Житие Сам Няма... Глава 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8

            

ЖИТИЕ САМ НЯМА или записки агента межгалактической разведки седьмого класса.

ГЛАВА ПЕРВАЯ о том, что я такое, и как стал странствующим рыцарем.

ПРОЛОГ               
Вы знаете, я часто сомневаюсь в том, что я – человек. Это началось давно, еще в шесть лет. Я тогда заболел какой-то неизвестной болезнью, и всё изменилось. Думали даже, что я откину копыта, но я выжил, всем на удивление. Мои родители радовались, что я жив и здоров. Но если бы они знали, что вместо их сына, у них в семье теперь растет Нечто, что и само не знает, какой оно породы. Вероятно, они бы ужаснулись, и может быть, стали испытывать ко мне отвращение и стыд, смешанные с ненавистью, как к существу, отнявшему у них сына, и паразитирующему в его теле. Да я и сам тогда не понимал, что я такое, и когда меня привезли «домой» из больницы, первое время чувствовал себя не в своей тарелке. А ведь так оно и было! Некоторые странности в моём поведении тогда списали на последствия болезни. Но с тех пор, относились ко мне настороженно, видно что-то чувствовали такое. Однако, потом привыкли, заставили себя верить, что всё у них нормально, и всё пошло своим чередом. Вообще-то я старался не расстраивать понапрасну своих стариков, хорошо учился, помогал по дому и всё такое. Теперь-то, когда остался только один старикан, я могу смело обо всём рассказывать, не боясь его травмировать. Он-то давно считает меня чокнутым. Старикан тогда первым почуял неладное, как-то сразу ко мне насторожился, но мозгов, чтобы понять, что произошло с его сыном, у него не хватило, и он сменил первоначальную враждебность на полное ко мне равнодушие. Только иногда, когда «принимал лишнего на грудь», его неосознанная враждебность принимала агрессивные формы. Однажды, когда мне было по вашему летоисчислению уже пятнадцать, он даже отважился на то, чтобы убить меня. «Матери» дома не было, она находилась в командировке, и старикан гонялся за мной по всему дому с огромным кухонным ножом, выкрикивая самые страшные ругательства. Мне то его было даже по своему жаль. В конце концов, мне надоело уворачиваться от его выпадов и бегать по комнатам, изображая смертельно напуганного подростка, и я просто отобрал у него нож, а самого «обесточил», выкачал из него большую часть энергии, оставив только то количество, что необходимо для поддержания жизнеобеспечения, и уложил спать. Пришлось, правда, еще поработать над его памятью, найдя и стерев эту часть воспоминаний, чтобы потом не мучился.
Старик жив и до сих пор. Ему за семьдесят. Он еще здорово «закладывает за воротник», успевая при этом жаловаться на свое здоровье. Заниматься его жизнеобеспечением мне некогда, да и надоело «подкручивать гайки» в его биомеханизме выпуска 1932 года, к которому он сам относится хуже некуда, потратив большую часть своей жизни на его активное разрушение. Конечно, можно было бы подкорректировать его «отдел управления», но это уже было бы грубое нарушение каких-то там норм, о которых я всегда знал, с самого начала, но до сих пор не подозреваю от кого. Тогда мой старикан превратился бы в биоробота, перестав быть индивидуальной человеческой единицей. Хотя по мне, большинство из них неплохо бы перепрограммировать. Насмотрелся я на  них! Нерациональность их поведения просто ужасна. Они вытворяют такие вещи, которые невозможно ни понять, ни как-то объяснить. Я смотрю на свою фотографию тех лет, и вижу огромный, чуть не раздавивший меня тогда ужас, навсегда застывший в моих визорах. Еще бы, очутиться в 1969 году по новому земному летоисчислению, в «стране победившего социализма», как они ее тогда называли, в одном из безликих поселений на берегу реки Долга, где все пропахло гниющей рыбой и хлоркой. Этот запах преследует меня до сих пор. Из-за жутких антисанитарных условий и летней жары, местные жители периодически страдали кишечными инфекциями, самые страшные из которых – холера и брюшной тиф. С шести до двенадцати лет я пережил там только холеры, три большие эпидемии, не считая остальных видов массовых заболеваний. Мне то всё это было совсем не страшно, потому что сам я никогда и ничем не болею. Однако, вся эта суета с эпидемиями очень утомительна. Кстати, холера – довольно забавная болезнь. Когда, заболевший ею человек, за пару дней выпустив из своей задницы, вместе с обильной кровью всё, кроме мозгов, наконец, испускает дух, то в нём, если оставить его лежать при сорока или даже сорокапятиградусной температуре, что бывает там летом, происходят необратимые биохимические процессы, вытворяющие с его телом всякие штуки. Представьте, лежит себе смирно воняющий труп, и вдруг, часа через два,  начинает двигаться – садится или переворачивается, жутко корчится, у него начинают сокращаться все мускулы, в том числе и лицевые. А так, как при этих деформациях, из него выходят образовавшиеся внутри газы, как через задний проход, так и через глотку, то можете себе представить, как это шокирует новичков! Извивающиеся, орущие на разные голоса, корчащие рожи и при этом, еще пукающие трупы, кого угодно могут привести в ужас.
Используя неуклюжую метафору, можно сказать, что моё детство щедро присыпано солью и хлоркой. Если ваше детство присыпано тальком, пудрой, и сладкой ванилью, то вам, можно сказать, повезло.
Когда мне было двенадцать, мы переехали, сменив одну дыру на другую. Неизвестно, что руководило моими стариками, когда они совершали переезд через всю огромную страну, чтобы поселиться в таком месте, где добывали один из радиоактивных металлов, так необходимый в то время «нашему» военно-промышленному комплексу, чтобы изготавливать ядерные боеголовки для ракет и топливо для атомных станций и атомоходов. Я везде ставлю кавычки, когда пишу «наш», «наши», «наша», потому что никогда не чувствовал своей внутренней причастности ко всему, что волновало аборигенов страны в которой я жил. Поначалу, я даже шокировал иной раз своих одноклассников, выказывая пренебрежительное отношение к какой-нибудь из их святынь, например, к законсервированной тушке основателя их государства в его современной редакции или выбрасывая недоеденный кусок хлеба в урну. Многовековой голод аборигенов, периодически умудряющихся голодать, и даже вымирать миллионами из-за нехватки пищи, живя на одной из самых плодородных и богатых всяческими ресурсами части планеты, приучил их обожествлять хлеб, этот обычный кусок углеводов.
Вообще, многочисленные табу и  культы, разбросаны здесь в таком же изобилии, как человеческие, собачьи, и кошачьи фекалии, на которые можно наступить в любом месте, даже входя в лифт, или ступая за порог собственной квартиры. Ко многому я так и не смог привыкнуть, живя среди них долгие-долгие годы.
Как бы то ни было, я жив до сих пор. И это удивительно, так как большинство моих ровесников уже перекочевали в мир иной, не дожив, даже до сорока. Вы спросите почему? Если бы я знал! Почему тот поселок, в который переехали мои родители, был построен в непосредственной близости от карьера, где добывают радиоактивный металл? Карьер расположен так близко к жилым домам, что от ежедневных взрывов в нём, все здания в поселке сотрясаются, и чтобы они не развалились, к ним пристроены специальные бетонные фундаменты, метра в полтора высотой. А ядовитая пыль после взрывов летит прямо на головы людей, живущих в этом месте. «Логика» устроителей всего этого была очень простой – строить жилой поселок рядом с карьером надо было «для удобства», чтобы людям, работающим на этом опасном производстве,  было ближе добираться до места работы. Продолжая «логический» ряд, можно сказать, что поселковое кладбище, в которое органически перетекают жилые постройки, расположено так, чтобы всем живущим в поселке, было удобнее и ближе перебираться сюда на захоронение.
Общественная некрофилия пустила такие глубокие корни в сознании аборигенов, что они теперь вымирают в геометрической прогрессии, даже не обращая внимания на катастрофическое убывание своей популяции. Здесь на полные обороты работает машина самоуничтожения  в виде чудовищной коррупции, нищеты, запущенных и никем не лечимых болезней, регулярных употреблений пищевых и алкогольных суррогатов, не исключающих при этом из «меню» еще целого ряда отравляющих веществ наркотического свойства. Есть и любители быстрых разрушений тела путем убийства и самоубийства. Каждый год, миллионы местных двуногих просто не рождаются, избавленные от жизненной докуки многочисленными, работающими круглосуточно абортариями.
Тем не менее, бодрые дикторы телевидения и радио вещают об успехах, повысившихся показателях чего-то там… и по ТВ  периодически показывают радостно суетящихся правителей этой Богом проклятой страны. Как это ни странно, беды её, в последнее время, стали очень волновать меня, хотя я, по сути своей, лишь инородное существо, по странной прихоти судьбы или тех, кто меня сюда послал, лишь наблюдаю за жизнью аборигенов.  Время от времени я составляю отчёты, которые мне даже некому посылать. Кое-кто из моих знакомых, этого, то есть появления знакомых, вероятно, не избежать, если живешь на одном месте более года, считает мои отчёты романами, рассказами, новеллами или даже стихами. Вот чудаки-то!
Они всерьёз полагают, что все написанное мною, лишь плод моей болезненной фантазии. А мне всё на руку. Не надо ничего прятать, и зашифровывать. Возможно, моё начальство это и не одобрит, но пока я не получал на этот счет никаких инструкций. Писать отчёты я начал в шесть лет, сразу после моего прибытия сюда. Помню самый первый из них. Вот как он выглядел:
«Вышел на море петух, улыбнулся и протух».
Как-то мне в руки попала книжка, которую написал один испанец, когда сидел в тюряге. Этому парню, чтобы не сойти с ума или не подохнуть от тоски несвободы, надо было как-то создать себе свободное пространство, в котором он мог бы проявлять свое волеизъявление. Во, как! Ну и загнул же я! «Волеизъявление»… Откуда у меня в башке это слово?…Ладно, не буду отвлекаться. Вернёмся к испанцу.
К счастью, он обладал сокровищем воображения, которое помогло ему создать свой мир, в котором он мог как-то существовать, и влиять на героев своего романа. Иной раз, я думаю… Ха-ха – я способен иногда даже на такой сложный процесс. Так вот, пришло мне как-то в голову, что Бог создал этот мир примерно в сходной ситуации. Может быть, он чем-то провинился перед другими богами, ну, там, спёр что-то, или набил другому богу физиономию, а может, взбунтовался против их божественных порядков. Короче, его посадили в их тамошнюю кутузку, и держали там довольно долго. И он, от тоски или той страшной скуки, которую англичане называют «сплином», создал этот мир и скрасил своё одиночество, наблюдая за всем этим бардаком, именуемым «ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА». Потом его выпустили, и он забыл о созданном мире или ему вконец наскучила такая забава? А может быть,  он так и помер в тюряге? Кто знает, как там всё было? А созданный им мир продолжает существовать, и ещё пытается искать себе подобных, даже не представляя, что Бог то  на такую пошлость, как создание других модификаций своей одноразовой фантазии, вовсе не способен. Недаром ведь говорят, что шутка, повторенная дважды – глупость. А этот мир, не что иное, как шутка… Чёрт! Если меня не останавливать, я могу уйти в импровизациях так далеко, как не заходил даже наш преподаватель философии, совершенно чокнутый тип, на лекциях которого мы пили дешёвое вино или играли в карты, почти не прячась.
Так вот, вернёмся к бедному испанцу и к созданному им миру, в котором действует некто, по имени Дон Кихот. Это довольно забавный, пожилой парень, который путешествовал, и совершал всякие несуразные поступки, которые он сам считал подвигами и посвящал какой-то земной самке по имени Дульсинея. Такой способ существования мне понравился, и я решил стать странствующим рыцарем. Сначала я поехал в деревню, где есть лошади. Надо заметить, что большую часть своей сознательной жизни я прожил в городе, и если бы был человеком, то меня со всей уверенностью можно было отнести к тому типу двуногих, который называют «хомо урбанус», что значит «человек городской». Поэтому, прежде чем взгромоздиться на коня, и куда-то там на нём отправиться, мне необходимо было научиться, не только им управлять, но и ухаживать за этим удивительным и достойным всякого восхищения животным. После того, как я сознательно «отбатрачил» почти год на небольшой конеферме у одного сельского жителя, и приобрёл у него же отличного вороного трехлетка, я уже настолько уважал и любил этих благородных животных, что готов был сам возить их на себе, если бы только смог. С тех пор я несколько иначе воспринимаю конные памятники, и те каменные или чугунные, двуногие твари, что сидят сверху, да еще, как правило, вооружённые шпорами, вызывают у меня чувство глухой ненависти и запоздалого, иногда на пару веков, протеста.
Мы с Нуаром, так я назвал своего вороного друга, договорились сразу о взаимовыгодном сотрудничестве. Это было нетрудно, так как я всегда лучше, чем двуногих, понимал животных и растения. Одному моему однокласснику было даже невдомек, за что я сломал ему руку. Он верно и до сих пор не может понять, что это было наказание за убитого им из рогатки моего дружка-воробышка, с которым мы часто разговаривали, и я угощал его семечками, а он меня - мухами. Точно также, я готов даже убить двуногого, если он на моих глазах попытается ударить топором дерево, с которым я только что тепло общался и обменивался энергиями. В общем, мы с  Нуаром договорились: никаких шпор, плёток, стеков и прочих гадостей, а также, там, где этому нет необходимости, я буду просто бежать рядом с ним. Я довольно хорошо бегаю, и мне это нравится. Зато Нуар будет тащить на себе всё наше хозяйство в седельных сумах. Если не брать в расчет кондиции коня, способного тащить на себе значительный вес на большие расстояния, то человек гораздо выносливее его. Как мне рассказал Нуар, хорошая лошадь с наездником может одолеть за один перегон не более сорока пяти – пятидесяти километров, тогда как двуногая тварь может протрусить иной раз и двести километров без остановки. Так бегают представители племени бушменов в Африке и индейцы тараумара в Америке.
Идя на поводу убогой общественной морали, которая утверждает, что двуногие - венец творенья, и имеют право на жизнь и смерть других представителей биологической жизни на этой планете, мы с  Нуаром вынуждены были въезжать в населенные пункты верхом. Верхом это значит, я сижу на спине своего друга, каждый раз испытывая при этом чувство неловкости.
Вероятно, я не один такой инородный, среди двуногих. В книгах мне не раз попадались описания случаев, когда «человек» испытывал стыд и настоящую, глубокую боль за те муки, что причиняли лошадям похожие на него внешне существа. Плачущий от стыда за человечество и сострадания к извозчичьей лошади, и обнимающий её за шею философ Ницше, английский парень Свифт, описавший страну, где лошади управляли людьми, писатель Достоевский, избивший кнутом крестьянина за то, что тот плохо обращался со своей лошадью. Мне думается, что эти ребята, были родом оттуда же, откуда и я. Вполне вероятно, что кто-то из наших и сейчас бродит где-то рядом со мной. Но видимо, есть какое-то ограничение, наложенное свыше, по которому мы никогда не объединяемся, и существуем в одиночестве. Значит так надо! И нечего сопли распускать! Может быть, даже свихнувшийся Шикльгрубер, вдруг принявшийся уничтожать двуногих миллионами, просто мстил им за животных? Во всяком случае, он просто обожал свою овчарку.
Я всё время отвлекаюсь. Такова уж моя природа! Мне думается, что в частностях, порой больше смысла, чем в том, что считается самым главным.
Итак, отныне я существую под личиной странствующего рыцаря, и мотаюсь по всей стране из края в край, время от времени, совершая всякие глупые поступки. Будто это подвиг, проломить черепа парочке двуногих, которые хотели путем насилия принудить молодую самочку, вступить с ними в извращенную связь, предварительно вырубив бейсбольной битой ее самца. Если бы один из них вызвал его на брачный турнир, и победил в честном бою, то и пусть потом спаривался бы с нею на здоровье. Эти же двое, нарушили сразу несколько биологических законов, я уж не говорю о социальных, выдуманных самими двуногими. Если простое восстановление биологического равновесия кто-то и считает подвигом, то это его дело. Честно говоря, иной раз я совершаю подвиги совсем другого порядка. Ну,  об этом вы еще узнаете.
Как и у Дон Кихота, у меня есть свой Санчо Панса. Вы сильно ошибётесь, если подумаете, что это добродушный толстяк, повсюду сопровождающий меня на своем ослике и периодически попадающий в дурацкие истории. На самом деле, это красивая амазонка лет двадцати пяти на самодвижущемся механическом средстве марки «Харлей Дэвидсон». Не знаю, откуда она взялась? Мы с нею ни о чём не договаривались, как, например, с Нуаром. Она сама увязалась за нами в одном из городов, очередном Кислодрищенске или Мухосранске, из которых в большинстве своем и состоит провинция этой страны. Сначала она вела себя очень агрессивно, и мы с Нуаром даже подумали, что это мужчина, такой же странствующий рыцарь, как я, который решил «скрестить со мной своё копье». Однако, уже за городом, когда мы остановились на привал, она заглушила свой «Харлей» рядом с нашим биваком, и с прямо скажем, довольно низковато для самки звучащим смехом, внимала нашей с Нуаром беседе. Мы в тот момент общались на лошадином языке. Она еще несколько раз наградила нас своим удивительным смехом, слушая, как мы ржём. Потом, сняла с головы свой устрашающий, рогатый шлем, рассыпав по плечам роскошную, льняную гриву. Мы с Нуаром замерли в немом восторге. Пожалуй, от такой гривы не отказался бы любой из нас. У меня, кстати, волосы до пояса, и украшены перьями орла, который сам подарил их мне за то, что я спас его птенцов от снежного барса. Нуар же носит слегка подравненную ножницами и заплетенную в мелкие косички гриву. Растаман лошадиный! Он вообще, большой пижон и модник. Даже подковы предпочитает хромированные или из нержавеющей стали. Когда-нибудь, я подарю ему серебряные. Но это, тс-с-с! Тайна! Пусть это будет для старины Нуара сюрпризом.
С того дня, Чо ( так мы ее прозвали – сокращение от Санчо) стала вращаться на нашей орбите. Она не плелась за нами, так как ее «Харлей» двигается намного быстрее наших ног, а уезжала вперед и возвращалась. Иногда, она поджидала нас на какой-нибудь живописной полянке, где мы устраивали привал. Как-то, в Западной Кибири, она пропала на пару дней, заставив нас с Нуаром изрядно понервничать, но потом, вернулась и вела себя, как ни в чём ни бывало. До сих пор мы с нею не перебросились еще ни словом, а единственные звуки, которые мы от неё слышали – это ее неподражаемо низкий, продирающий до самых костей, грудной смех и закладывающий уши визг, когда она ставит на дыбы своего стального приятеля. Впрочем, Нуар, как-то сообщил мне, с видом победителя, что она пыталась разговаривать с ним на его лошадином языке, который немного освоила за то время, что мы вместе. Я, конечно, слегка расстроился, но виду не подал. Еще неизвестно, кто из нас ей больше нравится!
Мне хочется думать, что она из «наших». Ну, вы понимаете! Как только выдастся удобный случай, обязательно поговорю с ней на эту тему. Пока же, пусть Нуар еще погордится! На днях, пижон перескочил через её «Харлей», желая, как видно, показать своё над ним превосходство. А потом, еще несколько раз встал на дыбы, и даже походил немного на задних ногах. Цирк, да и только! Я, чтобы не смущать его, ушел за густую поросль ёлочек, и уж там дал себе волю, катался по траве и хохотал минут пять. Чо стала занимать всё больше места в моем воображении. Надо с этим разобраться! Как бы она не захватила его целиком! Ведь тогда я перестану быть самим собой?
Сейчас мы приближаемся к столице. До неё осталось несколько переходов. Обычно, мы обходим большие города, касаясь их только в пригородах, да изредка задевая окраины. Но в этот раз, решили пройти прямо по центру. Надо привести себя и неряху Нуара в порядок, чтобы не напугать чего доброго столичных жителей, да и милицейским не давать лишнего повода придраться. Есть ещё одна проблема – оружие. Ведь я – рыцарь! Моё вооружение составляют: боевой лук и стрелы различных модификаций, среди которых есть даже нервно-паралитические, а также десяток метательных ножей и кинжал. Остальной арсенал, всякие там метательные камушки, трубку с ядовитыми стрелками, аркан и коробочку с шариками, наполненными спорами галюциногенного гриба «Люмьер де ля рамп», ещё можно выдать за обычные прибамбасы, необходимые в дороге мелочи. Но вот, что делать с луком, ножами и кинжалом, ума не приложу! Не отправлять же в следующий пункт нашего путешествия по почте?

ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой рассказывается, как мы посетили столицу и кое-кому надрали в ней задницу.

Местная столица называется Носква, наверное, в честь носок её основателя, которыми он по какой-то, ныне неизвестной причине, очень дорожил. А может быть, в те незапамятные времена, она, с высоты полета орла, напоминала носок своими очертаниями? Хотя, кто в те времена мог подняться на такую высоту? Ну да, это всё неважно! Можно предположить, что это название составили два слова «нос» и «ква», и первый, кто сунул свой нос в эти места, обнаружил болото с лягушками? Как бы то ни было, теперь это огромный город, который очень сильно отличается по качеству своей жизни от всей остальной страны. Обитатели его, сами в большинстве своём перебравшиеся сюда из разных провинциальных Мухосрансков, теперь очень гордятся статусом столичных жителей, и с презрением относятся к провинциалам, которые их кормят, поят, и обеспечивают своим тяжелым и крайне низкооплачиваемым трудом предметами роскоши и довольства. Пожалуй, может кончиться тем, что когда-нибудь Провинция взбунтуется и двинет на столицу, чтобы спалить ее к чертовой матери, как в старые добрые времена! Вообще-то, если порыться в хрониках, то можно заметить, что ее раньше сжигали примерно раз в полтора века, что наводит на определенные мысли. В качестве гипотезы, предлагаю считать страну живым существом. И в таком случае, если это существо – женщина, то периодическое сожжение её столицы можно считать чем-то вроде месячных, то есть полуторавековых, если уж быть точным. И это вполне необходимый процесс для нормального функционирования всего её организма. Последний раз это пытался проделать с ней чокнутый художник Шикльгрубер, но ему не дали, героически сражаясь с его полчищами, уже захватившими полмира. И вот теперь, сами расплачиваются, живя, вернее вымирая,  в больной стране, пораженной многочисленными политическими и экономическими метастазами. Хотя, думая о том, что до мозгов аборигенов что-то дойдет, и они возмутятся существующим положением вещей, я, пожалуй, здорово заблуждаюсь и ставлю их на высоту, которой им не достичь, так же, как их предкам было не забраться в небеса вместе с орлами. Они способны на протест, разве что в своих убогих кухнях, и больше того, чтобы поставить фингал жене или пырнуть ножом в брюхо собутыльника, у них пороху не хватит. Что-то я опять завелся. Не могу спокойно думать об этих мазохистах!
В общем, в столицу мы въехали лихо! Это всё благодаря нашей Чо. Она сгоняла куда-то вперед, и когда мы так ничего и не придумав, в полном боевом облачении, так сказать, шли легкой рысью, приближаясь к окраинам…
… я и говорю, что от этого грохота у меня уши обтрепались и в животе эхо, будто…
… знала их раньше. Может, среди них есть даже ее самец!
- Ты, Нуар, совсем помешался от своих гормонов! Тебе надо срочно найти симпатичную кобылку, и избавить свои семенные мешочки от их большей части, оставив немного, на развод. Иначе ты, чего доброго, попытаешься трахнуть её «Харлей»!
- Да пошел ты, Сам Ням! (это меня так зовут, Сам Ням, простое и веселое имя, я его сам придумал!) Это у тебя слюни текут, и в штанах всё шевелится, когда ты на нее смотришь! Однажды ночью, ты так орал во сне: «Чо! Чо!! ЧО-О-О!!!», что я со страху чуть не наделал «яблоков»! Думал, на нас напали, и пора уносить копыта!
- Вот ты, оказывается, какой пугливый! А я и не знал!
- Ладно тебе! Сиди спокойно! И не ёрзай своей задницей, а то сдвинешь потник под седлом, и натрешь мне холку! И хватит тебе ржать, а то на нас уже смотрят!
- А на нас всегда смотрят, потому что мы, это мы!  И других таких нет! В отличие от них, мы изготовлены индивидуально, а не сошли с генетического конвейера, как все эти придурки!
- Еще раз говорю тебе, хорош ржать по нашему! Ты ведь сейчас в городе и вокруг полно двуногих, на которых ты, кстати, здорово похож!
- Это только для маскировки! На самом деле я – ящерообразное, с крыльями и плавниками!
- Ну, хватит уже, Сам Ням! А не то я навалю «яблок» прямо здесь, посреди площади!
Угроза возымела своё действие. На нас и так вовсю глазели прохожие, и даже показывали на нас пальцами. Да и мне вовсе не хотелось оправдываться перед злобными и придирчивыми, столичными милицейскими, собирая за конём его помет! И я прервал нашу дружескую перепалку.
Вы, верно, интересуетесь, как мы умудрились въехать в город в полном вооружении? Тут постаралась наша Чо. Она сгоняла в Носкву, и вернулась оттуда в сопровождении огромной стаи двуногих на самодвижущихся аппаратах, вроде её «Харлея». Эти крутые ребята, примчались на своих ревущих, как целое стадо бизонов, машинах и начали кружить вокруг нас. Одетые в кожу и самых невообразимых фасонов и расцветок шлемы и каски, они могли бы напугать кого угодно. Только, естественно, не нас с Нуаром. Окруженные со всех сторон механизированной бандой, мы въехали в столицу, как завоеватели. Никому и в голову не пришло попытаться остановить нас, и спросить документы или разрешение на оружие. Интересно, в каких учреждениях выдают разрешение на ношение и использование боевых луков, кинжалов и метательных ножей?
Вероятно, эта банда пользовалась в столице исключительными правами или наш въезд был принят за какое-нибудь шоу, на которые столичные жители очень падки. Не знаю. Как бы то ни было, сейчас мы находились одни на большой площади и ждали, когда к нам вернется  Чо, укатившая вместе с нашим «эскортом». К нам постоянно подходили разные придурки, которых в Носкве немало, и просили разрешения с нами сфотографироваться, пострелять из лука или даже, вот невообразимая наглость! – «покататься на коняшке!». Эти просьбы уже начали нас понемногу раздражать, и мы готовы были рвануть отсюда за город, к милой нашим сердцам природе. И вообще, зачем мы сюда припёрлись? И Чо куда-то пропала! Вот напасть!
- Эй ты, клоун! Ты, ты, чо башкой завертел? Тут кроме тебя клоунов нет. Ты откуда такой, Чингачгук? Гы-гы-гы!
Я посмотрел на источник вызывающих звуков. Внешне, тварь вполне соответствовала своему гнусному голосу. Толстый коротышка в черном костюме, который шел ему, как Нуару бальное платье. На его, почти лысой голове, кроме наглой ухмылки ничего не было. С обеих сторон, коротышку подпирали два гоблина, выше двух метров ростом. Чтобы прокормить этих двоих, наверняка уходила уйма всякой пищи, которой могла бы питаться целая деревня, ну, например, вьетнамцев. Вообще, я не верю в такие понятия, как счастье, правда и справедливость, но если бы они были, то гораздо справедливее было бы им всем троим сдохнуть, ещё во младенчестве, а затраченные на их выращивание калории, отдать этим самым вьетнамцам. Дались мне эти вьетнамцы?
- Чего тебе, существо? – вполне вежливо обратился я к коротышке.
- Чо, чо он сказал, пацаны? Как он меня назвал?!!
Вполне естественно, что «пацаны» не осмелились повторить. Да это коротышке и не было нужно. Судя по всему, он использовал этих двоих в качестве самодвижущейся мебели, которой при случае можно прикрыться. А также, их присутствие оправдывало его идиотские монологи, к которым он, кажется, имел пристрастие.
- Ты кого обозвал существом, фраер?! Ты…
Далее последовал совершенно кретинский монолог, и, судя по тому, что тупица повторил его без запинки, неплохо отрепетированный. На меня он, естественно, не произвел никакого впечатления.
- Тебя я назвал существом. Ведь ты существуешь, верно? Или ты в этом сомневаешься?
- Ну, все, пацаны, ща я его урою! – протявкал «окурок» и полез за пазуху.
Я подумал, что он даже глупее, чем кажется. Собрался зарывать меня, сидящего вдобавок на Нуаре, прямо здесь, на площади? И чем, скажите на милость, совком каким-нибудь? Что ещё копательное, крупнее совка, могло уместиться у него в карманах? Раскладная саперная лопатка что ли? Вопреки моим ожиданиям коротышка достал мобильник, и стал куда-то названивать. Ему не отвечали. Наконец, он вспомнил о своей «мебели». 
- А вы чо стоите, козлы? Шефа оскорбляют, а они стоят!!!
«Мебель», которую он назвал козлами, задвигалась и пошла на нас с  Нуаром. Что ещё оставалось делать? Не из лука же их стрелять? Я бросил каждому в грудь по шарику, начиненному галюциногенными спорами гриба «Люмьер де ля рамп». Шарики разбились об эти громады и выпустили два небольших облачка, окутавших их головы. Оба монстра замахали руками, и потеряв всякую ориентацию не только в пространстве, но и во времени, (уж я то хорошо знаю действие грибов) хлопнулись прямо на брусчатку площади, и спустя минуту стали громко смеяться. Я даже им немного позавидовал. Возможно, сейчас они смотрели представление великого комика Дебюро в парижском театре «Фюнамбюль», в самом начале позапрошлого века. Дело в том, что споры этих грибов оказывают удивительное действие. Как только вы их вдыхаете, то мгновенно оказываетесь в одном из театров во время выступления какой-нибудь знаменитости. Причём, это может быть любой театр, любого времени. Меня как-то занесло аж на выступление глухонемого актёра Росция Галла в древнем Риме, который был настолько пластически выразителен, что даже стихи мог читать своим телом. В последнее время я стараюсь пореже нюхать гриб, а то совсем не захочется возвращаться в своё время, и пока будешь шляться по театрам прошлого, твоя тушка, пожалуй, загнётся. Ну ладно, ладно… Возвращаюсь в действительность. Что там было? А…
Коротышка сначала с ужасом воззрился на меня, а потом       помчался    прочь, время от времени, оборачиваясь и показывая         мне свою перепуганную образину. «Ну, вот, - подумал я,  - надо было и в него запустить шариком. Пусть бы порадовался. Может, после этого стал бы немного добрее?»
Не успел я так подумать, как увидел, что к нам быстрым шагом приближается группа двуногих в серой униформе. Возможно, это «Шустрая помощь», которая спешит к поверженным мною гоблинам, думая, что им сейчас плохо. Знали бы они, как те сейчас кайфуют! Сами бы попросили запустить в них шариками.
Однако, я ошибся. Это были вовсе не санитары «Шустрой помощи». К нам бежали, развертываясь полумесяцем, здоровенные ребята с автоматами. Вероятно, они подумали, что я убил гоблинов, или им что-нибудь наплёл всерьёз перепуганный коротышка. Я попросил Нуара направиться к ним, чтобы объяснить, что произошло, но как только мы тронулись им навстречу, ребята начали орать дурными голосами: «Стоять!!! Лечь на землю!!!» и всё такое, и целиться в нас с Нуаром из автоматов. Дело начинало приобретать серьёзный оборот. Ребят было не меньше десятка. Это я говорю к тому, что моих запасов шариков с пыльцой гриба «Люмьер де ля рамп» на них не хватит. Обеспокоенный нездоровой суетой вокруг нас, Нуар спросил меня, что означают эти истошные вопли? Когда я перевёл ему, он засмеялся. Вы слышали, как смеются кони? Дело в том, что лечь на землю, для лошади означает примерно то же, что для вас встать на голову. Конечно, они умеют это делать. Да ведь, и многие из вас, двуногих, могут вставать на голову. Но вы не часто это проделываете. Тем более, на площади, в столице своей страны. Верно ведь?
Я, промучившись на этом свете тридцать девять лет, по вашему земному летоисчислению, знал о повадках двуногих немного больше, чем мой трехлетний друг, к тому же проживший всю свою трёхлетнюю жизнь на самой захолустной окраине страны, на границе с Митяем, этим великим соседом Лассии. Конечно, я кое-что ему рассказывал, но пока не испытаешь на своей шкуре все прелести жизни в этой Богом проклятой стране, как-то не очень верится в то, что тебе о ней рассказывают. Да я бы и сам не поверил, не проживи здесь столько лет, что такие дикие штуки, которые сплошь и рядом здесь происходят, возможны. Поэтому, иностранцы, посещающие столицу и видящие лишь «позолоченный фасад» действительности, всерьёз полагают, что вся Лассия живет, похожей на столичную жизнью. Одни только митяйцы, хорошо изучившие нравы своих северных соседей, знают, что здесь есть и почём.
Короче, я понял, что «добрые молодцы» в камуфляже сейчас начнут пулять по нам по чём зря, вместо того, чтобы просто подойти, и поговорить обо всём, что их интересует. Судя по их поведению, им больше по душе, если конечно она у них есть, видеть нас в виде двух истерзанных пулями туш. А с такой постановкой вопроса я вовсе не согласен. Поэтому, я слез с Нуара, и бросив на брусчатку площади свой лук и колчан, и задрав к небу верхние конечности, пошел навстречу пятнистым камуфляжам, от которых волнами расходились страх и агрессия. Я могу видеть невидимые для двуногих вещи. Например, запахи, или сгустки энергии. Я различаю их по цвету и по звучанию, и по другим критериям, которых несколько сотен. У меня не пять органов чувств, как у них, а многие десятки. Я сам в них иной раз путаюсь.
Поэтому, я видел, как от фигур в камуфляже распространяются облака желто-коричневого страха, с вкраплениями красных, острых языков агрессии и только у одного из них облако было сине-серым, что означало печаль и застарелую тоску. Парень горевал по своей любимой, которая покинула его два года назад, когда он был, в так называемой командировке, в Чехне, взбунтовавшейся против господства Лассии горной республике. Этот двуногий был мне очень симпатичен, и если бы не чрезвычайные обстоятельства, то возможно, мы бы с ним подружились.
Сейчас же следовало спасать наши с Нуаром задницы и другие, не менее важные части наших тел. Перед тем, как слезть с его спины, я проржал ему, чтобы он отвлёк внимание момоновской своры (МОМОН – моментальный отряд мстителей особых наклонностей) какими-нибудь трюками, вроде тех, что он исполнял для Чо и её «Харлея». Старина Нуар покосился на меня своим тёмно-фиолетовым глазом так  укоризненно, будто я подсматривал за тем, как его батюшка давал ему начало, взгромоздясь на его матушку. Как бы то ни было, он меня понял, и сейчас, когда я  шел навстречу злобным дыркам автоматов, нацеленных на меня, я видел, что эти дырки начинают колебаться. Нуар превзошел самого себя! Он в это время ходил на задних ногах и ещё мотал из стороны в сторону гривой. Потом он принялся танцевать, исполняя что то среднее между чечеткой и тустепом, чем окончательно отвлёк на себя внимание толпы вооруженных до зубов двуногих, что позволило мне создать иллюзию самого себя идущего к ним с поднятыми руками и танцующего Нуара. В это самое время, мы удирали со всех ног, подальше от опасного места.
