Пастушок

Раньше в деревне жизнь нельзя было представить без скотины. Даже сельская интеллигенция - врачи, учителя, руководство, - держали всякую живность. Если не коровку, то свинку. Или козу. Не говоря уж про куриные стаи.
И уж если есть корова, почти весь жизненный ритм дома исподволь подчиняется необходимости заботиться о ней. Корм заготовь. Хлев почисти. На "пасту" выгони. Дойка опять же... Пригляд и пригляд за скотиной - не случилось бы чего.
Неверно подумает тот, кто решит, что корова глупа, неразумна. И на ласку отзывается, как и всякое живое существо, и норов показывает. Всё чувствует. И дом свой знает. Ежели домой с пастбища - сначала плетётся устало в потоке подруг, а как завидит родные ворота - ходу, ходу прибавляет, и звать не надо, сама войдёт важно, протопает по двору в сарай и облегчённо замрёт, кося влажным зраком на хозяйку, уж с приговором ласковым обмахивающую тяжкое налитое вымя чистой тряпицей, готовясь освободить от белоснежного молока, тёплого теплом телесным.
Цвик-цвирк. Цвирк-цвирк. Разносится тихое из сараев. Дойка. Коты-лакомки занимают места. Знают - перепадёт и им сладкое, жирное, коль у хозяйки настроение будет.
"Паста" - так назывался у нас выгон стада на пастбище. Колхозные стада - в загородке электропастуха. Никакого особого присмотра за ними. А частные подворья отряжают на "пасту" домочадцев по очереди - пастух с каждого двора.
Всегда хотелось знать, что там - на "пасте". Выпросил у бабушки разрешение на вечернюю "пасту" с дядькой. Картуз, дедов старый пиджак, а через плечо старая офицерская сумка с салом, хлебом и огурцом внутри - вот и готов пастушок, дядьев помощничек.
В руках прутик. Ноги босые. В душе бесстрашие и первые проблески ответственности - дядя сказал с весёлым прищуром на загорелом лице: "Смотри, чтобы коровы не разбежались". Это было важно.
Дойка после обеда. А потом по знойной послеобеденной жаре снова на пастбище до вечера.
Луга у реки сытные, яркие, дышащие травами и мёдом. Стадо деловито набивает желудки. Иная Зорька в каком-то телячьем восторге вдруг подбросит копыта и поскачет, тряся мордой. Остановится, осмотрится, пожуёт, вздохнёт... И снова морду к траве, где кузнечики поют свою песню.
От солнца и скуки разморит пастушка. Падёт он, словно сражённый, под берёзкой и будет сны снить хорошие. Наверное, никогда таких снов потом не будет, как на "пасте" под бёрезками, под дружное хрумканье вольно пасущегося стада. И птицы там райские, и искры солнечные, и смех весёлый...
А солнышко уж катится с зенита к западу.
Половина стада кормится, половина, поджав ноги, лениво жуёт свою жвачку.
Со сна и непонятно, что вокруг делается и сколько времени.
Дядька смеётся: "Проспал снеданок, пастушок!".
И верно! Зря, что ли, бабаня в сумку сунула сало с хлебом?
Рука нащупывает газетный свёрток...
Зубы впиваются в сало.
Есть ли что вкуснее солёного с тмином деревенского сала с чёрным ржаным хлебом, откушанного на вольной воле под голубым небом? Мягкое, с прослоечками тонкими мяса, со шкуркой, которая сама на зуб просится... Да огурчиком огородным, своим, закусить, да сверху хлеб чёрный и сладкий, как земля, на которой он родится. Всё в строку, всё на пользу, всё на вкус!
Солнце садится. Коровы и сами чувствуют, что пора по домам, под защиту хозяев и двора. Сбиваются, собираются, встают сами, умницы, и бредут к деревне. Только щелкай кнутом на иных шалых, одуревших от жвачки и вечерней духоты.
И пастушок шагает, прутиком махает. Отбыл "пасту"!