неясной полуулыбкой на губах.
   - И потом, вы у него не одна такая, - продолжал Бунчаковский, словно желая ее утешить. - Вот мне он тоже придумал...
   Она посмотрела на него удивленно.
   - Вам? Прозвище?
   - Ну да. А вы не слыхали?
   - Нет.
   - Сказать? - Бунчаковский помолчал, интригуя. Потом улыбнулся: - "Жреческий корифей".
   Он повернулся боком, дотронулся до своего замечательного носа.
   - Поняли? Намек на мой греческий профиль.
   Римма рассмеялась. И тут же спохватилась, сделала серьезное лицо.
   - Представляете? Но я не обижаюсь, - продолжал Петр Семенович философски. - Надо же человеку как-то самовыражаться.
   - Самовыражаться! А мы, значит, будем объектами его свободного самовыражения.
   - Да ладно, не преувеличивайте! К тому же это он из симпатии.
   - Как это, из симпатии?
   - Ну да, из симпатии. - Бунчаковский доверительно наклонился к ней. - Значит, мы ему небезразличны, интересны. Так что нет и причин огорчаться.
   Римма с усмешкой пожала плечом:
   - Ну, у вас-то, допустим, нет. "Корифей" - это же совсем другое. Как звездный титул.
   - Ну да!
   - Конечно! Играете вы суперски. Прямо... как Элтон Джон.
   - Правда? Благодарю. Стало быть, как Элтон Джон.
   - Я имею в виду, как настоящий артист. - Римма отчего-то смутилась.
   
   Музыка вновь вступила, и она неожиданно узрела перед собою Романа Григорьевича.
   - Разрешите вас на танец. - Директор церемонно поклонился. - Петр Семенович, вы позволите?
   Римма приподнялась со стула, глядя на начальство широко открытыми глазами. Директор? Желает с ней танцевать?
   На паркет она вышла, не чувствуя под собой ног. К счастью, танец был медленный, и в объятиях нового партнера Римме удавалось сохранять равновесие.
   
   - Ну, так как ваши успехи, Римма Алексеевна? - отечески поинтересовался директор. - Мы ведь с вами, как год начался, и поговорить толком не успели. Как вам у нас? Нравится? Я имею в виду - в нашей гимназии.
   - Нравится, - отвечала Римма, вся трепеща.
   - Вы у нас новенькая, но со временем привыкнете.
   - Привыкну, - прошелестела Римма.
   - Как ученики? Не обижают вас?
   - Не обижают.
   - Если что - обращайтесь прямо ко мне. Приструним шалопаев. Я ведь понимаю, опыта у вас пока маловато.
   - Хорошо.
   - Не смущайтесь. Ведите их прямо в директорскую.
   - Ладно.
   
   В объятиях большого, аристократичного Романа Григорьевича Римма почувствовала себя так, словно оказалась в капсуле набирающей скорость центрифуги из городка развлечений. От директора пахло вином и каким-то сладко-терпким мужским одеколоном. Плавная, убаюкивающая музыка, этот головокружительный запах, бархатный баритон над ухом... Римма упивалась минутой.
   
   - А как родные? Пишут? - продолжал между тем директор. - Не теряете контакта?
   - Пишут, конечно. И пишут, и звонят.
   - С родителями связи не теряйте, - наставительно говорил директор. - Мало ли что...
   Он приобнял ее поосновательней. Римма поплыла.
   
   - Ну, а кроме родителей, есть у вас кто-нибудь? - продолжал Роман Григорьевич, искусно лавируя между парами. - Я имею в виду, жених или ухажер. Из сокурсников бывших... Пишет вам, вероятно?
   - Нет, ничего такого.
   - Нет? Правда?
   - Правда, клянусь вам. Никого нет.
   - Ну, а наши кавалеры? - Директор лукаво посмотрел ей в глаза. - Небось, проходу не дают?
   Римма попыталась собраться с мыслями. На кого он намекал, на Бунчаковского, что ли? Или на этого юношу нежного, Мошкина?
   - Нет, нет, уверяю вас, - проговорила она беспокойно.
   Не хватало еще, чтобы ее обвинили, что она разлагает здесь преподавательский состав.
   - Да вы не волнуйтесь, это я так. Для информации. Директору положено знать все о своих подчиненных, - произнес Роман Григорьевич снисходительно, то ли в шутку, то ли всерьез.
   Танец кончился. Они остановились, закончив свое кружение по паркету. Директор сжал ее руку.
   - Вы позволите проводить вас, когда все закончится?
   Римма растерянно оглянулась.
   - Не знаю. Как хотите, - сказала она озадаченно, не совсем понимая, что к чему.
   Он еще раз пожал ей руку - со значением.
   