Как оказалось, та опасность, которой нам удалось избежать почти без потерь, не считая уязвленной гордости, была отнюдь не последней в жутких столичных джунглях.
За последние годы, Носква превратилась в страшное место. Несмотря на внешнюю безопасность и огромное количество милицейских, этот город таил в своих недрах или, как там сказать, в своих потайных карманах, такое количество всякой нечисти, что порой нам с Нуаром было как-то не по себе. Что уж там говорить, если у них до сих пор, в самом центре города, стоит на Оранжевой площади гробница одного из самых жутких демонов лассийской истории, по кличке Ленкин. В общем-то, с этой поганой твари вся гниль в стране и началась! И похоже, так никогда и не закончится.
ИСТОРИЯ ПРО ЛЕНКИНА… (Сам Ням «История СПИ (Страна Победившего Идиотизма) для самых маленьких»)
Жила-была великая и прекрасная страна Луссия. И вот, в один чёрный для неё день родился в одной луссийской семье мальчик Вова. Пока был он маленький, так пакостил помаленьку, а как подрос – стал гадить уже по-крупному. Полюбилось Вове ходить на охоту, и убивать там кого-нибудь. Иногда это были утки. Но однажды, Вова увидел, как прямо над ним, в синем-синем небе пролетал ангел. Схватил Вова своё ружьё, прицелился и выстрелил в ангела. Пуля попала в ангела, и он пал с небес на землю. Обрадовался Вова. И с той поры стал охотиться исключительно на ангелов. А в те поры ангелы водились в Луссии во множестве. Осеняли своими крылами и большие её города и малые, и даже самые отдалённые, и забытые Богом местечки освещали ангелы своим светом, делая людей добрее, а их жизнь светлее. А злобный Вова не только сам стал на ангелов охотиться, но и друзей-приятелей своих к этому приохотил. И стали негодяи постоянно на ангелов охотиться и хвастать друг перед дружкой, кто больше белокрылых подстрелил. Стали люди за ангелов вступаться, а дружки Вовины и их стали убивать. Кого исподтишка подстрелят, а кого и бомбой взорвут. В общем, совсем мало осталось ангелов в Луссии, да и те в другие страны потянулись. И стало с той поры на Луси темно, страшно и великое горе. Захватил её Вова с дружками, и стали они над людьми, да и над самой природой издеваться. А злоба их была столь велика, что и друг дружку они принялись изводить, расстреливать, да по тюрьмам-каторгам гноить. Много лет с тех пор минуло, а до сего дня лежит в своей могиле каменной посреди града столичного злобный Вова Ленкин и даже мёртвый всё вокруг отравляет своей злобой.
Короче, после того, как мы покинули площадь с валяющимися на ней гоблинами, и подкрадывающимися к нашим фантомам момоновцами, и у меня, и у Нуара, было только одно желание – поскорее покинуть этот город, порабощенный демонами, и вырваться на природу, еще не загаженную всякой потусторонней тварью. Однако, этим желаниям не суждено было сбыться в ближайшие часы. Не успели мы чуть-чуть отдышаться от приключения на площади, как судьба подкинула нам ещё одно испытание.
В том дворе, где мы спрятались, чтобы немного отдышаться и сориентироваться, как нам быть дальше, в этот час почти никого не было. Пара пожилых овощеобразных  женского пола на лавке, да один малыш, лет трех, тоскливо копающийся в песочнице. И вдруг, во двор, на большой скорости влетел черный джип, а за ним еще один. Из первого выскочили двое,  из второго, гортанно крича, сразу шестеро. Первые были светлого окраса, скорее всего представители коренной популяции, лусские, а шестеро их преследователей, судя по окрасу и гортанным воплям, сразу напомнившим базар, зузербайджанцы – племя, обладающее врожденными способностями к торговле, трусливое в небольшом количестве, и наглое до безобразия, как только оказывалось в большинстве.
Выскочив из черного джипа, лусские кинулись к парадному, но один из них споткнулся, и растянулся во весь свой немалый рост. Второй не бросил товарища в беде, а попытался дотащить его до дверей, но не успел. Они, как пираты в кино, встали спина к спине, и приготовились дать отпор зузербайджанцам, сжимая в руках пистолеты. Увидев оружие, зузербайджанцы тут же спрятались за свой джип, и спустя мгновенье, из-за него раздалась первая автоматная очередь.
Малыш, сидящий в песочнице, с огромным интересом наблюдал за происходящим. Одна из бабулек с истошным воплем кинулась к малышу. Вторая исчезла, как «ниндзя». Мне даже показалось, что я видел, как она окуталась облаком дыма, и когда дым рассеялся – её уже не было. Раздалась ещё одна очередь в сторону залёгших, и отползающих к парадному лусских. Вот с её-то траекторией и пересеклась бедная старушка, получив возможность героически закончить свою «растительную» жизнь. Малыш громко рассмеялся, когда увидел, как смешно кувыркнулась его бабушка. Он ещё не понимал, что произошло, и вероятно, воспринимал всё происходящее, как забавную игру, которую устроили взрослые, чтобы немного развлечь его скучное сидение в песочнице. Лусские почти добрались до дверей, беспорядочно паля в сторону зузербайджанцев из своих пистолетов. Один из них, почуяв, что спасение близко, вскочил в полный рост, и получил пулю в плечо. Это был опять тот же самый верзила. Сегодня явно был не его день. Верзила крутнулся на месте от удара пули, и снова свалился, упав головой в так страстно желанное для него парадное.
Зузербайджанцы оживились, и видя, что второй лусский перестал стрелять, скорее всего, у него кончились патроны, высыпали из-за своего укрытия, собираясь добить противника или может быть, захватить его в плен. Возбуждённые своим страхом и близкой победой, они не видели, что впавший в отчаяние лусский, достал из кармана гранату «лимонку», и готов пустить ее в ход, как только они приблизятся.
Пора было нам с Нуаром вступать в дело, перестав изображать из себя «ООНовских наблюдателей» (есть такая «профессия» у двуногих из развитых стран, безучастно наблюдать, как другие двуногие, из стран «недоразвитых», режут друг друга). Дело в том, что взаимное уничтожение взрослых особей я считаю их личным делом, если только это не сопровождается особыми зверствами, но когда опасности подвергаются малыши, это совсем другое. Открою вам один секрет. Малыши до шести лет, собственно и не являются людьми, в том смысле, как это принято считать. На самом деле, они – «другие», такие, какими двуногих задумал Бог. Если сравнить их с более старшими особями, то они скорее «сверхлюди», настолько они ближе к природе Земли и к космосу. К сожалению, только единицы из них сохраняют в себе это богатство, оставаясь детьми всю свою биологическую жизнь. Бациллы взрослости, вскоре убивают в них всё живое и настоящее, и они становятся, обычными двуногими, о которых я и говорить то не хочу!
…стрела вонзилась лежащему прямо в верхнюю конечность с зажатой в ней «лимонкой». К счастью, я успел до того, как он собрался вырвать чеку, приведя гранату в боевое положение. Полдела было сделано. Зузербайджанцы с удивлением посмотрели на нас с Нуаром, только сейчас увидев. Может быть, они считали нас конным памятником или чучелом, вынесенным для просушки? Уже за одно это оскорбление они достойны наказания! Само собой, что тратить на них шарики с пыльцой гриба «Люмьер де ля рамп» я не стал. Двое получили по нервно-паралитической стреле в ягодицы, и мешками свалились на асфальт. Ещё двое принялись «валять опоссума» после удара в болевые точки на головах метательными камушками. («Валять опоссума» - на языке северных индейцев, означает притворяться мёртвым, что с ним не делай. Так часто поступает, спасая свою шкуру, большой, белый крыс «опоссум»). Ещё одного, оказывается, подранили в ногу лусские, и он жалобно поскуливая, прятался за колесом своего джипа. Однако, шестого, пришлось испортить навсегда. Со страху, тварь собиралась пульнуть по нам из короткоствольного автомата, но, получив метательный нож прямо в глаз, раздумала это делать.
Лусский со стрелой в правой конечности, смотрел на всё происходящее, разинув рот, полный золотых зубов. Солнечный луч, попавший на его зубы, забавно отсверкивал у него из пасти. Вероятно, солнечный зайчик ни секунды не мог находиться в этом отверстии, и от отвращения, спешил его мгновенно покинуть.
Общаться с подраненным братком мы с Нуаром не сочли нужным. Убедившись, что «лимонку» он бросать уже не станет, и малыш в песочнице дождался конца представления живым и здоровым, мы благоразумно удались, петляя по дворам, чтобы избежать встречи с несущимися к месту побоища милицейскими машинами.
Нам даже не верилось, что мы живыми и невредимыми выбрались из адского города. Мне было немного стыдно, что забыв о нашем соглашении, я, как последний двуногий, сидел, вцепившись ногами в бока Нуара, ну прямо как клещ, всё время нашего бегства из Носквы. Опомнившись, уже в небольшой березовой роще, за границей города, я сполз с  Нуаровой спины, и продолжил путь, труся рядом с ним, придерживаясь за седло, чтобы использовать силу инерции. К моей радости и великому облегчению, мой друг ничего не сказал мне, видимо еще находясь под впечатлением последних событий. Всё время, после того, как мы выбрались из чёртова поселения, он был задумчив и даже печален. Таким я его никогда не видел. И только когда мы уже готовились к ночлегу, Нуар так взглянул мне в визоры, что меня аж мороз по кожным покровам продрал, столько в его лилово-черных глазах было тоски.
- Слушай, Сам Ням, почему они такие уроды, а?
- Кто? – не понял я, - слепни что ли? - как раз прихлопнув одного у себя на щеке.
- Да нет, - загорячился он, - Двуногие эти! Как можно лишать кого-то жизни просто так, из-за какой-нибудь ерунды?! Эту старую двуногую вообще, походя прихлопнули, как ты вот сейчас, - слепня! Малыша чуть не убили. Да и ты хорош! Зачем последнему нож в глаз засадил?! Мог ведь и не убивать его? Мог ведь?!
- Мог,– честно ответил я, - но некогда мне было выбирать на нём место!
- Всё равно! – не унимался мой миролюбивый друг, - Нельзя так! Ты на меня не злись, Сам Ням. Просто был момент, когда мне показалось, что ты … - тут он замялся, подыскивая в своем лошадином языке необходимые слова.
- Ну, доржи давай! Раз начал! – я сам не знаю почему, уже начал заводиться.
- Понимаешь, - Нуар опять замялся, но переборов свою нерешимость, всё же закончил, - Мне показалось, на мгновенье, что ты такой же, как они!
- На мгновенье? – уточнил я, глубоко оскорбившись.
- Ну, да, только на один морг глазом! (у лошадей своя метрическая система времени).
Нуар потупил голову, свесив её почти до земли. Во всяком случае, мне так показалось. А может, он просто увидел там клочок особенно аппетитной травки?
- Послушай, старина! – я добавил в свое ржанье с полведра иронии, чтобы пронять его до самой селезенки, - Я даже и не подумаю оправдываться, чтобы ты, чего доброго, не возомнил своей красивой, черной башкой, что можешь быть судьей мне. Худшего оскорбления, чем сравнение меня с другими двуногими ты даже и придумать не мог! Тем не менее, я прощаю тебя, ибо ты ещё молод и глуп! Да-да! Глуп, как только может быть глуп конь трёхлеток! Своим поступком я не только спас наши с тобой биологические циклы, которые этот ублюдок мог прервать одним движением своего грязного пальца, но и жизнь малыша! Я уже не говорю про тех двоих, что валялись у парадного! И неизвестно ещё, сколько зла мог произвести этот двуногий, если бы и дальше продолжал функционировать!
Проржав это последнее «функционировать», я, похоже, сильно поразил воображение Нуара, который очень уважает мой жизненный опыт и мудрость. Я всё-таки несу ответственность за его жизнь,  и по праву, считаю себя Старшим Братом. И как это не муторно, буду вынужден ещё некоторое время ставить его на место, пока старина Нуар не наберётся сам этого печального дерьма, именуемого «жизненный опыт».
Устыжённый Нуар вяло похрумкал овса из торбы и вскоре заснул, стоя у копны сена, в которой я собирался расположиться на ночлег. Удивительно всё-таки, как он может спать стоя? Я как-то попробовал простоять          полночи на четвереньках, но так и не смог уснуть, хотя был здорово пьян.
Вот и сегодня, Оле Лукойе – божок сновидений, со своим чудесным зонтиком, где-то потерялся. Меня, похуже чем комары, доставали невидимые демоны, которые пытались ослабить мою волю, показывая мне всякие похабные картинки с участием нашей Чо и тех ребят, что помогли нам сегодня днём. Картинки были даже озвучены! Ещё бы! Когда некоторым из этих невидимых засранцев удаётся подчинить себе тело какого-нибудь двуного слабака, то мир вскоре получает или сумасшедшего или очередного Голопупского кинорежиссёра, заваливающего кинорынок погаными демонскими поделками. Со временем, я думаю посетить тот материк, где они кучкуются в своем Голопупе, есть такой запаршивленный райончик в пригородах Лос- Демонжлиса, и круто разобраться с засевшими там демонами.
Вероятно, я так и не уснул бы до утра, препираясь с потусторонними тварями, если бы не уловил своими чуткими звуколокаторами знакомое мне тарахтенье, этак километров за двадцать от нашего бивака. И как она только умудряется повсюду находить нас? Ума не приложу! Судя по тому, что звук был отдельный, - наша Чо возвращается к нам одна.
Так что, можете засунуть свои паршивые картинки себе в задницу, паршивые демонишки! Если она у вас конечно есть. А если она у вас есть, то из нее одной вы и состоите, судя по тому, что вы можете создавать. Включив свои визоры на сверхчувственное восприятие, я весело рассмеялся, глядя, как разлетаются во все стороны, пытавшиеся победить меня демоны. А вы бы не рассмеялись, увидев летающую задницу с волосатыми лапами?
СТИХИ САМ НЯМА
Носква, Носква, ты в каждом звуке,
И в каждом вздохе тоже ты,
Во всех своих пустых карманах
Я руку чувствую Носквы.
И где бы я не находился,
Мой Старший Брат следит за мной,
И хитрый глаз его винтится в любой замок дверной,
И понимая понемногу предначертания совы,
В предсонный час молюся Богу:
«Избави, Боже, от Носквы!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, о том, как мы спасали медведя, и устраивали его дальнейшую жизнь
 
