Мадонна с Тенерифе - начало

"Сегодня холодно и сыро, и не хватает обогрева. Я обойти готов полмира, ну где ты потерялась, Ева, та, у которой всё красиво, и дом, как золотая чаша, в которой яблоки и сливы сверкают золотом, а как же? В которой руки отразились, в них серп и золотая нива, и я тянулся к ним, счастливый, так сильно, что проснулся даже".
Омар Хайям соскользнул с подушки и со стуком упал на ковер. Мэг, пожилой золотистый ретривер, покосилась глазом на это безобразие, размышляя, не отодвинуться ли в более безопасное место, потом, видимо, решив, что два раза туда же книги не падают, осталась на ковре.
Павел продолжал смотреть свой традиционный многосерийный сон после вечернего прочтения Хайяма. Сны приходили наутро, первое время Павел пытался записывать, но быстро разочаровывался - то, что доставляло наслаждение во сне, на бумаге вообще не складывалось. Поэтому он повернулся на другой бок и попытался поймать ускользающую мысль, но она не давалась, как соседка Наталья. Вроде и рядом, и смотрит призывно, но попытаешься коснуться, а ее там уже нет, а есть какая-то баба с печатью вселенского страдания на лице от того, что молоко к плите пригорело. В этот момент больше всего на свете Павлу хотелось взять аптекарские весы вселенной - наверняка же есть где-нибудь этот таинственный измерительный прибор, и сравнить на противоположных чашах субъективную ценность его, Павла, как личности - молодого философа  и чемпиона по кроссвордам, матерого таксиста и начинающего поэта, интересного собеседника, наконец,  и… да, против коричневой молочной пенки, которую ближайшие полчаса Наталья будет отскребать от плиты всякой химией. Разумом начинающий философ понимал, что вонь, разочарование, трудозатраты и так далее, но если бы ему кто-нибудь из друзей предложил перекинуться в "Бомбы и подземелья с подвохом", даже если бы у него сбежал глинтвейн, а не кофе, Павел забил бы на всё. Потому что, как говорил еще Малыш в Карлсоне, человек бесценен, чего ни при каких условиях не скажешь о молочной пенке. Допустим, бывают ситуации, в которых ценность молочной пенки субъективно огромна, как у Натальи… От одной мысли, что возможны условия, достаточные, чтобы обесценить человека, у Павла начинала болеть голова.  Не дожидаясь, пока это произойдет, он, кряхтя, встал, и пошел на кухню, к кофеварке. Воспользовавшись тем, что дверь открыта, Мэг поспешила к холодильнику. Начинался еще один день без центрального отопления, а это было еще хуже, чем без Евы. Она собрала чемоданы месяц назад и растворилась где-то в прибое Тенерифе, где проблема холодных батарей не отравляла жизнь, а Павла на диване с выступающими пружинами наверняка уже давно заменили Педро, Луисы и Аурелио на теплом песке.