   Во время небольшого антракта все разбрелись - кто к бару (на столе уже все закончилось), кто - продышаться, на воздух. Римма вместе с другими вышла на террасу. Спускались сумерки, террасу заливал серебристый свет луны, где-то над головой моргала, потрескивая, неоновая вывеска. Пахло осенью, палой листвой.
   "Мисс Оллбукед"... "Жреческий корифей"...
   Римма усмехнулась. Не успела четверть закончиться, а ей уже и прозвище придумали. И ладно бы ученики. Так нет - учителя, коллеги! Что ж, похоже, она действительно становится здесь своей. А тут еще и директор... Он что же, собирается ухаживать за ней? Очень, очень странно!
   
   Из дверей появился Бунчаковский и, отыскав Римму глазами, подошел.
   - Сейчас все начнут расходиться. Я провожу вас.
   - Нет, нет, что вы! Не беспокойтесь!
   - Это вы не беспокойтесь. Я провожу, поздно все-таки. Когда все закончится, ждите меня где-нибудь здесь, у входа.
   В голосе Бунчаковского было столько решительной мужской самоуверенности, что опешившая Римма не нашла, что сказать, и только молча кивнула.   
   
   Настало время уходить, и, попрощавшись напоследок с юбиляршей, Римма вышла из ресторана. Уже совсем стемнело. Широкая улица была почти пуста - ни автомобилей, ни прохожих. Редкие фонари освещали тротуар, в призрачном свете луны белели стены домов, утопающих в садах и палисадниках. Ни Бунчаковского, ни директора не было видно, и Римма, обождав немного, побрела домой одна. Жила она на окраине, в частном доме - маленькую квартирку с отдельным входом арендовал для нее отдел образования. Римма шла, раздумывая обо всем и ни о чем, в голове звучала "Магия любви", а на душе было легко и немножечко грустно.
   Вдруг перед нею предстал Роман Григорьевич.
   
   - Римма Алексеевна, ну где же вы? А я ищу, думаю, куда же вы пропали...
   Выглядел он как-то не совсем обычно. Не был он похож на того директора, какого она привыкла видеть каждый день.
   Римма пришла в замешательство - ей следовало радоваться, наверно, однако большого восторга она не испытывала. И потом, у него ведь уже имеется женщина... эта самая Нинель... И своя личная жизнь - какая-никакая, а все же...
   - Так что, я провожу вас?   
   - Хорошо, - ответила она без энтузиазма.
   
   Яркий месяц освещал дорогу. Римма, покачиваясь слегка от выпитого шампанского, быстро, как ей казалось, продвигалась вперед, а Роман Григорьевич шествовал впритирочку где-то рядом. В какой-то момент она почувствовала, как мужская рука обнимает ее за талию.
   - Роман Григорьевич, зачем? Не надо... - пробормотала Римма, однако тот и не думал отпускать ее.
   - Знаете, у меня тут одно важное дело, - сказал вдруг директор. - Очень срочное. Мне позвонили, необходимо зайти в гимназию. Давайте заглянем, это ведь по пути.
   Гимназия была действительно по пути, к тому же буквально в двух шагах - здесь же, в центре города.
   - В гимназию? - изумилась Римма. - Прямо сейчас? Так срочно?
   - Да, прямо сейчас, - отвечал директор. - Дело неотлагательное, чрезвычайной важности. Ключи у меня с собой.
   
   Трехэтажное здание гимназии, с его большими темными окнами и белыми, сияющими в лунном свете стенами, производило почти мистическое впечатление. Высокие тополя вдоль главной аллеи не совсем еще облетели, и их черные силуэты выглядели на фоне неба мрачными, загадочными существами.
   Они вошли в ворота.
   "Что еще за дело такое?" - мелькнуло в голове у Риммы - "И к чему?.."
   Директор поспешно отпер входную дверь ключом, и они оказались в вестибюле.
   - Пойдемте.
   Директор направился по лестнице на второй этаж, к своему кабинету. Римма последовала за ним.
   Едва они оказались в кабинете, как Роман Григорьевич обернулся к ней, схватил в объятия и стал целовать, как безумный.
   - Роман Григорьевич! - воскликнула Римма, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног. - Что вы делаете? Остановитесь!
   - Ничего! Ничего! - бормотал директор, целуя ее в шею и в губы, и страстно прижимая к себе. - Римма! Я очень вас... Да-да... Вы мне очень нужны.
   Голова у Риммы закружилась, она почувствовала, что теряет ориентацию во времени и пространстве.
   - Но, Роман Григорьевич... Как можно...
   