После Носквы, нам как-то очень не хотелось посещать другие города. Поэтому мы бродили по удаленным от поселений местам. Погода стояла отличная. Мы купались в лесных озерах. Я забирался на деревья и дразнил оттуда Нуара, а он, раздосадованный тем, что не умеет лазить по деревьям, называл меня обезьяной. Я смеялся. Лишь бы не смел больше, называть меня человеком. Даже Чо часто отрывалась от «Харлея» - своей стальной половины, и бегала с Нуаром наперегонки, заставляя меня всерьёз переживать. Как знать, может быть, история племени кентавров начиналась подобным же образом?
Глядя, как она заплетает ему косички, а негодяй, прекрасно зная, как я сейчас бешусь, что-то тихо ржет ей на ушко, я решил, что надо в самое ближайшее время прямо поговорить с ней и расставить все точки над «и». Хотя, что означает это в высшей степени абстрактное выражение «расставить все точки над каким-то «и», я не совсем понимаю. Представив себе, как мы, пыхтя и пачкаясь, таскаем с Чо булыжники, представляющие эти самые точки, и расставляем их над здоровенными, вроде каменных ворот буквами «И», я невольно рассмеялся. Чо обернулась на меня, и я только сейчас заметил, как бездонно - глубоки её голубые глазищи. Наверное, немало двуногих парней мечтало потонуть в них навсегда. Я опять представил себе, как сотни очарованных балбесов, пуская пузыри любовных признаний, опускаются в бездонную, голубую пропасть, и мне опять стало смешно.
Чо решила, что я смеюсь над ней, и оставив Нуара с недозаплетёнными косичками, направилась ко мне. Ну что ж? Значит, ЭТО ВРЕМЯ ПРИШЛО! Сейчас – то всё и решится!
- Ты это надо мной смеешься?
Впервые услышав, как она произносит слова, от неожиданности, я чуть не упал. Вот хохма! Представьте себе, что каждый раз от неожиданности вы падаете. «Ах! Молоко убежало!» - Падаете.  «Ну вот! Дождь пошел. А я не взял зонт!» - Плюхаетесь мешком, прямо посреди улицы. «Наши проиграли!!!» - Все трибуны стадиона завалены, враз свалившимися болельщиками…
- Ты надо мной смеялся?
«Боже мой! Она говорит! Как здорово, что она умеет еще и говорить! Какой у неё, оказывается прекрасный, волнующий голос!»
- Ты ответишь мне, наконец?!
«Как мило она сердится. Тёмные брови сошлись на тонкой переносице, уголки изящно очерченных губ опустились вниз, а кулачки, принявших боевую стойку рук, гневно сжат… Вот это удар!!! Давно мне так не подносили! Помнится, последний раз это было лет десять назад. Я тогда был не форме. А тех ребят было трое! И все, как на подбор, под два метра ростом. А один, как я позднее выяснил, даже служил в морской пехоте».
- Если ты еще раз засмеешься надо мной и не объяснишь причин…
«Какие милые комплексы у этой малышки! Она всё ещё очень сердита! Так бы и расцеловал эти раскрасневшиеся от гнева щёчки! Надо на всякий случай запомнить это: «Если ты ещё раз засмеешься надо мной и не объяснишь причин…» Вот, как просто, оказывается, выйти с ней на контакт. Надо будет попробовать в самое ближайшее время. Ничего, что в этот раз разговор не состоялся. Главное, что я для неё не пустое место. По пустому месту так не врежешь. Даже для боя с тенью, нужна, по меньшей мере, – тень. А от пустого места, какая же тень?»
Из этих приятных рассуждений меня вырвал рёв «Харлея». Едва успев откатиться в сторону (я всё еще валялся на земле), чтобы не быть раздавленным её стальным дружком (похоже он тоже ревнует),  я с умилением глотал поднятую пыль, и смотрел, как Чо мчится по дороге, быстро превращаясь в малюсенькую точку. Как все-таки странно! Отсюда, она кажется меньше мушки, а занимает так много места в моей душе, вмещающей, по меньшей мере, дюжину миров! Как бы им не пришлось потесниться, давая ей место!
Нуар, видя мою победу, взбрыкнул и унёсся в луга, высоко вскидывая задние ноги, словно отбиваясь от невидимых волков. А я ещё долго лежал на спине, блаженно вдыхая оставленный ею запах бензина, нагретого на солнце металла, кожи, из которой сделаны её штаны и куртка, и ещё чего-то такого, что я не мог классифицировать. Может быть, это был аромат её гнева?
СТИХИ САМ НЯМА
О, женщина! Сущность свою в тебе растворяю,
Подобно сахару в стакане горячего чаю.
Мать-природа, помешивая ложкой,
помогает; мне растворяться, а тебе - растворять.
Всем, кто способен понять – завещаю:
«Наш век до скончанья воды!»
Так я лежал и нежился в пыли, пока мои ноздри не уловили что-то непотребное. Ну вот! Как всегда! Только судьба подарит тебе бочку мёда, как тут же, двуногие твари несутся со всех сторон со своими ложками дёгтя! На этот раз, это был целый табор цунган. Не знаю, почему их ещё терпят в этой стране, да и в других тоже? Мошенники с многовековым стажем, раньше пробавлявшиеся кражами и перепродажей лошадей и другими непотребствами, теперь эти ребята травят аборигенов наркотиками и алкогольными суррогатами. Ну, те-то, известные мазохисты, продолжают терпеть их.
Поднимая тучи пыли и наполняя такими же грязными, как пыль звуками, всю округу, цунгане не нашли ничего лучшего, чтобы со своей обычной наглостью припереться прямо на место нашей стоянки, и даже не спросив разрешения, начать разбивать тут свой лагерь.
Я уж было подумал: «А не вызвать ли мне грозу с громом и молнией на засранцев?» Но, глядя, как они весело галдят, и ловко устраивают свой лагерь, передумал. Этим то, хоть испражняйся на голову, - всё трын-трава!
Поднявшись, я просканировал округу, и увидел, как ко мне несётся Нуар. Верно, подумал, что на меня напали, и торопится спас… Как бы не так! Этот, в полном смысле слова, жеребец, учуял здесь пару симпатичных кобылок, и наконец-то вспомнил, какого он роду-племени, вместо того, чтобы отбивать девушек у нас – инопланетян! Нуар, даже не взглянув на меня, своего друга и Старшего Брата, тут же подгрёб к кобылкам, и стал им рассказывать, какой он крутой! Потом, предложил вместе пообедать. «Там, на лугу, есть та-а-акой вкусный клевер!» Видел бы он себя со стороны, кобель несчастный, тьфу, то есть – жеребец!
Всегда я удивлялся, как легко поддаются самки на самые пошлые ухаживания, иным достаточно простого шлепка по заду, и пожалуйста! Она готова на всё! Даже идти с совершенно незнакомым жеребцом пастись на луг. Что-то я разворчался. Старею, наверное.
Обе цунганские лошадки приняли незамысловатые ухаживания Нуара, и отпросившись у своих хозяев, рабовладельцев, заставляющих их таскать тяжеленные повозки, отправились с лошадиным Дон Гуаном, якобы «пастись» в луга. Так сейчас у них «это» называется! Как бы не подхватил какую-нибудь заразу!
Цунганские детеныши, не имея в зоне видимости другого объекта внимания, тут же окружили меня, и стали клянчить деньги. Мне, конечно, не жаль денег, но чужая наглость всегда меня очень раздражает. Поэтому, я изменил свой облик в их сознаниях, явив им ужасного волосатого монстра с окровавленными клыками. Цунганята с душераздирающими воплями кинулись наутёк. Со своего пригорка мне было видно, как они примчались в лагерь, и с ужасом оборачиваясь в мою сторону и показывая своим родителям на меня грязными конечностями, что-то наперебой верещали. Всё в лагере пришло в движение. Гортанные крики стали ещё громче. Через пару минут все стихло, и мои изнасилованные мерзкими звуками уши смогли, наконец, немного отдохнуть. Через некоторое время, цунгане решились подойти ко мне. На всякий случай, вдруг им взбредет в голову блажь, пальнуть в меня из обреза или метнуть ножом, я изготовил довольно качественную иллюзию самого себя сидящего на пригорке. Дело в том, что иллюзии можно задать определенную программу действий, а самому в это время находиться в другом месте. Вот и мне пришлось отойти в ближайший лесок и наблюдать за цунганами оттуда.
Принятые мною предосторожности оказались не напрасными. Вероломные существа послали двоих с тылу, и пока основная толпа взрослых приближалась к моему двойнику с фронта, двое мерзавцев ловко подкрались ко «мне» сзади, и давай пулять из двух охотничьих ружей. Все четыре заряда картечи попали в цель. «Я» упал, обливаясь кровью. Ну, скажите, как можно после этого к ним относиться? Я так устал от ненависти, беспричинной агрессии двуногих существ, что даже не мог найти в себе малейшего желания наказать цунган за «свое убийство». А может, мне было просто лень?
Глядя, как упыри радуются, я лежал на травке в берёзовой рощице, и тихо грустил о Чо. Когда она теперь вернется?
Тем временем, цунгане уже убедились в ложности своей победы, и опять изнасиловав  воздух над окрестными лугами истошными воплями, бросились бежать со всех своих задних конечностей, бросив всё имущество. Вероятно, это суетливое племя побежало спасаться в ближайшее селение. Только теперь я разглядел в их брошенном лагере, бурого медведя, прикованного к дереву ржавой цепью.
Примчался Нуар, так и не успевший покрыть ни одну из кобылок, как он мне потом печально поведал. Кобылки, (вот рабская кровь!) поскакали за своими двуногими.
Мы с Нуаром подошли к мишке. Это был старый и больной медведь, которого цунганская сволота, всю его несчастную жизнь заставляла вытворять всякие, совершенно неестественные для бурого медведя штуки. Мне противно описывать всё это. Увидеть подобное можно только в цирке, - аду для бедных животных. Первый раз, попав в это поганое заведение в четыре года, я не мог выдержать нравственной пытки, и расплакался. С тех пор я ни разу не заходил в цирк, не говоря уже о концлагерях, именуемых зоопарками.
То и дело, вытирая лапой слезящиеся и гноящиеся глаза, мишка рассказал нам свою печальную историю. Попав к двуногим ещё пестуном, он теперь мечтал только об одном, вернуться в свою родную тайгу, как он предполагал где-то под Онском, и умереть там, где ему не дали жить. Мы с Нуаром сами чуть не всплакнули, забыв даже, что мишка до сих пор прикован к дереву.  К счастью, его стальной ошейник оказался не очень крепок и не выдержал, когда впрягшись в него, с помощью крепчайшего волосяного аркана, мы вдвоем с Нуаром разорвали его. Мишка тер и чесал свою, ставшую свободной  шею, а мы радовались за него. Теперь у нас был четкий план, не заходя в большие поселения двуногих, двигаться на Восток, к Онску, чтобы отвести мишку – помирать на родину. Уж он-то имел право на осуществление своей печальной мечты.
А Чо, как всегда найдет нас в пути!
СТИХИ САМ НЯМА
Хочу болезни, страшной, долгой,
Такой, чтоб некому помочь,
И этот скучный распорядок
Одна завоевала Ночь!
Ночь без конца, от края к краю
Раскачиваться в темноте,
Где звёзды острые мерцают,
И всё не те, не те, не те!
Вокруг меня кружатся лица!
Хочу болезни, страшной, долгой,
Чтоб череп всасывал глаза,
И по смешному егозя,
За всё подряд цеплялись взгляды.
И только Ночь, и только холод
Абстракций вечных и немых,
Чтоб утолить мой вечный голод
И муки в Царствии Живых!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ о том, как я «заболел» и чем это закончилось.
Ну вот, накаркал сам себе! У тела, которым я владею на Земле, есть некоторые особенности. По временам мне просто выть хочется, оттого что оно такое хрупкое, неуклюжее и ни к чему не приспособленное. На моей родной планете двуногие не имели бы никаких шансов на выживание. Я постоянно его модифицирую, и вношу в его конструкцию кое-какие усовершенствования, но дурацкая тушка все равно меня периодически подводит. Вот и сейчас у неё видите ли «сели батарейки»! Так я называю энергетический дисбаланс, когда жизненная энергия, митяйцы называют ее «ци», неравномерно распределяется в организме, и в результате этого одни органы недоснабжаются ею, а у других с энергией перебор. И то и другое равно плохо для организма. Он начинает давать сбои, то есть болеть. Я думаю, что этот сбой у меня из-за тоски по нашей ненаглядной Чо. Мы довели бедного старого медведя до онской тайги, и распрощавшись с ним, снова направились на Запад. И всё это время Чо не появлялась. Мы с Нуаром испереживались. Может быть, она попала в беду, а мы не знаем, где она, и как ей помочь! Мерзкие демонишки, почуяв мою слабость, налетели целой тучей, и стали издеваться, показывая мне самые ужасные вещи, проникая в святая святых моих страхов. Я, конечно, злюсь и всячески с ними борюсь, но их с каждым днем становится всё больше. Нуару хорошо – у лошадей воображение защищено от таких воздействий.
Милая, бесконечно дорогая наша Чо! Ну, где же ты?! Почему мы целую вечность не слышим рёва твоего верного Харлея и твоего божественно низкого смеха? Нуар переживает не меньше меня, даже о кобылках забыл. Мы оба похудели, и неважно выглядим. Надо как-то выходить из этого тупика, но сил почти нет. Четвёртые сутки мы никуда не движемся. Наверное, я заразился мазохизмом, в данном случае любовным, от двуногих. Дело в том, что я несколько раз поймал себя на мысли, что хочу этой болезни, и болея, получаю странное удовлетворение. Я лежу в походной палатке, и вяло пытаюсь восстановить силы с помощью медитации, а Нуар бродит неподалеку, пощипывая травку. Овёс у нас давно кончился, да и другие припасы вышли. От проклятой тоски по Чо у меня опустились верхние конечности. По полетам диких пчёл я определил, что совсем недалеко от нас есть дупло с медом, но встать, выйти из палатки, и забраться на дерево… Увы, даже на это у меня нет сил, а Нуар по деревьям лазать не может. Хотя, кто знает, на что способны кони с голодухи? Ещё можно позвать белок, и попросить их накормить нас орехами и сушеными грибами, но даже при мысли об этом мне становится стыдно. Что могут подумать о нас с Нуаром трудолюбивые белки?
К вечеру пятого дня я понемногу навел порядок в дурацком теле, и батарейки стали заряжаться. Ночью я почувствовал себя настолько бодро, что всё-таки вскарабкался на дерево с дуплом, и по доброму договорившись с пчелами, ополовинил их запасы меда. Правда, некоторые из них здорово ворчали, а парочка наиболее сердитых даже пожертвовала своей жизнью, всадив в меня свои жала. Однако, другие не смогли ослушаться своей королевы, и только жужжали неподалеку от дупла, пока я наполнял берестяной короб душистым и целебным медом. Мы с Нуаром подкрепились, и решили двигаться на Запад, не дожидаясь утра. Мы бежали по ночной тайге, распугивая её обитателей, и сбивая росу с высоких трав. Бежать было легко и не так жарко, как днём. Всё это время меня не оставляло чувство тревоги. Мои сторожевые рецепторы фиксировали впереди какую-то еще неведомую нам опасность. На всякий случай я привел лук в боевое положение, натянув на нём тетиву, и  смазал стрелы нервно-паралитическим ядом. Мы бежали всю ночь, и к утру приблизились к жутко захламленным окраинам небольшого городка. Не заходя в него, мы слегка отдохнули и подкрепились остатками меда. Здесь пахло опасностью уже так сильно, что даже Нуар это почувствовал, беспокойно прядал ушами, и непрестанно озирался по сторонам, кося темно-фиолетовым глазом. Я ополоснулся в небольшой речке, что протекала через городок, деля его на две почти одинаковые половины, а потом навел глянец на покрытые клочьями пены бока Нуара с помощью набранной тут же травы. Пижон ещё потребовал заплести ему гриву в косички, но я ограничился тем, что просто вычесал из неё колючки и сухие веточки. Нуар, конечно же, начал осыпать меня самыми несправедливыми упреками, и мы чуть не разругались.
Я уже собирался весь вычесанный мусор снова запихать ему в гриву, но в этот момент в небе прямо над нами что-то загрохотало и мгновенно стало темно.
…помню только разноцветные круги непрерывно наслаивающиеся друг на друга, и потом бесконечный полет в абсолютно чёрном пространстве. Очнулся я с необыкновенным чувством легкости во всём теле. Это было немного странно, так как я очень хорошо чувствовал свои перепончатые лапы, мощные крылья, покрытые скользкими чешуйками, и костяной гребень самца на голове. Все было, в общем-то, как всегда. Только вот странное, чужое какое-то воспоминание о долгом заключении в теле двуного урода, которого мне сейчас почему-то было нестерпимо жаль. Жаль так сильно, что я не удержался от хлопанья по своим бокам крыльями, и затрубил в небольшой, но мощный нижний хобот. Такое проявление чувств, свойственное скорее каким-нибудь столеткам - подросткам, заставило меня тут же устыдиться. Передо мной стояли члены Совета моей родной  планеты, и внимательно и с нескрываемым сочувствием наблюдали за моим в высшей степени недостойным поведением.
- Эффект тоски по тюрьме – наконец изрек один из членов Совета, - так у них называются специально оборудованные здания или даже комплексы зданий, где двуногие лишаются почти всех своих основных свобод. Остальные члены Совета согласно помахали хоботами влево вправо.
- Да, нелегко ему там пришлось, - вздохнул другой.
- Да, да, нелегко пришлось нашему парню – согласились другие члены Совета, и поскрипели своими кожистыми крыльями в знак сочувствия.
До меня наконец-то дошло, что это обо мне. И вдруг у меня в башке, как бомба взорвалась: «Я же дома! Дома!!! На своей родной планете!!! Боже ты мой, целых тридцать три года в чужом мерзком и убогом теле, в двуногой тюрьме, растудыть ее в трам-тарарам!
Члены Совета планеты наблюдали за моими сменяющимися реакциями, и словно меня здесь нет, обсуждали моё задание. Я понемногу  окончательно пришел в себя и стал вести себя, как и положено офицеру межгалактической разведки, то есть вытянул максимально вверх свои крылья и широко разведя их в стороны, махнул в сторону стоящих передо мной членов Совета, обдав их мощной волной воздуха. Это древнее приветствие означало на нашем языке жестов: «Сильного и попутного вам ветра!» Поняв, что я окончательно пришел в себя и осознал, где и перед кем я нахожусь, самые мудрые существа моей планеты, выстроились передо мной в каре, и по команде самого старого и уважаемого тысячелетнего дракона, разом опахнули меня своими крыльями. Меня чуть не снесло, но я наклонил вниз голову и вцепился всеми когтями своих нижних конечностей в пол, состоящий из теплого на ощупь пористого камня. Наконец ураган стих, я выпрямился и замер перед старейшинами. Тысячелетний Уррагххх поблагодарил меня за безупречную службу и огромное количество полезнейшей информации об ужасном мире двуногих. Также он извинился передо мной за тот сбой, что произошел из-за сильной грозы на Земле при передаче моего сознания в тело умирающего двуногого шестилетка. Именно из-за этого дурацкого сбоя я и не знал, как передавать собранную информацию, и первое время, лет этак двадцать скрывал свои записи, время от времени уничтожая их в случае, как я тогда считал, неминуемого разоблачения. Оказывается, информация снималась с меня всё это время автоматически, и чувственная, и математическая, и энергетическая, и биологическая, и множество других видов и форм информаций, что существуют на моей родной планете Граауз. Причем снималась она каждый раз, как я оказывался в более или менее сильном электромагнитном поле, например, проходил или проезжал под высоковольтной линией, или шёл пешком мимо электрических фонарей, то-то они, то загорались, когда я шел мимо, а то тухли. Теперь-то я также понял, почему меня так тянуло на улицу во время грозы, и так странно в моем присутствии вели себя все электроприборы, - то отказываясь работать, а то и вовсе ломаясь, а порой, когда я был особенно возбужден, то есть переполнен чувственной информацией, от меня даже лопались электрические лампочки! В общем, оказалось, что я – герой, и собрал за те тридцать четыре года по земному летоисчислению, огромное количество информации, потому что просто не осознавал, что работаю всё время, не переставая, даже когда я откровенно валял дурака в студенческие годы. В общем, так получилось, что из-за того, что я всё время перемещался и сверхактивно общался и действовал, я стал самым перспективным агентом межгалактической разведки, и на Совете планет нашей галактики мне присвоен уже 7-й класс. Ну, это примерно, как если бы на Земле я был бы шефом ЦРУ, МИ-6 или ФСБ. Кстати, именно по этой причине меня и продержали без отпуска три лишних срока. Знал бы я это раньше, впал бы в летаргический сон, и давно уже был бы дома, на Грааузе, пусть и агентом 2-го класса, каким улетал отсюда тридцать три года назад.
Вот на этих-то крамольных мыслях меня и застукал мой главный шеф Уррагххх, для которого не существует никаких преград в сборе информации, в том числе и той, что у каждого из нас в башке. «Стыдитесь, Фружшщщщ! – сказал он мне, - вся наша галактика была бы под угрозой гибели, если бы не ваша, в высочайшей степени важная работа». У него даже верхний хобот посинел, когда он читал мне эту нотацию. И началось, почти как у ваших земных ветеранов, пересказывание азов истории известных даже малолеткам. «Раньше, когда мы не владели техникой внедрения своего разума в тела землян, грааузянам приходилось собирать информацию примитивным способом, прямо в своих собственных телах. Вот откуда многочисленные земные легенды о драконах и вымерших рептилиях, всё ещё время от времени встречающихся в труднодоступных местах Земли. Мы помогали двуногим придуркам, передавая им ценнейшие знания. За это они начали уничтожать нас, всеми доступными им способами, а уж в этом им нет равных во всей вселенной. Так называемые рыцари и богатыри перебили весь цвет нашей разведки. Остальных пришлось спешно прятать на подводных базах в океанах или в труднодоступных болотах Африки. И бедняги сотнями лет! Сотнями!!! – мой дорогой, продолжали оставаться на ужасной Земле, выполняя свою миссию в качестве различных земных пугал, то чудовища озера Лох-Несс, то Годзилы какой-нибудь (случай, когда агент сошел с ума, и объевшись планктоном приобрел устрашающую массу). А вам, Фружшщщщ, просто несказанно повезло в том, что именно под ваш тяжелый удар попал тот двуногий, который должен был путем насилия произвести на свет другого выродка, в будущем изобретшего бы способ перемещения в гипер-пространстве. И вот тогда, мой дорогой, Фружшщщщ, весь двуногий сброд, который мы даже не имеем права уничтожить по закону Вселенной, со всеми своими способами убийства и отравления всего сущего, мог бы перебраться на другие планеты, в том числе и на наш родной Граауз. Уж вы-то хорошо знаете, на что они способны! Не так ли?» – в голосе моего шефа при последних словах его монолога сарказм просто кипел и пенился.
Из его дальнейшей речи я понял, что мой отпуск продлится три месяца, больше они не смогут удерживать пространственно временной континуум в том районе Земли, где мы остановились на привал с Нуаром. А потом я снова буду дистанционно имплантирован в тушку Сам Няма, чтобы продолжить служение своей родине - планете Граауз еще десятка четыре лет, время от времени получая трехмесячный отпуск.
Все три отпущенных мне сейчас драгоценных месяца я наслаждался жизнью на родной планете, а именно: летал в небесах, плавал в океанах, носился по лесам и горам, пожирая по пути всяких летающих, плавающих и бегающих вкуснятин, что попадались мне повсюду в большом изобилии. Также я спаривался с молодыми и привлекательными грааузянками, которые просто липли ко мне, герою глубокой разведки. Отказать мне было в высшей степени непатриотично. Мои же сильные познания в земном искусстве спаривания, именуемого «КАМАСУТРА», которые я продемонстрировал  первой же своей самочке  со всем пылом истосковавшейся плоти (моё истинное тело всё это время поддерживалось в отличнейшем состоянии в специальном хранилище) сделали меня на эти три месяца самым модным любовником на планете. В общем, каникулы пролетели слишком быстро. Я только начал снова привыкать к жизни на родном Грааузе, как меня отозвали на службу, и поместив в огромный бассейн с разноцветными жидкостями, отправили прямым курсом на планету Земля в местечко под Онском, где я только что, вычистил моего друга Нуара жесткой щеткой.