   Однако директор уже не слушал. Без долгих предисловий он бросил девушку на стоящий у стены диван, и энергично, по-деловому принялся стаскивать с нее одежду. Римма не то чтобы впала в панику, но изумлена была до глубины души. Такого с ней еще не бывало. Ее, конечно, соблазняли и раньше, но чтобы так!.. Что же делать - безмолвно покориться судьбе или оказать сопротивление? Смешной вопрос! Похоже, выбора ей не оставляли.
   Вдруг послышались какие-то голоса. Да-да, голоса! Посреди ночи, из гимназического коридора. 
   - Эээхх! - Директор на мгновение замер. - Идиот! Я же не запер входную дверь!
   Он резво соскочил с дивана, подбежал к двери кабинета и быстрым движением закрыл защелку замка.
   - Одевайтесь! Живо! - прошипел он Римме.
   Схватив свой пиджак и бормоча на ходу невнятные ругательства, директор подбежал к окну и выглянул наружу. Не было видно никого. Месяц скрылся за облаками, пустынный двор гимназии выглядел странно и зловеще. В дверь кабинета постучали.
   - Роман, ты здесь? - спросил кто-то напряженно, голосом Нинель Петровны. - Открой, Рома! Видели, как ты входил в школу. И входная дверь открыта... Ты здесь? Что ты там делаешь?
   - Он там не один, с Кондратенко... - подсказал кто-то.
   - Роман, я тебе этого никогда не прощу! - Голос Нинель Петровны восходил по касательной, словно график функции экспоненты. - Не прощу! Рома, что ты творишь, подумай!..
   
   Римма, поспешно натягивая на себя джемперок, который директору удалось-таки стащить с нее, неловким движением задела какую-то фигурку на директорском столе. Это была бронзовая статуэтка Державина. Кувыркнувшись в воздухе, Державин с грохотом приземлился на пол.
   - Тссссс! - зашипел Роман Григорьевич, округлив глаза. - Вы что, с ума сошли?
   Он распахнул створку окна и одним махом вскочил на подоконник. Римма смотрела на него с ужасом.
   - Дверь не открывайте, слышите? - проговорил к ней директор драматическим шепотом. - Останетесь здесь до утра. Утром все уладится.
   Отдав эти последние инструкции, Роман Григорьевич вобрал в себя побольше воздуха и бесстрашно сиганул вниз. Римма подбежала, глянула за окошко. Внизу чернела клумба, смятые заросли отцветших рододендронов и георгин...
 
   
   
   Шум от событий этой ночи был, что называется, на всю губернию. Скандал, действительно! Романа Григорьевича вызвали в местный отдел образования на разбор полетов, для пропесочки. Как же так - директор, а такие номера. А еще и преподаватель общественных наук!.. Ведь у него, кажется, и жена есть. Ах, нет еще? Это почему же? А кто вам эта Нинель Петровна - любовница, что ли? Ну, а эта самая... Кондратенко - с ней у вас что за отношения? Неподобающие, прямо скажем. Уж если до этого дошло, определитесь, сделайте свой выбор, наконец - как мужчина...
   
   Роман Григорьевич каялся и оправдывался, как мог, но в конце концов признался, что, положа руку на сердце, Римма Алексеевна - всего лишь мимолетное увлечение, да и вообще слишком молода для него, тогда как Нинель Петровна это действительно важный для него человек, и если так, то он готов жениться на ней хоть сию минуту.
   - Давно пора, - сказано было ему с внушением. - Не пристало директору гимназии, наставнику молодежи, скакать из окон казановой. Хорошо, не пострадали!
   
   Римму тоже собирались вызвать на педсовет, но когда узнали, что она собирается подавать заявление об уходе, стали просить ее подумать и не совершать опрометчивых поступков.
   А тут Бунчаковский делает ей вдруг предложение. Для Риммы это было полной неожиданностью - и, заметим, весьма приятной. Конечно, они с Бунчаковским люди разные, можно сказать, полные противоположности. Но говорят же - противоположности сходятся. А то, что у него нос... Но у кого из нас, скажите, нет носа? А если он к тому же выдающийся, то какой же это недостаток? Совсем наоборот. Ведь если кого-то любишь, то любишь всего и целиком, а не что-то там по отдельности, верно?   
 
   Вот так эта история и закончилась. А зловредный Самуил Яковлевич шутил потом в кулуарах (осторожно, конечно), мол, все, как в той "Женитьбе Фигаро": вельможа-господин использует свое право первой ночи, а потом отдает девицу в жены своему прислужнику. Препикантная картинка! Впрочем, по справедливости стоит сказать, что Римма Алексеевна - как главный объект мужского соперничества - досталась все же тому, кому следует. И попробуй теперь к ней подступиться или склонить тактично на что-нибудь эдакое, легкомысленное - нет уж, пардон, извините! Все занято.


      ****

Апрель 2010 - апрель 2018