СТИХИ САМ НЯМА
Я змей, а ты моя кожа последняя,
Оставшаяся там, среди острых камней.
Доживаю, память свою переваривая,
В серых скалах последних дней.
Я змей! Ползу за собственным хвостом.
Долог путь, скорей бы уснуть!
А потом, в тёплом песке, проснуться от солнца,
Малым ребёнком, змеёвым дитёнком,
Виясь и дрожа, одетым в тебя,
Моя последняя, первая кожа!

ГЛАВА ПЯТАЯ  о поисках Чо и городе развлечений

После отпуска, я, конечно, тосковал по своей далекой Родине. Но вместе с тем, с удивлением обнаружил в своей душе радость от возвращения на Землю. Не зря говорят: «Привычка – вторая натура». Нуар ничего не заметил, потому что по меркам земного времени я отсутствовал одну трехмиллионную секунды. Однако его очень удивила перемена в моем настроении, когда вместо того, чтобы как следует отругать его, я принялся с удвоенным энтузиазмом расчесывать ему гриву, а потом еще заплел ее в такие плотные и аккуратные косички, что им позавидовал бы любой «растаман».
Немного отдохнув и приведя свои тушки в надлежащий порядок, мы отправились на поиски Чо. С первых минут возвращения в меня снова вселилась тревога о ней, и чем дальше, тем пронзительней она звучала. К этому еще примешивался некий комплекс вины. Ведь я столько раз изменил своей даме сердца на Грааузе. Хотя довольно трудно себе представить, что бы она почувствовала, если бы хоть раз увидела с кем, и как это происходило. Отчаянно грустя, я трусил по гравийной дороге рядом с Нуаром. Иногда я слишком глубоко погружался в свои невеселые мысли, и немного замедлял скорость бега. И почти каждый раз хлесткий удар по лицу жесткой мочалкой конского хвоста возвращал меня к действительности. Нуара донимали слепни, и он почти беспрестанно вращал хвостом, как вертолет пропеллером. Так бежали мы довольно долго. Мысли мои текли рекой после дождя, и я впав в транс, не замечал усталости. Мы проскочили без остановки три селения. Близился вечер. Вокруг, на сколько видели глаза, простиралась тайга. Примерно в километре от дороги я приметил большую сопку, которая привлекла мое внимание тем, что была повыше других, и на ее вершине темнело какое-то сооружение, а рядом с ним из одного мощного ствола росли в виде гигантского знака лиры два сосновых ствола. Я люблю сосны, да и они ко мне доброжелательнее других деревьев. А такое удивительное дерево, как это, просто не могло расти в обычном, ничем не примечательном месте. Да и тёмное сооружение при ближайшем рассмотрении оказалось курганом, сложенным из огромных диких камней. Когда я снял с Нуара седельные сумы, он посмотрел на меня пьяными от усталости глазами, и немного зашатался. Из глупой гордости он не останавливал меня и не просил отдыха, хотя последние километры бежал из последних сил. А я идиот, этого даже не заметил, захваченный своими мыслями.
- Извини, братишка! Что-то я слишком сильно задумался, и не заметил, сколько мы отмахали за сегодня. Ты уж на меня не серчай. И в другой раз не стесняйся говорить о том, что устал, ладушки?
Нуар только помахал согласно головой, даже на разговоры у него не было сил. Я буквально силком поводил его по полянке, чтобы пришли в порядок его сердечные ритмы и дыхание, и только после этого почистил его мокрые от пенного пота бока пучком ароматной травы, отгоняющей насекомых. Дурачок только слабенько ржал от благодарности и мотал головой. Ради такого дела пришлось распаковать наш НЗ – мешок отборного овса. Задав Нуару овса в торбе, и убедившись, что он начал хрумкать, а не уснул прямо с торбой на морде, или с мордой в торбе, я не в силах более сдерживать своё любопытство, принялся обследовать странное место нашей стоянки. Все мои органы чувств пришли в состояние крайней напряженности, и  в таком состоянии, я мог слышать на многие километры, и видеть даже в кромешной темноте. Я уж не говорю о своих сторожковых системах, которые вы – двуногие называете интуицией. В общем, я был сильно настороже, «ушки на макушке», «глазки на затылке» и «душа на вилке»… В этом месте чувствовалось присутствие огромной силы. Лирообразная сосна особенно привлекла моё внимание. Всё пространство около неё на несколько метров было засыпано монетами, некоторые из них были чеканки прошлого и даже позапрошлого веков. Большая часть её веток, даже у самой вершины, была повязана развевающимися на ветру разноцветными ленточками, некоторые были уже совсем старыми и выцветшими, и другими предметами, которые можно привязать или повесить на ветки. С огромным удивлением я обнаружил несколько слегка выцветших, дорогих шёлковых галстуков, десятка три серебряных и золотых цепочек, и даже пару часов. Они были застегнуты на толстой ветке, как на руке. Одни были совсем старенькие и уже изрядно поржавевшие, а другие – с маятниковым заводом, принадлежали знаменитой и очень дорогой марке «Картье». Они исправно тикали, и выглядели на ветке сосны, как необычный и очень сильный рекламный ход.
Надо полагать - место было культовым. Отойдя от сосны и переместившись поближе к каменной куче, я вдруг почувствовал сильное головокружение, даже «красные мухи» замелькали в глазах, и чуть не упал. Это было мощнейшее плазменное поле, в зону которого я так необдуманно вляпался. С трудом передвигая ноги, я отошел от кургана. Впрочем, я довольно быстро оклемался, и ещё сильнее обострив своё сверхвосприятие, начал осторожно обследовать этот странный объект. Каменная куча сильно фонила даже на значительном расстоянии. Вдруг я заметил, что фон всё время меняется, как бы пульсирует, и в этом есть своя система. Настроив свою лингвосистему, я быстро разобрался в странных сигналах. На уровне вашего воприятия это было бы нечто странное, и очень величественное. Представьте себе язык грома. Ну, как если бы гром стал разговаривать с вами, и его мощные раскаты, рвущие вечную тишину неба в клочья, образовывали слова вашего человеческого языка? Сначала я идентифицировал говорившего. Оно представилось, как «Баадаржинимай» - дух этой местности. Ранее, ещё в человеческом обличье, он был Верховным Шаманом и сочетал в своих руках власть духовную и светскую. Естественно,  что искушение использовать своё положение было очень велико. Баадаржинимай стал исполнять все свои капризы и желания, не считаясь ни с волей людей, ни с волей богов. Какие именно желания и капризы дух уточнять не стал. Сказал только, что они были очень нехорошие… Боги, надзирающие за данной местностью, в конце концов, рассердились, и наказали шамана, превратив его в груду камней и лирообразную сосну на вершине самой большой сопки в этих местах. Теперь плотские соблазны уже не беспокоили его, а вот от службы людям боги его не освободили. Третью сотню лет люди приходят к нему за советом и помощью, и если человек просит искренне и без злобы, то Баадаржинимай ему помогает. Рассказав всё это, дух поинтересовался тем, кто я такой, и почему люди не боятся такого страшного дракона? Дело в том, что духи видят всё в истинном свете, поэтому и Баадаржинимай воспринимал меня в моём настоящем обличье. Я, конечно, не стал сливать ему всю «подноготную» про себя, а рассказал только, что я тоже дух, которому боги даровали возможность принимать любое обличье. Этим он и удовлетворился. Я спросил его: «Не видел ли он где-нибудь поблизости светловолосую девушку на самодвижущейся двухколесной штуке?», и показал ему её образ. Дух порылся в архивах своей памяти и ответил, что не встречал. Однако, обещал посканировать память своих посетителей, и если что – послать мне весточку. Мы ещё немного поболтали о том о сём, и я на прощанье повесил на одну из веток чудесной сосны, свой подарок – ожерелье из клыков уссурийского тигра и когтей гималайского медведя. Подарок духу очень понравился. Напоследок он попросил меня узнать у богов, если таковая возможность мне представится, сколько ему ещё томиться в виде кучи камней и сосны на этой сопке. Я пообещал ему это. И мы попрощались.
Когда я вернулся, Нуар давно уже сладко похрапывал, и во сне беспокойно прядал ушами. Я накрыл его попоной, - ночь обещала быть ветреной, и запалив костер, долго сидел, вглядываясь в его пляску, и пытаясь разглядеть своё будущее. Иной раз мне казалось, что я видел в причудливых движеньях огненных языков нашу бесценную пропажу - Чо. Тогда мне хотелось вскочить и тут же бежать на её поиски. Успокоив себя длительной медитацией, я пытался отыскать её след в пространстве, но тщетно. Пространство не давало мне никакой зацепки.
Утром, покинув место своей стоянки, мы набрели на небольшую и очень чистую горную речку. Часть своего пути, она пряталась под огромными валунами, которые устилали её русло, петлявшее среди ивовых деревьев, и черемухи, буйным цветом окутавшей её берега. Затем, она выныривала на поверхность и бежала пару десятков километров по поверхности, играя отблесками солнца на своих кудряшках-волнах, и оглашая окрестности весёлым шумом. Мы с удовольствием искупались. Я помыл и почистил Нуара, и он засиял своей вороной шкурой, как старинный серебряный рубль. Ещё пришлось заменить ему одну из почти стершихся подков. Набрав искрящейся на солнце воды в походные бурдюки, мы двинулись в путь. Покрытая горячим песком дорога вела нас на юго-восток, к таинственному морю-озеру Буйхалу. Туда потянуло меня сердце, слегка поднывая и убеждая, что именно там мы найдем следы нашей ненаглядной Чо.
Через некоторое время дорога привела нас к большому городу Дурнейленду. В надежде найти в нем следы Чо, мы отважились на посещение этого дурного места. Это не было городом в общепринятом смысле слова. Дурнейленд был построен в центре великой и чистой земли Кибири с какой-то явно злодейской целью, по образу и подобию таких же рассадников зла и обалванивания людей, которые уже существуют во множестве в заокеанской Умерике, и по всей Евриопе, включая город Носкву. Как видно, Зло добралось и до бедных жителей Кибири.
…поистине, это место произвело на меня жуткое впечатление. Там было очень шумно, и как–то нервно. Двуногие приезжающие сюда из других городов в поисках сомнительных удовольствий, да ещё вместе с детьми, всё время суетились и вставали в бесконечные очереди. Они беспрестанно что-то жевали и пили. Их детеныши вопили на разные голоса и тащили родителей то к очередной «травилке» торгующей пищевыми суррогатами, то к очередной гигантской «дурилке».  На одних «дурилках» можно взлетать вверх и вниз или кататься с оглушающим грохотом по рельсовым путям, сделанным в виде крутых спусков и подъемов, на других - крутиться в гигантском барабане, напоминая после этой процедуры хорошо отжатое белье. Главное, что мне и Нуару, на котором то и дело какой-нибудь из двуногих, совершенно очумевших от своей никчемной деятельности, пытался прокатиться, всё это было в высшей степени непонятно и неприятно. Зачем изнурять себя в этом жутком месте различными вестибулярными пытками, да еще платить за это деньги? Большинство двуногих, пройдя через «мясорубку» развлечений, оказывались совершенно без сил. Судя по их серым лицам и мутным глазам, у многих из них сильно болела голова, и судя по гримасам – здорово тошнило. Ещё бы, нас тошнило от одного только вида всех этих агрегатов. Особенно поразили два из них. В отличие от прочих, удостаиваю их отдельного описания.
Первый аттракцион реконструировал в мельчайших деталях одно из изобретений так называемой Великой Французской революции. Некий доктор Гильотен, большой гуманист, как и многие другие деятели той эпохи, наблюдая время от  времени за казнями на Гревской площади Парижа, решил облегчить тяжелый и весьма неблагодарный труд палачей. Ещё бы! Ведь бедняги были вынуждены в любое время года, и в летнюю жару, и в зимнюю стужу, с помощью самых примитивных инструментов, буквально вручную разделывать казнимых на отдельные части. Гильотену стало жаль этих несчастных, я имею в виду конечно палачей, и он изобрел очень удобную и эффективную конструкцию, которую благодарные палачи и их потомки назвали в его честь «гильотиной». Изобретение смогли по достоинству оценить тысячи аристократов, и членов их семей, включая иногда и всех их слуг, до последнего лакея.
Когда мы приблизились к аттракциону, там как раз готовились принять очередного любителя, вернее любительницу острых ощущений. Над эшафотом, местами залитом кровью, густо роились изумрудно-зеленые помойные мухи. Огромный детина в кожаном фартуке, заляпанном чем-то бурым, и в грубой войлочной шляпе, выволок на помост толстуху в полтора центнера весом. Она была обряжена в пышное платье с оборками, и нервно обмахивалась замурзанным до состояния неприличия страусовым веером. Рыже-серый стог волос на ее голове увенчивала пышная, как и платье, шляпа, бело-розового цвета. Судя по ее покрасневшему лицу и нервным движениям, она не на шутку разволновалась, и теперь напоминала гигантский, сильно подпорченный зефир.  Палач толкнул это бело-розовое сооружение на середину помоста, и сложил на груди мускулистые руки, покрытые густым черным волосом.
Роль судьи революционного трибунала выполнял кривоногий замухрышка, чем-то неуловимо напоминавший крысу. Кривые, торчащие вперед зубы, острый и подвижной нос, отсутствие даже намека на подбородок, и круглые, беспокойно бегающие глазки дополняли это удивительное  сходство. Двигаясь короткими перебежками, судья выбежал на переднюю часть эшафота, что служила своеобразной авансценой, и начал читать приговор по развернутой бумаге с висящей внизу сургучной печатью. «…приговорил графиню мадмуазель Сессиль урожденную де Мариньяк к смертной казни через гильотинирование!» - закончил свой спич коротышка, и сбив набок засаленную треуголку, отбежал в сторону. Толпа вокруг гильотины шумно задышала, и подошла на шаг поближе. Шестеро революционных солдат, вооруженных  алебардами и короткими тесаками, встали плотнее друг к другу. Мадмуазель Сесиль усилила драматический момент. Она, бело-розовым цунами средней мощности, качнулась к ступеням ведущим на помост, и пронзительно заверещала: «Толян, козел факанный! Я не хочу на этот факанный аттракцион!» Толпа заулюлюкала и заржала. Какой-то находчивый малыш кинул в толстуху недоеденным сэндвичем, угодив ей прямо в грудь. Красное пятно от сэндвича придало всему ее костюму художественно-завершенный вид. Палач схватил вопящую мадмуазель Сессиль за локти и завернув их за спину, профессиональным движением связал грубой пеньковой веревкой. Толстуха уже не вопила, а только хрипела и пускала слюни, пытаясь пнуть палача между ног. Не обращая внимания на её телодвижения, он подвел жертву к п-образной части сооружения с зависшим сверху ржавым от крови ножом, и свисающей засаленной веревкой, которая казалась намного толще от облепивших её мух. Слегка надавив сзади коленом на сухожилия ее ног, он заставил толстуху со стоном опуститься на колени, таким образом, что голова ее оказалась засунутой в деревянную колодку, наподобие ошейника. Зажав ошейник поплотнее, палач закрепил его железной скобой, и обернулся к судье. Тот снова быстро выбежал на помост, и покрутившись перед публикой на кривых ножках, обтянутых высокими чулками, махнул рукой палачу. Палач дернул за веревку, отчего с неё слетела целая туча мух, и стальной нож со звоном полетел вниз. Толпа взвыла от страха и восторга. Толстуха, выпучив глаза, уже просто хрюкала и хрипела. В этот момент нож, почти незаметно для глаз, пролетел вниз. Раздался хруст, и жестяной звук, чем-то похожий на грохот оттаявшего льда по водосточной трубе. Верно, то голова жертвы катилась по жестяному желобу в общую кровавую кучу.
Мы с Нуаром, захваченные впечатлением от только что, на наших глазах свершившейся средневековой казни, не заметили, как вынимали из колодок мадмуазель Сессиль, и как она на негнущихся ногах, вдруг бросилась к палачу и обняв его, облила горячими слезами из своей каким-то чудом сохранившейся головы. В это время, новая жертва Великой Французской революции уже торопливо напяливала на себя кружевные панталоны и узкий сюртук. Наш потрясенный вид привлёк внимание одного из завсегдатаев «Дурнейленда», и мы получили от него исчерпывающую информацию об этом аттракционе в виде небольшой, но весьма поучительной лекции.
                ЛЕКЦИЯ
«Выдающийся гений Вольт Дурней - кумир всех детей планеты, и отец ВЕЛИКОЙ АМЕРИКАНСКОЙ МЫШИ, создал и этот аттракцион, специально для взрослых, которым также, как и детям, для нормального развития психики, время от времени просто необходимо переживать чувство ужаса. Именно для этой цели пишут и снимают триллеры, или пугают отдельные страны угрозой бомбардировок. Те слабаки, которые при этом сходят с ума или впадают в депрессии – просто слабое звено, и не должны участвовать в эволюции. Гениальное изобретение Дурнея, представляет собой настоящую гильотину во всех мельчайших подробностях. Даже кровь на ней настоящая, используется кровь доноров с просроченным сроком хранения. Костюмы созданы по музейным образцам с соблюдением всех тонкостей. На них можно обнаружить даже настоящих вшей, что были в те времена обычной издержкой не только для простого народа, но и для аристократов. Участие в процессе казни через гильотинирование в качестве жертвы, впрочем, также и в качестве палача и судьи, несет в себе мощный прилив жизненных сил и закалку всего организма! Палач, например, дипломированный психотерапевт, а судья – адвокат с очень крутой клиентурой. Участвуя в этом аттракционе, палач-психотерапевт излечивается от мании убийства своих пациентов, а судья – адвокат, от мании преследования своими клиентами, которые остались недовольны его работой, и теперь сидят в тюрьме. Технически же, гильотина  устроена таким образом. Её нож проходит по эллипсоидной кривой, минуя голову на расстоянии не менее десяти сантиметров. В тот момент, когда голову жертвы зажимают в колодки, происходит неслышное фотографирование головы жертвы с четырех точек на скрытые цифровые камеры. С них видовая информация сразу поступает на мощный компьютер, который мгновенно создает голографическое изображение этой же головы, но как будто отрубленной. Когда нож проходит мимо головы жертвы, компьютер включает звук разрубания шейных тканей, костей и хрящей. Затем клиент видит, как его виртуально отрубленная голова с выпученными глазами и высунутым языком, с грохотом катится вниз по жестяному желобу, разбрызгивая кровь из шейных артерий, и падает в корзину с уже «отрубленными» ранее головами. Многие из клиентов посещают в Дурнейленде «Революционную гильотину» каждую неделю. Дума рассматривает вопрос о том, чтобы разрешить и детям старше шести лет, посещать этот гуманный и в  высшей степени познавательный аттракцион».
Несмотря на столь пространную лекцию, надо честно сказать, что впечатление от «Революционной гильотины»,  смогло перебить только  посещение второго аттракциона, потрясшего наше воображение, не хуже первого. А может и посильнее. Мне даже  жалко стало наших аналитиков на Грааузе, которым придется не только просматривать эту запись моего мозга, но и подвергать её тщательному анализу в мельчайших деталях.
Второй аттракцион, поразивший наше воображение, наверное, эксплуатировал сохранившиеся у некоторых двуногих глубоко упрятанные в подсознание последствия родовых травм. Выглядело это так. В небе, метрах в двенадцати от земли, висела наполненная летучим газом огромная и похабная, розовая задница. У земли её удерживали туго натянутые тросы. Задница гордо парила над огромным бассейном, с поразительной точностью имитирующим унитаз. Позади унитаза располагался небольшой круглый бассейн. К вершине летающей задницы вёл электроэскалатор. Участники аттракциона обряжались в специальные тёмно-коричневые водонепроницаемые скафандры. Затем они поднимались на эскалаторе к вершине задницы, и по очереди спрыгивали в пластиковую воронку. Оттуда, под воздействием давления воздуха, они выдавливались в задний проход, располагающийся аккурат над унитазом-гигантом. Процесс дефекации происходил довольно натурально, что эффектно дополнялось криками и стонами участников. Впрочем, некоторые из них громко хохотали и выпускали газы, надеясь, что в скафандрах их никто не узнает. По видимому, действо всё-таки давало некий психотерапевтический эффект. Двуногие по очереди сваливались в унитаз. Некоторые, по причине особой толщины, выходили в задний проход с трудом. Зато крику и хохоту было хоть отбавляй, когда они всё-таки сваливались в  общую кучу-малу. Когда вся куча собиралась в унитазе, служитель в синем халате, подходил, и сделав зверское лицо, дергал за длинную цепь, идущую от гигантского бачка. Всё содержимое смывалось мощным и кратковременным водопадом в круглый и неглубокий бассейн позади всего сооружения. К этому аттракциону очередь была одной из самых больших. К тому моменту, когда мы с Нуаром подошли поближе, произошло страшное. Сильный порыв ветра так туго натянул тросы, удерживающие летающую задницу, что один из тросов не выдержал и лопнул. Задница сместилась на несколько метров в сторону от унитаза. В этот момент и начался, идущий автоматически процесс дефекации.
Толпа взорвалась криками ужаса. Среди всеобщего ора можно было выделить женский истерический вопль: «Это террористы!!!» Мы с Нуаром, застыв, как два соляных столба, с неидентифицируемыми чувствами наблюдали, как розовый дирижабль бомбил коричневыми, воющими от ужаса бомбами лужайку рядом с унитазом. И ещё минут пять стояли мы остолбенелые, глядя, как по зеленой лужайке расползается во все стороны со стонами и руганью огромная куча фекалий… Да, это было полное дерьмо! Кстати, именно так и назывался  аттракцион.
Покидали мы «Дурнейленд» в состоянии полного раздрая. Хотелось ночью вернуться и спалить его к чёртовой матери, дотла. Однако, по здравом размышлении, я отказался от этой благой идеи, и мы потрусили по пыльной дороге, все дальше и дальше на Восток, на поиски Чо.

СТИХИ САМ НЯМА

Вселенную стошнило галактикой,
Галактику стошнило Землёй,
Землю стошнило  городом,
Город стошнило поездом,
Поезд стошнило мной,
Меня затошнило, но я удержался
От рождения новой вселенной…
Вот такие матрёшки!

ГЛАВА ШЕСТАЯ, о моем новом задании, и полном изменении планов

«В КАЧЕСТВЕ ЭПИГРАФА»

Агентство «Reuters», сообщение от 19.08.2004 года:
«Один из датских фермеров в одночасье лишился 31-й из 85-ти молочных коров своего стада. Причиной их гибели стали удары молнии, поразившие деревья, под которыми животные нашли убежище в грозу. Стадо мёртвых коров было обнаружено днём во вторник на ферме Курта Нильсена в 270 километрах от Копенгагена. По словам фермера, в тот день была сильная гроза, и молнии били несколько раз. Местный ветеринар заверил расстроенного хозяина, что его бурёнки погибли мгновенно, не мучаясь. Утешила Нильсена и страховая компания, пообещав не только компенсировать убытки за потерю более трети стада, но и возместив фермеру будущие потери, связанные с недополученным доходом от продажи молока. По данным Института метеорологии Дании, в тот злополучный день в центральной части страны было зафиксировано 5,808 тысяч разрядов молний».
Кнут Рассмусен, нельзя сказать, чтобы был полным идиотом, тогда бы ему не доверили стадо в тридцать одну корову. Он был простым деревенским дурачком, которого Марта, его бедная матушка родила от какого-то проезжего уже в весьма зрелом возрасте – ей тогда было пятьдесят два. Вот уже целых тридцать два года, именно столько лет было сейчас Кнуту, этот факт продолжал волновать жителей деревни Саарбрюккен, что в двухстах семидесяти километрах к юго-западу от Копенгагена.
Кнут задумчиво выковыривал из носа очередную подсохшую соплю, когда первый удар грома сотряс всё небо в округе. Мгновенно налетел холодный ветер и принёс с собой первые тяжёлые капли дождя. Одна из таких тяжёлых дождин попала прямо в широко раскрывшийся от удивления правый глаз Кнута. Пока он обдумывал этот интересный факт, коровы, удивительно умные для коров, сами сбились под огромный дуб на окраине поля с сочной люцерной, на которой они паслись. С этим стадом у Кнута вообще не было проблем. Каждое утро, ровно в шесть, они сами выходили из коровника, и построясь по четыре в ряд, дружно топали на поле с люцерной, даже если Кнут в это время продолжал храпеть в пристройке к коровнику, где он и жил. Также пунктуальны коровы были во всём остальном. Они даже опорожнялись в строго определённых местах, в овражке на краю поля, что значительно облегчало сбор навоза.
Вот и сейчас, не дожидаясь пока Кнут справится с очищением своего носа, и начнёт сгонять их в безопасное место, они быстро покинули поле и компактно сбились под сенью дуба. Кнут даже не успел порадоваться предусмотрительности своих подопечных, как небо очередной раз с ужасающим треском порвалось в клочки. Разрываясь, оно извергло из себя толстенную, как слоновья нога, молнию. Молния, в аккурат, угодила в самую макушку дуба. Дуб содрогнулся, и треснув по всей длине ствола, немного осел в землю…
К тому времени, когда Кнут снова открыл глаза, всё стадо коров лежало вповалку вокруг треснувшего посередине дуба. Лежащая с краю абсолютно чёрная корова, Кнут так и звал её Чернуха, смотрела на него своими разноцветными глазами, один ярко-синий, второй тёмно-карий, как живая. На её лице, именно такое слово «лицо» почему-то всплыло сейчас в сознании Кнута, застыла ироничная и всепрощающая улыбка…
Мы бежали по размякшему от августовской жары шоссе, что тянулось среди округлых сопок, приближаясь к городу с пессимистичным именем Тщета. Видимо любые инициативы горожан в течение долгих лет наталкивались на некие непреодолимые обстоятельства, и они, в конце концов, поняли, что значит лучше и не дёргаться. Всё равно ничего дельного не получится. Так и жили, потихоньку прозябая в своем городишке, что расплескался среди сопок грязноватой лужей. Вся эта местность именовалась Забуйхалье. Потому что располагалась за огромным и таинственным озером, почти морем, именовавшемся Буйхал.
… «Слушай, Сам Ням! Внимательно слушай! Внимательно! Себя самого…внутри…снаружи…Что-то должно случиться! Обязательно что-то произойдёт!» - внутренний голос вещал на уровне истерики…
Пахло придорожной пылью и близкой уже грозой… Небо потеряло лицо. Земля, как собака перед неминуемым ударом, трусливо прижала уши. «Скоро! Уже скоро!..»
Я очнулся от проливных слёз. Они прожигали мне щёки. Нуар тащил меня в сторону от дороги, ухватив зубами за штанину. Всё моё проклятое человеческое тело содрогалось от боли и знания. С неба рушился ливень. Кто-то жалобно ржал и всхрапывал. Огромные, лиловые от тревоги глаза Нуара казалось, сейчас лопнут от немыслимого напряжения. Мой товарищ был здорово испуган. Да что там испуган – он был в ужасе. Что-то щелкнуло в мозгу, и я снова стал понимать его речь: «Сам Ням! Я уж думал – ты покинул меня! Молния ударила тебя! Прямо в голову! И я увидел! Тебя! Настоящего! Слушай, а я не верил до конца, что ты дракон! А ты правда… Когда молния тебя шандарахнула, из тебя как бы второе тело вышло. Огромный такой драконище! Только не совсем настоящий, а прозрачный такой весь! Потом ты упал…А я…А я…Испугался очень. Потом тебя с дороги утащил. В лес. Вот». Мой товарищ опустил свою глупую чёрную голову, и из его тёмно-лиловых глаз выкатились ровно две огромные слезины. Они мгновенно смешались с дождём, что чуть ли не ручьём стекал по его глупой и доброй  морде. Я не ощущая своего тела, легко поднялся, и обнял друга прямо за морду. Она была тёплая и пахла травой. Прямо под моими ладонями пульсировали его вены. Почему-то я не нашёл сразу, что сказать и брякнул: «Не ссы в трусы, Нуарка! Всё будет хорошо!» Откуда у коня трёхлетка могут взяться трусы? Я засмеялся и ненадолго снова потерял сознание.
Итак, я получил экстренную телеграмму от своих, с Граауза. Если только можно назвать телеграммой удар молнии прямо в голову! Нечего сказать, ошарашили! Такой вид связи был предусмотрен в случае сверхсекретности информации и предохранял от любого перехвата. Честно сказать, - информация того стоила.
«Агенту Межгалактичекой Разведки седьмого класса Фружшщщщу приказываю обнаружить на территории Луссии семерых Избранных. Приставить к ним кураторов исходя из положения 1х1 из числа наших агентов, которые будут инициированы по мере нахождения Избранных и приведены в Ваше подчинение. Для поддержки миссии инициируем агента четвёртого класса. Использовать по своему усмотрению, ввиду чрезвычайной важности миссии, вплоть до физического истребления тела-носителя. Избранных курировать в системе «Наставник-воин-телохранитель» до достижения ими тридцати трёх лет в земном летоисчислении, и до получения Вами дальнейших инструкций». Всю информацию об избранных получите от агента четвёртого класса.
                001.
P.S. Полный ветер в твои крылья».
Надо же, сам 001! Высокая честь для меня. Третий человек по степени могущества из нашей галактики. И хотя цивилизация у него на планете совсем иной природы, чем наша, даже пожелал удачи по грааузски. Это многое для меня означало. И ответственность огромная. Меня вроде как сильнее к земле придавило от осознания всего этого.
Зато теперь у нас есть цель! Да ещё какая! Надо срочно отыскать всех семерых парнишек, им сейчас должно быть по три года,  и приставить к ним проверенных и надёжных пестунов из наших ребят с Урррагха. Интересно будет снова увидеть земляков. Размышляя над непростыми задачами, я сидел у костра. Моя одежда парила, растянутая на колышках вбитых в землю у огня. Нуар после всех треволнений сначала, как следует, насытился лесной травой, которую я накосил для него ножом. В его питьё я добавил мёду и пузырёк успокоительной настойки. Бедняга уснул, но во сне нервно всхрапывал и беспокойно прядал ушами. Чтобы его не тревожили насекомые, я уже сонного вычистил его сухой травой и натёр всю шкуру, особенно морду и брюхо, цветущей полынью. Да ещё вплёл полынь ему в хвост и в гриву. Гнус не выносит запаха этой душистой травы. Наш бивак расположился довольно далеко от дороги. Шум проезжающих по ней машин, сюда почти не долетал. Сосны тихо шумели верхушками, стряхивая с иголок капли дождя, и обсуждали прошедшую грозу. В траве повсюду сновала всякая мелкая живность. Выше по распадку, метрах в пятистах от нас, располагалась на ночлег олениха с детёнышем. Настроив ушные раковины на сверхслушание, я обнаружил её, когда сканировал пространство вокруг нашей стоянки. Теперь следовало быть втройне осторожными. На мне сейчас – «шутка сказать» - судьба этого чокнутого мира и ещё пары десятков миров. Ибо во Вселенной всё взаимосвязано. И если погибнет этот мир, населённый двуногими недоумками, то нарушится равновесие  и нескольким другим мирам, где даже не подозревают о Земле, придёт неминуемый кирдык! Вот такие дела! А большая часть ответственности теперь лежит на мне. Понятно вам?! Ни хрена вам непонятно! К чёрту! Как только закончу это дело – напишу рапорт о выходе на пенсию! И Нуара с собой заберу! Поместим его сущность в одно из резервных драконьих тел, которые хранятся на Урррагхе невостребованными уже несколько столетий, после первых неудачных попыток перемещения сознания в тела других сущностей. И пусть парень повеселится  от души на моей родной планете! Что-то я размечтался не вовремя. Со стороны дороги до меня донёсся знакомый шум. Так мог звучать только один механизм в мире – её самодвижущаяся двухколёсная тележка «Харлей»! Чо! Милая ЧО! Она опять нас нашла! Она возвращается! Я быстро вскочил и стал натягивать на себя ещё непросохшую одежду. Запутавшись в мокрой штанине, я чуть было не рухнул в костёр. Ах, чёрт! Как же я разволновался! Нуар тоже проснулся. Правда, только наполовину. Он сонно таращил глаза, часто моргая и тряся головой. Грохот, такой неестественный здесь в лесу, притихшем после грозы, казался мне сейчас музыкой, торжествующей, сильной, будоражащей чувства до самого дна котелка, в котором варится потихоньку душа. Чо! Ненаглядная наша пропажа! Как только она нас находит?
Мощный, блестящий, торжествующий «Харлей» легко вкатился на полянку, безжалостно подминая лесные цветы. Чо была прекрасна, как валькирия, готовая унести мою душу в Валгаллу! Кожаные доспехи на ней блестели мягким светом уходящего дня. От её лица разливалась сила жизни и радость бытия. Даже умирающие под колёсами «Харлея» цветы любили её, и всё ей прощали. А когда она сняла ужасный рогатый шлем, тряхнула своей гривой, рассыпав её по плечам, и посмотрела на меня, сердце моё чуть не пробило грудную клетку! Будто я получил ещё одну экстренную телеграмму-молнию опять прямо в бедную головушку! «Харлей» резко смолк, на мгновенье обрушив на нас благоуханную лесную тишину, которая тут же снова упорхнула испуганной косулей, от мощного грудного смеха нашей девочки. Вот уж не думал, что когда-нибудь самка двуногих сможет произвести на меня такое сильное впечатление. Что-то тут явно не то! Теперь я почти уверен – она из наших! И за её земной оболочкой, я на самом деле вижу прекрасную самку ящера с моей родной планеты!
Чо подошла сначала к Нуару и обняла его полусонного за шею. Нуар тихонько заржал, и доверчиво возложив свою голову ей на плечо, тут же снова заснул. Чо осторожно освободилась от нуаровой головы, и только после этого направилась ко мне. Какой-то безумный барабанщик колотил своими палками в моё сердце так, что его гулкое эхо отдавалось в голове мощными токами крови. Два горных озера – её глаза приближались неотвратимо. И я растерялся, не зная, в каком их них утону. Ведь это невозможно – утонуть сразу в двух озёрах одновременно? Оказалось, что да… Когда я, задыхаясь от нехватки воздуха, вынырнул на поверхность, Чо уже отошла от меня на безопасное расстояние. И тут я услышал! Впервые услышал её голос в виде слов.
-Ну, здравствуйте, Фружщщщ!
Никогда ещё звуки моего настоящего имени мне не были так приятны. Значит – я прав! Она из наших!
-Здравствуй, Чо! К сожалению, не знаю твоего настоящего имени. Как ты нашла нас?
-Как можно найти костёр в лесу? Вы повсюду оставляете такое множество следов, что их невозможно не заметить! Во всяком случае – мне.
«Вот так утёрла нос супер-агенту! Надо обратить усиленное  внимание на конспирацию! Что-то я расслабился» - подумал я. А вслух сказал:
-Мы так скучали по тебе! Я так…
-Не надо. Я знаю.
- Где ты была?
-У меня был свой путь.
-Так значит, теперь наши пути соединились? И дальше…
-Да, некоторое время. Пока не найдём всех избранных на этой территории.
«Значит – она тоже получила телеграмму. Или была временно отозвана на Урррагх, и там получила новое задание». Совершенно неожиданно для себя, я встал в стойку «ноги на ширине плеч, руки за спиной, грудь колесом, подбородок задран под углом в сорок пять градусов», и противным голосом «пролаял»:
-Представьтесь, агент!
К моему удивлению, Чо без тени улыбки, встала по стойке «смирно» и чётко доложила:
-Агент четвёртого класса! Порядковый номер «альфа -734»!
Меня несло. Я добавил металла в голос, ещё выше задрал подбородок и снова «пролаял»:
-Расскажите о себе, агент, подробнее.
Чо заметно побледнела и только открыла рот, чтобы отвечать, как окончательно проснувшийся Нуар заржал, как может заржать сошедший с ума конь-трёхлеток, и принялся скакать вокруг нас, высоко подбрасывая зад и лягая комаров. Мы с Чо расхохотались одновременно. Глупый служебный ступор исчез также неожиданно, как и нашёл на нас. Мы все расслабились и принялись скакать вокруг костра. Позднее, сидя у костра и поджаривая хлеб на прутике, она всё-таки ответила на мой вопрос:
-Я моложе тебя на 211 лет. Я знаю тебя настоящего. Нас водили смотреть на твоё тело. Ты же легенда на Урррагхе.
-Ну, вот ещё, - я заметно смутился, и кажется, даже покраснел – Ты знаешь, Чо, я…
- Я знаю. Сейчас не время. Надо думать о деле.
-Прости. Я совсем голову потерял. Да тут ещё молния эта…
-Прямо в голову, да? – Чо засмеялась.
- Что ты смеёшься?! Я чуть копыта не откинул, как говорит Нуар. Да ещё посреди дороги! А если бы по мне грузовик проехал?!
-Ладно, ладно! Прости меня. Не обижайся. Я просто увидела эту картину. Да ещё, как Нуар тебя за штаны тащил, прямо, как собака!
Она опять засмеялась. Ну, как на неё такую обижаться? Так и слушал бы её смех всю жизнь!
-Теперь о деле, Фружщщщ! Кстати, моё настоящее имя Оюмфри. Мне приказано поступить в твоё полное распоряжение. Так что, жду приказаний.
Она всё ещё смеялась, а в глазах заплясали тревожные искорки. Я подхватил игру на грани фола.
- В полное? Гм-гм…
Моё уточнение рассердило её. И тревожные огоньки сменились на гневные. Как всё-таки здорово мы понимаем друг друга! Щёки Оюмфри пунцовели, а костяшки сжатых кулаков побелели от напряжения. Всё-таки девочка слишком закомплексована для агента четвёртого класса. Самое спасительное для меня в этой ситуации было вернуться к дурацкому служебному тону. Я подпустил металла в голос:
-Послушайте, агент Оюмфри! Давайте сразу расставим точки на «И».
Я опять употребил эту дурацкую сентенцию!
-Вы мне очень нравитесь, скажу вам честно! Но я сейчас не в форме, – имеется в виду тело двуногого. И у нас с вами архиважное задание. Я не употреблю своей власти вам в ущерб никогда! Зарубите это себе на вашем прелестном носике! А теперь о деле! О котором вы так серьёзно начали. Сейчас вы отдохнёте, как следует. А завтра мы с вами раскинем биополярную сеть и просканируем Луссию вдоль и поперёк, мать её! Обнаруженных избранных поставим на кармические маячки и начнём собирать информацию. Вся эта работа будет выполняться по ходу нашего движения к первому из них. Далее, распределим избранных среди наших инициированных агентов, и выдадим им инструкции и директории для связи. Ясно?
-Так точно! – ответила, вытянувшись во фронт Оюмфри.
Компромисс был найден. Пора укладываться спать. Но прежде Оюмфри расскажет мне об избранных.

ГЛАВА 7. Рассказ Оюмфри

- Итак, я должна посвятить Вас в некоторые детали, которых не было в той «телеграмме», что произвела на Вас и Нуара столь сильное впечатление. Говоря это, Оюмфри не удержалась от улыбки. Да я и сам разулыбался во всю пасть. – Три года назад, в одном датском местечке, во время грозы, молния ударила в дерево и убила одновременно тридцать одну собравшуюся под ним корову-однолетку. Коровы эти были предпоследней реинкарнацией Воинов Света, которые должны сыграть решающую роль в Последней Битве светлых галактик, объединённых Договором, против галактик Чёрных Дыр. Планета Земля, как Вы знаете, является краеугольным камнем Вселенной, где воплощена самая необычная цивилизация нашей Вселенной. Она вся соткана из парадоксов, благодаря которым двуногие этой планеты, несмотря на их несовершенное тело, могут создавать Силу такой степени, что недоступна никаким другим существам Вселенной. Именно поэтому за контроль над Землёй и самое главное – над населяющими её людьми, миллионы лет, с момента обнаружения этой планеты другими цивилизациями, идёт непрекращающаяся борьба. В этой тотальной борьбе человечество уже несколько раз погибало, но каждый раз, каким-то чудом, возрождалось вновь. Оттого, на чью сторону встанут земляне в Последней Битве, будет решаться судьба всех миров нашей Вселенной. Последние две попытки установить контроль над этим миром потерпели неудачу и для нас и для чёрных. Две предыдущие земные цивилизации погибли в своих мировых войнах. Эта цивилизация последняя. Учитывая печальный опыт, Планеты Договора решили подстраховаться и путём реинкарнаций выковать на Земле наш авангард для Последней Битвы. Был выбран тридцать один народ. В массовое сознание этих народов внедрили религиозную  легенду о Последней Битве добра и зла, света и тьмы, правды и кривды и т.д. Эту Последнюю Битву все они называют по разному, кто – Апокалипсис, кто – Рагнарёк, кто – Армагеддон, кто – Судный День, а кто называет как-то иначе, но суть одна. Надо развивать свои способности воина и в духовном, и в физическом плане, погибать, сражаясь с неверными, как мусульманские мюриды и суфии, или с мечом в руке, как это делали викинги. После смерти такие сущности попадали в Чистилище, организованное для каждого народа в соответствии с его верой. Там воины ждали своей новой реинкарнации. Из многих и многих миллионов погибших воинов путём жесточайшего отсева был  выбран тридцать один. Почти в каждом своём земном воплощении они рождались и умирали воинами, проводя жизнь в походах и жестоких битвах. В некоторых своих воплощениях они рождались жуткими уродами, и выживая, приучались терпеть лишения и насмешки окружающих, а также приспосабливаться к своему тяжелому физическому недугу. Иногда, они воплощались в виде нечеловеческих сущностей, проживая столетиями в виде камня на дороге, раскаляясь от мороза зимой, а летом от жары, терпя тысячи тележных колес и сотни тысяч ног на своём каменном теле. Всё это приносило им новые знания и умения, которых они не могли получить в образе человека, и приучало будущих воинов Авангарда к нечеловеческих пределов терпению, острой наблюдательности на уровне экстрасенсорики, способам выжить в таких условиях, где погибнут тысячи других, менее приспособленных. Каждый из этих тридцати одного может сражаться, управляя небольшой группой воинов, и командовать многотысячными армиями, а также, способен сражаться в одиночку, в любых условиях, не испытывая при этом страха или каких-то душевных или иных затруднений. Каждый раз, погибая в бою с людьми или дикими животными, они снова и снова попадали в сортировку Чистилища, где их сразу воплощали на Земле. И они снова становились воинами, и в сотый, и тысячный раз, проходили путь солдата или командира, преодолевая боль, страх, голод и другие лишения. Они оказывались в самых жестких и даже, - жутких обстоятельствах, и преодолевали их – «получали уроки». Выполняя уроки, они вырабатывали в себе дополнительные механизмы силы и такие постоянные эмоционально-энергетические субстанции, как твердость духа, преданность вождям и идеям, смелость, выносливость, умение работать в одиночку и в команде, подчиняясь ее интересам и приказам командиров, во имя выполнения задания. То есть, они обретали все те навыки и умения, и иные приспособительные рефлексы, которые столь высоко ценятся у воинов. Пройдя «все горнила, семь кипятков, семь холодов, огонь, воду и медные трубы», они, в конечном счете, оказались в предпоследней своей реинкарнации, перед тем, как в последний раз воплотиться в виде людей, снова стать воинами и принять участие в последней битве на Земле. Путем сложнейших расчетов, мы проводили этих сверх-людей через извилистые пути реинкарнации, для того, чтобы собрать их всех потом вместе. Убитые одной молнией тридцать одна корова в благополучной Дании и были те самые супер-воины будущего Апокалипсиса, собранные в одном месте  в своей предпоследней жизни. Это был своего рода отдых в благополучной стране с мягким климатом, отличными альпийскими лугами и уходом,  перед последним и решительным испытанием. В тот момент, когда коровы мгновенно умерли, у тридцати одной женщины в разных концах мира, появился тридцать один младенец. Все они были выдающимися по своим размерам, способностям, развитию, силе и здоровью. Каждый такой воин, став взрослым, будет стоить целой армии и самого мощного земного оружия. Но дожить до взрослого состояния, и не только не погибнуть, но и остаться в апогее своей Силы – вот это и было их последним Уроком перед Битвой. Конечно, мы пристально следили за их жизнями и в исключительных случаях вмешивались, но основную тяжесть Урока должны были вынести сами Воины.
Таким образом, суть нашего задания сводится к следующему. Нам необходимо найти семерых из тридцати одного избранного, которые воплотились на территории этой страны и нескольких соседних. Затем, войти в контакт с их родными и получить право контроля за избранными, приставив к ним своих агентов. Основная наша задача - обучать и защищать избранных, позволив им дожить до своего тридцати трёхлетия в полном расцвете сил живыми и здоровыми. А далее мы доставим их в место, которое нам укажут, и передадим их нашему руководству для дальнейших инструкций.
Нам постараются помешать! Кроме агентов нашей цивилизации на Земле действуют тысячи воплощенных и развоплощенных агентов Чёрных Дыр. Воплощенные действуют в виде телесных сущностей людей и животных, а развоплощенные в виде духов и иных бестелесных сущностей. Поэтому следует быть втройне осторожными. Говоря последние фразы, Оюмфри так вошла в роль учительницы, что даже строго погрозила нам с Нуаром пальчиком. На Нуара рассказ произвёл огромное впечатление, несмотря на то, что он наверняка не понял и сотой части из всего рассказа. Он глупо таращил свои огромные лиловые глаза, беспрестанно хлопал ушами, и нервно помахивал хвостом, сбивая влёт зазевавшихся комаров и слепней. Надо сказать, я о многом таком и раньше догадывался. Надо только побольше читать книг, и делать из прочитанного грамотные выводы. Наиболее выдающиеся из двуногих сами допёрли до всего этого ещё тысячи лет назад. Только каждый из них облекал свою истину в разные формы изложения, вот все и думали, что это всё сказки, мифы или легенды, не понимая, что всё это - самая, что ни на есть настоящая реальность.
- Итак… Нам пора браться за дело! Может быть, да так оно и есть, самое важное дело во всех своих никчёмных жизнях!

СТИХИ САМ НЯМА

ЧУЖОЙ

Тень за мною тащилась по лужам и грязи,
я ударил прохожего – он на нее наступил,
терся меч мой о ноги, в оковах своей перевязи,
словно преданный пес он подачки просил.

Среди встреченных рож, попадаются изредка лица,
в странном трансе качаются тени дерев,
собираются пьяницы в кучи вонючие, чтобы забыться,
взгляд бессмысленный, в пустоту уперев.

Я похищен с рожденья, без видимой цели,
в силу чьей-то привычки – всегда воровать,
но я помню ДРУГОЕ, и об этом мне пели
эльфы песни чудесные и меня никогда не рожавшая мать.

Где мой мир? Неужели на веки потерянный,
я ищу в него дверь в нескончаемой серой стене,
проживаю свой век, как кому-то чужому отмеренный,
не живу, не бываю, плыву в тишине.

Миражами обманутый, и подвергнутый пытке надеждой,
забредаю в нечаянные тупики…
Где вы, братья мои? Помню вас, как и прежде,
когда были вы на помине легки.

Помните, были мы славные дети?
Для забавы крылатых седлали коней?
Кони слушались нас, без поводьев и плети,
Верю, вам, как и мне, не забыть этих дней.

Помните, как с дельфиньею стаей,
Нас лелеял в ладонях седой океан?
Как жемчужные брызги над нами взлетали,
И как звал на корабль нас лихой капитан?

Было, было всё это! Я отчётливо вижу,
Эту жизнь настоящую только во сне,
И рассвет проклинаю, я его ненавижу,
В чьем-то теле чужом жить приходится мне.

Скоро рухнут во прах стены этой темницы,
Среди звёзд отыщу я потерянный след,
Ждите братья меня, у самой границы,
И до встречи осталось полтысячи лет.


ГЛАВА 8. Несколько отвлечённая "Об истории страны, в которой нам предстоит разыскивать первых избранных"

ИСТОРИЯ СТРАНЫ ТИТИ – КАКИ и некоторых других 
                стран

Где-то в мире существовала некогда страна Тити – Кака. Люди в этой стране, как и во всякой другой, жили по-разному. Одни правительства сменяли другие. Тити-какианцы воевали с соседями. Иногда проигрывали войны, иной раз побеждали. Учёные совершали свои открытия. Их за это подвергали мучительным казням. Позднее – возносили до небес и очень ими гордились. В общем, всё, как у всех - пророки изрекали свои пророчества и учили всех жить, цари сходили с ума и творили всяческие непотребства, религиозные чиновники также, как и пророки, учили всех жить, а сами погрязали в пороках. Простые люди, то терпели всё это, то поднимали восстания. Иногда, восстания заканчивались победой восставших. Тогда их лидеры сами становились царями, и всё повторялось. К тому моменту истории, который мы разберём более подробно, страна находилась в самом разгаре гражданской войны. Она разделилась на две части. Одна, называлась теперь Тити, а другая часть, соответственно – Кака. Страной Тити правили «Семеро Спелых» - группа выдвинувшихся в ходе войны лидеров. Предполагалось, что они достаточно созрели для управления страной. Другой частью страны, под названием Кака, руководила некая тёмная личность, из бывших тайных агентов враждебной Тити – Каке страны. Звали этого человека Лен Ин. В обеих странах были жуткие проблемы: повальное воровство, грабежи, коррупция, и разруха всего хозяйства. Население стремительно деградировало и вырождалось. Наиболее предприимчивые разбегались по другим, более благополучным странам. И совсем бы пришёл конец их истории. Но им повезло.
В недрах народа Кака родился Великий Человек. Звали его Тити Кафка. Он был философ. Это означает, что он любил Мудрость. Именно так звали его жену. Не всё у них ладилось. Иной раз ему в голову приходил какой-нибудь заскок, и он начинал любить свою Мудрость извращенно. Ей это не нравилось, и она сбегала от своего мужа. Потом они мирились и жили некоторое время «душа в душу». Но, как известно, всё познаётся в сравнении. Вот и Мудрость хотела узнать: «Действительно ли она счастлива со своим мужем Тити Кафкой?» Действуя опытным путём, она начинала жить «душа в душу» с кем-нибудь другим. Конечно, Тити Кафка в такие периоды сильно переживал, и каждый раз делал какое-нибудь гениальное открытие.
Так случилось и в этот раз. Мучительно размышляя о причинах измен Мудрости, он докопался – таки до истины. Она оказалась простой и лежала на поверхности, поэтому термин «докопался» прошу не воспринимать буквально. Итак, истина была проста и лежала себе на поверхности. От этого, многие принимали её просто за окаменевшую кучу навоза. А Тити Кафка, по причине своей глубокой погружённости в свои мысли, часто натыкался на предметы, что попадались на его пути. Вот и налетел со всего маху на истину, потерял равновесие и грохнулся на землю, разбив себе об истину нос и колено. В этот момент его и озарило.
Открытие заключалось в том, что все беды людей в их разномыслии. Думая, каждый по - своему, они никак не могут договориться и вступают в явные и скрытые конфликты, ссорятся, воюют, всячески отравляют себе и другим людям жизнь. А если сделать так, что мысли у всех будут одинаковыми, то и противоречий, и, следовательно, противодействий между людьми не будет. Все заживут в полном согласии друг с другом. В мире воцарятся Добро, Покой и Порядок. «Распронаётиттвоюмать!!!» - вскричал тогда Тити Кафка, что означало на языке его народа «Нашёл!!!». Не ожидая, когда остановится кровь из его разбитого носа, он помчался домой и быстренько написал, используя вместо чернил, всё ещё капающую из носа юшку, основополагающий труд, где изложил, что надо делать его народу, чтобы воссоединиться и стать счастливым. Труд он назвал «Полная хренотень», что означало на языке его народа «Кровяная истина» или «Истина писаная кровью». Его ученики быстро распространили учение по обеим частям страны, и оно обрело множество сторонников в самых разных слоях населения. Надо заметить, что социальное устройство общества и в Тити и в Каке, оставалось многослойным. Основной принцип его устройства «Принцип курятника», сформулировал всё тот же Тити Кафка, который признавался в качестве учёного авторитета в обеих частях страны. Принцип курятника выражался философской формулой: «Клюй ближнего, сри на нижнего».
Учение Тити Кафки постепенно завоевало умы большинства населения в обоих враждующих лагерях и путём длительных переговоров на самом высшем уровне (примечание – это тот уровень, который …на всех, а на него никто) и «Семеро Спелых», которых к этому времени осталось всего двое, и хитроглазый Лен Ин, - согласились с всепобеждающей истиной Тити Кафки. Кто-то из них даже сказал историческую фразу: «Учение Тити всесильно, потому что оно Кафки». Осталось только воплотить его в жизнь. Технически это заключалось в том, что у всех граждан воссоединившейся страны Тити-Каки удаляли ту часть головного мозга, которая порождала или потенциально могла порождать новые мысли, приводящие к разногласиям. У младенцев их удаляли с самого рождения. Самое интересное, что в следующем поколении это свойство, вернее отсутствие этого свойства, стало передаваться генетически, и у «безмысленных», так отныне именовались жители страны, рождались абсолютно безмысленные дети. Конечно, бывали и досадные исключения. Этих уродов подвергали операции, либо выдворяли за пределы страны, а в крайних случаях, уничтожали, чтобы они не мешали народу жить в добре, покое, и согласии.
Единственным мыслепроизводителем страны Тити-Каки стал Великий Фил Тити Кафка. Филом его стали звать после того, как умерла его жена Мудрость. Теперь любить ему стало некого, и вторая часть его имени отпала. Если бы он продолжал любить свою умершую жену, а такое иногда случается, его стали бы звать Великим Филонекрософом. Однако, этого не произошло. Тити Кафка производил по графику одну мысль в неделю, и в соответствии с Правом Государственной Собственности На Мысли, она тут же обобществлялась, посредством опубликования в единственном в стране печатном органе «Тити-какианская звезда». А для тех, кто не умел или не хотел читать, по единственному в стране каналу телевидения «ОТКТ» (Общественное Тити-Какианское Телевидение) ту же мысль демонстрировали в виде мультиков. Если же оба этих органа по какой-то причине были кому-то недоступны, то до них Мысль Недели доводили по «Монорадио».
Единственным разрешенным жанром литературы был признан детектив. Детективы писал классик Кобэабушкин. Так как он не мог порождать новые мысли, а лишь пользовался обобществлёнными мыслями Тити Кафки, Кобэабушкин просто перемешивал их в различной последовательности. На прошлой неделе, например, он выдал новый бестселлер «Если свинье перерезать горло – она подохнет». На создание этого произведения его вдохновили прошлогодние мысли Тити Кафки, две последние из них, декабрьские, гласили: «Все вы безмозглые уроды и свиньи!» и «Эх, перерезать бы вам всем глотки и самому, потом сдохнуть!»
В театрах ставили балеты – единственный, кроме детективной литературы, вид искусства. Всех очень впечатляли «Утки в океане», где танцевала в главной роли девяностолетняя прима. Надо заметить, что по особенностям Тити-Какианского балета, на первые роли балерины могли выдвигаться только по достижению преклонного возраста. Тем выше было их мастерство. Что ж с того, что передвигаться и летать над сценой они могли только на веревках, прикрепленных к штанкетам и управляемых рабочими сцены. Так что кланяться зрителям, рабочие выходили вместе с артистами, если к тому времени не напивались вдрызг. Питьё одуряющих жидкостей правительство очень поощряло, посредством Газеты, «Монорадио» и ОТКК, а также «Да дзи бао» - наружной рекламы.
Народу страны Тити-Кака жилось так невыносимо хорошо, что они даже хотели распространить учение Тити Кафки на весь мир, чтобы все могли также наслаждаться жизнью, как и они. Но к этому времени, вероломно умер Тити Кафка, обещавший жить вечно. Его мысли начали стремительно стареть, а новые производить было некому. Только «Семеро Спелых» и хитроглазый Лен Ин, которого теперь звали Пук Ин, научились не умирать, а переселяться в другие тушки (тела - на тити-какианском), при этом, абсолютно не изменяя своей сущности. Они, охраняемые своими многочисленными тушкохранителями, по-прежнему, правили в своё удовольствие и в ус не дули. (Дуть в усы – излюбленное занятие тити-какианцев до открытия Тити Кафкой «Кровяной Истины»  и  смертельно опасное в период правления царя по имени Ёся Усы).
В этот сложный период своей истории, страна Тити-Кака начала подвергаться очень сильным воздействиям соседних государств, и даже очень далеких от неё стран. Самая зловредная из них, именуемая СШИЗЕ (Соединенная Шпана Из Евро) вела себя активнее других. Эта страна образовалась на далёком континенте, открытым неким мореплавателем по имени Клумба. Своё имя он получил благодаря своей привычке, надираться вдрызг и падать в клумбу. Так вот, поплыл он как-то в соседнюю деревню за спичками, конечно по дороге надрался, как свинья, и его занесло аж на другой континент, на котором жили себе не тужили Красные Люди. Они никогда до этого не видели людей с бледно-зелёными от постоянной пьянки и застарелого сифилиса рожами, и по своей наивности посчитали их за богов.
Отдохнув на гостеприимном континенте на полную катушку, Клумба со своей командой открыл туда дорожку алчным и злобным еврипейсам, которым к тому времени уже порядком поднадоело убивать и пожирать друг друга. Они обрадовались новым возможностям, и кто на чём, рванули захватывать себе земли в Новом Свете, так они называли поначалу эту землю, подразумевая под Старым Светом ту огромную выгребную яму, в которой они жили до сих пор.
Едва ступив на континент, они принимались истреблять Красных Людей всеми доступными им способами, а их они знали предостаточно. Они заражали наивных добряков неизлечимыми по тем временам болезнями, многие из которых неизлечимы и доныне. Например – алчность, алкоголизм и католичество. А когда им не терпелось сделать это побыстрее, они попросту пристреливали их или резали, бывало – жгли потехи ради, на кострах живьем, не забывая при этом заражать оставшихся чумой, холерой или католичеством. Так или иначе, они уничтожили большую часть местного населения, видимо в отместку за то, что те научили их жить на этой земле, охотиться, рыбачить и выращивать местные овощные и злаковые культуры, не дав таким образом передохнуть с голоду и холоду.
Когда местных осталось всего ничего, злобные еврипейсы опять принялись друг за друга и занимались этим в течение нескольких столетий. Самые шустрые и злобные из них – представители многочисленной и жестокой еврипейской шпаны – насильники, грабители и убийцы, собрались в одну большую кучу, и захватив огромные территории Нового Света, сожрали большую часть Красных Людей и заменили их Черными, наловив их на другом континенте и привезя в Новый Свет в качестве рабов. Позднее, шпана образовала своё государство «Соединенная Шпана Из Евро», кратко СШизЕ.
Они настолько отвыкли работать, вечно сваливая всю работу на Черных и остатки Красных людей, что даже флаг государства поленились придумать, использовав для этого полосатый матрас, один угол которого был загажен курицами, потому что валялся прямо на дворе. Позднее, они стали несколько стыдиться своего прошлого и активно его перевирать, даже куриный помёт на первом флаге своей страны, называя звёздами.
Населения других стран, которым существование Тити-Каки не давало спать спокойно, были потомки тех злобных и алчных еврипейсов, что не поплыли в Новый Свет, предпочитая консервативную привычку пожирать и грабить народы в других землях, и время от времени, будоражить свою застарелую кровь, воюя между собой. По примеру своих предприимчивых заокеанских родственников, они решили объединиться, чтобы было удобнее сообща грабить и пожирать другие народы.
Вот между этих двух монстров и оказалась бедная Тити-Кака, как лягушка на наковальне. Причем, монстры не спешили вдарить по ней своим боевым молотом, опасаясь, что брызги попадут и на них. Лягушка эта всё ещё была весьма ядовита. Шпана и Старого Света и Нового, ждала, когда Тити-Кака сама издохнет и делала для этого всё возможное. Страна жизнерадостных прежде «безмысленных» стала превращаться в страну «Плачущих мужчин» или по-иному - страну «Победившего Идиотизма».

СТИХИ САМ НЯМА

Чужим откровеньем мой мозг измочален,
блуждаю, где хаос, где мрак изначален.
Не знаю, не знаю, не знаю…
Не знаю, где ЭТО?
И что же мне все-таки нужно?
Зачем я пришел сюда?
Что обнаружил?
Кого потерял в лабиринтах сознанья?
И что обрету, если выйду наружу?
-Неопытный, глупый, смешной человечек!
Ты, кажется, смел возомнить, что ты вечен?
Что можешь ты вещи очеловечить?
Вдохнуть в лица радость?
За все люди платят! Тебе платить нечем!
Ты можешь один здесь бродить и слоняться,
все трогать и брать, ужасать, восхищаться!
Смотреть в зеркала – в них нет отраженья,
они все вращенье, вращенье, вращенье…
-Вранье! Это все, что придумано теми,
которые рамок земных не приемлют,
и видят все в снах, как на видеофильмах,
которые изредка нам позволяют
приблизиться к зоне, где страх-
эта сверхпониманья граница,
и память здесь бьется о прутья, как птица.
Хочу я, на кромке сознанья,
вдруг сделать безудержный взмах
и в вечную бездну
            лететь
                бесконечно,
                целуя
                любимые
                лица!



ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ....